АВРОРА И ЕЕ КРУГ

ВЕЛИКОСВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО XIX ВЕКА В РОССИИ

Российское великосветское общество начале XIX века – это всего несколько тысяч человек в Петербурге и несколько сот, уже случайных, – в Москве, и несколько десятков, разбросанных по всем остальным городам и весям бескрайней империи, в которой, по образному выражению князя П.А. Вяземского, от мысли до мысли – десять тысяч верст.

Граф В.А. Соллогуб, заставший подлинный высший свет уже на его закате, писал: «В то время, то есть в тридцатых годах, петербургский большой свет был настоящим большим светом. Русская знать, еще не обедневшая, держалась сановито и строго чуждалась наводнивших ее впоследствии всякого рода проходимцев… Торгашество почиталось позором, всякий поступок, могущий подать повод к истолкованиям ложным, возбуждал порицание самое строгое. Хотя беспредельно преданный и зависимый от двора, большой свет в то же время сумел сохранить некоторую независимость». 

Великосветскими дамами Санкт-Петербурга восхищались на императорских приемах и балах, им посвящали стихи великие русские поэты ХІХ века, самые блестящие кавалеры считали за честь танцевать с ними на балах вальсы и мазурки. Дамы Санкт-Петербурга отличались утонченными манерами, прекрасным образованием и удивительной красотой, которую запечатлели на своих полотнах многие художники современники…

Однако николаевские времена были последними временами и этого света. Пришло время, когда рубль стал идеалом этой гордой аристократии, превратившейся в довольно нечистых дельцов. Высший свет менял свое лицо. Светское общество претендовало на роль носителя идеалов душевного благородства, утонченного воспитания и образования. Но насколько соответствовало оно этим претензиям?

Довольно резкую характеристику высшему обществу конца XIX века дал С.Ю. Витте. “Вот в это время, когда я был министром финансов, я узнал, что представляет собой большинство этих знатных особ и семей петербургского света. Они отличаются от обыкновенных людей не столько большими положительными качествами, как большими качествами отрицательными.. Самопожертвование, способность открыто высказывать свое мнение, неугодное монарху, совсем почти вышли из привычки сих гордых, самоуверенных аристократов. Личные дела и выгоды, извлекаемые из своего исключительного положения, – вот что особенно стало цениться и что стало особенно заметным во второй половине царствования Николая II. Интерес к деньгам, к рублю отодвинул на задний план все другие интересы”.

Аврора Карловна Демидова-Карамзина легко и естественно покоряла сердца в высшем свете Петербурга и Финляндии. Ей восхищались, ее любили. Ее приемы были одними из самых шикарных в столице, на ее дачу в Финляндии мечтали быть приглашенными… Кто они люди, которые ее окружали? С кем она смеялась, обсуждала новости, делила радости и печали? Были ли в высшем свете люди, оценившие не только ее красоту?

Присоединение Финляндии к России наложило свой отпечаток на развитие финской культуры и в то же время дало возможность русским людям ближе познакомиться с этой страной, ее историей, литературой и искусством. Не остались без последствий связи с финнами, которые осуществлялись представителями русской культуры, государственными, политическими деятелями и военными. Развитию этого интереса способствовали дружеские отношения Авроры Карловны с академиками Петербургской Академии наук: Я.К. Гротом, П.А. Плетневым; писателями: В.А. Сологубом, В.Ф. Одоевским; аристократами: Клейнмихелем, Виельгорским, Строгоновыми, Кокошкиным.

Яков Грот, сторонник сближения русской и финской культур, был постоянным посетителем дома Авроры Карловны в Гельсингфорсе. В сороковые годы в числе ее друзей можно было увидеть А. Армфельта, супругу генерала А.А. Закревского – графиню Аграфену Закревскую, Карамзиных, Растопчину, Елагину, поэта Баратынского, дочь императора – Марию Лейхтенбергскую, великую княгиню Елену Павловну и многих других, чьи имена так или иначе остались запечатленными в русской истории.

Если вы не наши своего героя на этой странице, то можно посмотреть еще здесь:

Адлерберг (Крюденер, Лерхенфельд) Амалия (Амалия Максимилиановна)

Имя Амалии Лерхенфельд было больше известно под фамилией Крюденер и связано с историей любви поэта Ф.И. Тютчева, барона Крюденера, графа Н.В. Адлерберга и других к этой необыкновенно очаровательной женщине, вошедшей в плеяду красивейших женщин XIX века.

Вся жизнь Амалии была окутана тайнами, которые только сейчас начинают раскрываться.

Происхождение Амалии загадочно и драматично. Существуют две версии происхождения Амалии. По первой версии, ее матерью была княгиня Тереза Турн-унд-Таксис (1773-1839), урожденная принцесса Мекленбург-Штрелиц. Тереза приходилась теткой российской императрице Александре, жене Николая I. Муж Терезы, князь Карл Александр Турн-унд-Таксис (1770-1827). Князя Карла пригласил Наполеон для осуществления новых проектов, и князь годами жил в Париже. В отсутствии князя у княгини Терезы был бурный роман с баварским дипломатом графом Максимилианом-Эммануэлем Лерхенфельдом (1772-1809). Результатом этой связи была нежеланная малютка, названная Амалией. Княгиня Тереза уехала рожать подальше от Регенсбурга, в Дармштадт, столицу гессенского великого герцогства.

После смерти ее отца, графа Максимилиана, 19 октября 1809 г. Амалия находилась первое время на попечении дармштадтских родственников Терезы, фон Штернфельд, чью фамилию она носила непосредственно после рождения. Подрастающая Амалия перешла под опеку Лерхенфельдов, где она жила в их мюнхенском дворце. С 1 августа 1823 года 15-летней Амалии гессенский герцог Людвиг I разрешил именоваться графиней Лерхенфельд, но без права на герб и генеалогию. Такова была цена увлечения графа Максимилиана княгиней Терезой.

По второй версии, Амалия на самом деле была незаконнорожденной дочерью прусского короля Фридриха Вильгельма III, и, стало быть, единокровной сестрой русской императрицы Александры Федоровны.

Амалия, была красавицей. С 14-летней сиротой в 1822 г. познакомился молодой сверхштатный атташе российской миссии, Федор Тютчев, который в том году прибыл на дипломатическую службу из Петербурга. Федор сблизился с единокровным братом Амалии, молодым баварским дипломатом, Максимилианом Лерхенфельдом-младшим, и часто бывал у Лерхенфельдов. 19-летний Федор влюбился в Амалию. Это были нежные романтические отношения юноши и девушки-подростка.

Федор не был богат, к тому же в ту пору и не при чинах. Но его обожали дамы и любили мужчины за редкий дар слова. Тогда еще никто не знал, что Тютчев гениальный поэт, и прежде всего не знал этого он сам. Федор относился к стихам как к хобби и никому их не показывал. Но уже тогда говорун он был неотразимый! Граф Соллогуб как-то заметил, что много на своем веку повидал разных рассказчиков, но такого, как Тютчев, ему больше встречать не доводилось. Немудрено, что Амалия тут же выделила Федора из толпы своих поклонников. Родственники Амалии были не в восторге от ее увлечения господином Тютчевым.

Куда лучше по этим статьям смотрелся молодой барон Александр Крюденер, секретарь русского посольства, тоже страстно влюбленный в Амалию. После роскошной свадьбы Амалии и Крюденера Тютчев быстро женился сам. Он остался на службе в Мюнхене, а Амалия с мужем уехала в Петербург. Там она произвела фурор. Князь Вяземский в письме к жене так ее расписал: «Была тут приезжая саксонка, очень молода, бела, стыдлива». Скоро опять поминает о ней, забавно переделав ее фамилию на русский манер: «Вчера Крюденерша была очень мила, бела, плечиста. Весь вечер пела с Виельгорским немецкие штучки. Голос у нее хорош».

Но Амалия не изменилась по отношению к тому, кто был ее первой любовью. Тютчеву жилось нелегко. Именно Амалия, имевшая огромные связи, не раз выручала своего друга в трудных жизненных передрягах. Она же помогла ему вернуться, наконец, в Россию и получить в Петербурге новую должность.

Роль Амалии в дальнейшей судьбе Тютчева чрезвычайно велика. В апреле 1836 г. барон Крюденер получил повышение, и они отправились в Россию. Амалия привезла в Петербург пакет от Тютчева. В пакете было около ста стихотворений. Десятки разрозненных страниц были переданы Амалией князю Ивану Гагарину. Князь, бывший сослуживец Тютчева, один из немногих, кто знал и ценил тютчевское творчество, которое даже хотел издать. Часть стихотворений он переписал и передал Пушкину, издателю журнала «Современник», главного литературного журнала России. Восхищенный Пушкин их немедленно опубликовал. Так, благодаря Амалии, Тютчев стал широко известен на родине.

Между тем Амалия неотразимо блистала в высшем петербургском обществе. Рассказывают, что Пушкин увлекся Амалией и на одном из балов как-то пытался за ней ухаживать. Князь Иван Гагарин в письмах Тютчеву сплетничал по поводу успехов Амалии в высшем свете и непростого положения барона Крюденера. Тютчев отвечал князю в июле 1836 г.: «Подробности, сообщенные вами о нашей прекрасной Эсфири и ее Мардохее, доставили мне большое удовольствие…». Федор Иванович не злорадствовал, давняя страсть уже прошла. Он жалел Амалию, понимая, что брак Амалии с бароном Крюденером не был союзом по любви: «У меня есть некоторые основания полагать, что она не так счастлива в своем блестящем положении, как я того желал бы. Какая милая, превосходная женщина, как жаль ее. Столь счастлива, сколь она того заслуживает, она никогда не будет».

Изредка она появлялась в Мюнхене. Тютчев всегда был ей рад: «Вы знаете мою привязанность к госпоже Крюденер – писал он родителям, – и можете легко себе представить, какую радость мне доставило свидание с ней. После России это моя самая давняя любовь. Ей было четырнадцать лет, когда я увидел ее впервые. А сегодня (14 июля 1840 г.), четырнадцать лет исполнилось ее старшему сыну. Она все еще очень хороша собой, и наша дружба, к счастью, изменилась не более, чем ее внешность».

В 1843 г. Тютчев приехал в Россию, подготавливая почву для окончательного возвращения на родину. Он уже во втором браке, у него пятеро детей. За должностной проступок у Федора Ивановича крупные неприятности с высшим начальством. По инициативе министра, графа Карла Нессельроде, он лишен званий и уволен с работы. Кто мог выслушать отставного дипломата и поверить в его идеи? Помог надежный друг, добрая фея Амалия, ее связи были безграничны.

Страстным поклонником молодой баронессы был граф А.Х. Бенкендорф. Влияние Амалии на Бенкендорфа было столь велико, что по ее настоянию он тайно принял католичество. По законам Российской империи, где православие являлось государственной религией, такой поступок карался каторгой. (Тайна открылась только после смерти Александра Христофоровича). Граф Бенкендорф чрезвычайно любезно пригласил Федора Ивановича. Возможно, что в беседе Бенкендорфа с Тютчевым затрагивались глобальные вопросы внешней политики, хотя министр Нессельроде на этой беседе не присутствовал. Федор Иванович сообщал жене, что Бенкендорф «был необыкновенно любезен со мной, главным образом из-за госпожи Крюденер…». Главный жандарм России с восторгом отнесся к предложениям Тютчева и доложил о них Николаю I. По рекомендации Бенкендорфа Николай I принял отставленного дипломата. Результат приема был положителен. Тютчев был восстановлен в штате министерства.

Иногда жизнь дарила им праздники – редкие встречи. Одна из них случилась в очаровательном баварском местечке Тегернзее – Тютчевы и Крюденеры в одно время приехали туда на отдых. На курорте обе пары вместе обедали, вместе гуляли, посещали спектакли, и Федор Иванович был в прекрасных отношениях с бароном, а баронесса – с госпожой Тютчевой. А в письме матушке, взбудораженный воспоминаниями, Федор признался, что ведь Амалия, пожалуй, его вторая самая большая любовь. На первое место он ставил не жену, а Россию.

Однажды Федор Иванович, уже камергер двора, председатель комитета цензуры при Министерстве иностранных дел, приехал на лечение в Карлсбад. Среди отдыхавшей здесь русской и европейской знати было много его знакомых. При виде одной из дам по-молодому затрепетало его сердце. Это была она, только уже Адлерберг. Они часто и долго, как когда-то в Мюнхене, бродили по улицам Карлсбада, и все вспоминалось Федору Ивановичу. Вернувшись в отель после одной из таких прогулок, Тютчев почти без помарок записал стихотворение, словно продиктованное свыше:

Я встретил вас – и все былое

В отжившем сердце ожило;

Я вспомнил время золотое –

И сердцу стало так тепло…

Как после вековой разлуки,

Гляжу на вас, как бы во сне, –

И вот – слышнее стали звуки,

Не умолкавшие во мне…

Тут не одно воспоминанье,

Тут жизнь заговорила вновь, –

И то же в вас очарованье,

И та ж в душе моей любовь!..

Поседевшему Тютчеву было в это время 66 лет, все еще привлекательной Амалии – 61. Три года спустя Федор Иванович, разбитый параличом, тяжело умирал в Царском Селе. В один из дней, открыв глаза, он вдруг увидел у своей постели Амалию. Долго не мог говорить, не вытирал слез, и они тихо бежали по его щекам. Молча, плакала и она. Тютчев уже плохо владел телом, но еще в полной мере владел слогом. И на другой день продиктовал одно из последних своих писем к дочери Дашеньке: «Вчера я испытал минуту жгучего волнения вследствие моего свидания с графиней Адлерберг, моей доброй Амалией Крюденер, которая пожелала в последний раз повидать меня на этом свете и приезжала проститься со мной. В ее лице прошлое лучших моих лет явилось дать мне прощальный поцелуй».

Множество людей еще будет испытывать сердечный трепет, читая удивительные строки Тютчева, вдохновленные божественной Амалией. И только сама «виновница» их появления на свет так никогда в жизни и не насладилась их очарованием. Она не знала по-русски. Правда, вдова поэта послала ей аккуратно выполненный подстрочный перевод стихотворения про то, «как поздней осени порою бывают дни, бывает час…» Но ведь буквальный перевод не может передать и половины той волшебной ауры, что присутствует в подлиннике гениальных стихов.

При дворе Амелии грезилось завидное для многих положение царской фаворитки. Она мечтала играть первую скрипку при дворе и отодвинуть свою удачливую кузину в тень. Но увы, счастье красавицы не длилось слишком долго. Зимой 1838 г. в их “сердечной дружбе” началось охлаждение, приведшее к полному разрыву. Император был человеком ветреным и предпочитал короткие необременительные романы. Единственной женщиной, к которой он был искренне привязан, оказалась его супруга. В отношениях с женой Николай не был верным, но был преданным, как ни странно это звучало. Жену он любил, баловал, окружал заботой, а ей хватило ума ничего не замечать, не следить за мужем, не устраивать сцен ревности и играть роль наивной восторженной особы, некоего экзотического цветка, нуждающегося в тепле и уходе. В результате она никогда не выглядела ни жалкой, ни смешной; ее не жалели, ей восхищались.

А.О. Смирнова-Россет, охотно злословившая в адрес выскочки-баронессы, утверждала, что государь сам признавался, что уступил свое место возле Амелии Крюденер другому, что разочаровался в ней, и говорил, что она неблагодарное существо, не любит Россию и отличается непомерной жадностью к деньгам. К словам Смирновой-Россет в обществе прислушивались, но верили не до конца – оставленные женщины бывают очень злыми (а она и сама метила в царские фаворитки).

Дочь императора великая княжна Ольга Николаевна, в своих воспоминаниях много рассказавшая о жизни царской семьи, не любила Амелию, поскольку видела, что императрица относится к своей кузине холодно, и знала, что мать с ее легким характером без причин ни на кого не обижалась. Когда у Амелии были надежды на долгий роман с государем, Ольга была еще совсем девочкой и не понимала всех тонкостей взаимоотношений старшего поколения семьи. Она не задумывалась, почему родители приняли Амелию в России с распростертыми объятьями, приблизили ко двору, подарили ей роскошное имение «Собственное» по соседству с Петергофом, а потом отношение императорской семьи к Амели резко изменилось.

Из всей царской семьи подружилась с Амелии только старшая дочь императора Мария Николаевна. Когда у нее разладились отношения с мужем, герцогом Лейхтенбергским, понимание она нашла не у родителей, а у тети Амелии. Мария Николаевна любила приезжать к Амелии в гости, где они перемывали косточки высшему свету и царскому семейству.

Много лет в Амалию был влюблен известный граф Владимир Федорович Адлерберг. Он был богат и сед – на семнадцать лет старше баронессы. В 1852 г. Амалия овдовела – барон

Крюденер отошел в мир иной, она вновь вышла замуж. Но не за старого Адлерберга, а за его красавца-сына Николая Владимировича Адлерберга, который был моложе Амалии и безумно увлечен ею.

В 1848 г. у 40-летней Амалия родился сын Николо, отцом которого был 29-летний приближенный императора граф Николай Владимирович Адлерберг. Для общественного мнения ребенку был дан статус приемного сына Николая Николаевича Венявского. С графом Николаем Владимировичем Амалия обрела любовь, заслуженный покой и счастье. В 1855 г. их отношения были узаконены, а их тайный сын Николай Николаевич получил законного отца, его фамилию и титул.

С 11 ноября 1854 г. по 25 мая 1856 г., т. е. во время Крымской войны, граф Адлерберг был назначен Таврическим военным губернатором. События войны усугубили положение крымских детей, многие остались без родителей, не имели родных. Что такое бесправное детство, Амалия знала очень хорошо. Детей привозили в Симферополь вместе с ранеными из осажденного Севастополя. Власти пытались организовать приют в Симферополе еще в 1848 г. Но всегда чего-то не хватало: денег, необходимых документов и прочего. Ввиду исключительности обстоятельств, графиня Адлерберг решительно пренебрегла бюрократическими формальностями, и 31 декабря 1854 г. она открыла приют для 14 беспризорных детей-сирот на свои средства. В 1856 г. граф Адлерберг получил новое назначение, и Амалия вместе с мужем покинула Крым. Документы на приют так и не были оформлены, но Амалия предоставила императрице Марии Александровне, покровительнице всех детских приютов, полный отчет и просила не оставить вниманием начатое ей дело. Отвечая на запрос императрицы о состоянии дел в приюте, новый Таврический губернатор, Г. Жуковский, писал: «После того, что сделано уже в этом отношении попечениями и усердием графини Адлерберг, остается только желать, чтобы открытый ею приют, в котором призревается до 20 детей обоего пола, сохранен был навсегда».

В 1857 г. Комитет Главного Попечительства Детских Приютов утвердил преобразование временного в постоянный приют, присвоив ему, имя основательницы – графини Адлерберг. В 1869 г. для приюта было построено новое здание. К его новоселью императрица прислала благодарственное письмо губернатору Г. Жуковскому. В письме Мария Александровна настаивала, чтобы новый приют в отличие от всех остальных, которые носили ее имя, сохранил имя основательницы. Она повелела также поместить в приюте портрет графини Амалии Адлерберг. Портрет был доставлен из Финляндии и сохранялся в здании приюта до 1917 г. Нынешнее местонахождение портрета, к сожалению, неизвестно. Здание благополучно пережило революции и войны и существует по сегодняшний день. В большом двухэтажном доме на углу улиц Пушкинской и Гоголевской много лет размещался Крымский краеведческий музей, именуемый теперь Музей этнографии народов Крыма.

Амалия в 76 лет, несмотря на очки и табакерку, сохраняла живость ума, интерес к жизни, царственные манеры и походку молодой девушки. Ее дом был самым светским и оживленным в Гельсингфорсе. Влияние ее на общество сомнению не подвергалось. Когда озорная, шумная молодежь, внуки и их знакомые, устраивала домашние концерты в особняке вице-губернатора и намеревалась составлять программу исполнения романсов и арий, графиня Амалия Максимилиановна, обычно смотрящая на все шалости и эскапады сквозь пальцы, просила не исполнять романсов на стихи Тютчева. Молодежь удивленно, но безропотно подчинялась. Слишком велико было очарование этой величественной женщины без возраста…

В 1881 г. погибает император-освободитель Александр II. Адлерберги в России оказались не у дел. Они, российские подданные, переехали в Мюнхен на постоянное место жительства. У них не было своего дома и пришлось остановиться у племянника Амалии, Максимилиана Лерхенфельда (однофамильца и тезки ее отца и ее брата), на Амалиенштрассе 93. Семья Адлербергов состояла из трех человек: граф Николай, Амалия и их сын Николо. Вскоре Адлерберги купили недалеко от Мюнхена, в курортном городке Тегернзее, участок земли на берегу озера и возвели усадьбу, которая стоит по сегодняшний день на Швайгхофштрассе 2.

Амалия скончалась в Тегернзее 21 июня 1888 г. Она похоронена в Роттах-Еггерн на кладбище кирхи Святого Лаврентия. Кирха расположена на берегу озера напротив виллы Амалии, известной под названием «Haus Adlerberg am See».

Аминофф Йохан Фредрик

Родился 26 января 1756 г. в имении Рилакс (швед. Rilax, фин. Riilahden kartano) в Западном Нюланде и принадлежал к дворянскому роду Аминовых русского происхождения. В 1770 г. стал пажом короля Адольфа Фредрика, а после его смерти Густава III. Благодаря своей наружности и прекрасным манерам, пользовался при дворе большим успехом и быстро продвигался в офицерских чинах, сделавшись вскоре приближенным короля.

С началом русско-шведской войны 1788-1790 гг. последовал за королем в Финляндию, где в 1790 г. после стычки у Пирттимяки получил под свое командование Бьернеборгский пехотный полк. После смерти своего покровителя Аминофф вместе с другими сторонниками Густава III подвергся преследованию. В 1793 г. он был уволен со всех постов и получил приказ на время малолетства Густава IV Адольфа покинуть Швецию. Однако в Штральзунде он был арестован и возвращен в Стокгольм, где предстал перед судом по обвинению в попытке свержения шведского правительства. Суд приговорил его к лишению дворянства и смертной казни, которую регент Карл Седерманландский заменил на пожизненное заключение в Карлстенской крепости. После того как Густав Адольф в 1796 г. взял правление в свои руки, Аминоффу были возвращены все права: дворянство, чины и имение. В 1798 г. он вновь стал полковником Бьернеборгского полка, а в 1799 г. получил чин генерал-майора.

Во время русско-шведской войны 1808-1809 гг. состоял в штабе главнокомандующего шведскими войсками барона Клингспора. Во время капитуляции шведских войск у Каликса в 1809 г. некоторые офицеры предлагали ему возглавить войска, чтобы избежать позора сдачи оружия, однако Аминофф отказался от данного предложения. После заключения мирного договора он остался в Финляндии, которая по условиям мира отошла к России. В 1810 г. он прибыл в Петербург во главе депутации финских офицеров. В результате настойчивых действий депутации, 15 марта (27 марта) 1810 г. последовал манифест, упразднявший финские войска, но сохранявший за финскими офицерами их прежние права и оклады. 

При учреждении в 1810 г. Комиссии по финляндским делам Аминофф был назначен членом этой комиссии.

В 1808 г. король Густав IV Адольф возвел его вместе с его братом Густавом в баронское достоинство, но в это время Финляндия была уже присоединена к России, и диплом на баронский титул был выдан им лишь 6 мая 1812 г. императором Александром I. 12 декабря 1819 г. во время своей поездки по Финляндии император возвел Аминоффа в графское достоинство Великого Княжества Финляндского.

28 августа 1821 г. Аминофф, ставший к этому времени уже тайным советником, был назначен вице-канцлером Абоского университета.

Последние годы жизни провел в родовом имении Рилакс, где и умер 30 марта 1842 г.

Аминофф был женат трижды, имел 11 детей. Одним из его сыновей был юрист и государственный служащий Фредрик Аминофф. Двое из сыновей сделали военную карьеру, в том числе Адольф Аминофф Илени (генерал от пехоты). Генерал-лейтенант и губернатор Йохан Фредрик Густав Аминофф – внук Йохана Фредрика.

Армфельт Александр Густавович

Как и его отец, Густав Мауриц Армфельт, Александр был фаворитом российских императоров. В качестве докладчика по финским делам в Санкт-Петербурге Армфельт оказал значимое влияние на введение финской марки и реформу конституционного строя в Финляндии. Служил государственным секретарем дольше, чем кто-либо другой.

Сын шведского государственного деятеля Густава Морица Армфельта и графини Гедвиги Делагарди родился 18.04.1794 г. Ранние детские годы он провел с родителями в Калуге. Получив основательное домашнее воспитание, он в 14 лет поступил в число студентов Упсальской академии, затем пробыл год в Эдинбургском университете.

В 1811 г., после присоединения Финляндии к Российской империи, его отец перешел со шведской службы на российскую. Армфельт участвовал в заключительной фазе наполеоновских войн в Западной Европе и в 1814 г. работал в штаб-квартире императора Александра I.

Окончив курс наук в университете в городе Або и успешно выдержав экзамен на юридическом факультете, 16 июня 1814 г. был определен на службу в Абоский надворный суд. Затем поступил на военную службу, после чего вышел в отставку в 1827 г. с чином капитана гвардии.

В 1831 г. был назначен директором Финляндского банка, а год спустя — чиновником особых поручений при тогдашнем статс-секретаре Финляндии графе Ребиндере. Решающую роль в его карьерном росте сыграла поддержка нового генерал-губернатора Финляндии Александра Меньшикова. 17 марта 1841 г., после смерти графа Ребиндера, стал статс-секретарем Великого княжества Финляндского. Эту должность занимал на протяжении 33 лет, до конца своей жизни.

Как-то, пригласив на ужин князя Александра Михайловича Горчакова, который ожидал назначения на пост российского министра иностранных дел, Аврора Карловна познакомила его со своим другом — статс-секретарем по делам Финляндии Александром Армфельтом. Так у финляндских чиновников появился ценнейший контакт в столице.

Наиболее важными решениями, на которые повлияли Армфельт и его друг – брат Авроры КарловныЭмиль Шернваль-Валлен, были денежная реформа Финляндии (введение финской марки) и возобновление парламентской деятельности. Армфельту удалось подписать, среди прочего, историческую повестку 1863 г., и он вместе с Эмилем Шернваль-Валленом участвовал в подготовке речи императора на открытии парламента.

Хотя по статусу Армфельт был приравнен к прочим министрам, по собственному признанию, в правление Николая I его реальное влияние было невелико. В царствование Александра II он успешно лоббировал при петербургском дворе интересы финляндских землевладельцев. В период несовершеннолетия Николая Александровича граф Армфельт исполнял обязанности канцлера Александровского университета. В 1856 г. произведен в действительные тайные советники и назначен членом Государственного Совета.

Армфельт был одним из тех финских государственных деятелей XIX века, которые смотрели на дела Финляндии с более широкой точки зрения, чем вся Российская империя. Армфельт приложил усилия, чтобы приблизить Финляндию к России, но в то же время защитить финскую общественную систему и законодательство от русификации. Во избежание конфликтов он хотел оставить управление финско-российскими отношениями в руках нескольких надежных людей в обеих странах. В своем мировоззрении он был консервативен и рассматривал вопрос о конституциях Финляндии как практический, а не принципиальный вопрос.

Первой супругой Армфельта была шведская баронесса, которая умерла в 1841 г. Второй супругой была Александра Николаевна (Алина) Демидова из рода Демидовых (ветвь Никиты Никитича). В первом браке родилось семеро детей, во втором – трое.

Скончался в январе 1876 г. в Петербурге, после того, как сам император посетил его на смертном одре. Похоронен в семейном склепе в Халикко.

Армфельт Густав Густавович

Родился 22.03.1793 г. в семье знаменитого шведского политика Г.М. Армфельта и графини Гедвиги Делагарди. Брат Александра Армфельта.

Учился в военной школе в Берлине. На российскую военную службу поступил 07.07.1809 г. В 1810 г. награжден орденом св. Иоанна Иерусалимского.

Принимал участие в Заграничном походе 1813-1814 гг., за отличие награжден российскими орденами св. Анны 4-й степени (1813) и св. Владимира 4-й степени с бантом (1814), шведским орденом Меча (1813) и прусским Pour le Mérite (1814).

В 1819 г. был назначен первым адъютантом командования дивизии финских войск. В 1828 г. был произведен в генерал-майоры. Уволен с военной службы в августе 1830 г.

В 1832 г. был назначен губернатором Нюландской губернии, 10.10.1843 г. получил чин генерал-лейтенанта. С начала 1850-x гг. являлся членом Финляндского сената и управляющим Императорским дворцом в Хельсинки, с 1853 г. дополнительно занимал должность инспектора поселенных Финских стрелковых батальонов.

Входил в в близкий круг знакомых Авроры Карловны. Часто бывал в ее доме в Гельсингфорсе.

До 1852 г. Армфельту принадлежало поместье Элимо, после чего он жил в поместье Кяпюля в Хельсинки. Скончался 26.06.1856 г.

Его сын Густав-Артур-Вильгельм (1821-1880) также был генералом Российской империи; дочь — Матильда (1822-1862) – фрейлина, в замужестве графиня Ведель-Ярлсберг. 

Армфельт Матильда Густавовна (Матильда Хедвиг Сара)

Баронесса Матильда Густавовна (Матильда Хедвиг Сара) Ведель-Ярлсберг, урожденная графиня Армфельт (1822-1862), дочь графа Густава Густавовича Армфельта, генерал-лейтенанта, нюландского губернатора, члена Императорского Финляндского сената, и Луизы Катберт-Брук.

С 1843 г. фрейлина императрицы Александры Федоровны. В 1845 г. вышла замуж за барона Фредерика “Фрица” Антона Фердинанда Ведель-Ярлсберга (Frederik “Fritz” Anton Ferdinand baron von Wedel Jarlsberg) (1807-1870), камергера, капитана норвежских сухопутных войск и шведско-норвежского посланника при российском дворе. Семья Армфельт состояла в дружеских отношениях с Петром Александровичем Плетневым, профессором и ректором Императорского Санкт-Петербургского университета, учителем литературы у цесаревича Александра Николаевича и Великих княжон.

Матильда Армфельт была ученицей П.А. Плетнева в Патриотическом институте и пользовалась особым его расположением. Это породило слухи о том, что Плетнев намерен жениться на Матильде. Сплетни сильно беспокоили Плетнева, который был искренне, по-отечески, привязан к своей ученице и боялся повредить ее репутации. Именно Плетнев хлопотал через Великих княжон о присвоении Матильде Армфельт звания фрейлины императорского двора.

Балабин Виктор Петрович

Родился 24.07.1812 г. в семье генерал-лейтенанта П.И. Балабина (1776-1855). Мать, Варвара Осиповна, дочь французского эмигранта Де Пари, увлекалась литературой и многие видные литераторы столицы посещали ее домашний кружок. Был крещен 1 августа в Исаакиевском соборе; в числе восприемников была княгиня В.А. Шаховская.

Окончил курс в Благородном пансионе при Петербургском университете (1830) и в 1832 г. поступил на службу в Коллегию иностранных дел. С 1835 г. — переводчик в Департаменте внутренних дел, затем младший секретарь русского посольства в Париже: в 1842-1852 гг. служил под началом посланника Н.Д. Киселева. В Париже с ним неоднократно встречалась Аврора Карловна.

Затем был старшим секретарем миссии в Константинополе (1852-1853) и советником посольства в Париже (1856-1858). В 1856 г. получил почетное звание камергера.

В 1858-1860 гг. находился в Австрии с особым поручением, а в 1860-1864 гг. был посланником, затем послом в Вене; с 17 апреля 1862 г. — тайный советник. Разделял неприязнь министра иностранных дел А.М. Горчакова к Австрии и был сторонником сохранения и распространения славянофильских идей в Центральной и Юго-Восточной Европе.

Жена — Варвара (Паулина) Осиповна Парис (1789-1845), бельгийка и лютеранка. Воспитывалась в доме княгини В.А. Шаховской, где получила прекрасное образование. Была талантливой рисовальщицей, писала портреты. По отзывам современницы, была «милая, умная, добрая, смеренная женщина». Балабину очень любил и уважал Гоголь и иногда читал ей свои произведения. П.А. Плетнев, который был очень близок со всей семьей, находил Варвару Осиповну «умной и интересной особой». По мнению Я.К. Грота, она была «женщина чрезвычайно образованная, начитанная, с тонким вкусом в оценки произведения литературы и искусства».

Написанный Балабиным по-французски дневник «Journal de Victor Balabine, secretaire de l’ambassade de Russie. Paris de 1842 a 1852: La cour – La societe – Les moeurs» («Дневник Виктора Балабина, секретаря посольства России. Париж, 1842-1852: Двор – Общество – Нравы)» был опубликован в 1914 г. Эрнестом Доде. 

Умер в Дрездене 16 ноября 1864 г. «от нервного удара»; похоронен в Троице-Сергиевой лавре.

Баратынский Евгений Абрамович

Известный русский поэт золотого века родился 02.03.1800 г. в дворянской семье. Отец его был помещик, отставной генерал-лейтенант. В детстве Баратынский учился в частном немецком пансионе в Петербурге, в 12 лет его отдали в Пажеский корпус. Однако шалости и отказ подчиняться порядкам корпуса привели к тому, что через два года он был исключен с запретом поступать на военную службу, кроме как рядовым.

После этого несколько лет юноша жил в поместьях родных, начал писать стихи. В начале 1819 г. Баратынский все-таки решил пойти по стопам предков и поступил рядовым в лейб-гвардии Егерский полк. Он поселился в одной квартире с Дельвигом, подружился с Пушкиным, Кюхельбекером, Гнедичем и начал печататься. В 1820 г. Баратынский получил унтер-офицерский чин и был переведен в полк своего родственника, стоявший в Финляндии. Суровость северной природы произвела большое впечатление на этого поэта-романтика. В 1824 г. он был назначен в штаб генерала Закревского, где увлекся его женой. На следующий год был произведен в офицеры.

В Финляндии Евгений встретился с сестрами Шернваль – Авророй и Эмилией. Красота Авроры Шернваль неизменно связывалась с ее аллегорическим именем. Ей Баратынский посвятил свои стихи:

Выдь, дохни нам упоеньем,

Соименница зари;

Всех румяным появленьем

Оживи и озари!

Пылкий юноша не сводит

Взоров с милой и порой

Мыслит с тихою тоской:

“Для кого она выводит

Солнце счастья за собой?”

Однако “солнце счастья” не торопилось осветить юную Аврору, “соименницу зари”. Ее первая влюбленность – друг Евгения Баратынского – офицер Александр Муханов.

В 1826 г. из-за болезни матери Баратынский вышел в отставку и поселился в Москве, женившись на Анастасии Энгельгардт — двоюродной сестре супруги Дениса Давыдова.

После издания поэм «Эда» и «Пиры» в 1826 г. общественное мнение поставило его в ряды лучших поэтов своего времени. С 1828 по 1831 гг. Баратынский находился на гражданской службе, в частности как губернский секретарь. После выхода в отставку Баратынский ушел в частную жизнь, обустраивал приданое жены — поместье Мураново (позже — Музей Тютчева, родственника Энгельгардтов). В 1843 г. Баратынский с женой и тремя из своих девяти детей отправился в заграничное путешествие. В Неаполе он скончался от разрыва сердца.

Наряду с написанием фамилии через О — Боратынский, более распространенным в течение долгого времени был вариант с буквой А. Он закрепился в энциклопедиях и словарях, а не последнюю роль в решении этого вопроса сыграло то, что Пушкин, отзываясь о поэзии друга, писал о нем «Баратынский».

Барятинская Елизавета Александровна

Старшая дочь военного министра графа Александра Ивановича Чернышева (1785-1857) от его брака с графиней Елизаветой Николаевной Зотовой (1808-1872). Родилась 11.10.1826 г. в Петербурге, крещена была в Придворном соборе Зимнего дворца протоиереем Григорием Мансветовым при воспреемстве императрицы Марии Федоровны. Под руководством матери получила прекрасное образование; свободно владела французским и русским языками, но родным языком был английский, на котором разговаривали в семье. Регулярно занималась музыкой и была талантливой пианисткой, ей посвятил свои два ноктюрна И.Ф. Ласковский. В четырнадцатилетнем возрасте жила с матерью в Париже, где обучалась у Шопена, который посвятил княжне один из своих ноктюрнов. Кроме того, великолепно стреляла из пистолета и прекрасно ездила верхом (в начале 1860-х гг. она вместе с дамами проделала путь верхом на лошади из Рима в Неаполь).

Будучи фрейлиной двора, в день своего 20-летия Елизавета Александровна вышла замуж за долго за ней ухаживавшего князя Владимира Ивановича Барятинского (1817-1875), состоявшего адъютантом у ее отца. Венчание состоялось 11 октября 1846 г. в Исаакиевском соборе; поручителями по жениху были генерал Н.Н. Анненков и граф Э.Г. Штакельберг; по невесте — барон П.А. Вревский. Принесла мужу большое приданое, дом на Большой Миллионной, 21/6 и 150 тысяч рублей серебром.

Супруги Барятинские были очень популярной парой в высших кругах столицы и Европы. Князь, «добрейший и честнейший человек», имел веселый нрав, был особенно любим императорским двором и со временем получил высокие должности. Жена его, одна из первых львиц петербургского общества, была известна под именем «княгини Бетси». Богатая и изящная, хотя и не красавица, но с идеальным цветом лица, красивыми руками и осиной талией, она постоянно была окружена высшей знатью и непременно участвовала во всех интимных придворных приемах. Свой прекрасный дом на Сергиевской улице, 42/44 Барятинские держали открытым. «Никто не умел так принимать, как они, — писала одна из современниц, — считалось большой честью попасть к ним». Балы княгини Бетси после придворных были самыми значительными, ее повар славился на весь Петербург, а в погребе Барятинских хранились лучшие вина.

Генерал-майор Владимир Иванович Барятинский командовал самым привилегированным полком – Кавалергардским. Здесь его искренне любили и считали “отцом родным”. Блистательная Елизавета Александровна, взявшая за правило во всем быть первой и задавать тон, с успехом играла роль “матери-командирши”. Если дело касалось Кавалергардского полка, для нее ничего не было невозможного и излишнего. Совсем не страдая расточительностью, она не останавливалась перед любыми тратами, если дело шло о подопечных ее мужа. «Надо было приучить офицеров к “свету”, и в этом Барятинскому помогала его жена, княгиня Betsy», – указано в «Истории Кавалергардского полка».  Ежедневно к обеду приглашалось кроме дежурного по полку еще несколько офицеров. Обедали, даже когда не было посторонних, начиная с хозяина, в вицмундирах, а княгиня – в открытом платье. Один из офицеров вел ее к столу под руку; так как не все умели подать руку даме, то княгиня в шутливом тоне исправляла погрешности”. Разумеется, в доме все беспрекословно повиновались хозяйке – от вышколенной прислуги до самого князя, благородно-снисходительного к издержкам ее характера.

Современники отзывались о княгине по-разному. Одни относили ее к числу «прелестных барынь», другие находили «неприятной и смешной по ее надменности». Так, например, А.А. Половцов утверждал, что Барятинская была «всегда глупа и чванлива, памятуя величие своего отца». Любопытно, что, давая нелестную оценку княгине, многие отмечали, что она была добра и не любила злословия. Французский хроникер Дю-Блэ писал, что она «обладала более социальным знанием, чем умом, более любезной привлекательностью, чем искреннею добротою, а некоторые ее качества настолько были развиты, что заменяли другие и даже давали о них иллюзию».

Княжна Мария Мещерская, первая невестка Авроры Карловны, с восемнадцати лет жила в доме Барятинских, поскольку после смерти родителей, они остались ее самими близкими родственниками. Однако, отношения у Марии и Бетси были напряженными, поскольку последняя ревновала Марию к мужу.

Редко бывая в Петербурге после смерти второго супруга, Аврора Карловна все же время от времени показывалась на придворных балах, где однажды встретилась со своей давней знакомой княгиней Барятинской. Давно овдовевшая Бетси, хотя была и моложе Демидовой, поседела и погрузнела, но не растеряла прежней энергии и в разговоре с Авророй Карловной ругала своего внука, женившегося на актрисе.
 
– При входе, – говорила она, – я столкнулась с Элимом (внук Авроры Карловны и сын Марии Мещерской) и его молодой женой… Какая партия! Как не позавидовать вам, дорогая Аврора Карловна. Видно, бедная Мари молит за сына на небесах…
 

После смерти мужа (1875) Елизавета Александровна жила вместе с незамужней дочерью Марией в своем доме на Миллионной. Больших приемов она уже не давала, но ради дочери устраивала вечера и раз в неделю давала небольшие обеды, человек на двенадцать. У нее бывали великий князь Владимир Александрович с супругой, семья Монтебелло, Пашковы, Юсуповы, члены дипломатического корпуса и многие другие. Говорили, что ради того, чтобы понравиться великой княгине Марии Павловне, она завела у себя рулетку.

В конце жизни княгиня Бетси вела замкнутый образ жизни. Будучи статс-дамой, бывала только на официальных приемах при дворе и в посольстве. Каждый год с конца мая она три месяца проводила в своем имении Ивановское, которое называла «Lе Château» (т.е. замок). Там она каждый день ходила на могилу мужа, много читала, занималась садом и вела активную переписку, а по вечерам играла в пасьянс.

В 1901 г. здоровье княгини начало ухудшаться, на вид она была здорова, но начала терять память. Осень она по обычаю провела в Париже и в начале января 1902 г. вернулась в Петербург. 18 февраля на обеде она почувствовала себя плохо, потеряла сознание и, не приходя в себя, в три часа дня умерла от кровоизлияния в мозг. Прощальная панихида была в доме на Миллионной в присутствии всего двора, отпевание в церкви Святых Захарии и Елизаветы при лейб-гвардии Кавалергардском полку. В гробу княгиня лежала в расшитом темном бархатном платье и в бархатном кокошнике с алмазами, на лице ее была белая прозрачная вуаль. Сын с женой перевезли прах в Ивановское и похоронили в семейном склепе.

Беккер Вальдемар

Известен также под именами Беккер-Бей и Ильмаринен. Родился 06.04.1840 г. в Гельсингфорсе.

Эверт Густав Вальдемар Беккер начал свою военную карьеру в Финляндской кадетской школе, которую он окончил в 1858 г. в звании младшего лейтенанта. Спустя некоторое время он отправился в Африку и сражался там за испанские войска в Марокко. Вернувшись в Санкт-Петербург, был призван в Гродненский Гусарский полк, а затем учился в Академии Генерального штаба.

В 1859 г. в Гельсингфорсе Беккер познакомился с Авророй Карловной. Он был дружен с племянницей Авроры – Марией Мусиной-Пушкиной. Обе женщины были очень привязаны к интересному и остроумному молодому офицеру. Вместе с ними Беккер осенью 1859 г. посетил Санкт-Петербург, о чем оставил вспоминания. Вот как он описывает свой приезд в дом Демидовых на Большой Морской улице: «Снаружи ярко освещенный дворец казался ослепительным. Фасад был украшен национальными флагами, подсвеченными орлами, вензелями и гирляндами разноцветных фонариков. В окнах виднелись увенчанные лавровыми венками мраморные бюсты царской четы и великого князя». Беккер упоминает о встречах в доме Авроры с Вяземскими и Горчаковым. Этой осенью в Санкт-Петербурге Аврора вывела в свет свою племянницу. В дальнейшем Аврора Карловна помогала молодому соотечественнику завязывать нужные знакомства – и упражняться в беседе на хорошем французском.

В 1862 г. Беккер уехал в Мексику. Отъезд был связан с тем, что Вальдемар был объявлен дезертиром после того, как сбежал с женой другого офицера сначала в Швецию и Финляндию, а затем в Нью-Йорк. В Мексике он участвовал в продолжающейся гражданской войне в войсках второго императора Мексики Максимилиана против республиканской армии, возглавляемой законным президентом Мексики Бенито Хуаресом. Попал в плен, но был освобожден в результате обмена военнопленными. В конце войны повторно попал в плен и был приговорен к смертной казни, но позже был помилован. В Мексике Вальдемар провел пять лет, после чего вернулся в Европу и поселился в Париже, где вращался в консервативных политических кругах.

Позже в Риме Беккер присоединился к Папской Швейцарской гвардии, где прослужил менее года, отправившись воевать на стороне греков против турок. В греческой армии Беккер служил советником греческого правительства. Однако, греческое правительство не приняло планы Беккера, поэтому он вернулся в Париж и начал поддерживать консервативную фракцию Испании.

В 1871 г. Беккер отправился воевать против Турции в составе египетской армии. По рекомендации посла России в Константинополе Беккер перешел служить в штаб армии Сербии, где отвечал за реформирование сербской армии. Беккер оказал давление на сербское правительство, чтобы оно объявило войну Турции. После этого он был назначен начальником штаба сербской армии, но был вынужден уйти в отставку после конфликта с сербским королем. С тех пор даже российская армия не хотела принимать его на службу.

Беккер переехал в Грецию, которая планировала сформировать Балканскую лигу и атаковать Турцию. Однако эти планы рухнули и Беккер был вынужден вернуться в Париж, где друзья помогли ему устроиться на должность политического обозревателя в журнале. Его статьи привлекли к себе внимание. Особенно сильные споры и возмущение вызвала его статья 1880 г. «La Finlande indépendante et Neutre». В статье Беккер призвал финнов к оружию, чтобы получить полную свободу и гарантии нейтралитета от великих держав. Беккер писал о финском вопросе под псевдонимом Ильмаринен.

Остаток жизни Беккер провел в Италии, где скончался 22.02.1907 г.

В 1866 г. Беккер женился на мексиканке Марии Консепшн Адорно, а в 1889 г. – на вдове греческого банкира Анне Комненос. После смерти второй жены Беккера в 1929 г. их прах был доставлен в Финляндию и перезахоронен в Хельсинки в 1931 г.

Бенкендорф Александр Христофорович

Александр Бенкендорф родился 23 июня (4 июля) 1782 г. (по другим данным — 1781 г.) в семье премьер-майора Христофора Ивановича Бенкендорфа и Анны Юлианы, урожденной баронессы Шиллинг фон Канштадт (подруги императрицы Марии Федоровны, уроженки Вюртемберга). Брат Константина Бенкендорфа и Доротеи Ливен. Воспитывался в престижном пансионе аббата Николя в Петербурге. В 1798 г. был произведен в прапорщики лейб-гвардии Семеновского полка с назначением флигель-адъютантом к императору Павлу I.

В 1802 г. по приказу императора Александра I отправился в секретную экспедицию, возглавляемую Спренгтпортеном, которая должна была «объехать с целью военно-стратегического осмотра Азиатскую и Европейскую Россию». В войне 1805-1806 гг. состоял при дежурном генерале графе Толстом и участвовал во многих сражениях. В 1807-1808 гг. состоял при русском посольстве в Париже.

В 1809 г. отправился охотником (добровольцем) в армию, действовавшую против турок, и часто находился в авангарде или командовал отдельными отрядами; за выдающиеся отличия в сражении под Рущуком 20 июня 1811 г. был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Масон, в августе 1810 г. числился членом 3-й степени (мастером) петербургской ложи «Соединенные друзья».

Во время Отечественной войны 1812 г. Бенкендорф сначала был флигель-адъютантом при императоре Александре I и осуществлял связь главного командования с армией Багратиона, затем командовал авангардом летучего (армейского партизанского) отряда генерала Винцингероде; 27 июля произвел атаку в деле при Велиже, сражался в бою под Звенигородом, а по уходу Наполеона из Москвы и занятии ее русскими войсками был назначен комендантом города. При преследовании неприятеля он находился под командованием генерал-лейтенанта Кутузова (не путать с фельдмаршалом Кутузовым), заместившего попавшего в плен к французам Винцингероде, был в разных делах и взял в плен трех генералов и более 6000 нижних чинов.

Граф Бенкендорф был исключительно влюбчив и имел массу романов, один другого увлекательнее. Про знаменитую актрису мадмуазель Жорж, предмет увлечения самого Наполеона, говорили, что ее появление в Петербурге с 1808 по 1812 гг. было связано не столько с гастролями, сколько с розысками Бенкендорфа, пообещавшего на ней жениться. Но чего не пообещаешь в Париже!

В кампанию 1813 г. Бенкендорф начальствовал летучим отрядом, нанес поражение французам при Темпельберге (за что получил орден Святого Георгия 3-й ст.), принудил неприятеля сдать город Фюрстенвальд и вместе с отрядом Чернышева и Теттенборна занял Берлин. Затем, состоя со своим отрядом в Северной армии, участвовал в сражениях при Гросс-Верене и при Денневице. В битве под Лейпцигом Бенкендорф командовал левым крылом кавалерии генерала Винцингероде, а при движении этого генерала на Кассель был начальником его авангарда. Затем с отдельным отрядом был отправлен в Голландию и очистил ее от неприятеля. Смененный там прусскими и английскими войсками, Бенкендорф двинулся в Бельгию, взял города Лувен и Мехелен и отбил у французов 24 орудия и 600 пленных англичан.

В кампанию 1814 г. Бенкендорф особенно отличился в деле под Люттихом; в сражении под Краоном командовал конницей Воронцова, а потом прикрывал движение Силезской армии к Лаону. С августа 1814 г. — командир бригады (Сибирский и Оренбургский полки) 1-й Уланской кавалерийской дивизии.

С весны 1816 г. — начальник 2-й Драгунской кавалерийской дивизии. В марте 1819 г. назначен начальником штаба Гвардейского корпуса. С 1 декабря 1821 г. генерал-лейтенант Бенкендорф назначен командиром 1-й гвардейской кавалерийской дивизии.

«Я познакомилась с Александром Бенкендорфом, — писала в 1819 г. жена Николая Александра Федоровна. — Я много слышала о нем во время войны, еще в Берлине и Добберене; все превозносили его храбрость и сожалели о его безалаберной жизни, в то же время посмеивались над нею. Меня поразила его степенная наружность, вовсе не свойственная установившейся за ним репутации повесы».

Бенкендорф одним из первых понял, к чему может привести «брожение умов», те рассуждения, споры и планы, которые вызревали в сердцевине тесных офицерских собраний. В сентябре 1821 г. на стол императору Александру I была положена записка о тайных обществах, существующих в России, и в частности о «Союзе благоденствия». Она имела аналитический характер: автор рассматривал причины, сопровождавшие возникновение тайных обществ, их задачи и цели. Здесь же высказывалась идея о необходимости создания в государстве специального органа, который бы мог держать под надзором настроение общественного мнения, а если надо, то и пресекать противоправную деятельность. Но помимо всего прочего в ней автор называл поименно тех, в чьих умах поселился дух свободомыслия. И это обстоятельство роднило записку с доносом.

Трагические дни восстания декабристов положили начало доверию и даже дружбы нового императора Николая I и Бенкендорфа. Остались свидетельства, что утром 14 декабря, узнав о бунте, Николай сказал Александру Христофоровичу: «Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но по крайней мере мы умрем, исполнив наш долг». Бенкендорф свой долг видел в защите самодержца, а значит, государства. В день бунта он командовал правительственными войсками, расположенными на Васильевском острове. Потом был членом Следственной комиссии по делу декабристов. Заседая в Верховном уголовном суде, он не раз обращался к императору с просьбами о смягчении участи заговорщиков, хорошо при этом зная, насколько принималось Николаем в штыки всякое упоминание о преступниках.

12 апреля 1826 г. Бенкендорфом была подана записка Его Императорскому Величеству, содержавшая проект учреждения высшей полиции под начальством особого министра и инспектора корпуса жандармов. Император Николай I, весьма расположенный к Бенкендорфу после его активного участия в следствии по делу декабристов, назначил его 25 июня 1826 г. шефом жандармов, а 3 июля 1826 г. — главным начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и командующим Главной Его Императорского Величества квартирой.

Создаваемая Бенкендорфом система не отличалась особой сложностью, что, по его мнению, практически исключала возможные сбои в работе и обеспечивала максимальную эффективность. Мозговой центр — Третье отделение с сотрудниками в количестве 72 человек. Подбирал их Бенкендорф придирчиво, согласно трем основным критериям — честности, смышлености, добромыслию. Сотрудники вверенной Бенкендорфу службы углубились в деятельность министерств, ведомств, комитетов. В основу оценки функционирования всех структур было положено одно условие: не должны заслонять интересов государственных. Чтобы предоставить императору ясную картину происходящего в империи, Бенкендорф на основании многочисленных отчетов своих сотрудников составлял ежегодный аналитический отчет, уподобляя его топографической карте, предупреждающей, где болото, а где и вовсе пропасть. С присущей ему скрупулезностью Александр Христофорович поделил Россию на 8 государственных округов. В каждом – от 8 до 11 губерний. В каждом округе – свой жандармский генерал. В каждой губернии – по жандармскому отделению. И все эти нити сходились в здании цвета охры на углу набережной Мойки и Гороховой, в штаб-квартире Третьего отделения. Герцен о Бенкендорфе: «…начальник этой страшной полиции, стоящей вне закона и над законом, имевшей право вмешиваться во все».

1828 г. стал временем утверждения нового цензурного устава. Теперь литературный мир, формально оставаясь в ведении Министерства народного просвещения, переходил в ведение Третьего отделения. Были набраны цензоры, и при этом люди весьма заметные. Среди них Ф.И. Тютчев, С.Т. Аксаков, П.А. Вяземский. Что вменял им в обязанность господин Бенкендорф? Они должны были следить, чтобы в печати не обсуждались персоны императорской фамилии, и чтобы авторы избегали такого толкования событий, которое может «вовлечь государство в бездну несчастий».  Самые крупные неприятности ожидали шефа жандармов именно в моменты соприкосновения с интеллектуальной элитой. Им были недовольны все: и те, кто контролировал, и те, кто был подконтролен. Раздраженного Вяземского, писавшего на Бенкендорфа эпиграммы, успокаивал Пушкин: «Но так как в сущности этот честный и достойный человек, слишком беспечный для того, чтобы быть злопамятным, и слишком благородный, чтобы стараться повредить тебе, не допускай в себе враждебных чувств и постарайся поговорить с ним откровенно». А ведь Пушкин крайне редко ошибался в оценке людей. Отношение его самого к шефу III Отделения нисколько не отличалось от общего, эдакого иронически-доброжелательного. Об одной из сторон деятельности III отделения — борьбе с коррупцией и проверках местных чиновников — современный читатель знает по пьесе Н.В. Гоголя «Ревизор», написанной специально к 10-летию ведомства.

В 1828 г., при отъезде государя к действующей армии для военных действий против Османской империи, Бенкендорф сопровождал его; был при осаде Браилова, переправе русской армии через Дунай, покорении Исакчи, в сражении при Шумле и при осаде Варны; 21 апреля 1829 г. он произведен в генералы от кавалерии.

Именным Высочайшим указом, от 15 ноября 1832 г., шеф жандармов, генерал-адъютант, генерал от кавалерии Александр Христофорович Бенкендорф возведен, с нисходящим его потомством, в графское Российской империи достоинство.

Бенкендорф участвовал в ряде финансовых предприятий. Так, например, он числился среди учредителей общества «для заведения двойных пароходов» (1836); его доля должна была составлять 1/6 от первоначального выпуска акций, или 100000 рублей серебром по номиналу. Согласно некоторым данным, лоббировал интересы одной из крупнейших страховых компаний в России середины XIX века — «Второго Российского от огня общества».

Бенкендорф владел имением Фалль (ныне Кейла-Йоа в Эстонии), построенным по его заказу молодым архитектором Андреем Ивановичем Штакеншнейдером в 1831 г. В рабочем кабинете Фалльского замка у него хранился деревянный фрагмент, оставшийся от гроба Александра I, вделанный в бронзу в виде мавзолея. На стене, помимо портретов государей, висела известная акварель Кольмана «Бунт на Сенатской площади». Бульвар, генералы с плюмажами, солдатики с белыми ремнями на темных мундирах, памятник Петру Великому в пушечном дыму…

Наряду с другими официальными представителями власти входил в специальный Комитет, учрежденный для строительства Санкт-Петербурго-Московской (с 1855 г. — Николаевской) железной дороги.

В 1840 г. Бенкендорф был назначен членом комитетов о дворовых людях и по преобразованию еврейского быта; в последнем он благожелательно относился к евреям.

Граф Александр Христофорович Бенкендорф умер в 1844 г. на пароходе, везшем его из Германии, где он проходил курс длительного лечения. Жена ждала его в Фалле. Корабль привез уже покойника. Это была первая могила в их уютном имении, хотя до хозяйства у графа руки никогда не доходили.

Был женат с 1817 г. на сестре санкт-петербургского коменданта Г.А. Захаржевского Елизавете Андреевне Бибиковой (1788-1857), вдове подполковника Павла Гавриловича Бибикова (1784-1812), погибшего в бою под Вильно. Овдовев, Елизавета Андреевна проживала с двумя дочерями в Харьковской губернии у своей тетки Дуниной, где познакомилась с Бенкендорфом. Позднее статс-дама и кавалерственная дама ордена Св. Екатерины. В браке имели трех дочерей.

Блудова Антонина Дмитриевна

О графине Антонине («Антуанетте») Дмитриевне Блудовой, дочери государственного деятеля графа Д.Н. Блудова, занимавшего должности главноуправляющего Второго отделения, председателя Государственного совета и Комитета министров и игравшего одну из ключевых ролей в общественно-политической жизни России XIX в., с полным правом можно говорить, как о недооцененной личности, оставшейся в памяти современников и потомков, в тени славы своего отца.

А.Д. Блудова родилась в 1813 г. в Швеции (в Стокгольме), где ее отец служил советником посольства. В Петербург семья возвратилась в 1814 г., а с 1815 г. Д.Н. Блудов стал активным участником литературного общества «Арзамас». Первые детские воспоминания Антонины Блудовой относятся к началу 1820-х гг. и в них воссоздается духовная атмосфера семейной среды, оказавшей наибольшее влияние на формирование ее личности. Антуанетта испытала самое благотворное воздействие «счастливого семейного спокойствия» и получила твердые жизненные принципы и убеждения под влиянием примера отца. Центром своего интеллектуального развития она считала привитую любовь к чтению, которое составляло в семье Блудовых «наслаждение и происшествие семейное», а покупка книг была единственным поводом к отказу от принципа экономии в финансовых тратах.

Воспоминания детства и юности для Антонины Блудовой были неразрывно связаны с восхищением перед теми культурными и общественными деятелями, которых ей удавалось тогда видеть рядом с отцом, и прежде всего перед «веселым кружком арзамасским». Ей навсегда запомнились впечатления об «истинно просвещенном, красавце и баловне, с примесью фата» С.С. Уварове, Д.В. Дашкове «с возвышенной душой и сановитой нежной красотой», Ф.Ф. Вигеле «с раскаленными как угли глазами», А.И. Тургеневе «с широким лицом и тучной фигурой», А.С. Пушкине «с заливающимся, ребяческим смехом, с фейерверком остроумных и добродушных шуток». В круге общения отца Антуанетта встречала и будущих славянофилов: А.С. Хомякова «с многосторонним образованием и светлой возвышенностью души», И.В. Киреевского, «живущего в отвлеченном созерцании духовного мира». Но «душой всего отцовского круга» являлся «пленительный, почтенный образ Карамзина». Двенадцатилетней девочкой видела она великого историка и писателя в последний год его жизни, и всю последующую жизнь рисовалась ей в образе Н.М. Карамзина «какая-то особенная гармония в выражении, в голосе, в движениях, во всей наружности», которая была отражением «внутренней гармонии всех мыслей и чувств его нравственной природы».

С началом царствования Николая I начинается новый этап в жизни семьи. Впечатления юности Антуанетты с этого момента связаны с атмосферой придворного быта, детскими балами, общением с детьми царской семьи. Во второй половине 1820-х гг. члены семьи Блудова «по крайней мере раз в неделю бывали во дворце», а новый круг общения включает аристократические семьи Строгановых, Трубецких, Нессельроде.

В 1830 г. семнадцатилетняя Антонина Блудова отправляется вместе с матерью, братьями и сестрой в заграничное путешествие. Это путешествие было вызвано необходимостью заграничного лечения для сестры Лидии. Молодая девушка тяжело переживала разлуку с отцом, отрыв от привычной среды, мучительной была тоска по России («на меня стала находить тоска, болезненная, непомерная, по России»).

Большая часть заграничной жизни семьи Блудовых в 1830-1831 гг. прошла в Берлине, но главными событиями, захватившими сознание А.Д. Блудовой, стали революционные выступления в Европе, и прежде всего Июльская революция во Франции. Жена и дочери А.Д. Блудова с жадностью поглощали информацию из газет, причем Антуанетта особенно интересовалась политической карикатурой. И спустя многие годы, в тот момент, когда графиня Блудова писала свои воспоминания, она была уверена в том, что режим Реставрации являлся блистательным периодом привития «порядков самоуправления» к «монархическому преданию», когда «благоразумная свободная система политики пустила корни во Франции».

Антонина взяла в свои руки петербургский отцовский салон. Там чудесным образом соединились два писательских поколения – Антонины Дмитриевны и Дмитрия Николаевича. Кроме Пушкина в салоне бывали Гоголь, Лермонтов, Аксаков.

Антуанетта была яростной славянофилкой. Вела переписку с единомышленниками из других славянских стран. Отправляла деньги грекам. Федор Тютчев шутил в письме к дочери от 1853 г.: «В субботу я поеду в Павловск обедать у Блудовых, которых я уже посетил. Как я и ожидал, я нашел Антуанетту более сербкой и болгаркой, чем когда-либо». А вот воспоминания Льва Толстого: «Это был очень интересный дом, где собирались писатели и вообще лучшие люди того времени. Я, помню, читал там в первый раз «Два гусара»».

Вместе с тем Блудова любила подурачиться. Пропустила, например, визит к Василию Жуковскому и извинялась вот в такой записке: «Все уехали на юбилей Жуковского, только Антонина Дмитриевна Блудова и Урика Дворняжковна Собакина остались дома: одна потому, что была больна, другая потому, что по своей собачьей натуре не имеет духу покидать больную».

А князь В.П. Мещерский вспоминал салон Антонины Дмитриевны: «Вдруг, посреди этого бушующего моря, вы входите в гостиную графини Блудовой, и там вы сразу видите и слышите, что тут все кипит самыми животрепещущими вопросами русской жизни, между которыми нет места для малейшей сплетни, для малейшей интриги».

Одно время салон располагался в Зимнем дворце. Дело в том, что Антонина Блудова служила в фрейлинах у императрицы Марии Александровны.

