ДВОРЯНЕ И АРИСТОКРАТЫ
“Дворянин – это титул, который может быть врожденным или приобретенным (статус) . А аристократ – это человек по крови, с соответствующим мировоззрением и манерами поведения”.
Что же такое аристократия в России? Само слово это имеет греческое происхождение и означает «форму правления», которая осуществляется «превосходными людьми». Постепенно оно стало приобретать другой смысл в современных европейских языках, особенно во французском и в английском, обозначая не только форму правления, но и самих людей, правящих страной. Это иностранное слово, которого не было в России до VIII века, начало эволюционировать уже на новой почве и, реагируя на события и дискуссии во Франции и в Англии, приобретать иную окраску.
В начале VIII века значение его идентично первичному, то есть в дословном переводе – «вельможедержание». С начала XIX века, в 1810-е гг., слово это в России, как и на Западе, означает уже категорию населения.
В начале XIX века, с опозданием по отношению к Французской революции, в западном мире начало формироваться понятие аристократии для обозначения определенной категории людей. Еще до того, как такие профессора, как Грановский в Московском университете начинают преподавать историю Европы, знакомство с английской политической философией привело россиян к мысли, что аристократия родилась в Англии и как форма правления должна являться примером для аристократии русской – об этом недвусмысленно писал посол России в Англии Семен Воронцов, не желавший возвращаться на родину, называя ее страной произвола. Это резкое письмо показывает, что «под коркой» официального двора уже начинались движения, вылившиеся в итоге в движение декабристов в 1825 г.
Важен 1830 г., когда, в разгар активной литературной жизни, произошло курьезное событие в литературном мире – полемика в «Литературной газете». С одной стороны были Вяземский, Дельвиг, Пушкин, с другой – сторонники будущей официальной народности Булгарин, Греч, Синковский и отчасти Николай Полевой. Полевой, насмехаясь над идеологическими противниками, ввел понятие «литературные аристократы», породившее полемику, в ходе которой подтвердился отрицательный смысл, вкладываемый в России в слово «аристократ» после Французской революции. «Из подражания или из того, что сказать что-нибудь хочется, а сказать от себя не сумеют, заводить у нас чужеземную терминологию, запятненную в свое время не одной грязью, оно хотя и смешно, но не извинительно», – тяжеловесно пишет Полевой, имея в виду, что происходящее во Франции нельзя перенести в Россию. Настоящим аристократом по рождению из всей этой группы был лишь Вяземский – князь, Булганин, Греч и Синковский были мещане, род Пушкиных был уже к тому времени «захудалым», и сам поэт называет себя мещанином в знаменитом стихотворении «Моя родословная».
Звание литературного аристократа имело такой вес в салонах, что проникло в частную переписку и в дневники – сам Пушкин писал Вяземскому «Ну что, милый мой аристократ…».
У социалиста Герцена употребление слова «аристократия» амбивалентно. В применении к западному миру, говоря о французских салонах, он пишет скорее позитивно: «Аристократическими ручками эти удивительные гостиные взлелеяли и откормили аристократическим молоком львенка, из которого выросла исполинская революция». И о России, с думой о декабристах: «Александр продолжал светские традиции Екатерины, при Николае светский аристократический тон заменяется сухим, формальным, дерзко-деспотическим с одной стороны и, безусловно, покорным – с другой. Смесь наполеоновской грубой манеры с чиновничьим бездушием». «Нам, в сущности, так несвойственна западная аристократия, что все рассказы о наших тузах сводятся на дикую роскошь, на пиры на целый город и так далее», – пишет Герцен.
Стасов, побывав на Всемирной выставке в Лондоне, пишет, описывая ее: «ничего другого не встречаешь, кроме как представителей аристократии». И о российском участии: «Подобно английской школе, наша галерея портретов есть галерея аристократических личностей. Все наши талантливые портретисты воспроизводили один только титулованный, высший круг общества, позабыв об остальных и ничуть не заботясь о них». Стасов упрекает художников в том, что они сами хотят показаться аристократами.
В 1860-е гг. происходит взрыв в российском общественном мнении и слово «аристократ» становится окончательно ругательным: вспомните диалог аристократа по рождению Кирсанова с нигилистом Базаровым в «Отцах и детях» Тургенева. В словах Базарова – презрение к высшему обществу выскочек и чиновников, не заслуживающему привилегий, которыми обладает. Салтыков-Щедрин, Лесков вторят ему.
Происхождение русского дворянства
Дворянское сословие Российской империи сформировалось при Петре I в результате проведенных им реформ. До этого существовали два основных вида землевладения — вотчинное, при котором хозяин распоряжался своими землями без всяких условий и передавал их по наследству так, как ему захочется, и поместное, дававшееся за службу, то есть на том условии, что его держатель будет по первому требованию являться на место сбора войск вместе со своими людьми. Однако вне зависимости от статуса земельного держания служить должны были все — и вотчинники, и помещики. В 1701 г. так и было объявлено: «С земель служилые всякого чина люди служат службы, а даром землями никто не владеет».
В 1714 г. Петр окончательно уравнял статус вотчины и поместья, приняв Указ о единонаследии. Таким образом, за высшим сословием была жестко закреплена служебная повинность. Для того чтобы не позволить дворянству уклоняться от службы, самодержавие предписало административной власти осуществлять именные переписи и обязательные смотры, неявка на которые грозила штрафом, конфискацией имений и даже казнью. Также была введена регламентация отпусков, нарушение сроков которых грозило дворянам серьезнейшими последствиями.
Однако престол не ограничивался только принудительными мерами — использовались и более тонкие механизмы воздействия на сознание дворянина. 24 января 1722 г. была введена Табель о рангах. Теперь вся служба четко подразделялась на гражданскую, военную и придворную, в каждой из которых выделялись 14 рангов, или классов. Продвижение с одного ранга на другой зависело от того, насколько ревностно человек служил; любой поднявшийся до VIII класса на статской службе и до XIV на военной получал потомственное дворянство (позднее этот рубеж несколько раз повышался).
В результате дворяне превратились в прямых подданных монарха, обязанных нести регулярную, пожизненную службу императору и Отечеству; служба эта вознаграждалась жалованьем, а не земельным наделом и осуществлялась на основе личной выслуги, путем поэтапного прохождения всех рангов, начиная с солдата или мелкого канцеляриста. Принцип приоритета знатности и родовитости при занятии должностей был упразднен полностью: боярство фактически исчезло, и место дворянина в социальной структуре высшего сословия отныне зависело не от его родословной, а от занимаемого им чина — а также от милости императора, который собственным именем начал возводить придворных в княжеское достоинство, ввел графский и баронский титулы, упорядочил использование фамильных гербов, основал первый русский орден Святого Андрея Первозванного и распорядился «знатное дворянство по годности считать». И даже после Манифеста о вольности дворянства сохранялось преимущество служащего дворянина перед неслужащим.
Чин — главный показатель успешной службы и благорасположения монарха — приобрел чрезвычайную значимость и подчинил своему влиянию все социальные сферы существования личности дворянина, включая даже повседневную жизнь и приватные человеческие отношения. Бюрократическим статусом определялось все: количество лошадей в экипаже, ливреи лакеев, место в церкви, приглашение на публичную ассамблею, наряды супруги и дочерей служащего дворянина. Требование «выше своего ранга почести» становилось предметом доноса и облагалось штрафом, что стимулировало уважение подданных к чиновной субординации. В то же время «честолюбие и тщеславие» в борьбе за чины всячески поощрялось повышениями по службе, наградами и титулами.
Поскольку при Петре даже в среде дворянства был крайне низкий уровень грамотности, царь объявил получение образования еще одной, помимо службы, неукоснительной обязанностью и одновременно привилегией российского шляхетства. Дворянский состав высших эшелонов бюрократии и армии и определенный уровень просвещенности усиливали социальный гонор высшего сословия, которое «ради службы от подлости отлично». Так государственная служба стала ведущим объектом социального престижа личности и главным сословным достоинством дворянства.
Смысл государственной службы — обязательной повинности и одновременно привилегии дворянства — связывался с основополагающими ценностями русского исторического сознания. Среди них важнейшей было представление о монархе как о персонификации власти, самого государства и его растущей внешнеполитической силы.
В Воинском уставе, утвержденном Петром в 1716 г., Его Величество был провозглашен «Самовластным Монархом, который никому на свете о своих делах ответа давать не должен». Петр упразднил патриаршество и поставил во главе всех церковных дел Синод (орган государственного управления, фактически ничем не отличающийся от прочих коллегий).
Служба монарху сливалась с чувством патриотизма и причастности к победам расширяющейся державы. Важнейшим каналом воздействия на сознание не только царского окружения, но и всего высшего сословия, становился личный пример царя. Неслучайно Петр сам, подчиняясь требованиям «всеобщей службы», приносил пользу Отечеству в чине сержанта, бомбардира, капитана, не гнушался роли ученика «образованных политизированных народов» и стал первым православным царем, покинувшим пределы России, надеясь, что, «на правителя глядя, и подначальные люди» усвоят те же стремления.
22 октября 1721 г. в связи с триумфальным окончанием Северной войны Петру I были преподнесены наименования Император, Отец Отечества и Великий. Это стало новым этапом в развитии монархического сознания подданных: оно еще более тесно переплелось с патриотической гордостью за победы государства, возглавляемого императором. Екатерина II вслед за царем-преобразователем тоже провозгласила незыблемой основой государственной идеи самодержавную власть монарха. Но тон власти и расставляемые ею акценты несколько изменились. Если в эпоху Петра главная мировоззренческая ценность беззаветной преданности «Самовластному Монарху» провозглашалась через тексты присяг, публичные проповеди и угрозы отсечения головы, то в екатерининских документах постоянно упоминалось о «природном Нашем человеколюбии» и «материнских увещеваниях». Императрица запретила «бранные и поносные слова» в официальных бумагах, подтвердила уничтожение Тайной розыскной канцелярии и принципа «слово и дело», практически не допустила ни одной смертной казни дворянина, о перспективе «лишения живота» упоминала лишь в назидание и на том месте, где Петр рубил головы, устраивала публичные казни «вредных сочинений».
Такой поворот был связан не столько с характером и кругом чтения императрицы, сколько с тем обстоятельством, что перед престолом теперь стояли более сложные задачи. Россия нуждалась в серьезных реформах местного управления, мобилизации ресурсов для войн за выход к Черному морю, инкорпорации присоединенных территорий. Престолу необходим был социальный слой деятельных просвещенных офицеров и чиновников с развитым государственным сознанием. Потому власти необходимо было позаботиться об «исправлении нравов» и «подготовке их умов для введения лучших законов».
Ставка при этом делалась непосредственно на политически активную образованную элиту. И когда это сословие окончательно превратилось в правящий класс, костяк бюрократического аппарата и армии, основную интеллектуальную силу империи, своего рода несущую конструкцию всего общественного здания, Екатерина дала дворянам в 1785 г. Жалованную грамоту, наделившую высшее сословие целым рядом привилегий. Дворянство имело право открывать в губерниях и уездах дворянские собрания, «благородных» нельзя было подвергать телесным наказаниям. Еще раз подтверждался Манифест о вольности 1762 г., отменяющий обязательный характер дворянской службы государству.
Тем не менее сословное законодательство по-прежнему всячески стимулировало готовность «ревностно служить императору и Отечеству» отточенными за десятилетия методами социального контроля. Престол воздействовал на честолюбивые стремления подданных «придать большую знать своей карьере»; разжигал сословный гонор «благородного дворянства», имеющего почетное право «знатной службы»; стимулировал конкурентную борьбу за чин, который, навсегда потеснив родовое достоинство, прочно утвердился в общественном сознании как главный показатель места человека в сословной иерархии, источник ощущения причастности к власти и основной критерий оценки человека обществом и даже его самооценки.
Однако часто усилия власти по воздействию на сознание подданных дают непредсказуемые результаты. Воспитываемое столетиями чувство личной зависимости и преданности престолу, служба которому провозглашалась главной мировоззренческой ценностью, превратило высшее сословие в прямых слуг императора. И если в Западной Европе король был «первым среди равных», а сословие феодалов было связано прочной сетью вассально-сеньориальных связей, то в России подданных монарха объединяли только милость двора и дарованные императорской властью чины. Цели дворянства как сословия были растворены в государственном интересе, который отождествлялся с авторитетом престола, и заменены верноподданнической обязанностью.
Со временем в сознании образованной элиты внушаемые властью ценности стали деформироваться: некоторые начинали болезненно воспринимать общепринятые средства продвижения по чиновной лестнице — систему прошений, рекомендаций и протекций — как «выхаживания», «доискивания» и «идолопоклонство». Поначалу недовольство проявлялось только в словесных заявлениях, нарушениях этикета и нестандартном восприятии стереотипных ситуаций, но никак не реализовывалось в продуманных действиях. В среде образованного дворянства формируется зона частной жизни, особую ценность приобретает малочисленное сообщество особых людей, именуемых в переписке «умными, честными просвещенными людьми», «прямо благородными людьми», «истинными патриотами» или «обществом добронравных».
