ВКФ. Образование и культура

ОБРАЗОВАНИЕ И КУЛЬТУРА

Фенномания

Фенномания (фин. Fennomania) — финское национально-освободительное движение, направленное на переход образованных слоев финского населения со шведского языка на финский, придание последнему статуса государственного и, в конце концов, на создание национального финского государства.

Движение феннофилов, ратующее за укрепление позиций финского языка и народных традиций, начало зарождаться еще в конце XVII—XVIII веке. Во второй половине XVIII столетия подобная система взглядов была широко представлена в кругах Абоской академии; важную роль в ее становлении сыграл Генрих Габриель Портан. Он занимался собранием пословиц, поговорок и других памятников народного творчества. Показав, как богаты поэзией финские песни, он пробудил глубокий интерес к финскому фольклору и народной литературе. В то же время, он был предан шведской королевской власти и, по некоторым сведениям, считал, что в культурной сфере финский язык со временем будет вытеснен шведским, поскольку последний в то время преобладал в наиболее развитой юго-западной части страны.

В 1809 г. Финляндия была присоединена к России и, по выражению Александра I, заняла свое «место среди наций». Вместе с тем, господствующее положение в стране продолжал занимать шведский язык. Он был государственным, на нем велось преподавание в школах и университетах, на нем же публиковалось большинство научных трудов, и он абсолютно преобладал в крупнейших городах Финляндии; финский же оставался языком простого народа, был распространен преимущественно в сельской местности, на нем велись лишь богослужения. Это вызывало недовольство среди широких слоев финского населения, а также среди части шведоязычной интеллигенции, увлеченной идеями западного романтизма, провозгласившего язык одним из главных признаков нации. В отличие от феннофилов XVIII века, эти люди уже не ограничивались стремлением чаще использовать финский язык в научных исследованиях, а выступали за переход на него во всех сферах общественной, политической и культурной жизни страны. Это движение вскоре получило название «фенномания». Этот термин ввел шведский писатель и историк литературы Лоренцо Хаммаршельд. По другим данным, слово «фенномания» первым употребил немецкий историк Кристиан Фридрих Рюс в письме к К.Х. Гьервеллю.

Первыми фенноманами в академической среде были представители общества «Аура» — Йохан Габриэль Линсен и профессор Фредрик Бергбум, издававшие газету «Мнемозина», а также Адольф Ивар Арвидссон, который выпускал газету «Або Моргонблад» (Абоская утренняя газета), и Эрик Густав Эхрстрем, неоднократно печатавшийся в этой газете. Например, Арвидссон на страницах «Або Моргонблад» писал об опасности, в которой находится финская нация, о необходимости развития финского языка, о становлении национального гражданского сознания и о создании финского государства; в результате этой деятельности он был уволен из Академии в 1822 г. и был вынужден эмигрировать в Швецию. Требования Арвидссона и Эхрстрема тогда не встретили широкой поддержки, и обсуждение поставленной ими проблемы приостановилось примерно на два десятилетия.

Впрочем, старания ранних фенноманов не пропали даром. В 1820 г. прогрессивное студенчество выдвинуло требование учредить должность преподавателя финского языка. В 1826 г. в Гельсингфорсском (Хельсинкском) университете была учреждена должность лектора по финскому языку.

В это же время стремительно шло развитие финской культуры и, в частности, литературы. Один из первых финноязычных поэтов Яакко Ютейни писал еще в 1820 г.: «Язык — это железный обруч, который сплачивает весь народ». В своих стихах и в пьесе «Семейство» (1817) Ютейни критиковал современное ему финское общество и церковь, выражал сочувствие финским крестьянам, угнетаемым шведским дворянством.

В 1831 г. было основано Общество финской литературы. В 1835 г. Элиас Леннрот издает карело-финский народный эпос — Калевалу; второе издание эпоса вышло в 1849 г. М.А. Кастрен также читает лекции на тему Калевалы и переводит ее на шведский язык. Не менее важную роль сыграл поэт Ю.Л. Рунеберг, воспевший в своих стихах прекрасные финские пейзажи и жизнь простого финского народа. Хотя Рунеберг и писал на шведском, его творчество оказало огромное влияние на становление финского самосознания.

Национальный финский поэт Топелиус, как и Рунеберг, писал на шведском языке, а Леннрот — на финском. Йохан Вильгельм Снелльман также пользовался преимущественно шведским языком, поскольку он был для него родным. В то же время он полагал, что становление самосознания финнов немыслимо без усиления позиций финского языка, и ратовал за то, чтобы следующее поколение финляндской интеллигенции было уже полностью финноязычным. Для этого Снелльман считал необходимым увеличение числа школ с преподаванием на финском. В 1844 г. он начал издавать газету «Сайма», в которой публиковал статьи, затрагивающие этот вопрос.

Эпоха реакции, наступившая после революционного взрыва 1848 г. и охватившая в том числе и Финляндию, привела к преследованиям финского национального движения со стороны российских властей. Так, в 1850 г. было запрещено печатать книги на финском языке, за исключением литературы религиозного и сельскохозяйственного содержания. Тем не менее, в 1851 г. в Хельсинкском университете была впервые учреждена кафедра финской филологии, которую возглавил Кастрен. В том же году было принято постановление, согласно которому лица, стремящиеся занять судейские посты в районах с преобладанием финского языка, обязаны были сдавать устный экзамен по языку в университете. В 1860 г., вскоре после поражения России в Восточной войне, цензурные ограничения на использование финского языка были официально отменены.

Когда в 1855 г. к власти пришел император Александр II, притеснение фенноманов начало постепенно сходить на нет. Уже тогда Ю.С. Юрье-Коскинен на страницах газеты «Суометар» настаивал на создании высших учебных заведений с преподаванием на финском. В 1858 г. в городе Ювяскюля была основана первая финская гимназия, которую возглавил Вольмар Шильдт, а Гельсингфорский университет получил разрешение использовать финский язык на академических диспутах.

Во время визита императора в Финляндию в 1863 г. Снелльман внес предложение, чтобы тот, в качестве награды финскому народу за его лояльность, одобрил придание финскому языку официального статуса. Александр II поддержал инициативу Снелльмана, и в том же году был принят «языковой манифест», который предписывал постепенно, в течение двадцати лет вводить финский язык в официальное делопроизводство.

1860-е гг. в противовес движению фенноманов возникло движение свекоманов (шведоманов), основу которого составили представители шведской дворянско-чиновничьей верхушки, которым финская национальная идея была чужда и более того, которые видели в ней угрозу для своего господствующего положения.

Начиная со второй половины XIX века фенномания постепенно перерастает из национально-культурного движения в национально-освободительное. Начинают открыто звучать призывы к созданию национального финского государства; впервые зарождается идея Великой Финляндии. Большое значение для финского национального искусства того времени имел карелианизм, зародившийся еще под влиянием Калевалы.

В 1870-е гг. вопрос об образовании на финском языке вызвал ожесточенные споры в сейме. К тому времени уже были открыты финские гимназии в городах Ювяскюля, Куопио, Йоэнсуу и Хямеенлинна. Однако фенноманы во главе с Юрье-Коскиненом и Агафоном Меурманом, поддерживаемые финским крестьянством и духовенством, настаивали на увеличении числа финских школ, повышении качества образования в них, а также на обязательном обучении шведоязычных школьников финскому языку; однако им препятствовали прошведские силы. Первоначально правительство не поддержало требования фенноманов. Поэтому стало расти число частных финноязычных школ. Однако в 1882 г., после перехода Юрье-Коскинена в Сенат, государство взяло финансирование этих школ на себя.

В целом, в течение XIX века финский язык существенно потеснил либо вовсе вытеснил шведский во всех сферах общественной жизни. Окончательно формируется литературный финский язык, а финские писатели и поэты, начиная с Алексиса Киви (роман «Семеро братьев»), пишут свои произведения уже не на шведском, а на финском; развивается национальный финский театр. Финский также стал рабочим языком Национального банка и других крупных организаций.

Согласно новому манифесту о языке от 1900 г., финский язык был полностью уравнен в правах со шведским и русским, в результате его роль в управлении еще более возросла.

Фенноманы и свекоманы

В течение 1863-1906 гг. сословно-представительский сейм Великого княжества Финляндского принял почти 400 законов. Большинство из них подготовило почву для формирования гражданского общества и развития собственно финской версии мирового капитализма. В процессе огромной работы над реформами выкристаллизовались две конкурентные политические группировки: фенноманы (финские патриоты) и свекоманы (либералы). Их лидеры поочередно задавали тон в сенате – правительстве финляндской автономии. За фенноманами стояли крестьянство и духовенство, а либералы-свекоманы опирались на поддержку дворянства и бюргерства. Представители состояний, заседая в сейме, принимали решения независимо друг от друга, поэтому между группировками часто возникали разногласия. Взгляды различных состояний на многочисленные важные вопросы определялись узкими групповыми интересами.

Однако основной ареной борьбы свекоманов и фенноманов были не сейм или сенат, а собственно Гельсингфорсский университет и Финское литературное общество. Фенноманы пытались, во-первых, заставить финский народ осознать свое культурное наследие, во-вторых, осуществить до некоторой степени радикальную аграрную реформу для улучшения социально-экономического положения финноязычных масс населения.

Свекоманы, более известные в российской историографии как шведоманы, были националистическим культурно-политическим оппозиционным движением. Свекоманское движение зародилось в 1860-х гг. как оппозиционное течение сначала в противовес радикальному фенноманству, а впоследствии – российскому самодержавию. Свекоманы стремились сохранить ведущее положение шведского языка и культуры в финляндской автономии, а также самой шведоязычной прослойки в общественно-политической и экономической жизни Финляндии.

Идейным вдохновителем свекоманского движения был шведоязычный финляндский филолог и публицист Аксель-Улоф Фреуденталь, родившийся в семье обедневшего дворянина в рыбацком поселке Сиунтио вблизи Гельсингфорса. Фреуденталь стал скандально известным в Великом княжестве Финляндском благодаря своим радикальным, почти шовинистическим убеждениям, провозглашавшим этническое и расовое преимущество шведов над финнами. Во время своего обучения в Гельсингфорсском университете, где бушевала националистическая борьба между шведоязычным меньшинством и финноязычным большинством, Фреуденталь инициировал создание единого шведского движения, которое должно противостоять фенноманской пропаганде. Он даже выдвинул теорию, согласно которой финляндцы, общающиеся на шведском и финском языках, представляют собой два разных народа. При этом Фреуденталь считал, что шведоязычные финляндцы принадлежат к высшей расе. Таким образом, получалось, что идеология движения свекоманов стала идеологией политической элиты – титулованного шведоязычного дворянства Великого княжества Финляндского. В 1870 г. к Фреуденталю присоединились юрист Аксель Вреде, публицист Леопольд Мехелин и издатель Аксель Лилле, которые вместе сформировали политические требования свекоманского движения: равноправное положение шведоязычного меньшинства с другими финляндскими гражданами; ограничение влияния финского национального пробуждения, организованное сопротивление расцвету финского языка и последующей финизации населения. В 1874 г. Фреуденталь и Вреде основали шведоязычную газету “Vikingen”, в которой публиковали различные радикальные статьи антифинского, а впоследствии и антироссийского направления.

Основной целью свекоманского меньшинства было сохранение существующего положения вещей в Финляндии: чтобы было так, как во времена шведского владычества. В свою очередь, фенноманство отражало стремление сохранить только государственную связь (при определенном развитии ее автономных институтов) с Российской империей и не ставило сначала целью национально-освободительные задачи. По самосознанию и самоощущению свекоманы были частью единого скандинавского мира с присущими ему традициями свободы, правопорядка и демократического либерализма. Получая духовную и политическую поддержку из Швеции, эти люди хотели быть именно шведами и никем другим. Разделяя с западным миром ценности свободной политической и идейной конкуренции, свекоманы стремились сочетать либерализм тактики с консерватизмом стратегии. Исходя из таких позиций, шведская ориентация в Финляндии стала синонимом оппозиции политической системе самодержавной России и финскому национальному возрождению этой эпохи.

Поэтому свекоманы, лидером которых в 1870-1880 гг. был Фреуденталь, вели войну на два фронта: против царского самодержавия и фенноманов, которые, по их мнению, ослабляли духовную способность Финляндии противостоять дальнейшему включению в состав Российской империи. Свекоманы одновременно выступали за сохранение и расширение автономии Великого княжества Финляндского в составе Российской империи. В период правления Александра II и его сына Александра III свекоманская аристократия неизменно старалась своим либеральным поведением добиться ряда уступок в пользу финской автономии, конечно учитывая амбиции шведоязычного меньшинства.

По мнению представителей фенноманов, в частности публициста и сенатора Йохана Вильгельма Снелльмана и профессора истории Ирье Сакари Юрье-Коскинена, шведы в эпоху своего доминирования слишком долго подавляли финскую нацию и дискриминировали ее. Что же касается российского самодержавия, то фенноманы, в отличие от своих оппонентов, считали его временным явлением, а потому лояльность к государству Романовых рассматривали как выполнение межгосударственной унии, подписанной еще Александром I в 1809 г. в Борго.

Развитие национальной культуры в начале XIX века

XIX столетие по праву вошло в историю Финляндии как «золотой» век финской культуры. Именно данный период ознаменовался появлением уникального художественного стиля финского искусства – национальной романтики. Началось бурное развитие самобытной финской художественной литературы, музыки, архитектуры и живописи. Несмотря на ограниченность финляндской автономии и ее частые нарушения российскими властями, несомненно, новое положение Финляндии, возникшее после 1809 г., создало предпосылки для более успешного, чем прежде, развития финской нации и ее культуры.

Можно с полным основанием утверждать, что в позапрошлом веке произошло мощное национальное пробуждение культуры Финляндии, поскольку до этого финское искусство и общественная мысль практически не развивались, находясь на начальной стадии возникновения.

В истории финской культуры период 1810-1820 гг. принято называть периодом «первого национального пробуждения». В роли деятелей данного периода выступили патриотически настроенные финские писатели и публицисты. В их выступлениях впервые была выдвинута идея создания финской нации, прежде всего в смысле укрепления и развития культурно-языковой общности.

Первоначально фенноманы ставили перед собой сугубо культурные задачи, стремясь добиться, чтобы финский язык утвердился во всех сферах административной и общественной жизни Финляндии наравне со шведским и чтобы у финского народа пробудился интерес к своему культурному наследию, поэтому первый этап фенномании, охватывающий первую половину XIX века, именуют «культурной фенноманией».

В 1860-х гг. наступил новый этап развития фенномании — «политическая фенномания». На данном этапе фенноманы выдвинули уже политические требования, главным из которых явилась борьба за реальную автономию страны.

Идеологом культурной фенномании был Йохан Вильгельм Снельман (1806-1881), профессор философии Императорского Александровского университета, сенатор хозяйственного департамента Императорского Сената и видный государственный деятель Великого княжества Финляндского, благодаря которому в 1863 г. Александром II было подписано постановление, касающееся статуса финского языка, согласно которому финский язык после 20-летнего переходного периода становился равноправным со шведским административным языком. Снельман полагал, что поскольку маленькая Финляндия не в состоянии добиться больших достижений силой, ее путь к успеху заключается в развитии финского языка, национальной культуры и образования. По мнению Снельмана, шведоязычное образованное сословие Финляндии не могло сформировать финскую национальную интеллигенцию, поскольку говорило на ином языке, чем народ, поэтому образованной части финского общества необходимо было перейти с шведского языка на финский. Снельману представлялась естественной почвой для развития государственности нация, обладавшая языковым единством, т.е. народ, говоривший на одном языке. Философ также полагал, что в Финляндии нужно было основывать школы, библиотеки и газеты на финском языке для пробуждения в народной среде жажды знаний и стремления к общественной деятельности.

Выдающимися деятелями этапа культурной фенномании также являлись создатель национального карело-финского эпоса Элиас Леннрот (1802-1884) и крупнейший шведоязычный поэт Финляндии Йохан Людвиг Рунеберг (1804-1877).

Деятельность врача Элиаса Леннрота была многогранной, однако в историю он вошел, прежде всего, как создатель сборника народной лирики «Кантелетар», вышедшего тремя частями в 1840-1841 гг., и знаменитого национального эпоса «Калевала». Составление «Калевалы», представляющей собой сюжетно объединенный свод народных песен карел и финнов, безусловно, стало главным делом жизни Э. Леннрота. Леннрот издавал «Калевалу» дважды — в 1835 г. и 1849 г. Издание 1849 г., также известное под названием «Новая Калевала», стало канонической версией эпоса, дошедшей до наших дней. Эпос «Калевала» сыграл огромную роль в истории финской литературы и культуры. Э.Г. Карху справедливо утверждает, что «в сущности вся финская культура XIX века, особенно творчество писателей и художников романтического направления, развивается под знаком Калевалы».

Крупнейший шведоязычный поэт Финляндии Й.Л. Рунеберг был одним из представителей национального романтизма в финской поэзии. Современники называли Рунеберга «первым национальным поэтом», а в России его сопоставляли с А.С. Пушкиным. Вершиной поэтического творчества Й.Л. Рунеберга является цикл баллад «Сказания прапорщика Столя», посвященный русско-шведской войне 1808-1809 гг. и ее участникам. Первая часть баллад вышла в 1848 г., вторая — в 1860 г. Это произведение принесло поэту общенациональную славу. Первым стихотворением «Сказаний прапорщика Столя», их своеобразным прологом является стихотворение «Наш край», написанное Й.Л. Рунебергом в 1846 г. Финский композитор немецкого происхождения Фредрик Пациус (1809-1891) положил стихотворение Рунеберга на музыку, и в мае 1848 г. песня впервые прозвучала на шведском языке в исполнении академического хора под аккомпанемент гвардейского оркестра на студенческом весеннем празднике — дне Флоры — как национальный гимн. Таким образом, благодаря литературной деятельности Й.Л. Рунеберга у Финляндии появился собственный национальный гимн — один из неотъемлемых атрибутов государственности.

Субботнее общество

Общество было основано студентами и молодыми преподавателями Хельсинкского университета весной 1830 г.

Собиралось каждую субботу вечером для обсуждения одним из его членов. Сначала дискуссии касались литературных тем, но позже стали касаться создания нации Финляндии. События в Европе послужили поводом для активного выражения позиции национальных идеологов, вполне осознанно взявших на себя задачу строительства нации. Главной побудительной причиной организаторов было желание реализовать в открытой декларации саму концепцию финскости, донести ее не только до властей, но и до широкой общественности, до народа. Вполне закономерно, что задачу эту возложила на себя интеллектуальная элита общества, которая была весьма немногочисленна в крестьянской стране, не имеющей государственной независимости. При этом основные кадры интеллектуалов и интеллигенции были самым непосредственным образом связаны с университетом.

Значение субботнего общества для образования и культурного развития финноязычных было значительным. Под его влиянием в 1831 г. были образованы Финское литературное общество и первая современная частная школа — Хельсинкский лицей.

Вначале ведущей фигурой общества был Йохан Якоб Нервандер, позже Йохан Людвиг Рунеберг. После переезда Рунеберга в Порвоо в 1837 г. регулярная деятельность общества прекратилась.

Члены Субботнего общества:

Маттиас Александр Кастрен
Фредрик Сигнеус
Аксель Адольф Лорелл
Г.Ф. Лорелл
Бенгт Улоф Лилль
Мортен Йохан Линдфорс
Августа Лундал
Йохан Якоб Нервандер
Йохан Якоб Нордстрем
Габриэль Рейн
Йохан Людвиг Рунеберг
Йохан Вильгельм Снельман
Захрис Топелиус
Элиас Леннрот

Снельман Йохан Вильгельм

Философ, журналист и государственный деятель, один из известнейших фенноманов XIX века. Ему принадлежит много заслуг перед Финляндией: он был признанным идеологом становления национального самосознания, усовершенствовал систему школьного образования. Сыграл ключевую роль в признании финского языка, предложил первый проект финской железной дороги. Благодаря его усилиям, Финляндия получила конвертируемую валюту — финскую марку. Он совмещал глубину взглядов философа и практическую сметку экономиста, нравственную позицию педагога и трезвый инженерный расчет.

Предки Снельмана происходили из Похьянмаа. Отец философа служил шкипером. Юный Йохан в возрасте шестнадцати лет стал студентом университета в Турку. С ним вместе учились: Й.Рунеберг, Э.Леннрот, Й.Нервандер, хотя они были старше.

В начале 1830-х гг. Снельман и его друзья организовали литературно-философский кружок «Субботнее общество». Молодой Снельман быстро приобрел влияние как неформальный лидер студенческой молодежи. Он активно выступал с позиций реальной нравственности, чувства ответственности и товарищества. Снельман ратовал за автономию университета в вопросах преподавания, что вызвало трения с администрацией. Молодой ученый вынужден был уехать в Швецию, где его публикации в журнале «Фрейя» быстро приобрели известность. В своих статьях Снельман рассматривал широкий круг проблем: реформы сейма, народного хозяйства, а также школьный вопрос.

Позже философ изложил свои взгляды в труде «Учение о государстве» (1842) «За буржуазией встает уже новый класс, представители рабочих широких масс как в литературе, так и во всех областях общественного развития». В сороковые годы Снельман представлял наиболее левые взгляды в стране и проявлял сочувствие рабочему движению в борьбе за свои права. Но позднее Снельман выступал против революционного свержения буржуазного порядка. Он усматривал неразрешимое противоречие в том, что восставший народ, борясь против социального гнета и отстаивая идеалы справедливости, в то же время сам прибегает к насилию.

После нескольких лет проведенных в Европе Снельман вернулся в Финляндию. Он активно занимается журналистикой. Вместе с Леннротом они начинают издавать журнал «Litteraturbladet» («Литературный листок»). В своих взглядах на политическое положение страны Снельман пришел к выводу, что залогом автономии Финляндии является путь постепенных реформ и политика лояльности к империи. Таким образом, Снельман и примкнувшие к нему фенноманы выступили против радикальных кругов, склонных к требованию скорой независимости. Победила политическая линия разумных компромиссов, начатая еще Ребиндером.

Снельман считал, что расширение политических свобод, предотвратит угрозу насильственного переворота. Чтобы говорить о суверенитете, надо иметь развитую культуру. Необходимо, чтобы большинство народа могло пользоваться плодами просвещения, что, в свою очередь, было тогда невозможным без развития самого финского языка и реформы школьного образования.

В 1862 г. Снельман получил приглашение в комитет по подготовке созыва сейма, а позже стал членом сената. Во время визита императора в Финляндию в 1863 г. он внес предложение, чтобы государь объявил о придании финскому языку статуса официального языка делопроизводства. Финский язык должен был войти в официальное делопроизводство не сразу. Для этого отводился срок 20 лет. Причиной этому было крайнее несовершенство тогдашнего финского языка, который представлял набор разных наречий (эстерботенское, тавастландское, абоское), существенно различающихся между собой. Письменный язык должен был образоваться путем слияния всех этих наречий. Кроме того, необходимо было подготовить кадры учителей.

Основным достижением Снельмана на посту сенатора стало проведение в 1865 г. финансовой реформы. Еще в 1860 г. по указу императора Александра II на территории Великого Княжества Финляндского была введена собственная валюта — марка, чему немало способствовала активность Снельмана. Название для новой валюты придумал Элиас Леннрот, собиратель «Калевалы». Отметим, что Германия назвала свою валюту маркой только через 10 лет. Благодаря усилиям Снельмана в 1865 г. финская марка впервые была отделена от рубля и привязана к международному серебряному стандарту. В 1878 г. был принят золотой стандарт. Содержание марки было установлено на уровне французского франка 0,290323 г. чистого золота.

Во время массового голода 1867 г. Снельман работал над получением и распределением в зонах бедствия гуманитарной помощи. С мерами по оказанию помощи была тесно связана задача строительства железной дороги на Санкт-Петербург. На этой почве возникли разногласия между Снельманом и новым генерал-губернатором Н.В. Адлербергом. В связи с этим, Снельману было предложено подать в отставку.

В последующие годы Снельман был председателем Финского литературного общества. Кроме того, он принимал участие в работе сессий сейма 1872 и 1877-1878 гг., а также вернулся к журналистике в газете «Моргонбладет». В своих выступлениях он подчеркивал, важность промышленного развития Финляндии. Он выступал за внедрение финского языка, подчеркивая, что образованные слои населения должны перейти со шведского языка на финский.

Снельман скончался в своем доме под Киркконумми в 1881 г. На его похоронах выступил с речью З.Топелиус. Он сравнил Снельмана с «гранитом, сильнейшим в действиях и самым волевым». Крестьянское сословие установило Снельману надгробный памятник на кладбище Хиетаниеми в Хельсинки. Памятник реформатору также установлен и в центре города на улице его имени.

Калевала

Калевала – гордость Финляндии, ее национальное достояние, признанное уникальным народным эпосом, не имеющим аналогов в мировой литературе. В основу карело-финского эпоса легли руны – народные эпические песни, большая часть которых была записана в Карелии. Собранный фольклорный материал обработан и сведен воедино финским языковедом и врачом Элиасом Леннротом.

Карелия, Архангельская и Олонецкая губернии, Приладожье и Кольский полуостров — где только не побывал Леннрот, собирая финский фольклор. Всего лекарь совершил более десяти крупных поездок и проделал, подгоняемый одним лишь своим энтузиазмом и любопытством, огромную работу. Интерес к местному эпосу у исследователя появился еще в студенческие годы: Леннрот посвятил свою магистерскую работу Вяйнямейнену, которого древние финны считали божеством.

Работая летом учителем в усадьбе профессора Тернгрена, будущий создатель национального эпоса внимательно вслушивался в беседы именитых гостей — в уютном доме собиралась интеллектуальная элита финского общества. Говорили в этом кругу обычно о том, что финнам нужно отделаться от преобладавшей шведской культуры, найти в народных сказаниях корни своей собственной истории. Загоревшись такими идеями, Леннрот стал искать любую возможность, чтобы отвлечься ненадолго от медицинской практики и совершить путешествие в Беломорскую Карелию.

В первый раз молодому ученому помогли случайные обстоятельства: в 1828 г. в Турку, где учился Леннрот, произошел сильный пожар, в котором пострадали в том числе и здания самого университета. Продолжать обучение временно было невозможно, поэтому Леннрот отлучился из Турку и пошел в сторону Северной Карелии и Валаама. Уже в первой своей научной экспедиции он встретил карельского рунопевца Юхана Кайнулайнена.

Вернувшись из поездки, исследователь начал обобщать полученный им материал и выпустил в итоге сразу четыре тетради, названные «Кантеле» — в честь струнного инструмента, который традиционно использовали карелы, финны, вепсы и ингерманландцы. Пятая тетрадь так и не появилась, хотя планировалась: дело в том, что Леннрот решил не публиковать отдельные фрагменты историй, а собрать из разрозненных рассказов целостный народный эпос.

Идея Леннрота понравилась финским властям, его решили даже поддержать, однако в эту историю вмешалась эпидемия холеры, разразившаяся в Хельсинки. Будучи медиком, Леннрот обязан был помогать жителям финской столицы бороться с опасной болезнью.

Возобновить свои научные изыскания ученый смог только после того, как закончил университет и переехал в городишко Каяани, где стал лекарем. Работа способствовала тому, чтобы он и дальше изучал древние предания этих мест — то и дело ему приходилось ездить в соседние деревни, чтобы проверить, например, есть ли у жителей все необходимые прививки. Из этих поездок и больших экспедиций, о которых Леннрот тоже не забывал, начал складываться сюжет будущей «Калевалы». С миру по нитке ученый вытягивал из местных жителей разные истории про мифических богов, великанов и богатырей.

В 1833 г. лекарь понял — собранного им материала хватит для того, чтобы объединить его в одной поэме. Впрочем, публиковать ее он тоже не стал: во время последней своей экспедиции, которая предшествовала выходу книги в свет, Леннрот встретился с «королем карельских рунопевцев» Архиппой Перттунен и набрал едва ли не больше материала, чем было у него в распоряжении раньше. Кстати, тогда исследователь ездил в село Ухта, которое сейчас называется Калевала.

Перед Леннротом стояла сложнейшая задача: из огромного количества отдельных фрагментов ему надо было создать единое цельное произведение. В каком порядке расположить те руны, которые он смог записать? «Второй отец финского языка», как впоследствии прозвали Леннрота, навсегда вписал свое имя в историю, потому что взял ответственность на себя: вплоть до 1849 г. он расставлял руны в том порядке, который показался ему правильным. Так в середине XIX века появилась уже полная поэма «Калевала», которая наряду с «Илиадой» и «Песнью о Нибелунгах» стала примером выдающегося народного эпоса.

На протяжении 20 лет скитаясь по северным болотистым землям и изучая языки карелов, вепсов и саамов, Элиас Леннрот, проделав путь, равный расстоянию от Хельсинки до Южного полюса, собрал 130 тысяч стихов. Сам он вспоминал, что записанного им материала хватило бы на то, чтобы выпустить семь «Калевал», и все они при этом были бы совершенно разные.

Несмотря на проделанный титанический труд, работу Леннрота заметили далеко не сразу: дело в том, что финский язык знали совсем немногие. В научных кругах «Калевалу» оценили по достоинству уже после того, как филолог Матиас Кастрен перевел поэму на шведский язык. Только тогда европейцы осознали, что финский народ наконец-то получил свой собственный эпос.

Сама по себе Калевала — это мифическая страна, в которой проживают все герои карело-финского эпоса. Главный герой поэмы — старый Вяйнямейнен, который считается первым человеком на Земле. Он играет на своей кантеле и одолевает врагов, чаще всего не мечом или копьем, а с помощью колдовства. Калевале противостоит другая вымышленная страна — Похьела, хозяйка которой, Старуха Лоухи, тоже прослыла могущественной колдуньей.