А.Д. Блудова принимала активное участие в обсуждении и подготовке крестьянской реформы 1861 г., в частности, организовав в конце 1850-х гг. эксперимент по освобождению крестьян в своем имении в Смоленской губернии, а в рамках придворного салона отзывалась на главные политические темы 1860-1870-х гг.

В 1864 г., после смерти отца, она оставив светскую жизнь и стала заниматься благотворительностью. «Ее благотворительность и гражданская позиция снискали искреннее уважение таких светлых умов своего времени, как Федор Тютчев и вожди славянофилов — Раевский, Михаил Федорович, Алексей Хомяков, Иван Аксаков и Юрий Самарин; к мнению А. Д. Блудовой прислушивались историки, педагоги и духовные лица. Ею в 1865 г. в Остроге на Волыни было основано православное братство во имя святых Кирилла и Мефодия. При нем существовали церковь, начальная школа и женское училище, мужская протогимназия, пансион для крестьянских детей, библиотека, больница, аптека и подворье для паломников, путешествующих из Киева в Почаевскую лавру.

Многие великосветские дамы приезжали в Острог из столицы на несколько месяцев – сбросить опротивевшую пыль салонов. Так приезжают в санаторий, только там излечивают тело, а здесь душу. Федор Тютчев посвятил создательнице удивительного города стихотворение:

Во имя милого былого,

Во имя вашего отца

Дадим же мы друг другу слово:

Не изменяться до конца.

А.Д. Блудова работала над текстом воспоминаний около десяти лет, начиная со второй половины 1860-х гг. и заканчивая серединой 1870-х гг. Записки с самого начала создавались для публикации. Первая часть записок была опубликована в журнале «Заря» в 1871 и 1872 гг., а позже с дозволения автора перепечатана в 1889 г. в «Русском архиве». Продолжение воспоминаний Блудова писала, начиная с 1871 г. и публиковала в «Русском архиве» (с 1872 по 1879 г.) Кроме того, записки Блудовой выходили отдельными изданиями, но уже в отрывках. Основу записок составили семейная переписка Блудовых и личные воспоминания автора о различных эпизодах своей жизни и о тех общественных явлениях эпохи, которые ей довелось наблюдать или быть их участницей.

Скончалась Антонина Блудова в 1891 г. в Москве. Могила в Новодевичьем монастыре уничтожена в 1930-е гг.

Один из современников писал: «Вся жизнь Антонины Дмитриевны – сплошное служение благородным стремлениям честных людей жить с пользой для страны, любить труд и спасительное слово утешения». Уже после смерти графини в Остроге открылось еще два училища – все свои средства она оставила Братству.

Брюллов Александр Павлович

Родился 29 ноября (10 декабря) 1798 г. Семья Брюлло принадлежала к французским гугенотам, которые после отмены Нантского эдикта в 1685 г. обосновались в Люнебурге. Несколько поколений семьи Брюлло были потомственными скульпторами, живописцами и архитекторами. Александр родился в Санкт-Петербурге в семье «мастера резного, золотарного и лакировального дела», живописца-миниатюриста и «академика скульптуры орнаментной на дереве» Пауля (Паоло) Ивановича Брюлло.

Александр вместе с младшим братом Карлом в 1809 г. был принят в Императорскую Академию Художеств, на казенный счет. На завершающем этапе обучения Александр выбрал архитектуру и проявил во время обучения в архитектурном классе заметные способности. В 1819 г. за архитектурную композицию получил сразу две серебряные медали. В конце 1820 г. за два года до намеченного срока Александр Брюлло успешно закончил Академию художеств, получив звание архитектора-художника 14-го класса и был определен в Комиссию по построению Исаакиевского собора. Храм строили по проекту Огюста Монферрана, поэтому Брюллова иногда называют учеником Монферрана.

В 1822 г. Александру вместе с братом Карлом было предложено стать пенсионерами Общества поощрения художников сроком на четыре года. Приняв это предложение, 16 августа 1822 г. братья покинули Санкт-Петербург и отправились в зарубежную поездку — сначала в Германию, а затем, в 1823 г., в Италию, были в Венеции, затем поселились в Риме. Александр Брюллов делал зарисовки, писал акварелью пейзажи и портреты. Перед отъездом из России фамилия братьев Брюлло была официально изменена на русский лад: Александр I пожаловал им «въ», и они стали Брюлловыми.

Выехав из Рима в начале 1824 г. А.П. Брюллов вместе с А.Н. Львовым посетил Сицилию, а осенью того же года поселился в Неаполе, где создал ряд акварельных портретов членов семьи короля Неаполя Фердинанда I. Они имели такой успех, что король разрешил художнику делать зарисовки и обмерные чертежи терм в Помпеях.

Это во многом определило дальнейший творческий путь Александра Брюллова. Не случайно, согласно традиционной версии, именно он подсказал брату Карлу идею картины «Последний день Помпеи» (1833). Обмеры терм были закончены в 1826 г. Результаты трудов Александра Брюллова по исследованию «помпейских бань» были опубликованы в вышедшем в 1829 г. в Париже альбоме «Thermes de Pompéi». 1827 г. Брюллов провел в Париже, слушал курс механики и инженерного дела в Сорбонне, посещал лекции по истории архитектуры. Брюллов ездил в Шартр и другие города, а также в Англию. В 1829 г. вернулся в Санкт-Петербург.

В 1827 г. был объявлен конкурс на проект застройки восточной части Дворцовой площади Санкт-Петербурга. В конкурсе приняли участие К.И. Росси, В.П. Стасов, О. Монферран, К.А. Тон, П. Гонзаго и другие. Конкурс не дал результатов, но проект Брюллова, присланный вне конкурса (архитектор в это время находился в заграничной поездке), позднее, в 1837-1840 гг., был успешно реализован в качестве здания штаба Гвардейского корпуса. В фасаде здания, возведенного между растреллиевским Зимним дворцом и россиевской аркой Главного штаба («русским барокко» и «русским ампиром»), архитектор Брюллов проявил себя эклектиком, совместив колоннаду ионического ордера, необычно поднятую на второй ярус здания, порталы, напоминающие египетские пилоны, и лабарумы (воинские штандарты), по образцу древнеримских, но с необычными маскаронами.

Разрабатывая в 1832 г. проект лютеранской церкви Святых Петра и Павла на Невском проспекте в Санкт-Петербурге (Петрикирхе), Брюллов «намеренно совместил в композиции фасада две симметричные башни, типичные для архитектуры средневековых романо-готических базилик, и элементы классицизма, что позволило ему органично вписать образ западной церкви в классицистическую панораму Невского проспекта».

Издание «Термы Помпей» способствовали карьере архитектора, Брюллов был удостоен звания архитектора Его Величества, стал членом-корреспондентом Французского института, членом Королевского института архитекторов в Англии, членом Академий художеств в Милане и Санкт-Петербурге. Он много проектировал и строил в столице и окрестностях по государственным и частным заказам.

После разрушительного пожара 1837 г. проводились большие работы по воссозданию парадных и жилых помещений Зимнего дворца. А.П. Брюллов создал Александровский зал (проект 1838 г.), посвященный победе в Отечественной войне 1812 г. В его архитектуре необычным образом сочетаются элементы западноевропейской готики, ампира и русской национальной символики. В 1838-1839 гг. Брюллов оформил в Зимнем дворце Большую, или Арапскую, столовую. В 1838-1839 гг. — Ванную императрицы Александры Федоровны в «мавританском стиле» (не сохранилась). В 1836-1839 гг. Брюллов создал Помпейскую столовую (Малую столовую) с декорациями стен в технике скальола (итал.  scagliola) — резьбы и инкрустации цветным гипсом по белому, — техники, воспроизводящей весьма условно стиль росписей древних Помпей.

Среди прочего Брюллову была поручена постройка обсерватории на Пулковской горе, Михайловского театра (1831-1833), здание Александровской больницы (1844-1850) в Санкт-Петербурге. В 1835 г. Брюлловым был создан лафет с орнаментом для Царь-пушки в московском Кремле.

В 1843-1851 гг. Брюллов перестраивал интерьеры Мраморного дворца ко дню свадьбы великого князя Константина Николаевича. Он также перестроил служебный корпус дворца. Нижний этаж предназначался под дворцовые конюшни, а корпус, выходящий в сад — для манежа. В верхней части садового фасада, под карнизом, над брамантовыми окнами поместили семидесятиметровый рельеф «Служение лошади человеку» работы скульптора П.К. Клодта.

А.П. Брюллов был также выдающимся акварелистом. В Неаполе он писал портреты королевской семьи. Для императрицы Марии Федоровны сделал рисунок Колизея в Риме.

В 1831-1832 гг. он написал знаменитый акварельный портрет жены Пушкина Н.Н. Гончаровой. Это один из лучших ее портретов и одна из лучших акварелей в истории русского искусства.

С 1845 г. Александр Павлович Брюллов занимал дом на Кадетской линии, 21, впоследствии принадлежавший его зятю графу П.Ю. Сюзору. В 1872 г. вышел в отставку с государственной службы.

В 1831 г. Александр Павлович Брюллов женился на баронессе Александре Александровне фон Раль (1810-1885), младшей дочери придворного банкира барона Александра Александровича фон Раля (1756-1833) от брака с Елизаветой Николаевной Мольво (1768-1843), как и все дочери барона, получившей хорошее домашнее воспитание. Брюллов прожил в удачном браке с женой 46 лет. В доме супругов в Петербурге, а в летние месяцы на даче в Павловске, бывали К. Брюллов, М. Глинка, Нестор Кукольник, Н. Гоголь. Сама Александра Александровна была талантливым музыкантом, и в их гостиной устраивались музыкальные вечера.

Умер 9 (21) января 1877 г. в своем особняке. Похоронен в Павловске на городском кладбище. Его могила признана памятником архитектуры федерального значения.

Брюллов Карл Павлович

Родился 23 декабря 1799 г. Карл Брюллов был третьим сыном в семье. Отец, Поль Брюлло, француз по происхождению, был преподавателем Академии художеств. Мать Карл почти не знал, она рано умерла. Отец воспитывал детей в строгости, обучал их художественным искусствам.

В 10 лет Карл Павлович поступил в Академию художеств. Учителя говорили, что не знают, чему учить маленького гения. Но Брюллова нельзя было назвать баловнем судьбы. Для романтика, жаждущего свободы творчества, академия была в определенной степени гнетом, ведь писать нужно было по правилам, а хотелось писать по-своему. В 1821 г. Карл окончил Академию с Большой золотой медалью. Выпускной работой была картина «Явление Аврааму трех Ангелов у дуба Мамврийского». Общество поощрения художников оплатило Карлу Павловичу поезду в Европу. В 1823 г. после посещения многих европейских городов Карл приехал в Италию. В этом же году он написал картину «Итальянское утро», которая попала к Александре Федоровне, супруге Николая I, который заказал парную картину.

В Италии Карл Павлович очень быстро добился популярности, рисуя портреты итальянской и русской знати. В конце 1820-х гг. Брюллов знакомится с Юлией Павловной Самойловой, отношения с которой продлятся несколько лет. В этот период он пишет несколько портретных картин с Самойловой.

Спустя несколько лет, Карл Брюллов задумывает, после написания множества портретов, эскизов, небольших картин, создать более солидное полотно. Начинаются поиски темы. Поездки к местам раскопок, в частности Помпеи, приводят художника к теме античности, к выбору грандиозного сюжета-эпопеи – всеобщей паники и бегства несчастных горожан при извержении в 79 г. Везувия.

В Италии Брюллов знакомится с семьей Демидовых. Анатолию Демидову в то время было всего 15 лет. К побудительным мотивам, утвердившим замысел художника, следует отнести и оперу Д. Паччини “Последний день Помпеи”, поставленную в 1820-е гг. XIX века в театре Ла Скала. На художника большое впечатление произвели сценические декорации, музыка, пение, игра. Возможно, название оперы было заимствовано и перекочевало в название картины. Вероятнее всего, не Демидов обозначил Брюллову тему для написания, не он был первым заказчиком “Помпеи”. Тема и сюжет уже были найдены художником. Демидов же пожелал (в случае написания) приобрести картину, придав данному обстоятельству материальное обеспечение. Заключенный между ними контракт оговаривал срок окончания работы к концу 1830 г.

Располагая собранными материалами, Брюллов делает карандашные эскизные пробы и этюдные рисунки. И только после этого начинает работать над картиной. Однако художнику приходилось часто отвлекаться – писать другие картины и портреты, в том числе и портрет Анатолия Демидова, оставшийся незавершенным. Заказчику ничего не оставалось, как перезаключить контракт и отодвинуть срок его окончания. Но к середине 1833 г. картина выходит из-под кисти 34-х летнего художника и становится собственностью Демидова за 40 тысяч франков.

Брюлловская мастерская в Риме постоянно была полна посетителями. Для итальянцев сюжет был близок, ибо напоминал о событии прошлого их страны. Большое впечатление картина производила и на иностранцев. Так, английский писатель Вальтер Скотт, посетивший Брюллова, назвал ее “не картиной, а целой эпопеей”. Исключительный успех ожидал картину и ее автора в Милане. Затем она по желанию Демидова экспонировалась в Париже, в Лувре. Здесь, хотя жюри и присудило ей большую золотую медаль, пресса отнеслась к ней весьма критически. Удрученный Брюллов вернулся в Милан, а картина на корабле “Царь Петр” летом 1834 г. была переправлена в Петербург. Демидов заказал для нее золоченую раму с тем предположением, чтобы «придать более красоты картине».

Анатолий Демидов преподнес картину Николаю I. Первое время она находилась в Зимнем дворце (в Эрмитаже), а потом по распоряжению царя перекочевала в Академию художеств. Брюллов был приглашен туда в качестве профессора. Сюда стекалось множество петербуржцев и гостей столицы. С картиной ознакомились Пушкин, Лермонтов, Жуковский, Белинский, Герцен, Глинка, Кольцов… Все они высоко оценили полотно своего соотечественника. А Гоголь назвал картину «светлым воскресеньем живописи, пребывавшей долгое время в каком-то полулетаргическом состоянии».

Рассказывали, что Пушкин стоял перед Брюлловым на коленях. Они встретились на балу. Брюллов рисовал карикатурки на гостей. Пушкину одна так понравилась, что, выпрашивая ее у художника, он даже встал на колени. Брюллов пообещал поэту подарить любую карикатурку в другой раз, а эту непременно нужно отдать тому, кто на ней запечатлен. Другого раза не было: Пушкин погиб на дуэли.

В 1836 г., Павел Демидов, один из самых богатых и просвещенных людей в России, заказал Брюллову портрет своей жены Авроры. Брюллов показал в этом портрете человеческую значительность ее натуры, незаурядные качества души, сложность внутреннего мира, подчеркнул, возвел в высшую степень лучшие черты Авроры, которые в дальнейшем полностью подтвердились.

После непродолжительного путешествия по Азии, Брюллов в 1836 г. возвращается в Санкт-Петербург. Здесь он становится младшим профессором Императорской Академии художеств, по распоряжению Николая I. В том же году начинает работу над заказанной императором картиной «Осада Пскова польским королем Стефаном Баторием в 1581 году». В 1837 г., по просьбе Жуковского, написал его протрет, который помог выкупить из крепостных Тараса Шевченко.

В 1843 г. Карла Павловича пригласили для росписи Исаакиевского собора. Эта работа сильно подорвала здоровье художника, и в 1848 г. ему пришлось прекратить роспись храма и уехать на лечение в Европу. Работу по росписи собора закончил художник Петр Васильевич Басин.

Умер Карл Павлович Брюллов 11 июня 1852 г. в Манциане недалеко от Рима. Похоронен на кладбище Монте Тестаччо в Риме.

Виельгорский Михаил Юрьевич

Родился 11.11.1788 г. в Санкт-Петербурге. Был сыном польского посланника при дворе Екатерины II, деятеля Тарговицкой конфедерации, Юрия Михайловича Виельгорского, на русской службе имевшего чин действительного тайного советника, и графини Софьи Дмитриевны Матюшкиной, фрейлины Екатерины II. В 1794 г. вместе с отцом и братьями принял православие, причем восприемницей была сама императрица.

В десять лет Михаил вместе со своим младшим братом был пожалован Павлом I в звание рыцаря Мальтийского ордена.

В январе 1804 г. граф Виельгорский был пожалован в камер-юнкеры; тогда же он поступил на службу в Коллегию иностранных дел, где состоял до апреля 1812 г., когда был причислен к Министерству народного просвещения. В 1818 г. перешел в ведомство Министерства внутренних дел, но в 1826 г. вернулся в Министерство народного просвещения; в 1827 г. временно замещал должность попечителя Харьковского учебного округа; состоял членом Главного правления училищ, находящихся в Санкт-Петербурге, был членом Комитета Главной театральной дирекции.

В 1832 г. в чине действительного статского советника и в звании шталмейстера, Михаил Виельгорский был назначен почетным опекуном Санкт-Петербургского опекунского совета и управлял воспитательным домом Мариинской больницы и Училищем глухонемых. В 1838 г. был пожалован в гофмейстеры, в 1845 г. был назначен членом Главного совета женских учебных заведений, в июне 1846 г. пожалован в обер-шенки.

Особой страстью Михаила Виельгорского была музыка, он был прекрасным исполнителем и композитором, и, хотя дилетантом, но по отзыву Шумана, «гениальным дилетантом».

Уже в детские годы у него проявились незаурядные музыкальные способности: он играл на скрипке, пытался сочинять. Виельгорский получил разностороннее музыкальное образование, теорию музыки и гармонию он изучал у В. Мартин-и-Солера, композицию у Вильгельма Тауберта. Еще в 1804 г., когда вся семья жила в Риге, Виельгорский принимал участие в домашних квартетных вечерах: партию первой скрипки исполнял отец, альта — Михаил Юрьевич, а партию виолончели — его брат Матвей, выдающийся музыкант-исполнитель. Не ограничиваясь полученными знаниями, Виельгорский продолжил занятия композицией в Париже у Л. Керубини — известного композитора и теоретика.

Испытывая большой интерес ко всему новому, Виельгорский в Вене познакомился с Бетховеном и присутствовал в числе первых восьми слушателей при исполнении «Пасторальной» симфонии. В течение всей жизни он оставался горячим поклонником немецкого композитора.

Перу Виельгорского принадлежит опера «Цыгане» на сюжет, связанный с событиями Отечественной войны 1812 г. (либретто В. Жуковского и В. Соллогуба), он одним из первых в России осваивал крупные сонатно-симфонические формы, написав две симфонии (Первая была исполнена в 1825 г. в Москве), струнный квартет, две увертюры. Им созданы также Вариации для виолончели с оркестром, пьесы для фортепиано, романсы, вокальные ансамбли, а также ряд хоровых сочинений. Романсы Виельгорского пользовались большой популярностью. Один из его романсов («Любила я») охотно исполнял Глинка.

Дом Виельгорского становится своеобразным музыкальным центром. Здесь собирались истинные ценители музыки, впервые исполнялись многие сочинения. В доме Виельгорского Ф. Лист впервые играл с листа (по партитуре) «Руслана и Людмилу» Глинки. Поэт Д. Веневитинов называл дом Виельгорского «академией музыкального вкуса», Г. Берлиоз, приезжавший в Россию, — «маленьким храмом изящных искусств».

Братья Михаил и Матвей Виельгорские оставили заметный след в истории русской музыки. Для многих начинающих музыкантов выступление у Виельгорских открывало путь к дальнейшей концертной деятельности. Русское музыкальное общество было основано только в 1859 г., но его прообразом стали любительские музыкальные собрания, в том числе – в салоне братьев Виельгорских.

Михаил Юрьевич был негласным референтом императора Николая I по разным вопросам, от хозяйственных до правовых, мог ответить при дворе на вопросы, на которые никто не мог ответить. Кроме того, Михаил Юрьевич отличался известным вольномыслием: занимался оккультными науками, был масоном. В 1816 г. он получил сан магистра Великой провинциальной ложи. Читал каббалистические трактаты, постигал тайны масонской символики и магии, углублялся в индийскую философию, осваивал новинки физики, химии, медицины.

Виельгорский оказывал поддержку многим прогрессивным деятелям России. Так, в 1838 г. совместно с Жуковским он организовал лотерею, вырученные средства от которой пошли на выкуп из крепостной зависимости поэта Т. Шевченко.

Его зять граф В. Соллогуб вспоминал о нем: «Граф Виельгорский прошел незамеченный в русской жизни; даже в обществе, в котором он жил, он был оценен только немногими. Он не искал известности, уклонялся от борьбы и, несмотря на то — или, может быть, именно потому, — был личностью необыкновенной: философ, критик, лингвист, медик, теолог, герметик, почетный член всех масонских лож, душа всех обществ, семьянин, эпикуреец, царедворец, сановник, артист, музыкант, товарищ, судья, он был живой энциклопедией самых глубоких познаний, образцом самых нежных чувств и самого игривого ума».

Пушкин был хорошо знаком с Виельгорским, в 1834 г. провожал его на пароходе при отъезде его за границу к больной жене; в декабре 1836 г., на дружеском вечере у А. Всеволожского после представления «Жизни за царя» Глинки, Пушкин, Вяземский, Жуковский и Виельгорский сочинили общими силами литературно-музыкальную шутку «Канон в честь М.И. Глинки». В июне 1836 г. Михаил Юрьевич был крестным отцом у новорожденной дочери поэта Натальи, а несколько месяцев спустя принимал участие в улаживании конфликта перед первой, несостоявшейся дуэлью Пушкина с Дантесом. Виельгорский в числе близких друзей присутствовал в квартире умирающего поэта. Перед смертью Пушкин простился с Виельгорским и сказал, что “любит его”. По просьбе Н.Н. Пушкиной Виельгорский был назначен одним из опекунов над малолетними детьми и имуществом поэта.

Находясь всегда при дворе, Виельгорский был далек от всяких придворных интриг и ненавидел городские сплетни. Уже в пожилых летах он был очень моложав на вид.

Первой женой Михаила Виельгорского была фрейлина Екатерина Бирон (1793-1813), племянница последнего курляндского герцога. Этому браку способствовала императрица Мария Федоровна. Венчание состоялось в феврале 1812 г. в Большой церкви Зимнего дворца. Этот брак укрепил позиции Виельгорского при дворе. Скончалась Екатерина в 1813 г. после родов. В 1816 г. Михаил Виельгорский тайно женился на старшей сестре первой жены Луизе Бирон (1791-1853) — фрейлине императрицы Марии. Такой брак по церковным правилам считался противозаконным. Этим он навлек на себя опалу и вынужден был уехать в свое поместье Луизино в Курскую губернию. В этом имении Виельгорские прожили несколько лет. Здесь же родились 5 их детей.

Скончался 09.09.1856 г. в Москве Похоронен в Лазаревской усыпальнице Александро-Невской лавры в Петербурге.

Михаил Юрьевич был одним из первых, с кем Аврора Шернваль познакомилась в Санкт-Петербурге в 1832 г. В ее честь, на стихи Петра Вяземского, Михаил Юрьевич написал романс-мазурку «Аврора». Их дружеские отношения сохранились на всю жизнь. В 1840 г. Михаил Юрьевич стал крестным племянницы Авроры – Марии Владимировны Мусиной-Пушкиной (Линдер).

Виельгорский Матвей Юрьевич

Родился 15.04.1794 г. Младший сын графа Юрия Михайловича Виельгорского (1753-1807), сенатора, бывшего одним из учредителей филармонического общества в Санкт-Петербурге, и графини Софьи Матюшкиной (1755-1796), дочери Дмитрия и Анны Матюшкиных, которая занималась его воспитанием после кончины матери. Имя получил в честь деда последней, князя Матвея Петровича Гагарина, чью подмосковную усадьбу Сенницы он впоследствии унаследовал.

В 1798 г. Матвей Виельгорский вместе с братом Михаилом был пожалован Павлом I в звание рыцаря Мальтийского ордена.

В январе 1804 г. был записан на службу юнкером в Коллегию иностранных дел и через полгода был уволен «в чужие края до окончания наук». В июне 1812 г. поступил корнетом в 3-й Украинский казачий полк и участвовал в войнах 1812-1814 гг. С 1815 по 1821 гг. состоял адъютантом при князе В.С. Трубецком. Принимал участие в сражениях при Бауцене, Герлице, Дрездене и Лейпциге. За Герлиц он был награжден орденом Св. Анны 4-й ст., a за Лейпциг переведен в Кавалергардский полк, с оставлением адъютантом.

В заграничном походе русских войск участвовал в сражениях при Бриенне, Арси, Фершампенуазе и Париже, и за последнее в 1814 г. получил орден Св. Владимира 4-й ст. с бантом. В декабре 1817 г. Виельгорский был произведен в штабс-ротмистры, a в 1819 г. — в ротмистры. Затем служил в Псковских кирасирах. В 1826 г. по болезни вышел в отставку полковником и через год поступил в гражданскую службу.

В 1827 г. был пожалован придворным званием камергера и назначен членом Театрального комитета, по упразднению которого перешел в Министерство иностранных дел, где занял место директора Департамента хозяйственных и счетных дел. В 1831 г. принимал участие в прекращении холеры, свирепствовавшей в Петербурге, и за эту деятельность ему было объявлено монаршее благоволение.

В 1835 г. был произведен в действительные статские советники, пожалован придворным званием «в должности шталмейстера» и назначен состоять при великой княгине Марии Николаевне. Впоследствии был пожалован придворными чинами шталмейстера (1843) и обер-гофмейстера (1856), состоял при императрицах Александре Федоровне и Марии Александровне.

Граф Виельгорский играл видную роль в общественной жизни и заслужил почетную известность, как меценат и покровитель ученых, художников и особенно музыкантов. Оставаясь холостым, жил в доме брата Михаила на Михайловской площади. Оба брата собирали вокруг себя лучшие музыкальные силы столицы. Иностранные артисты, прежде появления перед публикой выступали на музыкальных вечерах у Виельгорских.

В их доме играл первый русский квартет, куда входил скрипач и композитор А.Ф. Львов, Л.В. Маурер, Гильде и сам хозяин. Унаследовав от отца любовь к искусству, Виельгорский был талантливым музыкантом, играл на виолончели, сочинял пьесы для этого инструмента и в молодости хорошо пел. Будучи учеником Адольфа Мейнгарда и Бернгарда Ромберга, Виельгорский, по словам современника, «играл на виолончели так, как, должно быть, играли ангелы в концертах Господа Бога в раю». В 1838-1840 гг. он выступал публично в любительских концертах, устраивавшихся в Дворянском собрании в пользу Патриотического общества и детской больницы.

Виельгорский принимал участие в учреждении Императорского русского музыкального общества. Завещал Санкт-Петербургской консерватории свою ценную нотную библиотеку, а ценную и знаменитую виолончель Страдивари подарил К.Ю. Давыдову, восхитившись его игрой в Бетховенском квартете. Передача инструмента новому владельцу произошла в торжественной обстановке во время концерта Давыдова в зале Дворянского собрания.

До самой своей смерти он был вице-председателем Общества поощрения художников, чередуясь в этом звании с Прянишниковым, и одним из главных деятелей Общества посещения бедных. Сталкиваясь постоянно с различными знаменитостями на поприще искусства и литературы, Виельгорский любил оставлять у себя воспоминания об этих встречах, и результатом этого был альбом, наполненный портретами и автографами знаменитых писателей, музыкантов и певцов: Пушкина, Жуковского, Крылова, Брюллова, братьев Рубинштейн и других.

Скончался от «болезни мочевого пузыря соединенного с подагрой» в Ницце 21 февраля 1866 г. и похоронен в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры.

По словам современника, граф Виельгорский был человеком образованным, умным и добрым, и гораздо сдержаннее и серьезнее своего брата. Выражение лица его было приятное, простое, но задумчивое, взгляд острый, живой, роста был среднего, худощав и хорошо сложен. Манера поведения непринужденная, мягкая и очень приятная. 

Оставаясь всю жизнь холостым, граф Виельгорский часто увлекался женщинами, но женой, шутя, называл только свою знаменитую виолончель. Его намерение жениться осенью 1820 г. на дочери графа Г.А. Строганова, Елене Григорьевне (1800-1832), почему-то не осуществилось, вызвав в свое время в Москве удивление и массу толков в обществе. По словам А.И. Тургенева, Виельгорский тяжело переживал разрыв помолвки. В 1829 г. графом Виельгорским сильно была увлечена фрейлина Анна Алексеевна Оленина, мечтавшая выйти за него замуж. Он открыто ухаживал за ней, в обществе все считали его ее женихом, но предложения он так и не сделал. Позже он питал глубокое чувство к княгине М.Ф. Барятинской, и она отвечала ему взаимностью, но на второе замужество не решилась.

Волконский Григорий Петрович

Родился 8 апреля 1808 г. Происходил из 1-й ветви рода князей Волконских. Младший сын светлейшего князя Петра Михайловича Волконского (1776–1852), генерал-фельдмаршала и министра Императорского двора и уделов; мать — княжна Софья Григорьевна Волконская (1785–1868), статс-дама. Имел брата, светлейшего князя Дмитрия Петровича и старшую сестру, светлейшую княгиню Александру Петровну (1804–1859), вышедшую замуж за шталмейстера Павла Дмитриевича Дурново. Получил домашнее образование. Обучался в Ришельевском лицее в Одессе (с 1819), но вышел из него по желанию отца (1820), который был недоволен постановкой учебного дела в лицее и решил отправить сына в Париж, где тот закончил свое образование.

По возвращении из-за границы, поступил на службу в Коллегию иностранных дел студентом (1822). Причислен к русской миссии в Неаполе (1828). Камер-юнкер (1829). Чиновник Азиатского департамента (1830). Титулярный советник (1830). Начальник пенсионеров и заведующий археологической комиссией Академии художеств в Риме (1831-1839), учрежденной «для приискания древностей». Коллежский асессор (1833). Камергер (1835). С начала 1840-х гг. состоял в русской миссии при папском дворе. Надворный советник (1837). Чиновник особых поручений при Министерстве народного просвещения (1838). Коллежский советник (1839). Помощник попечителя (1839-1842), попечитель Петербургского учебного округа (1842-1845). Попечитель Одесского учебного округа (1845). Чиновник Министерства иностранных дел (1847). Действительный статский советник (1847). Почетный член Петербургского университета, почетный член Императорской Академии художеств (1850). Пожалован придворным званием «в должности гофмейстера» (1852), чином гофмейстера Двора Его императорского величества (1862).

Многочисленное семейство Волконских принадлежало, как писал князь Сергей Михайлович Волконский, «к тем кругам великосветского Петербурга, которые в первой половине девятнадцатого столетия были единственными носителями музыки в России». Большинство Волконских не просто понимали и чувствовали музыку, но и стремились выразить себя в музыкальных звуках как сочинители или исполнители. С.М. Волконский писал о своем деде Григории Петровиче: «Он был яркий пример того, что называется у нас «богема». С сильной художественной складкой, исключительно одаренный в музыке, обладатель редкого голоса, он не был создан ни для чего, что требует корней; он был не нужен родине, как остался не нужен своей семье. Он разошелся с бабушкой и жил вдали от всех, в Одессе и Аккермане. Обворожительный в обхождении с посторонними, он был тяжел в семейном кругу; он был, что англичане называют street angel (уличный ангел). Отзывы современников (Смирнова, Булгакова, Никитенко) проникнуты уважением к высоким его качествам обходительности и человечности. Но дома он становился с каждым годом тяжелее благодаря невыносимой педантичности своей. Впоследствии, уже расставшись с семьей, он издали продолжал распространять педантичность своих суждений на оценку тех или иных семейных осложнений, правительственных мероприятий, событий европейской политики. Он писал на больших листах бумаги синим карандашом, четким стоячим почерком; сильно подчеркивал слова. Впоследствии, просматривая архивы родителей, я увидел письма деда Григория Петровича и ужаснулся этому нагромождению доводов, примеров, цитат, нравоучений. Но в детстве хорошо помню, когда с почтой приходил большой толстый конверт, помню, как устало поднималась рука бабушки распечатывать его, как устало глаза переходили на мать, как будто говорили: «Опять письмо». Еще тяжелее, чем читать, было, конечно, отвечать, а отвечать надо было… Это был странный характер…».

За великолепный бас Григория Петровича прозвали в обществе «второй Лаблаш». Дружил с тенором Рубини. Принадлежал к кружку братьев Виельгорских и В.Ф. Одоевского, где встречался с Пушкиным. Участвуя в спектаклях императорского театра, по словам А.О. Смирновой-Россет: «Грегуар Волконский производил фурор своим голосом». Граф Д.М. Бутурлин, сам певец-любитель, писал о голосе Волконского: «Тембр князя Григория Петровича был довольно сильный, но не скажу, чтобы был очень приятный; звучным нельзя было, по-моему, назвать его голос, но он наслушался хороших артистов за границею и, как говорят, хорошо и забавно исполнял буффовые арии». Связь вокального мастерства Г.П. Волконского с европейской исполнительской школой действительно существовала. В России ходили слухи о том, что голос Г.П. Волконскому ставил Дж. Россини, но документальных подтверждений этому нет.

Григорий Петрович был типичным представителем аристократической богемы. В Риме, где он жил долгие годы, он покровительствовал русским художникам. Его палаццо Сальвиати было единственным частным домом, куда папа Пий IX отпускал петь певчих Сикстинской капеллы. 

Будучи увлеченным ценителем европейской культуры, поддерживая всесторонние, длительные контакты с ее деятелями, Г.П. Волконский по долгу службы и по велению сердца неизменно и упорно отстаивал интересы русских художников и музыкантов в Европе. Приезжая на родину, он становился активным участником русской художественной жизни; поддерживал контакты с ее представителями, интересовался их творчеством и, в меру сил и возможностей, способствовал его пропаганде. Он сыграл заметную роль в жизни многих русских литераторов и художников, музыкантов-сочинителей и исполнителей. В разные годы жизни его биография смыкалась с биографиями А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя, А.А. Иванова и К. Брюллова, М.И. Глинки, А.Ф. Львова, А.Н. Верстовского, братьев Виельгорских, В.Ф. Одоевского, Н.К. Иванова. Одним из тех, кому Г.П. Волконский оказывал покровительство, помогая продвижению на Запад, с одной стороны, и заинтересованно относясь к дебютам в родном Отечестве — с другой был и М.И. Глинка.

Будучи подолгу в Италии, связей с Россией, в отличие от своей матушки и тетки, С.Г. и З.А. Волконских, Г.П. Волконский старался не разрывать. Вернувшись ненадолго в Россию и став попечителем сначала Санкт-Петербургского, а затем Одесского учебного округа, он зарекомендовал себя администратором «не усердным», но «человеком вполне благородным», «просвещенным», с «европейским образом мыслей». Будучи не особенно увлечен своими служебными обязанностями, явно проигрывая менее щепетильным коллегам в различные рода деловых и около деловых интригах Г.П. Волконский находил отдохновение в музыке. В 1837 г. он был принят (одновременно с М.И. Глинкой) в почетные члены Санкт-Петербургского Филармонического Общества как человек, немало способствовавший развитию музыкального искусства в России.

Представляя высший круг русской аристократии того времени, Г.П. Волконский не мог участвовать ни в спектаклях Императорских театров, ни в платных концертах. Возможности для проявления своего вокального таланта предоставляли ему аристократические салоны и большие благотворительные концерты, нередко проходившие в северной столице под патронатом Императорской семьи, на которых он встречался с Авророй Карловной Демидовой. Известно, в частности, об участии Волконского вместе с братьями Виельгорскими, графиней М.Ф. Нессельроде, графиней А.А. Бенкендорф, П.А. Бертеневой в Благотворительном концерте любителей в пользу школ Женского патриотического общества 23 марта 1838 г. 

Григорий Петрович Волконский и Анатолий Николаевич Демидов были друзьями с детства, помогали друг другу, поддерживали, давали советы. Когда Григорий Петрович приезжал в Италию, он всегда останавливался в Сан-Донато. Их письма друг другу, которые находятся на хранении в РГАДА и ГАСО, очень откровенные и всегда проникнутые глубоким чувством дружбы, сохранившейся на многие годы. В одном из писем от 22 декабря 1838 г. (архивный шифр: Ф. 102. Оп. 1 Д. 299. Л. 63–84), в ответ на просьбу А.Н. Демидова посодействовать ему в получении одного из освободившихся дипломатических постов (советника посольства в Париже или Лондоне, поверенного в делах в Брюсселе или служащего в Министерстве иностранных дел в Неаполе) Г.П. Волконский прямо говорит, что несмотря на глубокую образованность, тонкость и интеллигентность Анатолия Николаевича, его слишком прямолинейный и непосредственный характер не позволит ему быть успешным на дипломатическом поприще, и, кроме того, описывает, как происходит повышение по карьерной лестнице в этой сфере. Обязательными условиями для того, чтобы стать российским дипломатом в XIX веке был дворянский титул (желательно потомственное дворянство) и великолепное знание французского языка и дипломатического этикета; знание языка той страны, в которой планировалось несение службы в интересах российского государства, не являлось обязательным требованием. Анатолий Николаевич Демидов несколько лет по поручению российского правительства курировал публикации, посвященные России в парижской прессе, а также сам был автором заметок, посвященных проблемам всеобщего образования в России. Однако, как указал Г.П. Волконский, быть только журналистом не комильфо для дворянина и нужно состоять на государственной службе. Чтобы получить пост выше секретаря, кроме выполнения поручений в интересах России (желательно нахождения на государственной службе в одном из российских ведомств), нужно было получить поддержку главы ведомства, в котором хотелось бы служить. Для этого нужно было принять меры по содействию успеху ведомства в одном из проектов (или его руководителя лично). Так, Г.П. Волконский рекомендовал А.Н. Демидову стать постоянным корреспондентом в Департаменте по проблемам Азии (Département asiatique) МИД России и сделать Льву Семавину, главе ведомства, подарок – помощь в опубликовании китайско-российского словаря с переводом на французский язык и латынь.

По дружеской просьбе Волконского Демидов также помогал известному русскому певцу П.М. Михайлову-Остроумову совершенствовать свое певческое искусство у Россини и Алари в Италии.

Первая жена Волконского (1838) — графиня Мария Александровна Бенкендорф (1820-1880), крестница императрицы Марии Федоровны, фрейлина, дочь графа А.Х. Бенкендорфа, племянница Дарьи Христофоровны Ливен. Ученица Гензельта, посвятившего ей свой романс в си-бемоль миноре. Почти постоянно жила за границей. По словам современницы, княгиня Волконская, «постоянная обитательница Рима, одна из очаровательнейших женщин, которых можно себе представить: высокая, тонкая, с гармоническими, грациозными движениями хрупкого тела, с красивым бледным лицом и роскошными светлыми волосами». Унаследовала родовое имение Шлосс Фалль. Супружество ее не было счастливым и последние двенадцать лет жизни она жила отдельно от мужа, он же «увлекающийся» и «слабовольный» жил в полном разобщении с семьей. Умерла от болезни желудка в Риме, похоронена на фамильном кладбище в парке Кейла-Йоа. Вторая жена (1881) — Лидия Александровна Ваксель (1834–1897), экономка, после смерти Волконского, наследовала имение в Бессарабии и все его движимое имущество, проживала в Одессе.

Князь скончался в Ницце 24 апреля 1882 г., тело перевезено и захоронено в его имении в селе Семеновке (село Сеймены, Бессарабской области) рядом с матерью. В дальнейшем прах князя Григория Петровича был перезахоронен трижды.

Вяземский Петр Андреевич

«Полное собрание сочинений князя П.А. Вяземского : Т. 1-12 Стихотворения», автора Вяземский, Петр Андреевич (1792-1878). Книга была издана в 1880 г.

Родился 23.07.1792 г. в Москве. Принадлежал к старинному знатному роду. Большую роль в воспитании юного князя сыграл писатель и историк Н.М. Карамзин, ставший его опекуном после смерти родителей. Благодаря Карамзину Вяземский рано сблизился с кругом литераторов.

В 1815 г. он стал одним из создателей «Арзамасского общества безвестных людей» (литературный кружок «Арзамас»), объединившего в своих рядах В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, Д.В. Давыдова, С.С. Уварова и других стихотворцев, где Вяземского в шутку нарекли Асмодеем (князь демонов).

Раньше многих Вяземский угадал гениальное дарование в самом юном «арзамасце» — А.С. Пушкине. Их дружба длилась двадцать лет, до смерти поэта.

С началом Отечественной войны 1812 г. Вяземский вступил в ополчение, участвовал в Бородинском сражении. С 1918 по 1921 гг. служил в Варшаве чиновником дипломатического ведомства. Был отстранен от службы за оппозиционные взгляды, однако в тайные организации революционеров никогда не входил.

Поворотным моментом в жизни Вяземского стала гибель Пушкина, явившаяся для него глубоким потрясением (стихотворение «На память», 1837 г.). Несмотря на успешную карьеру, в нем нарастал внутренний разлад с современностью. С годами он все больше идеализировал эпоху своей молодости, все острее чувствовал связь с ушедшим поколением (стихотворения «Поминки», «Все сверстники мои давно уж на покое…», «Друзьям».).

На склоне лет Петр Андреевич признался в одном из писем: «…Я создан как-то поштучно, и вся жизнь моя шла отрывочно». Большое место в позднем творчестве Вяземского заняли воспоминания — об известных деятелях русской культуры, о «допожарной», «грибоедовской» Москве. «Записная книжка», которую он вел с 1813 г. до самой смерти, — бесценная летопись эпохи, зафиксировавшая анекдоты, шутки, свидетельства неименитых современников.

С 1863 г. в основном жил за границей и умер в Баден-Бадене (Германия) 22.11.1878 г. Похоронен в Петербурге, в Александро-Невской лавре.

В письмах Вяземского встречаются отрывки, посвященные Авроре Демидовой. Он был одним из первых, с кем она познакомилась по приезде в Петербург, и сохранила дружеские отношения на протяжении всей жизни.

Вяземский писал шутливо об Авроре:

Нам сияет Аврора,
В солнце нужды нам нет;
Для души и для взора —
Честь, и пламень, и свет.


Письмо князя Петра Андреевича Вяземского от 16.02.1837 г. к графине Эмилии Карловне Мусиной-Пушкиной:

Гагарин Григорий Григорьевич

Супруги Гагарины

Григорий Григорьевич Гагарин – личность универсальная. Редко, кто из современников сочетал в себе столь разнообразные дарования, воплотившиеся в разных сферах творческой деятельности. Этот талантливый, европейски образованный художник проявил себя и в живописи, и в графике, где он иллюстрировал произведения А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, В.А. Соллогуба, и в архитектуре – в строительстве храмов русско-византийского стиля, которые сам же часто и расписывал. Не менее, важны научные изыскания Г.Г. Гагарина в области археологии, а также его деятельность в роли вице-президента императорской Академии художеств.

Григорий Григорьевич принадлежал к младшей ветви рода князей Гагариных, который вел свое начало от Рюрика, от удельных князей Стародубских. Родился 27 мая 1810 г. в семье дипломата князя Григория Ивановича Гагарина (1782-1837) и Екатерины Петровны Соймоновой (1790-1873). Крещен 20 мая 1810 г. в церкви Божией Матери Владимирской в Придворных слободах, крестник Д.А. Гурьева и С.П. Свечиной.

Когда Григорию было шесть лет, Гагарины уехали в путешествие по Европе и осели в Италии, где Григорий Иванович исполнял обязанности посла. Дом Гагариных в Риме был центром культурной жизни русской диаспоры. Его постоянными посетителями были пенсионеры Академии художеств Александр и Карл Брюлловы, Бруни, Щедрин, Басин, Гальберг. Григорий Иванович помогал молодым художникам найти заказчиков, получал для них разрешения на снятие копий с произведений, хранившихся в частных собраниях Рима, решал их бытовые вопросы.

Гриша с ранних лет интересовался живописью, первые его опыты датируются 1815 г. Это были рисунки и акварели, выполненные с натуры: семейные портреты, пейзажные зарисовки. В домашнем театре Гагариных ставили пьесу «Недоросль», и Гриша Гагарин вместе с Карлом Брюлловым работал над декорациями к спектаклю. С Брюлловым же Гагарин-младший ходил на этюды. В четырнадцать лет родители отдали Григория в колледж Птоломео в Сиене, где он учился два года, а потом возвратился в родительский дом в Риме. Вместе с родителями он путешествовал по Европе, бывал в том числе в Париже, где жила сестра его матери, Софья Петровна Свечина, чей салон посещали самые выдающиеся представители французской литературы и искусства. Коллекции Лувра, парижской Национальной библиотеки, собрания музеев Берлина и Вены были знакомы Г.Г. Гагарину с юности.

В 1829 г. Григорий Гагарин был причислен к парижскому посольству Поццо ди Борго в должности актуариуса. Служебные обязанности занимали не много времени, и Григорий, воспользовавшись этим, начал посещать Сорбонну, где избрал курс архитектуры и строительного дела, а также слушал лекции по математике, праву, филологии и философии. В 1830 г. отец увез Григория и Евгения в Италию. Два года провел Григорий в поездках по Европе, как и в Париже, в путешествиях он не расставался с альбомом для набросков, занося туда свои дорожные впечатления.

В 1832 г. Григорий приехал в Петербург и поступил в Азиатский департамент Коллегии иностранных дел. В светском обществе Петербурга он быстро завоевал репутацию искусного рисовальщика. Молва о способностях Г.Г. Гагарина достигла столичных салонов раньше, чем он сам переступил их порог. Недаром, в одной из акварелей 1830-х гг. художник изобразил себя, спасающимся от дам, забрасывающих его альбомами. 1 апреля 1833 г. братья Григорий и Евгений Гагарины были пожалованы в камер-юнкеры. Это обязывало их присутствовать на дворцовых балах и приемах. В круг знакомых Григория входили Жуковский, Пушкин, Одоевский. В 1832 г. Гагарин выполнил серию иллюстраций («виньеток») к поэме Пушкина «Руслан и Людмила», а в следующем, 1833 г., — к «Сказке о царе Салтане». Его работы понравились поэту, и он доверил Гагарину проиллюстрировать три неопубликованных стихотворения, а позднее и сделать обложку (или титульный лист) для планировавшегося издания «Повестей А.П.».

К этому же периоду относится и рисунок, изображающий Аврору Карловну. Вместе с сестрой Эмилией она запечатлена рядом с А.С. Пушкиным на рисунке Григория Гагарина.

В 1841 г. Гагарин был зачислен на военную службу, прикомандирован к барону Гану. В том же году участвовал в Чиркеевском походе, за что был награжден орденом Станислава 3 степени. В 1842 г. участвовал в экспедиции кн. А. Чернышева в Дагестан, в частности посетил аул Тидиб. В 1848 г. прикомандирован к князю М.С. Воронцову (командующему Отдельным Кавказским округом и одновременно наместнику Кавказского округа) в Тифлис, «в ученом и художественном назначении быть употребленным». Кроме военных и административных обязанностей, за которые он получил сверх нескольких орденов, чины ротмистра, полковника и генерал-майора, Гагарин много работал для нужд кавказских городов. В Тифлисе по его проекту построен театр, также восстанавливал фрески в Сионском соборе и в старых грузинских монастырях, включая Грузинскую Бетанию.

В 1855 г. Гагарин был назначен состоять при великой княгине Марии Николаевне, как президенте Академии художеств, в 1858 г. произведен в генерал-майоры и зачислен в свиту Его Императорского Величества, а в 1859 г. получил должность вице-президента Императорской Академии художеств, в 1864 г. причислен снова на гражданскую службу, с чином тайного советника. Должность вице-президента Академии занимал до 1872 г.

При князе Гагарине был начат ремонт огромного здания Академии. Гагарин видел в необходимости переделать здание не столько насущную потребность, сколько возможность осуществить свою давнишнюю идею: сделать из Академии нечто другое, чем то, что она была до этого времени. Гагариным были организованы платные выставки произведений молодых художников и редких произведений, для обеспечения источника доходов для пособий учащимся Академии. При Гагарине был приведен в порядок музей Академии художеств (составлен каталог музея, отделена русская школа по всем отраслям искусства от иностранных произведений, копии отделены от оригиналов, в скульптурном отделе античные статуи классифицированы по векам). Художники и любители искусств получили возможность во всякое время пользоваться музеем.

Творчество Г.Г. Гагарина 1850-1860-х гг. имело самый широкий диапазон: одновременно со службой в Академии художеств он проявил себя в области архитектуры, театрально-декорационной живописи и в постановке «живых картин». Помимо театра предметом увлечения художника в последние десятилетия его жизни стали путешествия. Без преувеличения можно сказать, что он объехал полмира. Кроме Европы, где бывал постоянно, он посетил также Африку и Малую Азию. Акварели и гуаши, выполненные в Египте, говорят не только о любознательности туриста, но и о профессиональном интересе ученого-археолога. Это можно было заключить по акварелям, изображающим раскопки в долине Дель-эль-Бахри, снабженным подробными описаниями.

В 1880 г. был пожалован в обер-гофмейстеры Высочайшего двора. Владел крупным доходным домом на Кузнецком Мосту в Москве.

Князь Гагарин Григорий Григорьевич похоронен в своем имении Карачарово, принадлежавшим ему с середины XIX века. Захоронение находится на берегу Волги, близ бывшего села Никольское-на-Сучке, сейчас в Конаковском районе Тверской области.

Из художественных произведений князя Гагарина, кроме росписи Сионского собора, известны рисунки для роскошного издания «Le Caucase pittoresque» («Живописный Кавказ»), портреты М.К. , Д.А. Чавчавадзе (Русский музей), иллюстрации к повести «Тарантас» В.А. Соллогуба (в гравюрах Е.Е. Бернардского, 1845). В настоящее время Фонд Г.Г. Гагарина в Русском музее насчитывает около 4000 единиц хранения, половину которых составляют рисунки и наброски к композициям на ориентальные темы.

Григорий Гагарин*. Бал у княгини М.Ф. Барятинской. 1834 г.
 

Одной из наиболее “парадных” портретных работ Гагарина является его акварель “Бал у княгини Барятинской” (ГРМ), относящаяся, вероятно, по семейным воспоминаниям, к 1832 г. и изображающая знакомых художника на балу: князя А.И. Барятинского (впоследствии фельдмаршала), кн. А. Прозоровского-Голицына, фрейлин гр. Н.Л. Соллогуб, Дубенскую, княгиню Долгорукую и других. Стоящий сзади у стены молодой человек в белом жилете – Гагарин.

Сын Марии Федоровны Барятинской, в будущем генерал-фельдмаршал Александр Иванович Барятинский, был соучеником М.Ю. Лермонтова по юнкерской школе, и Лермонтов часто бывал в их доме.


Описание картины из книги: Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII-начало XIX века), Санкт-Петербург: Искусство, 1994 
 
На первом плане семь обер-офицеров гвардии, танцующих с дамами в платьях с декольтированными плечами, в обязательных на балу длинных белых перчатках и бальных туфельках без каблуков. Три офицера справа одеты в черные вицмундиры (без шитья на воротнике и обшлагах) с серебряным металлическим прибором (эполетами и пуговицами). В центре, в парадном мундире с широким красным лацканом и золотым металлическим прибором – офицер Преображенского полка. Его обер-офицерские (без бахромы) золотые эполеты несколько увеличенного против нормы размера и согласно военной моде этого времени чересчур загнуты вверх.

Правее, спиной к нам, стоит обер-офицер в форме лейб-гвардии Казачьего полка (красная казачья куртка с серебряным прибором) с адъютантским аксельбантом на правом плече. Справа от него еще два кавалергарда в вицмундирах.

Отметим, что все танцующие молодые офицеры (кроме преображенца) – без наград; между преображенцем и лейб-казаком в глубине стоят двое не танцующих офицеров постарше, мундиры которых украшены многочисленными наградами: слева кавалергард в штаб-офицерских эполетах с аксельбантом, орденской звездой, крестом на шее и с колодкой орденов и медалей; правее обер-офицер генерального штаба (об этом свидетельствуют пышное серебряное шитье на воротнике, витой эполет на правом плече и серебряный аксельбант), у него на мундире колодка орденов младших степеней и медалей.

Сочетание парадных и вицмундиров на балу свидетельствует о его домашнем характере, – на официальном балу офицеры не могли появиться в вицмундирах и длинных брюках, здесь были бы обязательны кюлоты, чулки с башмаками. Оркестр имеет смешанный состав: среди штатских музыкантов – два флейтиста-военных в расшитых золотыми галунами музыкантских мундирах (приглашение оркестров гвардейских полков на балы было нормой в Петербурге XIX века).

Григорий Гагарин. Бал у кн. М.Ф. Барятинской. 1834 г.

Гоголь Николай Васильевич

Николай Васильевич Гоголь родился 20.03.1809 г. в селе Сорочинцы Полтавской губернии, которая на тот момент входила в состав Российской империи. Его отец, Василий Гоголь-Яновский, был коллежским асессором и служил на почте, но в 1805 г. вышел в отставку, женился и стал заниматься хозяйством. Вскоре он подружился с бывшим министром Дмитрием Трощинским, который жил в соседнем селе. Вместе они создали домашний театр. Гоголь-Яновский сам писал комедии для представлений на украинском языке, а сюжеты брал из народных сказок. Мария Косяровская вышла за него замуж в 14 лет и посвятила себя семье. Она вспоминала: «Я не выезжала ни на какие собрания и балы, находя все счастье в своем семействе; мы не могли разлучаться друг от друга ни на один день, и когда он ездил по хозяйству в поле в маленьких дрожках, то всегда брал меня с собою».

Николай Гоголь был третьим ребенком в семье, первые двое сыновей родились мертвыми. Будущего писателя назвали в честь святого Николая: незадолго до родов мать молилась именно ему. Позже в семье появилось еще восемь детей, однако в живых остались только дочери Мария, Анна, Елизавета и Ольга. Гоголь много времени проводил с сестрами и даже занимался с ними рукоделием: кроил занавески и платья, вышивал, вязал спицами шарфы. Николай рано увлекся и сочинительством. Отец брал его в поля и дорогой давал темы для стихотворных импровизаций: «степь», «солнце», «небеса». В пять лет Гоголь уже начал сам записывать свои произведения. Мать была суеверной и вечерами часто рассказывала детям истории про леших, домовых и нечистую силу.

В 1821 г. Николай Гоголь поступил в Нежинскую гимназию высших наук. Он не был прилежным: часто отвлекался на уроках и занимался только перед экзаменами. Преподаватель латыни Иван Кулжинский вспоминал: «Он учился у меня три года и ничему не научился… Во время лекций Гоголь всегда, бывало, под скамьею держит какую-нибудь книгу и читает». Любимыми предметами будущего писателя были рисование и русская словесность. Он восхищался Александром Пушкиным. Когда в 1825 г. вышли первые главы «Евгения Онегина», то Гоголь перечитывал их столько раз, что выучил наизусть. Сочинял он и сам. Произведения — поэму «Разбойники», повесть «Братья Твердиславичи» — он размещал в собственном рукописном журнале «Звезда». Николай создал в гимназии театр. Он выбирал пьесы, распределял роли и расписывал декорации. Актерами становились ученики, они же приносили кто что мог в «театральный гардероб». Одной из самых популярных пьес был «Недоросль» по Фонвизину — Гоголь играл госпожу Простакову. Сокурсник писателя Тимофей Пащенко вспоминал: «Все мы думали тогда, что Гоголь поступит на сцену, потому что у него был громадный талант и все данные для игры на сцене».

В 1825 г. у Гоголя умер отец. После смерти отца начались проблемы с деньгами: мать не умела управлять хозяйством. Тогда Гоголь сначала предложил продать лес, который по завещанию принадлежал ему, а потом и вовсе отказался от наследства в пользу сестер.

В 1827 г. Гоголь сочинил поэму «Ганц Кюхельгартен» о юноше, который отверг любовь ради мечты о Греции. В декабре 1828 г. Николай Гоголь приехал в Петербург устраиваться на службу. Он вспоминал: «Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, я его воображал гораздо красивее, великолепнее. <…> Жить здесь не совсем по-свински, то есть иметь раз в день щи да кашу, несравненно дороже, нежели мы думали. <…> Это заставляет меня жить как в пустыне. Я принужден отказаться от лучшего своего удовольствия — видеть театр». Писатель не мог найти работу: выпускника Нежинской гимназии либо не хотели принимать, либо предлагали слишком маленькое жалованье.

В 1829 г. Гоголь написал стихотворение «Италия» и без подписи отправил в журнал «Сын Отечества». Произведение опубликовали, и это придало уверенности литератору. Он решил напечатать и гимназическую поэму «Ганц Кюхельгартен» под псевдонимом В. Алов. Однако в этот раз книга не расходилась: сочинение раскритиковали за наивность и отсутствие композиции. Тогда Николай Гоголь выкупил весь тираж у книгопродавцев и сжег. После неудачи он пробовал стать актером и был на прослушивании у директора Императорских театров Сергея Гагарина. Но писателя не взяли.

Летом 1829 г. он уехал в путешествие по Германии, из которого вернулся осенью 1829 г. Денег не хватало, и он устроился помощником столоначальника в департамент уделов. Гоголь писал матери: «После бесконечных исканий, мне удалось, наконец, сыскать место, очень, однако ж, незавидное. Но что ж делать?» Литератор принимал жалобы, сшивал документы и выполнял мелкие поручения начальства, а в свободное время он сочинял повести о жизни в Украине. В 1830 г. в журнале «Отечественные записки» писатель опубликовал повесть «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купалы». Текст сильно отличался от оригинала: издатель Павел Свиньин отредактировал произведение на свой вкус.

Постепенно Гоголь стал все больше писать для журналов. В 1831 г. в «Литературной газете» вышли материалы «Несколько мыслей о преподавании детям географии» и «Женщина», а в альманахе «Северные цветы» появились главы исторического романа «Гетьман». Владельцем обоих изданий был Антон Дельвиг. Поэт ввел молодого автора в литературный круг и познакомил с Василием Жуковским и Петром Плетневым. Писатели помогли найти Николаю Гоголю новую работу: он стал учителем в женском Патриотическом институте, а в выходные давал частные уроки детям знатных дворян. Параллельно литератор работал над серией повестей об Украине.

В 1831 г. вышла книга Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки», куда вошло четыре рассказа: «Сорочинская ярмарка», ранее опубликованный «Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь, или Утопленница» и «Пропавшая грамота». Действие книги происходило на родине автора, в Миргородском районе Полтавской губернии. Героями были жители украинской деревни, а в сюжете повседневная жизнь смешивалась с мистическими мотивами, которые были в ходу у селян. Сборник сразу же стал популярным и получил хорошие отзывы читателей: автора хвалили поэты Александр Пушкин, Евгений Баратынский, Иван Киреевский и многие другие.

Уже в 1832 г. Гоголь выпустил второй том «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Туда вошли еще четыре повести: «Ночь перед Рождеством», «Страшная месть», «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» и «Заколдованное место». Новая книга повторила успех. Гоголя приглашали на все литературные вечера, он часто виделся с Александром Пушкиным.

В 1834 г. писателю предложили место адъюнкт-профессора на кафедре всеобщей истории в Санкт-Петербургском университете. Николай Гоголь согласился. Днем он читал лекции о Средневековье и периоде Великого переселения народов, вечером — изучал историю крестьянско-казацких восстаний в Украине. Все свободное время писал. В 1835 г. вышел еще один сборник Гоголя под названием «Арабески», который объединил произведения разных жанров. Одной из самых популярных в книге стала статья «Несколько слов о Пушкине». В ней Гоголь проанализировал его творчество и назвал Пушкина первым русским национальным поэтом.

Через месяц после сборника «Арабески» у Гоголя вышла еще одна книга — «Миргород». Это было продолжение «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: писатель использовал элементы украинского фольклора, а само действие происходило в Запорожье. В «Миргород» вошли повести «Старосветские помещики», «Тарас Бульба», «Вий» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Во время работы над произведениями Гоголь использовал свои научные наработки. Так, «Тарас Бульба» был основан на материале о крестьянском восстании 1637–1638 гг., а прообразом главного героя стал атаман Охрим Макуха. Весь тираж сборников «Арабески» и «Миргород» быстро раскупили.

В 1835 г. Николай Васильевич начал писать «Мертвые души». Сюжет произведения подсказал Пушкин: во время кишиневской ссылки ему рассказали про помещика, который выдавал умерших за беглецов. Спустя несколько месяцев Гоголь уже читал поэту первые главы произведения. Из книги «Выбранные места из переписки с друзьями»: «Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении (он же был охотник до смеха), начал понемногу становиться все сумрачнее, сумрачнее, а наконец, сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски: «Боже, как грустна наша Россия!».

Осенью 1835 г. Гоголь уволился из университета. Он решил профессионально заняться литературой и попробовать сочинить пьесу. Писатель обратился с письмом к Пушкину: «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или несмешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать комедию… Духом будет комедия из пяти актов, и клянусь, куда смешнее черта! Ради бога, ум и желудок мой оба голодают». Поэт рассказал Гоголю историю о господине, который выдал себя за высокопоставленного чиновника. Она и легла в основу комедии «Ревизор».

В 1836 г. Гоголь закончил комедию и прочитал ее в гостях у Василия Жуковского. Среди слушателей были Александр Пушкин, Петр Вяземский, Иван Тургенев и другие. Писателю посоветовали обязательно поставить пьесу в театре. Однако добиться разрешения на спектакль удалось только с протекцией Жуковского: комедия не проходила цензуру, и поэту пришлось лично уговаривать императора. Спустя несколько месяцев Гоголь приступил к репетициям в Александринском театре в Петербурге. Он рисовал схемы расположения актеров на сцене, давал рекомендации режиссеру и художникам по костюмам. На премьеру комедии в мае 1836 г. пришел император Николай I вместе с наследником Александром. «Ревизор» вызвал неоднозначную реакцию зрителей. Гоголь вспоминал: «Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях; полицейские против меня; купцы против меня; литераторы против меня. Бранят и ходят на пиесу; на четвертое представление нельзя достать билетов. Если бы не высокое заступничество государя, пиеса моя не была бы ни за что на сцене».

Вскоре после премьеры «Ревизора» Гоголь срочно уехал в Германию. Свою поездку он объяснял так: «После разных волнений, досад и прочего мысли мои так рассеяны, что я не в силах собрать их в стройность и порядок».

В апреле 1832 г. Павел Николаевич Демидов решил учредить ежегодную “Демидовскую премию” в 25 тысяч рублей и награждать ею “лучшие по разным частям сочинения о России”. Единственное ограничение – беллетристика (литература) в эту премию не входила. В 1837 г. Демидов решил сделать исключение из этого правила – слишком понравилась ему пьеса “Ревизор”, на премьере которой он присутствовал и видел, с каким вниманием встретил ее государь. Павел Николаевич даже написал ходатайство в академию, но “политический момент” вышел не тот: слишком много язвительной сатиры оказалось в гоголевской “безделушке”. В том году вместо Гоголя премию получили мореплаватель И.Ф. Крузенштерн, астроном Ф.В. Аргеландер и военный историк Н.И. Ушаков.

