Комплекс историй, повествований, высказываний, а также полный перечень всех географических объектов и происшествий, связанных с посещением императорами ВКФ, хорошо известен и документиро­ван. Этим сюжетам посвящена книга Йормы и Пяйви Туоми-Никула, переведенная на русский язык и являющаяся главным источни­ком информации. Ее авторы подсчитали, что за столетие пятеро государей посетили Финляндию более восьмиде­сяти раз (34 раза с официальными визитами, 47 раз для отдыха) и пре­бывали в ней в общей сложности 751 день (большую часть времени — 568 дней — они отдыхали). Чаще всего ездили и дольше других (более полугода в сравнении с полуторамесячным в общей сложности пребы­ванием предшественников) находились в ВКФ два последних импера­тора (260 и 366 дней соответственно), по числу официальных визитов (десять) и их длительности на первом месте — Александр III.

Источниками сведений о путешествиях и посещениях самодержцами Финляндии послужили для авторов главным образом официальные от­четы, материалы финляндской и отчасти петербургской прессы, воспоми­нания очевидцев событий и в гораздо меньшей степени точно записанные высказывания монархов о стране и ее жителях. В целом можно говорить о том, что представленный в книге подробный перечень сюжетов и «слу­чаев» фиксирует ряд отдельных так называемых «исторических анекдо­тов», содержащих «представления о представлениях». Главный акцент в них делается на реакции, впечатлениях, ремарках Романовых о Фин­ляндии и на диалогах венценосных особ с финскими поданными. В целом все они образуют своеобразный «императорский дискурс о Финляндии», в котором очень важна именно устность, повествовательность запечатлен­ных в памяти современников и потомков слов и поступков императоров. Даже зафиксированные на письме (например, в мемуарах членов свиты или на страницах газет), они остаются в исторической памяти лишь тогда, когда им дана определенная интерпретация, позволяющая вписать их в за­данный образ, который складывается на первый взгляд «стихийно», одна­ко соответствует принципам фольклоризации исторических анекдотов, их проникновения и бытования в массовом сознании.

Александр I совершил свое самое продолжительное путешествие по Финляндии в 1819 г. Причиной стали слухи о том, что местное население недовольно его правлением и стремится вернуться в состав Швеции. Поездка заняла более трех недель, убедив императора в верности финских подданных. Николай I отдохнуть в Финляндии успел лишь во время первой поездки, еще являясь наследником престола. Тогда он побывал в Хельсинки, Турку и на Аландских островах, где несколько дней любовался пейзажами. Визит Александра II в Хельсинки, приуроченный к открытию сессии сейма в 1863 г., стал знаменательным событием для всей страны. Император посетил усадьбу Тресканда Авроры Карловны Карамзиной – специально к его приезду здесь построили новый флигель с актовым залом, пригласили парижского повара, залы украсили цветами, привезенными из Ниццы, а завершился грандиозный вечер праздничным фейерверком в парке. После открытия в 1870 г. железной дороги Александр II решил лично опробовать новый путь и отправился на охоту в Выборг, а затем – в Уусикиркко. В последний раз Александр II посетил Финляндию вместе с супругой в 1876 г. – побывал в опере и осмотрел промышленную выставку.

Как наследник престола и император, Александр III отдыхал в Финляндии в целом 21 раз. Обычно его путешествия в архипелаги Турку и Аландских островов длились около двух недель. Правитель с семьей путешествовал на прогулочном паруснике «Царевна». В отпускной флот входили также два торпедоносца, два штурманских корабля и корабли обслуживания. Чаще всего о комфорте и безопасности царской семьи заботилось около 500 человек. Только придворных было человек семьдесят. Перед отпускным круизом финские лоцманы предварительно изучали маршрут государя и обновляли навигационные знаки. Во время круиза специальный паровой корабль перевозил почту между материком и отпускным флотом.