Другие герои «Калевалы» — такие, например, как кузнец Ильмаринен, богатыри Куллерво и Лемминкяйнен или мальчишка-сеятель Сампса Пеллервойнен, — встречаются в некоторых рунах и иногда бесследно исчезают из произведения. Центральное место для героев финского эпоса, так называемый «мировой столп», — это волшебная мельница Сампо. В «Калевале» она обладает особой магической силой: Сампо может дарить радость и изобилие героям поэмы.

Исследователи утверждают, что «Калевала», в отличие от большинства других народных сказаний, не отличается кровожадностью: пока другие боги жестоко карают своих врагов, Вяйнямейнен успокаивает противников, играя на финских гуслях. Именно так, например, ему удалось усыпить жителей Похьелы, чтобы увезти заветную мельницу.

Несмотря на то, что эпос «Калевала» увидел свет в конце XIX века, он и по сей день не перестает будоражить умы и покорять сердца творческих людей. Его сюжеты довольно часто встречаются в творчестве художников. Для многих выдающихся деятелей финского искусства, таких как композитор Ян Сибелиус, художник Аксели Галлен-Каллела и архитектор Элиэль Сааринен, мир «Калевалы» являлся символическим источником, из которого они черпали вдохновение для передачи человеческих чувств другими художественными средствами.

Этот эпос дважды экранизировали, в 1959 и в 1982 гг., по мотивам «Калевалы» был написан балет «Сампо». Написал его карельский композитор Гельмер Синисало в 1959 г. Кроме того, впечатлившись сюжетами финского эпоса, Толкинен написал свой «Сильмарллион», а финская мелодик-металл группа Amorphis часто использует тексты «Калевалы» для своих песен. «Калевала» существует и на русском языке, благодаря детскому писателю Игорю Вострякову, который сначала пересказал ее в прозе для детей, а в 2011 г. издал стихотворный вариант.

«День народного эпоса Калевалы» — национальный праздник, отмечается 28 февраля в Финляндии а также в Карелии. В Финляндии этот день считается также днем финской культуры.

Начальное образование

Во время автономии обучение в школах Финляндии главным образом велось на шведском и финском языках. По инициативе императрицы Екатерины II в 1788 г. в г. Выборге была создана шведскоязычная школа для девушек. Школа работала до 1937 г. Среди населения Выборга были представители разных конфессий. Кроме шведскоязычных и финноязычных жителей в городе проживали довольно крупные русско- и немецкоязычные диаспоры.

С оживлением в 60-х гг. XIX века финской экономики образовательная система стала постепенно развиваться и приобретать новые формы. Были учреждены наряду с классическими лицеями так называемые реальные школы, в которых преподавали латынь и греческий язык. Решился один из важнейших вопросов – девушкам было предоставлено право на обучение. В 1883 г. в Гельсингфорсе открылась первая шведскоязычная школа для мальчиков и девочек «Laroverket for gossar och flickor». В свидетельстве школы «Nya Svenska Samskolan» (учреждена в 1888 г.) до 1970-х гг. сохранилась следующая запись «Императорский Сенат 16 октября 1889 г. выдал школе постоянное право направлять выпускников в высшее учебное заведение».

Русскоязычные школы существовали в тех регионах, где проживало много русских семей. На территории Старой Финляндии в Выборге были открыты русская начальная школа, русский лицей для девушек, реальная школа, учительская семинария. В Гельсингфорсе с 1827 г. работала русская начальная школа православного прихода и кантонистская школа для мальчиков. Кантонистскими назывались школы, в которых с восьмилетнего возраста получали образование мальчики-сироты. Они учились в этих школах-интернатах за счет государства. Их обучение включало: чтение вслух, письмо, арифметику, игру на барабане, игру на флейте, позднее добавились Закон Божий, грамматика и рисование. Дети могли обучаться разным профессиям, например, сапожника, портного или повара. С учетом того, что в России с 1758 по 1856 гг. всех юношей-сирот призывали в армию, эти профессии были очень нужны. Таким образом система кантонистских школ приносила пользу державе.

Построенное в 1824 г. в г. Хельсинки на Унионской улице здание школы было спроектировано архитектором Карлом Энгелем, разработавшим проект застройки всей центральной части города. Оно предназначалось для обучения 300 учеников. На фасаде, украшенном массивными воротами, выделялась надпись «Гарнизон для сирот», она была уничтожена после передачи здания военному госпиталю. Затем долгие годы здесь находилось отделение университета по внутренним болезням. Сейчас в нем расположен Хельсинкский университет, Институт им. Ренвалла. В больничном отделе здания находилась маленькая часовня, посвященная иконе Богородицы, Всех Скорбящих Радость. Ее иконостас расписан архитектором Энгелем. К сожалению, архивный материал времен кантонистской школы не сохранился.

Благодаря оживленным торговым связям между Финляндией и Россией, русские купцы обогащались и действовали вместе с финскими православными приходами, поддерживая экономически образовательные учреждения. Согласно указу Александра II в 1870 г. в приходах было созданы попечительства, которые должны были заботиться об их экономическом развитии. В состав попечительств входили священники, влиятельные прихожане, чаще всего купцы.

Табуновская школа

Первая русская школа действовала с 1827 г. при Гельсингфорском православном приходе. В 1861 г. дьякон Голубков предоставил для нее безвозмездно свою небольшую квартиру в приходском доме на Елизаветинской улице. Средства на ее содержание собирали прихожане, купец Никифор Табунов внес 3 тысячи рублей. С мальчиками занимались В.А. Шклявин и заменивший его позднее И.П. Власов, а с девочками М.И. Грачева. Учителям было назначено небольшое вознаграждение (за 3 года каждый получил по 321 рублю). Дьякон Голубков преподавал бесплатно Закон Божий.

В 1863 г., по проекту архитектора Августа Бомана, купцом Никифором Табуновым (1803-1868) было построено отдельное здание. В 1864 г. Никифор Табунов и его супруга Татьяна составили дарственный акт в пользу русской школы.

12 ноября 1864 г. состоялось открытие первой русской школы в присутствии генерал-губернатора П.И. Рокасовского. В школу в тот год записались 49 мальчиков и 24 девочки. Первым учителем был магистр философии И.П. Власов и первой учительницей — М.И. Грачева, которую через год заменила Н.А. Кудрякова, прослужившая в школе 40 лет. Школа получила название «Гельсингфорская начальная школа имени генерала пехоты Н.М. Каменского», а с 1917 г. называлась «Табуновская школа».

Внутри здания имелся большой зал для собраний учащихся и столовая. Ученики старших классов занимались на третьем этаже, младшие — на первом. Имелись специализированные классы: русского языка и русской литературы, классических языков, географии, естественных наук, математики. На третьем этаже располагался домовый храм, где преподавали Закон Божий. Одна из больших икон «Благословение детей» (1870), после закрытия школы, была перенесена в Успенский собор города Хельсинки.

В связи с тем, что среди учеников были представители разных вероисповеданий, в программу обучения включалось преподавание разных религий: настоятель Успенского прихода протоиерей Николай Васильевич Попов преподавал православную веру, профессор И. Коллиандер (Александровский университет) преподавал лютеранское вероисповедание, католическую веру — выпускник католической духовной академии М.И. Ручинский.

В 1912/1913 учебном году в школе обучалось 273 ученика, а в 1914 г. — уже свыше тысячи.

С 1927 г. в здании школы расположился финский частный лицей «Jyllan», который также был популярен среди русскоязычного населения Хельсинки в связи с расположением в историческом здании Табуновской школы. В 1958 г. историческое здание было разрушено, а на его месте возведены строения по проекту финского архитектора Паули Саломаа.

Гельсингфорский лицей («Лицей Бека»)

Шведскоязычный лицей в Хельсинки с 1831 по 1891 гг., который был первой современной частной школой в Финляндии.

История лицея началась в 1831 г., тогда в школе было 12 учеников и шесть учителей. Первоначально школа была шестиклассной и являлась единственным учебным заведением в Финляндии, ведущим подготовку к поступлению в университет. Поскольку в 1857 г. школа расширилась до 8-го класса, ей пришлось получать лицензию. Выпускники Гельсингфорского лицея впервые поступили в университет в 1835 г.

Школа была закрыта в 1891 г. после того, как количество учеников значительно уменьшилось.

Многие представители финской элиты XIX века связаны с лицеем. Будущий государственный деятель И.В. Снельман был здесь школьным учителем с 1833 по 1836 гг. Президент Карл Густав Эмиль Маннергейм учился в школе с 1874 по 1879 гг. Его исключили из школы на шесть месяцев в возрасте 12 лет за то, что он умышленно разбил школьные окна.

Директора лицея:

Аксель Адольф Лорелл (1831–1840)

Карл Хенрик Стольберг (1840–1841)

Гермунд Фредрик Аминофф (1841–1845)

Карл Бакман (1845–1856)

Карл Габриэль Лейнберг (1856–1868)

Эмиль Бек (1868–1891)

Королевская академия Або

Королевская академия Або была основана 26 марта 1640 г. в Або (Турку) и во всех владениях шведской короны была третьим по старшинству учебным заведением после Упсальского и Дерптского университетов.

В 1802 г. вблизи Кафедрального собора было заложено новое здание Королевской академии Або, проект которого разработал известный стокгольмский архитектор Карл Христофер Гьервель. 23 марта 1808 г. в связи с вводом в Турку российских войск, Королевская Академия была переименована в Императорскую академию Або. Строительство здания Академии завершал студенческий друг К.Х. Гьервеля — архитектор Карло Франческо Басси.

Новое здание Академии было готово к 1815 г. Оно отличалось монументальностью и аскетичностью: главный фасад обладал ризалитом, украшенным лишь треугольным фронтоном и рустовкой стены первого этажа. Значительно более парадным выглядел интерьер — большой зал на 500 человек размещался по главной оси ризалита. Богато орнаментированные своды поддерживались гранитными колоннами с капителями ионического ордера. Часть помещений нового параллелепидного здания освещалась двумя внутренними световыми дворами. На ризалите главного фасада здания ныне бронзовая доска с барельефным портретом К. Басси.

Опустошительный пожар, бушевавший в Або 4-5 сентября 1827 г., уничтожил более трех четвертей города. В огне погибли более 2,5 тысяч городских строений в том числе учебные корпуса, библиотека, коллекции и архив Императорской Академии Або. Как уполномоченный финского правительства знаменитый архитектор Карл Людвиг Энгель писал своему другу Херлиху: «Для Финляндии уже не восполнима гибель многочисленных архивов, а вместе с ними и всех манускриптов, отражающих древнюю историю страны … Академия, уничтоженная в пламени со всеми ее научными собраниями, библиотеками, математическими инструментами, кабинетами природы и древних монет и другими многочисленными собраниями, прервет все научные исследования».

После пожара 1827 г. Императорская Академия Або была переведена в Хельсинки (Гельсингфорс). Историческим преемником старой Королевской (Императорской) Академии Або правомочно считать Гельсингфорсский университет (швед. Helsingfors universitet), а не новую Академию Або, вновь основанную после провозглашения независимости Финляндии в 1918 г. усилиями частных лиц и получившую государственный статус лишь 1 августа 1981 г.

Университет Хельсинки (Императорский Александровский университет)

Университет был основан в 1640 г. в городе Турку (Або) носил название Королевской Академии Або. Академия была создана для того, чтобы священнослужители, врачи и госслужащие могли получить хорошее образование. Академия располагалась за каменной стеной, окружающей собор Турку, в бывших помещениях церковной школы. Большинство студентов, которые учились в 1640 г. на четырех факультетах академии, были родом из области современной Швеции. 11 профессоров читали лекции по теологии, философии, юриспруденции и медицине. Студенты должны были быть знакомы с латынью и ключевыми религиозными доктринами. Жила академия за счет налогов, которые платили муниципалитеты и 300 ферм юго-запада Финляндии. Фермеры сами возили мясо, яйца, овощи и зерновые непосредственно финансовому директору Академии, который распределял продукты сотрудникам в форме заработной платы. Живые деньги в то время выплачивались в малом количестве. Но поскольку многие профессора Академии были рукоположены как священники, они могли быть назначены пасторами и духовниками в близлежащие приходы и, соответственно, не голодали. Академия в Або успешно развивалась по разным направлениям в течение почти 200 лет.

В 1809 г., после присоединения Финляндии к Российской империи, Королевская Академия стала Императорской. В первой половине XIX века ориентиром для всех европейских университетов стал открытый в 1809 г. берлинский университет Гумбольдта. Основной целью высших учебных заведений провозглашалось исследование человечества и его среды обитания с помощью научных методов. На университеты возлагалась ответственность за общее воспитание нации.

В 1827 г. после разрушительного пожара учебное заведение перенесли в Хельсинки, и уже там оно получило статус Университета. Николай I назвал его Александровским в честь брата Александра I. Новый устав университета, принятый в 1828 г., определил задачи университета, как содействие развитию «гуманитарных наук в Финляндии и, кроме того, воспитания молодежи на службу царю и Отечеству». Официальное открытие Императорского Александровского университета состоялось 19 июля 1832 г. Все время, пока Финляндия находилась в составе России, российские императоры возглавляли университет Хельсинки и всячески способствовали его развитию.

Александровский университет был центром национальной жизни, способствовавшим рождению независимого финского государства и развитию финской идентичности. Великие люди Финляндии XIX века, Йохан Вильгельм Снельман, Йохан Людвиг Рунеберг, Элиас Леннрот и Захрис Топелиус, были вовлечены в деятельность университета. Университет стал крупным центром культурной, политической и правовой жизни в Финляндии, стал двигателем националистических и либеральных культурных движений, политических партий и студенческих организаций.

Первое общество финнофильского толка было создано во второй половине XVIII века еще в академии Або, оно называлось «Аврора». Результатом его деятельности стало возникновение в 1771 г. первой финской газеты Tidningar utgifne af et sallskap i Abo. Хотя в те годы общество не поддержало идеи финской идентичности, но в начале XIX века они были подняты вновь. В 1820 г. студенты Гельсингфорского университета потребовали ввести преподавание финского языка, которое было удовлетворено в 1826 г.

После переезда в Хельсинки подходящего помещения для лекций сразу не нашлось. С осени 1828 г. занятия проходили в восточном крыле Сената и в доме на Южной Эспланаде, 6. Оба здания были построены по проектам Карла Энгеля в 1822 г. Главное здание университета было спроектировано Энгелем в 1832 г. Здание построено в классическом стиле и внешним обликом во многом напоминает здание Сената, расположенное напротив, на восточной стороне площади. Такая симметрия только усиливает строгую торжественность площади, похожий прием был использован на Капитолийской площади в Риме, которую архитектор и взял за образец при проектировании. Здание университета имеет множество других аналогий с греческой архитектурой: ионические колонны на фасаде были характерны для сооружений, связанных с наукой и искусством, на первом этаже они повторяли колонны Эрехтейона, а на втором — Парфенона на афинском Акрополе, вестибюль представляет собой двухэтажный открытый перистиль; актовый зал напоминает греческий театр. Принято считать, что интерьеры лестницы и актового зала университета – лучшие из созданных Энгелем. В письмах архитектор неоднократно отмечал, что университет удалось построить быстро и качественно благодаря русским каменщикам, которые работали гораздо лучше немецких мастеров.

В 1937 г. университетское здание было расширено до размеров целого квартала (архитектор И.С. Сирен). В 1944 г., во время Второй мировой войны, большая часть старого университета была разрушена в результате советских воздушных бомбардировок, в том числе был почти полностью уничтожен Актовый зал университета вместе с расположенными там художественными ценностями. Реконструкция старой части здания университета была сделана в 1990 г. к 350-летнему юбилею.

Студенческая жизнь XIX века была нелегкой. Хельсинки в те времени был маленьким городом, серьезной проблемой являлось отсутствие жилья. Многие студенты, переехавшие в столицу, жили в антисанитарных условиях в тесных комнатах, проводили много свободного времени в кафе и тавернах и частенько нарушали правила общественного порядка. Это могло повлечь наказание, поскольку студенты не имели права находиться на улице, будучи нетрезвыми. Самым большим наказанием было отчисление и выселение из Хельсинки.

В 40-х гг. XIX века по Европе прокатилась волна революционного движения, которая затронула и хельсинкский университет. Во многом в связи с этим в 1952 г. для студентов была введена обязательная форма. Она быстро стала популярной из-за щегольского вида, но на практике была слишком дорогой для многих студентов. Однако главный результат был достигнут: благодаря форме полиции стало проще контролировать студентов – и когда они пьяные, и когда участвуют в демонстрациях.

Для женщин двери университета впервые открылись в 1870 г., когда Мария Чечулина (Tschetschulin) (1852-1917), дочь русского судовладельца, подала прошение на сдачу экзамена на аттестат зрелости, который одновременно давал право учиться в университете. Причиной стали сложные жизненные обстоятельства: отец умер, бизнес обанкротился, нужно было поднимать трех младших сестер. Она стала первой женщиной-студенткой в скандинавских странах, но диплома не получила. Мария Чечулина называла себя антифеминисткой, говорила, что не хочет посещать лекции в компании только мужчин. Уже через год Мария покинула университет. Первой женщиной-выпускницей университета Хельсинки стала Эмма Ирене Острем. Она получила диплом в 1882 г.

Число женщин-студенток начал медленно расти в середине 1880-х гг. Вступать в студенческие союзы женщинам не разрешалось, они создали свою ассоциацию под названием De Kvinnliga (“Женская лига”), которая выпускала журнал «Лира». До 1901 г. женщины должны были получать разрешение на учебу в университете. За период 30 лет более 700 женщинам получили это разрешение и сдали экзамен на аттестат зрелости, хотя только около одной четверти из них получили высшее образование. Заявления на должности высших учебных заведений женщинам было разрешено подавать в 1916 г., а на государственные должности – десять лет спустя.

Среди известных выпускников Хельсинского университета – три нобелевских лауреата (по медицине, химии и литературе), несколько президентов Финляндии, включая первого Карла Густава Эмиля Маннергейма.

Я.К. Грот в Финляндии

Яков Грот (из семьи обрусевших немцев Карла Грота и Каролины Цисмер (Ziesmer)) уже с детства усвоил себе (особенно от матери) некоторые жизненные принципы, позволявшие ему в дальнейшем блестяще справляться в трудных межнациональных и межъязыковых конфликтных ситуациях как в иноязычных и инокультурных регионах Российской империи (в частности в Финляндии), так и в самой столице при занятии высших академических должностей. Во многом эти принципы базировались на семейном воспитании: немецком — по методам, российско-патриотическом — по духу, полилингвальном — по культурному контексту (немецкий, русский, французский языки).

На протяжении длительного времени, с 1841 по 1852 гг., Я. Грот был профессором русской литературы, истории и статистики Гельсингфорсского университета (всего же Грот провел в Финляндии почти 14 лет: с лета 1840 до начала 1853 г.). Этот период — один из самых значимых в истории финской политической, национально-ориентированной, социально-гуманитарной мысли Великого Княжества Финляндского. Еще в начале XIX века единственным университетом Финляндии был университет в г. Турку, однако пожар, уничтоживший в 1827 г. практически весь город, в том числе богатую университетскую библиотеку, а также политические соображения (быть ближе к Санкт-Петербургу, ограничить сношения финских ученых с Швецией, усилить влияние русской науки) потребовали переноса университета в Хельсинки; сюда перебрались профессора, преподаватели, студенты из Турку.

Для распространения русского языка в Финляндии после вхождения в состав России требовалось быстро, в короткие сроки создать целый арсенал лингвистической продукции: учебники, пособия, хрестоматии, грамматики, словари по русскому языку. Учебные материалы по немецкому, французскому печатались и доставлялись, как правило, из Швеции; по латыни, еврейскому и греческому создавались внутри Финляндии. Только в 1830-е гг. началось более или менее систематическое создание учебных пособий по русскому языку в Великом княжестве Финляндском.

Университет в Турку следовал шведским принципам организации науки (университеты в Швеции существовали только в городах с кафедральными соборами: Упсале и Лунде), университет в Хельсинки отражал российскую императорскую модель университетского образования — его задачей стала подготовка государственных служащих и обучение специалистов для общественных нужд. Изменение в статусе университетского образования было радикальным: шведская модель предполагала развитие университета как структуры, подчиненной церковной власти и епископским предписаниям, российская же модель университета должна была следовать указам и постановлениям Николая I, касающимся образовательной системы в России. Устав университета отличался гибкостью и широтой формулировок, что позволило практически сразу стать Хельсинкскому университету (даже с современной точки зрения) интернационально известным и признанным.

Интенсивные сношения с Финляндией петербургской знати, торгового сословия, военных в 1810-1840-х гг. были на подъеме: увеличившийся поток русских потребовал даже открыть в 1837 г. пароходное сообщение по маршруту Санкт-Петербург-Турку (низкие цены, а также революционные волнения в Европе привлекали сюда много отдыхающих). Перед приездом Я. Грота в Финляндию его друг П.А. Плетнев, ректор Императорского университета, напутствовал: задачей Грота в Финляндии должны стать сближение России и Финляндии, а также искоренение исторических и «естественных» предрассудков финнов в отношении русских. Под «естественными» Плетнев понимал следующие взгляды и позиции в финском социуме: стремление сохранить свои старые обычаи; ориентация на немецкую культуру (шведский язык относится к северной подгруппе германских языков). Ненависть к русским Плетнев считал не инициированной политическими мотивами, а относил ее к «варварским, племенным пережиткам» финнов.

Таковы были в общих чертах социокультурные и социолингвистические условия к 1840-м гг., когда Я. Грот оказался в Хельсинки и занял должность профессора, в обязанности которого в то время входило также руководство библиотекой и обеспечение ее новыми поступлениями. Грот, увидев разрозненные и зачастую несистематизированные полки с книгами, поручил сотрудникам библиотеки, во-первых, рассортировать их, во- вторых, распаковать коробки и ящики, где книги хранились уже на протяжении нескольких лет, в-третьих, вести строгий учет и контроль за поступающими из Санкт-Петербурга обязательными экземплярами книг из Цензурного комитета. Грот, прибыв в Хельсинки, увидел, что местные служащие не слишком заинтересованы в приобретении и пополнении фонда библиотеки русскими книгами или изданиями, вышедшими в России; к тому же функции библиотеки как хранилища национального (и даже интернационального) интеллектуального достояния в финском обществе еще не были достаточно глубоко осознаны. Усилия Грота по организации хорошо оснащенной и богатой библиотеки совпали с мощным идейно-политическим и национальным движением внутри страны — пробуждением национального духа (в общеевропейском контексте) и подъемом просветительства. Вообще библиотеки в Финляндии как факт становящейся финской национальной культуры стали быстро развиваться и открываться на протяжении 1840-1860-х гг. не только в городах, но и сельской местности, однако голодные 1867-1868 гг. приостановили их распространение.

Разумеется, начавшееся брожение в обществе в поисках национально-этнической и культурной идентичности проходило не только в литературной среде, но и в академических кругах. Я. Грот знал об этих идеях, витавших в интеллектуальной атмосфере Финляндии, не понаслышке, поскольку находился в центре культурно-языковой полемики. С зачинателями феннофильского литературного течения Рунебергом, Снелльманом, Ленротом (основателями Финского Литературного общества, Suomalainen Kirjalli-suuden Seura) Грот дружил и всячески им помогал, посещал т. н. собрания Субботнего кружка (Lauantaiseuran kokous), где обсуждались философские вопросы, проблемы финского языка, национального самосознания и поэзии, т. е. тот «букет» вопросов, которые и лежат чаще всего в инспирированном романтизмом поиске «народного духа». Пожалуй, самая значительная поддержка была оказана Гротом в популяризации их имен в Санкт-Петербурге, столице Российской империи.

Следует также упомянуть о языковых упражнениях Грота. Еще до приезда в Хельсинки Грот стал изучать шведский в Санкт-Петербурге и делал весьма успешные переводы; благодаря знанию шведского он и попал на преподавательскую деятельность в Финляндию по рекомендации статс-секретаря барона Роберта Ивановича Ребиндера. Приехав в Финляндию и начав готовить лекции по истории на русском языке, Грот был немало удивлен, что студенты практически не владеют русским. Ему пришлось спешно перестраивать курс с планируемого русского языка на шведский. Он не скрывал своего неудовольствия профессорами русского языка С.В. Соловьевым и шведом М. Акиандером (Akiander): «считаю нужным для себя ждать, чтобы Соловьев и Акиандер наперед приготовили студентов». Ответ ректора был не очень обнадеживающим: «Тогда долго придется ждать» (письмо от 9.04.1841).

Оценки финских специалистов в отношении владения Грота финским языком разнятся: в 1930-е гг. считали, что финским языком Грот, по всей видимости, не владел, но все-таки интересовался им, будучи вовлеченным в непростые литературные и культурно-национальные дискуссии «Субботнего кружка». Есть, однако, и новые свидетельства — основатель научного финно-угроведения М. Кастрен (M. Castren), полиглот Ф. Сигнеус (F. Cygnaeus), собиратель фольклора К. А. Готлунд (С. A. Gotlund) занимались с Гротом финским, причем вполне успешно: уже в 1846 г. Грот и говорил, и писал по-фински. Грот живо интересовался не только столичной жизнью Финляндии, но особенно местами, сохранившими в нетронутом виде финский колорит. Овладев в достаточной мере финским языком, Грот вместе с сопровождавшим его Ленротом совершил в 1846 г. путешествие на север страны.

Популярный в Финляндии и писавший по-шведски Й. Рунеберг (в 1839 г. он получил награду Шведской Академии как за достижения в поэтической области, так и, разумеется, в качестве явного политического жеста Швеции в сторону России) до Грота был неизвестен в России, однако публикация переведенных Гротом на русский язык его стихов, поэм снискали поэту в России славу «финского Пушкина» и сподвигли его написать целую серию произведений на русском материале: романтическую поэму «Надежда» (1841), «Вечер на Рождество в лоцманской избе» (1841). Так Рунеберг «перешагнул» границы Финляндии и Швеции и, благодаря переводам на русский, стал переводиться на другие языки. Можно сказать, что скорее Грот, нежели известность Рунеберга в Швеции, содействовал своими переводами распространению его славы великого финского поэта.

Приезд Грота в Хельсинки не вызвал особого восторга местной профессуры, так как Грот, в отличие от них, не был профессором и не прошел тернистый путь для достижения этого статуса, а являлся петербургским «назначенцем». Грот в своих письмах не скрывал ироничного к себе отношения старой профессуры и горечи от такой холодной встречи: «старики были чрезвычайно удивлены»; «их возмущает отстранение того тяжкого пути, каким они все достигли той же степени»; для преподавания русской литературы, истории и статистики «учреждены две кафедры и 3 преподавателя», «я чувствую, как стою ниже их опытности, знаниях, способностей и пр., но надеюсь усердием к общей пользе вознаградить эти недостатки». Это «усердие» вылилось в поистине титаническую работу Грота и по преподаванию русского языка в университете, и по инспекции преподавания русского языка в округе Порвоо (русский преподавался в гимназиях Порвоо, Хамины, Выборга, Савонлинны, Кякисалми (совр. Приозерск), Сортавалы и Куопио), и по созданию учебников (в 1848 г. Грот выпустил учебник на шведском «Theoretisk och praktiktisk Larobok i ryska spraket. Forsta kursen for beynnare: Helsingfors» — «Теоретический и практический учебник по русскому языку. Первый курс для начинающих»), и по созданию словарей (рукопись русско-шведско-финского словаря хранится в Национальной библиотеке Финляндии). В 1847 г. Гроту присвоили звание почетного доктора наряду с Ленротом, Снельманом, Акиандером и Армфельтом; сам Грот не присутствовал на торжественной церемонии присуждения звания как в знак протеста, так и в дипломатических целях: чтобы не вызывать еще большего раздражения у некоторых профессоров, не поддержавших часть из названных кандидатов.

Эти годы были вообще непросты и для Грота, и для русско-финских отношений, отчасти обусловленных монаршей политикой: после революционных волнений в Европе в 1840-е гг. изменить и кодифицировать финские законы (изготовленные, по существу, в Швеции еще в XVIII веке — в 1772 и 1789 гг.) согласно российскому своду законов (после присоединения Финляндии к России в 1809 г. никаких конституционных изменений Александром I сделано не было). Это вызвало бурю протестов как среди интеллектуалов, так и среди простых финнов, и новый генерал-губернатор А.С. Меньшиков (вместо отправленного в отставку А.А. Закревского) быстро отказался от этой затеи во избежание дальнейших политических выступлений. Именно в ту неспокойную пору, первый раз — весной 1846 г., в доме, где проживал Грот со своей матерью Каролиной, кто-то выбил стекла, в результате чего у дома на какое-то время поставили постоянно дежурившего полицейского. Часть студентов выразила сочувствие своему профессору и осудила погромщика. После рождественского возвращения из Санкт-Петербурга у него еще дважды выбивали стекла и один раз перед окнами подожгли взрывчатые вещества.

Трудно сказать, что послужило подлинными причинами отъезда Я. Грота из Финляндии в Санкт-Петербург в январе 1853 г. Скорее всего их было несколько: рождение сына Николая в 1852 г., смерть матери в том же году, приглашение стать учителем наследника престола Александра Николаевича, предложение занять кафедру словесности в Императорском Александровском лицее, испортившиеся и осложнившиеся отношения со студентами.

Отношение современных финских специалистов к фигуре Грота и его деятельности в Финляндии (прямо или косвенно) во многом определяется позицией того или иного исследователя в дихотомии «русский язык в Финляндии — развитие науки и культуры», что в конечном счете упирается в «вечный» вопрос финской социо-политической истории: насколько «полезным» для Финляндии было включение ее в состав Российской империи. Деятельность Грота рассматривается обычно в двух ракурсах: со стороны вклада Грота в формирование финской русистики, популяризации им «финского текста» в русской литературе первой половины XIX века (так называемый гуманитарный подход) и со стороны истории финской науки. Гуманитарный вклад Грота, пожалуй, почти никем не оспаривается; напротив, его роль в русско-финляндских литературных и культурных отношениях со временем становится все заметнее и весомее.