При этом Демидов и Гоголь лично не были знакомы и встретились первый раз в Италии весной 1839 г. Но прежде было примечательное гоголевское письмо: “Милостивый государь, Павел Николаевич! Мое сожаление на мои неудачи видеть вас так велико, что я решился писать вам… Впечатление, оставленное вами в моем сердце, слишком приятно и сильно, чтобы от этого отказаться… Не зная еще ваших достоинств личных, я вас почитал по имени, которое слилось с народностию и Россиею; но никогда бы я не приблизился к вам. Ваше богатство стояло передо мною рубежом… Я терпел в жизни строгую нужду, не был богат и не имел никаких связей, но умел гордо презирать одно и не искать другого… Признаюсь, я убегал старательно встречи с вами. Мне не хотелось, чтобы вы переменили обо мне ваше мнение. Мы обыкновенно воображаем видеть писателя чем-то более обыкновенного человека, и увидевши пошлую, даже слишком обыкновенную его фигуру, мы никак не можем соединить с ней то лицо, которое нам представлялось в мыслях… /Но все равно/ я вас увижу; этого мало: я, по старой авторской наглости, поймаю пальцем петлю вашего кафтана и заставлю вас выслушать четыре, пять огромных листов…”.

Встреча все-таки произошла. Поводом для нее стал словацкий поэт Колар, вернее, его бедственное положение, которое неплохо было бы поддержать рублем. “Виделся, наконец, с Демидовым, – писал Гоголь М.П. Погодину, – но лучше, если бы не делал этого. Чудак страшный!.. Я толковал ему, что… это лишь вспоможение, которое оказать никому не может быть воспрещено, но он заметил, что мои убеждения похожи на резиновый мячик, которым сколько ни бей в стенку, он от нее только что отскакивает. Словом, это меня рассердило, и я не пошел к нему на обед, на который он меня приглашал на другой день…”. Развенчав взаимные мифы, один остался с пустым желудком, другой не усладил свой слух первыми главами “Мертвых душ” (именно эти листы и хотел читать Гоголь, держась за петлю демидовского кафтана).

В переписке Гоголя упоминается также и Анатолий Николаевич Демидов, у которого до 1842 г. занимал место секретаря В.М. Строев. Было трое талантливых братьев Строевых: историк Павел, журналист и переводчик Владимир и тоже историк, младший Сергей. Двое из них стали лауреатами Демидовской премии: Владимир Михайлович (1833) и Сергей Михайлович (1840). Ближайший друг Гоголя А.С. Данилевский обращался к нему с вопросом: не поможет ли Николай Васильевич, благодаря своим «близким» отношениям с Демидовыми, приискать снова службу для В.М. Строева. Отвечая Данилевскому, Гоголь писал из Рима в феврале 1843 г.: «Ты пишешь, не имею ли я каких путей пристроить к Демидову. Решительно никаких. Слышал о нем, что он что-то вроде скотины, и больше ничего. А, впрочем, я об этом не могу судить, не видев и не зная его».

Знаком с Николаем Васильевичем был и Андрей Николаевич Карамзин. В письме матери Екатерине Андреевне Карамзиной от 17 февраля 1837 г. из Парижа Андрей запечатлел гоголевскую реакцию на смерть Пушкина: «У Смирновых обедал Гоголь: трогательно и жалко смотреть, как на этого человека подействовало известие о смерти Пушкина. Он совсем с тех пор не свой. Бросил то, что писал, и с тоской думает о возвращении в Петербург, который опустел для него». Карамзин из Парижа вместе с Гоголем отправился в Рим и 16/28 апреля 1837 г. писал Е.А. Карамзиной: «Вечером был я, конечно, на 12 Евангелией, но и тут бес попутал, сведя меня с Гоголем, он мне все время шептал про двух попов в городе Нижнем, которые в большие праздники служат вместе и стараются друг друга перекричать так, что к концу обедни прихожане глохнут; и как один из этих попов так похож на козла, что у него даже борода козлом воняет и пр.». А 14/26 мая сообщил ей же: «…Ездили мы (Гоголь и я) с Балабиной и Репниной-Балабиной (она премиленькая) смотреть на Колисей при лунном свете». В последнем письме Е.А. Карамзиной из Рима 22 мая (3 июня) 1837 г. Андрей писал: «…Поехали мы с Гоголем во Фраскати, к Репниным, и пробыли там два дня… Гоголь при знакомстве выигрывает, он делается разговорчив и часто в разговоре смешон и оригинален, как в своих повестях. Жаль, очень жаль, что недостает в нем образования, и еще больше жаль, что он этого не чувствует».

В 1841 г. Гоголь закончил первый том романа «Мертвые души» и, чтобы напечатать произведение, через несколько месяцев вернулся в Москву. Цензура допустила «Мертвые души» к печати весной 1842 г.

В июне 1842 г. Гоголь снова уехал за границу. Рим, Дюссельдорф, Ницца, Париж — писатель часто переезжал. В это время он работал над вторым томом «Мертвых душ». Гоголь писал: «Критика теперь сама должна отплатить мне за все, что я потерял через нее. А потерял я очень многое; ибо бойкость и оживленный огонь, которые были во мне, прежде нежели мне было известно хоть одно правило искусства, уже несколько лет ко мне более не являлись». В 1845 г. у Гоголя случился душевный кризис. В порыве он сжег второй том «Мертвых душ» и все свои рукописи. Практически перестал писать друзьям, а в 1848 г. отправился в Иерусалим. Гоголь вспоминал: «Еще никогда не был я так мало доволен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме и после Иерусалима. У Гроба Господня я был как будто затем, чтобы там на месте почувствовать, как много во мне холода сердечного, как много себялюбия и самолюбия».

В 1849 г. писатель вернулся в Россию и принялся по памяти восстанавливать утраченный том «Мертвых душ». Однако вскоре он начал жаловаться на припадки тоски.

20 октября 1849 г. Николай Васильевич Гоголь из Москвы отписал своей доброй знакомой: «Видел вскользь Андрея Карамзина с супругою (Авророй Карловной), возвратившегося из путешествия по заводам и обширным демидовским землям». О пребывании Николая Васильевича на вечерах у Карамзиных упоминается во многих источниках, например, в дневнике А.В. Никитенко: «Обедал у А Н. Карамзина. После обеда читаны были неизданные главы «Мертвых душ» Гоголя. Продолжалось ровно пять часов, от семи до двенадцати. Эти пять часов были истинным наслаждением».

В январе 1852 г. умерла давняя знакомая Гоголя, Екатерина Хомякова. Писатель перестал есть, признался духовнику, что его «охватил страх смерти», и прекратил писать. В ночь с 11 на 12 февраля этого же года Николай Гоголь сжег все свои рукописи, включая почти восстановленную версию «Мертвых душ». Последние дни он не выезжал из дома. 21 февраля 1852 г. писатель скончался. Его похоронили на Даниловском кладбище в Москве. В 1931 г. могилу Гоголя перенесли на Новодевичье кладбище.

ГОЛОВИН КОНСТАНТИН ФЕДОРОВИЧ

Головин Константин Федорович (1843-1913) – писатель и публицист (псевдоним Орловский К.Ф.), теоретик русского консерватизма, общественный деятель, участник право-монархического движения.

Происходил из старинного дворянского рода Головиных. Родился в семье генерал-майора Федора Гавриловича Головина (1807-1861) и Александры Алексеевны, дочери А.З. Хитрово. Окончив юридический факультет Санкт-Петербургского университета (1864), поступил на службу во 2-е отделение «Собственной Его Императорского Величества канцелярии»; в 1870-1875 гг. был редактором 14-го тома «Свода Законов Российской Империи». В 1875 г. был назначен первым секретарем посольства в Вене. В 1877 г. перешел на службу в Министерство государственных имуществ, был членом Комиссии по изучению земского и крестьянского хозяйства и крестьянской общины и Комиссии о заповедных имениях. В 1879 г. начал литературную деятельность, опубликовав ряд статей по аграрному вопросу. Вскоре, в 1881 г., из-за тяжелой болезни, на всю оставшуюся жизнь приковавшую его к инвалидному креслу, он занялся литературной деятельностью. К.Ф. Головин успел подготовить и издать два тома книги мемуаров «Мои воспоминания», которые охватывали период до 1894 г. В 1902-1903 гг. было издано «Полное собрание сочинений» К.Ф. Головина, состоявшее из 12 томов; первые два тома удостоены «почетного отзыва» Пушкинской премии за 1903 г. Пушкинской премии была удостоена также его книга «Русский роман и русское общество».

Константин Федорович в 1880-1890 гг. XIX века встречался с Авророй Карловной Демидовой-Карамзиной и оставил в своих записях теплые воспоминания об этих встречах.

Горчаков Александр Михайлович

Александр Горчаков родился 15.06.1798 г. в эстонском городе Гапсале в семье генерал-майора князя Михаила Горчакова и баронессы Елены Доротеи Ферзен.

До поступления в 1811 г. в Царскосельский лицей он прочел много книг, превосходно изучил английский, немецкий и французский языки. Поэтому неудивительно, что Горчакова зачислили среди первых учеников в это привилегированное заведение. Лучшие педагоги и воспитатели Лицея раскрыли и развили природные таланты юного Горчакова. Среди предметов, преподававшихся в Лицее, он особенно увлекался русской литературой и историей. Образование молодой князь получал вместе с Александром Пушкиным. Однако историки отмечают, что, вопреки некоторым рассказам, Горчаков не был близким другом Пушкина. Несмотря на это, поэт посвятил своему лицейскому товарищу несколько известных стихотворений, назвав его «счастливцем с первых дней» и «питомцем мод, большого света другом». Интересно, что из всего «пушкинского» выпуска самую долгую жизнь прожил именно Горчаков.

В 1819 г. Горчаков поступил на службу в звании камер-юнкера. Как и говорили его воспитатели, ему было суждено реализовать себя именно в качестве дипломата. В начале 1820-х гг. он был чиновником при главе российского внешнеполитического ведомства графе Карле Нессельроде. Впоследствии Горчаков занимал должность секретаря посольств в Лондоне и Риме, а также служил на различных дипломатических постах в Берлине, Флоренции и Вене.

Молодой дипломат не заискивал перед Нессельроде, а когда во время визита в Вену граф Александр Бенкендорф, шеф жандармов и один из самых близких к Николаю I государственных деятелей, потребовал у Горчакова подать ему обед, тот демонстративно позвонил в колокольчик и заметил, что по таким вопросам принято обращаться к слугам. Однако подобная «строптивость» доставила перспективному дипломату множество неприятностей.

В 1838 г. Горчаков сделал предложение племяннице своего начальника Дмитрия Татищева Марии, вдове Ивана Мусина-Пушкина (брата Владимира Мусина-Пушкина) и одной из первых красавиц России. Однако Татищев, искавший для своей родственницы более выгодную партию, был настроен против Горчакова австрийским министром иностранных дел князем Меттернихом, не любившим молодого дипломата за его неуступчивость и подчеркнутую «русскость». Поэтому, чтобы жениться, Горчаков демонстративно подал прошение об отставке. И Нессельроде его без вопросов принял.

После свадьбы Горчаков решил вернуться на службу, но это оказалось непросто. Его так и не утвердили на должности посланника в Османской империи, несмотря на помощь сестры Софии Радзивилл и тестя Александра Урусова — президента Московской дворцовой конторы.

В 1854 г., во время Крымской войны, Горчаков исполнял обязанности посланника России в Вене. Спустя год его официально утвердили на этом посту. Горчаков приложил все усилия для того, чтобы Вена не сделала новых антироссийских шагов. После смерти Николая I российские дипломаты даже добились перехода Австрии к политике нейтралитета. После окончания Крымской войны граф Нессельроде ушел в отставку, и его преемником на посту министра иностранных дел стал Горчаков, прекрасно зарекомендовавший себя в Вене.

Горчакову необходимо было любой ценой изменить условия политической комбинации, сложившейся по итогам Крымской войны. К этому периоду его деятельности относится знаменитое высказывание о том, что российская дипломатия планирует вернуть контроль над Черным морем и Бессарабией без денег и не пролив ни капли русской крови, а также слова: «Россия не сердится, Россия сосредотачивается».

Правда, историки признают, что на первых порах Горчаков допустил ошибку, посчитав, что французский император Наполеон III поддержит Россию. Однако тот давал лишь туманные обещания, решая в первую очередь собственные внешнеполитические проблемы. В ходе Польского восстания 1863 г. Франция вместе с Великобританией и Австрией в очередной раз заняла жесткую антироссийскую позицию. Единственной европейской державой, выступившей на стороне Санкт-Петербурга, стала Пруссия.

После Австро-прусско-итальянской войны, приведшей к усилению Пруссии, ее отношения с Францией резко ухудшились. Для французов единая Германия представляла опасность, и новая война была практически неизбежна. Россия в этом противостоянии сделала ставку на Пруссию, хотя отечественные дипломаты не исключали, что Париж с Веной одержат верх, а потом выступят против русских. Однако проигравшей оказалась Франция. Александр II и Горчаков решили, что и победившей Германии, и разбитой Франции нет больше никакого дела до демилитаризации Черного моря, а Англия сама не решится на активные действия. И Россия объявила, что больше не будет выполнять требования Парижского конгресса. Горчаков свое обещание сдержал. Россия действительно отменила действие решений Парижского конгресса бескровно и без затрат. Это был пик карьеры министра Горчакова. Дипломату за его достижения был пожалован титул светлости, а также высочайший гражданский чин Российской империи — канцлера.

Федор Иванович Тютчев так отметил это событие в стихах:

Да, вы сдержали ваше слово:

Не двинув пушки, ни рубля,

В свои права вступает снова

Родная русская земля —

И нам завещанное море

Опять свободною волной,

О кратком позабыв позоре,

Лобзает берег свой родной.

В 1872 г. Горчаков закрепил свой успех в российско-германских отношениях, став одним из инициаторов союза России, Германии и Австрии.

Историки отмечают, что некоторый нарциссизм и склонность к самолюбованию, которые были свойственны Александру Горчакову, с возрастом лишь прогрессировали, что порой сильно раздражало окружающих.

В 1877 г. российские власти под влиянием военных объявили Турции войну, оказавшуюся для Санкт-Петербурга весьма удачной. А в 1878 г. был заключен выгодный для России Сан-Стефанский мирный договор. Однако европейцев его условия не устроили, и они инициировали проведение Берлинского конгресса. В те дни пожилой Горчаков чувствовал себя очень плохо, он даже не мог стоять на ногах, его носили в кресле. Общаясь с представителем Британии, он по ошибке сразу показал ему карты, где были отмечены максимальные уступки, на которые был готов Санкт-Петербург. И британский дипломат тут же рассказал об этом всем участникам конгресса. В итоге переговоры завершились по самому худшему для России и ее сторонников сценарию. Горчаков потом сказал Александру II, что это самый черный день в его жизни.

После Берлинского конгресса Горчаков фактически отошел от дел, много времени проводил на лечении за границей. В марте 1882 г. он официально ушел с поста министра, а 9 апреля того же года скончался в Баден-Бадене. Похоронен Горчаков был в Сергиевской пустыни близ Петербурга. После его смерти чин канцлера больше никому не присваивали.

После смерти князя среди его бумаг была обнаружена неизвестная лицейская поэма Пушкина «Монах».

Старший сын, Михаил Александрович, также стал дипломатом, занимал пост посланника в Швейцарии, Саксонии и Испании. Потомки Горчакова живут в Западной Европе и Латинской Америке.

Горчаков долгое время собирал картины европейских живописцев, вел активные обмены картинами с другими коллекционерами и в итоге собрал одну из лучших в Санкт-Петербурге коллекций живописи. После Октябрьской революции его собрание было национализировано и почти полностью вошло в состав Государственного Эрмитажа, некоторое количество картин было передано в Пушкинский музей и другие музеи СССР. В 1998 г. в Эрмитаже прошла отдельная выставка картин из собрания А.М. Горчакова.

Князь Горчаков был хорошо знаком с Авророй Карловной, встречался с ней в домах петербургской знати и был гостем в ее доме.

Грот Яков Карлович

Яков Грот родился 27.12.1812 г. в семье коллежского советника Карла Ефимовича Грота. Его мать – Каролина Ивановна Цизмер. Яков Грот – внук Иоахима Христиана Грота, обосновавшегося в 1760 г. в Санкт-Петербурге и закончившего свою службу пастором лютеранской Екатерининской церкви на Васильевском острове. Всего в семье было четверо детей: Роза, Александр, Яков и Константин.

Отец умер, когда Яше было четыре года. Именно мать – женщина умная и образованная – привила мальчику любовь к языкам. Образование Грот получил в Царскосельском лицее, где еще были живы традиции и веяния пушкинской поры. Это способствовало пробуждению у юного лицеиста интереса к литературному творчеству. В лицее сохранялись и почитались пушкинские традиции, поэтому лицеисты, обучавшиеся с Яковом Карловичем, пытались сами писать стихи. Это не могло не увлечь Грота, и он попробовал себя на литературном поприще. В 1830 г. в «Литературной газете», которую выпускал Дельвиг, был помещен первый труд будущего ученого – переводная заметка о «Курсе французской литературы» профессора Тилло, который преподавал в лицее.

Грот никогда не забывал встречу с великим поэтом, который однажды посетил обитель своей поэтической молодости. Лицеисты окружали Пушкина гурьбой. Грот, застенчивый по природе, был безжалостно оттиснут от поэта, у которого «на лестнице оборвалась штрипка, он отстегнул ее и бросил на пол… я завладел этой драгоценностью», – вспоминал потом Яков Карлович.

Интересно, что Яков Грот был направлен на учебу в Царскосельский лицей по личному указанию императора Николая I. Способность к языкам у будущего ученого проявилась уже в лицее. Здесь он освоил итальянский, немецкий, французский и английский языки, что дало ему возможность читать литературные произведения в подлинниках и составлять пособия по итальянской грамматике. Лицей Яков окончил в 1832 г. с золотой медалью и поступил на службу в канцелярию Комитета министров, состоя в непосредственном ведении барона Корфа. После назначения Корфа государственным секретарем (1835) Грот был переведен в его канцелярию. Затем служил чиновником особых поручений при Статс-секретариатстве великого княжества Финляндского (1840–1841), занимался инспекцией финских школ по преподаванию русского языка.

Я.К. Грот, который с 1837 г. подряд три летних сезона провел в путешествиях по Финляндии, а с 1840 г., став постоянным жителем Гельсингфорса, ежегодно в мае — июне ездил по Финляндии в качестве инспектора преподавания русского языка. С самого начала своего знакомства с Финляндией Грот стал изучать историю страны, особенно литературу, обычаи, нравы, в чем ему помогало знание шведского и финского языков.

Настоящий успех Гроту принес перевод со шведского поэмы Тегнера «Фритьоф, скандинавский богатырь» («Сага о Фритьофе»), вышедший в свет в 1841 г. Оценивая этот перевод, Белинский писал, что Грот «сумел сохранить колорит скандинавской поэзии подлинника, и потому в его переводе есть жизнь…». Еще некоторые стихотворные опыты Грота были опубликованы в 1837 г. Известны такие стихотворения, как «Дань Пушкину», посвященное лицейским товарищам, «Дума», «Тоска на море», «Жуковскому», «Сон» и другие.

К этому времени Грот уже два года как познакомился с редактором журнала «Современник» Плетневым и начал сотрудничать с журналом. Их плодотворная совместная работа продолжалась в течение девяти лет. В 1840 г. Яков Карлович решил оставить службу, чем вызвал огорчение начальства («Пропал для службы!»), и переехал в Финляндию (Гельсингфорс), где занялся преподавательской деятельностью. Там он был избран членом Финского литературного общества.

«Я не только профессор, я также и русский литератор, обязанный особливо знакомить своих соотечественников с новым миром, в который я поставлен», – писал он в своем дневнике. Грот знакомил русского читателя с творчеством финских и шведских поэтов: Рунеберга, Францена, Тегнера, Стагнелиуса, с деятельностью собирателя финского эпоса «Калевала» Ленрота. Грот опубликовал целую серию статей по истории и этнографии Скандинавии.

Яков Грот был другом Андрея Карамзина, второго мужа Авроры Карловны. В своих письмах Грот с большим восхищением пишет об отце Андрея – историке России Карамзине-старшем. Очень часто имя Авроры упоминается в переписке Грота с Плетневым. 
В июне 1851 г. Грот в последний раз упоминает об Авроре в письме Плетневу в связи с встречей с нею на пути в юго-восточную Финляндию: «В Выборге у губернатора Котхена я встретился с госпожой Карамзиной и ее мужем. В гостинице не было свободных номеров и поэтому им пришлось остаться на ночь в доме барона. Из Выборга она направлялась в сторону Иматры, а затем через Лаппенранту в Хельсинки. Она ехала перед нами. У ее сопровождения было 15 лошадей. Валлены предоставили в их распоряжение свои дом на окраине Хельсинки, а сами переселились в городскую квартиру, которую сняла для них госпожа Карамзина».
 

С 1840 г. Грот становится профессором Императорского Александровского университета, с 1858 г. – академиком, с 1889 г. – вице-президентом Российской Императорской академии наук, действительным тайным советником.

В 1841 г. он стал профессором русской словесности и истории при Императорском Александровском университете. По поручению университетского Совета занимался организацией отдельной русской библиотеки. В 1847 г. Грот предпринял путешествие по Финляндии, опубликовав по его окончании книгу “Переезды по Финляндии”.

Он много переводил со скандинавских языков на русский, причем эти переводы большей частью осуществлялись впервые. Грот открыл русскому читателю произведения многих финских и шведских авторов, познакомил соотечественников с историей и природой Скандинавии, а жителей страны Суоми – с русской литературой и историей. Он является создателем Русской библиотеки в Гельсингфорсе. Под редакцией и при участии Грота был создан первый «Шведско-русский словарь» в 2-х частях.

24 февраля 1850 г. Яков Грот познакомился, а затем и женился на писательнице Наталье Петровне Семеновой (1824–1899), уроженке Рязанской губернии, дочери героя войны 1812 г. писателя-драматурга Петра Николаевича Семенова и сестре известных деятелей и писателей Николая Петровича Семенова и Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского. У них родились четыре сына и три дочери.

В декабре 1852 г. он избран в члены-корреспонденты Императорской Академии наук и в начале следующего года переехал в Петербург, поступил на службу в Царскосельский лицей профессором словесности. Одновременно он назначен преподавателем словесности немецкого языка, истории и географии к великим князьям Николаю и Александру Александровичам. Под его руководством обучение царских детей стало планомерным и последовательным.

Как и Аврора, хотя и в другой сфере, Грот был центральной фигурой в деле установления и укрепления культурных связей между Россией и Финляндией. Грот ценил Аврору Карловну и уверял, что она прекрасна «не столько по приятной наружности, сколько по восхитительному обращению и младенческой ласковости со всеми».

В декабре 1865 г. Яков Грот избран в члены-корреспонденты Русского археологического общества. До этого он занимался научной и издательской деятельностью II отделения Академии наук, председателем которого являлся с 1884 г.

Чистокровный немец по отцу и матери, Яков Карлович Грот вел в Академии наук затяжную войну с «немецким засильем». При графе Уварове и при графе Литке в Академии воцарилось “поклонение германскому ученому миру”. “Русских ученых и труды их мало ценили… Граф Литке так же, как и граф Уваров, был горячим почитателем германской науки… По какому-то непонятному предубеждению он считал занятия русской и славянской филологией менее почтенными, чем занятия какою бы то ни было другою отраслью языкознания…”, – так писал Грот.

Подвигом жизни Якова Карловича стало издание трудов Державина – вся его эпоха предстала в девяти гигантских томах, а последний том (тысяча страниц) стал заключительным аккордом, определившим величие времени, в котором поэт жил, страдал, любил и ненавидел.

19 октября 1871 г. по инициативе Грота образовался особый комитет, имеющий целью поставить памятник Пушкину не в Царском Селе, как было задумано ранее, и даже не в Петербурге, а именно в Москве (так и появился в Москве опекушинский памятник). Денег от народа, собранных по подписке, оказалось больше, чем надо, и Грот эти «лишние» деньги употребил для выдачи премий за лучшие литературные произведения.

Скончался Яков Грот 24 мая (5 июня) 1893 г. Похоронен в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище. На докладе о кончине Якова Грота император написал: «Меня эта смерть весьма огорчила. Я знал Якова Карловича более 25 лет и привык любить и уважать эту достойную личность».

Данзас Борис Карлович

Родился в 1799 г., происходил из небогатой дворянской семьи. Брат Константина Данзаса, друга А.С. Пушкина. Воспитание получил в Царскосельском лицее и, по окончании его с серебряной медалью, начал служебную карьеру в 1820 г. в министерстве финансов, в следующем году он был причислен к московскому военному генерал-губернатору, затем перешел в советники московского губернского правления.

Член тайной декабристской организации «Практический союз» (1825), член Общества Семисторонней или Семиугольной звезды. Был арестован в Москве 9 января 1826 г., доставлен в Петропавловскую крепость, но 23 января высочайше повелено отпустить, продержав на гауптвахте один месяц.

В 1829 г. он был определен к московскому военному генерал-губернатору чиновником для особых поручений, принимал деятельное участие в устройстве карантина в Троицком посаде и затем председательствовал в комиссии для составления отчетов по суммам, издержанным московской губернией во время холеры. В 1836 г., он производил ревизию присутственных мест в уездных городах московской губернии и, в 1835 г., определен за обер-прокурорский стол в 1-е отделение 5 департамента сената.

С этого времени начинается деятельное участие Данзаса в многочисленных законодательных работах: в 1836 г., он принимает участие в делах комитета для рассмотрения замечаний на некоторые статьи Свода Законов, в 1837 г. он был прикомандирован в комитет при V Отделении Собственной Е.И.В. канцелярии для рассмотрения проекта положения о порядке судопроизводства по тяжебным делам и проступкам государственных крестьян и в этом же году он был назначен членом комитета для рассмотрения проекта о преобразовании управления государственными имуществами.

В 1838 г., Данзас был назначен обер-прокурором 2-го департамента сената, а в следующем году — директором департамента министерства юстиции. В 1843 г., Данзас принимал, как член комитета, деятельное участие в составлении проекта нового уложения о наказаниях уголовных и исправительных и своими обширными практическими познаниями оказал немаловажную услугу этому делу С 1845 г. он был обер-прокурором 1-го департамента сената и членом различных законодательных и ревизионных комиссий; он был членом комитетов: для пересмотра пенсионного устава, — об изыскании способов к сокращению переписки и делопроизводства по гражданскому ведомству, — членом комитета о построении Исаакиевского собора и др.

За свои труды в законодательных комитетах Данзас неоднократно получал денежные награды, так за участие в комитете по составлению проекта нового уголовного уложения из сумм государственной типографии ему было отпущено 6000 руб.

В 1847 г. он получил чин тайного советника, и назначен был в 1851 г. сенатором. Деятельность Данзаса, как сенатора, глубоко понимавшего не только дух русского уголовного кодекса, в создании которого он сам принимал горячее участие, но и интересовавшегося чисто теоретическими вопросами юриспруденции, возбуждавшимися так часто сенатской практикой, — оставила глубокий и резкий след в сенатской практике. Данзасу, глубоко сочувствовавшему судебной реформе, пришлось немало потрудиться по приведению в действие Судебных Уставов Императора Александра II; ему пришлось также нести обязанности сенатора в нелегкий для сената период введения новых уставов, когда на долю сената выпала трудная задача — дать единообразное направление судебной практике во всей стране и стать на страже единообразного толкования закона.

Борис Карлович был попечителем юного Павла Павловича Демидова. В мае 1861 г. Павел Демидов сообщал своему бывшему попечителю о том, что все родственники «решились уступить свои части в общем нашем имении в исключительно мое владение. Осталось совершить раздельный акт, но фактически я уже считаюсь единственным владельцем имений покойного деда и во имя личной чести и чести моей фамилии решаюсь принять на себя свое бремя управления».

Любовь к делу и обширные познания Данзаса дали возможность ему с честью нести обязанности сенатора в это трудное время. Он умер в 1868 г. на 69-м году жизни.

Награжден высшими орденами Российской империи: Св. Александра Невского, Белого орла (1856), Св. Владимира 2-й степени (1845), Св. Анны 1-й степени (1842), Св. Станислава 1-й степени (1840).

Де Морни Шарль

Шарль Огюст Жозеф Луи де Морни, граф де Морни, позднее герцог де Морни (фр. Charles Auguste Louis Joseph Demorny, duc de Morny) родился 17 сентября 1811 г.

Его матерью была королева Гортензия, супруга Людовика Бонапарта. Луи-Наполеон Бонапарт, будущий Наполеон III, был третьим сыном Гортензии Богарнэ, а Морни — четвертым. Морни был рожден от связи Гортензии с ее шталмейстером, генералом Шарлем де Флао. Имя Шарль было дано ребенку в честь знаменитого Шарля Мориса де Талейрана, который, вероятно, приходился ему дедом. О своем происхождении герцог де Морни шутил: «В моем роду были бастарды от матери к сыну на протяжении трех поколений. Я правнук великого короля, внук епископа, сын королевы и брат императора». Несмотря на это, он официально признавался братом Наполеона III, был его доверенным лицом и советником, с правом правопреемства и наследования.

Воспитанный бабушкой по отцу, португальской аристократкой Аделаидой де Соуза (супругой дипломата Жозе Марии Ботельо де Соуза) Морни не без блеска начал свою карьеру во время Июльской монархии, приняв участие в завоевании Алжира.

Вскоре Морни подал в отставку и купил завод по переработке сахарной свеклы в Клермоне. Это приобретение позволило ему участвовать в выборах, и 9 июля 1842 г. он стал депутатом от департамента Пюи-де-Дом. Морни также основал железнодорожную компанию Гран-Сентрал, что способствовало развитию железодорожных линий и коммерческих грузоперевозок, посредством железодорожного транспорта.

Будучи переизбран в парламент в 1849 г., Морни поддержал политическую линию своего брата Луи Наполеона (Наполеона III), который незадолго до того стал президентом Второй республики. С 1852 г. вплоть до своей смерти Морни был членом генерального совета департамента Пюи-де-Дом.

Морни являлся одним из главных участников государственного переворота 2 декабря 1851 г., в результате которого президент объявил себя монархом. После переворота Морни недолго (с 2 декабря 1851 г. по 22 января 1852 г.) занимал пост министра внутренних дел, однако вскоре вышел в отставку из-за разногласий по вопросу о конфискации имущества Орлеанской династии.

С мая 1856 по август 1857 состоял французским послом в Петербурге, где в продолжение семейной традиции союзов с бастардами женился на княжне Софье Трубецкой (предположительно дочери Николая I). На коронации императора Александра II был представителем Франции на торжествах.

Фрейлина А.Ф. Тютчева писала: «Самая громкая новость дня — свадьба молодой княжны Трубецкой и Морни… Блестящий посланник безумно влюблен и делает великолепные подарки своей красавице-невесте. В сочельник он преподнес ей колье из двенадцати крупных бриллиантов. Говорят, что против брака только мать малышки, она считает, что жених слишком стар и не имеет прочного положения и состояния». Хорошо зная, что его красавица-невеста не имеет никаких средств и, что ей не только не на что будет сделать себе приданое, но и на подвенечное платье у нее средств не хватит, граф Морни по получении от нее согласия на брак прислал ей свадебную корзину, на дне которой лежали процентные бумаги на крупную сумму. Ознакомившись с содержимым конверта, невеста гордо подняла свою красивую головку и с холодной улыбкой заметила: “Le present vaut mieux que le futur!” (Настоящее предпочтительно будущему). Свадьба состоялась 26 декабря 1856 г., а в начале 1857 г. супруги уехали в Париж. Брак оказался удачным, Софья стала одной из первых красавиц Парижа.

Менее чем за один год посольской миссии Морни удалось создать самый благоприятный климат в отношениях вчерашних врагов – Франции и России – и даже заключить двусторонний договор о торговле и навигации. Граф де Морни вернулся в Париж на пост председателя Законодательного корпуса, который он занимал до своей посольской миссии в Петербурге.

Граф был хорошо знаком с Авророй Карловной. История сохранила интересные факты одной их встречи. С алмазом Санси, который принадлежал Авроре, связана одна забавная история. Однажды на одном из балов было слишком много народу. Аврора опасалась, что цепочка может оборваться, бриллиант упадет на пол и потеряется. Одна попросила графа де Морни, славившегося своей честностью, сохранить бриллиант до конца вечера. В бальной суете граф уехал раньше, не успев отдать камень хозяйке. Вскоре он получил письмо, в котором Аврора приглашала его с визитом. Прибыв к даме, граф с ужасом вспомнил, что забыл о камне. Спешно вернувшись домой, он узнал от слуги, что его фрак был отдан в прачечную. Граф велел слуге немедля отправиться к прачке и найти алмаз. Слуга нашел камень, им играли дети у прачечной. Санси был возвращен владелице.

Морни всегда был доверенным советником сводного брата, умело пользовался выгодами своего положения и участвовал в рискованных финансовых операциях. Того обстоятельства, что в каком-либо предприятии фигурировал Морни, уже было достаточно для привлечения капитала. Во время реконструкции Парижа под руководством барона Османа, Морни скупал землю и здания, через которые должны были пройти новые бульвары, а затем продавал их государству по завышенной цене.

В 1859 г. он основал курорт Довиль, в знак любви к жене Софье Трубецкой, которая хотела построить во Франции «остров русской культуры». Друг Морни, Анатолий Демидов, выступил главным инвестором этого проекта. Создание этого курорта также позволило де Морни приумножить свое состояние спекуляциями местной недвижимостью.

Софья Трубецкая молчаливо и пылко любила мужа, хотя он был старше ее на двадцать восемь лет и имел внебрачную дочь от танцовщицы, родила ему одного за другим четверых детей, держала один из самых красивых и смелых салонов в Париже, открыто говорила всем и каждому в лицо, что о нем думает, курила сигары, ездила верхом на лошади, спорила с премьер – министрами и сенаторами, дерзила императрице Евгении, щедро раздавала милостыню нищим, а когда муж внезапно к ней охладел и начал изменять, охладела к детям, став равнодушной и молчаливой. Но семейная трагедия в фамильном особняке де Морни не случилась. Супруги не разъехались.

Морни был одним из тех, кто убедил Наполеона предпринять военную экспедицию в Мексику под предлогом возвращения французских займов. В то же время Морни раньше многих других лиц из окружения императора понял необходимость поворота к более либеральной политике, благодаря ему Эмиль Оливье сделал первый шаг к сближению с Империей.

Скончался Морни скоропостижно 7 марта 1865 г., не дожив до катастрофического завершения войны в Мексике и падения Второй империи, в создании которой он участвовал.

Морни писал водевили под псевдонимом de Saint-Rémy. Наиболее известное его произведение в области драматургии — либретто оперетты Жака Оффенбаха «Monsieur Choufleuri restera chez lui le 24 janvier 1833» («Господин Шуфлери останется дома 24 января 1833 года, или Званый вечер с итальянцами»), премьера которой состоялась в театре Буфф-Паризьен (Théâtre des Bouffes Parisiens) 14 сентября 1861 г. Также он был автором воспоминаний, выдержки из которых (Une ambassade en Russie. 1856) были опубликованы в Париже в 1891 г.

Альфонс Доде, секретарь Морни, изобразил его под именем Мора в романе «Le Nabab» («Набоб», 1877). Эмиль Золя вывел Морни под именем графа де Марси в романе «Его Превосходительство Эжен Ругон» (1871).

Похороны герцога Морни. Годфруа Дюран

Дюма Александр

Александр Дюма в кавказском национальном костюме, 1859 г.

Родиной Александра Дюма был небольшой городок Виллер-Котре неподалеку от Парижа, где он 24 июля 1802 г. родился в семействе известного кавалерийского генерала наполеоновской армии. Александр по линии отца был квартеронцем: его бабушка была чернокожей. Отец в 1806 г. умер, оставив семью в достаточно плачевном положении, во всяком случае, на качественное образование у матери денег не хватило, и Александр пополнял багаж знаний, много читая.

У семьи, благодаря отцу, остались связи в Париже, и перебравшийся в столицу в 1822 г. молодой человек смог устроиться в канцелярию при герцоге Орлеанском и параллельно принялся восполнять пробелы в образовании. Первыми опубликованными сочинениями Александра Дюма были водевили, пьесы и журнальные статьи. Дебютный водевиль «Охота на любовь» сразу приняли к постановке, что вдохновило его на написание драмы. «Генрих III и его двор» была встречена публикой очень тепло, успех имели и последующие его драматические произведения, благодаря чему творчество превратилось для Дюма в источник неплохих доходов.

Июльская революция 1830 г. вовлекла Дюма в активную общественную деятельность. Став на сторону оппозиции, он из-за угрозы ареста вынужден был бежать в Швейцарию. 1835 г. ознаменовался в его биографии выходом первого исторического романа — «Изабелла Баварская», который, по задумке писателя, должен был положить начало крупному циклу произведений, освещавших большой период жизни его страны. Вдохновленный успехом «Изабеллы Баварской», в 1840-ые гг. Александр Дюма публикует в газетах историко-приключенческие романы, благодаря которым он стал писателем с мировым именем: «Три мушкетера» (1844) и два продолжения трилогии – «Двадцать лет спустя» (1845), «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя» (1848–1850), «Граф Монте-Кристо» (1844–1845), «Королева Марго», (1846), «Мадам де Монсоро» (1846), «Две Дианы» (1846), «Сорок пять» (1848). Литературная деятельность приносила Дюма очень хорошие доходы, однако писатель тратил все деньги, не желая отказывать себе в роскоши. В 1851 г. ему даже пришлось скрываться от кредиторов в Бельгии.

На протяжении 1858-1859 гг. Дюма путешествовал по России, и впечатления от поездок легли в основу пятитомника путевых заметок «Из Парижа в Астрахань».

В материалах про Альберта Эдельфельта есть такая запись: Париж, вторник, вечер, 27 марта 1888 г. После фотографа Эдельфельт и Эллан посетили Александра Дюма, где их тепло приняли. Эллан говорил с мадам Дюма о Шуваловых, Курякине, г-же Карамзиной и «других московских знакомых 1840-х годов».

Эта информация говорит о том, что Аврора Карловна была в числе тех представителей русской аристократии, с которыми Александр Дюма встречался во время своего известного путешествия в Россию.

Петербург всегда любил знаменитостей, а прибытие Дюма вызвало вообще большой ажиотаж. Почти вся петербургская аристократия хотела угодить гостю, все стремились предугадать и исполнить все его желания. Александр Герцен писал тогда, что стыдно смотреть, как аристократия стелется у ног Дюма. В общей сложности французский классик провел в городе на Неве полтора месяца, узнал для себя много нового, познакомился с интересными людьми, осмотрел столицу Российской империи. Интересно, что за все время пребывания иностранного гостя в городе за ним велось постоянное наблюдение, а собранная информация поступала прямо на стол Александру II. Среди жандармских наблюдений было и такое, что писатель сам себе готовит кушанья. В городе говорили и том, что он мастер в этом деле. Подмечено было точно: под конец своей творческой карьеры Дюма порадовал своих читателей созданием «Кулинарного словаря».

После Петербурга Дюма побывал в Москве, в Нижнем Новгороде, а потом его маршрут пролег по Волге до Астрахани. Дюма была необходима постоянная смена ярких событий – новые города, диковинные традиции, легенды, необычные гастрономические впечатления. На таможне офицер деловито спросил Дюма, чем он занимается. Француз пожал плечами: «Пишу». – «Ну, это понятно, а занимаетесь-то чем?» – «Покупаю гусиное перо и пишу», – пояснил Дюма с улыбкой. В регистрационной книге так и обозначили: «Александр Дюма – торговец пером». Доля истины в этой аттестации была: он обладал не только литературным, но и коммерческим дарованием.

В России модный писатель нашел сотни горячих поклонников, давно успевших полюбить его романы и пьесы. Франкоязычное дворянство читало эти сочинения в оригинале. Но имелись и русские переводы «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо». Во дворце Кушелева-Безбородко романиста встретили с церковным хором и приготовили для дорогого гостя лучшие покои с видом на Неву. В прежние времена в этих комнатах принимали Екатерину Великую, и ее тень будоражила воображение писателя. С утра к особняку стекались зеваки – поглядеть на львиную гриву Дюма.

Иван Панаев, один из основателей журнала «Современник», писал не без доли иронии: «…весь Петербург в течение июня месяца только и занимался г-ном Дюма. О нем ходили различные толки и анекдоты во всех слоях петербургского общества; ни один разговор не обходился без его имени, его отыскивали на всех гуляньях, на всех публичных сборищах, за него принимали бог знает каких господ. Стоило шутя крикнуть: “Вон Дюма!” – и толпа начинала волноваться и бросалась в ту сторону, на которую вы указывали. Словом, г-н Дюма был львом настоящей минуты».

Поэт Лев Мей, автор исторических драм «Псковитянка» и «Царская невеста», как-то на приеме выпил лишний бокал и… принялся горячо бранить Дюма за то, что шумная слава для него-де важнее подлинного святого искусства. Все едва не закончилось дуэлью. Впрочем, какой же роман без ссор? Хотя друзей в России француз нашел гораздо больше.

Вергилием в чистилище русской литературной жизни стал для него писатель Дмитрий Григорович, автор известных в то время повестей «Деревня» и «Антон-Горемыка». Для Дюма он оказался сущим кладом: многие в Петербурге свободно изъяснялись по-французски, но Григорович умел шутить как завсегдатай парижских салонов. Как-никак его мать звали Сидонией де Вармон, и она вышла замуж за русского гусара после того, как парижские революционеры казнили ее отца… Григорович не уставал знакомить французскую знаменитость с русскими литераторами. Хлопотал, предварял визиты Дюма.

Романист при помощи Григоровича перевел на французский язык три стихотворения Некрасова: «Забытая деревня», «Еду ли ночью по улице темной…» и «Княгиня» – и без проволочек опубликовал их в «Монте-Кристо».

Дюма отдавал должное петербургским литературным салонам, но особенно ему приглянулась дача Панаевых под Ораниенбаумом. И дело не только в том, что в этом уютном шале можно было побеседовать с лучшими российскими литераторами, завсегдатаями журнала «Современник». Всех затмевала хозяйка – Авдотья Панаева. Француз впервые увидел яркую писательницу, женщину современных взглядов, непохожую на карикатурных эмансипе. Красива, остроумна, хозяйственна – она притягивала. Кстати, сама Панаева оставила о Дюма ворчливые воспоминания. Ее мемуары – одна из самых талантливых русских книг этого жанра, но одновременно и одна из самых пристрастных. Возможно, бесцеремонные визиты шумного француза ей действительно досаждали. Но не исключено, что за этим сарказмом кроется ревность, мотивов которой мы никогда не узнаем.

К белым ночам писатель не поспел, и все-таки звезды над Невой восхитили его: «Я не видел ничего подобного ночам Петербурга. Да, стихи Пушкина прекрасны, но все же это – поэзия человека, а петербургские ночи – это поэзия божества». Однако Дюма, несмотря на грузное телосложение, упрямо следовал первому закону путешественника – не сидеть на месте. За восемь месяцев он увидел Россию от Валаама до Тифлиса (ныне Тбилиси). 

В Москву Дюма направился в поезде. Железнодорожное путешествие из Северной столицы заняло ровно 26 часов. По прибытии писателя сразу же окружило московское радушие камергера Дмитрия Нарышкина. Он приготовил для Дюма уютный особняк в Петровском парке – такими роскошествами, вероятно, не погнушался бы сам граф Монте-Кристо. Но автор знаменитых романов не собирался засиживаться в чертогах. В первый же вечер он устремился к Кремлю. Оказалось, что парижанин давненько мечтал увидеть Кремль в лунном свете. И цитадель царей московских не разочаровала его: «Я вернулся изумленным, восхищенным, покоренным». А в саду «Эльдорадо» на окраине города уже готовили экзотическое действо «Ночь графа Монте-Кристо» – с участием соколовского хора цыган и полковых оркестров. Билеты продавались по рублю серебром. В ночном небе над Москвой фейерверком вспыхнул вензель Дюма. Виновник торжества поглядывал на эти игрища не без иронии.

После Белокаменной Дюма «спешил приветствовать красавицу Волгу», а потом добрался и до Кавказа. В Нижнем Новгороде он познакомился с прототипами героев «Учителя фехтования»: Анненковы жили там после сибирской ссылки. Такие встречи не забываются: автор и его «персонажи» не разочаровали друг друга. Повсюду Дюма пировал, охотился, держал пари – и изучал русский характер. Вот одно из его наблюдений: «Никогда не смотрите два раза на какую-то вещь, которая принадлежит русскому, поскольку, какова бы ни была ее цена, он вам ее подарит».

И всюду его кормили до отвала. После сытного обеда, к удивлению русских сотрапезников, Дюма всякий раз деловито отправлялся на кухню, где языком жестов просил повара записать рецепт. Прислуга с изумлением взирала на суетливого иностранного барина. В России писатель научился готовить курник, пирог с яйцами и цыплятами, осетрину по-славянски, уху, варенье из роз с медом и корицей. Даже когда калмыки угостили Дюма жареной лошадиной ляжкой, он уплетал и нахваливал. К водке не привык, а разнообразные вина пил не без удовольствия.

В Дагестане Дюма привечал Иван Багратион – племянник знаменитого полководца, которым писатель восхищался. Кавказское гостеприимство превосходило даже фантазию романиста. «Вам не кажется, что меня здесь принимают за потомка Александра Великого?» – спросил француз.

«Русские преклоняются перед историей своей страны. В этом благоговении к прошлому – великое будущее», – писал Дюма не без грусти. Ведь его родную Францию в то время сотрясали политические распри. Русские репортажи в «Монте-Кристо» стали веской отповедью запискам Астольфа де Кюстина, представившего Россию эдакой «империей зла». Жизнелюбие романиста оказалось несовместимым с русофобией. Дюма рассмотрел в России державу великих возможностей, империю, которой все по силам, рассказав французам о стране, которую хочется познавать.

Будучи знакомым с Гарибальди, Дюма в течение трех лет был участником итальянского национально-освободительного движения, в 1860 г. ходил в поход на Сицилию. Когда между Австрией и Пруссией шла война, в 1866 г. он был военным корреспондентом.

В последние годы жизни был на грани нищеты и существовал за счет поддержки детей. На его смерть 5 декабря 1870 г. в г. Пюи практически не обратили внимания: в это время прусские войска оккупировали Францию. В 2002 г. прах Дюма перезахоронили в парижском Пантеоне.

Елена Павловна (великая княгиня)

Великая княгиня Елена Павловна родилась 28.12.1806 г. (09.01.1807 г.) в Штутгарте, в германском королевстве Вюртемберг. Она была первым ребенком в семье принца Павла Карла Фридриха Августа, младшего сына короля Вюртемберга Фридриха I и принцессы Шарлотты Саксен-Альтенбургской. При рождении она получила имя Фредерика-Шарлотта-Мария и титул принцессы Вюртембергского дома.

Детство принцессы до девятилетнего возраста протекало не очень счастливо, и причиной тому были семейные неурядицы. «Любитель рассеянной жизни и человек беспокойного характера», отец Шарлотты, не мог ужиться со своим старшим братом, ставшим в 1816 г. королем, и в 1815 г. переселился из Штутгарта в Париж. В Париже он отдал своих дочерей Шарлотту и Паулину в пансион французской писательницы госпожи Кампан, где девочки подружились с дочерями наполеоновского генерала графа Вальтера. В парижский период жизни большое влияние на девочку оказало знакомство с известным ученым-естествоиспытателем профессором Жоржем Кювье, с которым она вела оживленную переписку и после отъезда из Парижа. Уже тогда Лотти, как ее называли в семье, очень любила учиться, а знакомство с Кювье зародило в ней интерес к наукам.

В 1822 г., узнав о красоте и уме своей внучатой племянницы, вдовствующая императрица Мария Федоровна – также представительница Вюртембергского дома, решила сделать ее женой своего четвертого и младшего сына – великого князя Михаила Павловича, сына Павла I. Предложение от имени брата сделал император Александр I, и оно было моментально принято. Принцесса почти не знала «великого князя Мишеля», и видела только его портрет. Но она увлеченно читала письма жениха и они ей нравились. 24-летний Михаил Павлович приезжал в Штутгарт, чтобы познакомиться с принцессой, предназначенной ему в супруги. Но отправляясь в Петербург осенью 1823 г., принцесса совершенно не знала, что ожидает ее в России.

Брак принцессы Шарлотты, в православии – Елены Павловны, и великого князя Михаила нельзя было назвать счастливым. Едва ли можно найти двух людей, столь различных по складу, интересам и характерам. Михаил Павлович любил военные парады и холостяцкое офицерское общество. Прусская принцесса была окружена учеными и философами, музыкантами и писателями. После свадьбы будущая императрица Александра Федоровна, жена Николая I, оставит запись в дневнике: «очень грустное впечатление». А много лет спустя на вопрос адъютанта, будет ли он праздновать серебряную свадьбу, великий князь якобы ответит: «Нет, подожду еще пять лет и отмечу годовщину тридцатилетней войны».

Из пяти дочерей, родившихся в браке, лишь одна переживет родителей: две княжны умрут в младенчестве, двое – в ранней молодости.  Горечь утраты супруги переживали остро, но и это не сблизило их.

И все же Елена Павловна найдет свое место на новой родине. Недаром после ее смерти, один из современников, граф Сергей Дмитриевич Шереметев напишет в мемуарах: «Великая княгиня Елена Павловна. В этом имени целая эпоха…»

Император Николай I называл золовку le savant de famille – «ум нашей семьи». Об интеллектуальных способностях великой княгини можно судить уже по тому, что за год, прошедший с помолвки до венчания, она настолько хорошо выучила русский язык, что смогла прочитать в оригинале «Историю государства Российского» Карамзина. Впрочем, в салоне Елены Павловны по обычаю того времени чаще говорили по-французски. В Михайловском дворце (нынешнем главном здании Государственного Русского музея), где после свадьбы поселились Михаил и Елена, проходили не только блестящие балы. На знаменитые «четверги мадам Мишель» собирались ученые, писатели, юристы и художники. Здесь императорская чета могла встретиться с теми, кто не был официально представлен ко двору, а значит, не мог посещать светские рауты в Зимнем дворце.   

Александр II называл тетушку Princessе la Liberté – «Княгиня Свобода». Елена Павловна не только была одной из первых, кто освободил крепостных в одном из своих имений. Именно в ее петербургской гостиной собирались сторонники реформаторских идей молодого императора. В 1861 г., после принятия Реформы по отмене крепостного права в России, Великая Княгиня первой получила из рук Александра II золотую медаль – «За труды по освобождению крестьян».

Елена Павловна умела убеждать. Когда во время Крымской войны она решила основать первую в истории сестринскую общину для работы в полевых госпиталях, приговор общества был однозначен: женщине на войне не место. Но мадам Мишель уже обещала хирургу Николаю Пирогову, что пришлет ему помощниц на фронт. И это обещание от великой княгини великому хирургу было выполнено. Крестовоздвиженская община сестер милосердия была создана в ноябре 1854 г., и во многом стала прообразом работы основанного позднее «Международного движения Красного Креста».

С именем Елены Павловны связаны и два крупнейших события в музыкальной жизни Петербурга и всей Российской империи XIX века – открытия Русского музыкального общества и Петербургской консерватории. Во главе этих организаций стоял композитор Антон Рубинштейн. Но «двигателем» организации и первой в России концертной организации, и первого высшего музыкального учебного заведения была именно великая княгиня. Елена Павловна участвовала в обсуждениях планов Рубинштейна, согласовывала возможность реализации этих планов с членами императорской семьи, щедро жертвовала собственные средства – и на организацию, и на дальнейшую работу РМО и консерватории. Для открытия первых классов консерватории княгиня продала часть своих фамильных украшений. Одним из первых студентов консерватории стал Петр Ильич Чайковский. А в ноябре 1865 г. студент Чайковский дал первое публичное выступление как пианист и композитор. Состоялось оно именно в Михайловском дворце, куда Чайковский прибыл по приглашение Елены Павловны.

Здесь же принимали знаменитых зарубежных музыкантов – в салоне великой княгини бывал Рихард Вагнер, в ее дворце во время петербургских гастролей 1967 г. жил Гектор Берлиоз. Музыканты – российские и заезжие, всегда поражались глубине профессиональных знаний их меценатки. Впрочем, как писал Антон Рубинштейн, «ни одна из областей человеческих знаний и искусств не была ей чуждою. Она покровительствовала многому и создала многое».

Елена Павловна действительно обладала невероятной способностью оборачивать любое свое увлечение, любой интерес, на пользу культурному ландшафту империи, которой правили ее ближайшие родственники.  

Великая княгиня не просто увлекалась живописью. Она поддерживала, в том числе финансово, художников Карла Брюллова и Ивана Айвазовского.  На ее средства было перевезено в Россию гигантское полотно Александра Иванова «Явление Христа народу» – художник написал его в Италии и не имел возможности доставить картину домой.

Елена Павловна не просто разбиралась в русской литературе. Ей посвящали стихи Пушкин и Тютчев. Княгиня зачитывалась прозой Гоголя и способствовала изданию его сочинений. Она не только интересовалась научными открытиями, но жертвовала средства на исследования Российской Академии Наук, способствовала экспедиции путешественника Николая Миклухо-Маклая на острова Тихого океана. Так в Новогвинейском море появился не только Берег Маклая, но и гора Елены. Правда, в современных картах это географическое название не наносится.

Она овдовела в 42 года, прожив в браке 23 года. Несмотря на все ссоры супругов, смерть мужа стала для Елены Павловны страшным потрясением. С этого момента и до самой смерти она не снимала траур. После кончины великого князя, количество роскошных балов во дворце сократилось, зато он стал «средоточием всего интеллигентного общества» Санкт-Петербурга.

Cупруга великого князя Михаила Павловича, государственная и общественная деятельница великая княгиня Елена Павловна умерла в Петербурге 9 (21) января 1873 г. По словам графа П.А. Валуева, с кончиной великой княгини «угас блистательный умственный светильник». «Вряд ли кто ее заменит», — с грустью записал Иван Тургенев, узнав об этом. Елена Павловна была похоронена в Императорской усыпальнице в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга, рядом со своим супругом и дочерями Александрой и Анной.

Своенравная, умная, прекрасно образованная, великая княгиня Елена Павловна никогда не боялась поступать так, как велело ей сердце: окружать себя друзьями, которые при дворе были не очень удобны или читать запрещенные цензурой книги. Она не боялась совершать неординарные поступки, не боялась «осуждения» света. Она, княгиня дома Романовых, особа царской крови, терпела, страдала, огорчалась, теряла не меньше, чем любая другая, простая женщина. Несмотря ни на что она осталась для России блистательной звездой на ее суровом небосклоне. Воспитанная во Франции немецкая принцесса со дня свадьбы говорила о себе: «Я – русская».

Жуковский Василий Андреевич

В 1770 г. секунд-майор Афанасий Иванович Бунин, помещик Тульской, Калужской и Орловской губерний, получил в подарок от приятеля майора Муфеля двух девушек, захваченных в плен при штурме турецкой крепости Бендеры. Это были сестры Сальха и Фатьма, отец которых погиб при защите города. Младшая из них, Фатьма, которой было 11 лет, скончалась через год, а ее 16-летняя старшая сестра выжила. После крещения Сальха получила имя Елизавета Дементьевна Турчанинова. П.А. Плетнев в своих воспоминаниях уточнял, что якобы слышал от самого Жуковского, что его мать происходила из сераля турецкого паши Силистрии.

29 января 1783 г. Елизавета Дементьевна родила сына. Крещен Василий был в усадебной церкви Покрова Пресвятой Богородицы и записан как «незаконнорожденный сын дворовой вдовы». Восприемником стал обедневший киевский помещик Андрей Григорьевич Жуковский, приживал Буниных, он же усыновил Василия, передав ему свою фамилию и отчество. Василий Жуковский остался единственным ребенком в барском доме и рос на попечении родного и приемного отцов.

В 1790 г. семейство Буниных переехало в полном составе в Тулу. Зимой Василия отдали в пансион Христофора Роде как приходящего ученика. В марте 1791 г. в Туле скончался Афанасий Иванович Бунин. По завещанию все состояние он поделил между четырьмя своими дочерями. Турчаниновой и Василию Жуковскому не было оставлено ничего. Вдова передала Елизавете Дементьевне на сына 10000 рублей — весьма значительную сумму. Осенью 1792 г. Василий поступил в Главное народное училище, но вскоре был исключен за «неспособность». Далее его приютило семейство Юшковых, Варвару Афанасьевну Юшкову — свою единокровную сестру — Жуковский затем называл «хранителем своего детства». В 1795 г. семейство Юшковых попыталось хоть как-то обеспечить будущее Василия, инициировав процесс о внесении Жуковского во 2-ю часть Родословной книги по Тульской губернии.

В январе 1797 г. Жуковского привезли в Москву. Экзамен-собеседование выявил, что юный Жуковский хорошо знает французский и отчасти немецкий язык, а также хорошо начитан во французской и русской литературе XVIII века. Он был принят в первый средний класс пансиона (то есть третий из шести), и достаточно быстро привык к уставу и порядкам — привычку вставать в 5 часов утра он сохранил до конца жизни. Программа обучения была достаточно либеральной: часть предметов ученики выбирали сами. Жуковский избрал историю, русскую словесность, французский и немецкий языки и рисование. Ближайшим его другом сделался Андрей Тургенев — сын директора университета, их связывали общность интересов и круг чтения.

В июне 1800 г. по результатам выпускных экзаменов Жуковский удостоился именной серебряной медали, а его имя было помещено на мраморной доске у входа в пансион. Будущее Жуковского было вполне определенным: еще с 15 февраля 1800 г. он числился в бухгалтерском столе Главной соляной конторы с жалованьем 175 рублей в год. С того же числа он был переименован в статский чин городового секретаря.

Выпустившись из пансиона, Жуковский жил в доме Юшковых, где ему были выделены две комнаты на антресолях. Привычка вставать в пять утра позволяла выкраивать не менее 3 часов для писания до начала службы. К концу 1800 г. он перевел комедию Августа Коцебу «Ложный стыд» и предложил ее в дирекцию московских театров; пьеса выдержала несколько постановок. А.Ф. Мерзляков свел его с разорившимся издателем Зеленниковым, который заказывал Жуковскому переводы модных тогда повестей и романов.

Служба в конторе (на расчетах «по математической части» в бухгалтерии) раздражала и тяготила Жуковского, в одном из писем Мерзлякову он именовал ее «гнилой». Несмотря на эти обстоятельства, карьера Жуковского складывалась весьма успешно: уже 18 октября 1800 г. он был повышен в чине до губернского секретаря, а 14 октября 1801 г. он, имея чин 12-го класса Табели о рангах, вне правил был сразу пожалован чином титулярного советника, состоящего в 9-м классе Табели о рангах.

В письмах матери Жуковский жаловался на судьбу и выражал желание переехать в Петербург. В ноябре 1801 г. Андрей Тургенев был отправлен на службу в Петербург, после чего у Жуковского не осталось в Москве близких друзей.

Творческий путь Василия Жуковского был тернист и непрост. Зарабатывать на жизнь поэзией или прозой писатель не мог, поэтому брался за переводы. Талант Жуковского на этом поприще высоко оценивали современники, в том числе Платон Бекетов, владелец крупнейшей типографии. Еще в Московском университетском пансионе Василий Андреевич познакомился с Николаем Карамзиным, который стал учителем и наставником для Жуковского на долгие годы. Реформатор русского литературного языка считал своим долгом критиковать творчество подопечного. Но Карамзин не забывал и о похвале. Учитель всегда подмечал удачные высказывания и обороты, используемые Жуковским в работах.

С 1808 по 1820 гг. поэт находился в романтическо-художественном поиске. Это ярко проявляется в балладах того времени, к примеру, в «Людмиле». Интересно, что произведение является творческим переводом работы немецкого поэта Г.А. Бюргера. Четыре года потребовалось Василию Андреевичу на создание баллады «Светлана». В основе стихотворения лежит «Ленора», созданная Г.А. Бюргером. Произведение отличается от «Людмилы» жизнерадостностью и весельем. Друг Жуковского А.С. Пушкин высоко оценил работу мастера.

Неотъемлемой частью жизни Василия Жуковского оставались переводы. Поэт обладал природным даром, который позволял ему переводить лучшие стихи, баллады мировой литературы. Василий Андреевич полно раскрыл традиционную немецкую сказочность и передал волшебство стихотворения И. Гете «Лесной царь» во время перевода на русский язык.

В 1822 г. Василий Андреевич знакомит общество с элегией, созданной в духе романтизма, – «Море». Автор словами передал свое восхищение красотой, которая окружает людей. Позже Жуковский приступил к переводу баллады «Кубок», созданной И. Шиллером. Переводчик трудился над работой 6 лет. В те времена не было нужды в дословном пересказе – достаточно было передать смысл, ощущения, эмоции произведения.

Время от времени Василий Жуковский помогал детям постигать науки, в том числе литературу. Тесное общение с мальчиками и девочками разных возрастов подтолкнуло к написанию сказок. Около 30 лет потребовалось Жуковскому на создание семи сказок, которые и по сей день остаются популярными среди взрослых и малышей. В числе творений Василия Андреевича «Красный карбункул», «Сказка о царе Берендее», «Спящая царевна», «Война мышей и лягушек», «Тюльпанное дерево», «Кот в сапогах», «Сказка о Иване-царевиче и Сером Волке». В сказках Жуковский предпочитал идти на яркие эксперименты. Писатель применял изобразительно-выразительные средства языка, играл со стихотворными размерами. Василий Андреевич увлекался нереальными, таинственными и отчасти страшными мирами, которые ярко проявлялись в творчестве Тика, Новалиса и Гофмана. Это отражалось в сказках Жуковского.

Иногда возникал интерес у писателя к национально-поэтическому направлению. Творец пытался объединить таинственность Европы и местный фольклор в книгах сказок. За год до смерти Жуковский пишет два волшебных стихотворения «Котик и козлик» и «Птичка».

Василий Андреевич Жуковский поступает на службу к царской семье в 1815 г. В течение двух лет литератор трудился чтецом матери-императрицы Марии Федоровны. Следующие 25 лет писатель проведет на придворной службе.