Во время отдыха в Финляндии императорам приходилось учитывать, что их власть не всегда признавалась в Великом Княжестве. Однажды Александр III с семьей причалил на лодке к небольшому острову, и дети стали собирать цветы. Рассерженный хозяин острова запретил им это занятие. «На своем острове я царь», – заявил он удивленному императору. Александр с детьми уехал, а мужчине прислал золотые часы в благодарность за его хорошую заботу о своих землях.

Еще одно столкновение Александра с законом Финляндии произошло во время ловли раков в запрещенный период. Местный городовой прервал ловлю и отчитал Его Величество за непристойное поведение. Александр послушно отпустил раков, не став спорить со служителем закона.

Александр III был большим ценителем музыки, да и сам с удовольствием зачастую музицировал на тромбоне. Об этой слабости государя знали и в Финляндии. Когда высочайшие гости прибыли в финский архипелаг, к императорской яхте «Царевна» подошел пароход с финским духовым оркестром на борту. Все время отпуска пароход сопровождал яхту, обеспечивая музыкальное оформление, например, за ужином. Нередкими гостями на борту «Царевны» были певцы мужского хора Хельсинки «Mimtra Musi-kanter». Кстати, этот хор выступал в Петербурге на именинах императрицы.

Одним из самых любимых занятий Александра была рыбалка. В связи с этим недалеко от Котки для него построили собственный рыбацкий домик на берегу Лангинкоски. Там самодержец расслаблялся, не только вылавливая лососей, но и мастеря ступеньки и заготавливая дрова. Его супруга с большим удовольствием занималась готовкой, но вот мытье посуды оставляла все же прислуге.

Как и желал император, его дачный двухэтажный домик с верандой был далек от дворцового пафоса. На первом этаже просторный зал с большим камином, гардеробная комната императрицы, рабочий кабинет и крохотная кухонька, сияющая медной посудой «для приготовления лосося». Здесь же топор, которым рубил дрова Александр III. А на стене устроена целая система звонков для вызова прислуги. Второй этаж отведен под детские покои, комнаты для телохранителей и прислуги, а также императорскую спальню. В царских спальнях были предусмотрены специальные лестницы в виде судовых раскладывающихся трапов. По ним в случае опасности можно было легко спуститься через окно вниз. Впрочем, в некоторых случаях императорская семья в целях безопасности предпочитала ночевать не в доме, а на своей яхте «Царевна», на которой они и приходили из Петербурга. Императорская рыбацкая изба в Лангинкоски до сих пор существует, правда, теперь она популярна как туристическая достопримечательность. Великолепная мебель и оснащение рубленого дома, полностью подготовленного для отпуска, выглядят так, будто в любой момент готовы принять знатных владельцев.

Кроме рыбацкой избы на территории усадьбы сохранилось несколько строений царских времен. В глубине лесной территории находится старейшая постройка – маленькая православная часовня. Ее в XVIII веке построили монахи Валаамского монастыря, которым российский император Павел I подарил права на рыбную ловлю в этом районе еще в 1790-х гг. В момент посещения Александром III Лангинкоски часовня стояла заброшенной посреди дремучего леса. В то время, как и сейчас, ее украшали иконы святого Александра Невского и святителя Николая – покровителей императоров правящей российской династии Романовых. Традиционно в начале промыслового сезона в часовне проходила церемония освящения рыболовных вод. В наши дни в часовне проходят регулярные богослужения. А ежегодно в июле здесь проводится молебен на финском и церковнославянском языках в память об убитых в Екатеринбурге императоре Николае и его семье.

Последний раз Александр III посетил любимую финскую дачу летом 1894 г., за несколько месяцев до смерти, которая настигла его в Крыму. А в 1896 г. в окрестностях усадьбы местные жители вмонтировали в огромный скальный камень памятную доску с надписью: «Строитель мира Александр III в 1888-1894 гг. вкушал здесь покой и отдохновение, окруженный заботой верного ему народа». Во время «зимней» войны 1939-1940 гг. эту доску расстреливали и даже пытались вырвать. После военных событий доску решили не реставрировать, а оставить в таком израненном виде как свидетельство истории.