С другой, более общей позиции формирования финской науки, фигура Грота в последние годы стала также предметом внимания и даже полемики. В частности, историк М. Клинге имеет в Финляндии репутацию исследователя, позитивно рассматривающего влияние России на финскую культурную и экономическую жизнь; по его мнению, роль Я.К. Грота в финской университетской культуре была чрезвычайно положительной и разносторонней.

Русский язык в Финляндии

В конце 1830-х гг. возникла необходимость улучшить преподавание русского языка в Финляндии. К данному мнению склонялись высшие администраторы и представители Финляндии в Петербурге — министр-статс-секретарь Р.И. Ребиндер и его преемник А.Г. Армфельт. Они принадлежали к «руссофилам» и склонялись к идее упрочения связей с Россией. В тот момент высшие сановники Великого княжества Финляндского были даже готовы принять русский язык вместо шведского в качестве официального. В возможности финского языка как государственного и литературного в 1840-х гг. еще не верили. Залог успешного осуществления политики русификации и сближения как в официальном Петербурге, так и в статс-секретариате видели в расширении преподавания русского языка в университете и гимназиях.

Кандидатура Якова Грота представлялась идеальной для русско-финляндского посредничества. Во-первых, он был знатоком шведской литературы и эпоса, выучил в совершенстве шведский язык, во-вторых, являлся переводчиком «Саги о Фритиофе» шведского поэта Э. Тегнера, в-третьих, уже был знаком с поэтом Й.Л. Рунебергом, имел добросердечные отношения с Ф. Сигнеусом, профессором истории Александровского университета.

Большая часть профессоров воспринимала Грота как талантливого преподавателя, хорошего приятеля и добропорядочного человека. В финляндских домах его принимали с радушием, особенно старые знакомые: профессор философии Й. Тенгстрем, Густав Армфельт — сын министра Александра Армфельта.

Результатом сближения с финляндской академической и литературной элитой стало решение издать «Альманах», в котором бы печатались тексты русских и финляндских литераторов и ученых. Такой альманах был выпущен в 1842 г. и посвящен новому канцлеру Гельсингфорсского университета цесаревичу Александру Николаевичу, получившему этот статус в 1841 г. В альманах вошли сочинения Я.К. Грота, П.А. Плетнева, М.А. Кастрена, князя В.Ф. Одоевского и др. Это был образец научно-литературного сотрудничества русских и финляндских интеллектуалов, возникший под покровительством цесаревича.

Гроту, как организатору кафедры русской словесности и истории Гельсингфорского университета, пришлось много работать над курсами лекций, советуясь с Плетневым. Именно по идее Плетнева, Грот должен был совмещать преподавание истории и современной или «высокой» русской литературы.

Грот готовил лекционный курс, учебные пособия, выбирал формат лекций, стремясь преподавать более свободно. Он пишет: «На лекции выкинул я сегодня оригинальную по здешним нравам штуку. У нас на публичных лекциях принято неизменным правилом, что профессор преподает с кафедры, а студенты только слушают. Сегодня, не заходя на кафедру, я спросил, не намерены ли студенты вместе со мной читать Пушкина? Лекция будет в виде разговора. Вы будете по очереди читать и переводить, а я объяснять вам при поправках. Один из студентов ответил, что при множестве других предметов, нет времени готовиться особо к моим лекциям. Никакого приготовления не нужно, это будут не экзамены, а просто беседы. Здесь нужен живой язык. Все изъявили согласие, и час прошел незаметно. Если все и дальше согласятся, то сделаю очень важный шаг для преподавания русского языка» (письмо от 28 октября 1845 г.).

Библиотека Хельсинского университета

Важной формой взаимодействия Петербургского и Гельсингфорского университетов стала организация Славянской библиотеки в Александровском университете. Официальным началом ее считают 1828 г., когда было издано распоряжение о том, что университетские библиотеки получают один бесплатный экземпляр всех изданий, выходивших в империи. За первые десятилетия XIX века количество русскоязычной литературы в фондах Александровского университета увеличилось в несколько раз.

Необходима была унификация книжного материала, иначе читатели не имели доступа ко многим книгам, которые были исправно получаемы. Я.К. Грот организовал систематизацию литературы на основании языка изданий. При этом он рассматривал русские издания как самостоятельный комплекс, а не часть библиотечных ресурсов Александровского университета.

С 1843 г. библиотека находилась в новом здании возле Сенатской площади, где и в настоящее время находится Славянская библиотека и Национальная библиотека Финляндии. Ответственность за русскую библиотеку официально была возложена на профессора русского языка и литературы; после Грота его работу продолжил прибывший из Петербурга С.И. Барановский, выпускник историко-филологического отделения столичного университета.

Грот, как видно из писем, погрузился в дело систематизации библиотеки, для чего ректор Александровского университета выделил специальные средства. Письмом от 22 апреля 1844 г. Грот сообщает, что книги уже расставлены так, что «для каждой науки особый шкап или шкапы». Помимо разбора книг, который требовал обширных познаний, Грот занимается и проблемами их хранения, переплетным делом, заказом особых коробок для брошюр. После принятия решения о расстановке книг в систематическом порядке возник вопрос о каталогизации, принцип которой предложил С.И. Барановский. Пользование этой библиотекой вскоре стало массовым. По статистике 1850-х гг., читателям было выдано примерно 1000 книг.

Славянская библиотека заняла свое место в академической и интеллектуальной жизни Гельсингфорса, но существовала как отдельное учреждение. Состав ее пополнялся за счет поступлений из Петербурга. Так, из столичного университета были посланы необходимые в изучении русского языка пособия, учебники по истории, географии, минералогии. Была широко представлена художественная литература. В состав библиотеки были включены и посылаемые при посредничестве П.А. Плетнева номера журнала «Современник».

ЭРИК ГУСТАВ ЭРСТРЕМ И ЕГО РУССКИЙ ДНЕВНИК

В 1809 г. закончилась последняя русско-шведская война. Шведы проиграли ее, но финны получили не только мир на выгодных условиях, но и автономию, ставшую первым шагом на пути формирования собственной государственности. Конечной целью языковой политики русского правительства в Финляндии было сближение высших слоев финского общества с русским правительственным аппаратом и русской культурой посредством распространения русского языка и, в конечном итоге, создание русскоязычной элиты в Финляндии. Важную роль в этом должен был сыграть Абоский университет, где по распоряжению Александра I был открыт специальный класс для изучения русского языка.

Распространению русского языка в Финляндии должны были способствовать также государственные стипендии финляндским студентам и магистрантам. В 1811 г. М.М. Сперанский распорядился послать в Москву двух студентов «для окончания своих наук в тамошнем университете». Он считал, что это позволит интенсифицировать обучение русскому языку в Финляндии и «закрепить первое связующее звено, которое и в литературном отношении призвано объединить русских и финнов в единый народ».

Весной 1812 г. в Москву для изучения официального языка империи были направлены два «знающих и известных по хорошему поведению» студента Эрик Густав Эрстрем и Карл Густав Оттелин. Ректор университета Якоб Тенгстрем ожидал от их поездки «неспешного и сдержанного, хотя и эффективного знакомства с русским языком, историей, юриспруденцией, экономикой и общественным устройством России». По мнению самих стипендиатов, целью их поездки было «политическое и культурное сближение двух наций, Финляндии и России».

Первый финляндский московский стипендиат Эрик Густав Эрстрем родился 28 мая 1791 г. в приходе Ларсму в Эстерботнии. Его отец Андерс Эрстрем (1743-1822) намеревался стать врачом и изучал естественные науки в Упсальском университете. Однако по совету отца он стал не врачом, а священнослужителем. Тем не менее интерес к естественным наукам он сохранил на всю жизнь: занимался возделыванием зерновых культур и хмеля, картофелеводством, преподавал ботанику в школе. Его семья была небогатой, но, тем не менее, Андерс Эрстрем и его жена Анна Мария дали своим пятерым сыновьям хорошее образование, и все они стали известными людьми.

Старший сын Эрик Густав стал студентом Абоского университета. В июле 1808 г. он прервал учебу и отправился добровольцем на театр военных действий в качестве гражданского комиссара (интенданта) Саволакского полка. На войне он вел дневники, которые отличаются от многочисленных военных дневников этой войны тем, что в них описаны не мудрые военачальники, храбрые офицеры и большие сражения, а повседневная жизнь на войне: простые солдаты, обозные кучера, маркитанты и женщины, которые следовали за армией. После окончания военных действий и подписания мирного договора Эрстрем возобновил занятия в университете. Вхождение Финляндии в состав Российской империи, изменившее ее геополитическое положение, открывало перед финляндской студенческой молодежью новые возможности, теперь они могли получить образование и сделать карьеру не в Або или Упсале, а в Москве, Петербурге или Дерпте. При этом им предстояло открыть новый неведомый доселе мир на востоке.

Эрстрем и Оттелин были первопроходцами на этом пути. Они отправились в Россию весной, когда уже появились первые предпосылки начала войны с Наполеоном. Тем не менее в Москве они активно окунулись в студенческую жизнь. В начале июля учебный год был завершен, и студенты были распущены на каникулы. Многие из них отправились домой, но в столице оставались многие студенты-москвичи, казеннокоштные воспитанники, которые из-за недостатка средств не могли уехать из Москвы.

Эрстрем и Оттелин также остались в Москве, которой еще не коснулось дыхание войны. 7 (19) июля Эрстрем пишет в своем дневнике: «Император Франции Наполеон и его армия перешли русскую границу у Ковно. Ходят слухи о войне». Но уже через несколько дней москвичам был объявлен манифест Александра I, посеявший среди них беспокойство и страх. По распоряжению московского генерал-губернатора иностранцы были обязаны покинуть Москву или отправиться во внутренние губернии государства. Эрстрема и Оттелина это распоряжение не касалось, поскольку они были теперь подданными российского императора.

В конце августа было решено эвакуировать университет во Владимир, Нижний Новгород или даже Казань. Ректор Иван Андреевич Гейм предложил Эрстрему и Оттелину следовать вместе с университетом. Они приняли его предложение, поскольку возвращаться домой через Санкт-Петербург без сопровождения было довольно рискованно, и 1 (13) сентября покинули Москву. В пути им приходилось постоянно общаться с представителями разных слоев населения, так что эвакуация стала для них хорошей языковой практикой.

В Москве Эрик Густав вел дневник, в котором подробно и заинтересованно с юмором описывал свой быт, учебу, досуг, прогулки по Москве, быт и нравы москвичей. Он продолжает вести дневниковые записи и по дороге в Нижний Новгород. На общем фоне русской и иностранной мемуаристики 1812 г., описывающей, как правило, военные будни, походы и сражения, его дневник занимает особое место. В нем представлена «невоенная» история войны, повседневная жизнь русской провинции, не затронутой войной. Его дорожный дневник — это пестрый калейдоскоп событий, встреч, разговоров, бытовых сцен, городских и сельских пейзажей. На его страницах мы видим напуганных москвичей, беженцев, крепостных крестьян, оборванных пленных, телеги, груженые ранеными и увечными, обывателей и военных. За месяц пути он имел уникальную возможность наблюдать жизнь всех слоев русского общества сверху донизу. С особым старанием он описывает выходцев из Финляндии и Швеции.

Дневник Эрстрема содержит также богатую информацию о языковой и культурной ситуации в стране. Он пишет о наличии культурной пропасти между верхушкой общества и простым народом. По его мнению, церковно-славянский язык, скорее, поймут простолюдины, нежели «московские господа и дамы, больше изучавшие французский язык, чем русский, и, возможно, не читавшие на родном языке ничего, кроме переведенных с французского непристойных романов».

Однако большую часть дневников Эрстрема составляют живые описания русской действительности, которую он воспринимал через протестантскую систему ценностей, усвоенную в родительском доме. Он сравнивает экономическую и социальную жизнь в России с жизнью в Швеции. При этом его дневник отличает непредвзятость восприятия российской действительности, в нем нет следов высокомерия в отношении России и русских, свойственного некоторым иностранным наблюдателям. Вполне вероятно, это связано с тем, что Эрстрем идентифицирует себя уже как российского подданного: «Да, я швед, и только 6 месяцев нахожусь в России… Моя родина — Новая Финляндия, следовательно, с осени 1809 г. я русский подданный».

18 (30) сентября Эрстрем и Оттелин добрались до Нижнего Новгорода, где они пробыли до конца марта 1813 г. За эти полгода Эрстрем смог изучить жизнь крупного провинциального города и даже пережил легкое романтическое увлечение. В своем дневнике он довольно подробно описал быт и нравы жителей Нижнего Новгорода, их будни и праздники. Он побывал в Гостином дворе, театре, на бале-маскараде в Дворянском собрании, где «танцевал почти со всеми молодыми женщинами», а также на вечеринках, где играл в фанты и целовался с девушками «до боли в губах». Посетил он и одно из главных русских национальных удовольствий — общественную баню. Довольно много внимания он уделил религиозной жизни, в том числе старообрядцам. О них ему рассказывал «молодой старовер двадцати девяти лет», у которого они с Оттелином снимали квартиру.

В марте 1813 г. в Нижний Новгород пришло предписание о возвращении всего университетского персонала в Москву. Однако Эрстрем и Отттелин решили, что после пожара, уничтожившего университетские здания и библиотеку, а также их личное имущество, им лучше вернуться домой. За разрешением они обратились в консисторию Абоского университета: «В Москве ждать нам особо нечего. Все профессорские библиотеки уничтожены, уничтожен и сам университет, и даже книги, бывшие у нас с собой. Так что мы с радостью воспользуемся возможностью уехать из этого места, где судьба уничтожила радостные надежды на будущее и отняла у нас возможность продолжить нашу карьеру к пользе собственной и общества, коему обязаны мы всеми своими устремлениями».

31 марта (12 апреля) разрешение было получено, и уже на следующий день Эрстрем имел на руках «подорожную», которая предписывала «из Нижнего Новгорода до Москвы следующему по казенной надобности кандидату Московского университета Густаву Эрстрему давать почтовых лошадей с кучером без задержки». К подорожной прилагались 300 рублей на путевые расходы. Этим документом, приложенным к путевым заметкам, завершается русский дневник Эрика Густава Эрстрема о его нижегородском «анабасисе», наполненном событиями, встречами и впечатлениями, память о которых он сохранил на всю жизнь.

Вернувшись в Финляндию, Эрстрем возобновил свои занятия русским языком. В 1815 г. он защитил диссертацию о структуре русского языка («Ofversigt af Ryska sprakets bildning»), став одним из первых финских славистов. В 1816 г. он стал доцентом русского языка и литературы. Эту должность он занимал до 1824 г. За это время вместе с Оттелином он подготовил и издал «Учебник русского языка для начинающих», «Практические упражнения по грамматике русского языка» и «Книгу для чтения по русскому языку со словарем» в трех частях. Эрстрем написал также небольшую работу по истории изучения русского языка в Финляндии («Ofversigt af ryska sprakets studium i Finland») и разработал программу замены шведского языка финским в качестве языка образования.

В то же время он ратовал за развитие русского языка в Финляндии и считал, что финские официальные лица должны владеть языком империи и что его следует преподавать не только в университете, но и в школах. Такое отношение к проблеме русского языка в Финляндии определялось не только и не столько его научными интересами, сколько трезвым пониманием новой политической ситуации, сложившейся в Финляндии. В 1820 г. Эрстрем в двух пространных промемориях описал проблемы русского языка в Финляндии и высказал свои предложения по его эффективному преподаванию.

В начале 1820-х гг. в финской прессе началась полемика, которую можно считать первыми публичными дебатами о финской нации. Активное участие в ней принял Эрстрем. В 1821 г., он опубликовал в «Абоской утренней газете» статью, в которой изложил конкретную программу внедрения финского языка в общественную жизнь Финляндии. Он потребовал включить финский язык в школьную программу, вначале как предмет, а затем как язык обучения. Одновременно он предложил ввести должность профессора финского языка в университете и обязать всех чиновников выучить финский язык, который должен «стать и языком образованных классов». Он выразил уверенность в том, что в будущем «финский язык как язык национальный займет то место, которое сейчас занимает шведский, и он будет принят в качестве официального языка нации».

Успешная академическая карьера Эрика Густава Эрстрема, сулившая ему блестящее будущее, была прервана через 10 лет по «семейным обстоятельствам». Вскоре после возвращения в Або Эрик Густав женился на дочери пастора, сестре профессора математики Юхана Альстеда Ловисе. Семья быстро увеличивалась, и вскоре скромное жалование доцента уже не могло обеспечивать ее материальный достаток. Поэтому по совету своих друзей он решил пойти по стопам отца и стать священником.

В 1824 г. он был рукоположен в сан пастора и получил приход в юго-западной Финляндии в местечке Тенала. Пасторат в Тенала был доходным и обеспечивал его семью материально, но не отвечал его интеллектуальным запросам. Со своим академическим багажом он вполне мог претендовать на большее. Узнав о том, что в Петербурге скончался пастор прихода Св. Екатерины Карл Таваст, Эрстрем обратился в евангелический соборный капитул России с ходатайством о назначении на освободившееся место. В январе 1826 г. он был назначен членом евангелическо-лютеранской консистории и пастором общины Св. Екатерины. Вскоре Эрстрем со всей своей многодетной семьей, в которой было семеро детей, перебрался в Петербург. С этого времени началась новая глава в жизни как самого Эрстрема, так и возглавляемого им прихода.

Своеобразие этого периода жизни Эрстрема заключалось в том, что, будучи ярым поборником русского языка, он выступал также за развитие финского языка как национального для Финляндии и в то же время работал в шведоязычной общине в Петербурге, основным служебным языком членов которой был немецкий.

В многонациональном Петербурге Эрстрем много размышлял над проблемами языка и национальности в связи с вопросами преподавания в школе при общине. Его умозаключения привели к тому результату, что он назвал шведский и финский приход Финляндским национальным приходом, а его членов финляндцами. Термином «финляндец» он объединял всех уроженцев Финляндии независимо от языка и этнической принадлежности. Финский писатель Тито Коллиандер усмотрел шутку музы истории Клио в том, что этот термин, ставший предметом ожесточенной полемики по языковому вопросу в Финляндии в 1930-х гг., имеет российское происхождение.

Эрик Густав прожил в Петербурге 10 лет. За это время он в совершенстве овладел русским языком, но его родным языком оставался шведский, и он прилагал все усилия к тому, чтобы поддержать его статус в шведской колонии в Петербурге. Как пастор прихода церкви Святой Екатерины Эрстрем являлся также директором церковной школы, основным языком которой был шведский. В XIX веке эта школа была единственным заведением в столице, где можно было изучать шведский язык.

Пасторство Эрстрема в Петербурге было непродолжительным. В 1831 г. от воспаления легких скончалась его жена Ловиса. Понимая, как нелегко ему будет одному с семью малолетними детьми, друзья познакомили его с 24-летней Фредерикой Шульман, дочерью полковника из Борго. Между ними возникла взаимная симпатия, и в 1832 г. они стали мужем и женой, а в 1835 г. у них родилась дочь. Через пять недель Эрик Густав умер от тифа в возрасте 44 лет. Фредерика пережила его на один год. Детей взяли на воспитание родственники, а дневники, письма и бумаги Эрика Густава были сложены в сундук, в котором пролежали почти 150 лет. Дневники Эрика Густава, которым он дал название «Для меня и моих друзей», довольно объемны, они насчитывают 632 страницы и состоят из трех частей. Первая часть представляет собой разрозненные, плохо сохранившиеся бумаги. Две другие части сохранились довольно хорошо. Они содержат военные дневники 1808-1809 гг., заметки о поездке в Тавастланд в 1811 г., а также русский дневник 1812-1813 гг.

В 1850 г. старший сын Эрика Густава Карл Густав, ставший впоследствии сенатором и прокурором Великого княжества Финляндского, опубликовал отрывки из военных дневников отца в газете «Morgonbladet». Позднее большие выдержки из них цитировались в книге по истории Эстерботнийского полка. Сын Карла Густава Эрик был послом в Варшаве. Сундук с архивом деда он возил с собой, но его содержимым не интересовался. Он умер в Париже в 1947 г., и его личный архив вместе с бумагами Эрика Густава был перевезен в Финляндию, где его передали в Городской архив Хельсинки, где они хранятся в настоящее время. В начале 1980-х гг. этим архивом, прежде всего дневниками Эрика Густава, заинтересовался его прапраправнук врач и литератор Кристман Эрстрем.

В 1982 г. он получил стипендию от Шведской академии наук для знакомства с советской медициной и приехал в Москву, взяв с собой копии дневников своего прапрапрадеда. У него был план повторить путь своего предка от Москвы до Новгорода, который он прошел 170 лет назад. Он хотел найти те места, которые Эрик Густав упоминал в своем дневнике, бросить ретроспективный взгляд в Россию 1812 г., отыскать ее следы в Советском Союзе. Но Нижний Новгород, который стал Горьким, был закрыт для иностранцев, поэтому ему удалось добраться только до Владимира.

Вернувшись в Швецию, Кристман Эрстрем занялся разбором архива и подготовкой к печати дневников Эрика Густава. В 1985 г. в издательстве «Легенда» вышел его русский дневник 1812-1813 гг. под названием «Москва горит», а в следующем году — часть военных дневников под названием «Пушки Оравайса». Военные дневники Эрика Густава были изданы также Шведским литературным обществом в Финляндии в 2008 г.

На русском языке отрывки из дневника 1812-1813 гг. в переводе Т. Тумаркиной были опубликованы дочерью Кристмана Эрстрема Магдаленой в 1991 г. в журнале «Наше наследие» с предисловием В. Рогинского.

Следует отметить, что Кристман Эрстрем проделал большую и важную работу по публикации дневников своего прапрапрадеда, снабдил их богатым и интересным иллюстративным материалом. Но он не был специалистом по публикации исторических источников. Поэтому предпринятые им издания, получившие положительный отклик в шведской прессе, вызвали критику со стороны финляндских ученых. Они касались, прежде всего, сокращений авторского текста. Так, Макс Энгман высказал сожаление в связи с тем, что «издатель исключил то, что он называет религиозными и политическими дискуссиями, не представляющими интереса для современного читателя… в пользу описаний природы и описаний народной жизни».

Другой вопрос касается вмешательства издателя в авторский текст. Кристман Эрстрем сообщает, что он лишь слегка модернизировал его, сократив вмешательство до минимума. По мнению рецензента, «при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что вмешательства иногда были довольно значительными. Можно понять стремление издателя сделать книгу доступной современному читателю, но в этом есть явный перебор. У Эрстрема есть свой литературный стиль, достаточно хороший и красочный, заслуживающий большего уважения».

Более серьезной критике было подвергнуто издание «Пушки Оравайса». Известный специалист по военной истории Финляндии Юсси Лаппалайнен писал: «Неудачное вмешательство редактора уменьшает спонтанный характер дневника. Он не ограничился тем, что привел его к современным нормам орфографии, хотя это вряд ли стоило делать. Но вскоре читатель начинает подозревать, что многие конструкции и выражения слишком современны. Когда Кристман Эрстрем приводит оригинальные страницы рукописи в качестве иллюстраций, это подозрение перерастает в уверенность. Он немыслимым образом изменяет значение слов, исключает целые предложения и куски текста». По его мнению, редакторское вмешательство делает публикацию военного дневника Эрика Густава как источника совершенно бессмысленной.

Тем не менее следует согласиться с мнением М. Энгмана, что издание русских дневников Эрстрема «может привести к осознанию важности их полного аннотированного издания». К этому можно добавить, что их издание на русском языке может положить начало совместному российско-финляндскому проекту по изданию дневников Эрика Густава Эрстрема и сыграть важную роль в культурном сближении России и Финляндии.

КАРЛ ЛЮДВИГ ЭНГЕЛЬ – ПЕРВЫЙ АРХИТЕКТОР ФИНЛЯНДИИ

Карл Людвиг Энгель (Johann Carl Ludwig Engel; 3 июля 1778 г., Берлин — 14 мая 1840 г., Гельсингфорс) – выдающийся архитектор, который придал центру города Хельсинки его характерный облик, напоминающий петербургский ампир.

Карл Людвиг Энгель родился в семье берлинского каменщика Йоганна Филиппа. В 1800 г. он сдал экзамен в Берлинской Академии архитектуры на топографа, а диплом архитектора получил в 1804 г. Как следует из его выпускного аттестата, он выполнил проекты зданий школы, учреждения, мельниц и зернохранилищ. В свидетельстве также отмечался изысканный стиль рисования.

Закончив академию, Энгель был принят в прусское управление по строительству, где он работал вместе с Берсоном и Роте. С первым он проектировал ратушу в Нойруппине, сохранившуюся до наших дней церковь Святой Марии (1801–1804) там же, а также ратушу в Циттау. Совместно с Роте он проектировал деловые здания. В сохранившемся послужном списке Энгеля от 1808 г. значатся Калиш и Кенигсберг, а также мельницы, построенные в 1805–1806 гг. в Варшаве, Вроцлаве, Наккеле, Познани, Серадзе и Столпе. Неизвестно, сохранились ли они. В то же время, сохранились планы хлебопекарни, построенной в Берлине в 1806 г. Помимо этого, известны 60 чертежей для плотин, мельниц и водяных насосов, выполненные Энгелем. Таким образом, годы работы в Берлине были связаны в основном с промышленным строительством. Интерес к технологии строительства сохранился и позднее; Энгель опубликовал множество статей на эту тему.

В результате наполеоновских войн строительство в Пруссии пришло в упадок, и в 1808 г. Энгель подал документы на замещение должности городского архитектора Таллина. Он приступил к работе в 1809 г., однако относительно его деятельности там сохранились весьма скромные сведения. С уверенностью работой Энгеля можно считать только дома на улице Вене, 15, Пюхавайму, 8 и пристройку к зданию на улице Уускату, 16 с. В 1813 г. Энгель жаловался на отсутствие работы, и в апреле 1814 г. он попросил у Таллинской думы разрешения поехать на три недели в Петербург. За два года до этого он уже успел побывать там. В том же месяце Энгель переехал в Турку, заключив двухгодичный контракт с петербургским промышленником К.Р. Ломаном.

В 1816 г. Энгель занял должность архитектора Комитета по реконструкции Гельсингфорса, куда за 4 года до того была перенесена столица Великого княжества Финляндского. Он был буквально подавлен дикостью территории. 1 мая 1816 г. он писал своим родителям из Хельсинки: «Вся Финляндия — это каменная скала… Валуны размером со здание должны быть взорваны там, где предусмотрены новые улицы. Крушение и звон разрушающего камня слышны изо дня в день повсюду, где будет построен новый город». Однако, не предаваясь отчаянию, Энгель увидел уникальную возможность для применения своего таланта и энергично взялся за работу.

В то время Хельсинки интенсивно застраивали по плану Юхана Эренстрема. Эренстрем, до того не уверенный в компетенции местных архитекторов, не позволял строительство сложных общественных зданий, но Энгель произвел на него наилучшее впечатление, и Эренстрем настойчиво рекомендовал его на должность. Рекомендательное письмо Эренстрем направил и отчиму Авроры, Карлу фон Валлену, представителю Комитета по делам Финляндии, и Роберту Ребиндеру, государственному секретарю.

Отчим Авроры позднее пользовался услугами Энгеля при проектировании сооружений для своей усадьбы Тресканда. Спроектированное в 1820-х гг. Энгелем зернохранилище сегодня переоборудовано в часовню, действующую до сих пор. В парке усадьбы Энгель возвел «Храм Дианы» — элегантную беседку в стиле ампир. В августе 1827 г. круглый храм, спроектированный Энгелем, был заполнен гостями усадьбы, прибывшими на празднование 19-летия Авроры.

Ампир, принесенный Энгелем из столицы Российской империи, стал стилем Хельсинки. Рука Энгеля видна во многих зданиях Хельсинки. Он действительно спроектировал новую столицу в ее целостности, и в своих письмах часто отмечал, что на его долю выпала великая честь.

Первым поручением царя Энгелю стало восстановление старого дома Бока на юго-восточном углу Сенатской площади, выполненное в 1816-1819 гг. Данное здание было первоначально построено в 1763 г. для купца Густава Бока, но в 1801 г. превратилось в резиденцию окружного судьи Хельсинки. По плану императора, оно должно было стать новой резиденцией генерального губернатора, имперского представителя, проживающего в столице. С этой целью в 1817 г. был надстроен верхний этаж, на котором разместился танцевальный зал и к которому был добавлен балкон для публичных выступлений. Именно отсюда Александр I в один из редких визитов в Хельсинки явился перед собравшейся толпой. Позднее, в 1837 г., здесь разместилась хельсинкская ратуша. Когда же место заседаний городских властей было перенесено в здание высшего общества, освободившиеся помещения стали использоваться муниципальным судом, недалеко от которого, на южной стороне площади, позднее возвели новый магистрат города. В результате дом Бока стал первым среди важных общественных зданий финской столицы.

Тем не менее не столько новая Сенатская площадь, на углу которой было расположено это здание, сколько эспланада — тройной проспект на юго-западе центральной части Хельсинки обеспечивал главную ось, соединяющую новые и старые районы города с востока на запад.

Можно сказать, что наиболее важной постройкой Энгеля было строительство в северной части Сенатской площади у улицы Унионинкату, окруженной цинковыми статуями апостолов, лютеранской церкви св. Николая. Оно началось в 1830 г. уже после многолетней подготовки и составления первичных планов. Технология постройки была самой передовой и включала использование особого материала, пригодного для строительства во влажном климате. Сооружение собора было закончено только в 1850 г. в царствование Николая I, но на начальных стадиях строительства Александр I влиял на постройку этого здания.