В 1817 г. Жуковский приступает к педагогической деятельности. Педагог обучает русскому языку и литературе жену Николая Первого – Александру Федоровну, позже уроки Василия Андреевича посещает супруга Михаила Павловича Елена Павловна. Жуковский постепенно расширял кругозор подопечных, включая в программу обучения философию, историю, педагогику и эстетику. Опыт, знания позволили Жуковскому продвинуться по карьерной лестнице. Василия Андреевича назначили наставником цесаревичей. С этого времени автор сказок, стихотворений и баллад стал руководителем воспитателей и учителей, трудящихся в царской семье. Жуковский признавался, что на новой должности он мог «творить добро». Василий Андреевич отвечал за русскую грамматику, физику, историю человека, историю и географию. Уроки, которые вели другие преподаватели, не оставались без внимания Жуковского. Писатель давал учителям рекомендации, как лучше преподавать тот или иной предмет. Василий Андреевич хотел видеть на русском престоле образованного царя, поэтому ко двору приглашал ученых. У Жуковского было свое видение будущего правителя. Цесаревич должен стремиться к образованности, но забывать о душевности нельзя. «Где правитель любит народное благо, там и народ любит власть правителя», — утверждал Василий Андреевич. В течение 12 лет наставник обучал наследника престола, только когда цесаревич стал совершеннолетним, официально работа при дворе для Жуковского завершилась. На прощание князь Александр получил подарок от педагога – «образовательное путешествие». Будущий правитель вместе с Жуковским отправился в поездку по городам России и странам Западной Европы. Василий Андреевич самостоятельно составил маршрут, во время поездки по которому цесаревич познакомился со своим государством. Тем временем в 1841 г. отношения царского двора и Жуковского накалились до предела. Писатель получил отставку и уехал в Германию.

В 56-летнем возрасте Василий Жуковский познакомился с 17-летней Елизаветой Евграфовной Рейтерн. С первого взгляда романтичный писатель влюбился в юную девушку, но отец, который был другом Василия Андреевича, высказал протест женитьбе. Жуковский не желал отступать, поэтому через год вновь сделал предложение Елизавете. Влюбленная дама дала положительный ответ. В 1841 г. в Дюссельдорфе состоялось заключение союза. Через год после свадьбы в семье появилась девочка Александра. Еще через три года – мальчик Павел.

Василий Андреевич Жуковский долгое время проживал в Баден-Бадене. В 1851 г. один глаз писателя перестал видеть, поэтому творцу рекомендовали проводить больше времени в темной комнате. Несмотря на проблемы со здоровьем, Василий Андреевич страстно желал вернуться на родину – в Россию. Поддерживали в этом писателя Чаадаев и Гоголь. Окончательно слег Василий Андреевич после смерти Гоголя. А 12 апреля 1852 г. не стало самого писателя.

Автор сказок «О царе Берендее» и «Спящей царевне» был похоронен в специальном склепе, на стенах которого высекли строчки его стихотворений. Зная любовь писателя к России, в августе 1852 г. камердинер перевозит прах Жуковского в Петербург. Сейчас могила поэта, переводчика и учителя находится на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры, недалеко от могилы Н. Карамзина.


Екатерина Андреевна Карамзина сообщала старшему сыну Андрею в Баден-Баден:

«Царское <Село>. Воскресенье в полночь, 20 сентября 1836.

<…> Милый Жуковский пришел разделить с нами нашу скромную трапезу. Он был очарователен своей детской веселостью. Потом явилась блистательная Аврора с розовыми перстами, она в самом деле вся розовая и прелестна, как ее имя. Она приехала к нам с прощальным визитом, завтра она уезжает в Финляндию, где будет дожидаться жениха, а затем, после свадьбы, отправится со своим золотым супругом за границу…».

Завадовская Елена Михайловна

Родилась 2 декабря 1807 г. Дочь польского дворянина, генерала от кавалерии Михаила Федоровича Влодека (1780-1849) от брака его с фрейлиной графиней Александрой Дмитриевной Толстой (1788-1847), дочерью графа Д.А. Толстого и правнучкой княгини Е.Н. Вяземской. 31 октября 1824 г. вышла замуж за обер-прокурора Сената графа Василия Петровича Завадовского (1798-1855). Венчались в Петербурге в Казанском соборе. По поводу их брака П.А. Вяземский писал, что «один из северных цветков, и прекраснейший, вчера был сорван Завадовским».

Была одной из самых блистательных великосветских красавиц пушкинского времени. Красота ее была наследственной; мать ее, в свое время воспетая Н.М. Карамзиным, также отличалась красотой. По выражению современницы, графиня Завадовская «убивала всех своей царственной, холодной красотой», и «представляла собой роскошную фигуру Юноны». Об ее исключительной внешности не переставали твердить воспоминания и письма той эпохи. По словам Долли Фикельмон: «Мадам Завадовская полностью оправдывает репутацию красавицы. Высокая, статная, с великолепными правильными чертами, ослепительным цветом лица… У нее ровный характер, она не столь переменчива, как остальные». Современники писали о ее уме, образованности и литературных интересах. Пушкин посвятил ей стихотворение «Красавица», по мнению некоторых он описал ее в строфах «Евгения Онегина» в образе Нины Воронской.

М.Ф. Каменская, дочь известного художника графа Ф.П. Толстого, вспоминала:”…Первой красавицей Петербурга была графиня Завадовская…в пантомиме папенька назначил ей роль статуи Венеры, которая, драпированная зеленым крепом, должна была стоять в саду на пьедестале. Но Завадовская не хотела быть Венерой, а просила для себя роль пастушки…Отец мой стоял на своем, говоря, что Венеру никто не может изобразить лучше Завадовской.

– Вы хороши, как Венера, и будете Венерой! Или я не ставлю балета! – горячился папенька.

– А я не хочу быть Венерой, я хочу быть пейзанкою! – кричала Завадовская, выходя из себя.

– Ну какая вы пейзанка, когда в вас нет ни миловидности, ни простоты?! Вы – прелестная статуя и будете статуей!.. – стоял на своем отец.

И насилу, насилу уговорили богиню красоты встать на пьедестал…один раз в жизни царственной Венере захотелось быть пастушкой – и то “злодей” Толстой ей помешал…”.

Супруги Завадовские были в милости при дворе и считались самой прелестной и модной парой в Петербурге. “Это была, – рассказывает современник, – чета таких красавцев, какую трудно вообразить себе тому, кто не видал их… Прекрасная и щегольская наружность <графа> была не пустой вывеской: под ней скрывались доброта сердечная, самый приятный ум и благородная душа, – нельзя было не любить этого любезного человека”.

Однако вскоре все изменилось. Граф Завадовский начал пить и совершенно расстроил свое состояние. Жена его, по свидетельству Фикельмон, «не пользовалась репутацией святой». В 1830 г. у нее начался роман с генералом С.Ф. Апраксиным, который длился около шести лет. В конце 1830-х гг. Завадовские уехали на несколько лет за границу. По словам А.Н. Карамзина, в Париже, на балах 1837 г., графиня была первой красавицей.

Позже супруги отправились в Англию, где граф Завадовский сделался совершенным англоманом, а Елена Михайловна состояла в почти открытой связи с богатым «герцогом-холостяком» Девонширским, чем, как говорили злые языки, существенно поправила материальное положение семьи и попала, наконец, в знаменитый «book of beauty» (список красавиц).

Вернувшись в Петербург, Завадовские вновь пустились в мотовство и удивляли все общество блестящей, невиданной роскошью своего дома. Дворец Завадовских на Невском проспекте, 48 представлял собой невероятное собрание всех возможных сокровищ моды и роскоши и по внутреннему убранству был на шаг впереди всех других петербургских особняков. Но поддержание этого блеска не соответствовало их состоянию, оно опять начало таять. В дальнейшем Елена Михайловна неофициально разошлась с мужем и почти все время проводила с сыном за границей, во Франции, где покоряла Париж своей по-прежнему изумительной красотой. Но горе настигло ее и там – в декабре 1842 г. умирает ее единственный сын, 14-летний Петр. Ни с мужем, ни с Россией Завадовскую уже почти ничего не связывает. Смерть единственного сына разрушила остатки состояния Завадовских. Завещанное ему в 1833 г. богатое наследство от родственника было разделено между его родителями и братом отца. Дела и средства Завадовских расстроились до такой степени, что они были вынуждены в 1843 г. продать свое родовое имение Драбов. Граф М.Д. Бутурлин, видевший ее в 1860 г. в Петербурге, отмечал, что даже спустя тридцать лет, с тех пор, когда Завадовская была одной из первых красавиц, изменилась она мало.

Василий Петрович Завадовский умер в 1855 г.; год спустя не стало и его старшего брата, графа Александра Петровича – с ними угас графский род Завадовских. Елена Михайловна пережила мужа на 19 лет. Умерла от отека легких 22 марта 1874 г., похоронена рядом с мужем и сыном в Федоровской церкви Александро-Невской лавры.

Закревская Аграфена Федоровна

Аграфена Закревская. Рисунок А.С. Пушкина
Дом Закревских. Санкт-Петербург, Исаакиевская пл., 5

Дочь известного библиофила графа Федора Андреевича Толстого и Степаниды Алексеевны Дурасовой, внучки богатейшего золотопромышленника И.С. Мясникова. Аграфена родилась в 1799 г. и была единственным ребенком в семье и любимицей бабушки-староверки Аграфены Ивановны Дурасовой, в честь которой и получила свое имя. Родственные связи Аграфены были обширны: племянница московского богача Н.А. Дурасова, двоюродная сестра художника Ф.П. Толстого и двоюродная тетка писателям Л.Н. и А.К. Толстым; троюродная сестра княгини Е.И. Трубецкой.

Родители не смогли дать дочери хорошего образования, Весь свой досуг она проводила за чтением французских романов. Став высокой, статной, смуглой красавицей, она порхала на балах с молодившимся отцом.

24 сентября 1818 г. Аграфена вышла замуж за 35-летнего А.А. Закревского, генерала без сколько-нибудь значительного состояния. Венчание было в Москве в Георгиевской церкви в бывшем Георгиевском монастыре. По случаю их помолвки В.Л. Пушкин, дядя поэта, писал своему другу П.А. Вяземскому: «… Толстая, дочь Толстой Степаниды, сговорена за генерал-адъютанта Закревского и на днях получила вензель. Батюшка ее назначил будущим новобрачным сто тысяч годового дохода. Закревский по-французски не говорит, и Федор Андреевич утверждает, что такой зять ему был и надобен».

Их брак нельзя было назвать счастливым, в доме не было спокойствия и благополучия. На вид капризная, Аграфена отличалась безграничной добротой и отзывчивостью к окружающим. Была ветреницей и хохотушкой, но после смерти матери в 1821 г. ее судорожное веселье стало нередко переходить в истерические рыдания. Спасало неуравновешенную Аграфену разве что то, что от бабушки-староверки ей передалась непоколебимая вера и способность искренне молиться. Племянница Закревской, писательница Мария Федоровна Каменская, урожденная Толстая, дочь вице-президента Академии художеств и художника Федора Толстого, в своих воспоминаниях называет Аграфену Федоровну «бесспорно умной, острой женщиной», пусть даже «немного легкой на слово».

В 1823 г. Аграфена с мужем уехала в Финляндию, куда он был назначен генерал-губернатором. В Финляндии Аграфена дарила благосклонностью молодых людей, состоявших при муже, но особенным ее благоволением пользовался граф Александр Армфельдт. Аграфена Федоровна с удовольствием поехала с мужем в Гельсингфорс, и стала задавать там тон местной светской жизни. Она открыла там салон, в котором блистали красавицы сестры Аврора и Эмилия Шернваль, а так же молодые адъютанты Закревского: А.А. Муханов, Е.А. Баратынский, Н.В. Путята и барон Карл Август Маннергейм. О тех событиях известно из сохранившегося дневника Муханова, в котором многие персонажи скрыты за условными именами.

Увлечения ее были так же часты, как быстры ее разочарования. В 1824-1825 гг. унтер-офицер Евгений Баратынский состоял в Гельсингфорсе при корпусном штабе генерала А.А. Закревского. В это время он увлекался его супругой. В письме к Путяте Баратынский пишет: «Спешу к ней. Ты будешь подозревать, что я несколько увлечен: несколько, правда; но я надеюсь, что первые часы уединения возвратят мне рассудок. Напишу несколько элегий и засну спокойно».

Арсений Андреевич был идеальным супругом. Все свое время он отдавал государственной службе. Абсолютно свободное поведение красавицы-жены с ее вечной чередой влюбленностей в его собственных молодых адъютантов он воспринимал совершенно спокойно. Вне сомнений, Закревский любил свою, как он ее звал, Грушеньку, от которой в начале своей карьеры еще и зависел материально, и покорно терпел все ее выходки. Как подчеркивал князь Мещерский, «графиня вполне властвовала над своим мужем». В период этого ее семейного всевластия около нее на недолгое время в череде ее «влюбленностей» задержался и поэт А.С. Пушкин. Пушкин нарисовал Закревскую в рукописи поэмы «Полтава».

30 июня 1826 г. у четы Закревских рождается дочь – Лидия Арсеньевна. Ее крестными стали император Николай I и императрица Александра Федоровна. Арсений Андреевич был счастлив, он обожал свою единственную дочь и всю свою жизнь выполнял все ее капризы.

Будущий муж Авроры Карловны, Павел Николаевич Демидов, в 1832 г. купил у Закревских загородное имение Студенец (сегодня – Пресненском районе Москвы, Мантулинская улица, владение 5) Комментируя приобретение П.Н. Демидова, А.Я. Булгаков писал брату 29 сентября 1832 г.: «Закревского поздравляю от души со славною продажею. Ему клад Бог дал. Тративши такую сумму как 400 т., даже и богач, как Демидов, захочет иметь дачу по вкусу своему, а не вкусу другого. Что Закревскому нравится, может не нравиться Демидову, наприм. отрадны для сердца благородного и любящего Закревского монументы Каменскому, Волконскому, Ермолову, а Демидов может быть и уничтожит их. Дом Закревского для меня игрушка, прекрасно расположен, а Демидов чудак: ему Фастов или Слободской казался прелестью, и он жил в нем несколько лет. Я чрезмерно радуюсь, что Закревский сбыл так славно эту дачу, которая бы еще более его завела в издержки». Вскоре и Павел Демидов убедился, что купленная им у Закревского дача Студенец приносит одни убытки, и с немалыми для себя потерями избавился от нее.

В начале 1840-х гг. Закревскими был приобретен участок дома №5 на Исаакиевской площади, там находился двухэтажный особняк на подвалах с дворовыми флигелями в два и три этажа. В 1843 г. архитектором Г.Э. Боссе был составлен проект перестройки здания. Дом был надстроен третьим этажом, дворовые флигеля также выросли на один этаж. Главный фасад здания приобрел (одним из первых в Петербурге) черты без ордерного ренессанса. Там устраивались балы и светские приемы.

В 1848 г. император Николай I поставил градоначальником Москвы генерала Закревского. Пока Закревский наводил порядок, его красавица жена вела светскую жизнь. Аграфена Федоровна и в Москве собирала около себя молодых людей, обязанных ее покровительству служебными успехами у графа, ей приписывали самые рискованные приключения, она ничего не стеснялась. Москва веселилась на ее балах, но ее вечера в Москве не имели большого успеха. Московские дамы избегали ее общества, что ее, впрочем, мало огорчало. Аграфена Федоровна всегда любила только общество мужчин и не умела разговаривать с дамами.

Она была добра, хотела всем помочь, но часто в ущерб справедливости. Гонимые в то время старообрядцы благодаря ей находили в Закревском заступника перед самим Филаретом. Будучи доброй и эмоционально нестабильной, Аграфена Закревская могла направить огромные по тем временам суммы денег первому нуждающемуся. Об этом ее свойстве знали многие люди и приближенные ее супруга – они активно использовали его в корыстных целях. Впрочем, благотворительность Аграфены Федоровны принимала и более адресные формы. Она долгое время была начальницей Московских детских приютов.

После отставки в 1861 г. Закревский с женой уехал во Флоренцию. После его смерти в 1865 г. Аграфена Федоровна жила летом в Ливорно, а остальное время года — во Флоренции, где и умерла в декабре 1879 г. Погребена была рядом с мужем в имении Голочето в Монтемурло.

Закревский Арсений Андреевич

Родился 24 сентября 1783 г. Сын тверского помещика Андрея Ивановича Закревского, отставного поручика, и его жены Анны Алексеевны, урожденной Солнцевой — не очень знатного семейства Закревских. В 1795-1802 гг. учился в Гродненском (Шкловском) кадетском корпусе, по окончании которого был определен прапорщиком в Архангелогородский мушкетерский полк.

Участвовал в войнах с Францией (1805, 1806-1807, 1812-1815), Швецией (1808-1809) и Турцией (1806-1811). В битве при Аустерлице спас командира полка генерала Н.М. Каменского, адъютантом которого был, и за проявленную храбрость удостоился ордена Святой Анны 3‑й степени, а в 1806 г. Закревского произвели в полковые адъютанты. Отличился в сражении у Прейсиш-Эйлау. В апреле 1807 г. он стал бригадным адъютантом. Во время русско-шведской войны принимал участие в сражениях у озера Куортане, при Оровайсе и других. В декабре 1808 г. был назначен начальником канцелярии главнокомандующего Русской армией в Финляндии и удостоился ордена Святого Владимира 4‑й степени с бантом, а за участие в сражениях в Вестерботнии, при Зеераре и у гавани Ратан получил золотую шпагу «За храбрость».

После назначения Каменского главнокомандующим русской армией в Молдавии в марте 1810 г. Закревский был назначен начальником его походной канцелярии. Участвовал в сражениях при Батине, в штурме Рущука, дважды был ранен и дважды контужен. 22 сентября 1811 г. награжден орденом Святого Георгия 4-го класса. В мае 1811 г. тяжело заболевший Каменский покинул армию, и Закревский, уже в чине майора, сопровождал начальника в Одессу, где тот скончался. Перед смертью Каменский вручил адъютанту документы для передачи императору, и Закревский, похоронив своего генерала, поехал в Петербург. В декабре 1811 г. после аудиенции у Александра I он был назначен адъютантом Барклая де Толли. 30 января 1812 г. был произведен в подполковники, а 13 февраля — в полковники лейб-гвардии Преображенского полка и, наконец, 21 марта назначен начальником «Особенной канцелярии при военном министре», то есть стал руководителем русской военной разведки и контрразведки.

Во время Отечественной войны был в действующей армии; отличился в боях под Витебском, Смоленском, при Валутиной горе, в Бородинском сражении. С декабря 1812 г. Закревский — флигель-адъютант при императоре.

С декабря 1815 г. по 1823 г. Закревский занимал пост дежурного генерала Главного штаба, руководил инспекторским и аудиторским департаментами, а также военной типографией. Часто на период отсутствия замещал князя П.М. Волконского.

В 1818 г., когда императорский двор был в Москве, Александр I, зная о недостаточности средств Закревского, способствовал его женитьбе на одной из богатейших невест того времени, графине Аграфене Федоровне Толстой. В августе А.Я. Булгаков докладывал брату в Москву: «Закревский целый день работает, как собака, а в отсутствие Государево будет отправлять должность Волконского. В Москве попляшем на его свадьбе. У него куча фрукт в углу, и он то одного, то другого поест, а все ему присылает это невеста из Москвы». 

30 августа 1823 г. Закревский был назначен генерал-губернатором Финляндии, получив чин генерал-лейтенанта. 9 марта 1824 г. он отправился к новому месту службы. Именно в Финляндии Аврора Карловна и познакомилась с Закревским. Украшением салона губернатора были, юная хозяйка Аграфена Федоровна Закревская и грациозные сестры Шернваль – Аврора и Эмилия. Их окружение составляли молодые адъютанты губернатора Н.П. Путята, А.А. Муханов и сосланный поэт Евгений Баратынский, о покровительстве которому Закревского просили друзья.

В Финляндии Закревский проводил русификаторскую политику и основал первую церковь (Троицкую) в Хельсинки за свой счет. В Финляндии Закревский получил графский титул как граф Великого княжества Финляндии.

С 19 апреля 1828 г., Закревский, оставаясь генерал-губернатором Финляндии, стал министром внутренних дел России, установив в министерстве железную дисциплину; не было ничего, что бы Закревский не регламентировал, — он определил даже форму чиновничьих перьев. Однако в те годы он пользовался репутацией разумного, дельного и обходительного человека.

С 1828 по 1831 гг. Арсений Андреевич Закревский исполнял обязанности председателя Сибирского комитета. В 1830-1831 гг. он был назначен руководить ликвидацией холерной эпидемии на юге России. Деятельность его была неудачная и в октябре 1831 г. он подал в отставку, которая была удовлетворена Николаем I.

Поселившись в своем имении Ивановское на территории современного Подольска, А.А. Закревский на протяжении ряда лет занимался улучшениями по хозяйству и перестройками. В гости к супругам Закревским, по воспоминаниям современников, в 1830-е гг. съезжалась вся Москва.

В мае 1848 г. император Николай I, напуганный революционной волной в Европе, вызвал Закревского из отставки и назначил его военным генерал-губернатором. Эту должность он занял в возрасте 65-ти лет и в течение почти 11 лет нагонял страх на москвичей превышением власти и подозрительностью ко всем инакомыслящим. В своем желании навести строгий порядок, он возражал и против полезных реформ, в частности — противодействовал инициативам доктора Ф.П. Гааза в области попечительства тюрем и медицинских проблем арестантов. В прогрессивных кругах Закревский получил репутацию закоренелого реакционера. В Москве за ним закрепились прозвища Arsenic I и Чурбан-паша. Однако, именно Закревский закончил строительство храма Христа Спасителя, при нем появилась Николаевская железная дорога.

В апреле 1859 г. Александр II отправил Закревского в отставку из-за скандала, вспыхнувшего вокруг имени его дочери, Лидии Нессельроде: она во второй раз вышла замуж, не разведясь с первым мужем, Дмитрием Карловичем Нессельроде. Ради счастья любимой дочери Закревский составил подложный документ, что его дочь – вдова. Лидия Арсеньевна Закревская – единственная дочь, и это был несчастливый брак по расчету. Лидия бежит от мужа, переживает романтические приключения, в частности, у нее был парижский период, когда она был любовницей Александра Дюма-младшего, говорят, что “Дама с камелиями” списана с Лидии Арсеньевны Нессельроде. Потом это увлечение заканчивается, и она встречает человека своей жизни, князя Друцкого-Соколинского. Они хотят обвенчаться. Но она не развелась со своим первым мужем и, ради счастья дочери, министр Российской империи, генерал-губернатор пишет записку, что муж, Нессельроде, скончался заграницей при обстоятельствах сложных, поэтому невозможно вовремя предоставить справки о его смерти. С этой запиской и прочими документами Лидия с ее женихом отправляются в церковь и их венчают. Когда все это вскрылось, то со священника был снят сан, иеродьякона, который был в монашеском сане, сослали в отдаленный монастырь…

В 1861 г. Закревский уехал Италию, где провел остаток своих дней в семье дочери. Скончался от разрыва аорты 11 (23) января 1865 г. и был похоронен в усадебной церкви, принадлежащей его имению Гальчето.

В связи с продажей имения, в 1925 г. останки были перенесены в могилу на городском кладбище Монтемурло, но из-за отсутствия ухода, вновь эксгумированы и помещены в общую костницу.

Известно, что Закревские в Италии поддерживали отношения с Демидовыми как со старыми друзьями, но в целом они, отстранялись от русской Флоренции. С Демидовыми Закревский был хорошо знаком, в 1840 г. он и П.Д. Дурново даже вошли в состав опекунского совета, созданного после смерти Павла Николаевича Демидова. С графом Закревским у Авроры и Анатолия Николаевича поначалу отношения не выстраивались. Он настаивал на личном участии в управлении заводами, против чего категорически возражал Анатолий Николаевич. Кроме того, считалось, что Закревский был влюблен в Аврору и периодически оказывал ей знаки внимания, которые трудно было назвать двусмысленными. Ситуация усугублялась еще и тем, что первый жених Авроры Карловны — Александр Муханов — когда-то был адъютантом у Закревского, а Закревский на похоронах Муханова поклялся родственникам усопшего всячески оберегать Аврору. Слухи о поведении Закревского дошли до императрицы, а через нее и до ее супруга, и после разговора с императором Арсений Андреевич поубавил пыл и рвение, стал относиться к должности опекуна формально.

Сейчас в имении Гальчето, как называется эта местность под Флоренцией, проживает итальянец, который с необыкновенным пиететом относится к Закревским, он установил мемориальные доски на итальянском и русском языках на въезде в свое нынешнее имение.

Павел Николаевич Демидов и граф Закревский

22 августа 1831 г. собравшиеся в Курске по случаю очередной годовщины коронации Николая I предводители уездного дворянства и отдельные дворяне выступили с инициативой формирования из помещичьих крестьян казачьего полка для участия в подавлении Польского восстания. Губернский предводитель официально обратился к Павлу Николаевичу Демидову, исполняющему обязанности Курского губернатора, прося его “о исходатайствовании высочайшего соизволения на сформирование казачьего полка из отдаваемых добровольно дворянством из крестьян своих людей, с предоставлением полку сему названия: “полк верных курчан” и мундиров казачьей формы, т.е. полукафтанье голубое по цвету поля герба курского…” Дворяне надеялись, что удастся добиться разрешения императора сформировать и офицерский корпус полка из дворян Курской губернии, находящихся в отставке, после чего полк сможет присоединиться к действующей армии, “дабы соделаться участниками в поражении изменников и прославить руское Дворянство, готовое умереть за царя”.

Павел Демидов с воодушевлением поддержал патриотический почин дворян возглавляемой им губернии и для начала пожертвовал на обмундирование для полка 25 тысяч рублей. После этого он развернул бурную деятельность, чтобы, с одной стороны, привлечь к движению как можно больше дворян, а с другой – заручиться разрешением властей на формирование курского полка. С этой целью им были написаны два письма: императрице Александре Федоровне и министру внутренних дел графу А.А. Закревскому.

В письме императрице Демидов просил ее ходатайствовать перед императором о разрешении сформировать курский полк. Письмо это П.Н. Демидов приложил к другому, адресованному его непосредственному начальнику, графу А.А. Закревскому, в котором он просил министра, если инициатива курского дворянства и его собственное послание императрице будут им одобрены, содействовать получению разрешения на формирование полка.

Многие дворяне горячо откликнулись на призыв инициаторов движения, но проект так и не был реализован. Причины этого изложены в письме графа А.А. Закревского П.Н. Демидову, датированном 10 октября 1831 г. Оговариваясь, что он очень высоко ценит патриотическую инициативу курских дворян и был бы готов ходатайствовать в этом деле перед императором, министр указывает на препятствия, делающие положительное решение вопроса невозможным: “… во-первых, что война с мятежниками Царства Польского уже прекратилась, о чем объявлено всенародно Высочайшим Манифестом 6-го сего октября; во-вторых, что предположение о сформировании полка, если бы оное сделано было и во время самой войны, требовало бы и тогда положительнейших и прочнейших мер; ибо из доставленного вами приговора гг. предводителей и некоторых случившихся в Курске дворян, видно, что по сему приговору на пожертвование людьми в казаки, подписались дворян 13-ть человек, дающих 21 казака, да 7 человек объявили желание дать 13 казаков; о прочих же дворянах имеется в виду один только отзыв курского губернского предводителя дворянства о том, что они согласны на сформирование казачьего полка; но сего недостаточно, ибо по существующим на счет добровольных пожертвований правилам, должно быть на оные согласие письменное каждого дворянина, особенно же в таком подвиге, как сформирование казачьего полка, на который потребны конечно знатные издержки; и в-третьих должно полагать, что сформирование предназначаемого полка, при производстве настоящего рекрутского набора, может быть сопряжено с большими затруднениями”.

При этом письме министр переслал обратно курскому губернатору его послание императрице, которое так и не было передано им по назначению. На этом дело и закончилось. В дальнейшем патриотические порывы П.Н. Демидова выражались в основном в актах благотворительности.

Каменская Мария Федоровна

Родилась 03.10.1817 г. Дочь вице-президента Академии художеств графа Федора Петровича Толстого от первого брака с Анной Федоровной Дудиной (1792-1835). Троюродная сестра Л. Н. Толстого. Получила прекрасное домашнее образование.

Автор стихотворений, пьес, прозаических сочинений. Участвовала в детских и народных журналах («Лучи», «Народное чтение»), писала комедии («Волос долог; ум короток», «Старина»), драму, «Лиза Фомина», роман «Непетый» (1860), переделанный потом под заглавием: «Своя рубашка ближе к телу» («Живописное обозрение», 1880).

Наиболее любопытны воспоминания Каменской, касающиеся преимущественно литературных кружков начала XIX века; они написаны правдиво и талантливо. 

В 1894 г. в «Историческом вестнике» (1-10, 12) вышли ее воспоминания, над которыми она работала много лет. В них рассказывается о семействе отца автора, в том числе братьев, сестер и ближайших родственников графа Федора Петровича. Оцененные прессой как «наиболее интересные материалы по части мемуаров, помещаемых в последнее время в наших исторических журналах», они вызвали интерес и у обычных читателей, и у специалистов по истории России первой половины XIX века — историков, искусствоведов, филологов. И вскоре с их легкой руки многие эпизоды и факты из «Воспоминаний» стали кочевать из работы в работу без всяких ссылок на первоисточник.

Скончалась 22.07.1898 г., похоронена на Смоленском кладбище.

Предлагаем ознакомиться с фрагментом, который описывает один вечер из жизни Авроры Карловны Демидовой в 1836 г. Каменская ошибается в имени мужа Авроры, но надеемся, что все остальные факты передает достоверно.  


М. Ф. Каменская и ее «Воспоминания»:

… В назначенный для бала день m-r Heliot должен был, как говорили, начать причесывать дам с девяти часов утра, потому что до пяти часов, когда он должен был причесать государыню, у него не хватило бы времени причесать чуть не четверть Петербурга, которая собралась ехать на бал Юсупова.

…Чтобы поспеть приехать на бал к началу, мы должны были тронуться с места очень рано, и хотя от дома Закревских, против Исаакиевского собора, до дома Юсуповых на Мойке было рукой подать, но мы тащились туда чуть не целую вечность, потому что парадные кареты гостей, запряженные все четверками на вынос, должны были подвигаться в линию шаг за шагом, не опережая друг друга, так что до иллюминованного дома мы доползли только к шести часам. Войдя в швейцарскую, которая была превращена в какой-то волшебный сад, мы поднялись по обитой красным сукном лестнице, по обеим сторонам которой, на каждой ступеньке, стояло по лакею в каких-то необыкновенно богатых ливреях. Бал уже начался. В бальной зале гремела музыка. Когда мы вошли, ее величество уже танцевала французскую кадриль. Недаром весь Петербург приходил в восторг от ее манеры танцевать и от ее грации.

Императрица Александра Феодоровна танцевала как-то совсем особенно: ни одного pas, ни одного прыжка или неровного движения у нее нельзя было заметить. Все говорили, что она скользила по паркету, как плавает в небе облачко, гонимое легким ветерком.

Хозяйка дома, красавица Зинаида Ивановна Юсупова совсем не танцевала на своем бале, потому что в начале зимы этого года, катаясь с кем-то с ледяной горы, сильно зашибла себе ногу, прихрамывала и, не опираясь на костыль, даже ходить не могла.

…Надобно сказать правду, что вообще этот бал изобиловал красотою женских лиц и богатством туалетов. Не говорю уже о патентованной красавице графине Завадовской, рожденной Влодек, которая, как всегда, убивала всех своею царственной, холодной красотою, но и, кроме нее, было много прелестных женщин, и между ними выдавалась миловидностью и красотою жена Анатолия Демидова, графа Сан-Донато, тоже прославленная в Петербурге красавицей, Аврора Демидова, рожденная Шернваль. На этом бале она обратила на себя внимание всех оригинальностью своего наряда: неизвестно почему, вероятно, par esprit de contredictio, при ее баснословном богатстве, она явилась, на этот блистательный бал в самом простеньком белом, креповом платьице, без всяких украшений и только на шею повесила себе на тоненькой черной бархатке (à l’enfant) бриллиантовый крест всего из пяти камней. По поводу этого креста тут же на бале ходил анекдот: рассказывали, что государь Николай Павлович, взглянув на ее простенький костюм, со смехом сказал ей:

— Aurore, comme c’est simple, et comme cela coute peu! (Аврора, как это просто и как это стоит дешево!)

Слова государя повторялись во всех углах, и мне очень было жаль, что я не могла рассмотреть поближе этого креста. Спасибо одному балагуру старичку, который — прояснил мне смысл слов Николая Павловича:

— Крестик простенький, графинюшка! Всего в пять камушков, солитер посредине, да такие же четыре груши. Только эти камушки такие, что на каждый из них можно купить большущий каменный дом. Ну, сами посудите, барышня, — хихикая, добавил шутник, — пять таких домов, ведь это целый квартал, и висит на шее у одной женщины. Как же не удивиться, хоть бы самому императору!

После папенька сказал мне, что этот крест считается одною из редкостей между демидовскими сокровищами…

Карамзин Александр Николаевич

Супруги Карамзины

Судьба потомков великих личностей не часто вызывает интерес у исследователей. Это коснулось и сыновей прославленного историка и писателя Николая Михайловича Карамзина. И если жизнь Андрея Карамзина, его судьба и роль в истории изучена достаточно подробно, то имя его брата, Александра, известно совсем немногим.

Александр Карамзин родился 31 декабря 1815 г. в семье Николая Михайловича Карамзина и его супруги Екатерины Андреевны. Главным юношеским увлечением Александра стала литература, любовь к которой он унаследовал от знаменитого отца и светского общества столичного салона его матери.

Салон Карамзиных был особым местом в культурной жизни столицы. Простое и душевное обхождение, неизменное гостеприимство привлекали туда множество гостей, большинство из которых имело отношение к литературе. Уже в восьмилетнем возрасте Александр написал сказку, которую В.А. Жуковский даже решил напечатать, придав ей шуточную важность и сохранив все особенности детского правописания.

После учебы в Дерптском университете на отделении права Александр Карамзин пошел в военную службу поручиком лейб-гвардии Конной артиллерии, но своего страстного увлечения литературой не оставил. Уже со второй половины 1830-х гг. Александр Карамзин пытался войти в большую литературу как поэт. В этом ему помогали известные в литературных кругах друзья – Жуковский, Одоевский, Плетнев, Краевский. И хотя его повесть «Борис Ульин», вышедшая в 1839 г., была встречена восторженной рецензией в журнале «Отечественные записки», впоследствии эта рецензия вызвала в ответ полную сарказма разгромную критику В.Г. Белинского в «Московском наблюдателе». Белинский писал о поэме Карамзина как о «жалком произведении, обличающем в авторе его образцовую бездарность». Несмотря на незаслуженную резкость, Белинский оказался прав в обличении слабого литературного дарования Александра Николаевича. Впоследствии, тому так и не удалось создать хоть сколько-нибудь значимого литературного произведения.

И все же Александр Карамзин известен литературоведам, прежде всего, как друг А.С. Пушкина. «Плачь, мое бедное отечество! Не скоро родишь ты такого сына!» – так он писал Александр Карамзин брату Андрею о гибели великого русского поэта.

Считается, что именно гибель Пушкина стала поворотным событием в жизни Александра Карамзина. Молодой, веселый, остроумный офицер, занимавший в петербургском обществе блестящее положение, Александр Карамзин впал в глубочайшую депрессию и вскоре решил покинуть высший свет и уехать в свое родовое имение в Нижегородской губернии.

Это желание поначалу никто не воспринимал всерьез. Но намерения своего Александр не оставил. В начале 1840-х гг. он уехал с доктором, прислугой и садовником в родительское имение рядом с селом Большой Макателем, в местности, названной Рогожка. Свое название эта местность получила по старинному ремеслу крестьян, которые драли лыко в местных липовых оврагах и плели рогожи. Но в имении жизнь оказалась очень далекой от умиротворения и покоя. Страшная нищета крестьян, высокая смертность среди женщин и детей поразила Александра Карамзина. Литературным выражением его негодования стал рассказ «Небесный Бог», в котором он описал страшную действительность крестьянской жизни.

В своем имении Александр Карамзин развернул широкие преобразования. Чтобы обеспечить крестьян работой, было начато активное строительство. Со временем был построен небольшой деревянный господский дом с каретным сараем, конюшней, флигелем и оранжереей, деревянный скотный двор, деревянный сырный завод, а также каменный винокуренный завод. Кроме всего прочего, Александр подрядил крестьян на создание в усадьбе большого парка с каскадом прудов. Крестьяне укрепили овраги, строили плотины, сажали деревья, разбивали лужайки.

Немаловажно было и развитие медицины и образования в имении. Александр Карамзин за свой счет начал бороться со смертностью и эпидемиями среди простого люда. Им была построена больница с родильным отделением для крестьян, обучены повивальные бабки и оспопрививатели, развита сеть фельдшерских пунктов. Параллельно с этим, открывались школы, а наиболее способные ученики отправлялись учиться медицине в Нижний Новгород.

В 1850 г. в имении появилась хозяйка. Александр Николаевич женился на фрейлине царского двора княжне Наталье Васильевне Оболенской и привез свою супругу в имение Макателемы. Так в жизни Александра Николаевича Карамзина появилась верная спутница и подруга, которая поддерживала все начинания своего мужа на протяжении всей его жизни.

В середине XIX века в окрестностях имения было найдено железо. Эта местность являлась северо-восточной зоной огромного месторождения железной руды в средней полосе России, которая получила в XX веке известность (по своему западному окончанию) как Курская магнитная аномалия. Местная руда содержала 52% железа, а громадные леса могли служить материалом для топлива завода. Пробная плавка показала, что руда пригодна к промышленной переработке и выплавке чугуна. Было решено строить завод.

В 1852 г. Александр Карамзин подал в Горное Правление прошение на постройку завода «с одной плавильной печью для выплавки чугуна» на что получил положительный ответ. Большую помощь в получении этого разрешения оказал своему брату Андрей Карамзин, супруг Авроры Демидовой. Андрей Николаевич в это время занимал должность Управляющего Нижнетагильским горнозаводским округом. Узнав о больших залежах железной руды в своем родовом имении в Рогожке, он заинтересовался этим вопросом и прислал младшему брату с Урала специалистов. Кроме того, сам Александр Николаевич состоял в личной переписке со служащими Санкт-Петербургской и Нижнетагильской заводских контор Заводов господ Демидовых.

Так, в своем письме от 7 мая 1853 г. Карлу Карловичу Беккеру, инспектору по технической части железного производства и по части всех пиротехнических и механических устройств Нижнетагильских заводов, Александр Николаевич пишет:

«Милостивый Государь Карл Карлович!

С прискорбием узнав о кончине доброго нашего Антона Ивановича, обращаюсь теперь к Вам с просьбой, если возможно, прислать ко мне для управления моей машиной хорошего машиниста. Жалованья думаю ему положить 200 рублей серебром. Мне кажется, что всего лучше его отправить с караваном до Перми, а оттуда с пароходом до Нижнего. – Здесь я не мог достать хорошего машиниста, но помощника можно иметь из здешних. – Во всяком случае, сделайте одолжение, уведомите меня поскорее, можете ли Вы меня этим одолжить или нет, и если можете, то когда ожидать машиниста.

Желаю Вам всего лучшего. Остаюсь Весь Ваш А. Карамзин».

В результате просьба Александра Николаевича была удовлетворена. Одним из специалистов, отправленных на строительство нового завода, стал Федор Петрович Шорин – человек с великолепным образованием, полученным в Швеции и Франции. Именно Федор Петрович возглавил строительство завода Карамзиных и был первым его управителем.

Завод строился около года в 15 км от имения Карамзина на берегу реки Умочь. Строительство производилось за счет приданого жены Карамзина – Натальи, поэтому в ее честь Александр Николаевич и назвал завод – Ташинским. Первую плавку чугуна Ташинский завод дал 30 июля 1853 г. Там производилось чугунное литье: сковороды, печные приборы, выполнялись заказы на отливки узорчатых надгробий, оград, изделий для лестниц и т.п. Продукция завода была очень хорошего качества, и товар имел спрос. Постепенно нищая некогда Рогожка стала процветающим хозяйством.

В 1853 г. Александр Карамзин, как и его брат Андрей, не мог находиться в стороне от событий Крымской войны. Он ушел добровольцем в народное ополчение.

Его жена – Наталья Васильевна поддержала супруга и стала сестрой милосердия. И после войны, Карамзины помогали пострадавшим в бою. Они основали палату хроников для солдат-инвалидов у себя в усадьбе, где безвозмездно оказывали помощь раненым. Была открыта еще одна лечебница, и в распоряжение больных был предоставлен весь усадебный парк. Больница Карамзиных славилась на многие десятки верст вокруг своим благоустройством и врачами. Кроме того, Карамзины содержали в своем имении приют для крестьянских детей и богадельню для инвалидов войны.

Много лет Александра Карамзина избирали предводителем уездного дворянства, хотя он и славился своими либеральными идеями. К примеру, еще до отмены крепостного права он освободил своих крестьян. До конца жизни Карамзина земство избирало его попечителем уездных учреждений.

Скончался Александр Карамзин в своем имении 9 июля 1888 г. от инсульта. Спустя 4 года умерла и Наталья Васильевна Карамзина. Супруги были захоронены в фамильном склепе в основанной ими больнице, однако в сентябре 2001 г. произошло перезахоронение четы Карамзиных. Они нашли свое последнее пристанище на берегу пруда их родовой усадьбы под сенью посаженных ими дубов.

Киселев Николай Дмитриевич

Киселев Николай Дмитриевич (рисунок Пушкина А.С.)

Родился 24.04.1802 г. Младший сын Дмитрия Ивановича Киселева (1761-1820), помощника управляющего Московской оружейной палатой, от брака с Прасковьей, дочерью князя П.В. Урусова, известного основанием Большого театра. Семейство Киселевых принадлежало к высшему московскому кругу, было в дружеских отношениях с графом Ф.В. Ростопчиным. Дом Киселевых на Тверской посещал Н.М. Карамзин. Значительную роль в воспитании детей играла мать, которая «составляла связь, узел семейный», привила детям чувство справедливости, ответственности и большое трудолюбие.

Николай получил домашнее воспитание при помощи гувернера-француза. Поступил в Дерптский университет, где его товарищем был поэт Языков. В 1823 г. окончил курс со степенью кандидата. Блестящие служебные успехи старшего брата облегчили Николаю Дмитриевичу карьеру. В январе 1824 г. он поступил на службу в министерство иностранных дел и через два года был отправлен в Персию с князем Меншиковым. В это время он считался завидным женихом. Анна Оленина, в которую тогда был влюблен Пушкин, писала в дневнике, что только и ждет предложения от Киселева, чтобы его принять.

Николай Киселев познакомился с Пушкиным, по всей видимости, в Москве, но по-настоящему сблизился с ним весной 1828 г. в Петербурге, куда он приехал после второй своей поездки в Персию. Николай Киселев обладал не только живым и общительным характером и приятной наружностью, но и скромностью, тактом и очевидной порядочностью при обаянии светского образованного человека, делавшими его общество привлекательным для Мицкевича, Пушкина, Грибоедова, Вяземского, в чей тесный дружеский круг он был принят как равный. Любопытен один из рассказов Н.Д. Киселева, записанный с его слов А.О. Смирновой: “Я лишь раз был в Царском Селе и ничего не видел. Я был слишком беден, чтобы позволить себе прогулку в экипаже, и я пришел туда пешком с Пушкиным, который такой же прекрасный “capitaine d’infanterie”, как и я”. Об участии Н.Д. Киселева в увеселительной поездке морем в Кронштадт 25 мая вместе с Олениными, Пушкиным, Грибоедовым, Шиллингом говорится в письме П.А. Вяземского к жене от 26 мая 1828 г.

Вспоминая о своем поступлении на службу в Министерство иностранных дел, Н.Д. Киселев позднее писал: «Мой брат рекомендовал меня графу Нессельроде. Грибоедов был другом нашего дома, он хотел увезти меня с собой в Персию, но граф Нессельроде велел взять ему Мальцева и сказал: я берегу маленького Киселева для большого посольства в Париже или Риме, он в совершенстве знает французский язык. У него есть такт, у него приятный характер и он всюду сумеет приобрести друзей». Опытный дипломат обладал необычайным даром предвиденья в отношении своего протеже, которому придется сыграть ведущие роли не только на дипломатическом поприще, но при проведении крупных межгосударственных финансовых операций.

14 июня 1828 г. Николай Дмитриевич Киселев покинул Петербург. Его назначили третьим секретарем русского посольства в Париже, но при этом разрешили ехать в Карлсбад для лечения водами. Из Карлсбада ему надлежало отправиться сначала в Вену, а потом на театр военных действий русской армии в Турцию, к министру иностранных дел графу Нессельроде. Путь его лежал через Дерпт, где все еще жил так и не окончивший университета Языков, и Пушкин отправил ему с Киселевым шутливое стихотворное послание (“К тебе сбирался я давно…”), где упомянуто и имя Николая Киселева.

В 1829 г. Киселев был назначен секретарем при посольстве в Париже, где состоял до 1837 г.; в 1834 г. получил звание камергера. В 1837 г. Николай Дмитриевич был назначен советником посольства в Лондоне, где исполнял должность поверенного в делах в Великобритании.

Именно к этому периоду относится описание внешности Н.Д. Киселева, приведенное в «Воспоминаниях» О.А. Смирновой-Россет в главе, посвященной молодому дипломату: «Он был среднего роста, у него были красивые черные волосы, тщательно расчесанные бакенбарды, окаймляли овал лица, глаза его ласково улыбались… Он всегда был одет в черное… Черный галстук, никогда никаких украшений, только перламутровые запонки на рубашке и две очень простые, золотые на рукавах», что, несомненно, говорит об элегантности, светскости Киселева, которая выгодно выделяла и весьма положительно его характеризовала в глазах руководящих деятелей иностранных государств, с которыми ему пришлось иметь дело на протяжении своей дипломатической карьеры.

В 1840 г. Н.Д. Киселев был переведен советником в Париж и в следующем году получил чин действительного статского советника. После отъезда посла П.П. Палена в отпуск – временный поверенный, затем до 1851 г. поверенный в делах во Франции. В 1851 г. был пожалован в тайные советники. В 1844 г. стал предметом увлечения А.О. Смирновой, жившей тогда в Париже. Если верить Анне Олениной, «это была самая нежная привязанность иронической Смирновой (Россет) за всю ее жизнь».

Жизнь Николая Дмитриевича Киселева в этот период ничем не отличалась от образа поведения других иностранных дипломатов. Бесчисленная череда приемов, посещение оперы, спектаклей, светских салонов и вечеров. В Париже с ним неоднократно встречалась и Аврора Карловна. Основная доля информации добывалась в ходе приватного общения при посещении разного рода гостиных и закрытых светских раутов. В частности, этим славился салон княгини Ливен, урожденной Бенкендорф, которую связывали долгие близкие отношения с министром иностранных дел Франции Ф. Гизо.

Как правило, сотрудники посольства Российской Империи, расположенного в то время на Вандомской площади в доме 12, проживали на территории дипломатического представительства, но не Киселев. Весьма интересное упоминание есть в мемуарах его современника – атташе посольства Австро-Венгрии в Париже Родольфа Аппони: «…с большим удовольствием я еще раз посетил великолепные апартаменты Киселева, расположенные по адресу ул. Фобур Сент-Онорэ, д. 33-б: красивые просторные богато меблированные комнаты, согретые теплом хорошо устроенного отопления. Дом, в котором проживал Киселев, был окружен просторными зелеными полянами с очаровательным видом на прекрасный парк, который заканчивался на Елисейских полях. Все вокруг мне казалось совершенством…». Кулинарные изыски его повара и роскошь обедов были широко известны в высших кругах парижского общества. Недаром в изданную в Париже книгу классической кухни был включен рецепт весеннего супа «а ля Киселев».

В период дипломатической подготовки Крымской войны Киселев поддерживал Николая I в его мнении о благожелательном отношении Франции к России и о невозможности франко-английского союза, однако был не в силах привлечь Наполеона III на сторону России. Натянутые отношения между Россией и Францией заставили его покинуть пост. Вручив 23 января 1854 г. министру иностранных дел ноту о прекращении дипломатических сношений между Россией и Францией, Николай Дмитриевич выехал в Германию.

Неуспех Киселева в Париже вызвал против него неудовольствие, которое, впрочем, продолжалось недолго, и уже 8 июня 1855 г. он был вновь отправлен чрезвычайным посланником и полномочным министром к дворам римскому и тосканскому; на этом посту он оставался до 1864 г., когда был назначен представителем России при короле объединенной Италии; последний пост Киселев занимал до самой своей смерти, продолжая пользоваться полным расположением Александра II. т. По воспоминаниям современников, он по-прежнему вел образ жизни блестящего дипломата, возможно, несколько разочарованного ошибками в дипломатической карьере, но отнюдь не утратившего вкус к жизни и земным удовольствиям, которым он посвящал большую часть своего времени.

10 ноября 1863 г. в Париже престарелый Киселев, всю жизнь слывший донжуаном, наконец, связал себя узами брака. Его избранницей стала графиня Франческа Торлония (1830-1902), урожденная княжна Русполи, вдова Джованни Торлонии, герцога ди Поли и ли Гваданьоло. По словам современницы, донна Франческа была красавицей, ее классические черты и высокий прямой стан так и просились под резец скульптора, чтобы запечатлеться в мраморе.

Скончался Киселев от «разложения крови» 29 ноября 1869 г. во Флоренции. Похоронен в московском Донском монастыре рядом с братом Павлом. Детей он не имел, но среди его племянников были влиятельные при Александре II деятели Дмитрий, Николай и Владимир Милютины.

Клейнмихель Петр Андреевич

Родился 11.12.1789 г. в Санкт-Петербурге в немецкой дворянской семье. Фамилия досталась от прадеда: за великанский рост того прозвали Маленький (klein) Михель. Последующие поколения Клейнмихелей обосновались в России. Дед и отец Клейнмихеля служили в армии и при дворе, так что будущее отпрыска обрусевших немцев было обеспечено. Начал службу в гвардии, в 1812 г. был назначен адъютантом к А.А. Аракчееву, при котором выдвинулся и в 1819 г. получил высокую должность начальника штаба поселенных войск. При нем возникла практика выплаты жалованья служащим неофициальным («серым») порядком. Например, архитектору в военных поселениях могли предложить получать «2000 рублей ассиг. явно, а 1000 инкогнито» при общем заработке 3000 руб. ассигнациями в год.

В 1826 г. был членом комитета по составлению устава пехотной службы, а в 1837 г. участвовал в особой комиссии по перестройке Зимнего дворца после пожара.

С апреля 1842 г. член Государственного Совета, сенатор. В начале 1842 г. Клейнмихель, произведенный годом ранее (16.04.1841) в генералы от инфантерии, исполнял должность военного министра, а с 11 августа 1842 г. назначен главноуправляющим путями сообщений и публичными зданиями и оставался в этой должности до октября 1855 г. За время управления Клейнмихелем этим ведомством окончен постоянный мост через Неву, сооружен Николаевский цепной мост через Днепр в Киеве, выстроено здание нового Эрмитажа, проведена Николаевская железная дорога и прочее. В целом казенные постройки во времена Клейнмихеля возводились быстрее, чем ранее, однако возведение храма Христа Спасителя и Исаакиевского собора затянулось на долгие годы.

У Клейнмихеля была устойчивая репутация казнокрада и льстеца. Он стремился предоставить исключительное право постройки в России железных дорог министерству путей сообщения, не допуская к этому частные компании. По словам недоброжелателей, делалось это с целью создания дополнительных препятствий для постройки железных дорог в России вообще. Клейнмихель постоянно доказывал императору, что России железные дороги были вовсе не нужны.

В общем и целом, те постройки, которые курировались Клейнмихелем, возводились относительно быстро, но обходились казне крайне дорого — подряды давались родственникам либо заинтересованным лицам на выгодных Клейнмихелю, но не выгодных правительству условиях. Например, подряд на поддержание в порядке тракта Москва-Петербург был отдан родственнику Клейнмихеля, при этом современники отмечали, что нередки случаи, когда из-за неухоженных дорог и огромных ям опрокидываются дилижансы.

Надо отдать справедливость Клейнмихелю, что он заботился об истреблении взяток, но только на свой манер. «Я затеваю большое дело, — говорил он, — пишу самый подробный строительный устав, там все будет. Какая бы ни была постройка, о каждой будет особая глава с инструкциями и чертежами — и потом общее оглавление. Например, нужен мост 5 сажен ширины, 15 сажен длины. Ищи в оглавлении: Мост, потом: такой-то длины и ширины, страница такая-то, а тут все и есть, как и что. Когда этот труд будет готов — прогоню всех каналий-инженеров».

Чрезвычайную энергию, решительность и твердость отмечали даже его недоброжелатели. Чиновник обожал писать детальнейшие инструкции, очень аккуратно оформленные и не оставляющие простора для толкования. Того же самого он добивался от подчиненных.

Постройки Клейнмихеля сопровождались большим количеством смертей среди рабочих, что вызывало к нему всеобщую ненависть. Нередки были бунты рабочих во время постройки железной дороги Петербург-Москва. Граф был «ославлен» поэтом Николаем Некрасовым в стихотворении «Железная дорога», где отмечается, что Николаевскую железную дорогу построил не «граф Петр Андреич Клейнмихель», а русский народ.

Для Николая и всей России эта стройка была важна и из соображений экономической пользы, и в рамках военной стратегии, и как элемент престижа, поэтому успешному завершению работ придавалось огромное значение. Главноуправляющий посещал стройку только дважды в год, зато в самые острые моменты — весной и осенью, когда распутица предельно осложняет все работы. В ходе строительства постоянно выявлялись неожиданные проблемы. Оказывалось, что не учтены то особенности рельефа, то положение деревень и городов, то маршруты шоссейных дорог, то не хватает необходимых инструментов, то недостает стройматериалов. Клейнмихель, однако, фанатично разгребал вал крупных и мелких проблем — что-что, а заставлять людей работать на выполнение общей задачи он умел.  В 1846 г. ввели в строй завод по производству железнодорожного оборудования, а перегоны один за другим вступали в строй. 1 ноября 1851 г. Петр Клейнмихель мог поздравить себя с выполнением главного дела жизни: железная дорога заработала. Человек, не собиравшийся строить дороги, противник “чугунок”, волею судьбы добился триумфа именно как администратор при строительстве железной дороги.

Однако над головой чиновника уже сгущались тучи. Неуживчивый характер сделал Клейнмихеля предметом массовой нелюбви, даже ненависти. В 1855 г. после смерти Николая I Александр II отрешил Клейнмихеля от должности, оставив почетный, но в действительности малозначительный чин члена Государственного совета. Делами этого учреждения стареющий чиновник практически не занимался.

В 1869 г. Клейнмихель тихо умер от воспаления легких. “Крутобыстрый граф” остался в людской памяти одиозным персонажем, но мало кто мог похвастаться таким серьезным наследием, воплощенным по всей стране в камне и металле. Петру Андреевичу Клейнмихелю не ставили памятников, но памятниками ему стали мосты, шоссе и железные дороги по всей империи.

Первая жена (с 1816 г.) — Варвара Александровна Кокошкина (1798-1842), внучка горнозаводчика А.Ф. Турчанинова и сестра петербургского обер-полицмейстера С.А. Кокошкина. Вторая жена (с 1832 г.) — Клеопатра Петровна Ильинская (1811-1865), вдова штабс-ротмистра В.О. Хорвата; родственница фаворитки Николая I фрейлины В.А. Нелидовой. Считался «добрым мужем, нежным отцом и был очень кроток с личной прислугой». По воспоминаниям А.И. Дельвига, сама графиня была женщина умная, но в ней, при ее недостаточном образовании, видна была провинциалка, желающая выказать себя барыней большого света. За заслуги мужа 6 апреля 1835 г. графиня Клейнмихель получила ордена св. Екатерины (малого креста), а в августе 1851 г. была пожалована в статс-дамы. Состояла председательницей Патриотического общества. В одной из исторических миниатюр Валентин Пикуль утверждал, что, будучи адъютантом Аракчеева, ненавидевшего взяточников, Клейнмихель не брал взяток, однако «они поступали в кубышку через его жену — Клеопатру Петровну, даму чрезвычайно строгую». Была известна в высшем свете как усыновительница незаконнорожденных детей фавориток Николая I. Именно это обстоятельство, если верить злоязычным сплетням, служило причиной карьерного взлета П.А. Клейнмихеля. Всего в семье Клейнмихеля было восемь детей.

Клинковстрем Отто Вильгельм

Портрет барона Отто Вильгельма Клинковстрём, между 1839-1844 гг. Национальный музей Финляндии

Родился 10 декабря 1778 г. в Стокгольме. Отто Вильгельм фон Клинковстрем был сыном королевского камергера, а затем придворного маршала Тюре Леонарда Клинковстрема (1735-1821) и графини Хедвиги Элеоноры фон Ферзен (1753-1792). Службу начал в 1790 г. прапорщиком в полку Псиландерхельм, в 1795 г. стал лейтенантом готской гвардии, а в 1797 г. служил в корпусе гусар.

В 1805 и 1806 гг. он участвовал в войне против французской армии в шведской Померании. Во время русско-шведской войны (1808-1809) воевал, среди прочего, на Аландских островах. В 1809 г. был назначен главным адъютантом. В 1810 г. стал кавалером шведского Ордена Полярной звезды. Вышел в отставку в 1810 г. и женился на вдове английского офицера. Жил в Италии с 1810 по 1816 гг.

Затем переехал в Финляндию, где был возведен в бароны. В 1816 г. был удостоен звания камергера при Российском Императорском дворе. Клинковстрем был другом князя Александра Меншикова, занимавшего пост генерал-губернатора Финляндии с 1831 по 1855 гг., что значительно облегчило его переезд в Финляндию и продвижение по служебной лестнице.

В 1821 г. он был назначен Выборгским губернатором. Ушел в отставку в 1825 г. Был членом Императорского сената Финляндии и в 1828 г. стал кавалером российского ордена Святого Владимира 2-й степени. В 1830 г. был награжден русско-польским орденом Святого Станислава I степени. В 1835 г. ему было присвоено звание тайного советника. В 1836 г. он стал членом высшей императорской цензуры в Финляндии. В 1839 г. получил Российский орден Святой Анны I степени. В 1839 г. Клинковстрем был назначен генерал-лейтенантом финского инженерного корпуса.

Барон был центральной фигурой в хельсинкском обществе. Его салон был самым большим в городе. Аврора Карловна всегда была в нем желанной гостьей. Барон Клинковстрем был известным любителем искусства и благотворителем. Он собрал большую коллекцию произведений искусства, которую после его смерти приобрел российский наследник престола Александр. Картины напоминали коллекционеру о его собственных путешествиях. Художественная коллекция Клинковстрема начиналась с собрания нескольких унаследованных семейных портретов. После смерти Клинковстрема часть коллекции перешла к Финской художественной ассоциации, получившей официальный статус в 1868 г. Коллекция в настоящее время принадлежит Государственному художественному музею, а работы экспонируются в Художественном музее Синебрюхова в Хельсинки. Коллекция состоит из пейзажей, портретов, натюрмортов, интерьеров, мифологических и религиозных картин. Одна из самых значительных работ в коллекции — «Портрет молодой женщины » Лукаса Кранаха (1525). Другие известные работы включают интерьер церкви Дирка ван Делена (1642), Картинную галерею друзей Иеронима Франкена II и натюрморты Годфридта ван Бохаутта (1661). Коллекция преимущественно центральноевропейского происхождения. Скандинавские художники представлены Карлом Йоханом Фалькранцем, Пером Нордквистом и Александром Лореусом.

Клинковстрем владел поместьем Вуойоки в Эурайоки с 1816 по 1829 гг. и усадебным хозяйством Аньяла с 1843 по 1847 гг. Он построил неоготический дворец вдоль Элизабетинтори в Хельсинки с большим садом. После смерти Клинковстрема дворец был выкуплен государством, а в 1850 г. в него была передана Хельсинкская юнкардская школа, где финские унтер-офицеры и призывники, служившие в русской пехотной дивизии, обучались военным предметам и русскому языку. Бывшее здание дворца было снесено в начале 1880-х гг., когда на его месте построили казармы снайперского батальона Уусимаа.

Клинковстрем считался официальным противником улучшения положения финского языка. Его характеризуют следующие слова: «Он был и авантюристом, и великим сеньором, и недостойным негодяем, и придворным, а потому великим компаньоном и милым льстецом, красивым, чувственным и одухотворенным, — но совершенно нехарактерным и лишенным всякого понятия о целомудрии».

Котен Казимир Густавович (Евстафьевич)

Родился 29 мая 1807 г., происходил из шведского баронского рода Котен. Его братья — генерал-майор Евстафий Котен (Густав Густавович) и отставной генерал-майор Мориц-Фердинанд, отец Вазаского и Тавастгусского губернатора Г.-А.Ф. Котена.

Образование получил в университете Або и Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, из которой был выпущен 25 марта 1828 г. в лейб-гвардии Московский полк и сразу же принял участие в кампании против турок.

В 1831 г. принимал участие в кампании против восставших поляков, был награжден орденом Святой Анны 4-й степени и польским знаком отличия за военное достоинство (Virtuti Militari) 4-й степени.

С 1840 г. служил по армейской пехоте, состоял для особых поручений при финляндском генерал-губернаторе и был директором его канцелярии (утвержден в должности в 1843 г., 25 июня этого года произведен в коллежские советники). С 1844 г. исполнял обязанности главы Выборгской губернии, утвержден в губернаторской должности 2 апреля 1846 г. С 1845 по 1853 гг. являлся председателем комитета по строительству Сайменского канала. 6 декабря 1847 г. получил звание камергера, 8 апреля 1851 г. произведен в генерал-майоры. Был инспектором поселенных Финских стрелковых батальонов. 2 апреля 1853 г. вошел в Сенат Финляндии, где занимался церковными делами. 17 апреля 1855 г. зачислен в Свиту Его Величества.

В 1859 г. покинул сенат из-за разногласий, но 23 апреля 1861 г. был произведен в генерал-лейтенанты и вновь назначен сенатором от России, присутствовал во 2-м отделении 3-го департамента и в 1-м департаменте Правительствующего Сената. С 1869 г. исполнял обязанности вице-канцлера Александровского университета, с 1870 г. являлся председателем комитета по школьному образованию. Считал своей миссией включение русского языка как обязательной дисциплины в элементарных гимназиях, а также продвигал изучение других современных языков в финских школах. С 1865 по 1869 гг. был членом Попечительского совета заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге, попечителем исправительных заведений.