В результате влияние идеологической доктрины абсолютизма стало слабнуть, традиционные ценности в сознании дворян отходили на второй план, и некоторые из них направляли свои силы в иные социальные области, независимые от бюрократического аппарата, престола и светской массы. Но интеллектуальная элита не могла противопоставить самодержавию ни экономической мощи крупных земельных владений, ни складывающегося веками прочного положения в провинции, ни монолитной сословной солидарности. И она стала искать для себя иные сферы реализации личности.
Привилегированное положение и определенная бытовая свобода давали фрондирующему дворянину только одну уникальную возможность — удалиться от придворной жизни, светского окружения и изматывающей борьбы за карьеру и обрести пусть временное, а порой и иллюзорное, но успокоение. Сделать это можно было в замкнутом мире дворянской усадьбы, в семейном счастье, дружеском кружке, в масонских исканиях, книгах, писательском труде, в автономной социальной деятельности, например, в благотворительности или частном издательстве.
Зона частной жизни формировалась в загородных усадьбах, где часто дворянин, «душевно отставший от всяких великосветских замыслов», предавался «покойному в отставке житью», наслаждению «спокойствием и собственностью своею». В домах интеллектуальной элиты царил особый микроклимат дружеского эмоционального общения, расцвеченный любительским стихотворством и литературными играми.
Таким образом, в золотой век русского дворянства инициированные государством две ведущие тенденции — формирование бюрократии и интеллигенции — достигли определенного равновесия: слой профессиональных чиновников еще не оформился в касту, оттесняющую высшее сословие от управления империей, а дворянская культура еще не переросла в открытую оппозицию престолу. Но случившийся в первой четверти XIX века идеологический раскол господствующего класса и утрата им своих ведущих позиций был, конечно же, генетически связан с социальной историей предшествующего столетия.
Классификация и численность дворянства
Дворянство подразделялось на древнее (потомки древних княжеских и боярских родов), титулованное (князья, графы, бароны), потомственное (дворянство, передававшееся законным наследникам), столбовое, беспоместное (полученное без наделения и закрепления земель) и личное (полученное за личные заслуги, в том числе по достижении 14 класса на гражданской службе, но не передающееся по наследству).
В среде потомственного дворянства сохранялись различия между титулованными и нетитулованными дворянами (последние составляли большинство). Почетом пользовались «столбовые» дворяне, которые могли доказать более чем вековую древность своего рода. Большинство титулов формально не давали обладателям особых прав, однако на деле способствовали их продвижению по службе.
В 1782 г. в России насчитывалось свыше 108 тысяч дворян, что составляло 0,79% населения. После принятия «Жалованной грамоты дворянству» их численность существенно возросла: в 1795 г. в Российской империи было 362 тысяч дворян, или 2,22% населения. В 1858 г. в стране насчитывалось 609973 потомственных дворянина и 276809 личных и служащих дворян, в 1870 г. – 544188 и 316994 соответственно. Дворян-землевладельцев, по данным 1877–1878 гг., в европейской части России насчитывалось 114716 человек. В 1858 г. потомственные дворяне составляли 0,76% населения великорусских губерний Российской империи. Это было в два раза меньше, чем в Великобритании, Франции, Австрии и Пруссии.
По мере расширения границ Российской империи дворянство прирастало все большим числом разнородных элементов. К московскому великорусскому дворянству присоединялись остзейское дворянство, украинское казачье дворянство присоединенных губерний, польская и литовская шляхта, бессарабское дворянство, грузинское, армянское, инородческое дворянство, финляндское рыцарство, татарские мурзы.
Приобретение дворянства
Потомственное дворянство приобреталось четырьмя способами:
1) пожалованием по особому усмотрению самодержавной власти;
2) чинами на действительной службе;
3) вследствие пожалования за «служебные отличия» российскими орденами;
4) потомками особо отличившихся личных дворян и именитых граждан.
В основном дворянство приобретали службой. В 1722–1845 гг. потомственное дворянство давалось за выслугу первого обер-офицерского чина на военной службе и чина коллежского асессора на гражданской, а также при награждении любым из российских орденов (с 1831 г. – кроме польского ордена Virturi Militari); в 1845–1856 гг. – за выслугу чина майора и статского советника, и за награждение орденами Святого Георгия, Святого Владимира всех степеней и первыми степенями других орденов; в 1856–1900 гг. – за выслугу чина полковника, капитана I ранга, действительного статского советника. С 1900 г. по ордену Святого Владимира потомственное дворянство можно было получить только начиная с 3-й степени.
Личное дворянское звание присваивалось по особому высочайшему усмотрению. Оно распространялось на супругу, но не передавалось потомству. Правами личного дворянства пользовались вдовы не принадлежавших к потомственному дворянству священнослужителей православного и армяно-грегорианского исповедания. Для получения личного дворянства надо было либо дослужиться на гражданской действительной службе до чина 9-го класса (титулярный советник) или на военной – до чина 14-го класса, то есть первого обер-офицерского, либо получить орден Святой Анны II, III и IV степени (после 1845), Святого Станислава II и III степени (после 1855), Святого Владимира IV степени (1900).
Потомки личных дворян, «беспорочно» состоявших на службе в чинах не менее 20 лет, имели право ходатайствовать о потомственном дворянстве до 28 мая 1900 г., когда была отменена соответствующая статья закона.
Потомственное дворянство передавалось по наследству и в результате брака по мужской линии, но женщина-дворянка, вышедшая замуж за недворянина, не могла передать супругу и родившимся в браке детям дворянские права, хотя сама продолжала оставаться дворянкой. Распространение дворянского достоинства на детей, рожденных до пожалования дворянства, зависело от «высочайшего благоусмотрения». В 1874 г. все ограничения, касавшиеся детей, рожденных в податном состоянии, были отменены.
КАК ДЕМИДОВЫ СТАЛИ ДВОРЯНАМИ
Со смертью Никиты Демидова, его давно обособившиеся сыновья удаляются друг от друга еще стремительнее. И все же не настолько далеко, чтобы оборвать все родственные связи. Остаются дела, в которых Демидовы выступают членами по-прежнему объединенного общими целями рода, остаются другие, в которых каждый преследует интересы хотя и личные, но при обоюдном усилии легче достижимые.
Именно в это время важнейшим их общим проектом становится присоединение к дворянскому сословию. В аноблировании (одворянивании) были заинтересованы все Демидовы. Оно означало приобщение к социальной группе, наиболее близкой к власти и любимой ею, к тем, кто управлял движением важных для них дел. Особенно жаждали «преображения» младшие братья, долгое время не обладавшие правами, в порядке исключения дарованными отцу.
Как же рожденные кузнецами Демидовы стали дворянами? Что подтолкнуло чудесное превращение?
В семье Демидовых первые шаги к сословной трансформации были сделаны еще при жизни родоначальника. Что возможность стать дворянином Никиту равнодушным не оставила, представляется очень вероятным. Однако неизвестно, делал ли он в этом направлении практические шаги, а если делал — какие именно. Переговоры с теми, кто мог повлиять на ход событий велись и решение постепенно приближали, но документально не фиксировались.
Примечательно, что Демидовы, жизненные пути которых уже разошлись, к дворянству шли объединенной группой. Претендуя на дворянство, братья могли сослаться на прецедент — без пяти минут состоявшееся дворянство отца. Где-то в архивной каморе не первый год пылился дворянский диплом Никите Демидову, в свое время заготовленный по распоряжению царя Петра Алексеевича. В новом дипломе, составленном от имени императрицы Екатерины I, было отмечено, что в названный день «камисара Никиту Демидова за его верную службу и за особливо показанное прилежное радение и старание в произведении медных и железных заводов в государстве его императорского величества пожаловал во дворяне и шляхтичи».
Кто помог Демидовым? Что им помогло? Из конкретных деятелей скорее всего А.Д. Меншиков, имевший на императрицу огромное влияние и находившийся на вершине своего могущества, принадлежавший к одной с ним «партии» президент Адмиралтейств-коллегий граф Ф.М. Апраксин и кабинет-секретарь А.В. Макаров.
Кроме того, для пожалования имелся подходящий повод — очередное достижение Демидовых в качестве «промышленных людей». Только что 10 января 1726 г. приехавший в Петербург Акинфий поднес императрице и президенту Берг-коллегии Я.В. Брюсу образцы руд с Алтая, а девять дней спустя подал просьбу разрешить построить там завод для их переработки. Прося об этом, он фактически декларировал, что уже приступил к освоению нового горно-металлургического района.
4 февраля, еще одна просьба Акинфия: разрешить вступить в компанию с ним для строительства медеплавильного завода на Алтае Геннину и другим лицам, «кого мы, впредь усмотря, и в компанию пожелаем». Указывая на главного горного начальника Урала, Акинфий апеллировал к его авторитету. Уж если сам Геннин готов войти в число компаньонов (следовательно, готов рискнуть капиталом), значит, дело верное.
16 февраля Берг-коллегия строительство завода разрешила, а 18-го кабинет-секретарь Алексей Макаров явился в Верховный тайный совет и напомнил о «жалованной грамоте» для сыновей комиссара Демидова. «По рассуждении» этот вопрос был решен в тот же день: определили «помянутых Демидовых детей написать в той жалованной грамоте во дворяне». Месяц спустя, 24 марта 1726 г., патент на дворянство Демидовых подписала императрица. В отличие от петровского в нем говорилось о пожаловании дворянства не одному человеку, а целому роду — «наследником и потомству мужеска и женска полу в вечные времена, в честь и достоинство». Демидовых пожаловали в дворяне по Нижнему Новгороду, что явилось в известной степени случайностью. Уездов, в которых владения были у каждого из братьев, не существовало ни одного. Единственной единицей административного деления, на территории которой имелись владения всех братьев, была Тульская провинция Московской губернии. В Нижегородском уезде Никите принадлежало купленное им за пять лет до смерти село Фокино с деревнями. Теперь оно переходило к Акинфию. Другие Демидовы здесь владений не имели.
В патенте оговаривалось одно обстоятельство, выделявшее Демидовых из дворянской среды. Составитель текста, можно думать, с учетом мнения самих заводчиков провозгласил: «…их, и детей их, и потомков против других дворян ни в какие службы не выбирать и не употреблять, насупротив чего они да будут иметь ноивящее тщание и попечение в произведении вышепомянутых заводов, тако жив приискании медных и серебреных руд, и к тому законных своих наследников и потомков обучать». Логика в этом, несомненно, присутствовала: заслужили поощрение на конкретном поприще — на нем же служите дальше.
благосостояние высшего сословия
Когда российский экспедиционный корпус покидал Париж, граф Михаил Воронцов взялся оплатить все долги дворян-офицеров. История известная, тиражировалась не раз. Однако новые исследования отечественных специалистов, посвященные денежным отношениям до революции, доказывают: к таким историям стоит относиться с осторожностью. Дело в том, что та сумма в 10 раз превышала не только совокупный годовой доход Воронцова и его брата, но и стоимость воронцовского имения. Так что вряд ли граф, отличавшийся щепетильностью в финансовых делах, мог пойти на это.
В конце XVIII века высшая русская аристократия могла бы сравниться в богатстве с австрийской и английской. И действительно, как утверждает Ян Бланчард, «в 1807 г. средний британец едва ли был намного богаче русского. Обе нации — Британия и Россия — возглавляли сводную таблицу европейского национального дохода». Пышность образа жизни русской аристократии поражала даже английских наблюдателей: как отмечает Уильям Тук, многие представители высшей знати России являлись «владельцами имений, занимавших территорию, превосходящую по величине земли некоторых суверенных немецких властителей».
Безусловно, Елизавета, Екатерина II и Павел I с царственной щедростью одаривали придворную аристократию. Так, в период с 1762 г. по 1783 г., пятеро братьев Орловых, фаворитов Екатерины II, получили от императрицы 45000 крепостных крестьян (мужского пола) и 17 миллионов рублей (1770000 фунтов) наличными деньгами и драгоценностями. В течение только двух лет Григорий Потемкин получил в дар 37000 крепостных крестьян и 9 миллионов рублей (937500 фунтов). Жена Ивана Чернышева, посла Екатерины в Лондоне, владела драгоценностями на сумму 40000 фунтов стерлингов, граф Николай Петрович Румянцев потратил два миллиона рублей (208000 фунтов) на свой музей в Москве. Когда Наполеон вторгся в Россию, ряд крупных землевладельцев — например, граф П.И. Салтыков, князь Н.С. Гагарин и Н.Н. Демидов — на свои средства сформировали и снарядили целые полки.
Огромные богатства русских магнатов конца XVIII века были новым явлением. Допетровская Россия не могла стать плодородной почвой для упрочения крупных личных состояний, хотя именно в XVII веке, благодаря коммерческой деятельности на севере России и в Сибири, разбогатели Строгановы, а вся высшая придворная аристократия существенно приумножила свои состояния. Однако, в 1800 г. крупные состояния держались на двух главных основаниях — на огромных земельных территориях, полученных в дар от русских самодержцев, и на подъеме русской экономики в предшествующем столетии.