Будучи законченным, со своим греческим перекрестным планом и двумя примыкающими автономными угловыми капеллами с колокольнями, собор стал настоящей короной над Сенатской площадью, в то время как Униунинкату превратилась в главный проезд в Хельсинки, так же как Невский проспект в Петербурге или Унтер ден Линден в Берлине. Сенатская площадь, созданная Энгелем на месте, где раньше находились лишь убогие здания, представляла собой главное общественное пространство столицы — открытую территорию, на которой можно было проводить публичные демонстрации и праздники. Она также была местом расположения Сената. Это здание, на сооружение которого не жалели средств, считалось наиболее значительной светской постройкой в городе. Энгель выбрал для своего первого монументального здания на площади коринфскую колоннаду, самую крупную из классических заказов для украшения фасада здания. Окна хорошо декорированного овального тронного зала, выходящие на Сенатскую площадь, окаймлены несколько выступающими павильонами по обоим концам здания. Что касается главной части здания, то она представляет собой прямоугольник по форме 276 на 365 футов. Три флигеля с обратной стороны здания меньшей высоты и украшены ионическими колоннадами. Архитектурный стиль здания Сената восходит к итальянскому архитектору Карлу Росси.

По образцу площади Капитолия Энгель создал проекты зданий на Сенатской площади, составляющих архитектурный центр города: Николаевскую церковь, Сенатский дворец, Главный корпус и Библиотеку Хельсинкского университета; у каждого есть фронтон и колоннада, они строго симметричны и имеют примерно одинаковый размер. Помимо этого Энгель создал проект квартала Топелиа, расположенного вблизи Сенатской площади, Свято-Троицкой церкви, здание нынешней клиники Хельсинкского университета, ратушу и множество других религиозных, частных и общественных зданий в Хельсинки и за его пределами.

За пределами финской столицы по проектам Энгеля построены лютеранская церковь в городе Хамина, лютеранская церковь прихода Яаккима (Лахденпохья, Карелия), православная деревянная Никольская церковь в Суйстамо, здание конюшен (ныне там располагается гольф-клуб) в поместье Виурула в окрестностях городов Халикко и Сало (Финляндия), здание муниципалитета в Пори, здание ратуши Каяани. В 1828 г. Энгель работал в Турку, отстраивая город после пожара; он следовал противопожарным принципам, которые позже использовал при застройке Тампере, Порвоо, Йювяскюля и Миккели.

Современники описывали Карла Людвига Энгеля как сдержанного джентльмена, который элегантно одевался и всегда вел себя прямо и безукоризненно. Энгель терялся, когда выступал перед публикой, что может быть связано с тем, что всю жизнь он говорил по-шведски с сильным немецким акцентом. Отношение светских кругов Хельсинки к Энгелю было двояким: его мастерство архитектора вызывало восхищение, но многие его строительные планы считались слишком амбициозными и авантюрными.

Родившийся в Берлине, Энгель так и не стал считать Хельсинки своим домом. Особенно во время долгих и темных зим он страдал от тоски по дому и строил планы вернуться в Пруссию. Однако Энгель так и не реализовал эти планы, потому что знал, что не сможет добиться такого же статуса в своей стране и получить такие же уникальные заказы, как в Финляндии. Окончательно он отказался от своего плана отъезда, когда в 1824 г. получил должность директора Интендантской конторы, ведавшей строительными работами. На строительное управление были возложены обязанности по надзору за гражданским строительством в Финляндии и, при необходимости, по подготовке проектов. Строительная деятельность в 1820-е гг. и последующие десятилетия была активной, и в управлении ежегодно составлялись, иногда десятками, чертежи общественных зданий самых разных типов. В свое время возникла полемика относительно того, в какой степени все эти проекты можно приписать Энгелю. Группа ученых, готовившая в 1990 г. большую выставку, посвященную Энгелю, пришла к выводу, что его вклад в качестве руководителя был настолько значительным, что можно вполне обоснованно считать проекты разработанными им, даже если другие члены коллектива различным образом участвовали в их появлении.

Энгель умер 14 мая 1840 г. Похоронен в семейной могиле на кладбище Хиетаниеми.

Пушкин и Финляндия

Значительную часть своей 37-летней жизни — около двадцати лет — А.С. Пушкин прожил в Петербурге. Когда будущему поэту было 10 лет, указом Александра I Финляндия была присоединена к России в статусе Великого княжества Финляндского. Петербург получит от финнов самобытное название — Pietari, в некоторых своих районах приобретет финские черты, его дома и набережные украсятся финским гранитом. Пушкин в шутку называл Петербург «Чухляндией».

С древнейших времен финны поклонялись камням. Им казалось, что эти огромные замшелые камни, которыми усеяна их страна, упали с неба. Они считали их священными, более того — называли их «вещими». В черновиках Пушкина к поэмам «Езерский» и «Медный всадник» слово «гранит» — одно из наиболее часто употребляемых: гранит — и украшение города, его цивилизованная оправа, он — и защита города от опасностей, от наводнений.

Ижорская земля (или Ингерманландия, как называли ее шведы), на которой был основан Санкт-Петербург, — это и земля предков Пушкина сразу по двум линиям — отцовской и материнской. В этих же местах родилась и няня поэта, знаменитая Арина Родионовна.

Некоторые авторы высказывают предположение, что Арина Родионовна была ижоркой или, по крайней мере, чухонкой. В книге Ю. Дружникова «Русские мифы», изданной «Пушкинским фондом», автор находит для себя разгадку финского следа в сказках Пушкина; по мысли Дружникова, няня поэта, Арина Родионовна, по своему происхождению является ижоркой. Дружников уточняет место рождения няни, а именно: деревня Лампово («lampi» по-фински — пруд, лесное озеро), которая находится в полуверсте от Суйды. Ссылается он при этом на метрическую книгу Воскресенской Суйдинской церкви. До своего замужества Арина Родионовна жила в деревне Лампово, а замуж вышла 23 лет от роду, в 1781 г., и переехала к мужу в село Кобрино. Однако насколько этот факт достоверен — неизвестно. Отец Арины Родионовны, Родион Яковлев, мог быть потомком коренных карелов (чуди). Он являлся «приемышем» в семье Петра Полуектова, куда был взят в возрасте девяти лет, мать Арины Родионовны, Лукерья Кирилловна, коренная жительница села Суйда, жила среди финнов. Если предположить, что в те далекие времена деревни состояли из двух концов — русского и карельского (финского) и между взрослым населением не было никаких контактов, то дети этих народов играли вместе. Поэтому Арину Родионовну можно рассматривать как носительницу двух культур — русской и угро-финской в широком смысле слова. В этом смысле можно считать ее чухонкой или ижоркой.

Примечателен тот факт, что Пушкин, а вслед за ним и художники изображают Арину Родионовну курносой, а курносость является генетической особенностью некоторых финно-угорских народностей.

Развивая мысль Дружникова, Эрюш Вежай делает предположение о том, что сюжеты некоторых сказок заимствованы поэтом у Арины Родионовны, которая придала им неповторимое своеобразие.

Действительно, сказки Пушкина совсем не похожи на русские народные сказки — это сказки новейшего времени, их можно соотнести с безымянными повестями Петровского времени, например, с «Повестью о Василии Кариотском»: место, на котором развивается действие сказок — море, что не характерно для русских сказок, в которых подробного описания моря нет. Герои же пушкинских сказок хорошо знают море, морские берега, его обитателей, знают морское дело; для них море — живое существо, наделенное сильными чувствами, воздействующее на развитие событий. Так, за основу «Сказки о царе Салтане» Пушкиным могла быть взята волшебная сказка из народной вепсской традиции «Чудесные дети».

Уже в первом большом произведении Пушкина — в поэме «Руслан и Людмила» (1817-1820) — самый романтический герой — чародей Финн. Рассказ о Финне и Наине (имя, возможно, производное от финского «nainen» — женщина) проходит через все повествование и выполняет важную функцию романтической антитезы в произведении.

По мысли Т.С. Тихменевой, связь финнов с искусством ясновидения и колдовства признавалась всеми народами. Более того, в романтический период истории колдовство приравнивалось к мудрости, знанию тайн жизни. Финны вообще считали мудрость высшим нравственным качеством человека и ставили его гораздо выше мужества и храбрости. Недаром главный герой «Калевалы» Вяйнемейнен не воин, а пророк и поэт.

Известно, что древнейший город Финляндии Або (Турку) до 1819 г. сохранял значение столицы. Славился город и Абоским университетом (с 1640 г.). Примечательно то обстоятельство, что во время войны с Наполеоном в 1812 г. Царскосельский Лицей, в котором учился Пушкин, должен был быть переведен именно в этот город.

Об Абоском университете идет речь у Пушкина в статье «О г-же де Сталь и о А. М-ве», опубликованной в журнале «Московский телеграф» в 1825 г. за подписью «Ст. А.» (Старый Арзамасец). Причиной появления полемической статьи Пушкина была публикация в журнале «Сын отечества» отрывков из книги г-жи де Сталь «Десять лет в изгнании» с замечаниями А.А. Муханова, адъютанта Финляндского генерал-губернатора графа А. А. Закревского и первого жениха Авроры Карловны. Русский поэт отзывается о французской писательнице тепло, сочувственно и берет ее под защиту от нападок со стороны Муханова. Пушкину больше всего импонирует то обстоятельство, что по сравнению с другими иностранными писателями г-жа де Сталь говорит о русских с уважением и скромностью, порицает национальные пороки и болезни осторожно, не выносит сора из избы, не клевещет на русский народ.

В тревожном душевном состоянии переезжала г-жа де Сталь из Петербурга в Швецию через Финляндию осенью 1812 г. И естественно, не могла ни любоваться, ни наслаждаться красотами северной природы и «картинными» видами Финляндии, которая являла собою для нее лишь «почернелые скалы, дремучие леса и озера», наводившие на иностранную путешественницу уныние, тоску и скуку. Пушкин уведомляет читателя, что «недоконченные ее записки останавливаются на мрачном описании Финляндии…»

Г-н Муханов, с которым полемизирует поэт, противопоставляет свои впечатления и чувства при изображении Финляндии и красот северной природы и говорит, что так писать о Финляндии, как г-жа де Сталь, не должно и не стоит. Особенно не понравилась Муханову шутка г-жи де Сталь о близости волков и медведей к Абовскому университету. На эту шутку он отвечает шуткой: «Ужели, — говорит он, — 400 студентов, там воспитывающихся, готовят себя в звероловы. В этом случае академию сию могла бы она точнее назвать псарным двором. Ужели г-жа де Сталь не нашла другого способа отыскивать причин, замедляющих ход просвещения, как перерядившись Дианой, заставить писателя рыскать вместе с собою в лесах финляндских по порошам за медведями и волками, и зачем их искать в берлогах?..» Муханов нарушал тем самым литературный этикет, принятый в Европе. Пушкин одергивает Муханова, внушая ему, что перед ним не просто «барыня», а женщина, известная и уважаемая почти всей Европой, и с ней должно говорить и писать языком образованного человека; тон, в котором писал Муханов о г-же де Сталь, казался Пушкину неприличным.

В первой главе «Путешествия в Арзрум во время похода 1829 г.» Пушкин описал свою поездку с графом Пушкиным и бароном Шернвалем по Военно-грузинской дороге из Владикавказа в Тифлис в мае 1829 г.: «Я шел пешком и поминутно останавливался, пораженный мрачною прелестию природы. Граф Пушкин и Шернваль, смотря на Терек, вспоминали Иматру и отдавали преимущество реке на Севере гремящей».

В черновиках «Путешествия в Арзрум во время похода 1829 г.» именно о графине Эмилии Карловне Мусиной-Пушкиной идет речь, когда в Старой Кабарде, на лестнице полуразрушенного минарета, спутники воспроизводят любезные им имена. Имя финской красавицы Эмилии стоит в одном ряду с пушкинским именем: «Там нашел я несколько неизвестных имен, нацарапанных на кирпичах славолюбивыми путешественниками. Суета сует. Граф Пушкин последовал за мною. Он начертал на кирпиче имя, ему любезное, имя своей жены — счастливец, — а я свое. Любите самого себя, любезный, милый мой читатель».

Второй муж Авроры Карловны А. Н. Карамзин принадлежал к тем литературно-салонным кругам, которые были близки ко двору и проявляли живой интерес к Финляндии. В это общество входили и А.С. Пушкин, и В.А. Жуковский, и профессор российской словесности (с 1832 г.) П.А. Плетнев, впоследствии ректор Петербургского университета. Уже после смерти Пушкина, в 1840 г., в связи с торжествами по случаю 200-летия университета эта группа установила тесные связи с университетскими и литературными деятелями Княжества Финляндского. Жуковский в то время стал почетным финским доктором философии. Именно эта группа послала многообещающего филолога и литератора Я.К. Грота в Финляндию, где для него была открыта профессура.

Как пишет Матти Клинге в своей книге «На чужбине и дома» в 1830-1840 гг. литературная, административно-бюрократическая, военная и придворная жизнь составляла в Петербурге некую цельность, в которой, в общем, просматривалось благожелательное отношение к Финляндии.

Пушкин никогда не был в Финляндии, не видел водопад Иматру, но его спутники видели его, любовались его видами. «Реке на Севере гремящей.» — цитата из оды Г.Р. Державина «Водопад», изображающей, однако, водопад Кивач на реке Суне. Первоначально в черновиках Пушкина значилось три варианта: «Гр. Пуш<кин> и Ш<ернваль>, смотря на Терек, вспоминали Иматру и отдавали преимущество: 1) “финской” реке; 2) “финдлянке”; 3) “финской наяде над кавказской”», т. е. Терек сравнивался с водоскатом Иматрой на реке Вуокса, но Пушкин решил заменить это уподобление абстрактным образом, взятым из оды Державина, в которой речь идет совсем о другой реке и другом водопаде, что было, на его взгляд, более приемлемым. Сам Пушкин завещал своим поклонникам прислушиваться к голосу падающих вод: ему казалось, что почитатели его гения могут услышать его живой голос, «шуму вод подобный».

Финские мотивы проходят через такие произведения Пушкина, как роман «Евгений Онегин», поэмы «Медный всадник» и «Езерский», повесть «Гробовщик», стихотворение «Клеветникам России», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный.» В незавершенном труде «История Петра I» финская тема станет стержневой, поскольку в ней речь идет о Северной войне России со Швецией (1700-1721).

Итак, несмотря на то, что сам Пушкин никогда не был в Финляндии, она явно и незримо присутствует в его значительных произведениях, в поэзии, в его переписке с друзьями, в творческом сознании и осознается в одно и то же время и как экзотическая часть России, и как «заграница» со своеобразной природой, нравами и обычаями ее жителей, с самобытной культурой и языком.

Произведения русских писателей в Финляндии

Русский язык начали преподавать в университете после присоединения Финляндии к Российской империи в статусе Великого княжества Финляндского. В начале 1840-х гг. профессором истории России, русского языка и литературы Императорского Александровского университета стал петербуржец Яков Грот. Грот представил российской читательской аудитории творчество Й.Л. Рунеберга и карело-финский эпос «Калевала». Грот, а через него П.А. Плетнев, профессор и ректор Императорского Санкт-Петербургского университета, много сделали для пропаганды русской литературы в Финляндии. Грот читал лекции о Пушкине и радовался, когда студенты увлекались пушкинскими стихами. Еще в студенческие годы, в третьем десятилетии XIX века, будущий создатель эпоса «Калевала» Элиас Леннрот переписывал на языке оригинала стихи Пушкина «Черная шаль» и «Утопленник».

Общество финской литературы (Suomalaisen Kijallisuuden Seura) опубликовало в 1876 г. перевод на русский язык романа А.С. Пушкина «Капитанская дочка». Переводчиком выступил Самули С. (Samuli S.). За псевдонимом скрывался сын переехавшего в Петербург финского ювелира Карл Густав Самули Суомалайнен (Karl Gustaf Samuli Suomalainen, 1850-1907). Значение Самули для истории переводов русской литературы на финский язык очень велико. Одаренность ребенка заметили в единственной финской школе Петербурга — приходской, — откуда его отправили учиться дальше в единственную на тот момент в Финляндии финноязычную общеобразовательную школу в г. Ювяскюля. В Гельсингфорсском университете он изучал впоследствии как гуманитарные, так и математические науки. Помимо переводческой деятельности Суомалайнен писал также сам: он является автором как небольших рассказов и пьес, так и школьных тетрадей с упражнениями по математике. Будучи уроженцем Петербурга, Суомалайнен имел естественные связи с Россией. Он известен прежде всего, как первый проводник в «странный мир» русской литературы. Его перевод романа «Капитанская дочка» был принят критиками с большой похвалой. Особой благодарности удостоился выполненный Суомалайненом перевод романа Н. Гоголя «Мертвые души» (1882), ставший классиком переводной финноязычной литературы.

Суомалайнен перевел свыше 60 томов художественной и научно-популярной литературы, в том числе произведения Н. Гоголя, М. Горького, Дж. Свифта, И. Тургенева, Ж. Верна, А. Франса, Л. Толстого и Г. Уэллса. В период с 1872 по 1882 гг. Суомалайнен выпускал одно-два художественных произведения каждый год.

1880-е гг. были временем очень активной переводческой деятельности, и произведения русской литературы начали рассматриваться как часть мировой литературы, которую в Финляндии необходимо было читать для развития своей национальной литературы. О расцвете русской литературы узнавали от финнов, учившихся в России, а также из Скандинавии, за литературой и критикой которой в Финляндии пристально следили. Так, датский литературовед Георг Брандес (Georg Brandes, 1842-1927) опубликовал в 1888 г. произведение «Русские впечатления», а годом ранее читал в Гельсингфорсе лекции по русской литературе, особенно отмечая значение Л. Толстого и Ф. Достоевского. В это время были переведены произведения Гоголя «Тарас Бульба» (1878) и «Мертвые души» (1882) (переводчик Самули С.).

С 1879 г., вследствие популярности в западноевропейских странах, активно переводился Тургенев. Однако в отношении творчества Пушкина переводческая деятельность после выхода в 1876 г. перевода «Капитанской дочки» практически прекратилась. В 1880-х гг. вышел только один перевод — «Пиковая дама» («Patarouva», 1883), выполненный Мартти Вуори. Мартин (Мартти) Алексиус Берг-Вуори [Martin (Martti) Alexius Bergh-Wuori, 1858-1934], использовавший в своей литературной деятельности псевдоним Мартти Вуори, был финским чиновником, губернатором, писателем и переводчиком. С 1880 по 1884 гг. изучал русский язык в Московском университете. Степень магистра философии получил в Гельсингфорсском университете в 1890 г. С 1885 по 1903 г. работал чиновником в императорской канцелярии по делам Финляндии. С 1903 по 1905 г. занимал должность губернатора Куопиоской губернии. В 1905 г. был возведен в чин действительного статского советника. Мартти Вуори переводил русскую и французскую литературу, в том числе произведения М. Лермонтова, Л. Толстого, Г. де Мопассана, А. де Мюссе.

В 1895 г. вышло сразу два перевода романа «Дубровский» — «Aatelisrosvo Dubrovskij» («Разбойник-дворянин Дубровский»), перевод Сасси (Sassi), и «Dubrovski», перевод Арвида Ярнефельта. Перевод Сасси был издан книжным магазином области Сатакунта (Satakunnan kirjakauppa) в г. Пори и включал 94 страницы. Перевод доступен в интернете, однако о самом переводчике информации нет. Он не упоминается также и в антологии «История переведенной на финский язык литературы». Различия между переводами можно наблюдать уже в заголовках произведений. Сасси поясняет финскому читателю незнакомую реалию — иностранную фамилию, добавляя к ней сложное определение, указывающее одновременно на социальное происхождение и род занятий героя. Определение придумано переводчиком и свидетельствует о коммуникативной направленности перевода. Перевод Арвида Ярнефельта был опубликован издателями К.Ф. Виртамо и Й. Марккула (K.F. Wirtamo и J. Markkula) в г. Лаппеенранта и включал 99 страниц. Ярнефельт отказался от стратегии экспликации.

Что касается транслитерации имен, фамилий и названий, то во всех ранних переводах русской литературы на финский язык наблюдается значительная нерегулярность, что было обусловлено ориентацией переводчиков на разные способы передачи русских имен собственных в немецком, французском и шведском языках. В XIX веке написание Dubrovskij представляло шведскую и немецкую практическую традицию, Dubrovski — французскую. Выбор Сасси первого варианта был обусловлен, вероятно, географическим расположением региона, в котором вышел перевод. Западная Финляндия и физически, и культурно ближе к Швеции и Германии, чем к Санкт-Петербургу, поэтому ее жители в XIX веке, судя по принятому переводчиком решению, нуждались в подсказке относительно значения имени собственного, вынесенного в название произведения. Отказ от экспликации иностранной реалии и французское написание русской фамилии — стратегии, выбранные Арвидом Ярнефельтом, — объясняются биографией переводчика.

Родившийся в Пулково Арвид Ярнефельт (Arvid Jarnefelt, 1861-1932), финский писатель, переводчик, юрист, мыслитель и самый известный «толстовец» в Финляндии, познакомился с русской литературой через свою мать Елизавету Константиновну Ярнефельт, принадлежавшую к дворянскому роду обосновавшихся в Петербурге балтийских немцев Клодтов фон Юргенсбургов. Елизавета Константиновна вышла замуж за обучавшегося в Петербурге финна Александра Ярнефельта и переехала с ним в Финляндию, где выучила финский — родной язык своих талантливых детей, среди которых критик, переводчик и преподаватель русского языка Каспер Ярнефельт, писатель и переводчик Арвид Ярнефельт, художник Ээро Ярнефельт, композитор и дирижер Армас Ярнефельт, а также ставшая впоследствии супругой Сибелиуса Айно Ярнефельт.

Неприятие русской культуры и литературы, связанное с политическими событиями конца XIX – начала ХХ веков, а именно с политикой русификации Финляндии и постепенного лишения ее привилегий автономии в составе Российской империи, очень скоро оборвало культурные связи и интерес к соседней стране после обретения Финляндией независимости. Однако в 1920-х гг. переводы на финский язык русской литературы XIX века еще довольно активно издавались. Некоторые произведения переводились заново, некоторые прежние переводы выдерживали новые издания.

ФИНСКИЕ ЗНАМЕНИТОСТИ ПЕТЕРБУРГА

Финская община в дореволюционном Петербурге доказала, что культура Финляндии может быть органичной частью российской культуры.

В восьмидесятых годах XIX века в Санкт-Петербурге насчитывалось более 26 тысяч финнов, то есть примерно столько, сколько проживало в то время в городе Турку. Петербург мог считаться, таким образом, вторым или третьим по величине городом Финляндии. Но это был особый «город – в городе» среди крупнейшей европейской столицы.

Жизнь финской общины Петербурга была налаженной и интенсивной. Работали церковные приходы и приходские школы. Финские дети получали образование на родном языке. Выходили газеты на финском языке, работали добровольные общества. На финском языке проходили концерты и спектакли. Центром финской религиозной и культурной жизни оставалась Марианкиркко – церковь Святой Марии.

Освящение церкви Святой Марии состоялось 12 декабря 1804 г. в день рождения государя Александра I. Ее строил архитектор Х.Г. Паульсен – зять и ученик Ю. Фельтена. Она напоминает творения этого зодчего: уютный приходский храм среди сплошной городской застройки. С этого дня церковь непрерывно служила верующим 134 года. Настоятели общины часто приглашали видных деятелей из Финляндии. Так, в бытность настоятелем Карла Сирена, у него гостили Э. Леннрот, М.А. Кастрен, Т.Е. Еуропеус. Последним настоятелем общины с 1911 до 1918 гг. был отец известного финского архитектора Юхо Сааринен.

Начальные школы были созданы еще в 1820 г., когда царское правительство выделаю на эти цели 2000 рублей. К концу века в городе было уже десять финских школ, располагавшихся в местах компактного расселения финнов; в Казанской и Адмиралтейской частях, на Васильевском острове, на Песках, в Коломне, а также на Выборгской стороне и на Охте. Уровень преподавания был не хуже, чем в Финляндии. Для подготовки кадров финских учителей в 1863 г. в Колпино была открыта учительская семинария.

В доме №6, рядом с церковью, располагалась Евангелическо-лютеранская консистория, а затем высшая церковная школа. Тут же размещался Совет прихода и контора финского банка (пока не было построено богатое здание финского банка на Невском проспекте напротив Казанского собора). Позже здесь же нашлось место для финского гимнастического общества «Риенто». В соседнем доме работал финско-шведский книжный магазин, большая финская библиотека, контора Алиндберга по продаже финляндских промышленных изделий.

В столице существовали три больших финских книжных магазина и много библиотек, которыми руководило общество культуры «Факел» (Soihtu). Вообще в конце XIX века, начинается интенсивное образование финских клубов и обществ в Петербурге. Самым многочисленным было общество трезвости «Начало» (Alku). Благотворительное общество (Hyvantekevaisyys) помогало детям из бедных семей. Два женских общества (Rouvasvaenyhdistys и Pietarin Suomalaincn naisyhdistys) опекали сиротские дома для девочек и мальчиков, обучали их ремеслам. Молодежь охотно записывалась в физкультурное общество (Voimistelu).

В столице России регулярно выходили три газеты на финском языке: «Inked», «Uusi Inkeri», «Neva», представлявшие различные политические направления финского общества. Большим успехом пользовался ежегодный иллюстрированный календарь на финском языке. Он назывался «Календарь финского народа России», и в нем публиковалось много информации о текущей жизни финских приходов Ингерманландии, о праздниках и собраниях.

Финская община Петербурга обладала достаточно высоким потенциалом, чтобы вести собственную культурную деятельность. Конечно, музыкальная жизнь концентрировалась вокруг Марианкиркко. Главным общим увлечением было хоровое пение. Еще в 1872 г. Моосес Путро основал «Союз песни петербургских финнов». Позже оно выросло в «Музыкальное общество петербургских финнов». В 1916 г. в церкви на Конюшенной был построен новый орган. Первым, кому была предоставлена честь сыграть на нем, был известный финский композитор Оскар Мериканто, часто бывавший в Петербурге. Популярным было как церковное пение, так и финские народные мелодии. Но тем не менее все с нетерпением ожидали приезда на гастроли мастеров из Финляндии. В Петербурге гастролировали такие финские знаменитости как композитор Тойво Куула, всемирно известный певец Абрахам Оянперя, певицы Майкки Ярнефельт-Палмберг и Грета фон Хаартман.

Значительным событием каждый раз был приезд Яна Сибелиуса, который много и охотно выступал на невских берегах, где у него было много друзей. Выступления Сибелиуса в качестве дирижера своих новых произведений встречали неизменно теплый прием и в Москве, и в Петербурге. В декабре 1906 г. композитора пригласили в северную столицу для участия в симфонических концертах русского пианиста и дирижера А.И. Зилотти. Там под управлением Сибелиуса впервые была исполнена симфоническая фантазия на темы «Калевалы» «Дочь Похьолы», а также «Возвращение Лемминкяйнена». Оба произведения получили высокую оценку у публики и в прессе. Пребывание в Петербурге способствовало сближению финского композитора с крупнейшими русскими музыкантами. Сибелиус близко общался с Н.А. Римским -Корсаковым и крепко подружился с А.К. Глазуновым. «Сколько незабываемых вечеров мы провели с Глазуновым в Петербурге и Хельсинки, как много мы играли друг другу», – вспоминал Ян Сибелиус впоследствии. Он неоднократно подчеркивал, что в своем творчестве стоял на тех же принципах национальной самобытности, что и русские мастера, и называл Глинку, Бородина, Мусоргского. С особой теплотой Сибелиус отзывался о Чайковском и Глазунове.

Петербургские вечера при свечах с Сибелиусом повлияли и на творчество Глазунова. По совету своих финских друзей Сибелиуса и финского композитора Р. Каянуса Глазунов написал «Финскую фантазию» для оркестра, а также «Финские эскизы» из «Калевалы». В ноябре 1907 г. в Петербурге состоялось представление новой Третьей симфонии Сибелиуса, которую он закончил летом в своем любимом убежище «Айнола». Симфония имела успех в Петербурге, а затем и в Москве, где в честь композитора были проведены тематические концерты, целиком посвященные финской музыке. В Петербурге исполнялись сюиты Сибелиуса: «Пир Валтасара», «Пелеас и Мелесанда», звучали его романсы. В эти дни «Русская музыкальная газета» писала: «В обеих столицах заметен интерес к финляндской музыке, в особенности к наиболее талантливому художнику – Яну Сибелиусу. В Петербурге исполняются его новые симфонические произведения. А в Москве он находит русского издателя». Интересно отметить, что в архивах Ф. Шаляпина есть ноты «Вальса» Сибелиуса с надписью великого певца: «Искренне браво!!!».

Финны в музыкальной культуре Петербурга

Моосес Путро (1848-1919)

Моосес Путро родился в окрестностях Петербурга, в ингерманландской деревне Тууттари (Tuutari) в семье зажиточных крестьян. Закончил в 1866 г. с отличием Колпинскую семинарию и получил звание учителя органной музыки и кантора (дьячка). В 1867-1872 гг. служил преподавателем в Колпинской семинарии, а также продолжал учительствовать в своей родной Туутари. В 1878 г. успешно закончил Петербургскую консерваторию по классу органа. И в последующем 40 лет проработал органистом в Петербурге в финской церкви Святой Марии на Большой Конюшенной.

Помимо своей основной работы этот талантливый и энергичный человек проявил себя и как организатор. В приходе СвятойМарии Путро сформировал из церковного кружка настоящий хор, который назвал в 1872 г. «Союз песни петербургских финнов». Этот хор выступал на всех церковных торжествах, а на празднике песни в Выборге в 1889 г. завоевал первое место. В начале 1900-х гг. хор стал «Музыкальным обществом петербургских финнов». Моосес Путро был также композитором. Он создал ряд песен и инструментальных произведений (для органа), которые исполнялись в церковных приходах Ингерманландии. Самым известным его произведением была песня «Поднимайся, Инкеримаа!». В Петербурге он также продолжил преподавательскую деятельность в церковной школе Казанского прихода. На этой должности он оставался до конца жизни. Путро активно занимался также общественной и газетной деятельностью.