В 1873 г. отошел от дел, получил отставку и уехал в Мекленбург (Германия). Скончался в Шверине 25 ноября 1880 г.

От брака с Анной Шарлоттой Хаартман (1815-1849) имел одну дочь Альму-Марию-Александру (1841-1911). Она была привезена Авророй Карловной Карамзиной в Петербург и благодаря ее протекции назначена в 1860 г. фрейлиной к великой княгине Екатерине Михайловне. По отзыву современницы, красивая Альма фон Котен была грациозна и изящна, представляя собой поэтический тип героинь скандинавских легенд, очень культурная, взлелеянная баловством всех окружающих ее и безмерной любовью своего отца. Высокая, гибкая, белокурая, со свежим цветом лица, всегда безукоризненно одетая, вдумчивая, но без всякой страсти, она пленяла всех, кто с ней встречался. В 1862 г. в Ораниенбауме она познакомилась с другом герцога Мекленбурнского Хансом-Фридрихом фон Эртцен-Киттендорф (1816-1902), владельцем прекрасного имения Киттендорф. Он восхищался Альмой и всегда сопровождал ее, когда она ездила верхом, но она смотрела на него как на старика. Когда он попросил ее руки, она колебалась, но, тронутая его чувством и под влиянием отца, согласилась выйти за него замуж. Этот брак оказался очень счастливым. Муж сумел понять ее и устроить ее жизнь согласно ее вкусам, разнообразив ее поездками за границу и обществом интеллигентных лиц, которых он приглашал в свой замок.

Леузон Ле Дюк Луи-Антуан

Родился 10.12.1815 г. в Дижоне в семье слесаря. Изучал историю и литературу.

В 1842 г. Леузон Ле Дюк работал в Хельсинки в семье В.А. Мусина-Пушкина в качестве наставника его детей. В летние сезоны 1830-1840-х гг. представителей петербургского света влекло в Гельсингфорс, где они могли общаться с Авророй Демидовой и ее сестрой, графиней Мусиной-Пушкиной. Под вдохновением от петербургской салонной жизни Аврора вместе с сестрой ввела в Гельсингфорсе обычай держать салоны. Луи-Антуан, бывший гостем этих салонов, так описывал ее блестящие дарования: «Она приправляла наши беседы своим быстрым, чувствительным и острым умом».

Во время своей второй поездки в Финляндию и Россию в 1846 г. Леузон Ле Дюк получил от французского правительства в лице премьер-министра Франсуа Гизо задание найти порфир для саркофага Наполеона. Гроб Наполеона временно, до завершения строительства постоянной усыпальницы, в 1840 г. установили в часовне Святого Иеронима в Париже. Создание постоянной гробницы затянулось на 20 лет, т.к. автор проекта, архитектор Луи Висконти, предложил выполнить его из красного “античного” порфира, который покрывал останки римских императоров и считался “царским камнем”. Вот только с самим порфиром вышел конфуз — римские карьеры, где добывался легендарный античный порфир, были исчерпаны. И вот, как гром среди ясного неба, во Франции в 1846 г. выяснилось, что порфир есть в Российской империи: из Санкт-Петербурга в Париж неким инженером были отправлены образцы, очень обрадовавшие специалистов. Задача Луи-Антуана была непростая — воспользоваться случаем и провести операцию по поиску, организации покупки и транспортировке порфира в Париж. Об этой экспедиции, продолжавшейся целых три года, сам путешественник позже написал весьма подробно в одной из своих книг. Француз начал методично обследовать берега Онеги и реки Свирь, пока в старинном селе Шокша, где живут вепсы, не нашел шахту с неразработанным красным порфиром, гомогенность и цвет которого полностью отвечали всем требованиям. Оставалось приступить к добыче камня, но для этого требовалось получить разрешение российских властей, а потом договориться о его транспортировке во Францию. Обе задачи были весьма сложными. Но вдруг Николай I сделал очень неожиданный ход — весь мир облетела новость, что русские подарили Франции баснословно дорогой порфир на могилу Наполеона Бонапарта и даже не взяли пошлины за вывоз! По этому поводу молва приписывает Николаю I такую фразу: «Для любого захватчика в России земли под могилу всегда хватит, и камня на надгробие тоже…».

Леузон Ле Дюк также первым перевел  на французский язык «Калевалу» (финский национальный эпос). В этом переводе ему помогал его ученик на протяжении более 20 лет. Брандер «перевел прямо на латынь всю Калевалу, основу которой будет использовать автор Луи Леузон Ле Дюк для перевода на французский». Также Леузон Ле Дюк упоминает и своего другого ученика, Карла Густава Боргина (1823–1895), который тогда работал секретарем Финского литературного общества и переводчиком в Сенате. Что касается второго перевода, то автор приступил к нему по прибытии в Финляндию осенью 1950 г., отметив, что его первый перевод открыл французским читателям новый и совершенно неизвестный мир – мир фольклора.

Сочинения самого Леузон Ле Дюка разнообразны и многочисленны. По возвращении во Францию он напечатал записки о путешествии в Финляндию и осуществил несколько публикаций, в той или иной мере связанных с Россией. В 1853 г. вышла книга под названием «Этюды о России и Севере Европы». Среди литературного наследия Ле Дюка, насчитывающего более 30 сочинений разных жанров, есть и другие произведения на русскую тему. В 1853–1855 гг. в Париже вышло несколько его мемуарных книг «Наполеон на Севере. Россия. Швеция и Финляндия. Россия и Франция» (1853), «Современная Россия» (1853), «Россия и европейская цивилизация» (1854), «Балтика» (1855) и «Император Александр II. Личные воспоминания» (1855), повествующие о путешествиях писателя по странам Восточной Европы, о событиях и воспоминаниях, связанных с Крымской войной, наполеоновским походом 1812 г., о непростых взаимоотношениях в те времена между Россией, прибалтийскими странами, Швецией, Финляндией и Францией.

После «Калевалы» Ле Дюк обратился к переводу «Героя нашего времени» Лермонтова. Это второй (после перевода А.А. Столыпина) французский перевод лермонтовского романа, который вышел в 1845 г. под заглавием «Купальный сезон на Кавказе» («Une saison de bains au Caucase»). Ле Дюк не знал русского языка и в подстрочном переводе допустил множество пропусков, искажений и добавлений, а также произвел перестановку частей романа, кардинально изменив авторский замысел. Все это, безусловно, сделало его «интерпретацию» русского романа далекой от оригинала.

В 1857 г.  основал газету L’Observateur.

Умер в 1889 г. в Париже.

Ливен Дарья Христофоровна

Урожденная Катарина Александра Доротея фон Бенкендорф.

Родилась 17.12.1785 г. Происходила из дворянского рода Бенкендорфов. Дочь рижского военного губернатора генерала от инфантерии Х.И. Бенкендорфа, сестра шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа, с которым на протяжении многих лет состояла в переписке.

Мать Дарьи Христофоровны умерла в 1797 г. за границей, где находилась на лечении. Она страдала от ревматизма, от которого всю жизнь будет мучиться и ее дочь. Дарья и ее сестра Мария (1784-1841) остались на попечении императрицы Марии Федоровны. Несмотря на то, что они уже вышли из возраста, в котором девочек принимали в Смольный институт, императрица поместила их именно туда, и каждую неделю навещала сестер.

Дарья получила лучшее по тем временам образование, она умела говорить и читать на четырех языках, изучала музыку и танцы. В феврале 1800 г. Дарья и Мария закончили институт, и императрица занялась обустройством их личной жизни. Старшая из сестер Бенкендорф, Мария Христофоровна, вышла замуж за генерала И.Е. Шевича и была фрейлиной императрицы.

Дарья Христофоровна, еще в 1799 г. была пожалована во фрейлины. Императрица подыскала ей достойного жениха, выбор пал на графа Аракчеева. Дарья пришла в ужас от такого жениха, и императрица вскоре нашла другого кандидата. Им оказался любимец императора Павла I, военный министр, красавец, 26-летний граф Христофор Андреевич Ливен. Матери обоих молодоженов были приближенными фрейлинами и близкими подругами императрицы Марии Федоровны. Молодые люди понравились друг другу и 24 февраля 1800 г. поженились. Первые годы замужества Дарья Христофоровна жила беспечной жизнью в Петербурге. Она была повсюду, где была императорская семья. Пока муж делал военную карьеру, она вела веселую светскую жизнь, танцевала и флиртовала. У нее был роман с великим князем Константином Павловичем, одно время она увлекалась князем П.П. Долгоруким. Графа Ливена описывали ревнивым человеком, все эти вольности молодой жены не могли ему нравиться, но, как писал А.С. Пушкин:

Она меж делом и досугом

Открыла тайну, как супругом

Самодержавно управлять,

И все тогда пошло на стать.

В 1809 г. граф Ливен был назначен посланником в Берлин. В Берлине Дарья Христофоровна приобрела определенную известность как хозяйка литературно-политического салона. Все в Пруссии ей казалось мелким и скучным, она много времени посвящала воспитанию детей, сопровождала их в деревню, на море, на воды. Она надеялась, что их пребывание в Берлине будет недолгим. 30 июня 1812 г. Ливены покинули Берлин. Прожив несколько месяцев в Петербурге, в конце октября 1812 г. супруги Ливены отбыли к новому месту назначению графа в Лондон.

Графиня Ливен своими живыми манерами и широким кругом знакомств сделалась одной из законодательниц мод лондонского общества. Считается, что именно она познакомила англичан с вальсом. По окончании наполеоновских войн она сопровождала супруга на Венский конгресс, где соперничала за звание «первой дамы» с герцогиней Саган и княгиней Багратион. По своему влиянию графиня нисколько не уступала супругу. Получить приглашение в салон графини Ливен считалось большой честью. Обнаружилось, что Дарья Христофоровна одаренный политик, она обладала удивительным политическим чутьем, вниманием к деталям и пониманием того, как можно использовать в свою пользу симпатии своих новых знакомых. Она помогала мужу писать донесения на имя Нессельроде, тот незамедлительно заметил появившуюся глубину наблюдений и верность суждений своего корреспондента. Выяснив, что переписка ведется фактически с графиней Ливен, а не с графом, Нессельроде продолжил писать письма уже ей напрямую. В Лондоне у Ливенов родился сын, названный Георгием в честь наследного принца-регента, который вызвался быть крестным отцом и не уставал повторять, как похож на него ребенок. Помимо будущего короля, молва называла Георгия «сыном Конгресса», намекая на то, что его отцом был Меттерних.

Как отмечают историки, «никогда еще иностранка не получала столько сведений об английском обществе из первых рук и не обладала в нем бóльшим влиянием». Полученные сведения графиня передавала супругу либо направляла дипломатической почтой брату в Санкт-Петербург. В письме к министру иностранных дел графу Нессельроде император Александр I шутя сетовал, что графиня Ливен носит юбки — из нее вышел бы блестящий дипломат.

12 января 1816 г. графиня Ливен была удостоена ордена Св. Екатерины 2-й степени и 29 февраля 1828 г. пожалована в статс-дамы. По случаю восшествия на престол Николая Павловича возведена вместе с супругом в княжеское Российской Империи достоинство.

В 1834 г. Николай I приставил князя Ливена наставником к своему сыну. 8 сентября Ливены поселились в Царскосельском дворце, где им было отведено казенное помещение, поскольку своего дома у них не было. Царь сделал все, чтобы отъезд из Лондона не казался им немилостью. Для княгини привыкание к новым условиям оказалось очень тяжелым. Однообразие жизни в Царском Селе, строгая дисциплина, царившая при дворе, необходимость вечно и во всем повиноваться и полное отсутствие той кипучей общественной деятельности, к которой она привыкла во время своего многолетнего пребывания в Лондоне, ее тяготили. «Мои письма глупы и неинтересны, – отмечала она, – я так привыкла наполнять их описанием событий, важных или просто забавных, что я совершенно не умею описать ту монотонную, однообразную жизнь, какую я веду. Колебания термометра – вот все наши события! Выше он или ниже нуля? Вот ежедневно великий для нас вопрос. В Лондоне я имела другие интересы».

Время, проведенное в Петербурге, не принесло Дарье Христофоровне счастья, лишь потери – умирают двое ее сыновей. Она чувствует, что ничто уже не держит ее в России и уезжает в 1835 г. в Париж. Муж был не в восторге от такого решения, но княгиню поддержал царь, а значит, протестовать было бессмысленно. Париж, его атмосфера оказались именно тем лекарством от душевных и физических страданий, которое было ей нужно. Политика являлась главной страстью княгини Ливен, извлекавшей информацию откуда только можно: из светских бесед и дипломатических депеш, из газет и писем.

Салон княгини Ливен в Париже сделался «дозорной вышкой Европы», соперничая по популярности с салоном мадам Рекамье.

Салон Ливен имел немаловажное значение для России в условиях непростых франко-русских отношений и частой смены послов, которых с 1841 г. сменили поверенные в делах. Частая смена послов не позволила русской миссии в Париже принимать полноправное участие в светской жизни. Кроме того, царь выделял русским дипломатам слишком скромное содержание. При графе Палене в русском посольстве очень редко устраивали большие приемы, а русские подданные, оказавшиеся в Париже, жаловались на отсутствие протекции со стороны посла.

В июле 1838 г. с улицы Риволи Ливен переехала в предместье Сент-Оноре. Княгиня поселилась в доме №2 на улице Сен-Флорантен, в особняке Талейрана, в котором тот в 1814 г. принимал императора Александра I. После смерти прославленного дипломата его племянница, герцогиня де Дино, продала дом Джеймсу Ротшильду, который в свою очередь сдал антресоли в этом особняке княгине Ливен. Здесь она прожила 20 лет, ежедневно после полудня и по вечерам принимая у себя виднейших европейских дипломатов и политиков.

Дарья Христофоровна продолжает снабжать императора ценными данными, а тот в свою очередь, видимо, продолжает снабжать ее средствами на безбедную жизнь. В 1837 г. княгиня знакомится с человеком, которого часто называют любовью всей ее жизни. Абсолютно, конечно, невероятно и совершенно неожиданно, но и этот человек оказывается политиком! Франсуа Гизо за свою жизнь занимал несколько постов при французском правительстве – он побывал и премьер-министром, и министром иностранных дел, и министром народного образования. Судя по всему, Гизо и княгиня Ливен испытывали друг к другу действительно очень сильные чувства. В 1839 г. в Петербурге умирает князь Ливен и Дарья Христофоровна становится фактически женой Гизо. Благодаря своей близости с Гизо во время Крымской войны она служила негласным посредником между враждующими сторонами.

В январе 1857 г. Дарья Христофоровна заболела бронхитом, который очень быстро принял тяжелую форму. В ночь с 26 на 27 января в своем парижском особняке на руках Гизо и сына Павла она скончалась. Перед смертью она выразила желание, чтобы ее тело было перевезено в Курляндию и погребено рядом с ее сыновьями в семейной усыпальнице Ливенов в латвийском местечке Межотне. О том, кем она себя считала, конечно, говорит лучше всего то, что она повелела похоронить себя в платье придворной статс-дамы, подчеркивая этим, что прожила жизнь человека, служившего отечеству всеми доступными средствами. 

Отрывки из ее записок и огромной корреспонденции появились в печати посмертно. Вдова лорда Грея предпослала публикацию его писем к княгине (которыми они обменивались ежедневно) словами сожаления о том, что публике станет известна «степень интимности главы правительства с иностранной посланницей».

Линдер Константин Карлович

Родился 19 сентября 1836 г. в Похье (область Уусимаа, Нюландская губерния). Его родители: подполковник Карл Антон Линдер и Хелена фон Бреверн.

На военной службе в офицерском чине — с 1852 г.; служил в Финском лейб-гвардии стрелковом батальоне. В 1861 г. уволен в отставку в чине капитана после участия в совещании, на котором с либеральной речью выступил его двоюродный брат.

На заседании Законодательного собрания 1863 г. Линдер заявил о своей поддержке свободы вероисповедания. Линдер также выступал за улучшение правового статуса женщин. Он считал, что женщины после 21 года не должны просить разрешения у своих опекунов на брак. В 1864 г. ему было присвоено звание камергера.

Константин Карлович был дважды женат. Первой его женой была Мария Мусина-Пушкина, племянница и приемная дочь Авроры Карловны. На рубеже 1859-1860 гг. генерал-губернатор Фредрик Вильгельм фон Берг организовал бал, на котором 19-летняя графиня Мария Мусина-Пушкина дебютировала в светских кругах Хельсинки. Графиня обратила внимание на Константина Линдера, которому тогда было 23 года. В дворянских кругах того времени брак был не только вопросом двух влюбленных, а сопровождался сложными договоренностями об имуществе и приданом между семьями. Дополнительной трудностью было и то, что будущие супруги принадлежали к разным конфессиям. Этот брак стал браком по любви, и благодаря ему Константин Линдер значительно поднялся по социальной лестнице. Он познакомился со старой русской аристократией. 

После женитьбы Линдер купил имение Кютайя (Kytjä) и переехал туда с семьей в июле 1861 г. Поместье стоило 60000 рублей серебром. Деньги были взяты из наследства Марии Линдер, получившей от отца 100000 рублей серебром. Поместье состояло из 40 дворов и занимало площадь в 18000 га земли. Мария Линдер умела вести бухгалтерию, а также была знакома с молочным бизнесом. В 1864 г. Линдеры основали начальную школу Кютайя, больницу и аптеку. Еще одну начальную школу они открыли в 1874 г. в Рютконниеми.

Будучи крупным фермером, Линдер уделял особое внимание животноводству, а также получил разрешение на открытие винокурни на землях поместья. Между 1875 и 1882 гг. он построил новое главное здание усадьбы. Финансовое положение Линдеров значительно ухудшилось во время голода 1868 г. Урожай зерна оказался небольшим, и имение не получало доходов от продажи зерна. Чтобы получить дополнительный доход Константин занял должность в Объединенном банке Финляндии с ежемесячной зарплатой 583 финских марок. Во время голода и эпидемий и от брюшного тифа умер брат Линдера, Эрнст Линдер. Помимо Кютайя, Линдер также владел имением Йоэнсуу в волости Похья в 1868–1908 гг. и имением Мустио в 1896–1908 гг.

Отношения между Константином и Марией постепенно начали портиться. Отчасти это было связано с разными характерами супругов, а отчасти с разными политическими взглядами. Константин по натуре был любителем активного отдыха, любил гулять, кататься верхом и купаться. Он также был активным охотником и одним из первых финских велосипедистов. Его интересовало развитие сельского хозяйства, и он понимал, что в холодном климате Финляндии нужно значительно инвестировать в животноводство. Константин расчистил много новых полей для земель своего поместья. Мария же, напротив, предпочитала жить в квартире в Хельсинки. Она любила театр, писала романы и вела салон. Мария симпатизировала либералам, интересовалась социальными вопросами и критично относилась к роскошной жизни, в которой родилась. Константин же был погружен в мир денег и власти.

Супруги впервые разошлись в 1864 г., когда Мария Линдер отправилась в Европу со своей тетей Авророй Карамзиной, чтобы поправить здоровье. Многочисленные беременности и роды ухудшили здоровье Марии. В 1865 г. Мария переехала из Кютайя на виллу Хакасалми в Хельсинки. В 1870 г. Константин получил работу в Санкт-Петербурге от Wächter & Steinbock, и вся семья переехала туда, чтобы попробовать начать жизнь с чистого листа. Но в этом же году Марии не стало.

Три года спустя Линдер женился на Элизабет Амели Элен де Фонтенилья, внучке генерал- губернатора Финляндии Николая Владимировича Адлерберга. Этот брак укрепил отношения Линдера с русским дворянством и принес ему новые родственные связи во Франции и Германии.

С 1880 г. Линдер жил с семьей в Санкт-Петербурге, где был управляющим делами Демидовых. Работа на Демидовых была связана с многочисленными поездками в Италию и Францию. Именно Линдер спасал Павла Демидова в Монте-Карло, где тот, незадолго до смерти, проиграл более полумиллиона рублей. Управление имуществом Демидовых было непростой задачей, так как имущество включало в себя земли, рудники на Урале и виллу в Сан-Донато в Италии с большой коллекцией произведений искусства. Работа на Демидовых принесла Линдеру определенную известность, он входил в состав жюри Всемирной выставки в Париже в 1878 г. Константин Линдер работал у Демидовых до 1883 г.

Когда генерал-губернатор Николай Бобриков начал свою политику русификации Финляндии, Линдер стал сторонником линии уступок, несмотря на свое либеральное прошлое. В 1884 г. русские националисты выступили с резкой критикой таможенной границы между Финляндией и Россией. Для решения этого вопроса был создан комитет, в который вошел и Линдер. Осенью 1900 г. Линдер был назначен заместителем председателя финансового департамента Сената Финляндии. Константин Карлович считал, что русификацию России можно замедлить, только следуя политике России и избегая сопротивления. Став главой финансового департамента Сената, Линдер окружил себя людьми с таким же видением вопросов, как и он сам.

Линдер также был выбран в парламент 1904 г., что не понравилось дворянству, в котором доминировали сторонники конституции. 87 представителей дворянского сословия написали генерал-губернатору Ивану Оболенскому, что Линдер не пользуется доверием дворянства и не годится на роль председателя законодательного собрания. Речь Линдера на церемонии открытия парламента, в которой традиционно подчеркивалась лояльность и уважение к правителю, вызвала бурю протестов, так как депутаты считали, что вступительная речь должна была высказать озабоченность по поводу ситуация в Финляндии. После этого Линдер больше не посещал парламента и оставил свой пост заместителю маршала Оссиану Вуоренхеймо, сославшись на болезнь.

В 1905 г. находиться в Хельсинки и Финляндии для Линдера стало опасным. Ему лично угрожали, а оппозиционная партия Финляндии внесла его в список лиц, подлежащих ликвидации.

Константин Линдер был назначен государственным секретарем Финляндии в Петербурге 18 января 1905 г., но осенью того же года, после крупной забастовки, Финляндия стала требовать его отставки. Чтобы успокоить народ, Николай II отправил Константина Карловича в отставку 28 ноября, но в то же время назначил его членом Российского Государственного совета. В этом качестве Линдер проработал до самой смерти. Не ясно, каково было его положение в Государственном совете России и мог ли он там влиять на что-либо, что касалось Финляндии.

В 1907 г. Линдер продал поместье Кютайя своему сыну, камергеру Ялмару Линдеру, за 5 миллионов финских марок.

В последние годы жизни Линдер все еще считал себя финским патриотом. В экономических вопросах он даже считал себя либералом. Хотя во многих кругах его видели нежелательной личностью, он вовсе не жил изолированно. Он продолжал общаться со старофинскими кругами и, по слухам, намеревался заблокировать парламентскую реформу, подготовленную Лео Мехелином.

Константин Линдер умер в 1908 г. после непродолжительной болезни. Причиной смерти стало кровоизлияние в мозг. Российская пресса отметила Линдера как нормализатора отношений двух стран, а Николая II направил его вдове личные соболезнования. По словам земледельцев и батраков поместья Кютайя, Линдер был хорошим хозяином и умел общаться с людьми. Финская же пресса была к Линдеру не столь доброжелательной.

Маннергейм Карл Густав Эмиль

Имя барона Карла Густава Эмиля Маннергейма принадлежит истории обеих стран. Он доблестно служил 30 лет в армии России; за 28 лет службы в Финляндии трижды отстоял ее государственную независимость. Для Финляндии он величайший финн всех времен, а в России его личность все еще вызывает споры.

Родился барон Густав Маннергейм 4 июня 1876 г. в Российской империи, в имении Лоухисаари, недалеко от Або (Турку), в семье финляндских шведов. В доме говорили по-шведски. Даже в ту пору, когда Маннергейм играл ведущую роль в жизни Финляндии, его знания финского языка «можно было в лучшем случае считать сносными». При этом известно, что Маннергейма еще в детстве научили английскому, французскому, русскому и, по всей видимости, немецкому.

После бегства отца, разорившего семью с 7 детьми, умерла мать, не вынеся катастрофы. Исключенный за поведение из Финляндского кадетского корпуса в Фридрихсгаме, Густав в 1887 г. поступил в Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге. Образ настоящего рыцаря всегда связан с конем. Поэтому Маннергейм и оказался слушателем элитарного училища: связи, в том числе и покровительство Авроры Карловны Демидовой-Карамзиной, помогли представителю не самого древнего рода из Финляндии оказаться среди отпрысков Столыпиных и Татищевых, Скобелевых и Нарышкиных. Маннергейм состоял в довольно близком родстве с Авророй Карловной. Родная сестра его прабабки, Венделы фон Виллебранд, Ева Густава фон Виллебранд, вышла замуж за Карла Йохана Шернваля. А от этого брака и родилась Аврора Шернваль, в замужестве Демидова, а потом Карамзина. То есть Аврора приходилась двоюродной сестрой его деду Карлу Густаву Маннергейму.

По окончании училища Карла Густава отправили служить в гарнизон заштатного города Калиш на западе Польши. Ему снова потребовалась протекция. Он умолял своих родственников использовать связи при российском дворе для перевода в кавалергардский полк. Связи помогли, и Маннергейм попал в желаемую часть, где мог уже показаться на глаза самому государю.

Царскому двору приглянулся галантный барон-кавалергард, умелый танцор полонеза и мазурки. Его звали на балы и приемы. Он стал участником похорон императора Александра III и коронации императора Николая II. Но мечта окончить Николаевскую академию и перейти в Генеральный штаб не сбылась — провалил вступительный экзамен по русскому языку.

В 1897 г. знатока лошадей кавалергарда поручика Маннергейма назначили в Придворную конюшенную часть.

В дни эпидемии холеры 1902 г. ему поручили также ведать хлорированием питьевой воды для строителей Воскресенского собора («Храма Спаса на крови»). Стройка видна была из окон его служебной квартиры. В 1902 году в Хельсинки скончалась Аврора Карловна. Гроб несли потомки старых ее друзей, в том числе и будущий маршал Финляндии граф Карл Густав Эмиль Маннергейм.

С 1903 г. ротмистр-кавалергард Маннергейм командовал эскадроном Офицерской кавалерийской школы. Когда он решил уехать добровольцем на войну с Японией, начальник школы генерал-майор А.А. Брусилов, не желая терять строгого и требовательного преподавателя, отговаривал, поскольку локальная война может перерасти в мировую и главным станет фронт на Западе. Но молодому офицеру не терпелось испытать себя в бою. Родные сочли это неподобающей демонстрацией преданности империи, притесняющей Великое княжество Финляндское.

В Маньчжурии в разведывательных рейдах кавалерии в тыл японских войск и в спасении 3-й пехотной дивизии лихая отвага подполковника Маннергейма вызывала подозрения, что ищет смерти. Погибли его ординарец и любимый конь, но сам он избежал ранений, стал кавалером трех боевых орденов: св. Станислава 2-й степени, св. Анны 2-й степени, св. Владимира 3-й степени — все с мечами и бантом.

В Генштабе храбрость Маннергейма взяли на заметку и в 1906 г. поручили разведывательную операцию в Китайской империи. Под видом шведского исследователя этнографии и археологии полковник Маннергейм усерднее, чем этнографическую коллекцию, собирал сведения на случай ввода русских войск во Внутреннюю Монголию, снимал планы военных объектов, местностей, сделал более полутора тысяч фотоснимков. Донесения слал почтой отцу в Швецию, а тот — в Генштаб. В буддийском монастыре на горе Утай-шань он встречался с Далай-ламой XIII, имевшим огромное влияние на монголов и бурят и искавшим защиты от англичан и китайцев. Генштаб высоко оценил добытые им сведения, Императорское Русское географическое общество приняло Маннергейма в почетные члены, а Николай II удостоил беседы в Александровском дворце Царского Села.

Затем Маннергейм командовал 13-м уланским Владимирским Его Императорского Высочества великого князя Михаила Николаевича полком в городе Ново-Минске, под Варшавой, с 1911 г. — лейб-гвардии Уланским Его Величества полком, стал генерал-майором, в декабре 1913 г. возглавил Отдельную гвардейскую кавалерийскую бригаду.

В Первую мировую войну он одним из первых стал Георгиевским кавалером: уже в августе 1914 г. за успешную наступательную операцию в Галиции его наградили Георгиевским оружием «За храбрость», а в декабре за мужество и искусное руководство прикрытием отхода гвардейской пехоты — орденом св. Георгия 4-й степени. С июня 1915 г. он командовал 12-й кавалерийской дивизией, в июне-июле 1916 г. она успешно участвовала в Луцком (Брусиловском) прорыве. В июне 1917 г., уже в чине генерал-лейтенанта, он стал командиром 6-го кавалерийского корпуса на Юго-Западном фронте, но тяжелая травма требовала лечения.

Октябрьскую революцию Маннергейм категорически не принял. Армия стала разрушаться морально еще в окопах войны, а организационно после приказа Петросовета № 1 от 1 марта 1917 г. Маннергейм тяжело переживал развал армии, в которой он до того верно служил. В Финляндию независимость (провозглашена 18 декабря 1917 г.) пришла вместе с гражданской войной.

1 января 1918 г. Маннергейм из Гельсингфорса отправил начальнику Главного штаба в Петроград рапорт: «Ввиду признания независимости Финляндии, считаю долгом своим, как финляндский подданный, просить распоряжения Вашего об увольнении меня в отставку».

Трагические события «Выборгской резни» в апреле 1918 г. Маннергейм в своих мемуарах рассматривал как удачно выполненную чисто военную операцию. В основе расправ лежала социальная и политическая ненависть («белые» против «красных»), но она, несомненно, была приправлена антирусскими настроениями. Нет прямых доказательств, что репрессии были осуществлены по распоряжению Маннергейма. Он не вмешался в события, чтобы не потерять поддержку прибывших из Германии финских егерей, превратившихся из воинов в палачей. Его тогда заботило другое: как организовать поход на большевистский Петроград, несмотря на то что советская Россия первой в мире признала независимость Финляндии «в полном согласии с принципами права наций на самоопределения» декретом Совнаркома от 18 (31) декабря 1917 г. в ответ на официальное обращение финляндского Сената. Без этого декрета юридически независимость Финляндии могла бы считаться фиктивной, проявлявшие осторожность США и Великобритания официально признали независимость этого государства только в мае 1919 г., т.е. почти полтора года спустя.

Командуя белой гвардией, он разгромил красных финнов, с декабря 1918 г. был регентом королевства, так и не созданного, хотел помочь белому генералу Н.Н. Юденичу взять красный Петроград. Но Финляндия стала республикой, и на выборах первого президента страны в июле 1919 г. он проиграл социал-демократу К.Ю. Столбергу. Авторитарный царский генерал, англо-франкофил вызывал отторжение у националистов- германофилов и ненависть у красных.

Уже в отставке Маннергейм совместно с любимой сестрой Софией, желая снизить в стране детскую смертность, организовал «Союз защиты детей генерала Маннергейма», открывший женские консультации и детский приют, преобразованный затем в больницу, где обучали патронажных сестер. С 1922 г. и до кончины Маннергейм являлся также председателем Финского Красного Креста и почетным председателем Союза скаутов.

В марте 1931 г. он возглавил Совет обороны при президенте Финляндии, в 1933 г. стал фельдмаршалом. Любитель музыки, он посещал праздники Дня русской культуры, которые устраивали эмигранты, концерты певицы Надежды Плевицкой.

В 1939 г., несмотря на преклонный возраст, Маннергейм стал главнокомандующим; в 1942 г. получил звание маршала Финляндии. Военное поражение 1940 г. обрекло Финляндию на военный союз с Германией, результатом которого была Ленинградская блокада. Вопреки давлению Германии Маннергейм уклонился от участия в штурме Ленинграда. Избранный парламентом в августе 1944 г. президентом страны, он вывел ее из войны с СССР, повернул оружие против Германии и стал соавтором Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Финляндией и СССР (действовал в 1948-1992 гг.).

В марте 1946 г. из-за тяжелой болезни вышел в отставку, с 1948 г. лечился в Швейцарии. Скончался 28 января 1951 г. в больнице Лозанны. Покоится маршал барон Маннергейм на кладбище Хиетаниеми в Хельсинки.

Образ военачальника и политика со временем стал размываться и одновременно мифологизироваться. Большую роль в популяризации наследия бывшего президента играет Фонд Маннергейма. Появился музей Маннергейма. Финны помнят уроки Густава Маннергейма, считавшего, что полагаться на чью-то защиту Финляндия не может, а с соседями нужно жить мирно.

Мария Николаевна (дочь Николая I)

Мариинский дворец

“Это была, несомненно, богатая и одаренная натура, соединившая с поразительной красотой тонкий ум, приветливый характер и превосходное сердце…” А.Ф. Тютчева

С 1819 по 1825 гг. в семье Николая Павловича и Александры Федоровны, как в сказке родилось три дочки-красавицы: Мария, Ольга и Александра. Воспитывали их одинаково, но вот по характеру они были совершенно разными. Старшая дочь Мария имела волевой и непокорный характер, который фактически и помог ей добиться в жизни того, чего она хотела.

Великая княжна Мария Николаевна родилась 18 (6) августа 1819 г. в Павловске, а в 1834 г. Мария вместе с матерью Александрой Федоровной едет в Европу, в Берлин. Мать демонстрирует миру дочь-красавицу, давая понять, что не за горами поиск выгодной партии для дочери. 1835-1836 гг. проходят в первых балах и маскарадах. Волшебная сказка дворцов и парков Павловска, Петергофа, Гатчины и Царского Села была основной в детстве и юности Марии.

Современники отмечали похожесть великой княгини на отца, как внешностью, так и характером. Полковник Ф. Гагерн, который сопровождал нидерландского принца Александра в Россию, отзывался о ней в своем дневнике: «Старшая, великая княгиня Мария Николаевна, мала ростом, но чертами лица и характером — вылитый отец. Профиль ее имеет большое сходство с профилем императрицы Екатерины в годы в ее юности. Великая княгиня Мария — любимица отца, и полагают, что в случае кончины императрицы она приобрела бы большое влияние».

В 1837 г. восемнадцатилетняя Мария впервые увидела на больших кавалерийских маневрах принца Максмилиана Лейхтенбергского. Герцог Максимилиан-Евгений-Иосиф-Наполеон Лейхтенбергский был сыном вице-короля Италии Евгения Богарне и Амалии-Августы, дочери короля Баварии. Он считался не только одним из красивейших мужчин в Европе, но и одним из наиболее просвещенных и образованных принцев. Максимилиан не сводил с юной княжны глаз. Родителям Марии молодой человек понравился, а то, что он был не против переехать в Россию, склонило ее симпатии к нему окончательно. Весь 1838 г. они периодически встречались, и уже в декабре было объявлено о помолвке. Венчание Максимилиана Лейхтенбергского с великой княгиней Марией Николаевной состоялось 2 июня 1839 г. в Зимнем дворце.

Максимилиан Лейхтенбергский, благодаря своим талантам и блестящему образованию, быстро занял видное место не только в царской семье, но и в русском обществе. Император посчитал необходимым назначить герцога президентом Академии художеств. Максимилиан с детства хорошо рисовал и писал красками, и владел известнейшей в художественном мире картинной галереей в Мюнхене: галерея обладала полотнами Рафаэля, Беллини, Ван Дейка, Веласкеса, Мурильо и других великих мастеров.

Николай повелел возвести для дочери и зятя дворец – Мариинский. Место ему определили напротив Исаакиевского собора, а строительство доверили архитектору А.И. Штакеншнейдеру. После переезда семьи в Мариинский дворец в столице появился новый центр великосветской жизни. Здесь часто бывали члены августейшей фамилии; приемы, балы, маскарады, концерты, спектакли в Мариинском посещала вся петербургская знать. Герцог Лейхтенбергский любил находиться в обществе ученых, Мария Николаевна окружила себя деятелями искусства. Ее приглашения постоянно получали писатели Петр Вяземский, Василий Жуковский, Владимир Одоевский, ректор Университета Петр Плетнев, архитектор Андрей Штакеншнейдер, художники, актеры, певцы, музыканты, композиторы. Была в их числе и Аврора Демидова, дружившая с Марией еще со времени своей службы фрейлиной в Зимнем дворце.

Современники восторгались и дворцом, но большее восхищение вызывали его хозяева – молодые, красивые, полные сил люди, окруженные друзьями и детьми (всего у пары было шестеро детей и пятеро из них дожили до взрослого возраста). Все дети получили хорошее образование, с ними занимались лучшие педагоги, художники, дети очень много общались с дедом-императором. Мария Николаевна была идеальной матерью, нежная, исполненная заботы и очень ловкая. Она не только сумела добиться от своих детей послушания – они любили ее и уважали, и ее авторитет все увеличивался с годами. Ее дети были для нее также оплотом и защитой от всех жизненных разочарований.

Все изменилось в одночасье, внезапно и неожиданно для всех. Семья распалась и до сих пор не найдено ни одного письма или упоминания в мемуарах, которое бы точно объяснило, что произошло между Марией Николаевной и ее супругом. Чаще всего предполагают, что Максимилиан изменил жене, и она отплатила ему той же монетой. Во всяком случае, Марию Николаевну со времени разрыва с мужем начинают обвинять в легкомыслии и внебрачных связях. В обществе ходили слухи о романе Марии Николаевны с князем А.И. Барятинским и А.Н. Карамзиным. О романе с графом Строгановым известно доподлинно.

После разрыва с мужем Мария родила от Строганова троих сыновей, сын Григорий родился в 1852 г. – в год смерти герцога Лейтенбергского, жившего в последнее время на Майорке. По прошествии траура, без разрешения императора, Мария Николаевна тайно обвенчалась со Строгановым. По законам того времени их совместное появление в свете и при дворе полностью исключалось. В России в Мариинском дворце пара не жила ни дня. Все чаще и надолго уезжала Мария Николаевна с новым мужем и младшими детьми за границу. Основным местом ее обитания стала Италия, там в 1861 г. великая княгиня приобрела виллу “Кварто” у Анатолия Демидова и украсила ее со свойственным ей вкусом.

В семье Романовых и в свете были уверены, что Николай I никогда не согласился бы на официальный союз дочери с одним из своих подданных, пусть даже весьма родовитым. Более того: Марии грозило заточение в монастырь, а графу – ссылка на Кавказ. Ничего не изменилось и после смерти Николая Павловича в 1856 г.: против признания брака восстала вдовствующая императрица, ее поддержали многие Романовы. Новый государь Александр II сочувствовал сестре, но пойти против воли матери не решился.

Мария Николаевна жила за границей, но она была Романовой, а значит, исполняла обязанности, которых ее нельзя было лишить. После смерти мужа она стала в 1853 г. первой женщиной президентом Академии художеств России. Она собирала коллекции, занималась судьбами художников, увеличивала награды и стипендии за лучшие работы в Академии художеств и не жалела на это никаких средств и прежде всего своих.

В последние годы жизни она основала Общество поощрения художеств. Передала свою художественную библиотеку и множество ценных вещей для его музея и рисовальных классов. Именно она настояла, чтобы государь дал средства на дом, который и сейчас является основным помещением для Союза художников Петербурга (Большая Морская улица, д. 38). Кроме того она покровительствовала Патриотическому институт благородных девиц, основанному в 1827 г.

Умерла великая княгиня Мария Николаевна Лейхтенбергская в собственном дворце после долгой и тяжелой болезни 9 февраля 1876 г. Похоронили ее в усыпальнице Петропавловской крепости.

Мармье Ксавье

Родился 22.06.1808 г. в Понтарлье.

Прекрасно изучив немецкий язык и долго прожив в Германии, он уже в 1830-х гг. обратил на себя внимание этюдами о Гете и немецкой литературе. В начале 1830-х гг. стал редактором «Nouvelle Revue Germanique».

В Германии Ксавье де Мармье и сегодня считают первым крупным французским германистом. Высоко оценили его современники и в России. Так, в одной из рецензий 1835 г. В.Г. Белинский писал: «Известный литератор Ксаверий Мармье постоянно занимается всем относящимся до умственного образования в Германии и знакомит своих соотечественников с литературою, философиею и вообще просвещением немцев». Годом ранее журнал «Телескоп» опубликовал (в переводах Белинского) пять статей Мармье; в 1837 г. журнал «Московский наблюдатель» — его пространную статью «Германские предания». В библиотеке А.С. Пушкина имелось две работы Мармье: «Etudes sur Goethe» (Paris, 1835) и в его переводе «Manuel de histoire de la Literature national Allemande. Aug. Koberstein» (Paris, 1834). На страницах «Etudes sur Goethe», полностью разрезанных, сохранились пометки Пушкина.

Второй своей ипостасью — неутомимого путешественника — Мармье особенно будоражил воображение современников. В самом юном возрасте им овладела «охота к перемене мест». В 1836 г. Ксавье принял участие в научной экспедиции, снаряженной французской академией на корвете «Recherche», для изучения северных морей. Побывал в Исландии, Дании, Швеции, изучая скандинавскую литературу, историю и культуру. В 1838 г. в Стокгольме ему предложили присоединиться к экспедиции в северную Норвегию и, он добрался до Шпицбергена. Собранные материалы публиковал в ряде сочинений: «Histoire de l’Islande» (1838) и «Histoire de la littérature en Danemark et en Suède» (1839); позже появились «Souvenirs de voyage» (1841), «Chants populaires du Nord» (1842), «Poésies d’un voyageur» (1843), «Voyage de la Commission scientifique du Nord»(1844).

Вернувшись в Париж, он был назначен библиотекарем в Министерстве народного просвещения. В 1846 г. стал куратором, а затем главным администратором библиотеки Сент-Женевьев в Париже и историографом Морского министерства.

Мармье, обладавший необыкновенными способностями к языкам и быстро овладевший скандинавскими, переводил Андерсена и Эленшлегера. Вероятно, предполагая поездку в Россию, он уже с середины 1830-х гг. начал изучать русский язык и «для своего времени» знал его «хорошо».

Продолжая путешествовать, Ксавье посетил Нидерланды, Россию и Польшу, затем был в Сирии и Алжире. В мае 1842 г. Мармье познакомился в Гельсингфорсе с Яковом Карловичем Гротом и вскоре прибыл в Санкт-Петербург, а затем оправился в Москву.

Мармье, хорошо известный в петербургских литературных кругах, радушно был принят русскими литераторами. Француз познакомился с П.А. Плетневым, П.А. Вяземским, В.Ф. Одоевским, В.А. Соллогубом, К.А. Полевым, Е.П. Ростопчиной, А.О. Смирновой и, наконец, с Гоголем. Встреча произошла на обеде у В.Ф. Одоевского 28 мая 1842 г. Гостями были Мармье, Гоголь, Плетнев. Рассказ о встрече описан Плетневым в письме Гроту от 29 мая: «Вчера в 3-ем часу пополудни явился ко мне Мармье. Я ему обрадовался как родному. Мы с ним долго толковали в моем кабинете. <…> Мы с ним перед обедом отправились с визитами. <…> Были у Балабиных, <…> у Меcтров, <…> наконец, у Одоевского, где и обедали с Гоголем, разговаривавшим с Мармье наискосок, то есть Мармье по-французски, а Гоголь по-итальянски». У Гоголя, как известно, недолюбливавшего французов, Мармье, однако, мог вызвать симпатию, будучи, по общему мнению, вовсе непохожим на француза. Я.К. Грот писал о нем: «Редкие во французе скромность, откровенность, простодушие и основательность ума». П.А. Плетнев вторит Гроту: «Такой характер <…> очень редок и дорог во французе». К.А. Полевой: «Человек необыкновенно образованный, скромный, трудолюбивый». П.А. Вяземский в письме к С.П. Шевыреву от 10 июня о приезде Мармье в Москву: «Он нам здесь очень понравился любезностью и простодушием своим. Надеюсь, что и вы оцените и полюбите его».

Долгое время книга Мармье в России не переиздавалась, и его имя было забыто, но в последние годы вновь стала востребована (переиздана в 2010, 2015, 2018 и 2019 гг.). Книга написана в форме писем, и каждое письмо имеет разных адресатов. Для Мармье Россия — это «царство фасадов», где за внешним блеском скрываются серьезные недостатки. По словам Мармье, Россия «под широкими складками своей императорской мантии, под ложным блеском своих вельмож скрывает многочисленные и глубокие проблемы»: отсутствие порядка в финансовой системе; запутанная в лабиринте противоречивых указов, зависящая от каприза влиятельного лица или продажности писаря судебная система, и, главное, «огромная пропасть между различными классами общества, когда самая утонченная цивилизация соседствует с самым глубоким невежеством, а либеральные начинания и просвещенные идеи XVIII столетия покрыты мраком варварских времен». По словам писателя, такой пропасти и такого контраста нет ни в одной другой стране и, «когда выйдешь за пределы этой помпезной администрации, то за оглушительным великолепием этой фальшивой маски увидишь моральную проказу чиновничества, а также недовольство самых благородных и самых просвещенных умов империи, равно как абсолютное невежество половины нации». Поэтому, как и многие его соотечественники, он делает вывод о том, что Россия — колосс на глиняных ногах. Стоит увидеть ее вблизи, стоит взглянуть на реальную Россию, как вы поймете, что она не столь опасна; более того, становится очевидным, что она разъедается болезнью изнутри: «Рано или поздно двадцать миллионов крепостных, которые только и умеют, что смиренно подчиняться закону, налагаемому на них в армии или в прихожих их господ, воспримут нравственные идеи, пробуждающие человеческую гордость, и тогда деспотическая власть, так долго порабощавшая народ, не сможет больше держать его в состоянии пассивного подчинения». То есть перед нами — резко критическая по отношению к России книга (кроме оценки автором русской литературы и народных песен), но не имеющая скандально-пасквильного характера. Здесь нет лозунгов и пропагандистских призывов, это весьма уравновешенный научный труд.

В Финляндии Ксавье также познакомился с Авророй Карловной. В своих дневниках он пишет о том, как спустя двадцать лет они снова встретились в Париже в 1863 г.: «В декабре я вновь встретился с моей старой знакомой мадам Карамзиной, первым браком сочетавшейся с Павлом Демидовым. С ней я познакомился в 1842 г. в Гельсингфорсе. Тогда она была еще очень красива. Теперь ей около пятидесяти. Но хотя она нынче не столь ослепительно хороша, как в молодости, ей удалось сохранить живость ума и доброе сердце. Она деликатна, милосердна, а чувства ее возвышенны. Она проявляет по отношению ко мне привязанность, которую я очень высоко ценю».

Отношения Мармье и Авроры Карамзиной стали поводом к написанию в 1860-х и 1870-х гг. порядка шести десятков сохранившихся до наших дней писем и некоторого количества стихотворений, посвященных ей. Речь идет по большей части о коротеньких записках, которые Мармье посылал ей, когда они оба были в Париже, поэтому содержание их весьма скудно. Каков был характер отношений между Авророй и Мармье, эти письма не раскрывают, но он часто писал о том, как ему ее не хватает: «Утром я работаю над романом, вечером бываю в свете, но весь день я думаю о Вас». Ксавье Мармье не сумел уговорить Аврору ни присутствовать на церемонии его приема во Французскую академию, ни поселиться в его доме в Париже. Но и на склоне лет он поддерживал контакт с нею и просил: «Не могли ли бы Вы просветить меня насчет какой-нибудь изящной русской повести, действие которой происходит в России, с персонажами в изысканной среде, с описанием обычаев, немного нежной и меланхоличной. Никаких ужасных драм, никаких катастроф. Я бы с удовольствием что-нибудь такое перевел».

В 1843 г. в двух томах вышла его книга «Lettres sur la Russie, la Finlande et la Pologne», которая в немецком переводе появилась в 1844 г., а в 1851 г. была переиздана. В России она была сразу же запрещена из-за «слишком свободных суждений».

Рассказ Мармье о мекленбургском южно-балтийском происхождении Рюрика, обычно со ссылкой на В. Чивилихина, часто упоминается в современной литературе, посвященной проблеме атрибуции летописных варягов и происхождения Рюрика, но его полноценный источниковедческий анализ отсутствует и ссылки на него, в т.ч. и в научных работах, носят сугубо иллюстративный характер – ни один российский автор с записками Мармье о путешествии в Мекленбург всерьез не работал. И в целом сочинение Мармье относится в России к кругу тех, которые часто поминают, но которые при этом почти никто не читал. Не в последнюю очередь такая ситуация вызвана отсутствием современного научного перевода мекленбургских очерков Мармье.

Позже Мармье объездил Северную и Южную Америку. Книги Мармье, знакомящие с бытом и словесностью почти всех цивилизованных народов, страдают, порой, поверхностностью, но никогда грубо не грешат против истины; они написаны остроумно и легко.

В 1876 и 1877 гг. Мармье дважды представлял себя кандидатом от консерваторов-легитимистов на выборах в законодательные органы округа Понтарлье но потерпел неудачу в борьбе со своим противником-республиканцем.

Его здоровье постепенно ухудшается; с 1879 г. он почти не покидал Париж и был вынужден отказаться от представительской миссии в Канаде. 

Библиофил, он оставил в своем завещании 6000 книг библиотеке Понтарлье и 1000 франков книготорговцам на набережных Парижа. Он также завещал деньги благотворительным учреждениям, 30000 франков Академии для помощи бедным писателям.

Мещерский Александр Васильевич

Родился в Санкт-Петербурге 14 (26) апреля 1822 г., сын князя Василия Ивановича Мещерского (1791-1871) и Шарлотты Борисовны, урожденной баронессы Фитингоф (1796-1841), дочери ботаника Б.И. Фитингофа. Крещен 30 апреля в церкви Вознесения при Адмиралтейских слободах при восприемстве князя Сергея Ивановича Мещерского. Получил домашнее воспитание; детство прошло в имении Ошейкино, куда многочисленная семья переехала после отставки отца.

16 мая 1838 г. зачислен юнкером в Оренбургский уланский полк, весной 1839 г. произведен в портупей-юнкеры, а 28 августа 1839 г. получил первый офицерский чин — корнета. 29 июля 1843 г. произведен в поручики. С осени 1842 г. находился в прикомандировании к лейб-гвардии Гусарскому полку, в который переведен приказом 25 октября 1843 г. с чином корнета гвардии.

В 1845 г. добровольцем вызвался для участия в Кавказской войне, принял участие в Даргинской экспедиции, в ходе которой получил ранение. Произведен в поручики и за боевые отличия награжден орденом Святой Анны 3-й степени с бантом.

После возвращения с Кавказа 22 января 1846 г. назначен адъютантом к московскому военному генерал-губернатору, генералу от инфантерии князю Щербатову, а после его смерти — к генерал-адъютанту графу Закревскому (10 августа 1848 г.). Вскоре произведен в штабс-ротмистры, а 23 апреля 1850 г. — в ротмистры. В том же году, 3 октября, по состоянию здоровья вышел в отставку.

Три года провел за границей. С началом Крымской войны вернулся в Россию. 23 июня 1855 г. определен из отставки на службу с зачислением по кавалерии с чином подполковника и назначением состоять для особых поручений при новороссийском и бессарабском генерал-губернаторе графе Строганове. Занимался вопросами пособий раненым на войне воинам и разменом пленных, за заслуги в этой деятельности был отмечен бриллиантовым перстнем от императрицы Марии Александровны, а 14 ноября 1857 г. произведен в полковники. Также был отмечен орденам от французского, сардинского и турецкого правительств.

Отец А.В. Мещерского князь Василий Иванович по данным справочника Карла Нистрема «Указатель селений и жителей уездов Московской губернии», изданного в 1852 г., владел селениями: Алабино, Владимирово, Зверево, Ильинское, Красково, а вместе с ними деревнями Пахри (Березки) и Хлопово. Возможно, что компактное расположение этих владений отца вокруг села Петровское и наличие в нем большого усадебного дворца послужило одним из поводов приобретения Александром Мещерским у В.Н. Жаркова бывшей усадьбы Демидовых Алабино. Трудно сказать, когда это произошло, но вероятно не позднее 1858 г., когда А.В. Мещерский построил в селе Петровское Покровскую церковь, о чем говорится в официальной истории самого этого храма, но и не раньше 1852 г., когда усадьба еще принадлежала Жаркову. Ставшее общим землевладением князя А.В. Мещерского село Петровское и перешедшее от отца село Алабино, видимо и дало основание некоторым историкам, краеведам и многим публицистам называть возведенную Демидовым усадьбу под двойным названием Петровское–Алабино. 

12 января 1860 г. освобожден от должности при новороссийском и бессарабском генерал-губернаторе и назначен состоять при Министерстве внутренних дел, а в июле уволен в отпуск за границу для излечения болезни.

Вернувшись в Россию, в 1863 г. был избран верейским уездным предводителем дворянства, а в 1865 г. также и почетным мировым судьей Верейского уезда. 30 апреля 1867 г. произведен в генерал-майоры с увольнением с военной службы. В 1869 г. избран московским губернским предводителем дворянства, по должности состоял членом комиссии для построения в Москве Храма во имя Христа Спасителя и Попечительного совета заведений общественного призрения в Москве. 14 июля 1873 г. получил чин тайного советника. В январе 1875 г. оставил должность предводителя, и в том же году был удостоен придворного чина шталмейстера.

С 1883 по 1889 гг. состоял полтавским губернским предводителем дворянства и членом Совета попечительства Полтавской Мариинской женской гимназии.

В 1890 г. назначен почетным опекуном Московского присутствия Опекунского совета учреждений императрицы Марии, с 18 декабря 1890 г. по декабрь 1896 г. состоял членом Совета по учебной части московских училищ ордена Святой Екатерины и Александровского.

30 апреля 1848 г. князь А.В. Мещерский вступил в брак с дочерью попечителя Московского учебного округа С.Г. Строганова, Елизаветой (1826-1895). Их дочь Наталия (1849-1910) от брака с итальянским герцогом Фабрицио Сассо-Руффо имела дочерей Марусю и Лизу — жен барона П.Г. Врангеля и князя императорской крови Андрея Александровича, а также Ольгу — жену Б.М. Иофана.

Овдовев в 73 года, А.В. Мещерский женился второй раз — на Екатерине Прокофьевне Подборской (1870-1945), и имел от этого брака сына Вячеслава (1897-1952) и дочь.

Князь Александр Васильевич Мещерский прожил долгую и интересную жизнь. Дружил с Лермонтовым, о котором оставил воспоминания, был знаком с Чаадаевым, Брюлловым, Тургеневым, Тютчевым, Жуковским, Смирновой-Россет, слушал Листа и танцевал польку с Виардо. 

Умер 22 декабря 1900 (4 января 1901) г. в Москве. Похоронен в селе Лотошино Старицкого уезда Тверской губернии (ныне — Лотошинский район Московской области).

Оставил «Воспоминания» («Из моей старины»), частично опубликованные в «Русском архиве» в 1900-1901 гг.

Мещерский Владимир Петрович

Родился 14.01.1839 г. Внук Н.М. Ка­рам­зи­на, племянник второго мужа Авроры Карловны Демидовой-Карамзиной. Окон­чил Училище пра­во­ве­де­ния (1857). В 1857-1858 гг. слу­жил в Се­на­те. Стряп­чий по­ли­цей­ских дел в Ро­ж­де­ст­вен­ской час­ти Санкт-Пе­тер­бур­га (1859 г.). Су­дья по гражданским де­лам Санкт-Пе­тербургского уезд­но­го су­да (1859-1861 гг.). Чи­нов­ник осо­бых по­ру­че­ний при ми­ни­ст­ре внутренних дел (1861-1876 гг.). В конце 1876 г. при­чис­лен к Министерству народного про­све­ще­ния без мес­та и со­дер­жа­ния (чис­лил­ся до смер­ти).

Из­да­тель и ре­дак­тор кон­сер­ва­тив­но­го жур­на­ла-га­зе­ты «Гра­ж­да­нин», из­да­тель и ре­дак­тор газеты «Русь», жур­на­лов «Вос­кре­се­ние», «Дру­же­ские ре­чи» и других из­да­ний. Глас­ный Санкт-Пе­тербургской городской ду­мы (1904 г.).

В 1862-1872 гг. вхо­дил в бли­жай­ший круг мо­ло­дых чле­нов императорской фа­ми­лии, осо­бен­ная друж­ба свя­зы­ва­ла его с гер­цо­гом Н.М. Лейх­тен­берг­ским, на­след­ни­ком пре­сто­ла великим князем Ни­ко­ла­ем Алек­сан­д­ро­ви­чем, а так­же с великим князем Алек­сан­дром Алек­сан­д­ро­ви­чем, на фор­ми­ро­ва­ние по­ли­тических взгля­дов ко­то­ро­го Мещерский ока­зал зна­чительное вли­я­ние. В этот пе­ри­од Мещерский был сто­рон­ни­ком ре­форм, про­во­ди­мых императором Алек­сан­дром II.

В 1870-е гг. за­нял бо­лее кон­сер­ва­тив­ные по­зи­ции. Стал счи­тать, что ре­фор­мы долж­ны но­сить по­сте­пен­ный ха­рак­тер, со­от­вет­ст­вую­щий уров­ню раз­ви­тия стра­ны, что «к ре­фор­мам ос­нов­ным на­до по­ста­вить точ­ку, ибо нуж­на пау­за, пау­за для то­го, что­бы дать жиз­ни сло­жить­ся». В середине 1870-х гг. оце­ни­вал ре­фор­мы Алек­сан­д­ра II уже как не­удач­ные, а при­чи­ной это­го счи­тал не­го­тов­ность и не­же­ла­ние пред­ста­ви­те­лей об­ра­зо­ван­но­го об­ще­ст­ва за­ни­мать­ся де­лом. Идеа­лом государственного уст­рой­ст­ва для Мещерского яв­ля­лась силь­ная са­мо­дер­жав­ная власть, опи­раю­щая­ся на ши­ро­кие об­щественные кру­ги. Мещерский ве­рил в са­краль­ность цар­ской вла­сти, был сто­рон­ни­ком со­хра­не­ния со­слов­ной сис­те­мы как ос­но­вы са­мо­дер­жа­вия. 

Со вре­ме­нем Мещерский стал од­ним из главных идео­ло­гов «контр­ре­форм» 1880-1890-х гг. Одоб­рял осу­ще­ст­в­лен­ную императором Алек­сан­дром III кор­рек­ти­ров­ку ре­форм 1860-1870-х гг. Мещерский ак­тив­но бо­рол­ся с лю­бым про­яв­ле­ни­ем ли­бе­ра­лиз­ма, в том числе и в пра­ви­тельственных сфе­рах (вы­сту­пал про­тив ми­ни­ст­ров народного про­све­ще­ния, фи­нан­сов и юс­ти­ции – А.П. Ни­ко­лаи, Н.Х. Бун­ге, Д.Н. На­бо­ко­ва).

С 1872 г. литературный и по­ли­тический са­лон Мещерского по­се­ща­ли вид­ные чи­нов­ни­ки центральных ве­домств и ме­ст­ных уч­ре­ж­де­ний, ли­те­ра­то­ры и об­щественные дея­те­ли. В 1880-1910 гг. имел оп­ре­де­лен­ный вес в пра­ви­тельственных кру­гах. По­сле всту­п­ле­ния на пре­стол императора Ни­ко­лая II под­верг­ся опа­ле, од­на­ко вско­ре су­мел вос­ста­но­вить свое влия­ние при дво­ре. 

Ав­тор по­пу­ляр­ных са­ти­рических по­вес­тей и ро­ма­нов из жиз­ни выс­ше­го све­та, в ху­дожественной фор­ме вы­ра­жав­ших его по­ли­тические взгля­ды. Ав­тор ме­муа­ров, в которых есть много фактов из жизни Демидовых («Мои вос­по­ми­на­ния» 1897-1912 гг.).

Скончался 10.07.1914 г. в Царском селе.


Выдержки из “Воспоминаний”, касающиеся семьи Демидовых:

…В эту зиму 1856-1857 года по случаю пребывания моих родителей за границей я ходил из училища в отпуск к моей тетке А.К.Карамзиной, вдове убитого на Дунае А.Н.Карамзина. Жила она в доме сына ее, П.П.Демидова, по Большой Морской. Зима эта и пребывание в таком жилище роскоши, как этот Демидовский дом, с его знаменитою малахитовою залою и т.п., был для меня с братом важною жизненною школою.   Мы родились и жили в семье, не имевшей понятия о роскоши; теперь я вижу правоведов, щеголяющих в собственных мундирах чуть ли не с младшего класса; я тогда до первого класса не знал, что значит собственное платье; до 16 лет я ходил в наших уродливых казенных сапогах; до 17 лет я получал из дому на расходы не свыше 6 рублей в месяц, и вот, на этом-то положении и с этими привычками к скромной жизненной обстановке, мы с братом начали жить в Демидовском доме. Но не просто жить, а делить жизнь с молодым хозяином дома. Мы были с Павлом Демидовым почти одних лет, отношения с детства у нас были братские; он тогда был студентом 2 курса, а я в последнем классе училища Правоведения, и только безделица нас отделяла одного от другого: я ходил в Демидовский дом, получая в то время казавшееся мне огромным содержание из дому — 25 руб. в месяц, а 17-летний Демидов получал сто тысяч рублей в месяц на карманные расходы!…

… Не более удачны были мои опыты сценического искусства, тоже в доме Демидова. Демидов имел вкус к театру. В то время образовался целый кружок любителей драматического искусства, под названием “Фаланстер”, в котором участвовали: из театра Самойлова знаменитый Теодор Бурдин, а из музыкантов — Леви, Тамберлик, затем любители, как граф Фредро, князь Долгорукий; участвовал и Демидов. Отсюда к домашнему спектаклю был один шаг, и вдруг в один прекрасный день устраивается в зале сцена; Самойлов берет на себя режиссерство и назначает спектакль; сперва идет на французском языке драма “Elle est folle”, которую ставил Дешан, прелестный актер французского театра, и где, в главной роли сумасшедшего, выступил Демидов, а потом “Свадьба Кречинского”, где тот же Демидов играл роль Кречинского. И на эти спектакли мать Демидова зовет весь Петербург, со Двором во главе; в первом ряду сидели Государь, Императрица, все трое Великие Князья, Великая Княгиня Мария Николаевна, а затем весь бомонд. Смелость Демидова дебютировать на сцене при таких зрителях увенчалась успехом: он проявил талант, но я, грешный, игравший вторую роль во французской пьесе доктора Еллак, почувствовал, что ничего не проявил, кроме негодности…

… Оживленным тогда был и так называемый большой свет. Принимавших домов было несколько. Давали балы тогда, и балы роскошные на 250 персон, граф и графиня Панины, княгиня Белосельская, Эммануил Дмитриевич Нарышкин, жена бывшего министра внутренних дел С.С.Бибикова, моя тетка, вдова Карамзина, бывшая Демидова. Почти на всех балах бывали Государь и вся царская фамилия.   В итоге помню, что, начавши мои выезды в свет в эту зиму, я выезжал в свет каждый вечер: то на какой-нибудь вечер в белом галстуке, то в какой-нибудь семейный дом на вечернюю беседу за чашкою чая в черном. Эти последние вечера были самые приятные…

Мещерский Элим Петрович

Князь Элим Мещерский был единственным сыном Петра Сергеевича Мещерского (1779-1856) и Екатерины Ивановны Чернышевой (1782-1851). Петр Сергеевич занимал различные высокие посты. Он был, в частности, прокурором «святейшего синода» с 24 ноября 1817 г. по 2 апреля 1833 г. «Человек благочестивый и кроткий» — по определению архимандрита Фотия; «тишь да гладь да божья благодать» — по другому свидетельству. Этот «святой» человек, имевший в 1833 г. серьезный долговой процесс, не жил со своей женой; он женился вторым браком на Прасковье Егоровне Поповой, князь же Элим жил по преимуществу у своей матери.