Как пишет Джером Блан, «во время царствования Екатерины II и Павла удачливые придворные получили в общей сложности 385700 крепостных». Щедрые царские дары, однако, весьма неравномерно распределялись между этой группой счастливчиков — факт, оказывавший большое влияние на распределение богатства среди аристократической элиты вплоть до самого конца русского самодержавия. В период с 1762 г. по 1801 г. семьдесят девять дворян, получив каждый от 1000 до 3000 крепостных, в общей сложности приобрели 120400 душ. А восемнадцать дворян, каждый из которых в среднем получил от 5000 до 10000 крепостных, — 43000. Однако во главе этого списка стояли восемь человек, каждый из которых получил более 10000, а все вместе — 154200 крепостных, что от общего числа составляло почти 40%.
Что касается источников доходов, разборчивость и щепетильность как сдерживающие факторы были чужды русской аристократии XVIII века. Щедрые царские дары и беспечное «выдаивание» государственных средств были излюбленными способами обогащения, хотя коммерческая деятельность также служила этой цели. Винокуренные заводы, суконное производство для армии, горное дело и металлургия представляли собой, вероятно, наиболее крупные отрасли промышленности, которыми занималось дворянство в эпоху крепостничества, что же касается аристократии, то она всегда была готова приложить руку к тому виду деятельности, который сулил наибольшее обогащение. В 1813 г. дворянству в России принадлежало 64% шахт, 78% суконных фабрик, 60% бумажных заводов, 66% стекольных и 80% производств по выработке поташа.
В XVIII веке выходцы из недворянских сословий также составляли себе крупные состояния, но почти все они в конечном итоге перешли в руки аристократии, либо в результате того, что их владельцы были пожалованы в дворянство, либо благодаря браку наследниц этих состояний с представителями высшей знати. Так, Демидовы, Лазаревы, Мальцевы, Гурьевы и Гончаровы стали дворянами, пополнив ряды придворной знати. То же произошло и с горсткой других купеческих семей. В иных случаях, когда род мультимиллионеров неблагородного происхождения — например, Твердищевы, Мясниковы, Волынские — обрывался по мужской линии, все состояние через наследниц попадало в карман придворной знати.
В 1800 г. Россия была крупнейшим производителем черных металлов в Европе, а в сталелитейной промышленности ведущее положение в империи занимали Демидовы. Соответственно их доходы были баснословными. Николай Никитович, судя по всему, самый богатый из Демидовых, в 1795 г. имел доход 596000 рублей (62100 фунтов). Однако в том же году расходы Н.Н. Демидова достигли чрезмерной суммы в 1435800 рублей (150000 фунтов).
Графы Шереметевы, самый богатый аристократический род в России, были не столь расточительны. В 1798 г. доходы графа Н.П. Шереметева составили 632200 рублей, а расходы — 692000 рублей. В девятнадцатом веке, однако, дела пошли хуже. Наследник Н.П. Шереметева имел годовой доход в 2,2 миллиона рублей (64919 фунтов), а тратил 3,4 миллиона (110330 фунтов); к 1859 г. его долги достигли 6 миллионов рублей (562500 фунтов). Подобное расточительство было отчасти следствием личного безрассудства, а отчасти — плохого управления. Свою лепту внесли также привычки, присущие всей аристократии, благосостояние которой чрезвычайно быстро приумножалось, большей частью за счет царских даров, предназначавшихся на создание роскошного двора, для прославления России на всю Европу. При таком дворе (не говоря уже о соперничестве с другими важными особами) необходимо было вести роскошный образ жизни.
Расточительство нанесло большой урон благосостоянию аристократии. Еще более разорительной была практика деления наследства в равных долях между наследниками мужского пола, причем нередко земельные наделы отходили и к женщинам. Кроме того, в первой половине XIX века экономика России в целом стала отставать от западноевропейской. В 1800 г. Россия производила черных металлов больше, чем Англия, а в 1860 г. — меньше десятой доли.
По наблюдениям некоего англичанина, посетившего Санкт-Петербург в 1820-1830 х гг., аристократия уже жила не так, как во времена Екатерины II: «Вот просторные особняки — недавнее жилище знати; окна закрыты, двери на замке, а владельцев либо вовсе нет, либо они живут уединенно в силу экономических затруднений». Возвращаясь мысленно ко второй половине царствования Николая I к своему детству и юности на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков, Ф.Ф. Вигель вспоминал, что в своем укладе, как и в сознании кастовости петербургская знать брала за образец венцев. Подавляющее большинство дворян, составлявших высшее общество Петербурга, принадлежало к нему с рождения; они все еще владели огромными состояниями и были полны аристократической гордости. «Богатые фортуны не были еще разделены между потомками, не были еще враздробь промотаны… Они принадлежали по большей части людям, коим титул и высокий чин давали хотя и новую, но настоящую знатность… Предшественники Екатерины, как и она сама, как и сын ее, возводя кого-нибудь на высокую степень, давали ему средства не только поддерживать блеск даруемого ему титула, но даже разливать его на своих потомков».
Оценить богатство знати при Николае I (1825–1855) непросто. Традиционной мерой имущества и положения в обществе считалось число принадлежащих аристократу крепостных крестьян. Крепостной труд, как правило, эксплуатировался в одной из двух форм. Крестьяне либо платили помещику деньги (оброк), либо несли трудовую повинность (барщина). Согласно имеющимся данным оброк в среднем увеличился (из расчета на одного мужчину-крепостного) от 3,12 в 1790-х гг. до 7,5 к 1840-м и 10–15 серебряных рублей к концу 1850-х гг., однако этот рост, вероятно, почти соответствовал повышавшимся вследствие инфляции ценам. Барщина была земледельцам выгоднее: так, по утверждению ряда экономистов, в царствование Николая I доходы помещиков от поместий, где применялась барщина, были втрое выше, чем от земель, где крестьяне платили оброк. Оброк, однако, требовал незначительных управленческих расходов, тогда как барщина, то есть принудительный труд, как более жестокая форма повинности, требовала большего надзора. Кроме того, поместья, где существовала барщина, обычно были нацелены на получение значительных излишков зерна и, для того, чтобы эта система была действенной, требовался более или менее простой выход на рынки сбыта.
Первый в мире подоходный налог ввели в 1799 г. в Великобритании для финансирования войны с Наполеоном. Британцы до сих пор утверждают, что этот налог помог им победить. В 1810 г. Михаил Сперанский начал реформу налогообложения в России, взяв за основу тот налог. Прямых доказательств, что Сперанский ориентировался именно на англичан нет, но условия отечественного налогообложения были идентичны английскому: нужно подавать декларации обо всех доходах со всех видов деятельности, за исключением процентов по уплачиваемым кредитам, введена прогрессивная налоговая ставка, максимум — 10 процентов. Дворяне были в ужасе, они не знали, что делать, не знали собственных доходов, причина — в нашем экстремальном сельском хозяйстве. Однако в какой-то момент в Дворянские депутатские собрания действительно стали поступать налоговые декларации, и их оказалось довольно много.
Дворянство традиционно представляется либо ужасно богатым, либо бедным. Но ни то, ни другое не является срезом всего общества. Налоговые декларации помогли сделать такой срез. И он оказался неожиданным. Вот пример: среди дворян доля женской собственности превышала долю мужской. Еще одно открытие, удивившее исследователей,— количество имений, которыми владели дворяне. Вопрос непраздный. Оказывается, все источники, которые позволяли до этого оценивать численность дворян, были основаны на так называемых ревизских сказках, их подавали сами дворяне или их приказчики. Раньше считали так: одна ревизская сказка — один дворянин. Но судя по декларациям, дворяне часто владели не одним, а несколькими имениями, а значит, представление о численности сословия надо пересматривать.
Отсюда и еще один миф — о дворянской бедности. Одно дело — дворянин с единственным имением в 50 душ. И другое — с несколькими имениями с разным числом душ. Так вот порядка 40 процентов московских дворян оказались собственниками от двух до пяти владений. Распределение было следующим: двумя и более поместьями владел каждый четвертый бедный дворянин, каждый второй середнячок и почти все (90 процентов) богатые.
Исследователи подозревают, что количество бедного дворянства в итоге тоже завышено. Бедными (то есть владеющими менее чем 100 душами) на рубеже XIX века считалось около 84 процентов российских дворян. Но судя по Московской губернии, это не так: по результатам исследования, в эту категорию попало лишь 44 процента землевладельцев. А тех, кто жил на «прожиточный минимум» в 500 рублей (и, таким образом, не платил подоходный налог), и того меньше — 29 процентов.
Да и неравенство в среде дворян, похоже, было не настолько сильно, как считалось ранее. Так называемый коэффициент Джини (он отражает степень неравенства в той или иной группе) для помещиков по числу крепостных составлял в 1833 г. 0,75 — это данные по ревизским сказкам. В свою очередь, налоговые декларации позволили скорректировать этот показатель до 0,66.
Но, наверное, самое удивительное — налоговая дисциплина у московских дворян оказалась на уровне 70–90 процентов!
Историки утверждают: основные финансовые проблемы начались у дворянства после отмены крепостного права. Однако и с ним все не так однозначно, как представляется. В целом эксперты уверены: полной картины финансовой жизни дворянства все еще нет.
ПРОДВОРЯНСКАЯ ПОЛИТИКА НИКОЛАЯ I
Одной из приоритетных задач в области социальной политики правительство Николая I считало укрепление и «очищение» дворянства. Учитывая урок 14 декабря 1825 г., Комитет 6 декабря 1826 г. пришел к выводу, что оппозиционность дворянства является следствием падения статуса привилегированного сословия в обществе, его экономического обмельчания и размывания за счет выходцев из других сословий.
Чтобы покончить с безродным дворянством, освободить привилегированное сословие от буржуазных элементов, император, опираясь на решения Комитета, ввел новые сословия в империи. Такой закон был опубликован в 1832 г. и назывался «Указ о потомственных и личных почетных гражданах». Ими становились дети личных дворян, священнослужители с высшим богословским образованием, купцы I гильдии (преимущественно те, кто занимался благотворительностью); могли получить это звание выдающиеся художники и ученые.
Представители новых сословий получили ряд льгот: освобождались от телесных наказаний, подушной подати и рекрутчины. Но они потеряли право пополнять дворянство. Правда, из любого правила бывают исключения. Дворянство все же давалось за особые заслуги перед императором и Отечеством. Одновременно правительство намеревалось повысить авторитет дворянских собраний и их роль в местном управлении. Участие в этих собраниях всегда было ограничено имущественным цензом. Закон 1831 г. значительно поднял размер минимальной собственности. Теперь право голоса в собраниях имели только потомственные дворяне не моложе 21 года. имевшие в данной местности недвижимую собственность и соответствующий чин на государственной службе. Дворяне, имевшие в данной губернии не меньше 100 душ крестьян и не менее 3 тыс. десятин земли, пользовались избирательным голосом.
На губернском дворянском собрании решались все важнейшие корпоративные дела, утверждались сборы на частные дворянские повинности. Кроме того, одной из важнейших дворянских привилегий считалось право подавать через губернских предводителей или депутатов прошения, жалобы и ходатайства губернскому начальству, министру и даже императору. Собраниям, однако, запрещалось обсуждать вопросы, затрагивающие основы государственного устройства.
Повестка собрания, а также выборные лица утверждались губернскими властями. Губернатор открывал собрание, приводил его участников к присяге, но затем не имел права присутствовать на его заседаниях. Однако реально дворянские выборы происходили под подавляющим влиянием губернаторов, и выборные должностные лица по своему положению ничем не отличались от назначенных.
Правительство настораживал тот факт, что российское дворянство разорялось, быстрыми темпами росла его задолженность, в том числе и перед более низкими сословиями. За период с 1775 г. по 1859 г. дворянский долг вырос с 4,3 млн. руб. до 425 млн. руб.
Чтобы не допустить дальнейшего разорения дворян, правительство Николая I осуществило ряд мер. Обедневшие дворяне наделялись государственными землями; дворянские дети принимались бесплатно в военные и гражданские учебные заведения. Для дворян сокращались сроки службы при производстве в чины, им выдавали денежные ссуды для поддержки их хозяйственной деятельности.
С целью предотвратить дробление дворянских имений законом 1845 г. «о майоратах» крупным помещикам разрешалось объявлять свои имения заповедными. В этом случае помещик не мог разделить его между детьми, а был обязан все имение передать в наследство старшему сыну. Заповедное имение не могло быть продано или заложено, оно навсегда оставалось собственностью данной дворянской семьи. Однако этот указ не заинтересовал дворян. Вплоть до реформы 1861 г. на майоратное право были переведены только 20 крупных дворянских имений.
В 1845 г. были внесены изменения в «Табель о рангах». Согласно петровским указам, право на потомственное дворянское звание мог получить чиновник, дослужившийся до 8 класса, а право на личное дворянство получали чиновники 12 класса. Вследствие этого в дворянство вливалось немало выходцев из других сословий. Секретный комитет 6 декабря 1826 г. рекомендовал правительству ограничить доступ разночинцев в дворянство. По указу 1845 г. звание потомственного дворянина получали чиновники не ниже 5 класса (или полковники), звание личного дворянина получали чиновники не 12, а 9-го класса.