Любимейшим местом летних путешествий императрицы Марии Федоровны был красивый залив Ляхделахти, расположенный недалеко от города Таммисаари. До сих пор это место известно как источник Дагмар, журчащий столь же чарующе, как и в конце XIX века.

Николай II отправился в свой первый отпуск в Финляндию в неспокойный революционный 1905 г. В письме матери он жаловался на то. что чувствовал себя «добычей для террористов», находясь в своем дворце, в Петергофе. На финском архипелаге Николай был в безопасности. В переписке и своем дневнике он часто упоминает о том, что именно в Финляндии он мог по-настоящему расслабиться.

Постоянным местом отдыха последнего императора России стал архипелаг Виролахти, находящийся буквально на границе Финляндии и России. В заливе Виролахти, на острове Харппу, для царского двора был построен парк отдыха с теннисными кортами, каруселями и качелями. Николай много охотился на островах, занимался греблей на каноэ, плавал и совершал длительные пешие прогулки. Для участия в праздниках иногда приглашались и местные жители, отведать редкого для того времени киселя из изюма. К угощениям всегда подавались водка и ром. Самый продолжительный отпуск Николая в Виролахти длился три месяца. В это время управление огромной российской империей велось в маленьком финском прибрежном местечке. Министрам и военачальникам приходилось приезжать в Виролахти для встречи с государем. Гости империи также получали разрешение прибыть на архипелаг. В Виролахти Николай встречался, например, с императором Германии Вильгельмом II и королем Швеции Густавом V. Там же Николай проверял новые корабли своего флота.

Во время отдыха царь не любил заниматься делами. Получив почту из Петербурга, он закрывался в кабинете своего корабля «Стандарт» и раздраженно вышвыривал открытые конверты в море из окна. По количеству конвертов придворные определяли, насколько трудным был рабочий день государя. Связь между местом отдыха и столицей была хорошо обеспечена. Связной корабль ежедневно отправлялся в Петербург, с материком связь поддерживалась за счет финского почтового парохода. Что бы значимое ни произошло в России, государь немедленно узнавал об этом.

Во время отдыха система безопасности Николая II не оставляла ничего на волю случая. Царский отпускной парусник охранялся военными кораблями, а вне защитной стены постоянно патрулировали два торпедоносца. Корабли, подплывавшие слишком близко, прогонялись, а иногда и подвергались обстрелу. На суше императора оберегала невидимая, но сильная охрана. Матросы выставляли посты на протяжении пеших маршрутов государя. Иногда Николай разбрасывал по дороге для охранников золотые монеты в благодарность за безопасность.

К местным жителям государь относился дружественно, но отдаленно. Он приветствовал встречных по-фински «юмал’ антакоон», но не вступал в разговор с людьми. Торговец из Виролахти Отто Мантере был единственным, кто лично познакомился с высокопоставленным отдыхающим. Император был его частым гостем, а пристань торговца использовалась во время посещений прихода Виролахти. Пристань до сих пор носит название императорской. Дом Мантере также сохранился до наших дней. На месте, где когда-то размещались отряды безопасности – казаки, сейчас находится кемпинг. Парк отдыха Николая не сохранился. Вблизи от теннисного корта есть родник, все еще называемый императорским. Также в Виролахти сохранился Дом Императора, в котором иногда императорский двор устраивал шумные пиры. В память об отпускных вояжах на архипелаге осталось множество скалистых островков и дуг, носящих имя Императорские.