Она была дочерью генерала (генерал-поручика) и сенатора Ивана Львовича Чернышева и сестрой князя Александра Ивановича Чернышева — генерала, отличившегося во французской кампании и ставшего военным министром, а позже председателем Государственного совета; она приходилась племянницей Ланскому, фавориту Екатерины. Именно ей было суждено было направлять карьеру сына, поселиться с ним за границей и открыть в Париже литературный салон, самый блестящий из парижских салонов середины 30-х гг.

Князь Элим родился в 1808 г. Из-за болезненности он получил домашнее образование. Детство провел в немецком Веймаре с матерью, где был представлен Гете и поддерживал с ним отношения всю жизнь. Несмотря на то, что с отцом он не жил, Элим Мещерский никогда не порывал духовной связи с ним. Петр Сергеевич оказал большое влияние на формирование мировоззрения сына, на его политические взгляды. В переписке Элим Мещерский часто делился наблюдениями о становлении своего характера, складывающихся взглядах на жизнь.

Учился в Санкт-Петербургском университете. Приказ от 2 августа 1826 г. жалует князя Элима камер-юнкером. В том же году Элим получил звание «переводчика коллегии иностранных дел». В следующем году ему было пожаловано право носить кавалерский крест веймарского ордена Белого сокола. Его высочество великий герцог Веймарский соблаговолил пожаловать кавалерский крест ордена Белого сокола князю Мещерскому, камер-юнкеру, причисленному к императорской миссии в Дрездене. Княгиня Мещерская, пребывавшая в Веймаре в течение двух или трех лет, приобрела там благорасположение великогерцогского двора.

23 апреля 1829 г. князь Элим переводится в миссию в Турине при поверенном в делах графе Строганове; его годовое содержание увеличивается на 200 рублей. 27 июля он производится в титулярные советники. В начале 1830 г., по письму графа Воронцова-Дашкова, помеченному Турином и адресованному министру иностранных дел, ему разрешено отправиться в Ниццу, ввиду состояния его здоровья.

До 1836 г. служил в Париже. Однако, в конце лета 1836 г. князь Элим должен был покинуть Париж и прервать свою службу. Он указал или, вернее, ему посоветовали указать Бенкендорфу на Якова Николаевича Толстого, как на лицо наиболее способное его заменить.

В 1839 г. Мещерский женился на Варваре Степановне Жихаревой (1819-1879), за которой ухаживал с 1831 г., дочери писателя С.П. Жихарева. Она происходила из старого, но небогатого дворянского рода, поэтому брак с ней не был одобрен матерью князя. В молодости Варвара Степановна была известна в московском обществе своей «пленительной» красотой, а позже своими любовными похождениями.

Князь Элим, вероятно, никогда не вступал в исполнение обязанностей по новой должности при туринской миссии. Более чем когда-либо его дипломатическая карьера стала только видимостью. Он сохранил своим главным местопребыванием Париж до самого дня своей смерти — 14 ноября 1844 г., когда его дочери Марии, в дальнейшем — первой влюбленности императора Александра III и первой жене П.П. Демидова, еще не было и года. Он был похоронен в Царском Селе на Казанском кладбище. Его вдова, несколько времени спустя, вышла вторично замуж за графа Борбон дель Монте.

Виктор Балабин отмечает в своем дневнике от 20 ноября 1844 г.: «Одни приходят, другие уходят; в числе последних — бедный Элим Мещерский, только что умерший от водянки, которой разрешились все недуги, мучившие его уже столько лет». Письмо Николая Васильевича Гоголя к Н.М. Языкову, датированное 5 июня 1845 г., свидетельствует о воспоминании, которое оставил среди друзей князя его горестный конец: «Я худею теперь и истлеваю не по дням, а по часам; руки мои уже не согреваются вовсе и находятся в водянисто-опухлом состоянии. Припадки прочие все те же, которые сопровождали бедного Элима Мещерского (умершего тоже от изнурения сил) за неделю до его смерти. Вот тебе состояние моей болезни, которой не хочу от тебя скрывать». Эмиль Дешан, Вилем Тенен, Анаис Сегала посвятили прекрасные статьи Элиму Петровичу, который ушел, не достигнув полного расцвета своих сил.

Свое главное предназначение в русской культуре Элим Мещерский исполнил только по приезде в Париж. Горячий патриот, он желал дать французам верное представление о России, способствуя культурным связям между двумя странами. Мещерскому принадлежит также изданная анонимно книга «Lettres d’un russe adressées à M. M. les rédactuers de la Revue Européenne, ci devant du Correspondant», Ницца, 1832 г., в которой много говорится о Пушкине. В дальнейшем, продолжая знакомить французскую публику с русской литературой, Мещерский опубликовал статьи «О русской сатире в различные эпохи развития русского общества», «Поэзия козаков» (1834). Чтобы улучшать образ Российской империи он начал сотрудничать со многими французскими столичными изданиями (например, «Le Panorama Littéraire de l’Europe»). Там Мещерский публиковал две статьи. Одна была посвящена русской сатире, другая — народной поэзии.

Случайные свидетельства позволяют догадываться о знакомствах и встречах Мещерского. Александр Тургенев был знаком с княгиней Екатериной Ивановной; князь Элим не мог его не знать. Композитор М.И. Глинка в июне 1836 г. выражает свое удовольствие по поводу знакомства в Турине с молодым атташе русской миссии. От Мещерского же получил и С.А. Соболевский, находившийся в это же время в Турине, альманах «Северные Цветы». Пушкин в 1831 г. поспал князю Элиму экземпляр «Бориса Годунова» со своей надписью. Элим, в свою очередь, подарил Пушкину свой экземпляр «Derniires Paroles» Антони Дешана, с дарственной надписью последнего.

Фон Энзе отмечает в своем дневнике 18 июня 1836 г.: «Был здесь недавно князь Мещерский, личность весьма известная в веймарском кружке, человек благородных чувств и высокого образования. Убедившись, что служебная карьера не представляет его деятельности завидной цели и что его умственные способности требуют существенной пищи, он решился посвятить себя интересам промышленным и другим общественным вопросам, и учреждениям. Одним словом, истый сен-симонист, хотя, может быть, пренебрегает этим словом. Он сообщает свои проекты отчасти и непосредственно императору, который покровительствует ему».

В сентябре 1844 г. композитор М.И. Глинка встречает в Париже князя Элима, который переводит некоторые из его романсов. Глинка также посещает Версаль в обществе Элима и графа Виельгорского.

Самыми близкими друзьями князя были, без сомнения, Эмиль Дешан и Жюль де Сен-Феликс. Общее увлечение Шекспиром сблизило князя Элима и буржуа-дилетанта Эмиля Дешана — сочинителя песен, поэта, критика, человека, обладавшего тонким вкусом. Не было в салоне княгини Мещерской гостя, который посещал бы его с таким постоянством и которого слушали бы с таким вниманием. Ему князь Элим в 1838 г. передал на рассмотрение рукопись «Бореалий»; ему поручил он напечатание этой книги и ему посвятил вступительное к ней стихотворение — «Письмо к Эмилю Дешану», которое под видом восторженного признания в дружбе дает в действительности не что иное, как патриотическое и религиозное исповедание веры автора.

Жюль де Сен-Феликс принадлежал к старой провансальской семье. Этот дворянин в литературе, потерпевший неудачу во всех своих начинаниях, внушал князю Элиму не только восхищение, но и самую нежную дружбу и самую чуткую преданность. Для княгини Екатерины Ивановны этот друг Элима сделался чем-то в роде приемного сына, и она женила его в Ницце на своей крестнице.

Элим был аристократом в самом лучшем смысле этого слова; поэтому он обладал возвышенными идеями, утонченными манерами, непоколебимыми правилами поведения. Одной из главных страстей в его жизни было патриотическое чувство. Элим любил Россию — свою «святую Русь», как он ее называл, — в тысячу раз больше, чем всех своих возлюбленных. Этот культ занимал в его сердце меньшее место, чем почитание бога. Как поэт, он был талантлив; он был бы еще талантливее, если бы не жил в эпоху романтических причуд, которыми он злоупотреблял, как все юные и экзальтированные умы. Бурный наплыв мыслей выражался у него иногда в непривычных словах, нередко смелых и удачных. Тогда на это была мода: важнее было быть странным, причудливым.

После смерти Мещерского, в 1845 г. стараниями его матери и друзей во главе с Эмилем Дешаном вышла книга лирики на французском «Les roses noires» — «Черные розы». Туда вошли драматические сцены по мотивам поэм Пушкина «Цыганы», Жуковского «Светлана». Последняя, третья книга Мещерского — двухтомная антология «Les poètes russes» — «Русские поэты» вышла в 1846 г. В нее были включены переводы пятидесяти пяти русских поэтов конца XVIII — первой половины XIX веков. Мещерский хотел показать французскому читателю обилие и многоцветие русской поэзии, поэтому наряду с классиками золотого века русской поэзии в антологию попали и не столь значимые произведения.

Следует упомянуть, что Мещерским были в разные годы опубликованы несколько стихотворений на русском языке — в сборнике Нестора Васильевича Кукольника «Новогодник» и в альманахе «Утренняя заря» Владимира Андреевича Владиславлева. Стихотворения свидетельствуют, что для русского парижанина, в отличие от многих не выезжавших из России аристократов, русский язык был «родным».

Элим Мещерский познакомил французскую и немецкую читающую публику с русской поэзией и в своих мастерских переводах научил ее ценить Пушкина. Он доносил русскую поэзию до французских литераторов не только посредством издания своих переводов, но и лично непрестанно общаясь с ними в литературных салонах. В России его талант успел оценить только Пушкин и Петр Андреевич Вяземский, во Франции творчество Мещерского было прочно забыто — пока его не воскресил Андре Мазон в начале XX века.

Монферран Огюст

Огюст появился на свет 23 января 1786 г. в местечке Шайо недалеко от Парижа. Мать Монферрана, урожденная Мария Франсуаза Луиза Фистиони, была итальянкой, дочерью негоцианта. Отец, француз Бенуа Рикар, начинал службу в звании берейтора – объездчика лошадей и учителя верховой езды. Впоследствии он далеко продвинулся по карьерной лестнице, получив чин директора Королевской академии в Лионе. Монферран по рождению имел фамилию Рикар, но к ней, по его утверждению, его мать приписала «де Монферран», то есть «из Монферрана». Так фамилия оказалась похожей на дворянскую (однако Монферран никогда не выдавал себя за дворянина). Постепенно Рикар потерялся, остался де Монферран, а потом просто Монферран.

Отец Монферрана очень рано умер, и воспитывал его отчим Антуан де Коммарье (Соммаrieux), который был художником и учил рисовать пасынка. Славой прекрасного рисовальщика Монферран обязан именно ему. В 1805–1806 гг. живший в Париже Николай Никитич Демидов состоял в переписке с неким Франсуа Коммарье, служившим ему, видимо, посредником в приобретении произведений искусства. Так началось знакомство семей Демидовых и Монферрана.

Дарования Монферрана позволили ему в 20 лет стать студентом Специальной школы архитектуры – такое название при Бонапарте получила Королевская академия архитектуры. Став студентом академии и учеником придворных архитекторов Наполеона – Шарля Персье и Пьера Фонтена – Огюст с головой погрузился в учебу. Ему открывались невероятные возможности: ведь Персье и Фонтен считаются основоположниками стиля ампир и самыми яркими его представителями во Франции. Также наставником Монферрана был «господин Молино, архитектор, генеральный инспектор общественных работ департамента Сены и города Парижа». Так архитектор получал возможность учиться не только в стенах своей alma mater, но и на практике у величайших архитекторов современности.

Однако в самом начале учеба Монферрана была прервана войной. Он был призван для участия в итальянской кампании по охране оккупированных территорий. В боевых действиях, несмотря на хрупкую наружность, юный архитектор проявил отвагу, получив пару сложных ранений в бедро и в голову. Несмотря на такой вынужденный и опасный для жизни характер, путешествие по Италии оказало впоследствии весомое влияние на архитектора, его вкус и авторский стиль.

В 1813 г. Огюст был вновь призван на военную службу. В этот раз Монферран отличился еще больше: возглавляя сформированную им самим под Версалем роту,  архитектор проявил недюжинный героизм в сражении при Ханау на Майне. Доблесть Монферрана была удостоена ордена Почетного легиона – неплохо для 25-летнего выпускника архитектурной академии!

После поражения Наполеона молодой архитектор оказался перед выбором: остаться на родине, не дающей ни малейших возможностей в реализации масштабных замыслов, или отправиться в Санкт-Петербург, который превратился в перспективную столицу могущественной европейской империи. В 1815 г. в Париже Огюст преподнес императору Александру I красивый альбом, содержащий превосходно выполненные акварелью городские виды и разные проекты. После этого он начал готовиться к отъезду в Петербург (в отличие от большинства иностранных архитекторов – без приглашения). В фонде Демидовых в РГАДА хранится и переписка Демидовых с Монферраном за разные годы, из которой следует, что деньги на дорогу дал Н.Н. Демидов. Сам Монферран 18 июля 1816 г. в письме к Демидову пишет: «Я весьма ценю знакомство с людьми, которым Вы хотели меня представить, но не могу сделать это до сентября, поскольку они все теперь в деревне». Еще: «Нам необходимо иметь защитника в Вашей стране в начале нашего устройства, мы нашли его в Вашем лице. Не оставляйте Вашей доброты и верьте в нашу признательность».

Интересна переписка Н.Н. Демидова со своей петербургской конторой по поводу приезда Монферрана. В день приезда 16 июля Монферран передал конторе два письма Николая Никитича: «Вручитель сего г-н архитектор Огюст Монферран, сын известной Конторе мадам Комарье. Есть ли по приезде его Гороховский дом не будет еще отдан внаймы или продан, то дать ему пристойную небольшую квартиру, в которой позволить жить без оплаты до отдачи дома или до продажи. Есть ли Контора может в чем-либо ему полезна, то должна стараться его не оставить, ибо он ни города не знает, ни по-русски не говорит». К сожалению, оказалось, что дом уже сдан. Кроме того, контора «по настоятельной его прозьбе нашлась выдать ему г-ну Монтферанду, на необходимо нужные здесь при первом случае расходы». Как видно из письма Монферрана, ему не удалось вручить рекомендательные письма Демидова, так как адресаты в июле были в деревне. Оставалось письмо часовщика Брегета (Бреге), адресованное его хорошему знакомому Бетанкуру, недавно назначенному председателем Комитета по делам строений и гидравлических работ. Бетанкур интуитивно почувствовал, что имеет дело с незаурядным талантом. Сам Монферран считал, что он многим обязан Бетанкуру.

Еще до приезда Монферрана в 1809 и в 1813 гг. объявлялись конкурсы на перестройку Исаакиевского собора, но дальше этого дело не двигалось. В 1816 г. во время пасхальной литургии, как докладывал настоятель храма, «отсыревшая на сводах штукатурка упала на правый клирос, и падением своим сделала сильный удар и в народе содрогание… Еще усмотрено во многих местах от сырости повреждение штукатурки, которое угрожает падением». Богослужения пришлось приостановить, и стало понятно, что дальше откладывать перестройку нельзя. Тогда Александр I и велел Бетанкуру рекомендовать архитектора, а последний рискнул предложить Монферрана. Многие удивились этому выбору, а Монферран, решив показать свои творческие возможности, очень скоро представил красивый альбом, содержавший двадцать четыре миниатюры вариантов собора в самых различных стилях и вкусах. Реакция императора была неожиданной – он назначил Монферрана придворным архитектором, а Бетанкур – начальником чертежной.

В начале 1818 г. была создана Комиссия по перестройке Исаакиевского собора, в состав которой входили крупные государственные деятели и специалисты, а сама перестройка поручалась Монферрану.

По 1 января 1817 г. был действителен сохранившийся в архиве полученный французским подданным Монферраном «Билет на свободное в Санкт-Петербурге проживание», в котором за неимением в те годы фотографии указаны его приметы: лета 32, рост средний, волосы и брови светло-русые, глаза серые, нос короткий, полноватый, вздернутый, подбородок круглый, лицо в веснушках. Несколькими годами ранее в воинских документах во Франции была похожая характеристика: рост 165 см, лицо овальное, лоб высокий, глаза голубые, нос курносый, рот средний, подбородок круглый, волосы и брови светлые.

В метрической книге Римско-католической церкви Святой Екатерины есть запись о венчании 5 ноября 1835 г. «придворного архитектора, надворного советника и кавалера Генриха Людовика Августа Легерия Венедиктова сына де Монферранд, холостого, 48 лет, с Елисаветой Вероникой, дочерью Доминика Лаврентия Пик, девицей 38 лет, обоих римско-католического вероисповедания» в присутствии веры достойных свидетелей. Интересное свидетельство об этой свадьбе нашлось в письме, посланном Дантесом, находящемуся в отъезде Геккерену . Дантес пишет, что он был на грандиозном празднике, который устроил Монферран, в честь своей женитьбы «на этой старой шлюхе Лиз» (с точки зрения самоуверенного 20-летнего кавалергарда, как еще можно назвать 38-летнюю актрису французского театра). Дантес пишет, что праздник обошелся в 1500 рублей, из которых большую часть заплатил Павел Николаевич Демидов. Кроме того, есть документ о том, что за два месяца до свадьбы Монферран составил завещание в пользу Элизы Пик де Бонниер, которую он предназначает себе в супруги. И еще в 1834 г. они вместе купили дом на Большой Морской улице. В 1835 г. был утвержден проект перестройки дома, но в феврале 1836 г. Монферран продал его за 150 тысяч рублей Павлу Николаевичу Демидову, который практически одновременно купил и соседний дом на Большой Морской (сейчас №43).

Монферран на свадьбе П.Н. Демидова и фрейлины Авроры Шернваль был свидетелем. Оба дома по Большой Морской Монферран перестраивал по своим рисункам, но в интерьерах до нашего времени от проектов Монферрана ничего не сохранилось. Перестраивая для Демидова оба дома, Монферран для дома №45 использовал проект, сделанный для себя. Об этом свидетельствуют сюжеты горельефов, говорящие о внимании, которое властители оказывали мастерам искусств.

Принято считать, что брат Павла Николаевича, Анатолий Николаевич Демидов (1813-1870), умер бездетным. Однако вне брака у князя Сан-Донато дети рождались. Основываясь на деловой и личной корреспонденции Огюста Монферрана, исследователи В. Шуйский и Е. Краснова установили, что у князя Сан-Донато и его возлюбленной Ирмы Пик де Боньер родился сын, Анри-Адольф. Ирма Пик – родная сестра второй супруги архитектора, Елизаветы Пик де Боньер (1797-1868). Таким образом, незаконный сын Демидова был племянником Монферрана.

Труд Монферрана в России был щедро вознагражден. За строительство Исаакиевского собора он получил чин действительного статского советника, а также 40 тысяч рублей серебром и украшенную бриллиантами золотую медаль на Андреевской ленте, а за возведение Александровской колонны — орден Святого Владимира III степени и 100 тысяч рублей серебром.

Монферран умер 28 июня 1858 г. через месяц после окончания постройки собора и через 40 лет после начала. Точных сведений о причине смерти нет. В воспоминаниях указывают разные причины. Газета «Северная пчела», сообщая об отпевании во французской церкви Святой Екатерины, писала, что его дом был домом образования, приветливости, радушного гостеприимства, собирались и великие артисты, и любители изящного, и знаменитые люди, и скромные художники. Присутствовал на отпевании находящийся тогда в Петербурге знаменитый писатель Александр Дюма.

Сам зодчий высказывал пожелание быть похороненным в одном из подземных сводов Исаакиевского собора, однако император Александр II не дал на это разрешения, поскольку Монферран был католиком. В результате траурный кортеж трижды объехал вокруг Исаакиевского собора и останки архитектора были доставлены во Францию. Он покоится на кладбище Монмартр рядом с матерью и отчимом.

Муханов Александр Алексеевич

Родился 02.10.1802 г. в Москве. Сын сенатора Алексея Ильича Myханова (1753-1836) от брака с княжной Варварой Николаевной Трубецкой (1766-1813). Алексей Ильич состоял обер-прокурором 1-го департамента Правительствующего Сената с 1795 по 1797 гг.

Мухановы — дворянский род, происходящий от Ивана Муханова, убитого на государевой службе в 1597 г. Его внук Алферий Степанович убит под Чигирином в 1678 г. Внук последнего Ипат Калиныч Муханов (1677-1729) учился морскому искусству в Голландии, а потом безотлучно находился при Петре Великом и был в числе шаферов при венчании государя с Екатериной I. По семейному преданию фамилия Мухановых произошла от татарского слова “му”, что означает “голубой”. Во времена, когда многие ханы переходили на службу к русскому царю, из Голубой (Синей) Орды на русскую службу перешел хан, которого называли Голубым Ханом, то есть Хан Му. В обрусевшей версии имя зазвучало как Му Хан, что впоследствии образовало фамилию — Муханов. Род Мухановых относится к древним благородным дворянским родам и внесен в VI часть родословной книги Московской, Владимирской, Калужской, Тамбовской, Рязанской, Курской и Саратовской губерний.

Александр получил домашнее воспитание. Службу начал в 1819 г. в Измайловском полку и, произведенный в корнеты Оренбургского уланского полка, в 1822 г. переведен в лейб-гвардии Уланский полк.

С 1823 по 1825 гг. состоял адъютантом командира Финляндского корпуса А.А. Закревского в Гельсингфорсе. По словам К.Я. Булгакова, весьма расположенного к Муханову, он был «душевно предан» Закревскому, что, однако, не помешало последнему дать такой отзыв о своем подчиненном в письме к П.Д. Киселеву от 27 ноября 1826 г.: «Скажу тебе откровенно и собственно для тебя на счет Муханова: любит новости и сплетни, ленив и на дело неспособен, но ко всему способен примениться».

Несмотря на это, Закревский поручал Муханову и довольно важные дела, вроде секретного надзора за поведением студентов Абовской академии. С 1826 г. Муханов состоял адъютантом при главнокомандующем второй армии графе П.X. Витгенштейне. Совершив несколько переходов, с 1828 г. служил в Семеновском полку, участвовал в Турецкой войне (1828-1829). Дослужившись до капитанского чина, в 1830 г. Муханов оставил военную службу.

Выйдя в отставку, проживал в Петербурге. Поступив на службу в Министерство иностранных дел, был командирован в Яссы и в Бухарест, где перенес холеру и чудом остался жив. Вернувшись в Москву, в звании камергера (1833) и чине полковника состоял при Московском Главном архиве Министерства иностранных дел. Был приятелем E.А. Баратынского, H.В. Путяты, князя П.А. Вяземского, А.С. Пушкина и находился в большой дружбе с А.С. Хомяковым.

Литературная деятельность Муханова выразилась только критикой на книгу мадам де Сталь «Десять лет изгнания», напечатанной в «Сыне Отечества» в 1825 г. Неуважительное нападение Муханова вызвало яростную реакцию Пушкина. Позже Муханов опубликовал, среди прочего, описание своей поездки на Украину, но многие из его произведений остались в архивах.

В 1827 г. он часто встречался с Пушкиным в Москве, был с ним на «ты». В марте он писал брату Николаю: «Я часто видаю Александра Пушкина: он бесподобен, когда не напускает на себя дури». Через два месяца с ехавшим в Петербург Пушкиным послал брату письмо, где писал: «Александр Пушкин, отправляющийся нынче в ночь, доставит тебе это письмо. Постарайся с ним сблизиться; нельзя довольно оценить наслаждение быть с ним часто вместе, размышляя о впечатлениях, которые возбуждаются в нас его необычайными дарованиями. Он стократ занимательнее в мужском обществе, нежели в женском, в котором, дробясь беспрестанно на мелочь, он только тогда делается для этих самок понятным». Письмо Пушкина Муханову (вторая половина февраля (после 18) 1827 г. Москва): «Милый мой Муханов, когда же свидимся мы, чтоб ехать к дяде (Дядя Пушкина — В.Л. Пушкин)? Заезжай к Яру, я там буду обедать, и оставь записку». Александр Алексеевич был первым слушателем стихотворения А.С. Пушкина «Памятник».

Брат Александра, Николай Алексеевич, также был в приятельских отношениях с А.С. Пушкиным: «Пушкина я вовсе не вижу, встречаю его иногда в клубе, он здесь в кругу шумном и веселом молодежи, в котором я не бываю; впрочем, мы сошлись с ним хорошо, не часто видимся, но видимся дружески, без церемоний… С Пушкина списал Кипренский портрет необычайно похожий». Князь А.В. Мещерский в своих воспоминаниях отзывается о Николае Алексеевиче: «С Мухановым я был знаком гораздо ближе. Он принадлежал к той плеяде всесторонне образованных и умных людей, которыми отличалось тогда московское общество».  Николай Алексеевич женат не был. Скончался он 20 апреля 1871 г. и был похоронен в ограде церкви с. Успенское.

Третьим братом был Владимир Алексеевич Муханов, который после смерти брата Николая, переселился из Санкт-Петербурга в Москву, где и жил до своей смерти, последовавшей 26 ноября 1876 г. «Он не занимал видного места в государственной службе, не участвовал в каких-либо обществах и голос его не раздавался в многочисленных собраниях. Высокообразованный и самостоятельный в суждениях без заносчивости, благотворительный без шума и оказательства, свой в высших кругах общественной сферы и в то же время доступный всякому и умевший вести живую беседу, Владимир Алексеевич был явлением, по истине дорогим. Он разливал вокруг себя нравственную тишину и ясность. В нем особенно развито было чувство братства. Всем памятна тесная, напоминавшая собой примеры классической древности, дружба, которая соединяла его с покойным его братом Николаем Алексеевичем. Можно сказать, что по внутренней природе своей Муханов был брат по преимуществу; это братское отношение к людям было причиной, почему вчерашний день народная толпа теснилась вокруг его гроба и благословениями провожала его в могилу».

31-летний Александр Муханов умер скоропостижно от воспаления легких в 1834 г. в Петербурге, незадолго до намеченной свадьбы с Авророй Карловной Шернваль. Элегантный красавец и ловелас Александр Муханов, «синеглазый демон», как звали его в свете, был представлен Авроре на одном из балов в Гельсингфорсе в 1823 г. его другом – поэтом Евгением Баратынским. В своем дневнике Александр Муханов оставил короткую запись: «Она хороша, как Бог!» и сделал Авроре предложение руки и сердца, радостно ею принятое. Но дальше помолвки дело не пошло. Через несколько лет Аврора встретила в Петербурге Баратынского – усталого, женатого, совсем не поэтического, а затем и самого Муханова – уже полковника… И чувство вспыхнуло в ней с новой силой. Муханов же просто потерял голову. 26-летняя Аврора, в самом расцвете своей великолепной красоты, принятая в петербургском высшем свете, душевно осталась все той же обаятельной и простой, любящей и бесконечно доброй – такой, какой он знал ее восемь лет назад в Гельсингфорсе. И он снова посватался. Невзирая на протесты близких, Аврора предложение приняла.

Вскоре была назначена свадьба. Холодным апрельским днем 1834 г. за несколько дней до свадьбы Муханов отправился на мальчишник к приятелю. Всю ночь пили шампанское и развлекались стрельбой по пустым бутылкам. Под утро разгоряченный жених возвращался домой в холодной пролетке в одном мундире. Простудился – и на глазах сгорел от воспаления легких.

Он был похоронен у церкви Успения Пресвятой Богородицы села Успенское Александровского уезда Владимирской губернии, ныне село Муханово Богородского городского поселения Сергиево-Посадского района Московской области.

На месте бывшего кладбища сегодня уцелели только один обелиск и одно надгробие Алексея Ильича (1753-1832) и его дочери, Елизаветы Алексеевны (1808-1881) Мухановых, соответственно.

Муханова Мария Сергеевна

Родилась 15 февраля 1802 г. Старшая дочь обер-шталмейстера Сергея Ильича Муханова от его брака с Варварой Дмитриевной Тургеневой. Получила домашнее воспитание. До 1828 г. жила с родителями и сестрами в Петербурге. После Мухановы переехали в Москву, где их дом в Мертвом переулке на Пречистенке процветал и пользовался особым вниманием. Мария Сергеевна увлекались философией и живописью. Вместе с тремя сестрами расписала одну из церквей в Старом Симонове. Пользовалась расположением и покровительством митрополита Филарета и была почитательницей архимандрита Антония. По словам И.С. Аксакова, старшая Муханова была «очень замечательная девушка, не столько умом, а сколько начитанностью, из Гомера, в переводе Гнедича, она наизусть читала целые страницы. Хорошее состояние позволяло ей выписывать все литературные новинки, и все, что выходило на немецком, французском и английском языке, ею получалось и читалось. Прибавить к чести ее, что она была необыкновенно скромна и смерена в разговоре. Никогда не позволяла себе не только резкого слова, но и решительного суждения. Кроме того — с какой стороны ее ни тронь, всюду был религиозный, православный взгляд, распространявшийся ею на все».

Муханова пользовалась известностью в московском обществе; ей делали визиты наследник и великие князья. Будучи довольно богата, она слыла щедрой благотворительницей и попечительницей.

Будучи фрейлиной императрицы Марии Федоровны, дружила с Авророй Шернваль, а также была двоюродной сестрой скоропостижно скончавшегося жениха Авроры – Александра Муханова.

Весной 1846 г. 44-летней Марией Сергеевной был серьезно увлечен вдовец М.П. Погодин и хотел жениться на ней. В своем дневнике он писал: «Все думаю о Мухановой, она умная, милая, образованная, но потолстела… Решение созревает. Нужно, нужно жениться». Но брак не состоялся, Муханова ответила отказом.

К 1870 г. Мария Сергеевна осталась совершенно одна, похоронив одну за другой всех сестер. Последние годы провела одиноко в родительском доме, посещаемая немногими оставшимися в живых друзьями и родственниками, включая троюродного племянника И.С. Тургенева. В молодости писатель побаивался своей умной и властной тетушки и поздравлял ее в именины; она же держалась с ним небрежно-покровительственно, пока не привыкла гордиться своим вошедшим в славу родственником, хотя и не упускала случая высказать ему то или иное недовольство (например, по поводу того, что он узнаваемо изображал в литературных произведениях собственных родителей и жил постоянно в чужих краях).

В 1878 г. Муханова издала сначала в журнале «Русский Архив», а затем в виде отдельной книги свои «Записки». Книга описывает придворную жизнь 20-х годов XIX века, императора Александра I, великих князей Николая Павловича и Михаила Павловичей, благотворительную деятельность императрицы Марии Федоровны. В 1879 г. учредила премию при Академии наук за «Жизнеописание императрицы Марии Феодоровны».

Любила путешествовать по святым местам, делала крупные денежные вклады во многие монастыри. Умерла в феврале 1882 г. и была похоронена рядом с родителями и сестрами в Троице-Сергиевой лавре. По духовному завещанию ее дом был передан церкви Успения Пресвятой Богородицы на Могильцах для устройства в нем Мухановской богадельни и домовой церкви.

НЕЧАЕВ-МАЛЬЦОВ ЮРИЙ СТЕПАНОВИЧ

Родился 23 октября 1834 г. в имении Полибино в семье бывшего декабриста, историка, археолога и поэта Степана Дмитриевича Нечаева и Софьи Сергеевны, в девичестве Мальцовой. Многие исследователи сходятся во мнении, что атмосфера семьи способствовала формированию интересов юного Ю.С. Нечаева к истории, живописи, музыке. Отец, Степан Дмитриевич Нечаев, с юности увлекался археологией, ведь «имения Нечаевых располагались между реками Непрядвою, Доном и Мечею, там, где произошла Куликовская битва. По инициативе С.Д. Нечаева 8 сентября 1850 г. был открыт памятник на Куликовом поле, сооруженный по проекту архитектора А.П. Брюллова.

Со временем Юрий Степанович Нечаев заканчивает «с серебряной медалью» 1-ую московскую гимназию», а затем поступает на юридический факультет Московского Университета, по окончании которого в 1857 г. будет определен чиновником в министерство иностранных дел.

В 1880 г. в Ницце скончался «непременный член Совета Министерства иностранных дел, действительный тайный советник, просвещенный заводчик, некоронованный король русского хрусталя» Иван Сергеевич Мальцев. Выбрав наследником Юрия Степановича, Мальцов приближает к себе Нечаева и вводит его в ведение дел, а полноправным и законным владельцем наследства умершего дяди он становится в 1881 г., после утверждения официальных инстанций. Владения «нового хрустального короля» составляли 190 тыс. десятин земли на территориях Владимирской, Московской, Санкт-Петербургской, Новгородской, Рязанской, Симбирской и Смоленской губерниях, а также же 12 функционирующих предприятий, специализирующихся не только на изготовлении стекла. С момента вступления в наследство к Нечаеву переходит и фамилия Мальцова, таким образом, Юрий Степанович становится Нечаевым-Мальцовым.

Именно при Ю.С. Нечаеве-Мальцове прославилась стекольная продукция российского производства. Изделия гусевских мастеров участвовали в международной выставке в Чикаго. Следующим «этапом признания»  была выставка в Париже, датирующаяся 1900 г., на которой «высшей награды – Grand Prix были удостоены 211 экспонатов, в их число входил и Гусевской хрустальный завод». После получения награды на выставке в Париже, Ю.С. Нечаев-Мальцев переименовывает село Гусь в «местечко Гусь-Хрустальный», ставшее впоследствии  всемирно известным.

Как показало время, имя Ю.С. Нечаева-Мальцова было связано не только с успехами в промышленной сфере. В историю этот человек вошел как известный меценат и благотворитель, чье имя в первую очередь связывают с созданием музея изящных искусств в Москве (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина). Еще только вступив в права наследства, Ю.С. Нечаев-Мальцов выполняет волю покойного дяди, а именно вносит сумму 500000 рублей на «учреждение технической школы во Владимирской губернии с условием присвоить этой школе имя И.С. Мальцова, а попечителем назначить Юрия Степановича». Это ремесленное училище было лучшим в Европе по техническому оснащению. В училище обучали ремеслам по метало- и деревообработке в течение пяти лет, причем контингент обучающихся был разнообразным (принимались дети всех званий и вероисповеданий). Если обратиться к вкладу Ю.С. Нечаева-Мальцова, то нужно учесть, что он  не только дал в нужном объеме средства на открытие данного образовательного учреждения, но и в дальнейшее выделял суммы, необходимые для функционирования училища. За участие в деле устройства земского ремесленного училища» Ю.С. Нечаеву-Мальцову 25 января 1901 г. было присвоено звание Почетного гражданина города Владимира.

Если говорить о вкладе мецената в развитие Владимирского края, стоит отметить радение его о деятельности владимирской архивной комиссии, членом которой он являлся. Он откликался буквально на все просьбы. В частности, он присылал стекло со своих заводов для музейных витрин, а также 300 руб. выделил на издание трудов Архивной комиссии.

В 1890 г. Ю.С. Нечаев-Мальцев выделяет средства для постройки в Гусе Георгиевского храма и, будучи поклонником новых веяний в искусстве, заказал базилику в русском стиле известному архитектору Л. Бенуа, а роспись – талантливому художнику В.М. Васнецову. Известен эпизод, когда Ю.С. Нечаева-Мальцова спрашивали, почему же он не пожалел таких колоссальных средств для глуши, на что он отвечал: «А отчего стоит город Орвието в Италии? Для его собора ездят иностранцы издалека. Будет время, когда художники и ценители русского искусства станут ездить в наш Гусь».

Долгое время был членом Попечительного комитета о сестрах Красного Креста, на основе которого в 1893 г. под покровительством принцессы Ольденбургской возникла Община сестер милосердия Святой Евгении. Став вице-президентом общины, пожертвовал деньги на строительство под ее эгидой двух больничных павильонов и здания Убежища для престарелых сестер милосердия имени Императора Александра III. Финансировал деятельность медицинских учреждений.

Нечаев-Мальцов был вице-председателем Общества поощрения художеств и субсидировал журнал «Художественные сокровища России», редакторами которого состояли Александр Бенуа и Адриан Прахов.

Безусловно, одним из самых величественных проектов, осуществленных с помощью финансовой поддержки Ю.С. Нечаева-Мальцова, было строительство Музея изящных искусств имени Александра III в Москве. Инициатором создания музея был всеми известный в то время профессор московского университета Иван Владимирович Цветаев, отец Марины Цветаевой. Всего меценат отдал на постройку около 3 млн. рублей, колоссальную по тем временам сумму. Марина Цветаева писала: «Нечаев-Мальцов на музей дал три миллиона, покойный государь – триста тысяч. Музей Александра III есть четырнадцатилетний бессребреный труд моего отца и три мальцевских, таких же бессребренных миллиона». Недаром И.В. Цветаева называли духовным, а Ю.С. Нечаева-Мальцева – физическим создателем музея. Стоит отметить, что на даровании средств на строительство, вклад Нечаева-Мальцева не закончился.  Он активно участвовал в изысканиях и приобретении экспонатов для будущего музея. Для оформления египетского зала музея, он едет в Египет, где приобретает папирусы, копии известных памятников и т.д. В Англии он заказывает (в Британском музее) копии знаменитого фриза Парфенона, так же им были   приобретены копии мозаик из собора Святого Марка в Венеции.

Деятельность Ю.С. Нечаева-Мальцева  в сфере благотворительности была высоко оценена при жизни мецената. Еще в 1908 г. он стал членом Московского археологического общества, им получен орден Белого Орла, а «за создание ревностных трудов на пользу музея изящных искусств императора Александра III при императорском Московском университете Юрию Степановичу был пожалован орден Александра Невского и придворное звание обергофмейстера». Стал он почетным гражданином города Владимира, в 1912 г. решался вопрос «в пользу избрания Нечаева-Мальцова почетным гражданином города Москвы», но этого так и не произошло.

Не забывал Нечаев-Мальцов о музее в Полибино. С 1860 по 1900 гг. музеем Нечаевых заведовала писательница и художник Е.И. Бибикова-Раевская. Пополнял его находками с данковского городища села Стрешнево и Куликова поля. В 1912 г. библиотека в усадьбе насчитывала более 50000 томов книг и журналов. В 1897 г. в Дмитриев день было проведено первое богослужение в Дмитриевском храме в с. Березовке, построенный на средства Нечаева-Мальцова. По традиции, заведенной еще дедом Ю.С. Нечаева, в честь Дмитрия Донского в имение приглашались гости из Данкова, Тулы, Рязани, Москвы, Петербурга. В старинном парке играл духовой оркестр. Для крестьян устраивали бесплатный обед с играми, песнями и танцами.  Эта добрая традиция сохранится до 1917 г. Последний хозяин Полибинской усадьбы Елим Павлович Демидов напишет в своих воспоминаниях: «Мы не нарушили семейную традицию Нечаевых празднования Куликовской победы над татарами. Денег на все всегда хватало».  В те годы почтить память погибших русских воинов Дмитрия Донского приезжали П.А. Столыпин, И.Е. Репин, О.Л. Книппер-Чехова, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковский, В.М. Васнецов и другие.

Скончался 19 октября 1913 г. в своем доме в Санкт-Петербурге на Сергиевской улице (Чайковского, 30) от острого катарального воспаления легких, похоронен в некрополе Новодевичьего Монастыря в Москве, рядом с некрополем его родителей. Могила не сохранилась.

По завещанию бездетного Юрия Нечаева его состояние в 1914 г. перешло к двум наследникам — графу Павлу Игнатьеву и князю Сан-Донато Елиму Павловичу Демидову. Павел Игнатьев получил мальцовские фабрики, а часть Елима Демидова была составлена из двух домов в Петербурге, усадьбы в Полибино и все капиталы, находящиеся в Петербургских банках.

Огрызко Иосафат Петрович

Имя Иосафата Петровича Огрызко (в польской транскрипции — Юзефата Огрицко) хорошо известно тем, кто интересуется историей польского восстания 1863–1864 гг. или историей Иркутска. Однако о том, что его имя связано с Авророй Карловной Демидовой-Карамзиной известно не всем.

Овдовев в 1840 г., Аврора Карловна Демидова шесть лет спустя неожиданно для многих выходит замуж за Андрея Карамзина, сына придворного историка, педагога и литератора Николая Михайловича Карамзина.

По возвращении из свадебного путешествия Аврора Карловна предложила молодому супругу попробовать свои силы на посту управляющего уральскими заводами. Карамзин заинтересовался новым для себя делом и погрузился в изучение металлургии и геологии. А вскоре в доме молодоженов появился молодой поляк, это был будущий выпускник юридического факультета Петербургского университета Иосафат Огрызко, которого Андрей Николаевич представил жене как своего адъютанта и секретаря.

Иосафат Петрович Огрызко родился 11 января 1826 г. в Лепельском уезде Витебской губернии в семье потомственных, но обедневших дворян. По окончании Лепельского училища, а затем и гимназии в Минске он поступил в Петербургский университет, который закончил в 1849 г. со степенью кандидата права.

Огрызко довольно быстро привел в порядок и личные архивы Авроры и Андрея, и семейную библиотеку. В скором времени супруги заметили, что единственный наследник огромного состояния Демидовых Павел Павлович, который ранее не проявлял особого рвения к знаниям, после общения с молодым секретарем начал живо интересоваться науками. И, несмотря на то, что изначально в обязанности Иосафата Огрызко преподавательская деятельность не входила, вскоре именно он стал отвечать за образование юного Павла.

Кроме работы с архивами и библиотекой, Огрызко выполнял и различные поручения Андрея Николаевича и Авроры Карловны. Так, к примеру, именно он отвечал за доставку на Нижнетагильский завод журналов и книг, которые Андрей Карамзин выписывал в Москве и Петербурге для заводской публичной библиотеки. Именно он позднее рекомендовал на должность главного библиотекаря ссыльного Адольфа Янушкевича, который до знакомства с Огрызко занимал пост садовника господского сада.

По свидетельствам современников, супруги Карамзины относились к Огрызко почти как к родственнику. Известный в XIX столетии правовед Владимир Спасович вспоминал, что “в доме Карамзиных Юзеф был высокоценимым другом всей семьи”.

Позднее племянник Авроры Карловны князь Владимир Петрович Мещерский писал об Огрызко в своих воспоминаниях: “Огрицко был при моей тетке Авроре кем-то вроде домашнего секретаря по преемству от ее мужа и моего дяди, убитого в турецкую войну, Андрея Карамзина. Функции его были несложны, что позволяло ему заниматься своими делами. А его собственные дела заключались в начатой им тогда работе — собрании польских законов для предпринятого им труда Volumina Legtm и в группировании около себя, под предлогом сотрудничества, разных вольнодумцев из молодых людей университета, своих сверстников. В ту пору я с ним виделся довольно часто в доме моей тетки, и затем он заходил ко мне, мы с ним часто беседовали. А так как он был блестяще умен, ироничен, приятен в беседе, то я не мог не находить большого удовольствия в обществе с ним”.

В 1853 г. Андрей Карамзин отправился добровольцем на Крымскую войну, где чуть менее чем через год погиб. За телом мужа Аврора посылает Иосафата Огрызко, который не только взял на себя согласование всех нюансов, связанных с эксгумацией и перевозом останков Андрея Николаевича из Малой Валахии в Петербург, но и принял непосредственное участие в организации похорон. Окончательное сближение Авроры Карловны и секретаря произошло через год после похорон Андрея Николаевича, во время поездки на Урал на открытие в Нижнетагильском заводе памятника Карамзину. На церемонию открытия приехали брат Авроры Эмиль и сестра Андрея Карамзина Елизавета. Позднее Эмиль Шернваль-Валлен писал в своем путевом дневнике: “Секретарь моей сестры, господин Огрицко, произвел на меня самое благоприятное впечатление. Он показался мне сильным, мужественным человеком, к тому же обладающим какой-то неуловимой, но в то же время мощной харизмой. Неудивительно, что его почитает и мой племянник Павел, а сестра почти влюблена в него и еле сдерживает себя, боясь показаться в своей привязанности окружающим”.

Сама Аврора записала в своем дневнике: “Наши дружеские отношения с Иосафатом еще более окрепли и переросли в сердечную привязанность, и даже более того…”

Кроме функций домашнего секретаря, Огрызко выполнял еще и различные поручения Авроры Карловны, касающиеся управления заводскими делами. К примеру, он неоднократно приезжал на Тагильские заводы с инспекцией учебных и богоугодных заведений, которые финансировались ею и Анатолием Николаевичем Демидовым. В 1857 г. Аврора, используя свои связи, поспособствовала тому, чтобы Иосафата Огрызко взяли столоначальником по золотодобывающей промышленности в Департамент горных и соляных дел. Скромная должность в этом департаменте позволила ему быстро обрести хорошие связи на самых высоких уровнях. Правда, чиновничья работа ему не нравилась. Он ждал настоящего дела, такого, которое способно было бы в какой-то мере изменить умонастроения в обществе.

7 августа 1857 г. Иосафат Петрович обращается в Цензурный комитет с нижайшей просьбой разрешить ему выпускать на польском языке ежедневную газету “Слово”. В комитете ничего не имели против такого издания, но неожиданно идею “зарубил” министр иностранных дел князь Александр Горчаков. Формально он придрался к тому, что в Санкт-Петербурге не было цензора, знающего польский язык. Однако реальная причина крылась в другом. Дело в том, что князь Горчаков в ту пору был всерьез увлечен Авророй Карловной. Вот что вспоминал об этих событиях Владимир Мещерский: “Горчаков тогда вечерами бывал в кабинете моей тетушки, Авроры Карамзиной, которая, несмотря на свои пятьдесят лет, была еще стройной красавицей и к которой князь питал трепетный культ. Но она взаимностью князю не отвечала, отчего он сильно переживал и ревновал”.

Уладить все цензурные тонкости Огрызко помог его старый приятель опытный юрист Кавелин. Разрешение на выпуск газеты было получено 31 января 1858 г. Деньги на оборудование дала Аврора Карловна. Кроме личных симпатий, был еще один мотив, движущий ею: ей казались близкими многие идеи Огрызко. Будучи противницей всяческих революций, она в то же время понимала, что без перемен в обществе, без реформ государственного управления России не обойтись. Вопрос заключался в том, в каком виде следует проводить реформы.

К сотрудничеству со своей газетой Огрызко привлек профессора Петербургского университета Владимира Спасовича, поэтов Антония Чайковского, Яна Станевича, Эдварда Желиговского, Балтазара Калиновского и других представителей польского землячества в Петербурге. Однако сам он в свою газету не писал.

Его современник Осип Пржецлавский в своих воспоминаниях писал: “Огрызко вовсе не был литератором и даже не знал польского языка настолько, чтобы мог редактировать газету. Для него важным было другое — держать под своим неослабным контролем редакционную политику. […] Приоритетными в его газете стали три темы: крестьянский вопрос, просвещение и международные известия. Подписчиками “Слова” стали многие известные общественные деятели и литераторы того времени: Некрасов и Тютчев, Тургенев и Герцен…” 

В феврале 1859 г. у Огрызко начались первые проблемы. Его газета попала на глаза наместнику русского императора в Варшаве. В этом номере было опубликовано короткое письмо польского историка Иоахима Лелевеля, который еще в 1830 г. добивался от царя Николая I акта об отречении от польского престола и считался неблагонадежным. Через три дня после публикации крамольного письма Иосафата Огрызко бросили в казематы Петропавловской крепости. Первым произволом властей возмутился Александр Герцен, опубликовавший 15 апреля 1859 г. в своем “Колоколе” статью, в которой обвинил министра иностранных дел Горчакова в удушении свободы слова.

В итоге разразился скандал. В защиту Огрызко вступился Тургенев и другие литераторы. Даже строгий цензор Александр Никитенко, недолюбливавший Иосафата Огрызко, обрушился на власти с критикой по поводу ареста издателя. Резонанс задержания Огрызко был так силен, что в совете министров в защиту издателя газеты “Слово” выступили министр народного просвещения Евграф Ковалевский, председатель комиссии по крестьянскому вопросу Яков Ростовцев и даже… шеф жандармов князь Василий Долгоруков.

Впрочем, как судачили в светских кругах, больше всех за освобождение Огрызко хлопотала вдова Андрея Карамзина, имевшая в Петербурге огромные связи. 13 марта 1859 г. Иосафат Огрызко был отпущен на свободу. Выйдя из тюрьмы, Огрызко не только сохранил прежнее положение в петербургском обществе, но даже укрепил его. Благодаря своим связям в правительстве он в 1861 г. перешел с резким повышением по службе из Департамента горных и соляных дел в Департамент податей и сборов при Министерстве финансов Российской Империи. Авроре Карловне показалось, что ее “сердечный друг” наконец-то взялся за ум и теперь посвятит свою жизнь карьере.

Однако история с арестом ничему не научила Огрызко. В апреле 1862 г. за свои публичные симпатии к Чернышевскому он попал в число подозрительных и неблагонадежных. Его фамилия появилась в списках III отделения Петербургского жандармского управления и была снабжена пометками: “Находится в подозрительных сношениях с Черн[ышевским]” и “Желательно произвести обыск”. Правда, до обыска дело так и не дошло.

Аврора пыталась отвлечь своего друга от революционной деятельности. Несколько раз Огрызко по ее просьбе выезжал на демидовские заводы с инспекциями и другими поручениями, а также какое-то время плотно занимался приведением в порядок семейных архивов как Карамзиных, так и Демидовых.

Владимир Петрович Мещерский писал об этом периоде следующее: “Огрицко был моложе моей тетки, и она держалась за свои чувства к нему изо всех сил. Однажды она призналась мне, что боится потерять его и что на новые отношения с мужчинами у нее нет ни времени, ни сил… Сам же Иосафат имел достаточно благородства, чтобы не выставлять их более чем тесную связь напоказ, за что я проникся к нему большим уважением”.

Осенью 1864 г. Иосафат Огрызко был обвинен в причастии к польскому восстанию. После подавления бунта в Литве жандармы, проводя в Вильно массовые обыски и аресты, перехватили переписку одного из руководителей повстанцев. В бумагах они наткнулись на письменные рекомендации за подписью Иосафата Огрызко. Следствие длилось год, но сколько-нибудь значительных результатов не дало. Тогда следователь сфабриковал несколько улик, которые вкупе с лжесвидетельством подставных лиц позволили представить в суде Иосафата Петровича Огрызко активным членом и одним из идеологов польского восстания. Следствие закончилось в 1866 г., и дело передали в суд.

Аврора всячески пыталась облегчить участь своего бывшего домашнего секретаря, но повлиять на решение судей она не могла. Суд приговорил Иосафата Огрызко к смертной казни. Лишь в самый последний момент высшая мера была заменена на двадцать лет каторги. В высших петербургских кругах догадывались, что смягчению участи Огрызко во многом поспособствовала его бывшая хозяйка.

Иосафат Петрович Огрызко провел на каторге десять лет, пять из которых — в тюрьмах Якутии. Затем получил разрешение поселиться в Иркутске, но так и не дождался полного восстановления в гражданских правах. Без особого успеха он занимался золотодобычей, выполнял обязанности поверенного в делах ряда иркутских купцов, зарабатывал адвокатской деятельностью. В окрестностях Иркутска он купил заимку, где пробовал устроить животноводческую ферму. Из-за болезни глаз на прогулки Иосафат Петрович выходил только по ночам, отчего местные жители прозвали заимку “дачей лунного короля”…

В последние годы жизни он занялся публицистикой, написал целый ряд статей о жизни жителей Иркутска и их быте, о городском театре, о природе Сибири. 17 марта 1890 г. Иосафат Огрызко скончался. Он был похоронен на католической части Иерусалимского кладбища в Иркутске.

Помнила ли о своем “сердечном друге” Аврора Карловна, состояла ли с ним в переписке, помогала ли ему материально, до сих пор неизвестно.

Одоевский Владимир Федорович

Последний (62-й) представитель княжеского рода Одоевских — одной из старших ветвей Рюриковичей. Его отец Федор Сергеевич (родной брат И.С. Одоевского) приходился внуком князю Ивану Васильевичу, президенту Вотчинной коллегии в правление Елизаветы Петровны. Мать, Екатерина Алексеевна Филиппова, была дочерью прапорщика.

Отец Владимира умер, когда тому было четыре года. Оставшись сиротой в раннем возрасте, Владимир воспитывался в доме опекуна, двоюродного дяди по отцовской линии, генерала Дмитрия Андреевича Закревского. Жил в Москве на нечетной стороне Малого Козловского переулка, где его отцу принадлежали практически все строения.

По свидетельствам современников, Одоевский не придавал значения своему княжескому титулу и происхождению от правителей удельного времени, чем приводил в изумление аристократов, завидовавших древности его рода.

В 1823 г. поступил на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел. В квартире В. Одоевского собирался кружок «Общество любомудрия», созданный под влиянием шеллингианских идей преподававших в пансионе профессоров Московского университета М.Г. Павлова и Д.М. Велланского. Среди постоянных членов этого кружка были А.И. Кошелев, Д.В. Веневитинов, И.В. и П.В. Киреевские, В.К. Кюхельбекер. Регулярно посещали заседания А.С. Хомяков и М. П. Погодин. Собрания кружка проходили в 1823-1825 гг. и завершились его роспуском после восстания декабристов.

В те же годы Одоевский пробует свои силы на литературном поприще: вместе с Кюхельбекером издает альманах «Мнемозина» и пишет роман «Иероним Бруно и Пьетро Аретино», оставшийся незавершенным.

В 1826 г. Одоевский переехал в Санкт-Петербург, где женился на Ольге Степановне Ланской (1797-1873), дочери гофмаршала Степана Сергеевича Ланского. С 14 октября 1826 г. служил секретарем Цензурного комитета при Министерстве внутренних дел, где следил за порядком рассмотрения книг и театральных пьес; вел реестр книгам, отмечая причины их запрещения; хранил рапорты о книгах; вел дела библиотеки комитета. С 1828 по 1838 гг. служил библиотекарем Комитета цензуры иностранной, где упорядочил систему хранения экземпляров запрещенных изданий, создал три каталога (1830-1831). С 25 мая 1833 г. по предписанию министра народного просвещения назначен цензором. В конце 1820-х гг. был пожалован придворным званием камер-юнкера. В те же 1828-1838 гг. Одоевский был столоначальником в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий, в 1833-1840 гг. занимал должность еще и в Хозяйственном департаменте МВД, а в 1840-1846 гг. был старшим чиновником II отделения Собственной Е.И.В. канцелярии, где доказал несвойственность крепостного права законодательству Грузии. Статский советник с 1841 г., действительный статский советник с 1845 г.

С 1838 г. Одоевский редактировал «Журнал Министерства внутренних дел». Он использовал связи в цензурном ведомстве, чтобы выхлопотать разрешение на возобновление издания «Отечественных записок». В первые годы он деятельно участвовал в их работе, разработал программу и публиковался.

В своем доме в Мошковом переулке супруги Одоевские держали литературный салон. У них собирались известные писатели и музыканты, причем не только отечественные, но и приезжие; однажды выступал даже сам Лист. Дом Одоевских был известен остротой и своеобразием подававшихся блюд. «На средине его стола, — вспоминает современник, — всегда стояла целая батарея всевозможных соусов, собранных со всего земного шара, которые мы иначе не называли, как ядами, до такой степени они были сильны». В 1844-1845 гг. Одоевский опубликовал некоторые из своих рецептов в «лекциях по кухонному искусству», издававшихся как приложение к «Литературной газете» под вымышленным именем профессора Пуфа.

«Весь погруженный в свои сочинения, Одоевский употреблял свой досуг на изучение химии, и эта страсть к естественным наукам очень накладно отзывалась на его приятелях: он раз в месяц приглашал нас к себе на обед, и мы уже заранее страдали желудком; на этих обедах подавались к кушаньям какие-то придуманные самим хозяином химические соусы, до того отвратительные, что даже теперь, почти сорок лет спустя, у меня скребет на сердце при одном воспоминании о них», – писал В. Соллогуб.

Для второго периода творчества Одоевского характерно увлечение мистическими учениями, прежде всего масонскими умствованиями Сен-Мартена, средневековой натуральной магией и алхимией. На это время приходится расцвет его литературного творчества. Он пишет романтические и дидактические повести, сказки, публицистические статьи, сотрудничает в пушкинском «Современнике» и «Вестнике Европы».

В незаконченном утопическом романе «4338-й год», написанном в 1837 г., князь Одоевский, как считается, первым предсказал появление современных блогов и Интернета. В своем сочинении Одоевский описывает мир, где «между знакомыми домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далеком расстоянии общаются друг с другом».

Подводя итог под своими литературными занятиями, Одоевский выпустил сборник философских эссе и рассказов под общим названием «Русские ночи» (1844). «Русские ночи» как итоговое произведение Одоевского воплотили разочарование, которое он испытывал в направлении движения современного общества и литературы. Место сочинительства в его жизни отныне занимает работа на благо общества, помощь реальным людям.

Еще в 1840-е гг. Одоевский постепенно разочаровался в мистицизме, признал ценности новоевропейского естествознания и начал активно пропагандировать идеалы народного просвещения. Наибольшую активность он развил на этом поприще уже после возвращения в Москву в 1861 г., куда он переехал вместе с Румянцевским музеем и во главе его. Одновременно он был назначен сенатором в один из московских департаментов.

Князь Одоевский, будучи членом кружка великой княгини Елены Павловны, горячо приветствовал отмену крепостного права, тюремную реформу, введение суда присяжных и другие великие преобразования. Приветствуя облегчение цензурных правил в 1865 г., он настойчиво высказывался против взятой из наполеоновской Франции системы предостережений и ратовал за отмену безусловного воспрещения ввоза в Россию враждебных ей книг.

Князь Одоевский сохранял разносторонние интересы до самой смерти. Так, в конце жизни он заинтересовался стенографией и принялся составлять «Руководство к постепенному изучению русской скорописи».

В последние (московские) годы жизни Одоевский подружился со священником и исследователем древнерусской церковной музыки Д.В. Разумовским, который по рекомендации Одоевского возглавил новую кафедру в Московской консерватории. Отец Димитрий исповедовал и причастил В.Ф. Одоевского перед смертью.

Похоронен последний князь Одоевский в Донском монастыре. После себя он не оставил ни детей, ни какого-либо состояния. В болезни его поддерживала верная и заботливая жена Ольга Степановна. После его смерти вдова передала книжный архив мужа в Императорскую публичную библиотеку, музыкальный (ноты, рукописи о музыке, энгармонический клавицин) — в Московскую консерваторию. Эти предметы послужили ядром музея Московской консерватории.

Из сочинений Одоевского чаще всего публиковалась сказка «Городок в табакерке», которая в свое время считалась полезным введением к изучению законов механики. В 1976 г. по ней был снят мультфильм «Шкатулка с секретом».

Князю Одоевскому принадлежит почин в устройстве детских приютов; по его мысли основана в Петрограде больница для приходящих, получившая впоследствии наименование Максимилиановской; он же был учредителем Елизаветинской детской больницы в Петербурге. Главная его работа и заслуга в этом отношении состояла в образовании в 1846 г., Общества посещения бедных в Петербурге. Благодаря неутомимой и энергетической деятельности Одоевского, совершенно отказавшегося на все время существования общества от всяких литературных занятий, средства общества дошли до 60 тысяч ежегодного дохода.

Ольга Николаевна (дочь Николая I)

Ольга Николаевна родилась в Аничковом дворце 30 августа (11 сентября) 1822 г. и была третьим ребенком и второй дочерью в семье императора Николая I и Александры Федоровны. По матери великая княжна Ольга происходила из прусского королевского дома Гогенцоллернов. Ее дедом и прадедом были короли Пруссии Фридрих Вильгельм II и Фридрих Вильгельм III.

Основными предметами обучения великой княжны были арифметика, всеобщая и отечественная история, физика. Также ее обучали языкам — французскому, немецкому и английскому. Одним из наставников был поэт Василий Жуковский, с которым великая княжна, уже покинув родной дом и переехав в Германию, до конца его дней состояла в переписке. Он писал о шестилетней великой княжне: «Ольга Николаевна очень прилежна. Она раз в неделю занимается уже и со мною и всегда очень, очень внимательна. Слушает прилежно, и что поймет, того не забывает… Жаль мне только того, что не имею более времени: с нею очень приятно учиться». Преподавателем русского языка и русской словесности был ректор Санкт-Петербургского университета Петр Александрович Плетнев. Ольга Николаевна много внимания уделяла рисованию. Уроки ей давал известный художник Александр Иванович Зауервейд. Занималась ваянием под руководством скульптора Ивана Петровича Витали, прекрасно пела, играла на фортепиано и органе.

Наряду с домашним обучением великие княжны числились в классах Смольного женского института. Хотя большую часть программ они выполняли дома, при посещении института родственниками великие княжны надевали форму и вставали в ряды своего класса.

Современники считали великую княжну красивейшей из трех дочерей императора: «невозможно представить себе более милого лица, на котором выражались бы в такой степени кротость, доброта и снисходительность. Она очень стройна, с прозрачным цветом лица, и в глазах тот необыкновенный блеск, который поэты и влюбленные называют небесным, но который внушает опасения врачам».

Ольга Николаевна дружила с фрейлиной своей матери Авророй Шернваль. Много лет спустя, она писала в своих мемуарах под названием «Сон юности»: «Поль Демидов, богатый, но несимпатичный человек, хотел на ней (Авроре) жениться. Два раза она отказала ему, но это не смущало его, и он продолжал добиваться ее руки. Только после того, как Maman (императрица Александра Федоровна) поговорила с ней, она сдалась». Случалось, что люди, с которыми Аврора Карловна общалась в Санкт-Петербурге, в том числе и великая княжна Ольга Николаевна, бывали впечатлены рассказами о Финляндии, которую так любила Аврора. Всю свою жизнь Ольга Николаевна интересовалась Финляндией и расспрашивала о ней Аврору.

Привлекательная, образованная, говорящая на нескольких языках, увлекающаяся игрой на пианино и живописью, Ольга расценивалась как одна из лучших невест в Европе.