Покровительственные меры правительства Николая I не остановили разорения дворянства, не повысили его социальный статус. В этом отношении продворянская политика верховной власти не достигла своей цели.
Дворяне и воинская служба
Война была одним из самых древних занятий аристократии. В России также было исключительно много старинных фамилий, которые на протяжении столетий удерживали свой статус в аристократической придворной элите — от Московии до Империи. Аристократией Московии в ранние периоды были соратники Великого князя, составлявшие его дружину.
Переход от рыцарской эпохи к эпохе современных офицеров-дворян, избравших военное дело в качестве профессии, не был прямым и ровным. В XVI и XVII веках над благородным воином-конником нависла угроза оказаться не у дел. С появлением пушек и мушкетов надобность в одетых в латы рыцарях отпала, а постоянная армия еще не сформировалась до такой степени, чтобы служить альтернативным поприщем боевым навыкам и воинскому инстинкту дворян. Взамен военной специализации, крупные аристократы стали совершенствоваться и искусстве быть придворным или просвещенным носителем гуманистических идеалов эпохи Ренессанса.
Российский дворянин того периода, хотя и не испытал влияния гуманистической философии эпохи Ренессанса, также оказался под угрозой оказаться невостребованным, так как военная кавалерия, в которой издавна служило дворянство, настойчиво вытеснялась профессиональными войсками, где командирами являлись иностранные офицеры. Согласно утверждению Джона Кипа, XVII век был временем, когда начало быстро развиваться провинциальное дворянство, прочными корнями связанное с родной землей. Его представители предпочитали удел земледельцев и местных заправил, нежели воинов и государственных деятелей. Петр I повернул этот процесс вспять, вынудив старое дворянство идти на государственную службу и силой превратив его представителей в винтики машины абсолютизма. В XVIII и XIX веках вооруженные силы являлись излюбленным местом службы российской аристократии.
Российское столбовое дворянство, численность которого к 1897 г. составляла не менее миллиона человек, по большей части состояло из людей, которых в Англии отнесли бы к среднему классу, мелким клеркам, или, во многих случаях, к фермерам. Тем не менее, данные, в соответствии с которыми в канун Крымской войны из десяти русских офицеров девять были дворянами, тогда как в 1913 г. дворяне составляли всего лишь половину российского офицерства, свидетельствуют о том, что в последние десятилетия господства старого режима в составе офицерского корпуса происходили значительные перемены. В России наиболее отчетливо проявился наблюдавшийся во всей Европе процесс, в результате которого в различных частях армии утверждались различные социальные группы.
Высшая аристократия прежде всего монополизировала три гвардейских кавалерийских полка и три полка гвардейской инфантерии. Офицеры прочих гвардейских полков были менее знатного происхождения. То же относится и к артиллерийским частям. Сравнительно низкий престиж образования в России и его сравнительно малая распространенность отразились на артиллерии. При отсутствии в России широко образованного среднего класса, артиллеристы, род деятельности которых требовал превосходного владения специальными знаниями, зачастую были выходцами из относительно привилегированных кругов дворянства или из русско-немецких семейств. Даже в 1914 г. артиллерийские офицеры, подобно гвардейцам, довольно пренебрежительно относились к офицерам пехотных строевых полков, которые, даже и в мирное время, в большинстве своем были потомками крепостных крестьян.
Относительное снижение влияния аристократии на офицерский корпус можно связать либо с тем, что вооруженные силы слишком разрослись и аристократия была уже не в состоянии сохранять монополию над ними, либо с тем, что представители высшего класса утолили свою тягу к военной службе. Если последнее предположение соответствует истине, его можно счесть признаком того, что аристократия становилась более современной: она перестала быть замкнутой военной кастой, обратив наконец свое внимание на бесчисленные новые возможности, предоставляемые развивающейся экономикой и общественной деятельностью.
На протяжении XIX века военная служба утрачивала популярность среди русской аристократии и рядового дворянства. Примерно 70% представителей высшей знати, рожденных до 1825 г., избрали для себя военную карьеру, меж тем как среди представителей следующего поколения их примеру последовало всего 56,6%. Более того, именно самые молодые представители последнего поколения испытывали наименьшую склонность к военной службе.
Богатые аристократы, отпрыски знатных семей, поступая офицерами в наиболее престижные полки гвардейской кавалерии, редко относились к военной службе, как к профессиональной деятельности. Как правило, прослужив несколько лет в приятном и веселом обществе людей, равных им по положению, они оставляли казармы ради тех занятий и удовольствий, которые предоставляло крупное состояние, доставшееся по наследству. У таких людей не было стимула совершенствоваться в различных аспектах военного искусства или карабкаться вверх по армейской иерархической лестнице. Граф А.А. Игнатьев вспоминает, что в 1890-х гг. поступить в кавалергардский полк было все равно, что стать членом престижного модного клуба. Все офицеры прекрасно знали, что расходы их многократно превысят жалованье. Клубная атмосфера усиливалась и благодаря тому, что представители многих семей из поколения в поколение служили в одном и том же полку. В офицерских собраниях разговоры по большей части вертелись не вокруг профессиональных вопросов, а вокруг светских новостей, там царила атмосфера учтивости, беспечности и терпимости, свойственных благополучию — и действительно, жизнь кавалергардских офицеров не была обременена чрезмерными служебными обязанностями.
Ценности офицеров-аристократов полностью соответствовали тем, что исповедовались в кадетских корпусах. Важное место среди них занимали физическая смелость, сила и выносливость; способность переносить боль, а также любые невзгоды и опасности, не теряя хладнокровия и присутствия духа. Развитое чувство товарищества, преданность и готовность подчинить собственную индивидуальность требованиям офицерства как группы и армии в целом также входили в этот кодекс. Очень высоко ценились стремление к лидерству и желание служить образцом. То же самое можно сказать и о некоторых практических военных навыках, например, об искусстве верховой езды, и, в особенности в последние десятилетия века, о меткой стрельбе и о способности быстро ориентироваться на местности. Аристократические и военные ценности и отличительные свойства зачастую создавали своеобразный симбиоз.
«Полковые ценности» нередко оставляли желать лучшего. Офицерское собрание отнюдь не представляло собой благотворную почву для интеллектуалов, эстетов и оригиналов; не выходили оттуда и подлинно крупные политические деятели. Представления о чести, присущие офицеру-дворянину, порой проявлялись в утрированном, а то и опасном виде. Возможно, именно необходимость сохранять особые военные представления о чести проявилась в упорной защите дуэли, к которой на протяжении веков забияки в мундирах питали особое пристрастие; дуэль сохранялась, несмотря на критические нападки тех, кто стремился защищать законы и цивилизованные нормы поведения.
Офицеры в большинстве своем с недоверием относились к идеям радикального либерализма, не говоря уже о демократии или социализме. Офицеры благородного происхождения имели особую причину с неприязнью относиться к демократии. Она несла ощутимую угрозу их собственным интересам землевладельцев или rentier, а также, несомненно, подвергала опасности интересы их братьев и кузенов. Демократическая политика грозила заменить представителей того сословия, к которому принадлежал офицер, правителями, чье социальное происхождение и манеры, возможно, вызывали у него презрение, и кого он, подчас не без оснований подозревал в том, что для собственного продвижения к власти они использовали средства, с точки зрения аристократа не этичные.
О правилах этикета в аристократическом обществе
Путеводитель по России, выпущенный Марри, предупреждал тех, кто намеревался вращаться в петербургском аристократическом обществе, что этому может содействовать свободное владение французским языком, существенны также рекомендательные письма и туго набитый кошелек. «В Петербурге неизбежны значительные, чтобы не сказать чрезмерные, расходы, в особенности, если гость столицы пожелает принять участие в развлечениях и увеселениях, которые на протяжении зимних месяцев следуют друг за другом непрерывно; издержки будут примерно в полтора раза больше, чем в Вене или в Риме».
В 1865 г. Марри сообщает своим читателям, что «дамам, желающим провести «сезон» в Петербурге, следует помнить: русские дамы одеваются весьма роскошно, хотя и с большим вкусом. Так как заказать туалеты в Петербурге чрезвычайно дорого, дамам лучше иметь при себе весь необходимый гардероб. Что же касается балов, единственным танцем, к которому иностранец не сможет присоединиться сразу же, является мазурка». Подобно высшему обществу всех европейских столиц, жизнь петербургского света подчинена строгому распорядку:
«Зима в России является временем развлечений. Прибывшие в Петербург путешественники, снабженные рекомендательными письмами, убедятся, что салоны здесь так же блистательны, как и салоны Парижа. Обеды, приемы, званые вечера и балы следуют друг за другом столь быстро, что светскому человеку зима покажется скорее слишком короткой, чем слишком длинной. Однако в течение сорока дней, предшествующих Пасхе, балов не бывает. Рождество, сопровождаемое маскарадами, является самым веселым временем. В эти дни дается два или три придворных бала.
При дворе необходимо появляться в мундире. В обществе говорят в основном по-французски, но многие понимают и по-английски. Прибывшим в город иностранцам полагается первыми наносить визиты, их либо возвращают лично, либо оставляют визитную карточку. В том случае, если хозяина нет дома, оставляя карточку, следует загнуть один из ее углов. Если иностранец был представлен на званом вечере нескольким лицам, на следующий день ему следует оставить свою визитную карточку в приемной у каждого из них. Лица, представленные иностранцу, в свою очередь, соблюдают по отношению к нему то же правило учтивости. В С.-Петербурге очень пунктуальны по части визитных карточек, которые оставляют после приемов и представлений <…> визиты полагается наносить между тремя и пятью часами пополудни; обеды, по обыкновению, назначаются на шесть или на половину седьмого; приемы начинаются около десяти часов вечера и длятся до очень позднего часа».
Москва, свободная от присутствия императорского двора, уступала Петербургу и в роскоши, и в педантичности, но даже в восьмидесятых годах прошлого века в бывшей столице блюлись достаточно строгие правила. Дамам не полагалось в театре сидеть в креслах партера, а также ездить на извозчике. Им следовало занимать ложи, и передвигаться по городу в собственном экипаже в сопровождении ливрейного лакея. Семьи, где были дочери на выданье, часто устраивали приемы и танцевальные вечера. Любой, кто пригласил девицу на танец, должен был в ближайшие несколько дней нанести визит к ней домой, представиться ее родителям и поблагодарить за доставленное удовольствие. Если учесть, что во время зимнего сезона еженедельно устраивались два-три больших бала, эта обязанность становилась довольно утомительной. Князь Евгений Трубецкой отмечает, что «этот громоздкий великосветский аппарат с его китайскими церемониями почти всем был в тягость. Он оставлял чувство гнетущей пустоты в душе и весьма дорого стоил карману». Трубецкой, как и его брат Сергей, также студент философского факультета Московского Университета, обладал незаурядным умом; братья отказались от той жизни, которую вела московская аристократия, так как светские обязанности занимали все их время и были несовместимы с серьезной работой и научными занятиями.
Дуэль
Происходящие с ранних времен в обществе конфликты личного характера имели своей особенностью разрешениях их в честном поединке. Таким образом, возникала дуэль – от французского ”поединок”. Как правило, дуэли происходи внутри отдельных общественных слоев, таких как аристократия и дворянство. Дуэль (поединок) — происходящий по определенным правилам парный бой, имеющий целью восстановление чести, снятие с обиженного позорного пятна, нанесенного оскорблением. Утверждение чести как основного законодателя поведения было неотъемлемой частью дворянской жизни.
Дуэль в России была перенята из Европы, а первые дуэли начали происходить в России еще в XVII веке. В России дуэли возникли в среде иностранцев, поступивших на русскую службу. Дуэль в первую очередь была делом военных. В XIX веке дуэли были очень частым явлением среди дворянского сословия. Дворянин не мог позволить, чтобы его честь была запятнана. В связи с этим возникает понятие защиты чести и достоинства в честном поединке.
Существовало несколько видов дуэлей:
1) законная дуэль – могла происходить только на пистолетах или шпагах и весь ход дуэли должен быть записан в протокол.
2) исключительная дуэль – проводилась, если не принимаются общие правила дуэлей.
3) с секретными мотивами дуэль – если стороны отказываются объяснить секундантам причину дуэли.
Однако существовали ограничения для участников дуэли, так, например, по дуэльному кодексу дуэль была невозможна между людьми неравного происхождения и между родственниками.
Причины дуэли: поводом для дуэли могло стать оскорбление, которое затрагивало такие стороны личности, как внешность, манеры и привычки. Также поводом были: служебные столкновения, оскорбление воинской чести, оскорбления в адрес семьи и рода. Частой была дуэль из-за женщины, к примеру, дуэль между А.С. Пушкиным и Ж. Дантесом, произошла из-за оскорбления, нанесенного жене А.С. Пушкина Н.Н. Гончаровой. Однако нередко поводом являлись совершенно немыслимые причины. Например, дурное поведение Пушкина во время танцев в офицерском собрании, заказавшего, вопреки требованию офицеров, танец по собственному выбору.