В устных текстах об общении монархов с крестьянами, рыбака­ми, лоцманами, пасторами и студентами финны наделяются приме­тами простодушных, «естественных» и по-детски непосредственных людей — как известно, такими качествами в эпоху Просвещения и романтизма наделялись народы и племена дикие, «неиспорченные», не до­стигшие уровня европейской цивилизации в полной мере или те, образ жизни которых зависел от природы. Однако подобные характеристи­ки — чаще всего не непосредственные впечатления, а лишь отражение стереотипных свойств и черт, приписываемых жителям Финляндии русскими в XIX веке, которые отчасти впитали в себя более ранние образы «чухны» — других финских племен, с которыми славяне контактиро­вали на протяжении многих веков. Вот примеры наиболее типичных и растиражированных в популярной литературе 1840-70-х гг. черт финского «нрава», обусловленных «умственными способностями»: му­жики «так умны, так образованны опытностью, что нередко ставят в ту­пик людей, которые считают себя во всем выше их и умнее» или: «ум­ственная способность у финнов развита гораздо более, чем у эстов, что доказывается разговором финнов, вообще тихим, обдуманным, метким и редко глупым, а равно и способностью их к сложным и трудным пред­приятиям […] а предупредительность и осторожность финнов, отклоня­ющая их от постройки воздушных замков […] говорит в пользу их умст­венного развития, неопровержимо подтверждающегося [.] постоянным их желанием не обидеть кого-нибудь дерзостью и насмешкою».

Финны в рассказах ведут себя как обычно в любых ситуациях кон­такта с Романовыми, не теряя спокойствия, присутствия духа и само­уважения — даже узнав о том, кто перед ними; их манеры не меняются, они не выказывают ни страха, ни особого почтения. Их отличает чувст­во собственного достоинства, уверенность в своей правоте, прямолиней­ность, как и отсутствие привычного для русского человека лукавства, хитрости и находчивости. Они выражают эмоции без оглядки на статус собеседника. Сочетание флегматизма с открытостью вызывает симпатии монархов. Практически все участники событий — крестьяне или бедные рыбаки, но в этой крестьянской стране нет следов униженности, забито­сти, как нет и восторженного подобострастия, они ведут себя как равные с равными. Об этом свидетельствует, в частности, происшествие 1870 г. в Иматре, когда для того, чтобы исполнить желание великой княгини Марии Александровны сократить путь от одного водопада к другому, гос­пода из свиты начали ломать оказавшийся на пути забор. Путь им пре­градили двое мальчишек — детей хозяина забора, которые не поддались на строгие внушения о том, кто именно оказал им честь, желая пройти через их землю, сломав ограждение. Дети сами разобрали его, но не остав­ляли господ, пока обещание восстановить его не было теми выполнено.

Финны проявляют присущее им, но неизвестное диким «детям приро­ды» чувство собственного достоинства, выработанного, как полагали рос­сийские наблюдатели, грамотностью и традициями гражданского право­сознания. Вот иллюстрации: Александр II на катере проплывает мимо мыса, на котором сидит женщина. Он удостоил ее поклоном. Она лишь кивает ему в ответ, оставаясь сидеть. Лоцман уверенно и не произнеся ни слова отстраняет от штурвала рулевого императорской яхты, заметив его ошиб­ку. Рулевым был Александр III. Перед нами — почти невероятная для России ситуация, демонстрирующая иное, нетипичное (в сравнении с со­циальными низами других народов Империи) отношение к Романовым.

Еще одна особенность российских самодержцев, прочитываемая в «императорском дискурсе», проявляется в их очень пристальном вни­мании к реакции финляндских подданных. Зачастую складывается впе­чатление, что они болезненно зависимы от нее, всерьез («по-детски») переживая из-за недостатка внешних проявлений «любви подданных к своему царю-батюшке». Вот один забавный эпизод, свидетельствующий о напряженном ожидании лояльности в 1854 г., в ходе Крымской войны. Выступавший в Хельсинском университете перед студентами государь произнес слова «Отечество в опасности!» и сделал многозначительную паузу; не понимавшие по-русски подданные зааплодировали, решив, что речь окончена. Без разъяснений данный инцидент закончился бы разго­ном университета. Именно поэтому поражает императоров (точнее ска­зать, такие эмоции приписываются им в этих текстах), отсутствие у фин­нов преклонения перед венценосными и богопомазанными государями. Финны видят в правителях обычных, равных им людей, исполняющих свои служебные обязанности, игнорируя их сакральный образ и осо­бенный статус. Цесаревич Александр Александрович с женой Дагма­рой в поездке 1876 г. пытался говорить с проводником по-русски, отчего вышло языковое недоразумение, насмешившее Дагмару, но рассердив­шее будущего монарха. Он раздраженно спросил крестьянина, знает ли тот, кто перед ним. Тот принялся внимательно разглядывать пару, но не знал, что сказать. Тогда Александр сообщил, что он — будущий Импе­ратор всероссийский. Мужик не нашелся, что сказать, но не извинился и лишь заметил невозмутимо по-шведски: «Вот оно как!».