После свадьбы ее сестры Марии, которая вышла замуж за принца ниже ее по рангу, родители Ольги Николаевны желали найти ей перспективного супруга. 18-летней княжне приписывали роман с Александром Барятинским. Князь даже вознамерился сделать ей предложение, но для Николая I он был не самой лучшей кандидатурой на роль зятя. В числе женихов, которых «забраковал» Николай I, был и Александр Гессенский — родной брат супруги цесаревича Александра. Как только император заметил, что юноша проявляет к его дочери излишнюю привязанность, тут же отослал его на Кавказ.

В начале 1846 г., в Палермо, где Ольга находилась в сопровождении матери-императрицы, она встретила наследного принца Вюртембергского Карла, и согласилась на его предложение о женитьбе. Будущие супруги состояли в близком родстве: приходились троюродными братом и сестрой друг другу. Имели общего прадеда по отцовским линиям — Фридриха Евгения, герцога Вюртембергского.

Свадьба состоялась в Петергофе 1 (13) июля 1846 г. Император пожелал дочери: «Будь Карлу тем же, чем все эти годы была для меня твоя мама». В Большом Петергофском дворце по приказу Николая I в честь помолвки его дочери была построена «Ольгина половина дворца», в которой супруги провели медовый месяц. А.О. Смирнова прокомментировала брак следующим образом: «Красивейшей из дочерей нашего императора суждено было выйти за ученого дурака в Виртембергию; la Belle et la Bête, — говорили в городе».

Молодая чета переехала в Вюртемберг. Ольга писала Жуковскому: «Утешительно в минуту разлуки думать, что незабвенная бабушка родилась в этой земле, где мне суждено жить и где Екатерина Павловна оставила о себе так много воспоминаний. Там любят русское имя, и Вюртемберг соединен с нами многими узами».

Ольга Николаевна вместе с мужем проживала постоянно в Штутгарте и лишь изредка навещала Россию. В феврале 1855 г. она, узнав о болезни императора Николая I, вместе с мужем срочно выехала в Петербург, но отца в живых не застала. Несколько месяцев Ольга Николаевна оставалась вместе с матерью, тяжело переживавшей утрату супруга.

Ольга с юности мечтала о детях, но матерью ей стать не довелось, поэтому она решила удочерить свою племянницу Веру — дочь младшего брата Константина. Вера была физически нездоровым, вспыльчивым и нервным ребенком, но супруги полюбили ее как родную, вырастили и выдали замуж за представителя династии. Внуки стали для Ольги Николаевны и ее мужа настоящей отдушиной.

В 1864 г. умер король Вильгельм I, трон наследовал Карл I и Ольга Николаевна стала королевой Вюртемберга. Вюртембергская принцесса, а затем и королева, Ольга Николаевна много времени посвящала благотворительным учреждениям, тем самым завоевав любовь и уважение немецкого населения. В 1873 г. в Штутгарте Ольга Николаевна основала женскую гимназию (Konigin-Olga-Stift Gymnasium). Под попечительством королевы находились лечебница и опекунское учреждение для слабоумных детей в Мариенберге, детская лечебница «Ольгеле» в Штутгарте, приют для слепых в Гмюнде. Особое внимание королева Ольга уделяла вопросам образования и воспитания. При ее поддержке были открыты многочисленные ясли, детские дома и школы.

Во время франко-прусской войны 1870-1871 гг. королева стала во главе организации помощи раненым воинам. Ее дворец превратился в мастерскую, куда сходились добровольные работницы, женщины всех сословий. Королева встречала поезда с ранеными, заботилась об их размещении, навещала больных, утешая их словами и материальной помощью. Местная печать называла королеву «великим мастером, виртуозом благотворительности».

Ольга хорошо рисовала и даже брала уроки у местного скульптора Теодора Вехтера (Theodor Wächter). По ее поручению разные художники рисовали дворцы и дома, в которых она жила или останавливалась во время путешествий. Акварельные изображения спален и обеденных зал, парадных комнат и гостиных за 50 лет жизни в Вюртемберге заполнили королевский альбом. Недавние выставки «Ольга – королева Вюртемберга», прошедшие в Москве, Санкт-Петербурге и Екатеринбурге, организованные мэрией Штутгарта, в числе прочих экспонатов демонстрировали альбом Ольги Николаевны. Картины прекрасно передают обстановку, в которой жили высокопоставленные особы Вюртемберга.

В 1881 г. французский селекционер роз Жильбер Набоннанд посвятил королеве Ольге новый сорт – ‘Reine Olga de Wurtenberg’. Эта ароматная роза красного цвета сохранилась в садах и парках Италии, Германии, Франции, США.

В правление Карла и Ольги были учреждены Орден Ольги и Медаль Карла и Ольги.

Ольга Николаевна, «уважаемая и любимая всем вюртембергским народом», пережила супруга на один год и скончалась в замке Фридрихсхафен на 71-м году жизни 18 (30) октября 1892 г.

Великая княгиня Вера писала стихи и очень много времени и сил отдавала благотворительности. Она продолжала дело своей приемной матери королевы Ольги. Для падших женщин Вера Константиновна учредила приюты, которые получили название «Дома Веры» (Vera Haus). Под ее патронажем находилось более тридцати благотворительных и общественных учреждений. Активное участие она принимала и в строительстве православной церкви Святого Николая в Штутгарте. Вера Константиновна умерла в Штутгарте в апреле 1912 г., в возрасте пятидесяти восьми лет. С ее кончиной, отмечал дипломат Ю.Я. Соловьев, «прекратилась последняя связь Русского Двора с Вюртембергским».

Паткуль Мария Александровна (маркиза де Траверсе)

Родилась 11 июля 1822 г. под Ревелем. Происходила из семьи морских офицеров. Дочь генерал-майора маркиза Александра Ивановича де Траверсе и Александры Леонтьевны Спафарьевой, внучка морского министра И.И. де Траверсе.

Детство провела в Гельсингфорсе и в доме деда, генерал-лейтенанта Л.В. Спафарьева, в Ревеле. Сохранила воспоминания о деде, маркизе де Траверсе, у которого бывала в поместье; по ее словам, это был «высокий, прямой, с французским лицом, еще видный старик», очень плохо говоривший по-русски.

Получила хорошее домашнее образование, проявив способности к изучению языков. Хорошо владела французским, немецким, латынью, а для общения с пожилыми финляндскими родственниками матери, не владевшими иными языками, кроме шведского, освоила и его.

В 18 лет, после смерти матери, переехала из Ревеля в Гельсингфорс, где блистала в обществе, вместе с двумя подругами, графиней Матильдой Армфельт и Розиной Гартман; светские поклонники именовали этих дам «Солнцем», «Луной» и «Северным Сиянием».

В Финляндии друзьями маркизы были Аврора Карловна Демидова-Карамзина, академик Я.К. Грот и П.А. Плетнев. В доме Траверсе Яков Грот читал свой перевод «Саги о Фритьофе» Тегнера. В январе 1841 г. семья де Траверсе переехала в Петербург. По поводу вступления маркизы в высший столичный свет Плетнев написал стихотворение, получившее большую известность.

Из краев сих безмятежных,

Из среды сестер своих,

От утесов наших снежных,

От заливов ледяных

Вы на новые забавы

Улетите в край другой,

В исполинский, величавый

Град, стоящий над Невой.

Берегитесь: Край болотный!

Град отравой напоен!

Не вверяйтесь беззаботно

Жизни, к коей манит он.

Не берите жадно чаши,

Разносимой спесью там, —

Иль уста померкнут ваши,

Приложась к ее краям! (…)

Наследник цесаревич Александр Николаевич, до которого дошли эти строки, поручил светскому поэту И.П. Мятлеву защитить Петербург. Мятлев посвятил маркизе де Траверсе несколько стихотворений, в которых иронически прошелся по адресу «Чухляндии», и публично читал их в дворянском собрании.

В столице юная маркиза, благодаря красоте и изяществу манер, также стала знаменитостью на балах и приемах, а острый ум и хорошее воспитание позволили ей избежать соблазнов, от которых предостерегали финляндские друзья.

27 августа 1841 г. в Ревеле, в доме Спафарьева Мария де Траверсе сочеталась браком с наперсником цесаревича поручиком лейб-гвардии бароном А.В. Паткулем (1817-1877). Брак был заключен по любви и оказался счастливым. Супруги пользовались неизменным расположением императорской четы, которой Мария была представлена на балу в Александровском дворце, а затем и Александра II с супругой.

Помимо знакомства с известными людьми своего времени, описанного в воспоминаниях, и близости к императорской семье, Мария Паткуль была известна общественной и благотворительной деятельностью. В период пребывания в Варшаве, где ее муж в 1864-1869 гг. командовал 2-й гренадерской дивизией, она вместе с баронессой Е.Н. Менгден организовала благотворительные учреждения для православного населения, и занималась обустройством православных церквей Привислянского края, находившихся в бедственном положении. Стараниями Паткуль и Менгден было создано «Русское благотворительное общество» и устроен приют, включенный затем в систему Мариинских учреждений.

По совету мужа баронесса создала Дамский комитет при Варшавском обществе Красного креста. Позднее в Царском Селе ею было выкуплено фабричное здание, и на средства, выделенные императором, также организован приют, взятый под покровительство императрицы Марии Федоровны, а в 1876 г. основан Дамский комитет местного общества Красного креста.

Во время русско-турецкой войны баронесса, потерявшая в 1877 г. мужа, по поручению императрицы занималась ранеными, размещенными в придворной больнице.

Дети: Александра, в замужестве Войде (1842 – 1873); Александр (1845 – 1896); Мария, в замужестве фон Мейер (1848 – ?); Владимир (1850 – 1907); Алексей (1852 – 1865); Сергей (1854 – 1884); Ольга (1857 – ?); Евгений (1864 – ?).

Последние годы провела в Царском Селе, возглавляя многочисленную семью. Последняя запись в ее записках датирована 25 мая 1900 г., когда баронесса удостоилась посещения императрицы Марии Федоровны. Скончалась 06 декабря 1900 г., похоронена на кладбище села Большое Кузьмино.


Воспоминания Марии Александровны Паткуль, рожденной маркизы де Траверсе, за три четверти девятнадцатого столетия:

Все время, проведенное мною в Финляндии, я вспоминаю с удовольствием и благодарностью. Общество меня чересчур баловало. До тех пор, пока я не приеду на вечер, танцы не начинались, и мне предоставлялось назначать их по моему усмотрению. Не знаю, чем я заслужила общее расположение. Подруги мои, родители их, старики и старушки, могу сказать без всякого хвастовства, любили меня; к последним я была всегда предупредительна и внимательна, говорила по-шведски с теми, которые не знали другого языка. Мы веселились от души на этих бесцеремонных и незатейливых вечерах; туалеты самые скромные, белое кисейное, барежевое или mousseline de laine платье, волосы зачесаны гладко, бантик или живой розан, сафьянные башмаки с перевязанной крестообразно лентой сверх чулка, вот и весь наряд. Угощение состояло из чая и питья. В редких случаях подавалось мороженое, а ужин разносился после мазурки и состоял из тартинок и кипяченого молока с пивом, так называемого Bierkase (Ollust), которое все очень любили. Бульон являлся на больших балах, даваемых в торжественные дни царских праздников генерал-губернатором. Отсутствие роскоши, радушие хозяев и непринужденность носили отпечаток семейных вечеров.

В ответ на все приглашения отец решился дать у себя танцевальный вечер. К семи часам съехались наши милые моряки с женами и молодежь. Восьмой был час, кареты слышно ездят взад и вперед, а остальные гости не являлись. Тогда пришла мне мысль посмотреть, не висит ли в сенях над дверью ящик, так называемый у них visit lado. Злополучный ящик действительно висел, а вывешивается он тогда, когда нет дома, чтоб даром не звонить. В него опускались визитные карточки. Как только ящик был снят, зал наполнился гостями. Видели, что дом освещен, а церемонились войти потому, что ящик не снят. В Финляндии были и другие обычаи. Ездили вечером на огонек: если увидят, что в люстре зажжен огарок, это значило – «милости просим».

Утренние визиты вообще делали очень редко; мужчины все более или менее были заняты службой, а хозяйки и матери, дорожа золотым временем, не тратили его напрасно. Перед праздником закладывалась вечером карета, человека снабжали списком и визитными карточками, которые он развозил, стоя на запятках с фонарем в руках. Лестницы в неприемные дни не освещались. Объехав все знакомые дома и опустив карточки в вывешенные ящики, он возвращался домой. Все знали, что карточки развозятся, но делали вид, что были лично.

На следующий год меня и сестру Aline отец с тетушкой взяли с собой в Петербург. Меньшие сестры и братья остались в Ревеле у дедушки. В столицу мы прибыли на пароходе. Главною целью нашей поездки было для сестры усовершенствоваться в музыке, к которой она имела способность, и для нас обеих брать уроки танцев, исключительно характерных для приобретения гибкости и грации, а вместе с тем дать нам возможность видеть торжества по случаю предстоящего бракосочетания великой княжны Марии Николаевны с герцогом Лейхтенбергским. Погостив несколько дней в Кронштадте у тетушки Веры Леонтьевны Ивановой, муж которой был переведен туда из Ревеля, мы поселились в Петербурге в доме одних родственников, которые предоставили нам свою квартиру. Сами они были в деревне.

Мы часто ездили в Павловск к родственнице нашей, Марии Христофоровне Шевич, рожденной Бенкендорф, сестре шефа жандармов. С невольным страхом мы в первый раз сели в вагон Царскосельской железной дороги, которая была открыта только весной. Для нас это было диковиной.

Ко дню бракосочетания великой княжны г-жа Шевич прислала нам билеты для входа на хоры Зимнего дворца к выходу, обеду и балу куртаг. Мы отправились заблаговременно, в надежде получить хорошие места, но, к нашему разочарованию, перила хор были заняты дамами в нисколько рядов, и нам пришлось стоять совсем позади, откуда положительно ничего не было видно. Как только начался выход, вся толпа ринулась вперед, иные локтями проталкивали себе дорогу, а у одной барыни были в ходу булавки, она колола вправо и влево, кто вскрикнет, кто взвизгнет, а кто бранился. Нас, которые никогда ничего подобного не видели, эти сцены поражали. Духота была невыносимая, многим делалось дурно, кого выводили, а кого даже выносили.

Осенью, когда эскадра отправилась на зимовку в Свеаборг, мы вместе с ней вернулись в Гельсингфорс, где зима прошла очень весело и оживленно. Балов и вечеров было много. Первый бал давался в Свеаборге у адмирала Вальронда. Море только что задернулось легким слоем льда, и нас поодиночке в чухонских санях перевезли в крепость. Лед был прозрачен, как зеркало; видно было, как под ним слегка переливалась вода. Теперь ни за что не решилась бы переехать такую гладкую и непрочную поверхность моря, а в то время я не была знакома со страхом, все казалось мне трын-травой. Что значит молодость! После бала мы ночевали у знакомых, а на следующее утро наши милые моряки и танцоры любезно перекатили нас на креслах до самой пристани, несмотря на трехверстное расстояние.

В этот сезон много было вечеров у всех наших знакомых. В офицерском собрании Свеаборга был костюмированный вечер: у нас был спектакль на французском языке, шла Lucie ou la s?ur de lait; пьеса исключительно из женских ролей. Кто в ней участвовал, кроме сестры моей Aline и меня, не помню, но что я вызвала у всех на глазах слезы, исполняя роль Lucie, это мне памятно. После спектакля мы танцевали. Rosine Hartman, дочь профессора медицины и хирургии и генерал-инспектора всех клиник в Финляндии, была лучшая моя подруга. Она была в полном смысле прелестная блондинка с чудно-голубыми глазами и женственными мягкими движениями. Мы жили очень близко друг от друга, так что виделись почти ежедневно; то она забежит ко мне, то я перебегу площадку и зайду к ней. Другая подруга была дочь губернатора графа Армфельда, Матильда. Высокая, очень эффектная брюнетка, она воспитывалась в институте и потому хорошо говорила по-русски. Кто-то посвятил нам кадриль, назвав каждую фигуру тем цветком, каким каждую из нас прозвали: ее пунцовой камелией, Rosine подснежником, сестру ее Найму шиповником, а меня бенгальской розой. Мы так мало ценили это подношение, что я даже его не сохранила и не помню, кто был автором.

Бал имел свои правила, свою последовательность танцев и свой этикет, особые для каждой исторической эпохи. Обязательной принадлежностью бала был оркестр или ансамбль музыкантов. Танцы под фортепьяно балом не считались

Наш сосед, барон Клинковстрем, вдовый, очень умный старик, был большой оригинал, он часто навещал нас, по вечерам, и мы очень были довольны его посещениями; все, что он рассказывал, было очень интересно. У него был женатый сын и внучата, но жили они не вместе. Однажды вечером, когда я подавала ему стакан чая, он спросил меня, люблю ли я его. Так как я знала его оригинальность, то вопрос его вовсе не удивил меня, и я ответила:

– Да, барон.

– Хотите быть моей женой?

– Нет! – ответила я, смеясь.

– Почему нет? – спросил он. – Мне тяжело самому вести хозяйство, подагра часто мучает меня, да, наконец, скучно быть одному, и я желал бы иметь подругу.

– Вы шутите, – сказала я, – потому что, если вы сделали бы серьезно этот вопрос, то, поблагодарив вас за сделанную мне честь, я с свойственною мне откровенностью сказала бы: вы, барон, для меня слишком стары, капризы, простительные вашим летам, я, быть может, не сумела бы переносить с терпеньем, а решиться посвятить свою молодость на то, чтоб нянчиться с мужем-подагриком, у меня не хватило бы духу.

Тетушка посмотрела на меня с удивлением, она не ожидала, что я с такою храбростью выскажу ему то, что думаю. Барон протянул мне руку, сказав, что моя откровенность нравится ему, шутить он не думал, хотя высказанное мною для него не лестно, но, может быть, обдумав хорошенько, я соглашусь на его предложение. На это я ответила, что тронута его расположением, но решения своего не изменю.

Несмотря на мой отказ, мы всегда были с ним добрыми друзьями; я была тронута, когда, уходя от нас, он, по своему обыкновению, поцеловал меня в лоб и, протянув руку тетушке, сказал: «C’est une tille d’or, – heureux qui la possedera». Когда после этого случилось нам быть у него вечером, он мне говорил, указывая на место хозяйки: «Вот где назначалось вам место!», а я, смеясь отвечала ему: «Это счастье, что я не решилась на ваше предложенье, j’aurai fait ici le diable a quatre et vous aurai fait fuir de la maison». Разговор этот кончился смехом.

Летом предстояло празднество двухсотлетнего юбилея университета в Гельсингфорсе. Мне очень хотелось присутствовать на нем, но на лето мы уехали в Ревель, поэтому я не имела никакой надежды поехать в Гельсингфорс. К великой, однако, моей радости, отец привез тетушке письмо от графини Пушкиной, рожденной Шернваль, в котором она просила ее отпустить меня к ней, чтоб присутствовать на торжестве, обещая беречь меня, как дочь.

Сшили мне бальное платье, снарядили в путь, и мы с отцом поплыли на пароходе к финским берегам. Накануне юбилея нас собралось много молодых девиц у Гартмана, и мы плели гирлянды из зелени для украшения актовой залы и лавровые венки для студентов, которые удостоятся степени магистра. Зелень приносили целыми корзинами, готовые гирлянды отправлялись к месту назначения, и там их развешивали. Не помню, в котором часу все собрались в только что оконченную шведскую церковь на Сенатской площади, где служба еще не совершалась. Публика уселась на приготовленные места. Впереди сидел в кресле покрытый сединой старик Францен, известный шведский поэт, всеми уважаемая личность; возле него стоял внук его Гартман, студент. По окончании акта старику-деду и внуку были надеты на головы лавровые венки. Было очень трогательно, когда Францен встал, обнял своего внука и прослезился.

Много молодых студентов были удостоены звания магистра. Вечером был бал в общественном зале; коронованная молодежь танцевала в лавровых венках. Цветов к балу я с собой не привезла, поэтому попросила девушку послать набрать мне васильков и сплела себе венок, но, когда сестра графини, Аврора Карловна Демидова, присутствуя при нашем туалете, увидела, что я намереваюсь надеть васильки, уговорила меня их не надевать, говоря, что с моим смуглым цветом лица и черными волосами вечером будет нехорошо; она тотчас же поехала к себе домой и привезла венок из пунцовых цветов и коралловую parure. Я долго не соглашалась ее надеть, не желая быть вороной в павлиньих перьях, сказав ей, что боюсь надевать чужие вещи, так как можно их потерять; она так любезно настаивала, что дольше я отказываться не смела. С графиней Пушкиной нас поехало трое: племянница ее, княжна Sophie Шаховская, m-llе Виллебранд и я. Мы много танцевали и очень веселились. У графини мы встретились с князем Владимиром Федоровичем Одоевским, который знал меня ребенком; мы, дети, очень любили его, а потому встретиться с ним мне было очень приятно. У нее же познакомилась с Петром Александровичем Плетневым и с Яковом Карловичем Гротом. Как приятно проходило время в обществе таких умных и милых людей! Графиня Пушкина была прелестная, веселая и милая женщина. Сестра ее, А.К. Демидова, красавица в полном смысле слова, серьезная, с отпечатком грусти в глазах. Она проводила лето в имении своем Трескенда, в нескольких верстах от Гельсингфорса, куда мы с графиней довольно часто ездили обедать к ней. Перед отъездом мне написали на память в альбоме князь Одоевский прозой, а Плетнев и Грот стихами.

На Рождество была у нас елка; из передней был брошен пакет на мое имя. Этот обычай в Финляндии называется Zulklapp. Узнав почерк Я.К. Грота, я выбежала в переднюю и узнала в человеке, одетом в вывороченную мехом кверху шубу, Я.К. Грота, который, сняв свой медвежий костюм, вошел со мною в зал. Посещая нас довольно часто, он читал нам свои чудные переводы шведских поэтов и считался у нас дорогим гостем. Тут я взялась за брошенный пакет; по мере того, как он развертывался, адреса менялись, последний, наконец, был на мое имя. В нем была круглая длинная бонбоньерка, а к ней много других, одна меньше другой, и в каждой из них листок со стихами его сочинения, которые составляли одно целое. Они написаны были по случаю предстоящего отъезда моего в Петербург с предупреждениями и наставлениями истинного друга, но вместе с тем слишком для меня лестные.

Он сам их прочел и по окончании просил разрешить напечатать их в «Современнике». Несмотря на то, что я убедительно просила его этого не делать и не давала своего согласия, тем не менее, приехав в Петербург, я увидела их напечатанными в издававшемся Плетневым журнале «Современник». Стихам его я обязана успехом моим в свете. Плетнев прочел их наследнику Александру Николаевичу, журнал был распространен, все ждали с нетерпением приезда провинциалки, точно чего-то невиданного. Грот скрыл это от меня и, вероятно, послал стихи для напечатания другу своему Плетневу раньше, чем спросил мое разрешение.

День был морозный, погода ясная, солнышко весело освещало природу, когда мы 2 января 1841 года тронулись в путь. В первой кибитке ехали m-lle Balzer с братом, в другой, вслед за ними, отец со мной. Дорога мне очень понравилась; то она извивалась между гранитными скалами и лесом, то шла с горы на гору. Снег на солнце искрился, а деревья, покрытые инеем, блестели разноцветными камнями. Ямщики в Финляндии ездят очень неосторожно: в гору они тащатся шагом, сам возница идет рядом с повозкой, а с горы, сев на облучок, несется, как шальной, того и гляди, что сани заденут за скалу и перекувырнутся или полетят с нами в пропасть. Мне в первый раз приходилось ехать зимой сухим путем по петербургской дороге, и я невольно любовалась живописной местностью, несмотря на то, что все было покрыто толстым слоем снега. В Ворго на станции нас встретил Яков Карлович Грот, который, кажется, был в то время у Рунеберга, известного шведского поэта. Пока перекладывали лошадей, мы закусили, напились чаю и, простившись с Яковом Карловичем, который проводил меня пожеланием скорей вернуться, поехали дальше.

Первые, к кому мы поехали помимо списка, были: Демидова, графиня Мусина-Пушкина, сестра графа, княгиня Шаховская и Оболенская. Сделав все остальные визиты, согласно желанию m-me Шевич, мы получили приглашение на бал к Лазаревым. … Дом Лазаревых и теперь стоит на Невском, рядом с Армянской церковью.

Мой первый выезд в большой свет был настолько удачен, что мне не так уже страшно было появляться на остальные балы и вечера, которых в ту зиму была целая серия. M-me Шевич представляла меня всем: «mа niece la marquise Traversay», и благодаря этому я была приглашена на все балы, которые давались у Хитровых, Уваровых, Лазаревых, Нарышкиных, Сухозанет, Белосельских и Воронцовых. На бале графа Воронцова-Дашкова был наследник. Он оставался недолго и не танцевал. Это был первый раз, что я его видела после того, как он приезжал юношей в Ревель, с товарищами своими Виельгорским и Паткулем. Помню, как мы девочками бегали в Екатеринталь, где, стоя перед балконом, любовались цесаревичем. Могла ли я думать тогда, что со временем и я буду близка ко двору.

На танцевальном вечере у Хитровых я была одета довольно просто: в белом кисейном платье со складками и белым пунцовым цветком на голове. Вероятно, благодаря моей французской фамилии вообразили себе, что я приехала из Парижа, окружили меня, как только я вошла в гостиную, начали восторгаться моим платьем, нашли в нем un cachet parisien и уверяли, что только там умеют одеваться со вкусом. Когда я сказала, что платье сшито дома и в Париже я никогда не была, то верить не хотели, утверждая, что даже выговор у меня парижский, хотя он ничем не отличался от выговора других.

На этом вечере Шернваль подошел ко мне во время кадрили и, поздоровавшись, представил приятеля своего Паткуля, считая нужным прибавить о его качествах: «очень добрый, милый, но ветреный молодой человек». На это я спросила, всегда ли он представляет своих друзей с подобными аттестатами. В разговоре Паткуль сказал, что видел меня на бале графа Воронцова, где он был с наследником, который оставался недолго, и Паткуль, как дежурный, уехал вместе с его высочеством.

Вечером я была приглашена к графине Е. К. Пушкиной, которая, желая, чтоб до отъезда нашего я провела еще вечер у нее, собрала своих родных, сестер графа, княгинь Шаховскую и Оболенскую с дочерью, сестру свою А.К. Демидову и графиню Армфельд с ее дочерью Матильдой; из мужчин сам хозяин дома, Шернваль, барон Клинковcтрем и, к великому моему удивлению, Паткуль, который не был до того знаком в доме. Во время своего визита у нас Шернваль спросил меня, буду ли я вечером у сестры его; узнав, что да, Паткуль сделал в то же утро визит Пушкиным и был приглашен.

Плетнев Петр Александрович

Происходил из духовного звания. Родился 10 (21) августа 1792 г. Образование получил в тверской семинарии (1811) и в Главном Педагогическом институте (1814). Работал учителем словесности в женских институтах, кадетских корпусах и в Санкт-Петербургском Благородном пансионе. По рекомендации В.А. Жуковского, с 1828 г. Плетнев преподавал литературу наследнику престола Александру II и великим княжнам. В 1832 г. занял кафедру русской словесности в Санкт-Петербургском университете, в котором с 1840 до 1861 гг. состоял ректором.

Плетнев близко сошелся с А.С. Пушкиным и другими корифеями пушкинского кружка. Характера крайне мягкого, деликатного и услужливого, Плетнев был верным и заботливым другом, к которому обращались и Жуковский, и Пушкин, и Гоголь; всем им Плетнев служил и делом, и советом; мнением его они очень дорожили.

Плетнев, по собственному признанию, был для Пушкина «всем: и родственником, и другом, и издателем, и кассиром». Он выпустил в свет — то есть нашел издателя и книгопродавца, решил типографские, материальные и иные проблемы, более 20 книг Пушкина, причем делал это совершенно бескорыстно. Пушкин называет Плетнева «кормильцем», «благодетелем» и признается, что независимостью своей он «обязан Богу и тебе».

Выступив на литературное поприще стихотворениями, которые в 1820-х гг. появлялись в «Соревнователе просвещения и благотворения», «Трудах Вольного общества любителей российской словесности», «Северных цветах» и других журналах и альманахах и которые при гладкости стиха местами не лишены изящества и поэтического огонька, Плетнев вскоре перешел к литературной критике, став выразителем теоретических воззрений пушкинского кружка.

Уже в первой своей критической статье Плетнев доказывал, что поэтом надо родиться, но врожденный талант должен потратить массу труда чисто технического, чтобы вполне овладеть формой и придать ей гармонию, изящество, красоту. Главная заслуга Плетнева заключалась в том, что уже в начале 1820-х гг., еще ранее критических очерков не только Веневитинова, Киреевского, Надеждина, но и Полевого, он ввел характеристики поэтов по существу, по внутреннему свойству их поэзии. Таковы были появившиеся еще в 1822 г. оценки Жуковского и Батюшкова. Плетнев уже тогда предвидел, что русской литературе предстоит, не ограничиваясь усвоением чужих форм, стать, наконец, на народную почву. К концу 1830-х гг. Плетнев составил замечательное для того времени представление о национальных особенностях литературы, о ее связи с жизнью общества, об индивидуальных способностях писателя, о необходимости «красок и жизни», без которых литература стала бы «сухим изложением отвлеченностей».

И.С. Тургенев, окончивший университет в 1837 г., так отзывался о своем учителе: «Как профессор русской литературы Плетнев не отличался большими сведениями, ученый багаж его был весьма легок… Незыблемая твердость дружеских чувств и радостное поклонение поэтическому — вот весь Плетнев».

Оставшись до конца дней своих мирным эстетиком, придававшим первенствующее значение вопросам формы и языка, Плетнев не мог избежать разлада с дальнейшим развитием литературы; но выйдя из кружка Пушкина, где неоклассик Батюшков мирно уживался с романтиком Жуковским, а последний горячо приветствовал реалиста Гоголя, Плетнев всегда сохранял объективность, любовно следил за успехами литературы и вообще признавал права новых литературных форм и течений, если только вестником их являлся сильный талант, удовлетворявший эстетическим требованиям. Он умел понять Гоголя с его сильными и слабыми сторонами: ему принадлежит одна из лучших оценок «Мертвых душ» («Современник», 1842).

Отсутствие рутины и тонкое чувство изящного дозволило Плетневу с восторгом приветствовать многие восходящие светила 1840-х гг. — Тургенева, Достоевского, Писемского, Островского, Плещеева, Аполлона Майкова, Полонского, Белинского.

В течение семи лет (с конца 1824 г.) с бароном Дельвигом, а с 1832 г. — с Пушкиным, Плетнев разделял труды по редактированию «Северных цветов», а в 1838-1846 гг. был преемником Пушкина по редактированию «Современника». Трудно более точно определить свойства личности Петра Александровича, чем это сделал Пушкин в «Посвящении», назвав его человеком «души прекрасной, святой исполненной мечты, поэзии живой и ясной, высоких дум и простоты».

Одним из первых в России Плетнев обратился к жанру биографического очерка. Его биографии «Александр Сергеевич Пушкин» (1838), «Евгений Абрамович Баратынский» (1844), «Жизнь и сочинения Ивана Андреевича Крылова» (1847), «О жизни и сочинениях В.А. Жуковского» (1852) содержали редкий сплав мемуаристки (в них использовались письма к нему), тонкого анализа творческого облика писателя и полемической заостренности, направленной против игнорирования принципа «уважения к преданию» в эпоху 30-40-х гг. В них давалась картина литературного быта предшествующей эпохи, противопоставляемая современным, «торговым» нормам взаимоотношений в литературно-журнальном мире.

Осенью 1861 г., оставив ректорство, Плетнев был назначен председателем двух комиссий: по управлению Университетом, и для изыскания мер и средств к доставлению полезной деятельности лицам, оставшимся за штатом.

Первая жена – Степанида Александровна Раевская (1795-1839). В браке родилась дочь Ольга Петровна (1830-1852), с 1851 – жена А.Б. Лакиера. Плетнев называл ее “секретарем своим и другом”. Вторая жена (с 1849 г.) – Плетнева Александра Васильевна, урожденная княжна Щетинина (1826-1901).

Умер 10 января 1866 г. в Париже, погребен в Петербурге в Александро-Невской лавре.

Протасов Николай Александрович

Родился 7 января 1799 г. в семье Александра Яковлевича и Варвары Алексеевны Протасовых. В 15 лет вступил в лейб-гвардии Гусарский его величества полк корнетом; в 1828 г. участвовал в русско-турецкой войне, в подавлении восстания в Польше (1831).

В 1834 г. в чине полковника был назначен членом главного правления училищ, главного правления цензуры, комитета по устройству учебных заведений. В 1835 г. определён исправляющим должность товарища министра народного просвещения; в том же году ему поручено наблюдение за Главным педагогическим институтом и Румянцевским музеем, обозрение белорусского учебного округа и затем непосредственное заведование этим округом.

24 февраля 1836 г. назначен исполняющим обязанности обер-прокурора Святейшего синода, членом Комиссии духовных училищ; 25 июня того же года назначен на должность обер-прокурора, уволен от исправления должности товарища министра народного просвещения. На должности обер-прокурора, которую занимал до самой смерти, в течение 20 лет, известен преобразованиями духовных училищ и высшего духовного управления: были улучшены бытовые условия в духовных училищах и семинариях, введены в программу естествознание, медицина и сельское хозяйство, установлено преподавание на русском языке (вместо латыни).

Реформа структуры Святейшего синода, осуществленная 1 марта 1839 г. (в частности, упразднение Комиссии духовных училищ — постоянного органа, ведавшего духовными учебными заведениями, учреждение духовно-учебного управления для исполнительного производства по учебной и хозяйственной части, преобразование своей собственной канцелярии и канцелярии Синода в настоящий департамент, равно как и контрольного управления в хозяйственное, с директором во главе) сосредоточила действительное заведование всеми делами синодального ведомства в четырех преобразованных центральных учреждениях, находившихся теперь под главным начальством обер-прокурора. Таким образом, Святейший синод при нём был преобразован в подобие министерства, ставшего в его руках только исполнительным органом.

Протасов широко пользовался преимуществами своего положения и, всегда действуя от имени верховной власти, одобрявшей его многочисленные доклады и тем самым обязывавшей Синод руководиться высказанными в докладах взглядами обер-прокурора, не только оказывал сильное влияние на различные стороны церковной жизни, но и фактически сосредоточивал в своих руках все действительное управление духовным ведомством, оставляя на долю высшего церковного учреждения деятельность подчиненного административного органа, поставленного в необходимость во всем сообразоваться с указаниями обер-прокурора. Благодаря такому положению графа Протасова, члены Синода, в случае проявления личной самостоятельности, часто подвергались неприятным для себя последствиям. Таким образом, постепенно и без особенной борьбы, Протасов окончательно завершил процесс постепенного подчинения синодального управления влиянию обер-прокурора и, пользуясь неизменным расположением и безусловным доверием императора Николая I, удержал за прокуратурой приобретенное значение до самого конца своей жизни.

10 июля 1846 г. выступил поручителем при невесте, Авроре Карловне, во время ее венчания с Андреем Карамзиным.

Скончался 28 января 1855 г. в Санкт-Петербурге. Император Николай I на донесении о кончине графа Протасова написал: «Искренно и душевно скорблю о потере этого достойного и верного слуги, которого столь давно знал и уважал». С его смертью пресеклась графская ветвь Протасовых и фамилия эта, вместе с титулом, по Высочайшему указу от 28 октября 1856 г. перешла к внучатому племяннику Н.А. Бахметеву. Николай Протасов похоронен в старом соборе московского Донского монастыря.

Жена (с 29 мая 1829 г.) — княжна Наталья Дмитриевна Голицына (1803-1880), фрейлина двора, дочь московского генерал-губернатора, светлейшего князя Д.В. Голицына. Кавалерственная дама ордена Св. Екатерины (малого креста) (1852) и баварского Ордена Терезы. В 1861 г. была пожалована в статс-дамы, а в феврале 1865 г. назначена обер-гофмейстериной при Государыне Императрице. Считалась первой дамой в Петербурге, жила в роскошном доме на Невском проспекте, давая рауты и танцевальные вечера.

По отзывам современника, была женщина достойная глубочайшего уважения, олицетворяла собой настоящий тип аристократической дамы, сохранявшей манеры, утонченную любезность и образ жизни давно минувшего времени.

Граф писал свою фамилию через букву «а» в первом слоге: Пратасов.

Путята Николай Васильевич

Родился 22.07.1802 г. Происходил из дворян Смоленской губернии, сын действительного статского советника генерал-кригс-комиссара Василия Ивановича Путяты от брака с Екатериной Ивановной (урожденной Яфимович).

Первоначальное воспитание получил в доме Ивана Александровича Пашкова. С марта 1819 г. учился в школе колонновожатых, откуда был выпущен прапорщиком квартимейстерской части 12 марта 1820 г. Через три года, 24 ноября 1823 г. был переведен в лейб-гвардии Конно-Егерский полк, адъютантом к генерал-губернатору Финляндии и командиру Финляндского корпуса А.А. Закревскому.

По предположительному показанию декабриста Е.П. Оболенского, был принят в члены тайного общества, вследствие чего 13 июля 1826 г. Путяту «высочайше повелено отдать под секретный надзор и ежемесячно доносить о поведении. Об оном к исполнению сообщено генерал-адъютанту Закревскому». 26 февраля 1826 г. он был переведен в лейб-гвардии Уланский полк, с оставлением адъютантом Закревского, а 8 ноября 1828 г. произведен в штабс-ротмистры. Присутствовал при казни декабристов.

Во время русско-турецкой войны 1828-1829 гг. принял участие в походе, будучи прикомандирован к генерал-квартирмейстеру Главного штаба 2-й армии генерал-майору Д.П. Бутурлину. Находился в Главной квартире армии под Шумлою, затем в отряде генерал-майора К.Л. Монтрезора при занятии местечка Руссо-Кастро, а потом был прикомандирован к начальнику 2-го пехотного корпуса генерал-адъютанту графу П.П. Палену. За участие в походах был награжден орденами Св. Анны 3-й степени с бантом и Св. Станислава 4-й степени.

В 1830 г. он состоял при А.А. Закревском во время его поездки по России для принятия мер против холеры, за что получил орден Св. Владимира 4-й степени. 29 мая 1831 г. был прекращен секретный надзор, а 11 декабря 1831 г. он вышел в отставку штабс-ротмистром. Выйдя в отставку 11 декабря 1831 г., 31-го декабря того же года, как человек, близко и основательно знавший Финляндию, был назначен помощником начальника Финляндской Паспортной Экспедиции; 28-го марта 1833 г. – вторым Экспедиционным Секретарем Финляндской Е.И.В. Канцелярии, 10-го июля 1839 г. – старшим Экспедиционным Секретарем Статс-секретариата Великого Княжества Финляндского, и 15-го апреля 1845 г. произведен в действительные статские советники.

Жена (с 1837 г.) — Софья Львовна Энгельгардт (1811-1884), дочь генерала Л.Н. Энгельгардта, в 1833 г. унаследовала родительское имение Мураново и владения в Тульской губернии (с-цо Малое Скуратово, Чернского уезда).

Человек большого ума и основательного образования, приобретенного, преимущественно, благодаря личной любознательности и стараниям, в первой половине 1820-х гг. принимал деятельное участие в известном Московском литературном кружке С.Е. Раича. В Гельсингфорсе он подружился с Е.А. Баратынским, а через него, в 1826 г., с А.С. Пушкиным. Летом и осенью 1828 г. Пушкин сильно увлекался А.Ф. Закревской, по всей видимости, был с ней в связи. Путята оставил воспоминания, что однажды он заехал к Пушкину в гостиницу Демута, и Пушкин тотчас начал читать ему стихи о Клеопатре из «Египетских ночей»; у Путяты на квартире он написал ему на память стихи «Твоих признаний, жалоб нежных…».

Во время жизни в Петербурге Путята был близок с П.А. Вяземским, П.А. Плетневым, В.А. Жуковским, В.Ф. Одоевским, В.А. Соллогубом, Я.К. Гротом. В 1850-х гг. близко общался с соседями по имению в Мураново, Аксаковыми.

С образованием, в 1847 г., Общества посещения бедных в Петербурге, Н.В. Путята стал одним из деятельных его членов; так, в 1852 г. он занимал должности: члена-распорядителя Правления, члена комитета, состоявшего при Обществе Кузнецовского женского училища, распорядителем лечебницы для приходящих, для которой составил устав и члена Управления по обозрению заведений Общества. Полезная деятельность его прервалась с переездом в Москву, где он, 21 апреля 1862 г., был избран членом Общества любителей Российской словесности при Московском университете и был в 1867 г. членом редакционных Комитетов.

Постоянно сотрудничал с «Русским архивом»; оставил описание казни декабристов. Занятиям историей Николай Васильевич с особою любовью предался после переезда в Москву; им написаны обширные обозрения царствований Екатерины II и Александра I, произведения, по свидетельству П.И. Бартенева, «в своем роде образцовые: в сжатом виде умел он соединить, на основании многостороннего чтения и строгих соображений, существенные черты этих двух эпох русской истории». «Обозрение жизни и царствования Имп. Александра I» было напечатано в сборнике «Девятнадцатый век». Кроме того, он писал о Финляндии, и одна статья его – «Сейм в г. Борго в 1809 г. Отрывок из исторического очерка Финляндии» – напечатана в «Русском Вестнике» 1860 г.

Скончался 29-го октября 1877 года; погребен в Московском Новодевичьем монастыре.

Рамзай Эдуард Андреевич

Многие уроженцы Финляндии, верой и правдой служившие России, добивались высоких чинов и наград. Среди них – барон Эдуард Рамзай.

Потомок знатного шотландского рода появился на свет в марте 1799 г. в семье шведского губернатора одного из ленов (провинций или областей) Финляндии, принадлежавшей Скандинавскому королевству вплоть до окончания в 1809 г. успешной для России войны с армией Густава IV и сместившего его Карла XIII. Получивший прекрасное домашнее воспитание, бывший шведскоподанный, приехав в Санкт-Петербург, без проблем поступил в Пажеский его величества корпус, по окончании которого в 1818 г. стал офицером лейб-гвардии Преображенского полка. Чести быть зачисленным в его ряды удостаивался далеко не каждый русский столбовой дворянин с богатой родословной.

В Петербурге Рамзай получил и первое боевое крещение, правда, своеобразное – принял участие в подавлении восстания декабристов. Но не только сей факт, свидетельствовавший о верности молодого гвардейца присяге и престолу, помог в дальнейшем сделать успешную военную карьеру. Именно в Преображенском полку прапорщик Рамзай обратил на себя внимание начальства как отличный стрелок и знаток оружия. За восемь лет он последовательно получил чины подпоручика (6 декабря 1819 г.), поручика (20 февраля 1821 г.), штабс-капитана (29 апреля 1823 г.) и капитана (29 марта 1825 г.). В 28 лет был назначен командиром Финского гребного батальона, в 29 – Финского учебного батальона.

15 июля 1829 г. 30-летнему полковнику доверили командование лейб-гвардии Финским стрелковым батальоном, впрочем, только что сформированным. Подчиненные Рамзая продемонстрировали такие успехи в огневой и строевой подготовке (говоря по-современному), что их начальнику император Николай I пожаловал 2 августа 1830 г. звание флигель-адъютанта.

Вскоре батальон во главе с Рамзаем сумел показать высокие боевые качества на войне, заслужив Георгиевское знамя. Речь идет о Польской кампании 1830–1831 гг. Стрелкам пришлось сражаться с регулярными войсками, унаследовавшими опыт и традиции национальных легионов и дивизий наполеоновской армии. Они были основной силой восстания, вспыхнувшего в Польше осенью 1830 г. Батальону довелось схлестнуться с ними и покрыть себя неувядаемой славой в битве под Остроленкой и при штурме Варшавы.

С середины 1830-х гг. Рамзай участвовал в работе Комитета об улучшении штуцеров и ружей, создании и обучении особых стрелковых батальонов, инспектором которых он являлся с 1838 по 1856 гг. Увы, обретенный опыт не был распространен во всей русской армии, что стало одной из причин поражения России в Крымской войне. Эдуарду Андреевичу – уже генерал-лейтенанту – довелось в ней столкнуться с противником не на основном театре военных действий. Однако возглавляемые Рамзаем войска в 1854 г. отразили попытки англичан и французов десантироваться у города Экнеса и местечка Рунсала в Финляндии, а в 1855 г. не допустили взятия Свеаборга. Крепость выстояла, несмотря на двухдневную массированную бомбардировку мощной вражеской эскадры, в состав которой входили десять линкоров, семь парусных и семь паровых фрегатов, два корвета, еще несколько десятков судов.

Шесть лет Рамзай возглавлял Отдельный Гренадерский корпус, год был командующим войсками в царстве Польском, выполнял ответственные поручения императора Александра II.

Генерал от инфантерии, шеф лейб-гвардии Финского стрелкового батальона, член Военного совета и Госсовета генерал-адъютант Рамзай скончался 12 мая 1877 г. в Гельсингфорсе. В том же году на Русско-турецкой войне отличился и был ранен сын Эдуарда Андреевича – Георгий, который, как и отец, удостоился впоследствии чина генерала от инфантерии.

Генерал Рамзай оставил воспоминания об Авроре Карловне, в доме которой в Хельсинки он часто бывал гостем. Рамзай, в частности,  описывал торжество, которое Аврора Карловна устроила в честь прибытия Александра Второго в Финляндию в 1863 г. По словам Рамзая мадам Карамзина обладала отменным физическим здоровьем. Однажды он ночевал в ее доме и утром проснулся от странных шумов. Оказалось, слуги носили в ведрах ледяную воду, которой Аврора обливалась! 

Ребиндер Роберт Иванович

Роберт Хенрик Ребиндер родился 15 (4) июля 1777 г. в поместье Виксберг близ Або и был сыном отставного секунд-майора. Происходил из немецкого дворянского рода, часть которого в XVIII веке переселилась в Финляндию.

В 1787 г. он был зачислен сержантом в лейб-драгунский полк шведской армии, а в 1791 г., выйдя в отставку корнетом, поступил в Абоский университет. По окончании курса в 1795 г., поступил аускультантом в Абоский гофгерихт и через два года перешел на службу канцелярским чиновником ревизионной комиссии в Стокгольме, где в 1802 г. был пожалован в звание камер-юнкера шведского двора.

В 1805 г. Ребиндер возвратился на родину и поступил в Абоский гофгерихт, где в 1807 г. был назначен асессором. В этом звании его застала Финляндская война, и в следующем, 1808 г., когда последовало присоединение Финляндии к России, Ребиндер находился в числе депутатов, отправленных в Санкт-Петербург к императору Александру I. В 1809 г. он присутствовал на сейме в Борго и был членом комиссии, составленной для образования Правительствующего совета. В том же 1809 г. он, как чиновник, основательно знавший финляндские законы и постановления и пользовавшийся уважением своих сограждан, был определен помощником к М.М. Сперанскому, назначенному статс-секретарем по делам Великого княжества Финляндского. Получив задание докладывать о финляндских вопросах, Сперанский испытывал нужду в советчике, специалисте, секретаре, говорящем по-французски. Этот человек должен был участвовать в подготовке заседания сейма, а позже организовать работы Правительственного совета, позже – императорского Сената Финляндии, о чем уже было принято решение. Сперанскому предложили несколько кандидатур, и он выбрал Р.Х. Ребиндера. Тот знал французский язык, образование соответствовало должностным задачам, и на решение Сперанского повлияло, по-видимому, и то, что фамилия Ребиндер была знакома в придворных кругах Санкт-Петербурга: дядя Роберта – Берндт Отто Ребиндер был среди тех, кто покинул Швецию в 1772 г. после захвата Густавом III власти в результате государственного переворота.

В 1809 г. Ребиндер был пожалован камергером Высочайшего двора, а в 1811 г. назначен статс-секретарем по Финляндским делам.

В начале 1812 г. Ребиндер получил чин действительного статского советника и находился в свите императора Александра I в его поездке в Або на встречу со шведским наследным принцем Карлом-Юханом. В 1819 г. Ребиндер снова сопровождал императора в его путешествии из Архангельской губернии по Финляндии.

После кончины Г.М. Армфельда положение Ребиндера, как фактического руководителя Комиссии по делам Финляндии укреплялось год от года, хотя пост председателя комитета занимал официально герцог Кнут фон Тройль. Так в 1817 г. стало явным укрепление позиций Ребиндера при дворе. В частности, оно состояло в том, что он был принят государем десять раз, а фон Тройль – только два. В середине марта статс-секретарь имел приятную возможность получить из рук царя орден Святого Владимира II степени.

В 1820 г. Ребиндер был произведен в тайные советники, а 22 августа 1826 г., при короновании императора Николая I, пожалован в графское великого княжества Финляндии достоинство и назначен исправлять должность канцлера Абоского университета.

С точки зрения Ребиндера, его позиции заметно изменились, когда вместо генерал-губернатора Финляндии Фаддея Штейнгеля, который был на этом посту с 1810 г., должность досталась в 1823 г. генерал-адъютанту А.А. Закревскому. Это привело к новым проблемам – последний не знал ни одного иностранного языка, и финляндцам приходилось вести с ним переговоры через переводчиков. Да и вся документация переводилась на русский язык. Кроме того, у нового генерал-губернатора не имелось опыта гражданского администрирования – он был военный до мозга костей и стремился утвердиться, как чиновник. После внезапной кончины Александра I у руля стал Николай I, которого Ребиндер знал еще юношей, работая и.о. канцлера Академии Або. Николай I ценил Ребиндера, но позиции Закревского в качестве советника царя были сильны. Николай I с подачи Закревского распустил Комиссию по делам Финляндии в 1826 г., после чего Ребиндер в качестве статс-секретаря один представлял дела княжества в Петербурге.

В 1828 г. на университетском юбилее Ребиндер был провозглашен доктором философии; также он с 20 декабря 1826 г. состоял почетным членом Императорской Академии Наук в Санкт-Петербурге.

Следующим генерал-губернатором Финляндии стал князь А.С. Меньшиков, который был близок к Николаю I, являясь его советником, позже – министром. А.С. Меньшиков и Ребиндер относились друг к другу с подозрением. По непонятным причинам царь назначил в 1832 г. молодого Александра Армфельта помощником Ребиндера, что не понравилось статс-секретарю. Ребиндер считал его шпионом и интриганом. Армфельт искусно сглаживал углы в отношениях между Меньшиковым и Ребиндером.

В 1832 г. Аврору представили императрице Александре Федоровне, супруге Николая 1. Именно благодаря  хлопотам друга отчима Авроры графа Ребиндера, ей удалось получить место фрейлины с приличным годовым доходом.

В 1830-е гг. разрабатывались планы возрождения и развития промышленности, экономики Финляндии, уточнения оборота и функций денег в княжестве. Роль Ребиндера в решении этих проблем была большой – он был координатором и организатором мероприятий уже в 1820-х гг. Так, он был главным представителем Финляндии при переговорах России и Великого княжества относительно таможенных и торговых вопросов.

23 декабря 1834 г. Ребиндер переименован в министра-статс-секретаря и пожалован в действительные тайные советники.

Грaф, министр-статс-секретарь Ребиндер скончался 8 марта 1841 г. В тот день у царя с докладом был заместитель Ребиндера Александр Армфельт. Царь начертал на ноте о кончине министра: «Искренно, душевно жалею». 

Граф Роберт Иванович Ребиндер был погребен в Пемарском приходе, в семейном склепе.

Был женат на дочери королевского шведского лейб-медика Анне Андреевне Хеденберг (1788-1845), детей у них не было.

По словам современников, граф Ребиндер был почтенный, благородный и скромный до робости старик. Графиня неустанно протежировала финляндкам и ее дом в Петербурге являлся сосредоточением для всех, имевших отношения к Финляндии. Анна Андреевна 30 июня 1833 г. была удостоена ордена св. Екатерины 2-й степени.

Смирнова-Россет Александра Осиповна

Родилась 06 марта 1809 г. Старшая дочь в большой одесской семье (у Александры было еще четыре брата) Осипа Ивановича, офицера русской армии, друга и дальнего родственника дюка Ришелье, и Надежды Ивановны Россет (урожденной Лорер). По матери племянница декабриста Н.И. Лорера. Братья Александры — Александр и Климентий Россеты (Россети) — принадлежали к окружению Пушкина, а брат Аркадий одно время ухаживал за его свояченицей — А.Н. Гончаровой и впоследствии был виленским и минским гражданским губернатором.

Осип Иванович Россет происходил из старинного французского рода, был комендантом порта Одессы, умер во время эпидемии чумы в городе в 1814 г. Мать вскоре вторично вышла замуж за И.К. Арнольди (1780-1850). Детей отдали на воспитание бабушке Екатерине Евсеевне Лорер в имение Громаклея под г. Николаевом. Позже дети учились в Петербурге: сыновья в Пажеском корпусе, Александра в Екатерининском институте.

Ко времени окончания Екатерининского института Александра потеряла мать и бабушку. В 1826 г. она стала фрейлиной вдовствующей императрицы Марии Федоровны, после ее смерти в 1828 г. — императрицы Александры Федоровны. Привлекательная, умная, с «острым язычком», одна из любимых фрейлин императрицы, «на короткой ноге» с Николаем Павловичем и его братом Михаилом, Россет тем не менее не ограничивала интересы придворной жизнью. Она дружила с дочерью Карамзина Софьей Николаевной и посещала салон ее мачехи Е.А. Карамзиной — центр петербургской культурной жизни в 20-40-х гг. XIX века. Круг поклонников и друзей Александры Осиповны составляли знаменитые писатели и поэты: А.С. Пушкин, В.Ф. Одоевский, П.А. Вяземский и многие другие.

Незаурядная, много и серьезно читающая, хорошо знающая русский язык (учителем русской словесности в Екатерининском институте был П.А. Плетнев) и в то же время молодая красавица, остроумная и простая в общении, привлекала талантливых и известных людей. Материальное положение ее в те годы было тяжелым: Россеты не имели средств к существованию, так как их мать завещала отцовское имение своим детям от второго брака.

11 января 1832 г. бесприданница Александра вышла замуж за Николая Михайловича Смирнова (1807—1870), чиновника Министерства иностранных дел, владельца подмосковной усадьбы Спасское. Это была блестящая партия, и — брак по расчету. Впоследствии Смирнова говорила, что любила мужа не более, чем дружески.

В 1834 г. Смирнова родила двух девочек-близнецов, одна из которых, Александра, прожила всего три года. Вторая же, Ольга, во многом пошла в мать – так же любила чтение и учебу, была воспитана в крайне религиозной атмосфере, но встречам и визитам предпочитала уединение и домашнее времяпрепровождение. Мать в жизни Ольги занимала совсем немного места – она могла отсутствовать месяцами, путешествуя по Европе, не скрывая своей неспособности заниматься детьми, которых через некоторое время было уже четверо.

В 1833-1837 гг. несколько раз выезжала за границу на лечение, жила в Берлине, Карлсбаде, Мариенбаде. После смерти дочери Александры весной 1837 г. Александра Осиповна покинула Париж и переехала во Флоренцию, потом в Дюссельдорф и, наконец, в Баден-Баден. Карьера мужа шла успешно, в 1843 г. Смирнов стал церемониймейстером двора, и семья возвратилась в Санкт-Петербург. В салоне Карамзиных Александра Осиповна познакомилась с М.Ю. Лермонтовым.

В 1842-1844 гг. Смирнова с детьми снова уехала за границу: в Риме, Ницце она проводила время в обществе художника Иванова и Гоголя. Оба – Николай Васильевич и Александра Осиповна – считали себя родственными душами, и в тяжелые моменты жизненного пути писателя именно Смирнова и ее муж поддерживали Гоголя, которому в любое время были открыты двери усадьбы Спасское на берегу Москвы-реки.

В 1845 г. Смирнова-Россет вместе с мужем переехала в Калугу, куда он был назначен губернатором. В 1847-1849 гг. жила за границей и в Петербурге, затем в подмосковном имении Спасское, с 1855 г. вновь жила в Петербурге, с начала 1860-х гг. постоянно жила за рубежом. В Париже она участвовала в светской и культурной жизни «столицы мира», посещала салон Свечиной, общалась с интересными людьми.

Умерла Александра Осиповна от воспаления легких в Париже, согласно завещанию, похоронена в Москве в некрополе Донского монастыря.

Среди ее наследия особое место занимают «Записки А.О. Смирновой», подготовленные к печати Ольгой Николаевной, дочерью Россет. В 1893 г. они впервые увидели свет в журнале «Северный Вестник». Записки содержат подробные монологи друзей Смирновой, длинные записи бесед, выдержки из дневников. Тем не менее, эти материалы, по всей видимости, написаны на основе воспоминаний о матери самой Ольгой, таким образом реализовавшей свое стремление к писательству. Ольга Николаевна Смирнова так и не вышла замуж, говоря о себе: «Я родилась вдовой».


А. О. Смирнова-Россет. Дневник. Воспоминания:

…Старший сын Евгений (Баратынский) был камер-пажом и проводил воскресение у дяди сенатора Баратынского, попросил у него денег, тот отказал, и несчастный Евгений украл у него фамильную табакерку, украшенную бриллиантами. Дядя на него пожаловался, его разжаловали в солдаты и отослали в Гельсингфорс. Он встретил там графа Владимира Пушкина, тоже сосланного по 14-му числу. Тот его познакомил с семейством Шернваль, он влюбился в Аврору Карловну и написал ей стихи:

Выдь, дохни нам упоеньем,

Соименница зари,

Всех румяным появленьем

Оживи и озари.

Сердце юноши <ему было 18 лет>…

не помню, но конец прекрасный:

Для кого она выводит

Солнце счастья за собой.

… Я тогда только что вышла замуж и очень веселилась<…> мы переехали на дачу на Каменном острову <…>. Тут явилась в свет Аврора в полном цвете красоты. Особенно у нее был необыкновенный цвет лица и зубы, как жемчуг. Виельгорский сочинил мазурку — “Mazurka d’Aurore”. <…> Сестра ее Еmiliе была хороша и еще милее Авроры. Она вышла замуж за графа Владимира Пушкина; она была очень умна и непритворно добра, как Аврора; в Петербурге произвели фурор ее белокурые волосы, ее синие глаза и черные брови».

А.О. Смирнова-Россет, связанная многолетней дружбой с большим семейством Карамзиных, на страницах своих воспоминаний писала и об Андрее Николаевиче Карамзине: «…Сонюшка его обожала, и когда несчастный, в цвете лет, погиб на пушке, которую он защищал под конец один с племянником моим Петрушей Голицыным, его камердинер нашел эти обезображенные трупы; осталась только метка на его рубашке; камердинер все сложил в гроб, который привезли в женский монастырь в Петер<бург>. Вдова его была неутешна <…> а Сонюшка с ума сошла. Веселый и приятный дом облекся в безмолвие скорби и печали» …

Соллогуб Владимир Александрович

Родился в Петербурге 8 августа 1813 г. в знатной аристократической семье. Получил прекрасное домашнее образование, программу которого определял отец, известный любитель искусства. Отец писателя – граф Александр Иванович – славился своими изысканными, “версальскими” манерами, был театралом и меценатом, своего рода “достопримечательностью” светского Петербурга. В черновиках первой главы “Евгения Онегина” есть даже строчка: “Гуляет вечный Соллогуб”.

Детство писателя в основном прошло за границей. Родители готовили сына к дипломатической карьере, в 1829 г. он поступил в Дерптский университет. По окончании Дерптского университета (1834 г.) служил в Министерстве иностранных дел, затем чиновником особых поручений при тверском губернаторе. Часто посещал Петербург, где в доме Н.М. Карамзина встречался с А.С. Пушкиным, Н.В. Гоголем, М.Ю. Лермонтовым, В.А. Жуковским, В.Ф. Одоевским и др.

В 1837 г. опубликовал в «Современнике» рассказы «Три жениха», «Два студента». С 1839 г. печатался в «Отечественных записках». Рассказ «История двух калош» (1839 г.) обратил на себя внимание критики.

Женившись на дочери М.Ю. Виельгорского, влиятельного царедворца и знатока музыки, Соллогуб устроил у себя литературно-музыкальный салон, где бывали представители петербургского литературного и музыкального мира. В 1840-е гг. Соллогуб выступил в жанре светской повести («Лев», «Медведь», «Большой свет» и др.), обнаружив тонкое понимание «массового типа» светских людей. В повести «Большой свет», по замечанию П.А. Вяземского, было много петербургских намеков и актуалитетов: многие персонажи имели живых прототипов.

В 1845 г. полностью вышел «Тарантас» (первые 7 глав напечатаны в 1840 г.). В форме путевых очерков даны меткие зарисовки провинциального быта. Соллогуб «прячется» за образами двух главных героев: славянофила Ивана Васильевича, изучающего Русь с высоты величия и самобытности русского народа, и Василия Ивановича — помещика, олицетворяющего «коренные начала» русской жизни. В заключительной главе «Сон» Соллогуб рисовал утопию о золотом веке аристократического государства. Белинский приветствовал прозу Соллогуба, видя в ней новые черты: “Граф Соллогуб занимает одно из первых мест между писателями новой школы. Это талант решительный и определенный, талант сильный и блестящий”.

В 1850-е гг. Соллогуб переключается на театр, не без успеха сочиняет водевили. Тогда же он написал свое знаменитое стихотворение “Благодарю, не ожидал!” Это выражение стало крылатым, и поныне употребляется в значении: не ожидал такого сюрприза. Один из современников вспоминал: граф “был очень ценим московским обществом, повторявшим его остроты и bons mots, вроде ставшего классическим “благодарю, не ожидал”, ‒ фразы, которою кончалась каждая строфа длинного и все нараставшего стихотворения, сказанного им впервые экспромтом”.

В 1856 г. Соллогуб получил звание придворного историографа. Продолжая занятия литературой, он написал «обличительную» комедию «Чиновник», в которой изобразил свой идеал чиновника-аристократа.

С 1858 г. Соллогуб был командирован за границу для изучения европейских театров, где написал комедию «Preuve d’amitiе» («Доказательство дружбы»), поставленную в парижском театре «Gymnase». В 1856 г. в журнале «Русский архив» Соллогуб опубликовал воспоминания о Пушкине и Гоголе. В 1866 г. написал антинигилистическую поэму «Нигилист» и комедию, в которой герой-нигилист — вор.

В 1865 г. Соллогуб был избран членом Общества любителей российской словесности, при вступлении в которое прочитал доклад о знакомстве с лучшими писателями своего времени. Позже написал целую серию воспоминаний о них.