При каждой дуэли для ее законности были необходимы два протокола: протокол встречи (в котором фиксируются все условия дуэли) и протокол дуэли (в котором фиксируется весь ход поединка). Их составляли секунданты каждой из сторон.
Обязательным условием дуэли являлся выбор одинакового оружия. Секунданты обязаны были перед началом дуэли тщательно проверить боевые качества оружия, при этом марка пистолета не должна была быть заранее известна противникам. Дуэль могла не состояться в случае, если будут принесены извинения одной из сторон только в присутствии всех секундантов
Дуэли в первой половине XIX века в основном проходили на пистолетах. Существовало шесть видов дуэли на пистолетах:
1) на месте по команде – противники становились на расстоянии 15-30 шагов друг от друга, по команде “раз” стреляют с промежутком в одну секунду.
2) на месте по желанию – противники становились на расстоянии 15-30 шагов, и по команде “стреляйте” делали выстрел. Раненый противник имел право стрелять в течении 30 секунд с момента нанесения ранения.
3) на месте с последовательными выстрелами – противники становились на расстояние 15-30 шагов, и один из противников стрелял первым по жребию или по команде.
4) с приближением – противники становятся на расстояние 35-45 шагов, между ними проводилась линия, обозначающая барьер 15-25 шагов, оба противника стреляли после команды “сближаться”, но на ходу они не стреляли, противники останавливались перед выстрелом.
5) с приближением и остановкой – противники становились на расстоянии 35-45 шагов, также устанавливался барьер между ними, оба противника стреляли после команды “сближаться”, второй выстрел следовал через 30 секунд. И оба стреляли на ходу или по желанию могли остановиться.
6) с приближением и параллельными линиями – проводились 2 параллельные линии на расстоянии 15 шагов одна от другой, и на концах линии становились противники, они уже не имели права стрелять на ходу, противники стреляли и сближались, время между выстрелами 30 секунд. Отдача команд стрелять принадлежала секундантам.
Каждая из шести видов дуэли на пистолетах состояла всегда из обмена противников двумя выстрелами. Так же с обоюдного согласия противники имели право согласиться повторять только один и тот же, вид дуэли два или три раза, или повторять его до нанесения одному из противников смертельной раны.
Осечка считалась за выстрел в тех случаях, когда отсчет времени начинался с момента подачи команды, тогда в данном случае противник, пистолет которого дал осечку, считался сделавшим выстрел. Противник, выстреливший первым в воздух, считался уклонившимся от дуэли. Другой противник, стреляющий вторым, имел право ответить на первый выстрел противника, обращенный в воздух, действительным выстрелом.
Проведение дуэли: В заранее условленное время (обычно утром) противники, секунданты и врач прибывали в назначенное место. Опоздание допускалось не более 15 минут; в противном случае опоздавший считался уклонившимся от дуэли. Поединок начинался обычно через 10 минут после прибытия всех. Противники и секунданты приветствовали друг друга поклоном. Избранный секундантами из своей среды распорядитель предлагал дуэлянтам в последний раз помириться. Перед дуэлью противники снимали с себя мелкие вещи (медальоны, ключи, пояса). Право выбора расстояний принадлежало тоже секундантам. Право определения промежутка времени для выстрелов также устанавливалось секундантами. Время выстрелов отсчитывалось с момента подачи сигнала к нему или с момента первого выстрела. Пистолеты в основном использовались одноствольные и заряжающиеся с дула. Пистолеты заряжали секунданты по жребию или друг за другом только перед дуэлью. Противники расходились и затем стреляли. После того как каждый выстреливал, доктор осматривал противников. После поединка секундантами составлялся протокол поединка.
Еще одним важным лицом в поединке помимо участников были секунданты, которые являлись судьями противников. Секунданты должны были быть того же сословия, что и дуэлянты. Они должны были знать причину предстоящей дуэли. Секундант оскорбленного первый являлся к противнику для переговоров. Или же им посылался письменный вызов, и если в течении 24 часов не последует ответ, то молчание расценивалось как отказ от дуэли. Именно секунданты определяли место и время дуэли, а также вид оружия.
В литературе того времени дуэли нашли свое отражение. О многом это было связано с тем, что поединки были тогда частым явлением среди дворянства. Так, к примеру, в романе “Евгений Онегин” причиной дуэли была женщина. Дуэль в этом романе можно отнести к виду дуэль на месте с последовательными выстрелами – “Вот пистолеты уж блеснули, гремит о шомпол молоток, в граненый ствол уходят пули, и щелкнул первый раз курок. Плащи бросают два врага. Зарецкий тридцать два шага отмерил с точностью отменной, друзей развел по крайний след, и каждый взял свой пистолет. Теперь сходитесь, четыре перешли шага, вот пять шагов еще ступили, стал целить Ленский, но как раз Онегин выстрелил”.
Но дуэли в России запрещались властью, однако этот запрет не был отражен юридически в специальных постановлениях. Все сводилось лишь к осуждению поединков и несмотря на это они проводились. Каждая дуэль становилась в дальнейшем предметом судебного разбирательства. И противники, и секунданты несли уголовную ответственность. Участие в дуэли, даже в качестве секунданта, влекло за собой неизбежные неприятные последствия. Однако интересы дружбы и чести требовали принять приглашение участвовать в дуэли как лестный знак доверия. Для не служащего дворянина наказанием могло быть церковное покаяние, сопровождавшиеся ссылкой в деревню или запретом выезда в столицу. Для служащего дворянина наказанием за участие в дуэли было разжалование в звании или ссылка (обычно на Кавказ).
Таким образом, дуэль была способом проявления личной свободы дворянина. Она являлась показателем защиты своей чести, а также расценивалась как вызов существующим порядкам. Участие в дуэли показывало, что дворянин сам распоряжается своей жизнью.
Во второй половине века дуэли продолжали оставаться феноменом в жизни общества. Власть старалась всячески воспрепятствовать проведению дуэлей. Во второй половине века в законодательстве появляются статьи, осуждающие дуэль и возводили ее в ранг преступления. Дуэль была характерна как для военной, так и для гражданской сферы жизни общества. Не только общество осуждало дуэли, но и церковь относилась к дуэлянтам как к преступникам.
В гражданской сфере дуэли пытались всячески запретить. Запрещалось в случае причинения обиды вызывать кого-либо на поединок словом или в письменном виде. Запрещалось попрекать того, кто, следуя закону, не вышел на поединок. Посредникам предоставлялась возможность воспрепятствовать ссорящимся выходить на поединок, служащие могли об этом объявить своему начальству, а гражданские лица в местную полицию. Если вызов начальника на поединок был связан со службой, то виновный подвергался заключению в крепости от одного года до четырех лет с лишением прав и преимуществ. Что касалось материального возмещения семьям убитых чиновников на поединках, то оно полностью отсутствовало, убитый на дуэли расценивался как преступник.
Однако дуэли по-прежнему оставались широко распространенными в военной среде. Об этом свидетельствует “Приложение правил о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде”. Из этого документа следовало, что всякое оскорбление, нанесенное офицером своему товарищу, а также посторонним лицом или офицером другой части передавалось на рассмотрение Суда общества офицеров. Суд общества офицеров допускал, чтобы поединок не состоялся, однако иногда постановлял, что поединок является единственно приличным средством удовлетворения оскорбленной чести офицера.
В законодательстве были прописаны наказания для тех, кто вызывал на поединок и для тех, кого вызывали. Так вызывающий на поединок за устроенный им вызов, если этот вызов не перерастал в поединок подвергался аресту от трех до семи дней. А когда после вызова все же происходил поединок, но он заканчивался без кровопролития, то вызвавший приговаривался к аресту от трех недель до трех месяцев. Когда вызов на поединок был совершен вследствие нанесенного вызывающему тяжкого личного оскорбления или же вследствие оскорбления его родственников, и вызов не имел последствий, то сделавший его или освобождался от всякого наказания или же приговаривался только к аресту от одного до трех дней. Принявшие вызов на поединок и вышедшие на него получали в наказание арест от одного до трех дней. А если было применено оружие против своего противника, но поединок заканчивался без кровопролития, то арест составлял от трех до семи дней.
Таким образом, наказания предполагались обоим участникам поединка, и они одинаково несли ответственность перед законом. Это представленный перечень наказаний без смертельных последствий. Но если поединок оканчивался трагически для одной из сторон или для обеих, то срок наказания предусматривался уже другой. Вызывающий на поединок последствием, которого была смерть, подвергался заключению в крепости сроком от четырех до шести лет. Если же в случае поединка были нанесены увечья или тяжелая рана предполагалось заключение в крепости от двух до четырех лет. Вызванный на поединок в случае смерти своего противника, мог быть заключен в крепости сроком от двух до четырех лет. А в случае нанесения ему увечья или тяжких, но не смертельных ран мог быть заключен в крепости от восьми месяцев до двух лет. Если участники, вышедшие на поединок, помирились, и без кровопролития, по собственному убеждению, то они освобождались от всякого наказания. Однако наказания распространялись не только на участников, но и на свидетелей дуэли – секундантов. Исключением был врач, который приглашался для медицинской помощи пострадавшим участникам.
Секунданты, которые перед поединком или при поединке не использовали всех возможных средств для его прекращения, подвергались в случае смерти одного из противников или обоих, или за нанесение смертельной раны заключению в крепости от четырех до восьми месяцев. Если секунданты побуждали участников к поединку, то они приговаривались к заключению в крепости от двух месяцев до четырех лет. Из этого следует, что секунданты, как и сами дуэлянты, получали наказания в равной степени.
Как правило, дуэли проводились на нейтральной территории, однако были и случаи когда на дуэли приезжали на незнакомую местность. Дуэль на пистолетах была широко распространена в течении всего XIX века. Она получила репутацию более простой, т.к. пистолеты уравнивали соперников в возрасте, физическом состоянии и степени тренированности. Оружие должно было быть незнакомым обеим сторонам, участвующим в поединке. Но иногда допускалась дуэль на личном оружии, в случае серьезного оскорбления по требованию оскорбленного.
Примеры дуэлей данного периода можно обнаружить в литературных произведениях, т.к. авторы часто описывали дуэли либо исходя из сведений участников или лиц, так или иначе связанных с происходящими поединками. По данным описаниям дуэли можно отнести к одной из шести видов. Так дуэль, описанная в произведении И.С. Тургенева можно классифицировать как дуэль с приближением и остановкой. Поводом для этой дуэли послужила личная неприязнь героев Базарова и Павла Кирсанова. Необычным было то, что эта дуэль происходила без участия секундантов.
В произведении А.И. Куприна, который так и называется “Поединок” имеется даже пример рапорта о поединке. Офицерская жизнь, которую провел Куприн в чине подпоручика послужила материалом для его произведения. Данную дуэль можно отнести к виду дуэль с приближением.
Имеются сведения о дуэлях случившиеся даже в начале XX века. В воспоминаниях Ф.Ф. Юсупова описано что, его старший брат Николай погиб на дуэли с графом Арвидом Мантейфелем в 1908 г. “Узнал я подробности дуэли. Она состоялась ранним утром и имении князя Белосельского на Крестовском острове. Стрелялись на револьверах в тридцати шагах. По данному знаку Николай выстрелил в воздух. Гвардеец выстрелил в Николая, промахнулся и потребовал сократить расстояние на пятнадцать шагов. Николай снова выстрелил в воздух. Гвардеец выстрелил и убил его наповал. Но это уже не дуэль, а убийство”. Эта дуэль произошла из-за родственницы Авроры Карловны – Марины Гейден.
Бальная культура
Расцвет бальной культуры в Российской столице начинается со времени вступления на престол Александра I и продолжается почти до конца XIX века.
Интересно, что бальная церемония – не «изобретение» Нового времени. Известно, что одно из первых упоминаний об этих светских мероприятиях вообще «датируется» античностью. Например, еще Сократ танцевал на балах, правда, с «Афинской церемонией», а Платон заработал порицание за свой отказ «плясать» на балу сиракузского короля. В дальнейшем европейские балы сопровождали рыцарские турниры, по завершении которых все участники исполняли танцы-шествия, проходя перед хозяином и демонстрируя свои наряды.
В России первая бальная церемония датируется в придворной жизни знати временами Лжедмитрия I, а именно, на свадьбе царя гостям было предложено танцевать под звучание оркестра. С падением самозванца бальная традиция также покинула российскую культурную жизнь. Но возврат ее стал окончательным с восшествием на престол Петра I. Так в стиль жизни господствующей элиты вошла новая форма общественного церемониала.