Мериканто Оскар (1868-1924)

Будущий композитор родился в Хельсинки, в семье старшего кондуктора. С раннего детства стремился обучаться музыке. Учился играть на фортепьяно, скрипке, органе. Уже в 12-ти летнем возрасте играл на органе на церковных праздниках. Рано начал сочинять. Популярный впоследствии «Летний вальс» он сочинил в 15-ти летнем возрасте. С 18-ти лет стал давать концерты на выездах по Финляндии.

В 1887 г. Аврора Карловна Карамзина предоставила Оскару стипендию для обучения в Лейпциге. Там он учился два года, а вернувшись в Хельсинки, стал преподавать в школе органистов и выпустил книгу по обучению игры на органе. В 1919 г. он получил звание профессора. Мериканто стоял у истоков Финской оперы, был ее первым капельмейстером с 1911 по 1922 гг. Его дирижерское искусство отличалось эмоциональным и искренним звучанием. Всю жизнь Мериканто вел активную концертную деятельность. Он часто сотрудничал с А. Оянперя. Их совместные пасхальные концерты стали важной традицией в музыкальной жизни столицы Финляндии. Мериканто часто выступал в Петербурге. Финская община считала его своим музыкантом. Поэтому именно ему была предоставлена честь, первому сыграть на новом органе в Мариенкиркко на Большой Конюшенной в 1916 г.

Влияние Мериканто на пробуждение национальной музыкальной культуры трудно переоценить. Он был первым, кто стал сочинять музыку на финские стихи. Для его мелодий всегда была характерна глубокая лиричность и искренность. Его песни приобрели удивительную популярность в стране. Им создан ряд оперных произведений: музыка для спектакля «На сплавной реке» стала первой оперой, написанной на финский текст. Затем были написаны: «Смерть Элины». «Девушка с севера», «Регина фон Эммеритц» и.т.д.

Оянперя Абрахам (1857-1915)

Певец и учитель пения. Родился в Лимиикс, невдалеке от Оулу в семье крестьянина. Рано осиротел, работал пастухом. Земляки из Лимминки помогли способному мальчику учиться, он закончил педагогическое училище в Ювяскюля. Его мечта осуществилась в Хельсинки, где он брал уроки пения под руководством Э. Михслина и Н. Энгмана.

После окончания учебы в Хельсинки Абрахам стал преподавать пение в Новом музыкальном училище, где проработал свыше тридцати лет, заслужив репутацию выдающегося педагога вокального искусства. Его учениками были замечательные певицы М. Ярнефельт-Палмберг и Ида Экман. Он служил капельмейстером в Йоханнескиркко, а также преподавал церковное пение в Университете. Оянперя обладал красивым голосом (бас) и много концертировал как певец. Его регулярные пасхальные концерты вместе с Оскаром Мериканто были всегда важным событием в музыкальной жизни Хельсинки. Их выступлений ждали с нетерпением и в Петербурге, где они собирали полные залы.

Куула Тойво (1883-1918)

Родился в г. Вааса, в семье гвардии-фельдфебеля. В роду его отца были музыкально-одаренные люди. Тойво учился 5 лет в лицее. Затем перешел в Хельсинкское музыкальное училище. Из-за бедственного материального положения прекратил учебу. Когда ему удалось продолжить обучение в Хельсинки, его учителем стал композитор Эдвард Ярнефельт. Куула сочинил в это время несколько значительных произведений для хора, а также инструментальные произведения, например, сонату для скрипки, В музыке тех лет у Куула проявился патриотизм и национальные мотивы, взятые из знакомых Тойво с детства северных мелодий.

Осенью 1907 г. к Тойво пришел громкий успех в концертной деятельности. Его авторские концерты на гастролях в Берлине, Париже и особенно в Петербурге пользовались успехом и демонстрировали его одаренность. Финская аудитория в Петербурге воспринимала произведения Куула как продолжение национальной финской музыкальной культуры и неизменно тепло встречала композитора. Его инструментальные произведения: «Морская дева», «Сын раба», «Северная серия», «Прелюдия и фуга» – выявили редкую мелодичность и эмоциональность автора.

В 1910-1911 гг. Куула работал в Оулу в качестве руководителя оркестра, неоднократно гастролировал по Европе. Ранняя смерть помешала композитору осуществить свои замыслы: закончить симфонию «Юпитер» и оперу на темы «Калевалы».

Ярнефельт Эдвард Армас (1869-1959)

Известный композитор и дирижер. Родился в Выборге, куда отец был назначен начальником топографического отдела, в семье Августина Ярнефельта и Елизаветы Клодт фон Юргенсбург, племянницы знаменитого скульптора Петра Клодта. Эдвард вырос в семье, сохранившей в Финляндии петербургские культурные традиции. Эдвард закончил классический лицей в Куопио. Затем учился в Хельсинкском университете на юридическом факультете, но скоро музыка взяла верх, и он целиком отдался музыкальному образованию, сначала в Хельсинки, а с 1890 г. в Берлине и в Париже под руководством Массне. Стажировался помощником дирижера в Магдебурге и Брешу. В 1898-1903 гг. работал дирижером оркестра в Выборге. Его концерты пользовались успехом у выборгской и петербургской публики.

В 1907 г. Ярнефельт переезжает в Стокгольм, с которым связывает многие годы дальнейшей работы. Он становится дирижером Шведской Королевской оперы, и остается на этой должности до 1932 г. Получает звание придворного дирижера. В 1932-1936 гг. возвращается в Хельсинки, где получает должность художественного руководителя и дирижера Финской оперы.

Получил звание профессора в 1940 г. Э.А. Ярнефельт – один из значительных композиторов Финляндии. В его произведениях звучат сердечные и искренние народные финские мелодии. Особенно популярны песни на стихи финских поэтов такие как: «Колыбельная волны», «Тихий, тихий вечер», «Воскресенье» и др. Он также писал мелодии песен на шведские тексты. Из оркестровых произведений хорошо известны симфоническая поэма «Кронсхолма» (1894), несколько кантат для хора, а также музыка к спектаклям. Музыкальное творчество Э.А. Ярнефельта было известно и неоднократно исполнялось в Петербурге.

Финские Литераторы из Петербурга

Романтическая любовь молодого офицера и юной барышни привела к рождению в Санкт-Петербурге семьи, которая дала Финляндии букет талантов: писателя, переводчика, художника и композитора. Глава семьи Августин Александр – военный топограф и государственный деятель. Закончил кадетский корпус в Хамина и продолжал обучение в Санкт-Петербурге в Академии Главного штаба. В этом городе изменилась личная жизнь Августина: в 1857 г. он женился на замечательной девушке, представительнице старого петербургского рода баронессе Елизавете Клодт фон Юргенсбург. Впоследствии их дети прославят Финляндию в литературе и искусстве.

Ярнефельт Елизавета (1839-1929), урожденная Клодт фон Юргенсбург – одна из ярких личностей «золотого века» культуры и искусства Финляндии. Дядя Елизаветы – Петр Карлович Клодт – был известным скульптором, автором композиций на Аничковом мосту в Санкт-Петербурге Сохранив на всю жизнь лучшее из русской культуры и передав это детям, она сумела в зрелом возрасте освоить финский язык и активно включиться в развитие финского национального сознания. Атмосфера любви к литературе царила в семье: мать вместе с детьми выпускали домашний журнал, устраивали семейные чтения.

Иногда Елизавету Ярнефельт называют «матерью финской литературы». Она оказала большое влияние на финского писателя Юхани Ахо, одного из основоположников финской прозы. Вместе с сыном Арвидом на деле проводила гуманистические идеи Льва Толстого. Поселившись в сельской местности вблизи Лохья, вместе с детьми создала сельскую библиотеку и избу-читальню для крестьян. В дальнейшие годы Елизавета часто работала как переводчик, помогая своим детям: в частности Касперу, переводившему на финский язык русскую художественную литературу. Позже она много помогала Арвиду, кода он писал «Роман моих родителей» в трех частях.

Ярнефельт Каспер Вальдемар (1859-1941)

Старший сын Елизаветы Ярнефельт родился в Петербурге. Закончил финский лицей. Получил образование в Хельсинки. В 1873-1878 гг. учился рисованию в художественном училище Финского общества художников. Впоследствии занимался живописью, причем писал главным образом пейзажи.

Служил переводчиком русского языка губернского управления в Куопио в 1885- 1905 гг. Одновременно преподавал русский язык в торговом училище и в классическом лицее Куопио. Начиная с 1900 г., занимался переводом русской литературы на финский язык. Неоднократно участвовал в выставках общества художников. Овдовев, жил с матерью в Хельсинки. Каспер оставил свой след в культуре Финляндии, но звездная слава братьев оставила его в тени.

Ярнефельт Арвид (1861-1932)

Один из крупнейших финских писателей прозаиков начала XX века. Родился в Пулково под Петербургом. В первые годы жизни Петербург сыграл важную роль в дальнейшей судьбе Арвида. В 1885 г. он сдал в Хельсинкском университете экзамены на звание кандидата философии и кандидата права, а затем защитил диссертацию по филологии на русском языке в Московском университете.

Литературная деятельность Арвида началась романом «Отечество» («Isanmaa») в 1893 г. В нем автор противопоставляет формальный патриотизм искреннему и конкретному чувству привязанности к своей малой родине. Дальнейшую судьбу Арвида изменила поездка в Ясную поляну в 1899 г. После этой поездки появилась его книга «О моем путешествии в Россию и посещении Льва Толстого».

Учение Льва Толстого полностью покорило А. Ярнефельта и повлияло на всю его дальнейшую жизнь Свое душевное перерождение под влиянием Толстого он описывает в книге: «Мое пробуждение» («Heraamiseni», 1894). В эти же годы разворачивается активная литературная деятельность Арвида. В своих книгах «Судьбы», «Братья», «Елена» он старается показать, что улучшение общества возможно лишь на основе переворота в душе каждого человека, а не внешним насилием или законодательными актами. Автор убежден, что опыт жизни и перенесенные невзгоды обязательно ведут человека к пониманию христианской любви. В своих сочинениях на исторические темы, например, «Тит» («Titus»), писатель заостряет драму личной власти и моральной ответственности. Многие произведения Ярнефельта отражают нравственные проблемы взаимоотношения мужчин и женщин. Таковы романы: «Воспоминания моей молодости», «Счастливые». Сюда же можно отнести состоящий из трех частей «Роман моих родителей», который стал также основой спектакля.

Революционный 1917 г. заставил писателя задуматься над социальными проблемами. Он был разочарован тем, что социальные потрясения не привели к нравственному перерождению общества. В соответствии со своими толстовскими взглядами на жизнь Арвид полностью переменил весь свой образ жизни: переехал в деревню под Лохья, где занимался крестьянским трудом, сам сапожничал, обрабатывал землю. Его романы и взгляды оказали влияние на значительную часть интеллигенции начала XX века.

Европеус Танели (Давид Эммануель) (1820-1884)

Родился в бедной семье в Савитайпале, рано лишился отца. С детства ему пришлось думать сначала о куске хлеба, а потом об учебе. Только в 1844 г. ему удалось устроиться в Кайани помощником Э. Леннрота в работе над словарем. Когда в 1845 г Танели получил небольшую финансовую помощь от Финского общества писателей, он сделал сбор финских рун своим основным занятием. Семь экспедиций Еуропеуса с 1845 по 1854 гг. принести результат. Когда в 1849 г. Леннрот издал новое дополненное издание «Калевалы», более половины листов были из материала, собранного Европеусом. Его путешествия простирались от северной Двины до карельских районов Твери и Новгорода. Еуропеуса считал, что при исследовании «Калевалы» нужно опираться на варианты рун разных местностей, что было в то время новой идеей. Он так же увлекался сбором сказок и мелодий и обратил внимание на значение сказок, как основы развития финского языка.

В 1852-1853 гг. вышел Шведско-финский словарь, во многих отношениях его важнейшая работа, проложившая новые пути в финской фонетике. Увлечения Еуропеуса были направлены как на языкознание, так и на древнюю историю финских родов. Европеус был безусловно одаренный исследователь, но отсутствие средств и увлечения, направленные в разные области, препятствовали ему в приобретении достаточно твердой научной основы. Надо отметить, что в русских научных кругах он получил больше известности, чем в Финляндии. Он продолжил научные путешествия, живя в полной нищете. Во время одного из Петербургских путешествий он скончался в больнице для бедных. При содействии русских друзей его тело перевезли в Хельсинки и, Савокарельская община установила памятник на кладбище с надписью: «Спасителю поэзии».

Суомалайнен Каарло Кустаа (1850-1907)

Финский писатель и переводчик. Каарло Кустаа – сын петербургского ювелира родился и вырос в Петербурге. Закончив Хельсинкский университет в 1873 г., он работал помощником редактора в газете «Suomen virallinen lehti» и в других газетах. С 1880 г. Суомалайнен живет в городе Сортавала. Он преподает математику в лицее и принимает активное участие в развитии этого живописного города и его общественной жизни. В эти годы Суомалайнен основал здесь газету «Ладога» («Laatokka-lehti») на финском языке и был ее редактором, а также членом церковного совета. Суомалайнен был великолепным знатоком финского литературного языка – он получил хорошую подготовку в университете в Ювяскюля. В 1877-1903 гг. выпустил целый ряд прозаических произведений, пьес, детских книг и учебников (в частности школьные учебники по арифметике, финскому правописанию и т.д.). В своих художественных произведениях Суомалайнен проявил своеобразный, только ему присущий стиль изложения – иногда сентиментальный, иногда ироничный. Самым дорогим периодом в своей жизни он считал эпоху своего детства и юности. Свои детские годы в Петербурге Суомалайнен описал в сборнике новелл «Весеннее время» (1900). Он опубликовал также несколько пьес («Дядя» 1877; «Первое разочарование» 1903).

Особого внимания заслуживает деятельность Суомалайнена как переводчика. Он перевел на финский язык большое количество художественных произведений, особенно с русского языка. Многие из них вошли в классический фонд финской литературы благодаря яркому, сочному и богатому языку переводчика.

Седергран Эдит (1892-1923)

Ей было суждено родиться и жить на границе на границе веков, государств, литератур, языков. Поэт трагической судьбы, Эдит родилась в Петербурге, на Выборгской стороне. Отец – Матиас работал механиком на заводе Нобеля. Мать – Хелена – выросла в Петербурге. Это была обеспеченная семья финских шведов. Родители отдали Эдит учиться в немецкую гимназию Петершуле – самое престижное учебное заведение города. Она начала писать стихи еще в гимназические годы.

Эдит пробовала писать на разных языках: больше всего на немецком, затем на шведском, французском, русском. Но впоследствии она печаталась только на шведском. 1907-1908 гг. были для девушки тяжелыми – умер отец. А потом она узнала, что и ее настигла та же болезнь – туберкулез. Но светлым островком в ее жизни всегда была родная Райвола. В эти годы Эдит часто бывала в Петербурге, несколько раз в Хельсинки. В 1916 г. там вышел ее первый сборник («Стихи»), Из русских поэтов Эдит особенно был близок Игорь Северянин. Она неоднократно восхищалась его поэзией, писала, что «такое высшее очарование как И. Северянин может появиться только в России, также как балерина Анна Павлова и певец Ф .Шаляпин». Позже Седергран сделала много переводов И. Северянина для финско-шведского журнала «Уетга». А между тем грянула февральская революция. Как и другие, Эдит ожидала от революции светлого будущего, но она не знала, что последний раз ходит по родным тротуарам Невского проспекта, по набережным Невы, Недоступный теперь Петроград остался в России, а Райвола – маленьким островком в бушующей гражданской войной Финляндии.

Образ Петербурга занимает большое место в творчестве Седергран. Еще в школьных стихах звучит любовь к родному городу, его проспектам и садам, фигурирует величавая Нева ночью, отражающая тысячи фонарей. Для поэзии Седергран характерен всемирный размах. Чувство причастности к космическим силам звучит особенно в стихотворении «Триумф жизни»: «Чего бояться мне? Я дочь Вселенной. Частица малая ее великой силы. Мир одинокий в сонмище миров, Звезда как точка окончанья жизни». Рамки реальной жизни Эдит все более сужались. Болезнь прогрессировала. Последние годы она жила с матерью уединенно, в трудных условиях в Райвола, в краю озер и поросших соснами холмов, в типичном для петербургских пригородов финском доме с мезонином.

Она скончалась и похоронена на сельском кладбище 4 июня 1923 г. в возрасте 31 года. Судьба ее не была спокойной при жизни, не дала ей покоя и после смерти: три раза менялись границы над ее могилой, шумели войны, гремели разрывы снарядов. А ведь она мечтала, чтобы люди Земли стали одним народом… В 1980 г. в Ленинграде вышел сборник Седергран под названием «Возвращение домой» на русском языке, а в 1992 г. вышло более полное издание (под редакцией Михаила Дудина).

Лассила Майю (1868-1918)

Хотя в Финляндии Майю Лассила пользуется популярностью уже у четырех поколений читателей, немногие из них знакомы с полной загадок и парадоксов историей его жизни. Писатель, известный как Майю Лассила, был сыном карельского крестьянина из бедной семьи Алготом Тиетявяйненом. Окончив приходскую школу, а затем учительскую семинарию в Сортавала, талантливый юноша перебирается в Выборг. Здесь он под фамилией отчима – как Алгот Унтола – начал давать частные уроки. Молодой человек занимается самообразованием, осваивает русский, а затем и другие иностранные языки. Он был прирожденным полиглотом – говорил на шведском, немецком, английском, французском, итальянском, знал латынь. Уже в 1900 г. он перебирается в Петербург и поселяется на Выборгской стороне, где быстро втягивается в бурную революционную деятельность. По некоторым данным он состоял в боевой организации эсеров. Одновременно Лассила начинает писать. В печати появляется его первый автобиографический роман «Хархама», что значит «Блуждающий».

В 1905 г. Лассила уезжает из Петербурга в деревенскую глушь, вернувшись к профессии учителя. А с 1907 г. он живет в Гельсингфорсе отшельником в каморке в районе Тееле. Дни и ночи он пишет. В эти годы писатель выпускает под разными псевдонимами до трех-четырех книг в год: повести, рассказы, комедии. Он сам готовит пищу, убирает комнату и ни с кем не общается. Даже со своим издателем ведет дела только по переписке. Его книги выходят, растет его литературная слава, но никто его не видит. И вдруг – новый поворот: в 1916 г. Лассила становится не только журналистом рабочей газеты «Tyb’mies», но и революционным трибуном-агитатором. Красные потерпели поражение и Лассила был арестован 13 мая 1918 г. Военный суд приговорил его к смертной казни. Как часто случалось в его жизни – в обстоятельствах смерти писателя М. Лассила многое осталось загадкой. Скорее всего, его тело покоится вместе с другими жертвами на острове Susisaari в крепости Суоменлинна. А на городском кладбище много позже возвели символическую могилу. Но есть одна памятная доска на доме, где он жил в Хельсинки, а другая на Лесном проспекте в Петербурге. На старой Выборгской стороне читатели хорошо помнят писателя Майю Лассила и его комедию «За спичками», наполненную сочным финским юмором.

Виртанен Ялмари (1890-1937)

Финский поэт, известный также под псевдонимом Юхо Йоутсен. Сын рабочего лесозавода в волости Падасъеки. 14-летним подростком приехал в Петербург, чтобы заработать на хлеб. Работал на Выборгской стороне в горячем цеху кузнецом, потом токарем на заводе «Атлас», потом на Финляндской железной дороге. Двенадцатичасовой рабочий день, полыхающие огни горнов, шипенье раскаленной стали в темной воде, штрафы и наказания – вот первые впечатления деревенского парня в городе. Эти образы стали темой ранних стихов Ялмари. Одновременно он стал писать в финскую рабочую газету Петербурга «Нуори Инкери». Характерны названия первых статей молодого рабочего парня: «Проклятые деньги», «Дайте хлеба!». Как и многие из его поколения, он с головой ушел в революцию. В 1910 г. был арестован за хранение литературы и выслан в Финляндию. Виртанен хорошо овладел русским языком, что открыло ему доступ к русской литературе. Ялмари учился и одновременно публиковал свои стихи. В 1916 г. он снова в Питере: участвует в уличных боях в Петрограде, затем в гражданской войне в Финляндии, где он был комиссаром в Раяеки. Волна революции уносит его добровольцем в Сибирь. Там ему пришлось и воевать с белыми, и строить первую коммуну в деревне. С 1921 г. Виртанен жил в Петрозаводске.

Его поэзия 20-х годов носит агитационный характер, но в то же время он писал и прекрасные лирические стихи. В лирике Виртанен обращается к традиционной финской народной форме – «реки-лаулу» (санной песне). Его первый сборник на финском языке вышел в Ленинграде в 1930 г. Затем, вышли еще 4 сборника на финском и 4 на русском языке. Стихи тех лет связаны с Карелией, которой он отдал последние годы жизни. В 1937 г. его расстреляли по ложному обвинению в шпионаже в пользу Финляндии.

ФОРМИРОВАНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ШКОЛЫ ФИНЛЯНДИИ

Культурно-экономическая ситуация Финляндии, которая сложилась после 1809 г., когда Финляндия стала частью Русской империи, имела два круга влияния. Оба они состояли из нескольких регионов. В первый входили местности, располагавшиеся ближе к Швеции, и процветающие города округа Уусимаа, ориентированные на Стокгольм. Во втором числились города Восточной Финляндии, находившиеся ближе к Петербургу. С экономической и социальной точки зрения общественное, а также частное искусство не могло существовать без поддержки столиц соседних стран – Стокгольма и Петербурга.

Вплоть до конца XVIII века сфера художественного творчества Финляндии ограничивалась написанием алтарных панно для церквей и немногочисленных портретных заказов аристократии. В начале XIX века характер работы станковых и монументальных живописцев стал приобретать различные черты. Требования к уровню образования все более возрастали в связи с изменениями, происходящими в сфере деятельности художников, и расширением тематики живописи.

Преподавание искусства было первоначально организовано в Университете Турку еще в 1707 г. До этого финские художники были вынуждены получать образование за рубежом, в основном в Стокгольме. После Большого пожара 1828 г. университет переехал из Турку в Хельсинки, но при этом художественная жизнь Турку не исчезла.

В 1830 г. там была основана Школа рисования при Объединении маляров, во главе которой стоял Карл Густав Седерстранд (1800-1862). Методы преподавания в данной школе были схожими с Королевской Академией художеств Швеции, что было вполне естественно, учитывая, что именно там обучался некое время и сам К.-Г. Седерстранд. Художник имел большое влияние на развитие национального художественного обучения Финляндии и в течение пятнадцати лет являлся единственным преподавателем Школы рисунка в Турку. Обучение все же имело несколько ограничений, поскольку оно было предназначено исключительно для учеников и подмастерьев маляров-ремесленников. Иными словами, школа функционировала в интересах своего рода «профсоюза» маляров.

В 1843 г. для более талантливых студентов был основан класс античного рисунка, и школа приобрела из Стокгольма и Петербурга первые гипсовые слепки. Они послужили первыми трехмерными моделями для студентов. Начальный класс при этом продолжал рисовать копии орнаментов и разных шаблонов.

Весной 1846 г. в школе стал преподавать профессор Роберт Вильгельм Экман (1808-1873), и учреждение стали называть «Школой античного рисунка». Со сменой руководства методы преподавания тоже изменились. Несмотря на то, что Р.-В. Экман получил художественное образование вместе с К.-Г. Седерстрандом в Стокгольме и имел весьма схожий подход к преподаванию, им все же были введены новшества, например, рисование обнаженной модели.

Уже с середины 30-х гг. XIX века в Великом княжестве Финляндском начали стремиться к созданию собственной художественной школы, и появилась идея организовать художественное общество на национальном уровне. В формировании данного общества на самой начальной стадии принимали участие официальные лица Университета и Сената Хельсинки. Художники также способствовали продвижению идей. Особенно инициативу проявили Юхан Эрик Линдх (1793-1865), Магнус вон Врихт (1805-1868) и Пер Адольф Крускопф (1805-1852), который возглавлял класс рисунка при Университете Хельсинки с 1830 по 1849 г. П.-А. Крускопф, финн по происхождению, родился в Петербурге и учился там рисунку в школе при немецкой лютеранской церкви (St Petri-Schule). Преподавателем был шведский художник Франц Фредрик Седмиградский (1783-1855), выходец из Королевской Академии художеств Стокгольма.

В 1846 г., после некоторых неудачных попыток, наконец окончательно утвердили устав, и Художественное общество Финляндии было официально основано в Хельсинки. Целью общества было создать базу для художественной жизни Финляндии. В стране еще не существовало музеев, регулярных выставок или общественной художественной критики. Для официального учреждения общества было необходимо согласие императора и сената. Для обеспечения благосклонности правительства покровителем Художественного общества предложили назначить годовалого сына Александра II, будущего императора Александра III. В честь его даты рождения ежегодным официальным днем Художественного общества стало десятое марта.

В 1851 г. от его имени обществу была предоставлена в дар художественная коллекция (28 экспонатов), приобретенная из коллекции барона Отто Вильхельма Клинковстрема (1778-1850) после его смерти. Эта коллекция положила основу первой публичной художественной коллекции Финляндии, которая позже нашла себе место в здании, названном в 1887 г. Музеем «Атенеум».

В 1849 г. было принято постановление о переходе школы рисования Турку в подчинение Художественному обществу. Все же лишь в 1852 г. произошло определяющее изменение, учебное учреждение стало доступно для всех, в том числе и для женщин. При этом уроки для юношей и девушек проходили в отдельных классах. После кончины К.-Г. Седерстранда в 1862 г. Р.-В. Экман продолжал преподавать один, так как финансовое состояние школы не позволяло нанять второго учителя.

Школа рисования в Турку продолжала постепенно развиваться. После ухода из жизни Р.-В. Экмана, начиная с 1874 г., школу все в большей мере поддерживало Художественное общество Финляндии. На эти средства преподавателями пригласили двух выдающихся живописцев того времени – Тхорстена Ваенерберга (1846-1917) и Александру Солтин (позже известна как Фростерус-Солтин, 1837-1916), которая вела уроки античного рисунка. В 1890-е гг. также преподавал Виктор Вестерхольм (1860-1919). Все эти художники обучались в свое время в Дюссельдорфской академии художеств.

В Университете Хельсинки также преподавали рисунок. Для только формировавшейся коллекции слепков в 1830-х гг. заказали из Парижа Геракла, Венеру Медичи и Аполлона Бельведерского. Становлению коллекции сильно способствовал тогда еще молодой помощник профессора Нилс Абрахам Гюлден (1795-1888), который вместе с другими молодыми людьми при университете собирал средства для приобретения скульптур. Профессор рисунка П.-А. Крускопф организовал выставку слепков в рисовальном зале университета, и 27 октября 1845 г. состоялась первая общественная художественная выставка Финляндии. В числе самых известных преподавателей при Университете Хельсинки были в свое время Магнус вон Врихт, Адольф вон Беккер (1831-1909) и Фредрик Ахлстед (1839-1901).

Общепризнанно считается, что Франция, и в частности Париж, в наибольшей мере оказали влияние на развитие финского искусства XIX века. До этого влияние косвенно оказывали Швеция и Германия, через художников-преподавателей, получивших образование в местных Академиях. Влияние России и Императорской Академии художеств в Петербурге остается малоизученным, так как ее воздействие очень трудно проследить из-за небольшого количества художников-учеников, которые учились в разное время на протяжении практически всего XIX века Финских живописцев, учившихся в Академии в Петербурге, насчитывается всего около десяти. Из них самые известные, искусство и семья которых в большой мере были связаны с Россией, – Хуго Бакманссон (1860-1953) и Ээро Ярнефельт (1863-1937).

Участие в выставках Академии художеств в Петербурге не было для этого времени (вторая половина XIX века) исключением. Многие финские художники видели в Петербурге потенциал для дополнительного заработка и посылали свои картины на выставки с надеждой привлечь обеспеченных заказчиков.

Императорская Академия художеств в Петербурге, безусловно, имело косвенное влияние на развитие молодых художников Финляндии. Вторая половина XIX века была временем перемен в русском и в финском искусстве. На смену стилей и актуальных направлений оказывали сильное воздействие центры искусства Европы и особенно Париж. Искусство Финляндии развивалось быстрыми темпами, и художники все чаще путешествовали.

Связи финских художников в Петербурге

Императорская «академия трех знатнейших художеств» – живописи, ваяния и зодчества – была основана в 1757 г. в эпоху Елизаветы. За два с половиной века своей деятельности академия воспитала много поколений мастеров изобразительного искусства: живописцев, скульпторов, архитекторов. Среди них великие художники, работы которых представлены в музеях Петербурга, Москвы и многих столиц Европы.

В течение многих лет Академия художеств была местом активного общения русского и финского искусства. Лучшие финские художники были удостоены звания «академиков изящных искусств». Среди них были В. Рунеберг, К.Г. Нюстрем. Но первым, конечно, должен быть назван, А. Эдельфельт.

Эдельфельт Альберт (1854-1905)

Крупнейший мастер исторической живописи, портрета, бытового жанра. Первый из финских художников, известный за рубежом. Эдельфельт долгое время жил и работал в Петербурге, общался с русскими художниками. В 1881 г. молодой финский художник представил свои работы на суд Петербургской академии художеств. Он имел большой успех: был избран в члены Санкт-Петербургской Академии художеств. В Царском селе была организована его персональная выставка. Автор получал заказы от царской семьи, которые принесли ему известность. Заслугой Эдельфельта стала организация ряда совместных выставок в России, благодаря чему российская публика познакомилась с творчеством многих финских художников.