Скончался Владимир Соллогуб 17 июня 1882 г. в Гамбурге, его могила находится на Донском кладбище в Москве.

Из всего написанного Владимиром Александровичем наибольший интерес представляют его «Воспоминания», в которых содержатся сведения о жизни Авроры и ее окружения, живые подробности и меткие наблюдения.

Например, после свадьбы Авроры с Демидовым молодые поселились в Петербурге в роскошном демидовском особняке на Большой Морской. Жизнь проходила в балах и развлечениях. Вот что писал об этом в своих «Воспоминаниях» граф В.А. Соллогуб:

«Описывая петербургские салоны того времени, нельзя не упомянуть об Авроре Карловне Демидовой, жене Павла Демидова, брата знаменитого Анатолия, князя Сан-Донато. Но, тогда как Анатоль Демидов проживал почти всегда в Париже, где приобрел себе большую известность своей безумной роскошью, гомерическими попойками и, наконец, своей женитьбой на хорошенькой принцессе Матильде Бонапарт, – Павел Демидов жил постоянно в Петербурге в своем великолепном доме и принимал всю столицу. Не одним своим огромным богатством, которого в те времена было недостаточно, чтобы втесаться в большой петербургский свет, но своим просвещенным поощрением искусствам и наукам, своею широкою благотворительностью Демидовы приобрели себе то, что французы называют права гражданства. Аврора Карловна Демидова, финляндская уроженка, считалась и была на самом деле одной из красивейших женщин в Петербурге; многие предпочитали ей ее сестру, графиню Мусину-Пушкину, ту графиню Эмилию, о которой влюбленный в нее Лермонтов написал это стихотворение…».

Когда Владимир Соллогуб открыл у себя салон, ставший центром музыкальной и литературной жизни, его стали посещать и сестры Шернваль. Вот, что писал об этом сам граф Соллогуб: «…У меня по вечерам собирались самые разнородные гости <…> Только четыре женщины, разумеется, исключая родных и Карамзиных, допускались на мои скромные сборища, а именно: графиня Ростопчина, известная писательница, графиня Александра Кирилловна Воронцова-Дашкова, графиня Мусина-Пушкина и Аврора Карловна Демидова. Надо сказать, что все они держались так просто и мило, что нисколько не смущали моих гостей. Между нами было условлено, что туалеты на них будут самые скромные; они этому, правда нехотя, подчинялись, и раз только Аврора Карловна Демидова, которой, едучи на какой-то бал, вздумалось завернуть к нам по дороге, вошла в гостиную в бальном платье. Правда, платье было темное, бархатное, одноцветное, но на обнаженной шее сиял баснословный демидовский бриллиант, стоивший, кажется, более миллиона рублей ассигнациями.

Аврора Карловна, что вы это надели, помилуйте! Да они все разбегутся при виде вас! — идя ей навстречу, смеясь, закричал я, указывая на ее бриллиант.

— Ах, это правда! — с таким же смехом ответила мне Демидова и, поспешно отстегнув с шеи свое ожерелье, положила его в карман.

Ровно в полночь у меня в столовой подавался ужин, состоявший из одного кушанья, какого-нибудь гомерических размеров ростбифа или двух-трех зажаренных индеек; они запивались простым красным столовым вином. Гости мои, наговорившись досыта, кушали с большим аппетитом. После ужина все разъезжались до следующего вечера».

Именно в салоне Соллогуба в один из вечеров в начале 1846 г., когда поручик Андрей Карамзин танцевал с Демидовой мазурку «Аврора» (когда-то написанную в ее честь графом Виельгорским), он осмелился признаться ей в своем чувстве, которое оказалось взаимным.

Воспоминания В.А. Соллогуба (Российская государственная библиотека):

Суворов Александр Аркадьевич

«Гуманный внук воинственного деда» — так Федор Тютчев назвал одного из наиболее ярких генерал-губернаторов российских национальных окраин — Александра Аркадьевича Суворова.

Александр Суворов, внук великого Суворова, родился 05.07.1804 г. Судьба была неласкова к отпрыску знаменитой фамилии. Уже на седьмом году жизни маленький Александр лишился отца. Он утонул в той самой реке Рымник, на берегах которой знаменитый полководец Александр Васильевич Суворов одержал блистательную победу и присоединил к фамилии громкий титул «Рымникский». Мать осиротевшего ребенка, по тогдашней традиции, отдала его в иезуитский пансион. Дальнейшее образование Александр получил в престижных учебных заведениях Швейцарии и Франции, а в 1822 г. стал студентом Геттингенского университета, знаменитого своими российскими выпускниками.

В 1824 г. двадцатилетний Суворов вернулся в Россию и был зачислен юнкером в Конногвардейский полк. Уже тогда окружающие отмечали весьма гуманный и либеральный образ мыслей юноши. Это подчеркивала и его близкая дружба с корнетом князем Александром Одоевским, ставшим впоследствии членом Северного общества декабристов. В день декабрьского восстания он находился в рядах бунтовщиков, но от суда был освобожден самим Николаем I и отправлен на Кавказ, в действующую армию. Там за проявленное мужество награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом и золотой саблей с надписью “За храбрость”. Но Суворов был храбр не только в бою. Когда вместо Ермолова наместником на Кавказ прибыл Паскевич, на обеде в честь нового начальника Суворов предложил тост за опального Ермолова.

Военная служба Александра не складывалась. В двадцать семь лет он участвовал в польской кампании 1831 г. всего лишь в чине ротмистра, в то время как его отец в этом возрасте уже носил чин генерал-лейтенанта и командовал дивизией. Однако именно в это время к Александру впервые приходит известность. Командовавший российской армией генерал Паскевич нашел символичным отправить к царю с известием о падении Варшавы именно внука звездного Суворова, который покорял столицу Польши еще в 1794 г.

После этого последовали новые чины и награды. В августе 1839 г. Александр Суворов был произведен в генерал-майоры, в июне 1846 г. назначен генерал-адъютантом. Тогда же происходит и крутой поворот в его карьере, в результате которого следующие двадцать лет службы отданы были военно-административной деятельности. Осенью 1846 г. генерала назначили губернатором Костромы — «для успокоения взволнованных умов», возникших здесь «от неудачных распоряжений» во время пожаров в Костроме. Дело было улажено без применения крутых мер, «лишь одним благоразумием и умением говорить с простолюдином».

Видимо, костромской опыт был признан удачным и самим государем, поскольку год спустя Суворова назначили рижским военным, лифляндским, эстляндским и курляндским генерал-губернатором. В Риге князя встречали приветствием «Его Величество Государь Николай Павлович, должно быть, немало любит наши губернии, прислав нам, среди всегдашней своей милости, князя Суворова». Зарабатывать авторитет князь начал, успокаивая местную элиту, ратовавшую за свои права и борясь с эпидемией холеры в Риге и Митаве, когда воздействовал на население «собственным примером и бесстрашием». Биографы отмечают, что спокойствие края «было водворено такими мерами, которые соответствовали требованиям времени и вполне гармонировали с гуманными взглядами генерал-губернатора».

Заботился Суворов и о развитии экономики края. Одно из его достижений — утверждение за Ригой статуса важного торгового порта, строительство здесь дамбы «для поддержания судоходства». При нем снесли старые крепостные стены, сдерживавшие развитие города, который в результате «расширился и расцвел». Были отстроены Рижская и Болдерайская зимние гавани, в Болдерае к устью Двины проложен телеграф, отстроены биржа, навигационное училище, морской госпиталь. В 1858 г. «положено основание» Риго-Динабургской железной дороги, благодаря которой Прибалтийский край и Рига объединились с Россией, а в 1861 г. основана Рижская политехническая школа.

В результате «общий дух населения до того успокоился и благосостояние края возвысилось», что во время Крымской войны 1853-1856 гг. местные дворянство и купечество по собственной инициативе «очень много жертвовали на защиту края от неприятеля».

При царе-реформаторе Александре II Суворов получил в 1859 г. высочайшую благодарность, а два года спустя — орден Святого Владимира 1-й степени. Государь отмечал, что «всегдашнее Мое желание, чтобы правительствующие и управляемые соединялись узами взаимной привязанности и взаимного доверия, вами вполне понято и выполнено, и за это Мне особенно приятно выразить вам искреннюю Мою благодарность». Проявлением монаршей милости можно считать и назначение князя Суворова в 1861 г. членом Государственного совета и военным генерал-губернатором Санкт-Петербурга. На этом посту Александр Аркадьевич открыто высказал свою гражданскую позицию, когда отказался участвовать в чествовании виленского генерал-губернатора Муравьева, прозванного “Вешателем” за жестокую расправу с восставшими поляками (всю Россию облетела его фраза: “Я не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают”). Суворов сказал, что не может сделать этой чести такому людоеду, как Муравьев.

И даже не вполне удачное завершение военно-административной карьеры пять лет спустя, когда должность столичного генерал-губернатора была ликвидирована, не поменяло доброго отношения государя. 1 января 1876 г. в столице пышно праздновался 50-летний юбилей службы Александра Суворова в офицерских чинах. К нему «на квартиру, в 4-й этаж» прибыл Александр II. Газеты особо отмечали, что император «соизволил оставаться у князя в кабинете 27 минут». После убийства 1 (13) марта 1881 г. императора Александра II о его смерти сообщил собравшемуся у Зимнего дворца народу именно А.А. Суворов.

31 января 1882 г., в воскресенье, князь Италийский, граф Александр Аркадьевич Суворов-Рымникский скончался в Санкт-Петербурге. Журнал «Русская старина» писал в некрологе, что он «всей жизнью своею стяжал себе славу добрейшего, честнейшего и бескорыстнейшего человека», был «человеком в наилучшем смысле этого слова». Похоронен в Троице-Сергиевой пустыни на берегу Финского залива.

Александр Аркадьевич Суворов вошел в историю, как настоящий гуманист — много лет он был председателем Общества покровительства животным и членом Совета императорского Человеколюбивого общества.

В архивах сохранилось приглашение посетить дом на Большой Морской, адресованное «Его светлости князю Италийскому, графу Суворову-Рымникскому»: «Андрей Николаевич и Аврора Карловна Карамзины покорнейше просят Его Светлость князя Италийского, графа Суворова-Рымникского с супругою и дочерью сделать им честь пожаловать к ним на весь день в субботу 28 февраля в 1 час пополудни». Приглашение Суворовым было послано в 1852 г.

Суворовы были соседями Авроры Карловны в Санкт-Петербурге. Их адрес в 1849-1868 гг. — Большая Морская улица, дом 47.

Тургенев Александр Иванович

Александр Тургенев родился в Симбирске 27 марта (7 апреля) 1784 г. Происходил из старинного дворянского рода. Отец Иван Петрович Тургенев (1752-1807), богатый помещик Симбирской губернии, до 1779 г. находился на военной службе, в 1796-1803 гг. был директором Московского университета. Мать Екатерина Семеновна (урожденная Качалова). В семье было четыре сына: Андрей, рано умерший поэт, Александр, Николай – впоследствии активный участник движения декабристов, и Сергей, служивший дипломатом и бывший советником Константинопольской миссии.

Братья Тургеневы получили прекрасное домашнее образование под руководством женевца Георга Кристофа Тоблера. Он познакомил их с немецкой литературой и увлек произведениями Гете, которого знал лично, и с которым переписывался отец мальчиков И.П. Тургенев.

В 1797 г. Александр поступил в Московский университетский благородный пансион, который окончил в 1800 г. Как раз в этот период старший брат Александра Андрей возглавил литературный кружок, оформившийся в 1801 г. как «Дружеское литературное общество». Его членами были В.А. Жуковский, А.Ф. Мерзляков, А.Ф. Воейков и др. Общество было, прежде всего, просветительским объединением, ставившим себе целью ознакомление русской читающей публики с немецкой литературой.

В 1802 г. Александр Тургенев вместе с группой московских студентов выехал для продолжения образования в Геттинген, где слушал первый университетский курс русской истории прочитанный А. Шлецером. Благодаря влиянию последнего Тургенев заинтересовался русской историей и занялся собиранием и публикацией исторических источников. Во время обучения в Геттингене он неоднократно публиковал статьи в «Вестнике Европы» и «Северном вестнике». Именно после путешествия по немецким и славянским землям, во время которого Тургенев стал свидетелем острых конфессиональных и национальных противоречий, он перешел на космополитические позиции, выступая за общечеловеческое братство.

Перед возращением в Россию А. Шлецер дал ему рекомендацию в Императорскую академию наук на должность адъюнкта по историческому классу. Однако, уступая желанию отца, в 1806 г. Тургенев поступил на службу в канцелярию министерства юстиции с чином коллежского асессора под начало Н.Н. Новосильцева. Вскоре он был зачислен помощником референдария первой экспедиции с особенным назначением — писать историю русского права и преподавать в школе правоведение при Комиссии составления законов. Кроме того, во время поездки императора Александра I в Тильзит для заключения мира с Наполеоном Тургенев находился при нем, исправляя письменные дела.

Когда в 1808 г. Комиссию составления законов возглавил М.М. Сперанский, Тургенев сохранил свои функции сотрудника, занимающегося историческими разысканиями. После того как отношение императора к Сперанскому и его начинаниям изменилось, Тургенев счел нужным перейти от Сперанского к обер-прокурору Синода князю А.Н. Голицыну, который встал во главе созданного в 1810 г. Главного управления духовных дел иностранных исповеданий со статусом министерства. Директором его на тот момент единственного департамента и стал А.И. Тургенев. В 1817 г. было создано соединенное Министерство духовных дел и народного просвещения, духовный департамент которого возглавил А.И. Тургенев.

Он также был секретарем Российского Библейского общества с момента его основания в 1812 г. до фактической ликвидации в 1825 г. Кроме осуществления руководства религиозной политикой Тургенев занимался также и законотворческой деятельностью. В 1812 г. он – помощник статс-секретаря Государственного совета по департаменту законов, затем — исправляющий должность статс-секретаря этого департамента; к 1822 г. — старший член Комиссии составления законов. Таким образом, Тургенев входил в число лиц, работавших над кодификацией русского законодательства.

В 1815 г. в Петербурге было основано «Арзамасское братство безвестных людей», куда наряду с В.А. Жуковским, А.С. Пушкиным, Д.Н. Блудовым, С.С. Уваровым, Д.В. Дашковым вошел и Тургенев. В этот период отмечается сильное влияние Карамзина и его «Истории государства Российского» на мировоззрение Тургенева. С 1817 г. «Арзамас» распадается на умеренных и тех, кто стремился политизировать общество. Среди последних был и вернувшийся из заграничной поездки младший брат Александра Тургенева Николай.

В конце 1820 г. на заседании Государственного совета обсуждался подготовленный Николаем и Александром Тургеневыми (и подписанный последним, как членом Совета Комиссии составления законов) проект ограничения крепостного права — запрещение продажи крестьян без земли. Проект был отклонен Государственным советом. Несмотря на это А.И. Тургенев верил, что рано или поздно либеральные идеи восторжествуют, крестьяне будут освобождены, а в России будет введена конституция.

Реакционный политический курс последних лет царствования императора Александра I положил конец политической карьере Тургенева. В 1824 г. министерство духовных дел и народного просвещения было преобразовано. В связи с докладом Бенкендорфа императору о тайных обществах был отправлен в отставку Николай Тургенев, а затем был отстранен от должности и Александр.

В звании камергера и ранге действительного статского советника Александр вслед за Николаем и вместе с братом Сергеем уехали за границу, где и узнали о событиях 14 декабря, казни пятерых и приговорах другим декабристам. Николай был заочно осужден на вечную каторгу. Бывая в России наездами, Александр пытался добиться пересмотра приговора для своего брата.

Еще в 19 лет Александр Тургенев встретился с очаровательной светской дамой Надеждой Пушкиной. Эта любовь перенеслась на ее сына Сашу. Позже Александр Иванович Тургенев занимал высокие должности и стал для Александра Пушкина ангелом-хранителем: он составил будущему поэту протекцию при поступлении в Царскосельский Лицей; в 1820 г. ходатайствовал об ограничении наказания поэту ссылкой на Юг вместо Сибири. Потом хлопотал о его освобождении; наконец, в январе 1837 г. ему выпала печальная участь сопроводить гроб с телом Пушкина на кладбище Святогорского монастыря.

Последние двадцать лет своей жизни Тургенев прожил в основном за границей. Он жил во Франции, неоднократно бывал в Германии, Англии, Италии, Австрии, Швейцарии, Голландии, Дании, Швеции. Был знаком со многими деятелями науки и искусства. Он хорошо знал Гете и Гумбольдта, Вальтера Скотта и Т. Мура, Ламартина и Шатобриана, Стендаля и Мериме, Гюго и Бальзака. Его письма из-за границы печатал А.С. Пушкин в своем журнале «Современник». Тургенев много работал в европейских архивах и библиотеках, собирая сведения по древней и новейшей истории России. Собранные им документы были опубликованы в 1840-1842 гг. в трудах Археографической комиссии.

Тургенев являлся одним из просвещенных людей своего времени и, несомненно, оказал большое влияние на формирование идеологии российской общественности своего времени.

Тургенев умер 3 декабря 1845 г., простудившись на Воробьевых горах. Похоронен в Новодевичьем монастыре.


Тургенев Александр Иванович. Дневники (1825-1826 гг.). Серия “Литературные памятники” М.-Л., “Наука”, 1964

О встрече с П.Н. Демидовым:  «… 3 августа. В 6 часов пошли в итал<ьянский> театр слушать “Cenerentola”…   В театре видел Демидова (Павел Николаевич) и издали в первый раз в жизни старика Ханыкова, который славился у нас любезностию и французскими стихами и, наконец, при дурноте лица — страстным волокитством. Из театра пришли домой, напились нашего чаю. Мне было что-то грустно!».

Про кладбище Пер-Лашез: «…Есть и русские, кои и здесь блеснули роскошью… На 8 колоннах мраморных поддерживается надпись над могилою Елисаветы Александровны Демидовой, урожд<енной> бар<онессы> Строгановой…».

Тютчев Федор Иванович

Родился 23.11.1803 г. в усадьбе Овстуг Орловской губернии. Родители Федора Иван Николаевич и Екатерина Львовна были выходцами из старинных дворянских родов.

Начальное образование Федор Тютчев получил дома. Его первый наставник – Раич Семен Егорович – молодой, очень образованный человек, писал стихи и занимался переводами. При выполнении домашнего задания, он часто устраивал соревнования – кто быстрее сочинит четверостишие. Уже в 13 лет Федор был отличным переводчиком и всерьез увлекся написанием стихов. Благодаря наставнику, а также своему таланту и упорству, Федор Тютчев свободно говорил и писал на нескольких иностранных языках. Но все свои стихи Тютчев писал только на русском языке.

Московский университет (факультет словесности) Тютчев окончил с отличием в 1821 г. Знание нескольких иностранных языков, и отличная учеба в университете помогают ему поступить в Коллегию иностранных дел на должность дипломата. В качестве дипломата он отправляется в Мюнхен и проводит за границей 22 года. Там он встречает самую большую и самую главную в жизни любовь – Элеонору Петерсон. В браке у них родилось три дочери.

Первый период в творчестве Тютчева приходится на 1810-1820 гг. Тогда были написаны юношеские стихотворения, весьма архаичные и похожие на поэзию прошлого века. Второй период творчества писателя (1820-1840 гг.) характеризуется использованием форм европейского романтизма и русской лирики. Его поэзия в этот период становится более оригинальной. Творческое наследие Тютчева насчитывает чуть более 400 стихотворений. Тетрадь со стихами Тютчева случайно попала к А.С. Пушкину. Пушкин был в восторге и напечатал стихи в журнале «Современник». Благодаря этому, Тютчев становится известен как поэт.

В 1844 г. Тютчев вернулся в Россию. С 1848 г. занимает должность старшего цензора в Министерстве иностранных дел. Вместе с тем, принимает активное участие в кружке Белинского, участниками которого также были Иван Тургенев, Николай Некрасов, Иван Гончаров и другие.

Третьим периодом его творчества стали 1850-1870 гг. Стихотворения Тютчева в этот период не выходят в печать, а произведения свои он пишет в основном на политическую тематику. Стихи из любого этапа творчества поэта находят живой отклик у читателей. Его известные строки: «Умом Россию не понять…», «Нам не дано предугадать…», «Все отнял у меня казнящий бог…» знает практически каждый грамотный человек. Его поэтическое творчество по популярности можно сравнить с творчеством Пушкина. Тонкий, лиричный, западающий в душу стиль Тютчева перешагивает времена и границы. Его стихи переведены на многие языки мира.

15.07.1873 г. Федор Иванович умер в Царском Селе. Поэта похоронили в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище.

Глубокими и искренними отношениями Тютчев был связан с семейством Карамзиных. Эрнестина Федоровна Тютчева (1810-1894), вторая жена поэта, в своем письме от 10.07.1851 г. сообщает своему брату Карлу Пфеффелю о том, что она читает по-русски «Письма русского путешественника» Карамзина. К изучению русского языка Э.Ф. Тютчеву привело желание понимать русские стихи мужа. Размышления Э.Ф. Тютчевой о книге Карамзина, адресованные мужу, доставили ему такое удовольствие, что он хотел прочитать их князю П.А. Вяземскому. Личность Н.М. Карамзина для младших современников его круга была неразрывно связана с членами его замечательного семейства: вдовой Екатериной Андреевной Карамзиной, дочерьми Софьей, Елизаветой и Екатериной Мещерской, сыновьями Андреем, Александром и Владимиром, Авророй Демидовой-Карамзиной (женой старшего из братьев).

В мае 1854 г. в Валахии был убит Андрей Николаевич Карамзин, добровольно отправившийся на Крымскую войну. Тютчев был другом Андрея и покровителем его любви к Авроре, сначала встретившей некоторые препятствия со стороны окружающих. Поэтому о смерти Андрея Тютчев писал с ужасом: «Можно себе представить, что этот несчастный Андрей Карамзин должен был испытать <…> Вероятно, в эту решительную минуту, на незнакомой земле, среди отвратительной толпы, готовой его изрубить, в его памяти пронеслась, как молния, вся та жизнь, которую он терял: жена, сестра, вся эта жизнь, такая приятная, богатая, полная ласки». А спустя несколько дней своей жене Ф.И. Тютчев сообщил: «Завтра, 18 июля, мы приглашены на печальную церемонию, похороны бедного Андрея Карамзина, тело которого, однажды уже погребенное и открытое, только что прибыло в Петербург. А я вижу, словно это было вчера, как он – в военной шинели расстается с нами на вокзале, и я говорю ему на прощание – воротитесь. И вот как он вернулся!»

Тютчева Анна Федоровна

Старшая дочь Ф.И. Тютчева от первой жены Элеоноры Федоровны Петерсон (1800-1838) родилась 21.04.1829 г. в Германии. После смерти матери в 1838 г. девочка воспитывалась в семьях тетки Элеоноры Федоровны – баронессы Ганштейн и родной сестры матери – Клотильды Мальтиц. В 1843 г. Анну определили в мюнхенский Королевский институт благородных девиц. В 1838 г. отец Анны женился на немецкой вдове Эрнестине Федоровне (по первому мужу Дернберг, урожденная баронесса Пфеффель). Вынужденный часто бывать в служебных отъездах, Ф.И. Тютчев поддерживал контакты с дочерью, посылая ей письма.

В Россию Анна Тютчева приехала в 1845 г. – ей шел 16-й год. Жила она то в Петербурге, то в Москве, то в родовой усадьбе Тютчевых – селе Овстуге Брянского уезда Орловской губернии (ныне Жуковский район). Анна была очень привязана к своей мачехе и называла ее матерью. Из-за стесненного материального положения семьи поэт ходатайствовал о назначении одной из своих дочерей фрейлиной двора.

В 1853 г. Анна была назначена фрейлиной цесаревны Марии Александровны. Умная, наблюдательная и независимо мыслящая девушка, по-европейски образованная и в то же время русская патриотка, Тютчева становится любимой фрейлиной цесаревны и воспитательницей ее младших детей. Тютчева писала: «Ремесло придворных вовсе не так легко, как это думают… Нужно найти исходную точку опоры, чтобы с охотой добровольно и с достоинством играть роль друга и холопа, чтобы легко и весело переходить из гостиной в лакейскую, всегда быть готовым выслушивать самые интимные поверенности владыки и носить за ним его пальто и галоши». Тем не менее служба при дворе считалась весьма престижной, потому что позволяла находиться в непосредственной близости к императорской семье, приобрести полезные знакомства и в перспективе устроить семейную жизнь.

При дворе многие не терпели ее за прямолинейность, с которой Анна отстаивала свои взгляды, за близость ее к славянофилам, находили что у нее «скверный характер». Как писал граф С.Д. Шереметев: «Она играла роль, изрекала, критиковала, направляла и всего больше надоела всем и каждому. Мало-помалу, она теряла свое значение по мере усиления ее соперницы А.Н. Мальцовой. Двор ей стал невыносим, и она вышла замуж».

В 1866 г. Анна Тютчева стала женой публициста, поэта и общественного деятеля Ивана Сергеевича Аксакова (1823-1886) и на протяжении всей совместной жизни была его верным соратником и помощником. Демократическому журналисту И.С. Аксакову нелегко работалось в самодержавной России. Многие его издания не раз преследовались правительством. За критику Аксаковым бездарной русской дипломатии ему была назначена ссылка – и он вынужден был с семьей уехать из Москвы и поселиться в Варварино, в имении сестры жены – Екатерины Федоровны Тютчевой.

С 1853 по 1882 гг. Анна Федоровна вела дневник. Обладая несомненным литературным талантом, давая меткие и острые характеристики, Тютчева создала интересный портрет российских верхов в момент смены двух эпох.

Очень интересное высказывание о характере А.Ф. Тютчевой есть в «Записках» князя В. Мещерского: «Не то что словами, но улыбкой, глазами, она умела выразить то, что думала, а зато, что думала, то высказывала всегда прямо и безбоязненно, – сколько раз я помню, в молодые годы, приходилось на царскосельских вечерних собраниях слышать, как говорит А.Ф. Тютчева; бывало она, склонив голову и глядя на скатерть, такие вещи высказывала в правдивой речи, что с одной стороны и страх брал, ибо государь слышал эти речи, и смех брал при виде испуганных этой правдой физиономий царедворцев; но государь искренно любил и уважал А.Ф. Тютчеву и не стеснял ее свободы речи; я не замечал, чтобы он сердился, хотя иногда он отвечал ей колкости…».

27.01.1886 г. скончался И.С. Аксаков. Анна Федоровна посвятила остаток жизни изданию сочинений мужа. Смерть мужа она переживала тяжело и 11.08.1889 г. умерла. Похоронена А.Ф. Тютчева в г. Сергиев Посад рядом с могилой своего мужа. Детей у А.Ф. Тютчевой и И.С. Аксакова не было.

Анна Федоровна, как и ее отец, была дружна с семейством Карамзиных. Письмо Анны Федоровны П.А. Вяземскому 25.11.1854 г. о гибели А.Н. Карамзина содержит такие строки: «…Его временно погребли в Слатине, в монастыре св. Николая, но потом перевезут сюда. Горьким будет это утешение для несчастной Авроры. В течение нескольких дней ходили неясные слухи, что Андрей не убит, а попал в плен, и бедная женщина, помимо своей воли, цеплялась за эту жестокую надежду. Я еще с ней не виделась. Говорят, что первое время она была в безумном отчаянии, теперь, по словам Лизы, она героически старается смириться со своим горем …Она живет с Мещерскими в Царском Селе, где должна лечиться водами Эгра … Аврора сейчас здесь с Вольдемаром и Александром, только что приехавшим, но на лето она уедет в Курск к своей невестке Александрине. Мне очень тяжело пересказывать вам эти грустные вести о людях, которых вы любите …».

В ноябре 1854 г. А.Ф. Тютчева записала в дневнике: «В Севастополе недостаток почти во всем. Здесь делается все возможное. Усиливаем сборы денег, отправляем огромные посылки чая, сахара, белья и медикаментов. В эту деятельность вкладывает всю свою душу Аврора Карловна, вдова бедного Андрея Карамзина, и это ее несколько отвлекает от ее большого горя».

25.11.1854 г. в письме к Вяземскому она пишет: «…Карамзины в городе с конца октября. Девицы расположились теперь на первом этаже вместе с Мещерскими … Аврора вернулась две или три недели тому назад. Она по-прежнему в глубоком горе и находит утешение лишь в делах милосердия, потребность в которых сейчас велика. Весь город старается помочь раненым из Севастополя, и Аврора трудится неутомимо … Александр и Натали приедут провести зиму вместе с Авророй. Одно время говорили, что Аврора собирается в Италию из-за своей маленькой племянницы Пушкиной, у которой нашли чахотку, но ей стало лучше…».

Убри (Убриль) Петр Яковлевич

Родился 18 февраля 1774 г. в Москве. Из католического дворянского рода голландского происхождения. Приехав в Россию, его отец служил советником у Н.И. Панина.

Службу Петр начал, поступив в 1795 г. в коллегию иностранных дел актуариусом. Через четыре года был зачислен в канцелярию вице-канцлера князя А.Б. Куракина, а в 1798 г. определен секретарем к генералу от инфантерии Лассию. В 1800 г. назначен секретарем русской миссии в Берлин и пожалован мальтийским кавалером.

С 1801 г. секретарь посольства в Париже при графе А.И. Моркове, в ноябре 1803 — августе 1804 г. поверенный в делах там же. 28 августа 1804 г. вручил Министерству иностранных дел Франции ноту о разрыве отношений и выехал из Парижа 20 сентября 1804 г. По возвращении в Россию, Убри был зачислен в канцелярию Министерства Иностранных дел. Со 2 мая по 9 июня 1806 г. находился в Париже с особой миссией для ведения переговоров о мирном договоре. Подписал мирный договор с Францией, который не был ратифицирован Александром I. Убри получил выговор, был выслан в деревню, и затем вышел в отставку.

С мая 1809 по февраль 1810 г. был поверенным в делах в Пруссии, затем до октября 1812 г. секретарем миссии там же. С 1812 г. — чиновник Коллегии иностранных дел (экспедитор французского языка), временно управлял делами Коллегии в 1817 и 1818 гг.

Был российским комиссаром на торговых переговорах с Пруссией в Санкт-Петербурге. В 1817-1820 гг. под началом Убри начинал службу А.С. Пушкин.

В 1823-1824 гг. — посланник в Нидерландах (одновременно — управляющий Mинистерством иностранных дел России), в 1824-1835 гг. — в Испании, с 1835 г. — в Гессен-Касселе, при Германском союзе во Франкфурте-на-Майне и Гессен-Дармштадте (по совместительству с 1841), на этом посту находился до смерти.

Согласно метрической записи о рождении сына Аврора Карловны Павла Павловича Демидова, был вместе с дочерью записан восприемником Павла: Восприемники. Действительный Тайный Советник и Посланник при Рейнском Союзе и Кавалер Петр Яковлевич Убриль; Сенаторша Елисавета Михайлова Фролова-Багреева, урожденная Сперанская; Титулярный Советник и Камер-Юнкер и Кавалер Анатолий Николаевич Демидов, Титулярная Советница и Камер-Юнкерша Екатерина Петровна Марченко, урожденная Убриль. ЦГИА СПб. Ф. 19, оп. 123, д. 1, 1839 г., придворная церковь в Веймаре, лл. 270 об.-271.

Фролова-Багреева Елизавета Михайловна

Родилась 17.09.1799 г. в семье реформатора Михаила Сперанского и англичанки Елизаветы Стивенс. Мать умерла после одиннадцатимесячного супружества, и шестинедельный ребенок остался на попечении отца. Елизавета Михайловна была талантливая, высокообразованная женщина; она не обучалась ни в одном учебном заведении, а всеми своими знаниями обязана отцу.

Безоблачной жизнь дочери Сперанского назвать нельзя. Когда ей было 12 лет, отец подвергся гонениям, которые пришлось разделить и Лизе. Оба они с терпением и стойкостью переносили невзгоды своей жизни, долгие разлуки. Но все эти годы разлуки шла переписка, в которой поднимались самые разные жизненные вопросы. Отец прививал дочери любовь к Отечеству: «Надобно, чтоб ты имела об отечестве твоем верные понятия во всех отношениях», — писал он, рассказывая в одном из писем о Сибири. Видимо, ответ дочери порадовал его: «Последнее письмо твое принесло мне твои мысли о любви к отечеству. Право, прекрасные!». Он советует дочери освежить знания географии, чтобы лучше представить Сибирь. Они обсуждают в письмах новости литературы, обмениваются мыслями о современных писателях, при этом Сперанский руководит и чтением Лизы, и воспитанием литературного вкуса. Узнав, например, о Карамзине и его сочинении об эпохе Ивана IV, рекомендует Лизе прочитать и высказать свои мысли о прочитанном. Отец и дочь одними из первых заметили на небосклоне российской словесности яркую звезду Пушкина. С появлением первых сочинений поэта Лиза писала о нем отцу в Тобольск, на что он отвечал: «Он действительно имеет замашку и крылья гения».

Сперанский одобрительно отнесся к занятиям Лизы преподавательской деятельностью: «Поздравляю тебя в звании учительницы детей. Весьма не худо учить и лучший способ учиться». Настойчиво советовал изучать итальянский язык: «Весьма много меня обяжешь, если окончишь итальянский свой язык. Это старый и единственный долг, который у меня на тебе остался…».

Отец поощрял и литературные занятия дочери. В одном из писем он одобрительно высказывался об одном из ее сочинений: «Рассуждение твое о чувствительности прекрасно и даже весьма основательно. Упражняйся, любезная, чаще в сих размышлениях; но упражняйся с пером в руке: ибо сим одним образом можешь ты установить и удержать полет твоих мыслей».

В октябре 1821 г. благодаря хлопотам отца была пожалована в фрейлины. Вскоре по его настоянию была выдана замуж за черниговского губернатора Александра Алексеевича Фролова-Багреева (1783-1845). Венчание состоялась в Петербурге 16 августа 1822 г. в домовой церкви графа Кочубея.

Первые годы замужества Елизавета Михайловна жила с мужем в Малороссии. По воспоминаниям А.В. Кочубея, она была умной и милой женщиной, но не хороша собой; казалось, супруги очень любили друг друга, но впоследствии, по возвращении в Петербург, они жили в разладе. По слова барона М.А. Корфа, исполненная необыкновенного ума и знаний, пользующаяся богатым состоянием, Багреева имела все для общего уважения и блестящего положения в свете. После смерти отца в 1839 г., Елизавета Михайловна путешествовала по Германии под именем Багреевой-Сперанской; в это время у нее было уже трое детей.

Согласно метрической записи о рождении сына Аврора Карловны Павла Павловича Демидова, была записана восприемницей Павла: Восприемники. Действительный Тайный Советник и Посланник при Рейнском Союзе и Кавалер Петр Яковлевич Убриль; Сенаторша Елисавета Михайлова Фролова-Багреева, урожденная Сперанская; Титулярный Советник и Камер-Юнкер и Кавалер Анатолий Николаевич Демидов, Титулярная Советница и Камер-Юнкерша Екатерина Петровна Марченко, урожденная Убриль. ЦГИА СПб. Ф. 19, оп. 123, д. 1, 1839 г., придворная церковь в Веймаре, лл. 270 об.-271.

Осенью 1842 г. она вернулась в Петербург, где переселилась в Царское Село и совершенно отошла от общества. Позже она надолго уехала в свое полтавское имение Великая Буромка, где устроила несколько детских приютов. В 1850 г. она поселилась в Вене, где привлекала в свой салон многих литературных знаменитостей. Скончалась там же от воспаления в 1857 г. мозга и была похоронена на венском православном кладбище.

Свои сочинения, преимущественно беллетристические, Фролова-Багреева писала на французском и немецком языках. Многое осталось в рукописи. В Европе она как писательница получила известность своими французскими романами из русской жизни. Ее имя упоминается на страницах многих литературно-критических изданий, в литературных энциклопедиях. Она была современницей и достаточно близкой к кругу выдающихся людей России того времени: встречалась с Пушкиным, Вяземским, Карамзиным, Брюлловым, Мицкевичем. Ее считали одной из выдающихся русских женщин по уму и воззрениям. Однако Елизавету Михайловну лучше знают за границей, где она стала одной из известных писательниц.

Для России она сделала тоже немало: сохранила для потомков наследие М.М. Сперанского — передала в Публичную библиотеку все рукописи отца и написала свои воспоминания о нем.

В браке имела сыновей — Михаила (1822—1844; ротмистр, погиб на Кавказе на дуэли) и Александра (1830-?), и дочь Марию (1826-1886), которая вышла замуж за генерал-майора князя Родиона Николаевича Кантакузена. Их сын Михаил Родионович в год столетия своего прадеда получил право именоваться графом Сперанским.

Эдельфельт Альберт

Эдельфельт Альберт
Альберт Эдельфельт. Аврора Карамзина в старости. Рисунок карандашом, 1890-ые гг. Городской музей Хельсинки
Альберт Эдельфельт. Портрет Елены Петровны Демидовой, княгини Сан-Донато. 1884 г. Холст, масло. Государственный Эрмитаж
Альберт Эдельфельт. Королева Бланка. 1877 г.
Письмо А. Эдельфельта матери. 1896 г.
Константин Сомов. Афиша выставки русско-финляндских художников 1898 г.

Имя Эдельфельта сегодня в России известно разве что специалистам, зато для финнов его живопись — как поэзия Пушкина для русского человека. Художник — герой «золотого века» финского искусства, который пришелся на 1880-1910-е гг.

Альберт Эдельфельт родился 21 июля 1854 г. в окрестностях Борго (Порвоо). Его отец, Карл Эдельфельт, был архитектором. С 1869 по 1871 гг. Альберт занимался в Школе рисунка Союза финских художников в Гельсингфорсе у Берндта Линдхольма и Бернхарда Рейнхольда. С 1871 по 1873 гг. учился в Гельсингфорсском университете, а с 1872 по 1873 гг. — в Академии художеств Антверпена. В 1873 г. учился в частной Академии Адольфа фон Беккера. В 1874 г. брал уроки у Ж.Л. Жерома в Париже. Неоднократно путешествовал в Италию и Францию, был в Англии (1878), Испании (1881), Швеции, Дании и России.

Эдельфельта можно смело причислить не только к крупным живописцам Финляндии, но и Европы. В 1877 г. Санкт-Петербургская академия художеств признала его своим почетным общником, а в 1886 г. дала ему звание академика, за картину «Похороны ребенка». Документ подписал великий князь Владимир Александрович, президент Академии. Впоследствии Эдельфельт — член Стокгольмской и Копенгагенской Академий.

Заслуги Эдельфельта, к ним относится и участие в организации крупной Всероссийской промышленно-художественной выставки 1882 г. в Москве, были отмечены царской наградой. 20 мая 1883 г. конференц-секретарь Академии П.Ф. Исеев сообщил художнику, что Государь Император в награду за деятельность Эдельфельта на пользу русского искусства изволил пожаловать его кавалером ордена Св. Анны III степени. Экспозицией, где было представлено 70 картин от 25 художников, представленной на выставке 1882 г., началась серия больших финских выставок в России.

Среди работ Альберта монументальные исторические полотна («Шведский король Карл оскорбляет труп своего врага штатгальтера Флемминга в 1537 году», 1878, «Марш Бьернеборгского полка», 1892), картины на бытовые темы («Бабы из Руоколахти», 1887; «Прачки», 1893), портреты («Л. Пастер», 1885) и пейзажи («Сосны», 1898). Художника по праву можно назвать и мастером детского портрета. На портрете детей императора Михаил и Ксения, свободно разместившись в глубоком бархатном кресле, представляют живописную группу. В их взглядах — готовность к общению и чисто детская открытость. Фоном служит ширма в японском духе с изображением птиц. А большой белый пес скорее стаффаж, призванный внести ноту безмятежности в роскошный интерьер взрослых.

Раннее творчество финского живописца было неразрывно связано с исторической живописью. Весной 1877 г. Эдельфельт, вдохновленный рассказом о королеве Бланш Намурской, сочиненным финским писателем и поэтом Захрисом Топелиусом (1818-1898), написал свою первую историческую картину под названием «Королева Бланка». Работу тут же приняли в парижский Салон, и ее репродукции появились во многих французских газетах. Полотно купила Аврора Карамзина, и эта картина стала первым произведением художника, которое было показано в Петербурге.

В статье «Финляндский художник Эдельфельт» Сергей Дягилев писал: «Очень любопытно также видеть старую манеру письма А. Эдельфельта в портрете госпожи Ротершельд, помеченным 1883 годом». Изображена молодая женщина в вечернем платье, с веером в левой руке и бантом на груди. Полуобернувшись, она смотрит мимо зрителя, теребя правой рукой юбку своего наряда. История создания картины «Женщины Руоколахти» описана самим художником в путевых заметках «Очерки Финляндии» в журнале «Царь-Колокол», а на портрете доктора Руо (1895, Париж, Институт Пастера) предстает легендарный помощник Луи Пастера. Известно, что за портрет Пастера (1885, Париж, Музей Орсэ) Эдельфельт был награжден орденом Почетного легиона Франции. Две работы с академической выставки 1896 г. (среди них — «Женщины Руоколахти») экспонировались в числе других на Всероссийской промышленно-художественной выставке в Нижнем Новгороде.

Еще в феврале 1896 г., приезжая в Петербург для работы над портретом Николая II (1896, Хельсинки, Университет) по случаю коронации, А. Эдельфельт оказался на вечере у А. Бенуа вместе с Дягилевым, Репиным и И. Толстым. Дягилев увлек всех проектами обновления русской живописи. Изучив искусство северных стран на большой стокгольмской выставке летом 1897 г., он организовал осенью скандинавскую выставку в Петербурге, который таким образом стал первой европейской столицей, создавшей у себя специальную экспозицию творчества скандинавских художников. На выставке в Обществе поощрения художеств на Большой Морской, дом 38, демонстрировались работы свыше семидесяти мастеров Швеции, Норвегии и Дании. На обеде в честь А. Цорна в ресторане Донон 26 октября присутствовал также А. Эдельфельт. Тогда же художник получил приглашение занять должность профессора Академии художеств. Обдумав предложение, Эдельфельт отказался, так как его ждали работы в университете и заказы в Париже. Но связи с Академией не прерывались: в декабре по рекомендации Эдельфельта и Дягилева в мастерской Репина стал учиться талантливый Ю. Риссанен. В этом же 1897 г. Эдельфельт принял участие в организованной Обществом друзей искусства г. Выборга Первой художественной выставке.

В январе следующего, 1898 г., в Петербурге, в залах музея Художественного училища барона Штиглица, открылась дягилевская «Выставка русских и финляндских художников». Экспозиция включила произведения крупнейших финских художников того времени. Здесь появляются «Прачки» Эдельфельта (1893, Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж), в то время купленные Боткиным за 3 тыс. руб. в Мюнхене, «Христос и Магдалина» (1890, Хельсинки, Художественный музей Атенеум) и другие его известные полотна, всего девять произведений. А.П. Остроумова-Лебедева записала в своем дневнике: «Была я на выставке финляндских и русских художников. Никогда более сильного и цельного впечатления не производила на меня ни одна выставка. Из финляндских художников, бесспорно, лучший Эдельфельт. Его жанровая картина “Прачки” удивительно характерна, жизненна и прекрасна по технике».

Часто бывая в Петербурге в 1880-1890-х гг., Эдельфельт во многих письмах изображал столичную жизнь глазами художника и создавал в них живые образы своего петербургского окружения, в том числе словесные портреты членов царской семьи. Эдельфельт хорошо знал Аврору Карловну, которая приобретала его работы и принимала мастера в своем доме. Эдельфельт с готовностью принимал заказы, писал портреты высших семейств Петербурга.

О своих впечатлениях о коронации Николая II Альберт писал в 1896 г. матери Александре Эдельфельт: «Тогда царь подошел настолько близко, что я смог изобразить его на расстоянии 20-30 шагов. Должен сказать, что я испытал некое сочувствие к нему — корона выглядела такой большой, такой тяжелой: конечно же, она была сделана из сверкающих драгоценностей, но все-таки из камней! Его огромная мантия, поддерживаемая камергерами, среди которых был Карл Армефельт, выглядела так же невероятно. А сам император выглядел бледным и решительным. Тогда я впервые понял, что имеют в виду, когда говорят о весомости короны. Во мне пробудилась симпатия к нему как к человеку, и на секунду я испытал жалость к молодому правителю, который теперь нес на своих плечах огромнейшую империю».

Сегодня большинство картин Эдельфельта выставлены в музее Атенеум в Хельсинки и практически в каждом музее Финляндии.  В общей сложности, включая частные коллекции, в стране находится 800 полотен художника. Многие его работы были утеряны, некоторые перевезены из России в Финляндию в 30-е гг. Таким образом, в музеях России осталось всего 10 работ великого финского мастера.

Скончался от сердечной недостаточности 18 августа 1905 г. в Борго.


Из биографии Альберта Эдельфельта. Факты, связанные с Авророй Карловной:

3 мая 1877 г.

Молодой Эмиль Валлен посетил Эдельфельта … он сказал, что ему было поручено узнать цену за картину (Королева Бланка). Наверное, сейчас в городе госпожа Карамзина.

Париж, 7 мая 1877 г.

Эдельфельт напишет Хакману и спросит, согласен ли он заплатить 2000 франков. Он не хочет продавать картину за меньшую цену; в противном случае он надеется, что ее возьмет г-жа Аврора Карамзина; во всяком случае, он хочет выставить ее в Хельсинки.

Париж, 18 мая 1877 г.

Говорят, что картина стоит 2000-2500 франков. Было бы хорошо, если бы Йохан Фридрих Хакман или миссис Аврора Карамзина купили ее по этой цене.

Париж, 7 июля 1877 г.

Картина Эдельфельта отправлена ​​(за 61 франк) с grande vitesse [экспресс, быстрая почта] в Любек. Там Эдельфельт заберет ее … Эдельфельт дал понять в городе, что продал картину, но не сделал этого. Он не знает, согласны ли Аврора Карамзина или Герман Антелл выплатить запрошенную сумму.

29 февраля 1880 г.

Карл Маннергейм вернулся из Брюсселя, где находится миссис Аврора Карамзина.

Париж, вторник, вечер, 27 марта 1888 г.

После фотографа Эдельфельт и Эллан посетили Александра Дюма, где их тепло приняли. Эллан говорил с мадам Дюма о Шуваловых, Курякине, г-же Карамзиной и «других московских знакомых 1840-х годов».

Четверг, 10 мая 1894 г.

Вчера госпожа Карамзина должна была выехать из Лиссабона.

Янушкевич Адольф Михайлович

Родился 09 июня 1803 г. в Несвижском замке в небогатой дворянской семье Михаила и Теклы Янушкевичей, живших при дворе Радзивиллов. Учился в Доминиканской школе в Несвиже, а затем в средней школе в Виннице в Подолии. В 1821-1823 гг. был студентом литературного факультета Виленского университета. Писал стихи, которые публиковались в периодических изданиях в Вильнюсе. Дебютировал в 1821 г. в журнале «Dziennik Wileński» сентиментальной поэмой «Мелитон и Эвелина». Принадлежал к поклонникам Адама Мицкевича и пропагандировал его поэзию на Подолье. Жил в Каменце-Подольском и в семейном имении Дягильно. В 1826 г. был депутатом Главной палаты по гражданским судебным делам в Каменце.

Оставил службу в 1829 г. из-за болезни и отправился на лечение за границей в Карлсбад, побывал в Германии, Южной Франции и Италии. В Риме он встретился с путешествующими А. Мицкевичем и А.Э. Одынцом. В сентябре 1830 г. вернулся домой. Принимал участие в Ноябрьском восстании; был ранен и взят в плен. Приговором суда от 4 марта 1832 г. был приговорен к смертной казни через повешение, приговор был заменен вечной ссылкой в Сибирь с потерей дворянства и с конфискацией имущества.

Был сослан в Тобольск, где отбывал заключение в остроге, затем в 1833 г. переведен в деревню Желяково под Ишимом (ныне на севере Казахстана). В 1835 г. он переехал в Ишим, выписал сюда из родных мест свою библиотеку, и его дом стал местом встречи и библиотекой для ссыльных. А.И. Одоевский, некоторое время живший в одном доме с А. Янушкевичем, посвятил ему два стихотворения: «Ты знаешь их, кого я так любил» и «А.М. Янушкевичу, разделившему со мной ветку кипарисовую с могилы Лауры». В 1839-1840 гг. перевел «Историю завоевания Англии норманнами» Огюстена Тьерри, также интересовался польской и европейской литературной жизнью.

В августе 1841 г. переехал в Омск. По случаю бракосочетания цесаревича ему разрешили поступить на государственную службу с присвоением чина «коллежский регистратор». С января 1842 г. работал в Пограничном управлении сибирских киргизов. Много путешествовал по казахским степям, освоил казахский язык, записывал казахский фольклор. Во время экспедиции в 1846 г. составил «Дневник поездки в Сибирь», важный источник по истории Казахстана.

Возможно, поляк Адольф Янушкевич так бы и остался навеки среди сибирских снегов, если бы в 1852 г. его брат Евстафий, в свое время благополучно ушедший от царского возмездия, отдыхая в Карлсбаде, не встретился там с Анатолием Николаевичем Демидовым и не замолвил за Адама словечко. Князь Сан-Донато и супруги Карамзины затеяли хлопоты по переводу ссыльного революционера из Омска в Нижний Тагил. «Еду в Нижний Тагил с радостью, но, откровенно говоря, как в темный лес: никого я там не знаю и не представляю себе, чем я там буду заниматься», – писал Янушкевич матушке перед отъездом.

А вот письмо уже из Нижнего Тагила: «Местоположение города мне показалось необычайно прекрасным; люди, которых мне здесь удалось встретить, воспитанные и цивилизованные… Насколько я полагаю, мне уготовано место библиотекаря практикуемой библиотеки. Таким образом, я буду иметь плату, особенно при моих доходах подольских, более чем удовлетворительную, квартиру, роскошную работу, не подвергающую меня опасности со стороны резкого климата…»

В Тагиле Янушкевич был поставлен перед фактом того, что библиотекарем его поставить не могут, так как не существует самой библиотеки. Книги, очень хорошие и редкие, есть, а библиотеки нет. Чтобы избавиться от тоски, у Адольфа Михайловича было испытанное средство – работа. Вскоре он нашел применение своим творческим силам. Возле «господского дворца» – здания заводоуправления – стояли сад и заброшенная оранжерея. Адольф Михайлович попросил у заводской администрации в помощь немного людей и в мае взялся за восстановление этого запущенного хозяйства.

Вот отрывок из письма Янушкевича. «Здоровье мое несколько улучшилось, может быть, потому, что все время в движении. С пяти утра до семи вечера бегаю я по саду, назначая разные работы и приглядывая за работниками. Едва на минуту прибегаю к себе, чтобы выпить чаю и съесть обед… Множество дам, девиц и детей навещают меня среди кружащихся в разных направлениях тачек с песком и комьями земли. Мой огород будет, как куколка!»

29 июня в Нижний Тагил приехал французский ученый Ле-Пле, профессор Королевской горной школы в Париже, работавший на владельцев завода по контракту. Янушкевич был приставлен к нему в качестве переводчика. Ле-Пле, оценив садоводческие и прочие таланты польского ссыльного, вскоре не предложил, а скорее приказал ему взять на себя обязанности метеоролога.

О новом своем назначении Янушкевич отправил сообщение на родину: «Недостаточно, что я библиотекарь и начальник сада, но пришлось мне еще быть астрономом! Хотя эта область наук мне мало знакома, я должен был подучиться и все-таки взять на себя эту обязанность. Во-первых, она не требует так уж много ума, не боги горшки обжигают; во-вторых, наблюдения мною уже ведутся и включаться в начатое дело легче; и третье, библиотеку нужно еще создать, а когда осень, а она уже не за горами, прикажет закрыть сад, я останусь без работы. Вот я и сказал: пусть будет так! От сада до дома всего несколько шагов, а обсерватория лежит прямо под боком моей квартиры!»

В Нижнем Тагиле который уж месяц ждали приезда Андрея Николаевича Карамзина. Его здесь искренне любили и, по словам Янушкевича, понимали, что «от его приезда будет зависеть новая эра в правлении Нижнетагильскими заводами». Янушкевич был приглашен на обед к Карамзину. Умным и тонким, много повидавшим людям было о чем поговорить.

Между главноуполномоченным и помощником библиотекаря складываются едва ли не дружеские отношения. В одном из писем Янушкевича есть такие строки: «Недавно происходила свадьба одного из главных чиновников здешней администрации. Г-н Карамзин был так называемым «посаженным отцом», а я имел честь быть «шафером», т.е. ассистентом невесты и должен был целых полчаса держать над ее головой венец. Господин «отец» дал богатый обед для молодых, на котором присутствовало 70 человек. И я там был, мед-пиво пил…».

Антон Иванович Кожуховский – всемогущий управляющий Демидовых, также благоволил Адольфу. В апреле 1853 г. он умер, и Янушкевич оказался без поддержки и знакомств. 20 июня 1853 г. Янушкевич послал родным письмо такого содержания: «Неделю назад, 13 июня, останки Кожуховского отправили по воде до Петербурга. При этих обстоятельствах я имел возможность, первый раз после стольких лет, стать на землю европейскую. Я ездил до самой пристани по реке Чусовой и был за 50 верст от границы, от столба, на котором написано «Уральский хребет», выше большими буквами с одной стороны – АЗИЯ, с другой – ЕВРОПА. Посмотрев отсюда на западную сторону гор, снял шапку и с болью в сердце приветствовал Европу, ту часть света, в которой родился и которую так давно не видел… Всей дороги я имел верст 86, и все тянулась земля Демидовых, я миновал бесчисленные разного рода их предприятия, расположенные, как обычно, над большими прудами. Местность повсюду чудная, дорога только не совсем благополучная, но идет через горы, сплошь покрытые сосновым, еловым и лиственным лесом. Насмотрелся я на богатства, добываемые из-под земли, но нигде не увидел и пяди хлебного поля, глаз мой не порадовал ни один колос ржи или пшеницы, которые были бы для меня милее вида руды».

В ноябре 1853 г., уезжая из Тагила, Андрей Николаевич на прощанье подарил Янушкевичу набор прекрасных английских бритв и пообещал оказать содействие в возвращении его на родину. В столице Карамзин не забыл о тагильском узнике. Справка от 10 декабря 1853 г., хранящаяся в архиве третьего отделения, гласит: жандармский полковник «А.Н. Карамзин, лично убедившись в безукоризненном поведении, отличнейшем образе мыслей и совершенно расстроенном здоровье сосланного в 1832 г. … Янушкевича… покорнейше просит… об исходатайствовании ему, Янушкевичу, всемилостивейшего прощения и дозволения возвратиться на родину…».

18 января 1854 г. заводское управление получило из Петербурга «Распоряжение», подписанное в предновогодний день Андреем Николаевичем Карамзиным. Было обозначено высокое предназначение библиотеки: «Цель учреждения библиотеки – дать возможность служащим с заводов употреблять с пользою свободное от занятий время в кругу семьи и, наконец, чтобы образовать такое место, в котором бы служащие, читая книги и рассуждая об их разных предметах, могли бы сообщать друт другу по служебной их деятельности свои мнения и познания».

Янушкевич наконец-то вступил на должность помощника библиотекаря. Его фиктивным шефом стал Леон Вейер, попечитель учебных и богоугодных заведений. Он мало вникал в книжные дела – у Вейера и без библиотеки хватало забот, поэтому польский ссыльный в течение трех лет практически заведовал заводской библиотекой.

В 1854 г. Анатолий Демидов, видя, как успешно продвигаются дела с систематизацией библиотеки, просит Янушкевича заняться «составлением минералогической, палеонтологической, геологической коллекций, собиранием образцов драгоценных металлов, растений, диких животных, птиц, рыб, словом всего, что в Нижнетагильском округе имеется…».

Отрывок из письма Янушкевича матери: «С половины девятого до половины первого, от 6 до 9, а когда много работы, и до 10 вечера, нахожусь в библиотеке. Плохо было бы, если бы я ошибся и приходил на службу позже, потому что и так уже к тому времени собирается много читателей, ожидающих меня. Особенно с утра я не располагаю ни минутой свободного времени, настоящий «перпетуум мобиле». Радует, что двигатель этот при хорошем исполнении своих функций приносит каждому читателю немалое удовольствие. Если бы видели, в каком я фаворе у местного населения! Особенно его прекрасная половина благодарна мне вдвойне, летом виною тому произведения моего сада, создаваемые, прежде всего доя этой половины, зимой – лекарство от скуки долгих вечеров, которое подается ей всегда вежливо и предупредительно. Редкий день, чтобы я не видел в библиотеке несколько милых читательниц, и ни одна из них не уходила с пустыми руками…».

Благодаря деятельности Янушкевича, в декабре 1854 г. количество книг в библиотеке составляло уже 1215 томов, из них на русском языке – 954. Число читателей для заводского поселка даже не провинциального города было огромным – 435 человек.

Аврора Карловна Карамзина после гибели мужа взяла на себя хлопоты за освобождение Янушкевича. Но, безрезультатно… И лишь в 1856 г. после манифеста об освобождении ссыльных поляков, 29 июня, Адам Янушкевич покинул Нижний Тагил. На родину его провожали со слезами. На следующий год он умер, так как был тяжело болен туберкулезом.

Источники информации:

  1. Петербургские страницы воспоминаний графа Соллогуба. СПб.: Афина, 1993. С.207.
  2. Владимир Александрович Соллогуб. http://www.hrono.ru/biograf/bio_s/sollogub_va.php
  3. Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.
  4. Татьяна Рожнова. Северная Аврора. http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/10805.php
  5. Биография Владимира Соллогуба. https://ria.ru/20130820/957229297.html
  6. “Гуляет вечный Соллогуб”…https://radiosputnik.ria.ru/20200823/1576190521.html
  7. Кем была друг и собеседник Пушкина, в которую влюблялся весь бомонд: Александра Смирнова-Россет или «Донна Соль». https://kulturologia.ru/blogs/141118/41289/
  8. Смирнова-Россет А.О. Дневник. Воспоминания. М.: Наука, 1989. С.191. (Серия «Литературные памятники»)
  9. Забытые истории. Последняя любовь Авроры. http://historyntagil.ru/history/tagil_labirint_2019_01_12.htm
  10. Михаил Юрьевич Виельгорский. Музыкант и не только. https://www.rsl.ru/ru/events/afisha/lections/mixail-yurevich-vielgorskij.-muzyikant-i-ne-tolko
  11. Слуга русского языка. http://chitaem-vmeste.ru/reviews/articles/sluga-russkogo-yazyka
  12. Талалай М. Тосканский житель. https://www.svoboda.org/a/28755575.html
  13. Каллейнен Кристиина. «ФИНЛЯДИЯ ДОЛЖНА БЫТЬ СПАСЕНА ОТ ПОЛНОГО УНИЧТОЖЕНИЯ!» –РОБЕРТ ХЕНРИК РЕБИНДЕР КАК ЗАЩИТНИК ИНТЕРЕСОВ ФИНЛЯНДИИ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ В 1811-1841 ГГ. http://novist.history.spbu.ru/
  14. Биография Роберта Ребиндера. https://www.blf.fi/artikel.php?id=3261
  15. Евгений Боратынский (Баратынский). https://www.culture.ru/persons/8212/evgenii-boratynskii-baratynskii
  16. Мария Лейхтенбергская – старшая дочь Николая Первого. https://adamsnotes.net/?p=4888
  17. Пленницы судьбы: Мария Николаевна, герцогиня Лейхтенбергская… https://ariananadia.livejournal.com/527781.html
  18. Великая княжна Ольга Николаевна: немецкий трон и французская роза. https://www.kajuta.net/node/3300
  19. Стрелец М. Командир финских гвардейцев на службе царскому престолу. Опубликовано в выпуске № 10 (773) за 19.03.2019. https://vpk-news.ru/articles/49055
  20. Суворова Л.В. Альберт Эдельфельт на академических выставках в Императорской Академии художеств. https://www.suomesta.ru/2017/08/28/suvorova-l-v-albert-edelfelt-na-akademicheskix-vystavkax-v-imperatorskoj-akademii-xudozhestv/
  21. С.А. Контула-Вебб. Портреты Николая II кисти финского художника Альберта Эдельфельта (к истории культурных связей России и Финляндии). https://observatoria.rsl.ru/jour/article/viewFile/92/232
  22. Сайт о творчестве А.Эдельфельта. https://edelfelt.sls.fi/
  23. АНДРЕЙ КАРАМЗИН. ДОСТОЙНО, ГРУСТНО, НЕЛЕПО…https://www.liveinternet.ru/users/ertata/post285044271/
  24. Кочукова О.В. Графиня А.Д. Блудова и ее воспоминания. Саратовский государственный университет.
  25. Гуманный внук воинственного деда. https://sergeytsvetkov.livejournal.com/490269.html.
  26. Черняев В.Ю. 150 лет Маннергейму. Петербургский исторический журнал № 1 (2018).
  27. Плевако Н. Густав Маннергейм, каким он видится в XXI веке (к выходу в России книги Хенрика Мейнандера). Современная Европа, 2021, № 2.
  28. “Дипломатическая прорицательница”: Княгиня Ливен, светская львица и русская разведчица. https://tsargrad.tv/articles/trudami-sravnivaetsja-s-suprugom-knjaginja-liven-svetskaja-lvica-i-russkaja-razvedchica_318065
  29. Дарья Христофоровна Ливен: агент влияния на службе Его Величества. https://madinagatieva.com/darya-hristoforovna-liven-agent-vliyaniya-na-sluzhbe-ego-velichestva/.
  30. «И потомство отдаст ему справедливость…». Михаил Михайлович Сперанский: взгляд из XXI века: научно-популярное издание / (редкол.: Н.В. Юдина и др.) – 2-е изд., доп. и перераб. – Владимир: Транзит-ИКС, 2012 – 292 с.
  31. Филиппова О.Н. Творчество Г.Г. Гагарина (1810-1893) – универсальной личности. http://www.molodyvcheny.in.ua/files/journal/2019/5/76.pdf.
  32. Скочилова М.  «Остаюсь весь ваш А.Карамзин…». ВЕСИ 2018 декабрь №10 \148\. Провинциальный литературно-художественный, историко-краеведческий журнал. https://tagil-press.ru/publications/37234/tashinskij-metallurgicheskij-zavod-aleksandra-karamzina.

Лучше находиться в обществе людей лучших, чем вы сами… Выберите знакомых, чье поведение лучше, чем ваше, и вы устремитесь в этом направлении...

- Уоррен Баффет