Кроме вышеуказанной уверенности Петра I в «благоприятном воздействии» бала на нравственные способности подданных, специалисты отмечают и горячее стремление самодержца в активном сближении всех сословий. Собственно, поэтому с петровской эпохи так массово и развиваются праздничные «технологии» в России: торжественные празднования побед русского оружия, народные и дворянские гуляния и т.д. И вот с 1718 г. своим указом Петр устанавливает правила совершенно новых для России совместных собраний мужчин и женщин, которые получают название – ассамблей. Для этого также были прописаны неукоснительные правила, причем, танцы на первых ассамблеях воспринимались участниками как жуткая повинность. Оттанцевав, люди расходились в разные стороны, сведя все контакты к минимуму. Однако настойчивость и энергия Петра Алексеевича по «внедрению» этого нового способа общения и времяпрепровождения своих подданных брала свое. Царь присутствовал почти на каждой ассамблее, демонстрировал личный пример участия в танцах, иногда сам руководил церемонией, часто откалывал такие «каприоли», которым позавидовали бы ведущие балетмейстеры того времени. Все праздничные мероприятия петровской эпохи заканчивались огромными фейерверками, военные – еще и пушечными выстрелами. Петр ввел также незыблемую традицию безусловного подчинения светскому этикету, когда отказ присутствовать на увеселительных мероприятиях мог обернуться для несчастного каторгой, монастырем и прочими царскими «немилостями», поскольку воспринимался как личное оскорбление августейшей персоны.
Традиционно в Петербурге главный бал ежегодно устраивался в самом большом (Николаевском) зале Зимнего дворца. Этим балом открывался сезон, который длился от Нового года до Великого поста. Вслед за этим событием нескончаемой чередой шли балы в великокняжеских и аристократических домах.
Балы давались по разным случаям – как самостоятельный вид дворянского собрания и по поводу календарных праздников. От социального положения устроителя во многом зависел уровень бала. Самыми престижными, имеющими статус официального торжества были балы в императорских резиденциях. В аристократических особняках устраивались балы в определенные дни, они носили характер частного приема. Отец пушкинского Евгения Онегина, помнится, «давал два бала ежегодно». Балы бывали в клубах, дворянских и офицерских собраниях по случаю государственных праздников как официальные торжества.
Бал занимал умы самых достойных людей того времени. А.С. Пушкин записывает в своем дневнике 18 декабря 1834 г.: «Придворный лакей поутру явился ко мне с приглашением: быть в восемь с половиной в Аничковом…»
Балы в императорском дворце и в самых модных особняках петербургского дворянства становились событием светской жизни столицы. Тщательная подготовка велась заранее, продумывалась программа, оформление интерьеров парадных залов, составляли списки приглашенных и приглашения.
В отличие от Москвы и других российских городов, светский Петербург жил поздней жизнью. Балы начинались в 10 часов вечера после театра. В день, или вернее в вечер торжества, дом превращался в волшебный замок – полупрозрачный от яркой иллюминации: в бра и люстрах горели до двух-трех тысяч свечей, окна освещались плошками с горящим маслом. В вестибюле у парадной лестницы в высоких светильниках горели свечи, окруженные стеклянными фонарями, которые защищали огонь от сквозняка открывающихся дверей. На ступенях лестницы стояли ливрейные лакеи. У входных дверей или на площадке первого марша хозяин с хозяйкой дома встречали и приветствовали каждого гостя.
Традиционно, бал открывался полонезом. Стиль каждого танца диктовал не только тему, но и стиль разговора. А разговоров на балу бывало много, от этих разговоров нередко зависело положение в свете, а иногда даже продвижение по службе. «Непроизвольные шутки, нежные признания и решительные объяснения распределялись по композиции следующих друг за другом танцев».
За полонезом шел вальс, который был необыкновенно модным в первой половине XIX века. Это был молодежный танец, и воспринимался он как «актуальная альтернатива» классическим этикетным танцам старого времени. Кульминацией бала была мазурка, которая предполагала мужское соло, смену танцевальных стилей и импровизацию. Этот танец требовал серьезной хореографической подготовки. Во время мазурки разворачивалась центральная интрига бала, происходили главные разговоры, так называемая «мазурочная болтовня». По окончании первого тура наступал перерыв в танце, кавалеры могли угостить дам, преподнести им цветы и затем включиться в следующий тур. Финалом бала был котильон – танец-игра, особый вид кадрили, с различными игровыми моментами. Это был самый веселый, непринужденный танец, включающий множество шутливых вариаций.
Драматургически бал развивался, проходя строгую форму торжественного балета – полонеза – и превращаясь в вариативные формы уже просто хореографической игры. Событийно все точки над «и» расставляла мазурка, а котильон уже ничего не решал. К этому моменту драматургический конфликт подходит к завершающей фазе, и этот танец носил характер легкости и шутки.
Хорошо танцующий человек ассоциировался в свете с хорошо воспитанным человеком. Неточность движений в танце и некрасивость жестов сразу же выдавала низкое происхождение. Обучение танцам и фехтованию придавалось большое значение, и начинали учить этому с самого раннего детства дома, в гимназиях, кадетских корпусах, институте благородных девиц, лицее и в других учебных заведениях. Детей с пяти-шестилетнего возраста подвергали многочасовой балетной муштре. Совсем маленький ребенок уже должен был иметь соответствующую осанку, уметь делать разные поклоны, знать основные танцы. А в возрасте десяти-двенадцати лет детей вывозили на детские праздники, устраивали для них танцевальные вечера и детские балы.
Одним из самых торжественных, праздничных дней в молодежной дворянской среде был первый выезд в свет – первый настоящий взрослый бал. Девушка начинала выезжать в возрасте от шестнадцати до двадцати лет. Первый бал волновал юношей и барышень, о нем думали и мечтали, от него много зависело в дальнейшей судьбе, к нему серьезно готовились. Это событие было окружено целым рядом формальностей и этикетных правил. Необыкновенно важным было, кто и как представит на балу, какое произведет впечатление юный танцор, сколько будет приглашений и свободных танцев у юной дебютантки.
Несмотря на то, что балы и приемы никогда не ускользали от пристального внимания хроникеров, тонкости и подробности взаимоотношений в свете, детали светских интриг, по-настоящему понятные лишь самим участникам происходящего, по неписаному закону никогда не выносились за пределы дворцов и особняков. Иными словами, это наша игра, а не развлечение для посторонних.
Разумеется, аристократический бал, как и другие торжественные события и увеселения высшего света, был необыкновенно притягателен для представителей других сословий, но совершенно для них недоступен. Различие сословных традиций и невозможность их преодоления, с одной стороны, порождали конфликт, а с другой стороны, являлись закономерностью в общем культурном процессе.
Бал – принадлежность дворянского сословия, жестко ритуализированный вид увеселения, требующий исполнения строгих этикетных правил, имеющий свой язык, свою знаковую систему. Стиль поведения, отношение к тому или иному участнику бала акцентировали «расстановку сил» в свете, а это было необыкновенно важным проявлением положения в обществе. Взаимоотношения на балу разыгрывались по строгим правилам кастовой группы и понимались ее членами по едва уловимым знакам.
На частный бал приглашалось до 200-300 человек. В императорский дворец бывало съезжалось до нескольких тысяч человек, среди которых наряду с придворными приглашался весь дипломатический корпус, столичный свет, заезжие знаменитости и хорошо танцующие молодые офицеры для дополнительного составления танцевальных пар. Столь широкий круг приглашенных требовал соответствующего количества помещений. Они включали в себя непосредственно танцевальный зал, гостиные, залы для игры в карты для нетанцующих, буфетные, в которых на столах располагались напитки, фрукты, сладости, на отдельных столах были приготовлены изящные букеты живых цветов и прелестные бутоньерки с конфетами, которые кавалеры могли преподносить дамам.
Было принято приходить на бал одетыми парадно. Кавалеры – во фрачной паре, смокинге или костюме (в зависимости от конкретных требований и условий), белой рубашке и жилетке. Кстати, фраки были разных цветов, лишь к концу 30-х гг. XIX века утвердилась мода на черный цвет. Обязательным предметом туалета кавалеров были белые перчатки. Штатские носили лайковые, а военные – замшевые перчатки. Причем, по правилам дама имела полное право отказать кавалеру без перчаток. Поэтому лучше было прийти на бал в черных перчатках, чем без перчаток вообще. Костюмы штатских кавалеров мало зависели от моды и их рекомендовалось шить в классических формах.
На бал кавалеры приходили в ботинках. Бальные ботинки надевали и военные и лишь уланам дозволялось бывать в сапогах. Наличие шпор не одобрялось. Дело в том, что шпоры во время танца рвали платья. Но некоторые уланы нарушали это правило ради щегольства.
Дамы и девушки одевались в платья соответственно моде. Как правило, платье шилось на один бал и лишь в крайних случаях использовались дважды. Дамы могли выбирать любой цвет для платья, если он не был оговорен особо. Например, в 24 января 1888 г. в Санкт-Петербурге проводился изумрудный бал, на котором все присутствующие были одеты в соответствующий цвет. Для девушек платья шились белого цвета или пастельных тонов – голубого, розового и айвори, то есть, цвета “слоновой кости”. К платью подбирались перчатки в тон платья или белые. Кстати, надевать кольца поверх перчаток считалось плохим тоном. Дамы могли украсить себя головным убором. Девушкам рекомендовалась скромная прическа. Но в любом случае, шея должна была быть открыта. Покрой бальных платьев зависел от моды, но одно оставалось в нем неизменным – открытые шея и плечи. При таком покрое платья ни дама, ни девушка не могли появиться в свете без ювелирных украшений по шее – цепочки с кулоном или колье. То есть, что-либо нужно было надеть обязательно. Украшения дам могли быть любыми – главное, чтобы они были подобраны со вкусом. Девушкам следовало появляться на балах с минимальным количеством украшений, например, с подвеской на шее или скромным браслетиком.
Важной составляющей дамского бального костюма являлся веер, служивший не столько для создания свежего дуновения, сколько в качестве языка общения, ныне почти утраченного.
Оправляясь на бал, дама брала с собой бальную книжечку – карне или агенд – куда, напротив списка танцев, вписывала имена кавалеров, желающих танцевать с ней тот или иной танец. Иногда вместо агенда могла использоваться обратная сторона веера. Считалось излишним кокетством хвастаться своим заполненным агендом, особенно перед теми дамами, которые бывали мало приглашены.
Приняв приглашение приехать на бал, каждый брал на себя, тем самым, обязательство танцевать. Отказываться от участия в танцах, а также выказывать недовольство или дать понять партнеру, что танцуешь с ним лишь по необходимости, считалось признаком дурного тона. И наоборот, признаком хорошего воспитания на балу считалось танцевать с удовольствием и без принуждения вне зависимости от партнера и его талантов. На балу, более чем на любом другом светском мероприятии, уместно веселое и любезное выражение лица. Показывать на балу, что вы не в духе или чем-то недовольны, неуместно и невежливо по отношению к веселящимся. Заводить разговоры со знакомыми, прежде чем отдать дань уважения хозяевам, считалось неприличным. В то же время, не поприветствовать знакомых (хотя бы кивком головы) было также неприемлемо.
На балах действовала особая культура приглашения на танец. Допускалось приглашение на танец заранее, как до самого бала, так и на балу. При этом считалось неучтивым, если дама прибывала на бал, пообещав заранее больше трех первых танцев.
В бальной зале за порядком и танцами следит распорядитель бала. Во время бала кавалеры должны следить за комфортом и удобством дам: приносить напитки, предлагать помощь. Кавалер должен был следить за тем, чтобы его дама не скучала. Разговоры на балу, несомненно, допустимы. При этом не рекомендуется затрагивать сложные и серьезные темы, а также собирать вокруг себя большую компанию.
На балах не уместно шутовство. Даже кавалерам, имеющим слишком веселый нрав, рекомендуется вести себя на балу с достоинством. Более всего неуместны на балу любые проявления ревности как со стороны дам, так и со стороны кавалеров. С другой стороны, нескромные взгляды и вызывающее поведение, провоцирующее других участников бала, также недопустимо.
Согласно правилам, кавалер начинал приглашения на танцы с хозяйки дома, далее шли все ее родственницы, а уж потом наступала очередь танцевать со своими знакомыми дамами.
На протяжении XIX столетия изменялось количество танцев, которые кавалер мог танцевать с одной дамой на протяжении бала. Так в начале века это число равнялось одному, а уже в 1880-х дозволялось два-три танца, не следующих друг за другом подряд. Более трех танцев могли танцевать только жених и невеста. Если кавалер настаивал на большем, чем положено, количестве танцев – дама отказывала, не желая себя компрометировать. Во время танца кавалер развлекал даму легким светским разговором, дама же отвечала скромно и немногословно. В обязанности кавалера также входило предотвращать столкновения с другими парами и не допускать падения своей дамы. По окончании танца кавалер осведомлялся у дамы, куда отвести ее: в буфет или же к месту, откуда он ее взял. Обменявшись взаимными поклонами, кавалер либо удалялся, либо мог остаться рядом с дамой и некоторое время продолжать разговор.
Гости могли уезжать когда им угодно, не акцентируя внимания на своем уходе – но в течение последующих нескольких дней приглашенный наносил хозяевам благодарственный визит.
ПЕРВЫЕ СПОРТИВНЫЕ ОБЩЕСТВА
Первые спортивные общества появились в Российской Империи в начале XIX века В первые два десятилетия их насчитывалось единицы. В частности, в этот период в Санкт-Петербурге были открыты «Стрелецкое общество» («Общество любителей стрельбы», 1806), фехтовальная школа, 1818).