Во время одного из своих приездов в Петербург Эдельфельт познакомился с молодыми деятелями нового русского искусства: Сергеем Дягилевым и Александром Бенуа. Они подружились. Близость финских и русских художников ознаменовалась совместной выставкой в 1898 г. В нарядном зале Академии Штиглица, украшенном оранжерейными растениями и цветами, были представлены работы многих, в том числе молодых малоизвестных художников: Серова, Репина, Врубеля – из российских; и М. Энкеля, Галлен-Каллела, Ярнефельта – с финской стороны. Выставка возбудила большой интерес к финской культуре и самой Финляндии среди русской публики. Оживились личные контакты. Впоследствии тесные дружеские отношения возникли у М. Горького, композитора А. Глазуиова, писателя А. Куприна с финскими коллегами: Я. Сибелиусом, А. Таллен-Каллелой, Э. Саариненом. Ответная выставка русских художников прошла в Хельсинки в 1893 г. Последняя дореволюционная выставка финской и русской живописи состоялась весной 1917 г. в салоне Надежды Добушиной на Марсовом поле. Участвовало около 40 финских художников.

Ярнефельт Ээро (1863-1937)

Крупный художник конца XIX – начала XX веков, наиболее последовательный реалист в финской живописи. Ээро Ярнефельт родился в Выборге, вскоре после переезда туда семьи Ярнефельтов из Петербурга. Ээро с детства проявил талант к живописи. После начального образования в художественной школе в Хельсинки, он поступил в Императорскую академию художеств в Санкт-Петербурге, где преподавал на должности профессора его родной дядя по матери Микаэль – Михаил Клодт, известный русский пейзажист. Здесь на Васильевском острове Ээро сблизился с молодыми русскими художниками, особенно с Ильей Репиным и Михаилом Коровиным. Их объединяли общие художественные вкусы. Вместе с художниками-передвижниками Ярнефельт участвовал в выставках. Их дружеские связи сохранялись потом в течение многих лет, когда Э. Ярнефельт жил в Финляндии.

В последующие годы Ээро Ярнефельт ездил по Европе, учился в Академии Жульена в Париже, работал в Германии. Реалистическое восприятие оставалось ведущей линией его творчества. Художник много раз высказывался о том, что только основанное на действительности искусство является подлинным. Он был признанным мастером портретной живописи. В портрете он находил благодарную возможность для художника понять и передать внутренний мир другого человека. В Хельсинкском музее «Атенеум» хранятся прекрасные портреты, созданные живописцем: «Матильда Вреде», «Й.Ф. Пальмен», «Я.Сибелиус». Наибольшую известность принесли Ярнефельту его жанровые полотна, отражающие жизнь и быт Финляндии: «Играющие дети» (1895), «Лодка из Саво» (1888), «Возвращение с ярмарки» (1903). Во многих его произведениях можно проследить влияние идей русской литературы.

Вокзальный ресторан Хельсинки украшает картина «Финский озерный пейзаж» (1911), созданная Ээро вместе с учениками. Последняя работа Ярнефельта – алтарная картина «Небесный вид» (1932) украшает алтарь Йоханнексенкиркко в районе Эйра города Хельсинки.

Нюстрем Карл Густав (1856-1917)

Внес большой вклад в архитектурный облик столицы Финляндии. Достаточно назвать роскошные здания Дома сословий, Государственного архива, украшающие окрестности Сенатской площади. Можно вспомнить бывшую таможню и пакгауз в Катаянокка, первый крытый рынок у Кауппатори.

Нюстрем работал и в Петербурге. По его проекту построено здание хирургической клиники Медицинского института на Петроградской стороне. Нюстрем был профессором Академии художеств, и был удостоен звания академика архитектуры.

Риссанен Юхо (1873-1950)

Этого художника называют одним из самых самобытных, сильных и глубоко национальных талантов в финской живописи. Он писал портреты, жанровые картины из народной жизни. После обучения в школе рисования в Хельсинки он был направлен на учебу в Петербургскую Академию художеств, где прошел курс под руководством И.Е. Репина в 1897-1898 гг. Учеба в Петербурге, общение с русскими художниками и вся атмосфера творческой жизни в бурлящем Петербурге, подняли творчество художника на новую высоту. После этого он много лет плодотворно работал в Финляндии и за рубежом.

Первая выставка Риссанена прошла с успехом в 1897 г. В дальнейшем он создал свои лучшие живописные произведения: «Слепой» (Sokea), «Гадалка» (Povari, 1899).

В своем раннем творчестве даже произведения больших размеров Риссанен писал почти исключительно акварельными красками, и его стиль, подобно Гогену основывался на применении четкой линии. Он писал большей частью портреты и многофигурные композиции из жизни народа, поскольку с малых лет соприкасался с рабочими и крестьянами. Риссанена всегда интересовала фресковая живопись, которая отражала его потребность создавать монументальные формы. Он оставил несколько прекрасных фресок в Хельсинки, Выборге, Куопио.

Шульман Карл Аллан (1863-1937)

Архитектор, человек ярких талантов и интересной судьбы. Карл Аллан получил архитектурное образование в Финляндии, еще в годы учебы проникнувшись новаторскими идеями молодых финских модернистов: Э.Сааринена, Г.Гизелиуса, А.Линдрена. Его привлекали идеи модерна. Не получив заказов на родине, молодой зодчий работает за границей: в Аргентине, Германии, Голландии, Швеции. По возвращении на родину, он получил возможность построить курорт Халлила на Карельском перешейке. Успех этой постройки привлек к нему внимание в Петербурге. В 1901 г. был объявлен конкурс на строительство дома напротив церкви иконы Владимирской божьей матери. В конкурсе участвовали 88 зодчих. В итоге владелец дома барон фон Бессер поручил строительство Шульману. Шестиэтажный дом в стиле модерн украсил площадь своим неповторимым колоритом. В начале XX века в этом доме размещалась приемная императорской канцелярии, а также «Дом трудолюбия для женщин».

Шульмана много лет работал губернским архитектором г. Выборга, где им создано 10 многоэтажных домов в стиле северного модерна. Кроме того, Шульман был видным деятелем Союза архитекторов Финляндии, выступал также как профессиональный музыкант-дирижер. Хоровые коллективы под его руководством выступали с успехом в Петербурге, Финляндии и за рубежом.

Грипенберг Одерт Себастьян (1850-1939)

Родился в Куркийоки. Сын богатых и знатных родителей Одерт учился в кадетской школе в Хамине, а затем в Санкт-Петербургской военно-инженерной академии. Там он получил военно-строительную подготовку, но уволился из армии в 1875 г. Он решил стать архитектором-профессионалом. В этот период в петербургской архитектуре возникали новые приемы застройки, расцветала эклектика – использование приемов прежних эпох: Ренессанса, готики, барокко.

В 1878 г. Грипенберг защитил диплом архитектора в Политехническом училище, после чего учился в Вене. В 1879-1887 гг. он работал архитектором в Хельсинки. Первые его работы, отражают тягу к ренессансу, и явное влияние его учителя Шестрема. В дальнейшем проявляется стремление к ярко выраженной сильной разбивке и членению объемов постройки. Это такие работы как здание Общества финских писателей, Первый бизнес центр, старое здание «Хельсингин Саномат», здание Сберегательного банка Турку.

В 1887 г. его назначили главным архитектором Управления общественного (гражданского) строительства, откуда в 1904 г. он перешел в сенат директором торгово-промышленной палаты. Грипенберг был главой правления Акционерного общества «Финский Театральный Дом» и исполнительным директором при создании здания Национального театра, а также был председателем совета директоров страхового общества «Похъйола». Грипенберг был первым председателем финского клуба архитекторов в 1892-1901 гг.

ПРОИЗВЕДЕНИЯ А. ЭДЕЛЬФЕЛЬТА ПО ЗАКАЗАМ АЛЕКСАНДРА III И МАРИИ ФЕДОРОВНЫ

Альберт Густав Аристидес (Аристид) Эдельфельт являлся ведущей фигурой в кругу художников Финляндии своего времени. Пик его творческой деятельности приходится на период между 1880-1900 гг., время, которое сегодня называют «золотым веком» в истории искусства Финляндии. Эдельфельт был первым финским художником, который стал широко известен за пределами своей родины и проводил много времени за рубежом.

Несмотря на то, что А. Эдельфельт познакомил Финляндию с пленэрной живописью, значимость его роли в развитии финского искусства не сводится только к введению новых живописных приемов. Надо обратить внимание и на то, что он имел большое влияние на решение культурно-политических вопросов на своей родине и способствовал развитию интереса к культуре Финляндии на международном уровне.

До того, как стать востребованным портретистом, А. Эдельфельт проявил талант в историческом жанре. Рассматривая раннее творчество художника, необходимо упомянуть картины «Королева Бланка» (1877) и «Герцог Карл совершает надругательство над останками Класа Флеминга» (1878), получившие восторженные отзывы критиков в парижском «Салоне». Эти картины, безусловно, вывели художника на международный уровень и привлекли внимание к нему российских ценителей искусства.

«Королева Бланка» была выставлена в «Салоне» в год создания, и ее репродукции появились во многих французских газетах. Картину купила Аврора Карамзина в 1877 г. за 2500 марок. Судя по финской валюте, можно предположить, что картина была приобретена на выставке финского Художественного общества, где она была выставлена в том году. Это первая картина художника, которая была показана в Петербурге. Она выставлялась в Петербургской академии художеств, а в 1878 г. была представлена в русском отделе на Всемирной выставке в Париже.

На той же выставке А. Эдельфельт познакомился с профессором Петербургской академии художеств Валерием Ивановичем Якоби (1834-1902). Российскому художнику была знакома другая картина А. Эдельфельта, выставленная в то время в «Салоне», – «Герцог Карл совершает надругательство над останками Класа Флеминга», и он предложил выставить ее в Петербурге после выставки в «Салоне». Таким образом полотно, за которое А. Эдельфельт получил государственную премию Финляндии в области портрета, попало на Международную художественную выставку 1879 г., устроенную в Петербурге. Обе картины, «Королева Бланка» и «Герцог Карл», также участвовали в 25-й Юбилейной выставке русского искусства в 1882 г. в Москве. Эти полотна ныне находятся в собраниях Музея Атенеум в Хельсинки.

Искусствовед Л.В. Суворова в одной из своих статьей пишет, что император присвоил А. Эдельфельту звание кавалера ордена Св. Анны III степени за то, что финский художник способствовал организации этой выставки в Москве.

Установленные в Париже контакты продолжали развиваться, и в мае 1878 г. А. Эдельфельта назначили почетным вольным общником Петербургской академии художеств. Звание академика он получил в 1881 г. за картину, «Похороны ребенка», которая годом ранее была удостоена медали третьей степени в парижском «Салоне». Картина, завершенная в 1879 г. в Хайкко, была первой работой художника, написанной преимущественно на пленэре. В 1881 г. картина выставлялась в Петербурге и была продана в Москву доктору Д.П. Боткину. В 1907 г. она была приобретена Фондом Х. Антелля и помещена в Музей Атенеум.

В 1881 г., после назначения членом Российской академии художеств, Альберт Эдельфельт получил возможность представить свои работы главе Академии – великому князю Владимиру. Когда А. Эдельфельт поехал осенью в Петербург для выполнения портретного заказа (Александрины Манзи), он взял с собой несколько своих новых произведений. В их числе – картину «Добрые друзья» (1881, ГЭ), которую князь очень полюбил и даже предложил ее купить. Но А. Эдельфельт не согласился, и тогда князь заказал у художника групповой портрет со своими сыновьями Борисом и Кириллом, а также портрет младшего сына Андрея.

Первый портрет, групповой, выставлялся в 1882 г. на выставке Общества русских художников в Петербурге и в том же году в Москве на 25-й Юбилейной выставке русских художников. Местонахождение картины сейчас невозможно установить, но есть возможность ознакомиться с некоторыми эскизами, которые находятся в Атенеуме. На одном из них Борис изображен сидящим на полу и рассматривающим книгу, а Кирилл – сидящим на кровати. В Атенеуме также находится подробный эскиз к портрету великого князя Андрея Владимировича, а сам портрет, который датируется 1881 г., – в частном собрании. Великий князь изображен в возрасте двух-трех лет, стоящим у низкого декоративного столика, на котором лежат кубики. Он одет в белое кружевное детское платье, перевязанное широкой ярко-красной лентой с бантами на плечах. Держа в правой руке кубик, он словно на момент отвлекся от игры.

Известно, что Эдельфельт всегда тщательно изучал свою модель, и в данном портрете ему особенно удалась трогательная поза ребенка. При сравнении готового портрета с эскизом видно, что в окончательном варианте черты модели более округлые, и довольно скромный столик превратился в богато декорированный стол восточного стиля. Задний план картины передан без деталей, и на этом темном фоне светлое личико и золотистые кудри портретируемого выделяются особенно ярко. Этот задуманный художником эффект угадывается уже в подготовительном наброске.

В декабре 1881 г. Альберт Эдельфельт был представлен супруге Александра III, императрице Марии Федоровне (принцесса Дагмар). Финский художник считал себя поклонником царицы. Он был глубоко восхищен императорской парой, когда та посетила Хельсинки в 1876 г. в связи с устроенной там первой Художественно-промышленной выставкой. Дагмар заказала у А. Эдельфельта групповой портрет ее двух детей: шестилетней Ксении и трехлетнего Михаила (1882). На период написания портретов художник был приглашен в Гатчинский дворец.

Помимо многочисленных картин, Эдельфельт оставил множество писем. Он вел активную переписку с матерью и близкими друзьями. Эти письма дают уникальную возможность глубже понять его произведения, узнать мысли самого художника, проследить историю создания картин.

А. Эдельфельт пишет своему другу, датскому художнику Пиетро Крохну 1 января 1882 г.: «Здесь во дворце очень своеобразная атмосфера по ночам. Парк и двор освещены электрическим светом, который заставляет сверкать снежные поля. Залы также освещены, и все это для того, чтобы не один нигилистический враг не смог и близко подойти… А сейчас несколько пояснительных слов о месте моего нахождения. Иначе то, что я сейчас нахожусь под одной крышей с монархом всей России, может тебе показаться странным. Царская семья не живет в Петербурге с тех пор, как убили Александра II, а живет здесь – в какой-то огромной фортификации. Здесь очень интересно находиться и видеть близко придворную жизнь».

Художник также писал о первом знакомстве с императорской семьей: «В итоге все же господин Хит привел меня к наследнику престола, и тот вежливо встал и протянул мне руку. Он совсем маленького роста, но выглядит необычно бойким и умным. Он, кстати, похож на царицу. Меня попросили пройти в маленькую боковую комнату, в которую должна была скоро прибыть царица. Она пришла и сразу обратилась ко мне по-датски. Она сказала, что хочет, чтобы я начал с портрета двух младших детей». После этого императрица вместе с художником рассматривала привезенные им картины и поинтересовалась, кто та маленькая девочка, которая изображена с собачкой. Когда А. Эдельфельт рассказал, что это его младшая сестра Берта, царица несколько удивилась и сказала: «Ах, какая у вас молоденькая и белокожая сестра!». Эдельфельт не смог отказать императрице, и картина была приобретена в императорскую коллекцию. В труде Бертеля Хинце, искусствоведа и автора самой обширной монографии об А. Эдельфельте, сообщается, что картина была куплена за 700 рублей и помещена в кабинет императора.

Для портрета императорских детей А. Эдельфельту разрешили самому выбрать подходящий интерьер. Он решил оформить комнату, служившую фонон для портрета, в китайском стиле, который был тогда в моде в Париже. Согласно сведениям Б. Хинце, портрет был написан в личном кабинете Марии Федоровны. У императорской семьи была обширная коллекция восточных предметов, которой А. Эдельфельт восхищался. На заднем плане портрета изображена ширма, искусно расписанная в восточном стиле.

Этапы создания картины можно проследить по наброскам, которые находятся в Музее Атенеум. В одном из рисунков композиция схожа с картиной «Добрые друзья». Диван, на котором изображена Ксения, такой же формы и представлен в том же ракурсе. Княгиня Ксения сидит в похожей позе, с перекрещенными ножками. Возможно, что на выбор композиции повлияло восхищение императрицы картиной с изображением сестры художника. В более подробном подготовительном рисунке Ксения изображена также с перекрещенными ногами, но фигура развернута анфас. Данный рисунок еще более интересен с обратной стороны, так как здесь нарисованы детской рукой три фигуры. Видно, что это семья, глава которой одет в военную форму. Судя по этому рисунку и по письмам художника, его отношение к портретируемым было теплым и полным понимания детской души.

В окончательном варианте портрета диван заменен большим креслом. Книга, лежащая на полу, указывает на детскую беззаботность. Таким же образом шляпа, брошенная на пол, на картине «Добрые друзья» свидетельствует о детской непосредственности. Помимо этого, предметы (книга и шляпа) говорят и о высоком статусе семей этих детей. На обеих картин изображена белая собака, но в портрете Михаила и Ксении она скорее играет роль защитника, а не только компаньона. Большие карие глаза Ксении с чуть тяжелыми бровями очень похожи на глаза императрицы Дагмар. Интересно заметить, насколько изображение Михаила похоже на портрет юного князя Андрея. Художник решил изобразить обоих в очень схожих костюмах. Известно, что в то время мальчиков, как и девочек, до шести лет одевали в платья.

По заказу Александра III А. Эдельфельтом были написаны и другие картины. Среди них – «Под березами» (1882). Картину поместили первоначально в Аничков дворец в Петербурге. По словам сестер художника, картина была отправлена в один из императорских дворцов в Польше. В 1884 г. была написана работа «Мальчики, играющие на берегу» (I версия – частное собрание, II версия – Атенеум, Хельсинки). Она выставлялась в Париже в мае 1885 г., и там ее купил граф Владимир Шереметев за 5000 франков для императрицы Марии Федоровны.

Данная картина – одна из самых широко известных работ художника. Написанная на пленэре, она полна света. Художник тщательно изучал игру света и бликов на воде. Картина выполнена широкими мазками. Этот прием был в то время модным среди художников в Париже. Мальчики с самодельными корабликами полностью погружены в свою игру. Они словно создают свой идеальный мир беззаботности и безмятежности, и только большие корабли и дымящиеся трубы порта на заднем плане напоминают зрителям о повседневном быте. Здесь словно сопоставлены будни взрослого и детского миров.

В список картин-заказов входило и полотно, ныне находящееся в Государственном Эрмитаже, под названием «В детской» (1885). Художник начал работать над картиной в январе 1883 г., продолжил в феврале 1884 г. и, наконец, закончил в июне- июле 1885 г. в Париже. В августе-октябре она была показана на выставке финского искусства в Хельсинки. Картина была заказана Александром III еще в 1881 г., а когда она демонстрировалась в Хельсинки, император наконец приобрел ее. Эскизы к картине находятся в Атенеуме.

На картине изображена комната в сумеречном освещении. На первом плане слева -обнаженный младенец, который ползет на четвереньках по полу. Сзади него няня в традиционном костюме и головном уборе, какие носили воспитательницы во Франции в XIX веке. Она, улыбаясь, наблюдает за ребенком. Вся ее поза свидетельствует о большой любви и нежности к нему. С правой стороны изображена женщина помоложе, в красивом голубом платье. Это явно мать младенца. Сидя на коленях на ковре с открытыми ладонями, она зовет ребенка к себе.

Искусствовед и писательница Анна Кортелайнен в одном из своих исследований упоминает письмо А. Эдельфельта, написанное в январе 1883 г., в котором художник кратко рассказывает о картине. В этом письме художник не предусматривает изображение няни в картине, хотя в окончательном варианте ее фигура играет более значительную роль в композиции, нежели фигура матери. Няня в белом переднике четко выделяется на темном фоне комнаты, а фигура матери изображена в полутени. По мнению Кортелайнен, у А. Эдельфельта мог быть и другой мотив изображения няни на картине. По воспоминаниям близкого друга художника Вилле Валлгрена (1855-1940), у А. Эдельфельта было двое детей от модели, которая позировала ему во время его работы во Франции. Поэтому А. Эдельфельту были хорошо известны те условия, в которых жили и воспитывались младенцы, рожденные вне брака. Новорожденных детей часто посылали за пределы города, где их растили и кормили няни, становясь (естественным образом) самими близкими людьми в жизни ребенка. Только в обеспеченных семьях была возможность нанять сиделку в свой дом.

Если большинство из вышеназванных работ хорошо известны и неоднократно воспроизводились в статьях, были рассмотрены многими исследователями творчества А. Эдельфельта, то картина «Под березами» менее известна. В списке картин, размещенным в монографии художника, она описывается следующим образом: «Вид на лес с березами. На первом плане сидит Анни, шестнадцатилетняя сестра художника, в белом платье и с книгой в руках. Она читает младшей сестре Берте, которая лежит на спине в траве. Сквозь стволы деревьев виднеется озеро Хайкко». Местонахождение этой картины сейчас нельзя определить. При этом есть возможность ознакомится с репродукцией копии картины, которая была заказана американским коллекционером.

В течение 1889-1890 гг. Альберт Эдельфелть писал много картин в порту Хельсинки, на берегах Хайкко и Порвоо, на якорной стоянке в Копенгагене. Эти картины также писались по заказу Александра III – покровителя Финского общества искусств. А. Эдельфельт обещал написать картину на тему города Хельсинки.

Художник предложил этюд под названием «Последние прощания», изображающий трех девушек, сидящих в лодке, с южным портом Хельсинки на заднем плане. Однако императорская чета не приобрела эту картину, а предпочла другие работы художника.

Осенью 1889 г. Александр III и Мария Федоровна побывали в Дании. А. Эдельфельт встретился с императором в Копенгагене и получил возможность показать ему свои работы по предыдущим заказам. Вместе с этими картинами были работы на тему Хельсинки. Оценив их, император заказал художнику картину для царского дворца в Хельсинки (нынешний дворец президента), на которой среди других кораблей должна быть видна царская яхта «Держава». «Якорная стоянка в Копенгагене III» была закончена в ноябре 1890 г. в Хельсинки и продана императору за 6000 марок. Императрица, в свою очередь, заказала изображение кормы корабля «Державы», на которой изображен флаг Дании «Даннеброген». А. Эдельфельт начал работу над картинами зимой этого же года в Париже и закончил их в Хельсинки в 1890 г. Картина, заказанная императором, до сих пор находится во дворце президента. что касается второй картины, от которой императрица отказалась («Якорная стоянка в Копенгагене I»), то ее купил у художника профессор Е.Р. Неовиус из Копенгагена. Предполагается, что позже картина попала в Соединенные Штаты Америки. Репродукция этой картины крайне редко публиковалась. На ней представлен пролив Холмена в серый дождливый день. На кормовой части палубы фрегата Шьелланд изображен в полный рост матрос в белой форме, держащий в руках канат. С правой стороны видна часть кормы другого судна с развевающимся на ветру флагом «Даннеброген». Между этими двумя кораблями изображен узкий дощатый мостик, который уходит в глубину картины. На заднем плане расплывчато обозначен контур города.

Императрица предпочла другую, более красочную версию картины «Якорная стоянка в Копенгагене II». Полотно находилось в Аничковом дворце в Петербурге. Позже картину купил в России судья А. Хакзелл. Она представляет собой вариацию первого полотна. Композиция остается практически неизмененной. На палубе изображены два матроса, один из которых почти повторяет позу юноши на первой картине: стоит, прислонившись к фалрепу левой рукой. На первом плане изображен второй матрос, который преклонил колено и скручивает канат. На его фуражке видна надпись «Шьелланд». На данной картине художник убрал изображение второго корабля с правой стороны. Цветовая гамма светлая и гармоничная. Светло-бежевая поверхность палубы перекликается с ванильным небом и золотистыми бликами воды. Задний план полотна окутан синеватой дымкой, и, судя по теням, которые отбрасывают на палубу фигуры матросов, корабля касаются последние лучи вечернего солнца.

Третья картина, «Якорная стоянка в Копенгагене III», достаточно сильно отличается от предыдущих полотен. Если во втором варианте картины преобладают бежевые оттенки, создающие безмятежную атмосферу, то данное полотно имеет более динамичную композицию. На палубе теперь изображены разговаривающие друг с другом матросы. На фуражке того, который ближе к зрителю, надпись с названием корабля. На носу судна красный флаг «Даннеброген». На картине доминируют разные оттенки синего цвета. Форма матросов, в отличие от ранее написанных полотен, темно-синяя. Композиция построена на резких диагональных, пересекающих друг друга, линиях в виде канатов, линиях носа корабля, фалрепа и, наконец, узкого моста, который проходит через весь холст. С правой стороны немного вдалеке изображена стоящая на якоре императорская яхта «Держава» с Андреевским флагом на носу. Первоначальные этюды к этим картинам были сделаны мастером на борту датского фрегата «Шьялланд» во время осенней бури. Однако в окончательном варианте светит яркое солнце, и ничто не говорит о действительном состоянии природы: о сильном ветре и холоде, при которых художнику пришлось работать.

После этих картин-заказов успех Альберта Эдельфельта при русском царском дворе был закреплен, и вскоре финский мастер снова оказался связан с Россией.

Следующий «русский период» творчества художника приходится на 1896-1898 гг., когда он принял заказ запечатлеть коронацию и написать официальный портрет Николая II.

Портрет молодой женщины в белом. 1881

Сидящие за пианино. 1884

Портрет молодой женщины в красном. 1881

Портрет жены художника Эллен Эдельфельт. 1896

За пианино. 1889

У двери. 1901

Портрет Софи Манзейн. 1880

Автопортрет. 1887-1890

Королева Бланка. 1877

Портрет оперной певицы Айно Акте. 1903

Портрет сестры художника — Берты. 1881

Портрет девушки. 1880

Король Карл IX и Эбба Стенбок у гроба Класа Флеминга. 1878

Покаяние Марии Магдалины. 1890

Женщины из Руоколахти. 1887

Финское художественное общество

Финское художественное общество (основано в 1846 г.) – предшественник Финской национальной галереи.

В финской музейной историографии преобладает точка зрения, что коллекция Общества создавалась по образцу европейских музеев, деловые контакты были исключительно с музеями в Мюнхене, Берлине, Дрездене, Лондоне и т.п. Таким образом создается и поддерживается впечатление, что Общество развивались в европейском русле, а российское влияние было незначительным. Однако формирование коллекции Финского художественного общества началось, когда Финляндия была частью Российской империи.

Созданием Художественного общества и его развитием на начальном этапе руководила царская бюрократия. Очевидно, что российское поощрение местной финской культуры и искусства предполагало его освобождение от шведского и в целом от западного влияния.

Российские императоры и коллекционеры оказывали поддержку финскому искусству. Политическая доктрина, сформулированная князем С.С. Уваровым, была направлена на объединение культурного разнообразия империи. Ее основные элементы включали аккультурацию региональной элиты и стремление внушить лояльность империи. Культурная политика была направлена на повышение престижа русской культуры, но не подразумевала массовой ассимиляции. Хотя финское общество в основном было настроено прозападно, имперские власти старались не применять силовые методы. Они поощряли развитие местных культур приграничных территорий.

В 1830-1850 гг. культурное сообщество Великого княжества Финляндского группировалась вокруг Императорского Александровского университета, объединяя различные научные и культурные организации. Само сообщество студентов и профессоров было небольшим, именно его члены и стали первыми основными участниками Финского художественного общества. Со стороны России важные посты в Обществе занимали представители высшей имперской бюрократии, близкие к императорам Николаю I и Александру II. Это были сторонники «мягкого уваровского» подхода: вице-президент Общества, камергер Отто Клинковстрем, министр, статс-секретарь Великого княжества Финляндского А.Г. Армфельт и другие.

Николай I определил основные цели Художественного общества: поощрение и распространение изобразительного искусства на благо художников и общества в целом. Основная деятельность Общества состояла в организации лотерей, вручении призов, помощи молодым художникам, организации выставок, приобретении художественных произведений для их национальных коллекций.

Императоры Николай I, Александр II, Александр III оказывали личную финансовую поддержку как Обществу, так и отдельным художникам. Причем Общество само решало, на какие нужды будут тратиться полученные деньги. Александр II, а затем и Александр III испытывали искренний личный интерес как к финскому местному искусству, так и к его развитию. Цесаревич Александр Николаевич приобрел в собственность коллекцию финского искусства, ранее принадлежавшую Отто Клинковстрему. К пятой годовщине Общества эта коллекция была передана ему в дар, что можно рассматривать как символическую основу коллекции самого Общества.

Русские императоры также помогали отдельным представителям финского искусства. Художник Магнус фон Райт – ключевая фигура и член Общества, активно способствовал развитию культурных связей между русским, точнее – петербургским искусством и финским. Братья Райт – Фердинанд, Магнус, Вильгельм – были художниками и орнитологами. Их художественное творчество вдохновлялось местными природными ландшафтами, огромными лесными просторами и голубыми озерами. Они особенно преуспели в точном изображении природы и птиц. Александр II искренне восхищался картинами Фердинанда фон Райта и приобрел несколько полотен.

Цесаревич Александр Николаевич познакомился с Магнусом фон Райтом в 1842 г., во время своего первого визита в Гельсингфорс. Во время визита Николая I с сыновьями в 1854 г. Магнус предложил императору купить для своего сына картину его брата Фердинанда «Вид Хаминалахти», объяснив, что «ни одно частное лицо не может купить такую дорогую картину». Картина была куплена императором и от имени цесаревича Александра передана в дар Художественному обществу. Магнус получил деньги и официальное письмо от Общества.

В 1850 г. цесаревич Александр предложил Магнусу, а через него и Финскому художественному обществу, ознакомиться с петербургскими частными художественными коллекциями. Фон Райт посетил частную художественную галерею Строгановых, посмотрел коллекции Ф.И. Прянишникова, Н.Б. Юсупова. Также он побывал в Эрмитаже и Петербургской академии художеств.

Как показывает дневник художника, Магнус фон Райт контактировал с ведущими коллекционерами России, включая императора Александра II, дружил с Отто Клинковстремом, Александром Армфельтом.