Иногда финнам приписывается некоторое (впрочем, невинное, опять-таки «детское») бахвальство. Один из крестьян, когда император зашел в его дом, читал Библию и сообщил, что делает это каждый день. Император заметил, что Библия — это настоящее сокровище и незамет­но вложил в книгу крупную купюру. Через год царь вернулся в те же места и навестил набожного лютеранина: купюра по-прежнему лежала в Библии. Реакция крестьянина неизвестна, но и современники, и ны­нешние комментаторы расценивают этот факт с позиций Александ­ра III, увидевшего в этом обман. Странно, однако, что это недоразумение не рассматривалось в качестве подтверждения главной и стереотипной для русских описаний черты финской нравственности — безукориз­ненной честности. Ведь благочестивый крестьянин мог просто не вос­пользоваться не принадлежащими ему деньгами (такой мотив доволь­но типичен для русских описаний финнов в это время).

Отдельную группу рассказов составляют те, в которых импера­тор Александр III поражен уважением финнов к своим законам и не­укоснительностью их соблюдения — независимо от статуса наруши­теля, которым оказывается он сам. При этом никаких поблажек он, будучи неузнанным, не удостаивается, что свидетельствует не о показ­ном, а действительном положении дел. Законопослушание выступа­ет стереотипной чертой финнов в этих историях, наиболее известная из которых — о ловле раков на Аландских островах Александром III. В Финляндии их ловили и ловят только в строго определенный двухнедельный период. В одной версии рассказа государь просто не стал осуществлять свой замысел, узнав о законе, согласно другой — изволил наловить много раков до открытия сезона. Появился стари­чок полицейский пристав, который стал укорять русского за наруше­ние установленного запрета; свита рассердилась, но государь высыпал содержимое корзины в реку и улыбнулся, не признавшись старику, кто он. При этом остался очень доволен. Тот же государь с семьей на лодке причалил к острову, где дети стали собирать землянику. По­явился хозяин и потребовал покинуть его остров, его собственность. Александр стал уговаривать финна: дескать, от детей не будет боль­шого урона. Но тот был непреклонен. Когда царь признался, кто он, мужик серьезно ответил ему, что «офицерам так шутить не годится»; император уплыл, весьма довольный тем, что в стране «есть порядок» и прислал хозяину острова золотые часы со своим портретом.

Недоразумение, связанное с финской исполнительностью, про­изошло в июне 1889 г. во время военно-морских учений в Свеаборге (остров-крепость близ столицы). Александр III находился в дурном расположении духа: ни один из его подданных, жителей Хельсинки, не пришел поприветствовать его («Они разлюбили царя-батюшку?»). Адмирал объяснил, что гражданским было категорически запрещено приближаться к району учений, и ни один человек не ослушался, что очень порадовало Императора.

Политический аспект отношений императоров к ВКФ отражен в рассказах о Николае I и Александре II, в правление которых произош­ли два польских восстания. Летом 1830 г. Николай приехал проверить настроение финляндских подданных и остался ими доволен. Ему припи­сывают слова, адресованные сановникам, предлагавшим лишить ВКФ прежнего политического статуса: «Оставьте финнов в покое, Финлян­дия единственная провинция моей большой державы, которая за время моего правления ни на минуту не причиняла мне беспокойства или неудовольствия». Проверяя отчет о 20-летии своего правления, на полях раздела, посвященного Финляндии, он якобы написал со значением: «Вот вам отчет!». Александр II, удивленный тем, что из Финляндии после подавления польского восстания 1863 г. не поступают вернопод­даннические адреса с поздравлениями в связи с подавлением мятежа, назвал такую реакцию «холодностью и равнодушием», хотя и заявил, что он — единственный русский, кто верит в финнов. В сентябре того же года перед отъездом из Хельсинки государь сказал: «Здесь, среди финского народа, я бываю так доволен, спокоен и свободен от всяких забот. Но как горько думать об этих беспокойных и несчастных поляках». Сравнение финнов с поляками как двух народов, наделенных особым политическим статусом в составе Империи, является характер­ным мотивом и в научно-популярных этнографических описаниях вто­рой половины столетия, и также осуществляется не в пользу вторых: финны характеризуются как лояльные и верные подданные в отличие от вероломных и склонных к бунтовщичеству поляков.