В конце 1820-х гг. наблюдается заметная активизация спортивных общественных организаций. Давая оценку их деятельности, исследователь М.А. Солдатова пишет: «Спортивные общества нашли подход к представителям всех слоев населения, предложив людям различных сословий разные формы двигательной активности». И в первую очередь это касалось конного спорта.
Общества и общества охотников конского бега, организованные в 1820-1830-е гг.:
1) в 1826 г. учреждено скаковое Общество в городе Лебедяни, по представлению Генерал-губернатора Балашова, вследствие ходатайства нескольких конских заводчиков и охотников, имевших в виду поощрение коннозаводства в России.
2) В 1831 г. учреждено при Московском Обществе Сельского Хозяйства Общество Московской скаковой охоты.
3) В Москве основано в 1834 г. Общество охотников конского бега.
4) В 1836 г. учреждено в Воронеже Общество охотников лошадей рысистого бега.
5) В 1837 г. учреждено Общество охотников конского бега в городе Тамбове, на тех же основаниях, на которых учреждены подобные Общества в Москве, Лебедяни и Воронеже.
6) В 1838 г. основано Общество конских ристаний в городе Туле.
7) в 1841 г., по представлению Тамбовского Гражданского Губернатора, учреждено Общество охотников конского рысистого бега в городе Козлове».
То, что скаковые общества относились к сельскохозяйственным, было вполне объяснимо. Термин «спорт» не был еще тем объединяющим фактором, как в последующие годы, хотя в российской прессе его первое упоминание было зафиксировано в 1828 г. в статье «Английские нравы. Охоты» («Северная Пчела»).
В 1830-1840-е гг. журналистов различных российских изданий начали интересовать не только общественные функции этих объединений, но и проведение соревнований. Освещение этой деятельности происходило различными путями. В частности, был опубликован подробный отчет о проведении серии сентябрьских скачек Лебедянским Скаковым Обществом во время Покровской ярмарки в журнале «Московский телеграф» (1828, № 17); краткий обзор «Скачки в Москве на 1834 г. » («Молва», 1834, № 17), в котором было рассказано о работе «Московского общества конной скаковой охоты», что оно «назначило в нынешнем году [1834] шесть скачек, из коих две первые были 20 и 23 числа сего месяца [июля]»; через аналитическое осмысление происходящего, как в статье П.Н. Мяснова «О коннозаводстве и скачках» («Отечественные записки», 1840). Известный в те времена «любитель до лошадей» представил свой взгляд на эту деятельность, без указания на конкретные скаковые сообщества: «В России, с некоторого времени, учреждены общества конских охотников под Высочайшим покровительством. Назначение призов для лошадей скаковых, возовых и рысистых от комитета о коннозаводстве российском по повелению Его Величества, есть средство, клонящееся к тому, чтоб поощрить заводчиков к содержанию хотя некоторого числа лошадей возвышеннейшего качества, которые могли бы впоследствии содействовать к улучшению массы коннозаводства в государстве» и т. д.
В 1840-е гг. к скаковым организациям присоединились: «Пензенское Общество охотников рысистого бега» (1837); «Тульское скаковое общество» (1844); «Комитет Императорских Царскосельских скачек» (1844); «Полтавское общество испытания лошадей» (1848); «Общество рысистого бега Харькова» (1848); «Общество рысистого бега Пензы» (1848) (замена предыдущего общества, которое было закрыто) и др.
Особую роль в пропаганде конного спорта в 1840-е гг. сыграл «Журнал коннозаводства и охоты». Только в первый год выхода издания были напечатаны следующие публикации: «Лебедянские скачки 1841 года» (1842, № 1); «Описание московских скачек» (1842, № 8); «Несколько слов о московском обществе конского бега» (1842, № 9); «Нечто о тульских скачках» (1842, № 9); «Лебедянские скачки» (1842, №№ 11 -12) и др. Помимо того, в последующие годы было опубликовано несколько десятков материалов о развитии коннозаводства в той или иной губернии, в которых при возможности упоминалось о работе существующих там сообществ «охотников до лошадей»: «О коннозаводстве Тульской губернии» (1843, № 12); «О коннозаводстве Новгородской губернии» (!844, № 6); «О коннозаводстве Харьковской губернии» (1844, № 8); «О коннозаводстве Новгородской губернии» (1844, № 8); «О коннозаводстве Тамбовской губернии» (1844, № 9); «О коннозаводстве Полтавской губернии» (1844, № 11); «О коннозаводстве Воронежской губернии» (1845, № 2); «О коннозаводстве Смоленской губернии» (1845, № 7) «О коннозаводстве Томской губернии» (1845, № 11) и др.
Подобную информацию о скаковых обществах можно было найти и в других изданиях, выходивших в начале – середине XIX века: «Санкт-Петербургских ведомостях», «Северной Пчеле», «Московских ведомостях», «Московском телеграфе», «Отечественных записках», «Современнике», «Иллюстрации», «Журнале Министерства народного просвещения» и др., а также в ряде специализированных изданиях.
В 1830-1840-е гг. согласно различным законодательным и журналистским источникам были также образованы: «Общество любителей шахматной игры» (Санкт-Петербург, 1837); «Императорский яхт-клуб» (Санкт-Петербург, 1846); «Благородное танцевальное собрание» (Санкт-Петербург, 1847); «Немецкое танцевальное общество» (Санкт-Петербург, 1849) и другие. Практически каждое из них способствовало развитию деятельности российского спорта, хотя впоследствии только часть сохранили свои функции. В частности, относящиеся вплоть до начала XX века к спорту танцы в последующие времена рассматривались как иная досуговая форма. Неоспоримым фактом является и то, что в середине XIX века каждое из возникающих спортивных обществ получало информационную поддержку. Степень ее могла быть разной: от короткого сообщения до нескольких публикаций в различных изданиях. Например, фрагмент из подробного отчета об Императорском Санкт-Петербургском яхт-клубе, который был представлен в «Журнале Министерства народного просвещения» (1848): «Въ начале 1846 г., несколько любителей мореплавания, желая составить общество для распространения въ России сего занятия и поощрения кораблестроения, обратились къ высшему Морскому Начальству, и, въ следствие представления г. Начальника Главнаго Морскаго Штаба Его Императовскаго Величества, Государь Императоръ, въ 1-й день Мая 1846 года, Высочайше соизволилъ одобрить основное Положение объ учреждены Яхтъ-Клуба и Всемилостивейше дозволить считать Его Императорское Величество участникомъ онаго».
Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб
В XIX веке сначала в Англии, а затем и в других странах появился новый тип легких быстроходных судов — яхты, рассчитанные на максимально возможную скорость хождения под парусами. Владельцы таких судов объединялись в яхт-клубы, закрытые для непосвященных, имеющие свой флаг, герб, печать, а зачастую и официально утвержденную форму одежды. Тщательность отбора новых членов клуба, строгость устава и беспрекословное подчинение старшему, равенство всех членов независимо от сословия, титула, занимаемой должности или финансового положения, развивало среди яхтсменов дух товарищества и взаимопомощи. На территории яхт-клубов запрещалось употребление спиртных напитков, курение, игра в карты и другие азартные игры, бранные выражения.
Следует различать спортивные яхты от «придворных», построенных для царствующих особ, а иногда и ими собственноручно. Так, плотник Петр Михайлов (Петр I) участвовал в строительстве одной из первых в России придворных яхт — «Екатерина» и уже в качестве корабельного мастера руководил постройкой яхты «Liebe» (Любовь). Поскольку придворные яхты предназначались для плавания по Балтийскому и Черному морям царствующих особ, они имели существенные особенности в виде максимальных удобств пассажиров, великолепия отделки салонов, дорогих, а зачастую специально для данной яхты созданных столовых приборов и сервизов.
В России первым «яхтсменом» был, конечно, сам Петр I. Непонятно, откуда у него, москвича, не видевшего от рождения ничего крупнее и многоводнее чем Москва-река и Переяславское озеро, такая страсть к водной стихии, кораблям. Да и само место, выбранное им для строительства новой столицы, как нельзя лучше подходило для развития мореплавания. Широкая и глубокая Нева, многочисленные реки, речушки, протоки, прорытые каналы, отсутствие мостов — все благоприятствовало судоходству. Указы царя обязывали жителей Санкт- Петербурга иметь в обязательном порядке какое-либо средство передвижения по воде и использовать его в повседневной жизни как «телеги или кареты на суше, содержать в целости и отвечать за него». 4 июля 1710 г. Петр I повелел комиссару Ивану Степановичу Потемкину смотреть, «чтобы всех чинов люди, которые в Петербурге обретаются, во время ветра ездили Невою рекою на судах парусами, под штрафом». Было «велено всем жителям выезжать на Неву на экзерцидию по воскресениям и праздникам: в мае по 3 часа, в июне по 4 часа, в июле по 3 часа, в августе по 3, в сентябре по 2, в октябре по 2 часа». Указы подкреплялись раздачей «в Петербурге разным лицам и местам безденежно, в вечное и потомственное владение 141 судно со всеми принадлежностями, яхты, буера, торнхоуты, рабиты, верейки, баржи, стоившие весьма значительной, особенно по тому времени, суммы — 125199 рублей с обязательством, чтобы владельцы их починивали и вновь делали уже на свой счет. Постановив вместе с тем, чтобы все они в воскресные дни по данному сигналу собирались кататься по Неве».
Ф.В. Берхгольц отмечал в 1721 г.: «Здесь так заведено, что если в двух или трех определенных местах города вывешиваются флаги, то все барки и верейки или, смотря по флагу, все яхты, торншхоуты и буеры должны собираться по ту сторону реки у крепости. Для неявившихся по тому знаку положен большой штраф». Собрание этих судов называлось «Невским флотом», а командующий над ним — Невским адмиралом! Таким образом, в 1718 г. был учрежден «Невский флот», для которого Петром I был создан особый регламент и сигналы, а затем и отличительный флаг. Назывался он флагом «яхт и буеров» и представлял собой «узкую полосу вдоль флагштока из треугольников белого, синего и красного цветов, от которой шли горизонтальные полосы: две узкие, белая и синяя, затем — одна широкая красная и под нею — три снова узкие полосы — белая, синяя и красная».
Ежегодные торжественные открытия в мае и закрытия глубокой осенью навигации собирали под этим флагом на Неве тысячную флотилию частных судов. Знаток «забытого прошлого окрестностей Петербурга» Михаил Иванович Пыляев воспроизводит атмосферу водного праздника во времена Петра I. «Все суда, под опасением значительного штрафа, должны были собраться близ Петропавловской крепости. По пушечному выстрелу флотилия выступала в поход. Адмирал Апраксин открывал шествие своею яхтою, имевшею для отличия красный с белым флаги. Никто не смел опередить его или уехать без его позволения. Потом следовала императорская шлюпка, где находились государыня и великие княжны, а рулем правил сам Петр, одетый в белое матросское платье. На некоторых лодках ставились качели; лодки эти должны были подъезжать к гуляющим, спрашивая, нет ли желающих позабавиться. У богатых вельмож была с собою и музыка.
Такое множество судов, стройно следовавших одно за другим, из которых некоторые были вызолочены, украшены резьбой и внутри обиты красным или зеленым бархатом, с широкими золотыми позументами по краям, плавные взмахи гребцов, звуки труб, валторн и литавров очаровывали слух и зрение. Катанья обычно оканчивались Стрельной, где уже были готовы закуска, вина, чай и прочее».
Показывая пример подданным, царь сам в любую погоду ходил под парусами. «Вода кажется его истинной стихией, его часто видят целый день плавающим на яхте, буере или шлюпке и упражняющимся в плавании под парусами. В этом деле его едва ли превзойдет кто-либо. Эта страсть настолько сильна, что Его Величество видят на воде и в дождь, и в снег, и в любую погоду, какой бы она ни была». Финляндский швед Ларс Юхан Эренмальм, волею судеб оказавшийся в 1711-1712 гг. в Петербурге, «с величайшим удивлением наблюдал, как он (Петр I) осенью, когда ветер валит мачты и поднимается буря, целый день плавал по реке Неве, причем без отдыха, хотя погода ему порой довольно сильно препятствовала; насытившись этим развлечением, царь шел на своем буере или в шлюпке в Кронштадт».
Преемники Петра Великого уделяли мало внимания развитию речного судоходства, но, благодаря специфике городской среды, в Санкт-Петербурге насчитывалось большое количество быстроходных яликов и вереек, вместительных шлюпок и разнообразных барж, перевозивших людей и грузы по всему Санкт-Петербургу водным путем.
В России первым настоящим яхт-клубом считается Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб, основанный в 1846 г. Почетным председателем Императорского яхт-клуба был его императорское высочество великий князь Константин Николаевич, владелец Стрельны и будущий генерал-адмирал. В 1846 г. ему шел двадцатый год. Почетными членами этого действительно элитного клуба состояли: начальник Главного морского штаба его императорского величества, генерал-адъютант, адмирал князь Александр Сергеевич Меншиков; генерал-адъютант, генерал от кавалерии Василий Алексеевич Перовский; командором клуба назначили князя Александра Яковлевича Лобанова-Ростовского.
Членами комитета были: контр-адмирал Путятин — представитель яхты Государя Императора; граф Андрей Павлович Шувалов; князь Борис Дмитриевич Голицын; граф Федор Степанович Апраксин.