Покровительство трех поколений императорской семьи Романовых Финскому художественному обществу является неотъемлемой частью истории музейного дела Финляндии.

Представляем Вашему вниманию замечательную книгу заслуженного работника культуры республики Карелия Елены Григорьевны Сойни “ФИНЛЯНДИЯ В РУССКОМ ИСКУССТВЕ”, вышедшую в 2013 г.

В книге прослеживается формирование образа Финляндии в русской живописи конца ХIХ – начала ХХI века. На большом архивном материале с привлечением ранее неизвестных фактов исследуются творческие связи Альберта Эдельфельта и Ильи Репина, Акселя Галлен-Каллела и Николая Рериха, осмысляется роль финской культуры в судьбе Сергея Дягилева, его «Русских сезонов», повествуется о финских эпизодах в жизни Исаака Левитана, Анны Остроумовой-Лебедевой, Александра Бенуа, Аркадия Рылова, Роберта Фалька.

Автор представляет новый подход к изучению финляндского пейзажа в творчестве русских живописцев, рассказывает об источниках вдохновения, обнаруженных художниками в Финляндии. Изучается история оформления «Калевалы» советскими художниками.

Информация со страницы в ВК сообщества ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕСТВО ФИНЛЯНДСКОЕ: https://vk.com/club210067667

Финско-итальянские художественные связи

Несомненно, вхождение в состав России открывало для Финляндии новые стороны художественных контактов с Европой. Это касалось не только продолжения поездок художников в итальянские центры искусства, знакомства с музейными «антиками» Эрмитажа, крупнейшего очага культуры. Главным образом началось формирование собственных собраний произведений европейских мастеров от времени раннего Возрождения до конца XIX века, классического периода особенно, так как знание античности было фундаментом гуманитарного образования. Профессор классической филологии Университета Н.А. Гюлден (1805-1888) увлекся коллекционированием предметов античности. Начало увлечению положили найденные преимущественно в Италии скульптуры. Гимназисты и студенты, изучавшие латынь и греческий, приобщались к нравственному наследию античности, что проявлялось также и в искусстве. Искусство являлось составной частью образования.

Идеалы классического просвещения как нельзя лучше вписались в культуру Финляндии 1830-1840-х гг. Новый центр Гельсингфорса – огромный для своего времени и для возможностей города комплекс ампирных зданий – свидетельствовал о том, что Финляндия – «новая Греция» – бедная, суровая северная страна, народу которой присущая нравственность, глубокая вера и художественный вкус.
Под знаком классических идеалов была проведена первая в Финляндии публичная выставка изобразительного искусства. Уже в 1844 г. в Университет, имевший отделение рисунка, были доставлены копии античных статуй, а в октябре 1845 г. в Зале рисования Гельсингфорсского университета были выставлены приобретенные по инициативе Гюлдена три гипсовые скульптуры – группа Лаокоон, Аполлон Бельведерский и Версальская Диана. Помогал в организации выставки преподаватель рисунка П.А. Крускопф. Если в других северных странах художественные общества возникали как часть уже существующей жизни искусства, то в Финляндии Художественное общество, основанное в 1846 г., вынуждено было само создавать жизнь искусства, формировать зрителя, поддерживать таланты, собирать коллекции произведений, становившиеся основой будущих музеев.

Первые два полотна итальянской живописи для коллекции Финского художественного общества были куплены в 1849 г.; одна картина – «Бахус, поднимающий бокал вина» – принадлежала, как сначала предполагали, знаменитому итальянцу XVII века А. Каррачи. Работа была собственностью финского портретиста Й.-Э. Линда (1793-1865). При открытии публичной галереи Общества в собрании оказалось уже более пяти полотен итальянцев – из самой первой дарственной коллекции двадцати восьми картин сенатора и барона Отто Вильгельма Клинковстрема, приобретенной в 1851 г. от имени высокого покровителя Общества, годовалого сына престолонаследника великого князя Александра Александровича. В течение многих десятилетий императорский двор помогал Обществу, передавая в дар и денежные средства, и художественные произведения.

На протяжении века коллекция итальянской живописи росла, особенно важной стала группа работ живописцев раннего Возрождения, поступившей в течение 1870-1890-х гг. Это произведение 1590 г. представителя флорентийской школы Алессандро Аллори (1535-1607) «Женский портрет» (1590-1600, х., м., 91×73, Музей Синебрюхова, Хельсинки). А также две картины художников венецианской школы отца и сына Тьеполо: Джованни Баттиста Тьеполо (1696-1770) – «Похищение сабинянок» (1720-1722, х., м., 43,5×74) и Джованни Доменико Тьеполо (1727-1804) – «Вступление греков в Трою» (1770; оба Музей Синебрюхова, Хельсинки).

Среди собирателей XX века интерес к коллекционированию работ итальянских мастеров проявили Пауль Синебрюхов и Ялмар Линдер, хотя они и отдавали предпочтение североевропейской живописи, и меценат и нумизмат Х.Ф. Антель. Деятельностью фонда Антеля умело руководил историк искусства и литературы Элиель Аспелин. Из ряда поездок в Италию он привез весьма ценные произведения мастеров раннего Возрождения, вошедшие в собрание. А в 1920¬1930-е гг. Атенеум сделал несколько редкостных приобретений итальянской живописи, и Музей зарубежного искусства, названный именем основателя «Синебрюхов», став филиалом Атенеума, получил возможность расширить свою коллекцию.

В начале XIX века финны традиционно продолжали учиться в стокгольмской Королевской академии художеств, основанной в 1735 г. Большое значение имела поддержка местным финским обществом учебы за рубежом. Важную роль играла и церковная благотворительность. Епископ Турку К. А. Меннандер собрал большую художественную коллекцию, включая уникальную мраморную античную скульптуру.

В этом отношении интересна творческая судьба первого крупного финского скульптора Эрика Кайнберга (1771-1816). Учителем Кайнберга в шведской Академии стал неоклассик Й.-Т. Сергель (1740-1814). По финским меркам, скульптор, окончив Академию, «становится достаточно образован», но все же Кайнберг получает стипендию от общественных кругов Турку для продолжения занятий в Риме. Сергель не был удовлетворен римскими успехами ученика, однако дал ему рекомендацию для работы в Финляндии.

Александр Лауреус (1783-1823), значительный представитель финской жанровой живописи, по окончании учебы остался в Швеции, хотя и имел в 1802 г. поддержку горожан Турку при выборе профессии. Он быстро стал членом Королевской академии, а затем и придворным живописцем. В 1817 г. на полученную от Академии стипендию оказался сначала в Париже, а с 1820 – в Риме. Здесь объектом его творчества становятся народные типы, интерьеры старых римских подвалов: «Монах в развалинах, превращенных в винный погреб» (1823, х., м., 63×50,5 Атенеум, Хельсинки). Его творчество развивалось по новому для финского искусства романтическому пути. Три года Лауреус пробыл в Риме, но внезапная эпидемия унесла его жизнь.

Роберт Вильгельм Экман (1808-1873) также учился в Стокгольме, в 1824-1837 гг. Затем продолжал учиться в качестве стипендиата в Риме (1840-1844). Член шведской Академии художеств, придворный художник. Вернувшись в Финляндию, весь полученный опыт и профессиональное мастерство отдал развитию национальной культуры своей страны. В качестве преподавателя Рисовальной школы в Турку Экман существенно повлиял на воспитание нового поколения финских живописцев. Говорили, что Экман так же значим для финского изобразительного искусства, как Рунеберг для поэзии Финляндии.

В 40-е гг. XIX века началась работа по созданию благоприятных возможностей для развития отечественного искусства. С самого начала было ясно, что наиболее одаренных молодых людей следует отправлять на выучку за границу, дабы они стали действительными мастерами своего дела. До этого времени в страну приглашались талантливые иностранцы – архитектор Карл Людвиг Энгель (1778-1840), немец, выстроивший имперскую столицу, скульптор Карл Энеас Шестранд (1828-1906), швед, и многие другие. Они привносили важные импульсы в художественную жизнь Финляндии.

Долгое время К. Э. Шестранд, учившийся в Стокгольме и Копенгагене, приверженец датской неоклассической традиции, оставался единственным в стране ваятелем и преподавателем пластики. Все известные скульпторы второй половины века – его ученики и продолжатели.

Общественное мнение Финляндии пристально следило за работой своих первых «пенсионеров», о которых регулярно писалось на страницах прессы. После Вернера Холмберга (1830-1860), пейзажиста-дюссельдорфца, мастера мирового уровня, наиболее известным финским художником, который обучался за рубежом, был сын поэта Вальтер Рунеберг (1838-1920). Почти весь свой творческий потенциал скульптор сформировал в Италии. Его способности привлекли к себе внимание уже в ранние годы, и он был отправлен сначала на Карельский перешеек, где проводил летние месяцы барон П.К. Клодт, чьи скульптурные конные композиции были подарены королю Неаполя. В 1863 г. он получил грант для обучения – 500 рублей от Художественного общества. После учебы в Копенгагене долгое время жил и работал в Риме. Скульптор был избран академиком Санкт-Петербургской Академии Художеств в 1874 г. за работу «Спящий Амур». Он оставался неоклассиком на протяжении всей жизни. Главные темы его произведений античные, мифологические и библейские аллегории. Рунеберг активно вводит в финскую скульптуру мрамор, который лишь в редких случаях прежде использовался в надгробной пластике. Первая большая мраморная скульптура «Аполлон и Марсий» (1874, Атенеум, Хельсинки) была оплачена по лотерее и прислана на родину, как и образцы других работ. В Италии мастером было выполнено много заказов.

В 1880-е гг. скульптор работает в области монументального ваяния, создавая эскизы памятника своему отцу, национальному поэту Йохану Людвигу Рунебергу (1804-1877), а позже Александру II на Сенатской площади. Общественные монументы, с их идеей народного почитания выдающихся личностей, значительно обогатили искусство финской скульптуры. Рунеберга называли «финским Торвальдсеном». Датчанин более сорока лет жизни посвятил Италии. Интересными, в силу культурных ожиданий и описаний жизни Вечного города, имевших место в Финляндии, явились опубликованные письма Фредрики Рунеберг, матери художника, своему сыну. Они дают ясное представление о финансовых затруднениях в то время, когда практически отсутствовала поддержка меценатов, когда еще не сложился рынок произведений искусства. В. Рунебергу, жившему долгое время за границей, удалось лишь один раз при жизни его матери побывать в Финляндии. Только в 1890 г. скульптор вернулся на родину.

Современник Рунеберга Йоханнес Таканен (1849-1885), автор скульптуры Вяйнемейнена в Монрепо (1871, утрачен в 1930 г.), учился у Шестранда, затем шесть лет в Копенгагене. Далее учился в Риме, был женат на итальянке и жил в Италии. Сын торпаря, он любил работать в таком живом материале, как терракота. Его идеал женской красоты («Айно», 1876, 108 см, гипс; «Ребекка», 1877; «Андромеда», 1879-1882, 82 см, мрамор – все Атенеум, Хельсинки) лишен традиционной академической сухости и холодной условности. «Андромеду» мастер сам перевел в мрамор. Серьезное влияние на мастерство Й. Таканена оказал А. Канова, с особым свойством его творческого метода «изобретать античное». Огромный памятник царю Александру II, который открыли в Хельсинки на Сенатской площади в 1894 г., являлся совместным творением двух «римских» скульпторов: Рунеберг создал аллегории (Закон, Свет, Мир и Труд), а фигуру самого императора изваяли по эскизу Таканена. Во время этой работы Й. Таканен скончался в Риме и был похоронен в Вечном городе. Скульптор был популярен в России, особенно в Выборге; его поддерживал известный мастер фортификации Э.И. Тотлебен.

Приобретая работы художников для своих публичных залов и помещений, государство стало оказывать поддержку искусству. К. Э. Шестранду и Ф. фон Вригту, а также Гиацинте, итальянской вдове скульптора Й. Таканена, и ее детям была предоставлена государственная пенсия. В 1863 г. учредили систему ежегодных государственных премий и стипендий для зарубежных командировок. Обучение живописи и проявление интереса к изучению искусства стало всеобщим явлением во второй половине XIX века.

По традиции ученик Шестранда скульптор Р. Стигел (1852-1907) с 1872 г. в течение четырех лет посещает Академию Св. Луки в Риме. Приехав в Венецию, а затем в Рим в начале 1876 г., А. Эдельфельт (1854-1905) встречается с живущими здесь скульпторами Рунебергом, Таканеном и Стигелом, и только в июле возвращается в Хельсинки. Художник неоднократно бывал в Италии – Милане, Вероне, Флоренции, Фьезоле.

Непритязательная поначалу живопись Финляндии достигла в 1870-1880-х гг. вполне европейского уровня. На удивление быстро Финляндия превратилась из провинции, в которой работали немногие и, как правило, иностранные художники, в страну, с которой можно соперничать в области живописи и скульптуры. Это было результатом долговременной культурной политики государства. Поддержка художников – как частными лицами, так и государством – превратилась в дело чести всего общества, а с 1890-х гг. возникли условия и для более активной деятельности со стороны меценатов, которая стала важнейшим фактором «золотого века» финского искусства и культуры.

В 1890-х гг. увеличение интереса к монументальному искусству вызвало многочисленные поездки художников к памятникам раннего итальянского Возрождения. Прежде всего, это живописцы – А. Галлен-Каллела, П. Халонен, Ю. Риссанен, Х. Симберг. В Италии работают А. Гебхард и Э. Ярнефельт. Повстречав в Париже П. Халонена и его друга В. Бломстедта, Ю. Ахо советует им незамедлительно отправиться к колыбели европейского искусства – во Флоренцию. Воскрешая героев древней Калевалы, Аксели Галлен-Каллела (1865-1931) создал особую орнаментально-эпическую форму, придавая большое значение декоративным свойствам цвета, рисунку и пластике. Плоскостной характер темперной живописи приблизил художника также и к задаче создания огромного размера композиций, напоминающих итальянские фрески – «Куллерво в походе» (1901) для стены Музыкального дома студентов (1870, арх. Х. Дальстрем) в Хельсинки. Галлен-Каллелу поразила Флоренция, где он изучал технику ваяния, а также Помпеи, где он постигал язык древних фресок, их композиционные особенности. Наиболее значительным этапом в творчестве художника стал комплекс работ, выполненный для финского павильона на Парижской Всемирной выставке 1900 г. Это серия фресок в монументально-декоративном стиле на калевальские темы («Ильмаринен пашет», «Защита Сампо», «Ковка Сампо» и др.). Композиции умело вписаны в сложные плоскости парусов купола Национального музея в Хельсинки. В период с 1901 по 1903 художник работает в Пори (здесь родился Галлен-Каллела), выполняя заказ промышленника Юселиуса. Вместе с П. Халоненом он расписывает капеллу памяти дочери Юселиуса Сигрид в одном из предместий города. Здесь восемь фресок, по числу граней архитектурного сооружения. Их содержание различно – от «Утра жизни» до мрачной «Страны смерти». В одной из композиций автор изображает себя в рабочем фартуке, с инструментом в руке. На фреске «Весна» (1903, 77×145, темпера) в ее правом углу предстают маленькие дети художника – Кирсти и Йорма, а в левой части работы загадочная молодая женщина, погруженная в мысли, в руках которой первый цветок – лесной анемон: здесь художник изобразил свою родственницу Анну Слер. Автопортрет Галлен-Каллелы 1917 года хранится в одной из самых представительных картинных галерей Италии – Галерее Уффици во Флоренции, где собрана редкая подборка автопортретов европейских художников.

Поездки в Италию стала закономерным звеном в осуществлении творческих целей Пекки Халонена (1865-1933). Внутренняя экспрессия и лаконизм ранней итальянской живописи во многом соответствовали устремлениям художника. С декабря 1896 г. он с женой Майей живет во Флоренции, посещает Сиену, Перуджу, Рим. Его восхищают фрески Джотто – их монументальность, выразительность, композиционная ясность. Он интересуется материалами живописи, овладевает приемами темперной техники, пишет этюды Везувия и Флоренции. Но спустя несколько месяцев торопится в Финляндию. Ему не хватает вьюг и моросящих дождей родной северной весны: «Во мне инстинкт лапландской лайки», – признается Халонен в письме домой весной 1897 г. Второй раз Пекка Халонен едет в Италию в 1904 г. Теперь он сконцентрировал внимание на музейных сокровищах, представляя всю Италию как один огромный музей. Халонен писал: «Мазаччо и Джотто остаются для меня величайшими… И это наполняет желанием сделать что-то серьезное самому, уже на своей земле». Вершиной монументального творчества художника стала картина «Возвращение с работы» (1907, 165×175, х. м., Музей в Похьянмаа, Вааса) – одно из ценнейших живописных произведений по своей законченности, гармонии и простоте.

Альбом репродукций Юхо Риссанена (1873-1950), начатый во время учебы в Петербурге, значительно пополнился после путешествий в Италию 1900-1901 и 1903 гг. Хотя знакомство со старыми мастерами было важной составляющей путешествий, во Флоренции начинаются занятия под руководством Ф. Сими, итальянского приятеля А. Эдельфельта. Сими обучает Ю. Риссанена новой акварельной технике. Подобно многим финским художникам, при встрече с искусством раннего Возрождения он изучает и технику фрески. А когда по рекомендации А. Эдельфельта Хуго Симберг (1873-1917) получил задание оформить росписями интерьер новой церкви л. Сонка в Тампере, художник, предваряя работы, выехал в Венецию и Падую с целью изучения настенной живописи. Монументальную роспись, выполненную им в 1904-1906 гг. в церкви Св. Иоанна, считают наиболее самобытной церковной живописью в Финляндии. Художник представил на парусах и куполе здания изображение краснокрылой Змеи Рая, держащей в пасти яблоко. Технику фрески Х. Симберг впервые опробовал в своем имении Ниеменлаутта под Выборгом, на стенах сарая.

Фредрик Сигнеус, ректор университета и поэт, являлся влиятельной фигурой в интеллектуальной и культурной жизни Финляндии. Именно Сигнеус в 1860 г. представил на рассмотрение Художественного объединения план по его преобразованию в Академию художеств. Предложение было поддержано, но необходимой экономической поддержки для этого проекта тогда изыскать не смогли. В 1887 г. благодаря общим усилиям величественный Атенеум (от «Athene» – покровительница институтов науки и искусства, проект арх. К.Т. Хейера) был освящен как Художественная школа и музей. Всего за несколько десятилетий Финляндия, страна, в которой, по словам З. Топелиуса, имелось «больше того, чего нет», опираясь на ценности классики, из периферийной провинции стала одной из наиболее активных и многообещающих стран в процессе развития европейской культуры.

Илья Репин и "Знаменитости Финляндии"

“После горячего уже подали торт и кофе, и тут гостей отеля «Сеурахуоне» почтил, наконец, своим появлением генерал Карл Маннергейм. Он сразу приметил знакомые лица — например, своего адъютанта Аксели Галлен-Каллела (Akseli Gallen-Kallela, также — известный финский художник). Неподалеку от отеля виднелось все еще недостроенное здание железнодорожного вокзала. Его архитектором был Элиель Сааринен (Eliel Saarinen). Полтора года назад Маннергейм присутствовал на торжественной церемонии начала строительства этого вокзала. Городской оркестр под управлением Роберта Каянуса (Robert Kajanus) исполнял тогда симфонию Яна Сибелиуса (Jean Sibelius) «Финляндия». Теперь Маннергейм, Сааринен, Каянус, Сибелиус и десятки других представителей финской элиты собрались в центре Хельсинки — ради встречи с русским художником”.

Илья Репин (1844-1930) был известен как художник-реалист и автор великолепных портретов. В начале XX века русский художник поселился в Куоккале (сейчас — Репино). После того, как Финляндия обрела независимость, он решил не покидать любимые «Пенаты».

В конце XIX века Илья Репин познакомился с Альбертом Эдельфельтом и его картинами. Работы финских художников восхищали его. Весной 1920 г. Репин подарил музею «Атенеум» коллекцию русской живописи, в которой были и его собственные работы. В сентябре того же года деятели культуры решили поблагодарить Репина и устроили в его честь торжественный ужин.

Представлявшие Общество художников Финляндии Вииви Вальгрен (Viivi Vallgren), Эльза Зиллиакус (Elsa Zilliacus) и Ханна Реннберг (Hanna Rönnberg) раздали присутствовавшим гвоздики, многие вставили цветок в петлицу. Почтенному гостю вручили букет роз. Эйно Лейно (Eino Leino) прочел стихотворение, написанное в честь Репина. Поэт сравнил создателя «Бурлаков на Волге» с известной рекой: «Репин, мы любим тебя, Как Россия — Волгу!»

Различия во взглядах не портили веселый вечер. В свое время Илья Репин отнесся к творчеству Аксели Галлен-Каллела негативно. Будучи приверженцем реализма, он назвал манеру Галлен-Каллела, финского кумира, испытавшего влияние символизма «Мира искусства», «чудовищной». Такой вывод Репин сделал на основании одной работы Галлен-Каллела, увиденной в Москве. Позже он изменил свое отношение к финскому художнику и раскаивался в своих обидных словах. Во время визита в Хельсинки Репин быстро набросал портрет Галлен-Каллела. В нем Илья Репин увидел тот же жизнерадостный типаж, что и у удалых казаков на его картинах. Этот портрет тоже был подарен «Атенеуму».

«Вот так мы пировали в Гельсингфорсе», — писал Илья Репин в письме, в котором он назвал вечер в отеле «Сеурахуоне» живой картиной. То торжество и правда стоило запечатлеть — получился бы групповой портрет представителей финской культуры, которая тогда была в самом расцвете.

На обратном пути на Карельский перешеек Репин начал размышлять о работе, и решил, что она заслуживает лучших материалов. Он заказал холст в Стокгольме, а краски — в Дюссельдорфе. Репин тщательно прорисовал черты лица не всем героям картины. С помощью фотографий из номеров старых газет удалось установить личности менее известных людей на картине. Человеком, которого поначалу приняли за художника Ээро Ярнефельта (Eero Järnefelt), оказался его коллега Альберт Гебхард (Albert Gebhard).

У «Атенеума» и Репина — долгая общая история. Выставки Репина проводятся в музее с 1920-х гг. Выставку 1980 г., длившуюся пять недель, посетили более 70 тысяч человек.

Работа «Знаменитости Финляндии» впервые выставлялась в Хельсинки в ноябре 1922 г. в галерее «Херхаммер». Редакция Suomen Kuvalehti сфотографировала картину: тогда ее композиция сильно отличалась от версии, оказавшейся на стене «Атенеума» в 1927 г.

В работе 1922 г. Карл Маннергейм находится на заднем плане, на переднем плане — художник Пекка Халонен (Pekka Halonen). В старой версии мы смотрим на торжество глазами художника. Он в центре внимания, но на картине его нет. В измененной версии произведения Репин изобразил себя склонившимся к Маннергейму. Может быть, генерал переводит ему стихотворение, которое декламирует Эйно Лейно? Илья Репин изобразил на стене зала портрет президента Каарло Стольберга (Kaarlo Ståhlberg, первый президент страны), чтобы напомнить о руководстве Финляндии того времени. На самом деле в отеле такого портрета не было.

Репин дорабатывал картину около семи лет, что сказалось на репутации «Знаменитостей Финляндии». Художник отнесся к этому с самоиронией: мол, хранители коллекций «Атенеума» отказывались брать незаконченное произведение.

Репин был перфекционистом, но в этот раз ему пришлось поступиться принципами. Привыкший к запечатлению моделей с натуры художник приглашал известных финских деятелей к себе в Куоккалу, но многие просто прислали свои фотографии.

Илья Репин так и не согласился уехать из Финляндии, хотя представители СССР предлагали ему почетное звание народного художника и проводили в начале 1920-х гг. в Москве и Петербурге большие выставки его работ. Когда Репина спрашивали, скучает ли он по России, он отвечал, что России больше нет.

Вместе со своей гражданской женой Натальей Нордман художник построил в Куоккале свое собственное маленькое государство. В начале 1900-х гг. супруги жили в своей усадьбе яркой и в то же время упорядоченной жизнью — со строгим вегетарианским рационом и танцами под граммофон.

По средам в «Пенатах» был день открытых дверей, Илья Репин и Наталья Нордман принимали гостей. В остальные дни Репин занимался живописью, а Нордман — писательством. Пара организовала собственный летний театр «Прометей» — для постановки пьес Нордман. Идейным вдохновителем пары был писатель-философ Лев Толстой, друг Ильи Репина, портреты которого он неоднократно писал.

Наталья Нордман скончалась от туберкулеза в 1914 г. Позже дочь Репина Вера и сын Юрий переехали в Куоккалу, чтобы заботиться о пожилом отце.

Художник завещал «Знаменитостей Финляндии» правительству Финляндии на том условии, что художника похоронят на холме в его усадьбе. Произведение стало государственной собственностью. Вера и Юрий Репины жили в усадьбе вплоть до самой войны. Куоккала стала российской территорией и была переименована в Репино — в честь своего знаменитого жителя.

Салтыков-Щедрин о Финляндии

В 1886 г. великий русский писатель М.Е. Салтыков-Щедрин провел лето в Финляндии, в деревне Кирстиняля (ныне Тарасовское).

Итак, я провел лето в Финляндии. Финляндия – это та самая страна, где, по свидетельству Пушкина, жила злая волшебница Наина и добрый волшебник Финн. Финн долго боролся с Наиной, но потом махнул рукой и уехал в Швейцарию доить симментальских коров. Наина осталась одна, и сколько она делает всяких пакостей своему отечеству – этого ни в сказке сказать, ни пером описать. Наводит тучи, из которых, в продолжение целых месяцев, льют дожди; наполняет страну ветрами, наворачивает камни на камни, зарывает деревни на восемь месяцев в снега и, наконец, в последнее время выслала сюда тьму-тьмущую русских пионеров.

Здешние русские пионеры – люди интеллигенции по преимуществу. Провозят из Петербурга чай, сахар, апельсины, табак и, миновавши териокскую таможню, крестятся и поверяют друг другу:

– Вы что провезли?
– Папиросы для мужа.
– А я – целую голову сахару… Угадайте – где она у меня была?

Шепот.

– Ах, проказница!

Я не имею сведений, как идет дело в глубине Финляндии, проникли ли и туда обрусители, но, начиная от Териок и Выборга, верст на двадцать по побережью Финского залива, нет того ничтожного озера, кругом которого не засели бы русские землевладельцы. И все из всех сил стараются. Деньги бросают пригоршнями, несут явные и значительные убытки, и в конце концов все-таки только и слышишь, что то один, то другой мечтают о продаже своих дач. Правда, что на место убывающих являются новые заселенцы; но выйдет ли когда-нибудь из этого толк – трудно сказать. Уходит масса денег – вот все, что до сих пор ясно. И все – благодаря пущенным слухам о необыкновенной живительности здешнего воздуха, – репутация, далеко не на всех оправдывающаяся.

Мне кажется, что если бы лет сто тому назад (тогда и “разговаривать” было легче) пустили сюда русских старообрядцев и дали им полную свободу относительно богослужения, русское дело, вообще на всех окраинах, шло бы толковее. Старообрядцы – это цвет русского простолюдья. Они трудолюбивы, предприимчивы, трезвы, живут союзно и, что всего важнее, имеют замечательную способность к пропаганде. В настоящее время они имели бы здесь массу прозелитов, как имеют их среди зырян, пермяков и прочих инородцев отдаленного севера. Укрываясь от преследований в глубь лесов, несмотря на “выгонки”, они сумели покорить сердца полудиких людей и сделать их почти солидарными с собою…

Но, вместо того чтобы воспользоваться их колонизаторскими способностями, их били кнутом, рвали ноздри, урезывали языки и вызвали (так сказать, создали) ужасный обряд самосожжения.

За это, даже на том недалеком финском побережье, где я живу, о русском языке между финнами и слыхом не слыхать. А новейшие русские колонизаторы выучили их только трем словам: “риби” (грибы), “ривенник” (гривенник) и “двуривенник”. Тем не менее, в селе Новая-Кирка есть финны из толстосумов (торговцы), которые говорят по-русски довольно внятно.

Финны живут разрозненно и селятся починками в два-три дома. Есть, однако, большое село – Новая-Кирка, которое, впрочем, составляет тоже груду починков. Народ трудолюбив и любит страстно свою землю. Работает неутомимо, хотя частые непогоды мешают земледельческому труду. Землю удобряют исправно и держат достаточно скота, в особенности овец и свиней. Но коровы здешние малорослы, потому что в Финляндию, по какому-то недоразумению, безусловно запрещено ввозить скот из других стран, а следовательно, и совершенствовать местную породу трудно. Нынешний год все уродилось прекрасно, но с полей убрать было нелегко: целый месяц лили дожди. Мастеровых кругом совсем нет, кроме одного пекаря, который продает вразнос выборгские крендели. Отхожих промыслов тоже нет, а стало быть, нет и бывалых людей. Финн замуровался в своей деревне, зарылся в снегах на две трети года и не двигается ни направо, ни налево. Есть, впрочем, в нашем соседстве два-три хозяина, которые скупают бруснику и ездят в сентябре в Петербург продавать ее.

О честности финской составилась провербиальная репутация, но нынче и в ней стали сомневаться. По крайней мере, русских пионеров они обманывают охотно, а нередко даже и поворовывают. В петербургских процессах о воровствах слишком часто стали попадать финские имена – стало быть, способность есть. Защитники Финляндии (из русских же) удостоверяют, что финнов научили воровать проникшие сюда вместе с пионерами русские рабочие – но ведь клеветать на невинных легко!

Есть у финнов и способность к пьянству, хотя вина здесь совсем нет, за редким исключением корчемства, строго преследуемого. Но, дорвавшись до Петербурга, финн напивается до самозабвения, теряет деньги, лошадь, сбрую и возвращается домой гол как сокол.