Серьезным аргументом в пользу легендарности многих из перечис­ленных случаев-анекдотов является именно то обстоятельство, что они основаны на диалогах, в то время как сама возможность подобной языко­вой коммуникации представляется маловероятной: ведь государи не вла­дели ни шведским (только у Александра III личным переводчиком с этого языка выступала супруга), ни финским, а их собеседники — европейски­ми и русским языками. Анекдотичность некоторых сюжетов подтвержда­ется структурой и «моралью» историй, типичных для данного жанра.

Своеобразным парадоксом можно считать то, что, несмотря на особое уважение, неоднократно выражаемое финнами Александру II и даже по­читание его, сохранившего все прежние права автономии (хотя и ему при­писывают слова о том, что «Финляндия ведет себя как маленькая Поль­ша»), больше всего легенд сохранилось о его преемнике Александре III, в правление которого независимое положение Финляндии подверглось реформированию. Этот император, по всеобщему убеждению, и русских и финских современников очень любил природу и жителей Финляндии, предпочитая тамошнюю рыбалку другим видам отдыха, а взаимно добро­желательным отношениям его с «простыми» финнами способствовали их симпатии к его супруге Дагмаре (императрице Марии Федоровне): дат­чанка понимала быт и нравы крестьянской нации и владела шведским, который позволял общаться с жителями без переводчиков.

Недовольство именно этого императора вызывало стремление эли­ты финляндского общества не только к сохранению статуса автономии, но прежде всего к активной пропаганде образа Финляндии как «госу­дарства в государстве» Империи. В 1880-е это привело к кризису. Для финнов почта, собственная денежная единица и таможня выступали символами независимости. В 1889 г., в ряду общих мер по экономи­ческой унификации Империи, был разработан проект изменения та­моженных законов и почтового ведомства. Император прочел доклады финляндского Сената, противившегося слиянию, и заметил на полях: «Я поражен: о чем идет речь? О части русской империи или об ино­странном государстве? Что же, наконец, Россия принадлежит и состав­ляет часть Финляндии или ВКФ принадлежит Российской империи? Я нахожу, что таможенное объединение необходимо […] Что же каса­ется монетной и денежной части, то это непростительно», а в следу­ющем году был издан Почтовый Манифест, отменявший независимую почту Финляндии. Это стало началом нового периода — так называе­мого «периода угнетения» в истории ВКФ. Воспринятая как трагедия резкая для финнов смена курса породила легенду о причине ликвида­ции почтового ведомства, также прочно вошедшую в комплекс «импе­раторских рассказов» об Александре III в Финляндии: якобы реформа была вызвана неучтивостью финляндской «почтовой барышни» (слу­жащей), отказавшейся принять русские деньги в оплату финских по­чтовых марок у одного из членов императорской свиты во время от­дыха самодержца. При этом нарративы о пребывании императоров в Финляндии не сохранили даже отсветов политической ситуации в крае и деталей борьбы политической элиты за права автономии.

Так называемый «императорский миф» играл важную роль в финляндском общественном сознании — как в пе­риод формирования научно-исторических концепций о формально не­зависимом положении Финляндии в Российской империи, так и на этапе их развенчания. Сторонники и идеологи с обеих сторон активно использовали и используют «случаи» и легендарно-исторические сю­жеты пребывания императоров в ВКФ для аргументации своих заклю­чений.