Талантливы ли финны – сказать не умею. Кажется, скорее, что нет, потому что у громадного большинства их вы видите в золотушных глазах только недоумение. Да и о выдающихся людях не слыхать. Если бы что-нибудь было в запасе, все-таки кто-нибудь да создал бы себе известность.

О финских песнях знаю мало. Мальчики-пастухи что-то поют, но тоскливое и всё на один и тот же мотив. Может быть, это такие же песни, как у их соплеменников, вотяков, которые, увидев забор, поют (вотяки, по крайней мере, русским языком щеголяют): “Ах, забёр!”, увидав корову – поют: “Ах корова!” Впрочем, одну финскую песнь мне перевели. Вот она:

Давидовой корове бог послал теленка,
Ах, теленка!
А на другой год она принесла другого теленка,
Ах, другого!
А на третий год принесла третьего теленка,
Ах, третьего!
Когда принесла трех телят, то пастор узнал об этом,
Ах, узнал!
И сказал Давиду: ты, Давид, забыл своего пастора,
Ах, забыл!
И за это увел к себе самого большого теленка,
Ах, самого большого!
А Давид остался только с двумя телятами,
Ах, с двумя!

Я, впрочем, не ручаюсь за верность перевода. Может быть, даже самый текст вымышлен, но, во всяком случае, он близок к “перлу создания” и характеризует роль, которую играют здесь пасторы.

О науке финской я ничего не знаю; ей отгорожено место в Гельсингфорсе, а что она там делает – неизвестно.

Исправников и становых здесь днем с огнем не сыщешь. Но паспорты у русских дачников с некоторого времени начали требовать.

М. Е. Салтыков-Щедрин. Собр. соч. в 10-ти тт. Т. 9, с. 66-70.

Ютейни Яакко

Родился 14 июля 1781 г. в многодетной крестьянской семье в деревне Рахкойла недалеко от Хаттула. Двенадцати лет поступил в тривиальную школу в Тавастгусе (Хямеенлинне); тогда же был записан как Якоб Юден (швед. Jacob Judén). В 1800 г. предпринял попытку поступить в Кафедральную школу в Або, где надеялся получить право на священство. Затем поступил в Абоскую академию. Сначала он изучал богословие, а затем занялся гуманитарными науками.

В Академии Ютейни знакомится с Х.Г. Портаном и Ф.М. Франценом. Одновременно он, работая домашним учителем, встречается со многими приверженцами феннофильских взглядов, и проникается их идеями. В 1810 г. Яакко Ютейни ушел из Академии. В получении диплома ему было отказано по политическим мотивам. В том же году он опубликовал свой первый сборник стихов.

В 1813 г. поэт переезжает в Выборг, где получает должность секретаря городского магистрата. Спустя год Андрес Седерваллер основал в городе издательство, в котором Ютейни издал множество собственных сочинений — стихов, прозы, пьес, собранных пословиц и поговорок, а также научных работ. В своих произведениях, в частности, в пьесе «Семейство» (1817) и стихах, Ютейни критиковал современное ему финское общество и церковь, выражал сочувствие финским крестьянам, угнетаемым шведским дворянством. В отместку за его сатирическую антиклерикальную пьесу «Шутка про нечистые силы» капеллан прихода Виролахти Ф.Й. Альквист в 1818 г. сочинил про Ютейни оскорбительный пасквиль, настолько задевший поэта, что тот одно некоторое время хотел оставить всякое литературное творчество.

Помимо прочего, Яакко Ютейни выступал за укрепление положения финского языка, поскольку, как и все фенноманы, был убежден, что престиж языка необходим для развития национального самосознания его носителей. В 1820 г. он писал: «Язык — это железный обруч, который сплачивает весь народ».

В 1826 г. поэт женился на своей экономке Катарине М. Бланк и приобрел для молодой семьи каменный дом на Крепостной улице. В следующем году у супругов родился сын Йоэль Якоб, позднее издавший собрание сочинений отца в девяти томах.

1827 г. стал тяжелым для Ютейни. Духовный капитул не дал разрешение на издание одного из его произведений, «Мыслей на разные темы», поскольку книга содержала представления о церкви, противоречившие евангелистскому учению. Затем анонимный доносчик сообщил об этом в Петербург начальнику тайной полиции графу А. Бенкендорфу, который в свою очередь написал генерал-губернатору Финляндии А. Закревскому. Был издан приказ изъять все экземпляры и начать судебное разбирательство. Суд приговорил Ютейни к штрафу в 300 рублей, а весь тираж постановил уничтожить. Абоский надворный суд, в который поэт подал апелляцию, освободил его от уплаты штрафа, однако оставил в силе решение об уничтожении издания, и в начале 1829 г. на площади перед Абоским замком было сожжено 163 непереплетных и 27 переплетных экземпляров. После этого Ютейни больше не издавал книг, а публиковал свои статьи и стихи в газетах и журналах — прежде всего в «Вестнике» (фин. Sanansaattaja), основанном в 1833 г.

В 1840 г. Яакко Ютейни удостоен звания Почетного доктора Абоской академии, правда, в основном за свои работы на шведском языке. В том же году он уходит в отставку с поста секретаря Выборгского городского магистрата и некоторое время работает цензором выборгской типографии, в которой когда-то издавал собственные книги.

На следующий год Ютейни принял участие в организации Выборгской библиотеки, открытой 12 марта. Он подписал Правила библиотеки (председателем Общества поддержки был избран Карл Густав Маннергейм). 1841 г. также ознаменован трагедией в личной жизни Яакко: умирает его жена Катарина Бланк.

В 1845 г. Ютейни стал одним из 15 жителей города, подписавших акт об утверждении Выборгского Общества Финской литературы. Его провозгласили первым президентом общества, однако спустя четыре года он отказался от этой должности, оставшись активным его членом.

Яакко Ютейни ушел из жизни в 1855 г. и был похоронен на Ристимякском кладбище в Выборге. На его надгробии была выведена надпись: «Tässä lepää maallisen viisauden tohtori Jaakko Juteini» («Здесь покоится доктор мудрости земной Яакко Ютейни»).

Рунеберг Фредрика

Фредрика Рунеберг была дочерью Карла Фредрика Тенгстрема, секретаря Сената Финляндии и племянника архиепископа Якоба Тенгстрема, и Анны Маргариты Бергбом. У Фредрики было три сестры и четыре брата. Она научилась читать в возрасте 5 лет, ходила в начальную школу до 7 лет и затем в пансион им. Сальмберг для девочек в Турку (Або), где выучила немецкий, французский и английский. В течение нескольких лет ее брат Карл обучал ее на дому грамматике немецкого языка, также они изучали Библию.

В 17 лет Фредрика уже написала целый ряд стихотворений, театральную пьесу и начала писать роман. В юности она даже перевела на шведский язык «Поэмы Оссиана» Дж. Макферсона. Фредрика также обладала художественным талантом и в годы учебы в университете имела дополнительный заработок от продажи своих картин.

В 1828 г. они с матерью были вынуждены уехать из Або, так как их дом сгорел во время страшного пожара 1827 г., поразившего всю центральную часть города. Они поселились в доме родственника архиепископа Тенгстрема, в местечке Паргас, где Фредрика и познакомилась с Й.Л. Рунебергом. В возрасте 23 лет, в 1831 г., Фредрика Тенгстрем вышла замуж за Й.Л. Рунеберга.

17 мая 1897 г. супруги переехали в Порвоо (Борго) после того, как Рунеберг получил предложение стать ректором и преподавателем лицея в этом городе. Фредрика Рунеберг дала жизнь восьмерым детям, из которых до зрелого возраста дожили только шесть. Смерть первенца, Анны Каролины (1832-1833), повлекла за собой тяжелую болезнь Фредрики. Из детей можно выделить троих самых выдающихся: Иоганн стал врачом и политиком, Якоб возглавлял в Санкт-Петербурге инженерное бюро «Вега» по ул. Бассейной, 9, а Вальтер стал скульптором и автором памятника своему отцу, установленного в 1885 г. в Хельсинки.

Фредрика Рунеберг считается первой в Финляндии женщиной-журналисткой и первой женщиной-писательницей, которая критически проанализировала положение женщин в доме и обществе. С 1833 по 1836 гг. она участвовала в редакционной работе хельсинкской газеты Морронбладет (шв. «Morgonbladet»), где ее муж работал редактором. Там Фредрика также публиковала свои отрывки, переводила статьи и вычитывала тексты. Таким образом, она стала первой женщиной-редактором газеты в Финляндии.

Фредрика Рунеберг написала исторический роман «Госпожа Катарина Бойе и ее дочери» в 1843 г., однако он лежал в столе до 1858 г., потому как Рунеберг опасалась критики вопросов, поднимающихся ею в романе: как женщинам реализовывать себя, как выглядит успешный брак. Сотрудничество с прессой Фредрика начала рано, но на писательскую деятельность долго не хватало времени и сил из-за большого количества работы по дому, выполнения обязанностей жены и многодетной матери.

Тем не менее, в 1861 г. был опубликован сборник прозаических произведений «Рисунки и сны» (шв. Teckningar och drömmar). В декабре 1863 г. Йохана Людвига Рунеберга разбил паралич, и до смерти мужа Фредрика ухаживала за ним. Ее личный дневник об этом тяжелом периоде длительностью в 13 лет говорит следующее: «После удара паралича прошло много лет, прежде чем он сам смог читать. Так я сидела год за годом у его кровати, читая ему, каждый день, летом и зимой, с 9 часов утра и примерно до 10 часов вечера, за исключением времени его послеобеденного отдыха. Постепенно он начал все же просить заканчивать раньше. В последние годы, когда он читал сам, он откладывал книгу уже в 8 часов вечера». Она помогала своему мужу в работе редактором, переводя иностранную литературу и сочиняя рассказы, а после его смерти в 1877 г. редактировала его сохранившиеся произведения.

В 1852 г. семья Рунебергов переехала в дом с большим двором, где Фредрика Рунеберг разбила сад с плодовыми деревьями, целебными травами и розарием. Она была одной из первых, кто выращивала растения в горшках, и многие из тех растений живы до сих пор. Рунеберг заказывала семена и специальные издания из-за границы. Сегодня сад является одним из наиболее хорошо сохранившихся городских садов Финляндии.

Исторический роман «Сигрид Лильехолм», вышедший в 1862 г., отображал жизни женщин во время дубинной войны (крестьянского восстания в принадлежавшей тогда Швеции Финляндии в 1596-1597 гг.) Однако это произведение было разгромлено критикой, из-за чего Фредрика Рунеберг прекратила писать романы. В конце 1860-х гг. и в начале 1870-х она написала автобиографию «Сага о моей ручке», которая была опубликована после ее смерти в 1946 г.

Фредрика Рунеберг умерла в 1879 г. и была похоронена рядом со своим мужем Йоханом Людвигом Рунебергом.

Фредрика Рунеберг также известна своими общественными инициативами. В 1845 г. она основала Финскую ассоциацию чтения для повышения уровня образованности женщин в Порвоо, а в 1846 г. она помогла основать женскую ассоциацию по противодействию нищете, которая создавала рабочие места для беднейших женщин Порвоо. В том же году она участвовала в открытии городской школы для девочек из бедных семей.

Фредрика выучила финский язык и прочитал оригинал «Калевалы» с помощью шведского перевода М.А. Кастрена. Однако изучение финского языка вскоре отошло на второй план, а владение им осталось на уровне разговорного финского.

В 1892 г. была основана женская феминистическая организация “Unioni Naisasialiitto” (“Kvinnosaksförbundet Unionen”), первым председателем которой стала финская художница Хелена Вестермарк (Helena Charlotta Westermarck, 1857–1938), первый биограф Фредрики Рунеберг. Впоследствии феминистическое движение также обращалось к образу Фредрики (особенно в 1970-х гг.), представляя ее жертвой и даже неким символом притесняемых в прошлом жен. С этой ролью она, безусловно, категорически не согласилась бы. У Рунеберга был непростой характер. Как это часто бывает с людьми большого таланта, временами он был суров и даже деспотичен. Но ее любовь и преданность мужу не знали границ. В своих воспоминаниях Фредрика приводит такой эпизод: «Однажды мы стояли в комнате с желтыми стенами, и он (Рунеберг) сказал: “Для жены соглашаться со своим мужем — небольшая заслуга, что действительно важно — это думать так же, как он. Если муж говорит, что эта желтая стена — черная, то жене недостаточно просто сказать, что она черная, ей следует действительно думать, что стена черная”. Странно, но действительно так часто бывает с людьми, когда они долго живут в месте», — отмечает Фредрика.

Первый роман в истории финляндской литературы был написан женщиной — Вильгельминой Кастренс (Wilhelmina Castrens, 1808-1888). Это был роман в письмах «Плющ» (“Murgrönan”, вышел в свет в 1840 г.). Только в 2007 г. он был впервые переведен на финский язык. В сентиментальной истории, рассказанной молодой девушкой Матильдой, чувствовалось влияние ранней прозы Фредрики Бремер («Картины повседневной жизни», 1828–1831). Роман В. Кастренс был встречен негативной реакцией критики, и впоследствии, за исключением нескольких стихотворений, больше ничего не было опубликовано. Известно, что через два года после выхода романа Вильгельмина переехала с большой семьей (у нее было семеро детей) в Борго и прожила оставшуюся часть жизни в большой бедности.

Финские ученицы Родена

В 1880-1900 гг. в Париже было довольно много представителей культуры северных стран: художников, скульпторов, писателей, публицистов. Все они хотели тем или иным образом сблизиться с миром парижской богемы. Огюст Роден не выбирал себе в ассистенты случайных людей, обычно пару лет начинающий скульптор проходил у него школу ученичества, позже становясь помощником мэтра. Так было и с двумя финскими ученицами: Сигрид аф Форселлес и Хильдой Флодин.

О Сигрид аф Форселлес (1860-1935) сведения весьма скупы. Известно, что она приехала в Париж в 1880 г., то есть в тот год, когда Роден получил заказ «Врата Ада». Через два года Сигрид стала ученицей Родена.

Ее соратницей и подругой была возлюбленная Родена Камилла Клодель (Роден познакомился с Камиллой в 1883 г., и они были вместе до 1892 г.). Сигрид помогала Родену при создании «Граждан Кале» (Роден получил заказ в 1884 г.). Роден предлагал ей участие и в работе над «Вратами Ада», но Сигрид отказалась. К 1898 г. относится терракота «Моисей». Лучшей самостоятельной работой Форселлес является пятичастный рельеф «История человеческой души». Первая его часть — «Битва мужчин», навеянная древним скандинавским эпосом «Эдда», входит в коллекцию музея «Атенеум» в Хельсинки. Четыре другие части, основанные на библейских сюжетах, находятся в церкви Каллио в Хельсинки. В 1901 г. Форселлес была приглашена в один из ведущих художественных союзов Франции — Национальное общество французских художников (Societe Nationale des Artistes Francais), став первой финской женщиной – художником, удостоившейся такой чести. В 1911 г. Форселлес уехала во Флоренцию и в Финляндию уже никогда не возвращалась.

Хильда Флодин (1877-1958) начала свой художественный путь в 1893 г., когда поступила в Рисовальную школу Финского художественного общества в Хельсинки (которая позже стала Академией художеств). Начиная с 1899 г., Флодин обучалась в Париже, в Академии Коларосси. В то время Роден был уже признанным мастером. Хильду Флодин познакомил с Роденом Жюльен Леклерк (1865-1901), муж ее сестры Фанни, пианистки, занимавшейся в Париже музыкой. Это произошло в 1900 г. на выставке произведений Родена, организованной скульптором за свой счет (было представлено порядка 170 работ) в параллель с проходившей тогда Всемирной выставкой в Париже. Жюльен Леклерк был известен как поэт и художественный критик, в 1898 г. он работал секретарем у Родена.

Роден часто использовал своих учениц как модели, а затем они переходили в разряд любовниц. Если верить дневникам Гвен Джон (дневники датируются 1913 г.), другой модели Родена, уэльской художницы, не избежала любовных увлечений и Хильда Флодин. Флодин воспроизвела образ Гвен Джон, с которой была тесно связана, в своей работе мелкой пластики «Гимнастка». Сохранился собственноручно написанный Роденом документ, выданный Флодин, где мэтр подтверждает, что Хильда проходит у него обучение — это было нужно для получения финансовой поддержки с финской стороны.

Флодин вернулась в Финляндию в 1906 г.. Профессия скульптора в то время не была распространена в Финляндии среди женщин, и Флодин занялась гравюрой, рисунком и иллюстрацией, достигнув на этом поприще большого признания. Она дважды выходила в Финляндии замуж, с 1908 по 1915 гг. состояла в браке с известным финским художником Юхо Риссаненом, оставившим нам ее карандашный портрет.

Хильда Флодин, еще до своего ученичества у Родена, в 1901 г., в возрасте 23 лет, выполнила работу, обессмертившую ее имя в финском искусстве. Речь идет о скульптурном декоре здания страхового общества «Похьела», построенного в 1901 г. прославленным архитектурным трио: Гизеллиус — Линдгрен — Сааринен (Хельсинки, Алексантеринкату, 44) — прекрасному образцу финского национального романтизма. Гротескные каменные маскароны из «мыльного камня»» «Похьела»» и «Куллерво», тролли и гномы, белки, совы, медвежьи головы и сами фигуры этих зверей — выполнены Хильдой Флодин.

На рельефе «Похьела» (это далекая северная страна) изображена ревностная хранительница Севера, колдунья Лоухи. Флодин представила ее как древнюю, почти беззубую старуху. Рядом — кузнец Ильмаринен, изготовивший по заказу Лоухи чудо – мельницу Сампо. На другом маскароне — «Куллерво», герой-мститель финского эпоса «Калевала»» и его смертельный враг-поработитель Унтамо. При создании этих образов Флодин, безусловно, вдохновлялась знаменитыми иллюстрациями Аксели Галлен – Каллелы (1891-1899 гг.). Да, Хильда Флодин не была тогда еще ученицей Родена, но она уже была с ним знакома, и варилась в гуще культурной жизни Парижа. Конечно, она видела «Ту, которая была прекрасной Ольмьер» (1885), другие работы Родена, где уродливое было возведено в ранг прекрасного, но сознание преломило эти образы через мир финского фольклора, и так родились существа в духе народной традиции, украсившие «Дом Похьелы». Показательно, что одновременно (1900 г.) Флодин создала бронзовый бюст «Размышляющий старец» — в лучших роденовских традициях (находится в музее «Атенеум» в Хельсинки).

Роденовское влияние не чувствуется, однако, в скульптурном барельефе «Мальчик с гирляндой», находящемся на гранитном основании фонаря наружной лестницы, ведущей в банкетный зал здания в стиле венецианского палаццо, построенного в 1898 г. по проекту Густава Нюстрема в городе Выборге (ул. Пионерская, 2). Это эклектичное здание принадлежало некогда Объединенному банку Северных стран. Позже по проекту Уно Ульберга передний вход был перестроен. Тогда-то, в 1909-1910 гг., и появился скульптурный барельеф Флодин (известно, что в 1910 г. Хильда уехала с мужем Юхо Риссаненом в Выборг, где они организовали совместную экспозицию).

Французское искусство всегда привлекало внимание художественного мира, не исключением были представители скандинавской и финской культуры. Так, благодаря вдове Жюльена Леклерка Фанни Флодин, пианистке, сестре Хильды Флодин, «Атенеум» имеет в своем собрании картину Ван Гога «Улица в Овер-сюр-Уаз» (1890). Картина находилась сначала у брата Винсента Тео, потом у его жены, которая и продала ее Жюльену Леклерку. Эта работа была приобретена Жюльеном Леклерком на организованной им же первой ретроспективной выставке работ Ван Гога в 1901 г. В этом же году Леклерк умер. После смерти мужа, в 1903 г., Фанни продала эту картину лиценциату медицины, коллекционеру Герману Фритьофу Антеллю за 2500 марок (что составляет примерно 9500 евро), приобретшему также полотна Сезанна и Гогена. Позже он подарил свою коллекцию «Атенеуму», благодаря чему «Атенеум» стал первым собранием в мире, приобретшим творение Ван Гога.

Имена Сигрид аф Форселлес и Хильды Флодин известны сейчас лишь узкому кругу специалистов, занимающихся финским искусством. Но в данном случае знаменателен сам факт их краткого ученичества у Родена — как показатель того, насколько притягателен был Париж в конце XIX — начале XX века для деятелей финской культуры.

истоки стиля «северный модерн»

На рубеже XIX-XX веков национально-романтическое движение охватило различные сферы жизни на территории Великого княжества Финляндского, вследствие чего возникло целое направление в культуре, которое получило название «национальный романтизм».

Войдя в состав Российской империи, финны должны были ответить сами себе — кто они и откуда пришли. А это вопрос самоидентификации. Вопрос о том, существовала ли финская нация и имела ли свою собственную историю, имел однозначный ответ: народ имел право на создание своей политической и культурной жизни, основанной на собственной национальной идее. В подтверждение этой мысли можно сказать, что в начале XIX века было собрано столько материала, что фантазии ученых, вдохновленные романтизмом, поддерживались надеждой в то, что у финского народа и у финской культуры была «прошлось полная славы и что финский народ был бы способен на великие деяния, также и в будущем».

Ученый-филолог Эйно Карху выделяет некоторые черты неоромантизма — это «предельное чувство кризисности мира», тяготение к «интуитивизму», отвлеченность идеала, увлечение фольклорно-мифологическими сюжетами, влияние современных философов, т. е. те черты, которые можно обнаружить не только в литературе, но и в других видах искусства. А финский исследователь К. Лайтинен о новом художественном течении отозвался как о «целостном художественном направлении — национальный романтизм», который, как цветок, расцвел на благодатной почве, основой которого стала народная финская культура. Художники, архитекторы и другие деятели искусства совершали паломнические поездки в Карелию, где находили или думали, что находили неискаженными остатки народа Калевалы. Карелианизм с его обращением к древней народной истории, к эпосу захватил все области искусства и явился важным проявлением национального романтизма. Это направление сыграло важнейшую роль в формировании и развитии финской художественной школы. Творческое движение «Молодая Финляндия», ядро которого составляли художники А. Галлен-Каллела, Э. Ярнефельт, чуть позже П. Халонен. Их идеология считалась прогрессивной и либеральной. Национальный романтизм определил самобытность, а интерес к корням обнажил жизнь простого народа.

Главными центрами сосредоточения самобытности были города западной и восточной Карелии: Виипури (Выборг), Сортавала и Кексгольм (Кякисалми, Приозерск) — территории, на которых формировался карельский этнос и где в эпоху Средневековья карельская культура достигла своего расцвета.

Народный эпос стал путеводной звездой финского национального движения. И он явился объединяющим началом искусства финского неоромантизма, кареализм был формой его проявления. Вдохновленные образами эпоса представители финского искусства исследовали народную жизнь и народную архитектуру.

Ярчайшими зодчими, оставившими свой след в архитектурном стиле «северный модерн», были: Ларс Сонк, Э. Сааринен, А. Галлен-Каллела, Й. Стенбек и др. Многие архитекторы, находясь под впечатлением от поездок, строили загородные дома, напоминающие крестьянские избы. Ларс Сонк приступил к работе над проектом своей виллы на Аландских островах близ Финстрема. Его дом был похож на деревянный дом А. Галлена-Калеллы близь деревни Руовеси. Простота форм и лаконичность в декоре гармонично вписывались в непростой северный ландшафт. Свойственные данной культуре архитектурные элементы были удачно вписаны при постройке Финского павильона на Всемирной выставке в Париже. Где просматривалось сочетание архитектуры каменных финских церквей и карельского деревянного зодчества. Это слияние несочетаемых компонентов было воспринято европейцами как образец национальной культуры и архитектуры финнов. Интерьер павильона «распадался на три неравных части: “хоры” с восточной стороны, центральный зал, перекрытый купольным сводом и длинный выставочный холл с запада». Стены украшали фрески, которые были выполнены известным финским художником А. Галлен-Каллелой. Тематически были выбраны сцены с изображением эпических героев карело-финского эпоса «Калевала».

Неудивительно, что общество находилось под чарами «Калевалы»: «…известный сюжет перевоплощения Лемминкяйнена заинтересовал в одно и то же время Яна Сибелиуса в музыкальной поэме, Эйно Лейно в символической пьесе, Галлен-Каллела в живописи». Одновременно возникают творческие союзы, объединенные народными образами. Так, Аксели Галлен-Каллела в союзе с Э. Саариненом, шведским архитектором Нюстремом и другими яркими деятелями искусства Финляндского княжества работали на фабрике «Ирис» в Порвоо, основанной художником графом Луисом Спарре. Фабрика выпускала мебель и керамику, изразцовые печи по дизайну Альфреда Уильяма Финча.

Фабрика «Ирис» запомнилась как первый эксперимент финского художественного промысла. Творчество рубежа веков пропитано всеобщей силой, которая проявляется во врожденной любви к своему «суровому народному типу, в трогательном отношении к своей бескрасочной природе и, наконец, в восторженном культе финских сказаний.

Прослеживая этапы становление финского общества, можно отметить, что творческие люди в условиях формирования новой государственности, переосмыслили сохранившееся народное духовное и материальное наследие. Переломив, осмыслили и представили свое видение в виде шедевров мирового искусства. Эту мысль подтверждает Сергей Дягилев в статье «Выставка в Гельсингфорсе» журнала «Мир искусства»: «Второй год с удивлением присутствую на vernissage Гельсингфорского салона, который вызывает интерес не только у художников, но и среди огромной публики, совершенно непричастной к художественному миру и наполнившей зал музея в день ее открытия. <.> Видели ли вы целое общество, непричастное к искусству <.> более сотни людей всевозможных взглядов и направлений, приходящих с целью плотного видения во имя своего искусства. Нам можно бы поучиться у финнов их солидарности, их любви к своему национальному искусству».

Бесспорно, финский народ постиг значимость собственного национального достояния, что, несомненно, отразилось на духовной и культурной жизни. В новых жизненных условиях национальный эпос пробудил национальное самосознание, поспособствовал формулированию национальной идеи, а затем сформировал представление о собственной идентичности. Начало «национального пробуждения» в истории финской культуры связывают с творчеством историка и философа З. Топелиуса, собирателя рун Й. Рунеберга и Леннрота, художников Э. Ярнефельта, Эдельфельта, архитекторов Нюстрема, Э. Сааринена и многих других. Центральной фигурой и выразителем «финской души» в «северном модерне» принято считать А. Галлен-Каллелу, который последовательно воплощал в своем творчестве идеалы национального романтизма. Выражением этого времени стал, безусловно, новый стиль в искусстве, который получил название «северный модерн».

«Народы, сила творческого духа которых может подняться до такого уровня культуры, чтобы свободно воплотиться в созданиях искусства — а именно они документ своей эпохи и наиболее полная и ценная история времени — эти народы записали себя в книгу жизни», — писал о Финляндии Я. Розенталь.

ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ:

Лаури Лехтинен (Lauri Lehtinen). Русский художник Илья Репин считал Финляндию своим домом. https://www.suomesta.ru/2021/04/18/russkij-xudozhnik-ilya-repin-schital-finlyandiyu-svoim-domom-2021-statya/.
Шеншина В.А. Русские школы в Финляндии 1809-1939 гг. и гимназия имени Святителя Алексия на Карельском перешейке.
Сопо Э. Забытое наследие: Романовы – покровители финского художественного общества (начальный этап).
Колесников Д. Е. Деятели культурной фенномании и их вклад в финское национальное движение. Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого, Санкт-Петербург, Российская Федерация.
Колесников Д. Е. Финское национальное пробуждение как политический феномен (в период правления Николая I).
Финны в старом Петербурге. https://www.ice-nut.ru/finland/finland075.htm.
Связи финских художников в Петербурге. https://www.ice-nut.ru/finland/finland07502.htm.
«Калевала»: история карело-финского эпоса. https://diletant.media/articles/45316263/?ysclid=kz3q4gjrc1.
«Калевала» – карело-финский эпос. https://e-finland.ru/info/culture/kalevala-karelo-finskiyi-epos.html?
Университет Хельсинки. https://e-finland.ru/travel/general/universitet-helsinki.html?
Рогозина О. Музей университета Хельсинки: истории, тайны, открытия. https://terve-suomi.com/regiony2/khelsinki/488-muzej-universiteta-khelsinki-istorii-tajny-otkrytiya.html.
Кент Н. Карл Людвиг Энгель и архитектура имперского Хельсинки. https://www.suomesta.ru/2014/11/24/kent-n-karl-lyudvig-engel-i-arxitektura-imperskogo-xelsinki/.
Цоффка В.В. Пушкин и Финляндия. https://www.suomesta.ru/2014/04/26/a-s-pushkin-i-finlyandiya-statya/.
Новикова Я.В. Санкт-Петербургский государственный университет. ПУШКИН В ФИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ.PUSHKIN IN FINNISH LITERATURE.
Суворова Л.В. Финско-итальянские художественные связи. XIX век.
Николаева Н.А. Идеологические истоки стиля «северный модерн» в культуре великого княжества финляндского на рубеже XIX-XX веков. Музейное агентство, Санкт-Петербург.
Зеленин А.В. Тамперский университет (Финляндия). Я.К. Грот в Финляндии: восприятие личности и деятельности.
Контула-Вебб С.А. Произведения А. Эдельфельта по заказам Александра III и Марии Федоровны. К 400-летнему юбилею Дома романовых. Малоизвестные страницы.
Коваленко Г. Эрик Густав Эрстрем и его русский дневник.
Контула-Вебб С.А. Формирование художественной школы Финляндии. Влияние императорской академии художеств.
Михалкова Т.К. Финские ученицы Родена – Сигрид аф Форселлис и Хильда Флодин.

В сущности искусство - зеркало, отражающее того, кто в него смотрит, а вовсе не жизнь.

- Оскар Уайльд

ВЕК АВРОРЫ