В числе почетных членов состояли адмиралы Ф.Ф. Беллинсгаузен и М.П. Лазарев — первооткрыватели Антарктиды, в середине XIX века занимавшие видные посты в Морском ведомстве, а также адмирал Ф.П. Литке — исследователь Северного Ледовитого океана, инициатор создания Русского Географического общества и его вице-председатель, командир Кронштадского порта, адмирал Б.А. Глазенапп, глава Гидрографического департамента, Главный командир Архангельского порта и военный губернатор города. Самым знаменитым государственным деятелем, также числившимся в почетных членах Императорского яхт-клуба, был гофмейстер императорского двора Петр Аркадьевич Столыпин.
Несмотря на многочисленных представителей знати и высших морских начальников, между членами клуба царила атмосфера дружеского взаимопонимания, равенства и уважения. Один из членов клуба, скрывшийся под псевдонимом Влас Ловлас, следующим образом описывает открытие навигации: «Санкт-Петербургский яхт-клуб открыл свою навигацию 13 мая по обыкновению молебном, поднятием флага на мачте, общим собранием и обедом дружеским, оживленным, веселым, наполненным речами и спитчами, остротами и каламбурами».
В качестве аналога Императорского яхт-клуба можно назвать Королевскую яхтенную эскадру — первый Английский яхт-клуб, действовавший там с 1812 г. При создании Императорского яхт-клуба А.Я. Лобанов-Ростовский также ориентировался на Гоночное общество в Гавре (Франция), действовавшее с 1836 г.
Клуб возглавлял Командор, который избирался на год членами яхт-клуба и Высочайше утверждался в звании по представлению Морского министерства. Он командовал эскадрой судов яхт-клуба. Должность вице-командора не была предусмотрена Уставом. Члены Комитета также избирались, а затем утверждались в Морском министерстве. Морское министерство утверждало любое изменение в Уставе клуба, принятое на Общем собрании. Первым командором клуба был кн. А.Я. Лобанов-Ростовский (1846-дек. 1858). После него за командора подписывался Михаил Атрыганьев. В 1866 г. командором был граф И.А. Рибопьер. В 1891 г. клуб возглавлял министр Императорского двора и уделов И.И. Воронцов-Дашков, в 1895 — П.А. Черевин. В течение 1903-1912 гг. во главе клуба стоял министр Императорского двора и уделов генерал-адъютант барон В.Б. Фридерикс.
Членами клуба по уставу могли быть только дворяне, и это было его исключительной особенностью, принципиально отличавшей его от других яхт-клубов, открывших свои двери для лиц всех сословий. Позднее, в устав было внесено добавление, указывающее, что в клуб могут быть приняты только потомственные дворяне. Число членов клуба не должно было превышать 125 (этот лимит был не всегда). В клуб принимали по баллотировке, причем если число желающих превышало число вакансий, то избирались по очереди, в том порядке, в котором они записались как кандидаты. В конце XIX-начале ХХ века баллотировка осуществлялась, как правило, в середине февраля. Число кандидатов, предлагавшихся на Общем собрании, составляло около 10-15 человек. В основном, это были представители военной элиты, придворные чины, представители дипломатических служб других государств.
О том, какой контингент состоял в яхт-клубе, можно судить на основании биографии графа Сергея Александровича Строганова, состоявшего в клубе на рубеже XIХ-ХХ веков. Он начал свою морскую карьеру в 1877 г., когда был определен гардемарином в распоряжение Н.М. Чихачева. В том же году он участвовал в Русско-Турецкой войне, сооружал минные заграждения под Сулином, где был награжден за храбрость. С.А. Строганов командовал собственным катером, который затем предоставил в распоряжение Черноморского флота. В 1870-е гг. он владел яхтой «Заря» водоизмещением 280 англ. тонн. В 1876 г., еще до производства в мичманы, ходил из Портсмута в Гавр, затем на остров Мадейра, оттуда в Филадельфию, и, наконец, в Шербур. Это плаванье ему было зачислено как служба на военном судне. Затем (вплоть до начала 1890-х гг.) С.А. Строганов владел яхтой «Кречет». В 1891 г. им за границей была приобретена яхта, которая была названа в честь одной из предыдущих его яхт — «Заря». При ней был шикарный сервиз, изготовленный примерно тогда же на заводе Милтона в Англии (ныне хранится в музее Петергофа). Водоизмещение яхты-шхуны составляло 1160 тонн (одна из самых больших яхт, числившихся в клубе), мощность — 165 номинальных сил. На яхте состоял обширный штат: командир (он же владелец), 3 его помощника, 2 квартирмейстера, 31 матрос, четыре машиниста, несколько кочегаров, содержатель имущества и кок. В августе 1914 г. «Зарю» записали в Военно-Морской флот.
Значительный процент членов яхт-клуба был связан с морской службой. В Императорском яхт-клубе числился и Александр Федорович Гейден (1859-1919), женатый на внучатой племяннице Авроры Карловны. В течение 1900-1906 гг. он был начальником Канцелярии Главной Императорской квартиры, а в течение следующих двух лет — начальник Морской походной канцелярии Его Императорского Величества. В том же 1908 г. он состоял в Императорской свите, а с 1916 г. вошел в состав адмиралтейского совета. А.Ф. Гейден всерьез интересовался вопросами деятельности яхт-клубов (как спортивным, так и юридическим аспектами).
Помимо военно-морских деятелей, в клубе состояли и другие видные лица. Так, во второй половине XIX века его членом был Степан Александрович Гедеонов, видный историк, занимавшийся Отечественными древностями, один из немногих противников Норманской теории происхождения Русского государства. С.А. Гедеонов удачно совмещал академическую деятельность с придворной и административной службой. Он одно время был директором Императорского Эрмитажа, а затем — Императорских театров. Таким образом, несмотря на профессиональную удаленность от морского спорта и военно-морской проблематики, его сближало со многими другими членами Императорского яхт-клуба общественное положение и близость (по долгу службы) к Высочайшей особе.
Вступительный взнос был самым большим среди российских яхт-клубов — он составлял 250 руб., а годовой — 100 руб. серебром. К началу ХХ века размер каждого из взносов стал составлять 200 руб. Временные члены платили 100 руб. за 6 месяцев. Временное членство было рассчитано, в основном, на иностранцев. Русский дворянин мог быть временным членом только однажды.
Член клуба должен был иметь парусную яхту водоизмещением не менее 20 тонн (позднее, в 1857 г. норма была понижена до 10 тонн). В яхт-клуб могли быть избраны отец с сыновьями или братья, владеющие одной яхтой. Если у вступавшего в клуб дворянина таковой временно не было, то он обязан был ее приобрести в течение двух лет (во время Крымской войны 1853-1856 гг. этот пункт по высочайшему повелению не действовал и срок был отложен). Члены клуба, по Уставу 1857 г., временно не владевшие яхтой, должны были ежегодно помимо взноса платить 25 руб. сер. («налог за безъяхтность»). В тот год в Устав была добавлена новая статья: «В случае войны, члены Яхт-клуба, имеющие суда, обязываются, по первому востребованию Правительства, явиться с своими яхтами куда назначено будет, для принятия участия в военных морских действиях».
Каждая яхта, принадлежавшая члену Общества, получала номер, начиная с № 10 (таковой была шхуна «Рогнеда», принадлежавшая командору). Яхты с №№ 1 по 9 должны были принадлежать Членам Императорской фамилии. В 1847 г. в клубе числилось 16 яхт, водоизмещением от 30 до 257 тонн. По уставу 1846 г. приделка к яхте механического двигателя или паровой машины имело следствием ее немедленное исключение из списков клубных судов. Устав в редакции 1857 г. это уже дозволял, но с условием, что на время гонок будут использоваться только паруса.
Владелец яхты мог держать для ее обслуживания военную команду во главе с офицером в звании не выше лейтенанта, или гражданскую команду во главе со шкипером. Команды получали жалованье от Морского ведомства, а также «столовые деньги» от владельца. Количество провизии на яхте должно было соответствовать аналогичным показателям во флоте.
В этом отношении интересна записка, направленная Комитетом клуба и подписанная его командором А.Я. Лобановым-Ростовским члену клуба графу П.П. Шувалову от 30 марта 1850 г. (т.е. перед навигацией). П.П. Шувалова информировали, что на его шхуну «Русалка», вследствие желания владельца, высшим морским начальством направлен воспитанник Роты торгового мореплаванья А. Жуков для выполнения должности штурманского помощника. Жуков должен был ежемесячно получать жалованье 22 руб. 50 коп. сер., иметь от владельца яхты приличную пищу и помещение отдельно от матросов. Матросы на этой шхуне (по данным на 1848 г.) ежемесячно получали 10 руб. сер., боцман — 15, штурманы — 20 и 31,5 руб. сер. Матросы, боцманы и штурманы, как следует из документов, заключали (по крайней мере, на время дальнего плаванья) контракт с командиром корабля. Всего в команду входило 15-20 человек.
Военная команда яхты могла участвовать только одну кампанию, после чего подлежала замене в обязательном порядке. Яхта должна была иметь на борту не менее 2-х пушек и по своему статусу приравнивалась к военному кораблю. Матросы, штурманы и офицеры, числившиеся на яхтах, могли быть в любой момент быть затребованы Морским министерством.
Устав яхт-клуба предусматривал форму. «Членам… присвояется фрак зеленый, с таким же отложным воротником и с якорем на воротнике, шитым золотом; пуговицы на сих фраках иметь золотые, с матовой серединой, полированным бортом и якорем по флотскому образцу. Шкиперам… полагается такой же фрак, но с накладным бронзовым якорем… как членам, так и шкиперам… иметь фуражки с золотым галуном, во всю ширину околыша и кокардою, по образцу военной». Со временем она несколько менялась. В 1857 г. Устав регламентировал членам клуба белые жилеты и зеленые брюки. В ряде случаев допускалось носить треугольную шляпу (видимо, вместо фуражки) и кортик. Пальто шилось по образцу флотских офицеров, но без погон, зато с маленькими золотыми якорями с короной, «вышитых на углах открытых лацканов». К началу XX века форма была уже синего цвета. Члены клуба, служившие в Армии или на Флоте, не имели права носить мундир, предписанный членам не служащим, а носили свой военный.
Был регламентирован «кормовой белый флаг с синим крестом и гюйсом в верхнем углу, и стеньговый флаг, треугольный, белый, с синим крестом и Императорской короной посередине». Кормовой флаг, поднимаемый на стеньге вместо стеньгового, рассматривался как Адмиральский, стеньговый флаг с двумя косицами был командорским.
Первые гонки яхт в России
Бесспорной заслугой Императорского яхт-клуба стала организация первых в России гонок яхт. Первые гонки состоялись 8 июля 1847 г. к западу от Толбухина маяка, на замкнутой треугольной трассе, протяженностью 12 миль. Участие в них приняли 7 яхт, самой большой была «Королева Виктория» (шхуна Государя Императора Николая I), водоизмещением 257 тонн, а самой маленькой — «Ученик» в 51 тонну. Победителем стала 107-тонная яхта «Варяг» (тендер князя Б.Д. Голицына), завоевавшая приз — серебряную вазу.
Гонки у Толбухина маяка стали традиционными. В 1848 г. их предполагалось провести в течение трех дней — 12 августа между тендерами, 13 — между шхунами, 14 — между двумя тендерами и двумя шхунами, которые в предшествовавшие два дня придут первыми к адмиральскому судну, у которого начиналась и заканчивалась гонка.
Состязания сопровождались иллюминацией флагами, пушечными выстрелами, были довольно зрелищным мероприятием. О них анонсировалось в «Петербургских ведомостях», публиковались репортажи в «Морском сборнике». В то же время, погодные условия значительно искажали заранее разработанный регламент состязаний.
По регламенту, за час до начала гонки должен был даваться сигнал пушечным выстрелом, по которому каждая яхта, участвующая в состязании, должна поднять свой позывной вымпел, взамен обыкновенного стеньгового флага Общества. Яхты должны направляться к старту. За полчаса до гонки раздавался второй выстрел, после которого не занявшие своего места яхты лишались права участвовать в предстоящей гонке. Третий выстрел означает начало состязаний. Первая яхта в гонке должна была за два часа до захода солнца достигнуть последнего маячного судна перед адмиральским (т.е. перед судном, на котором заседает гоночная комиссия). В противном случае гонка откладывалась на другой день.
В целом, в конце 1840-1850-х гг. спортивная жизнь клуба была довольно интенсивной. В эти годы клуб проводил международные состязания. В 1852 г. на устроенную регату пришли 6 английских яхт. На гонках с ними соревновались 5 петербургских яхт, причем командиры их состояли из моряков военного флота.
Спортивная жизнь клуба была прервана Крымской войной 1853-1856 гг. Последние гонки Императорского яхт-клуба состоялись в 1859 г.
Помимо гонок, практиковались и дальние плаванья, в том числе в Швецию, Данию, Англию, Португалию, Америку. Так князь А.Я. Лобанов-Ростовский предпринял кругосветное путешествие на яхте «Рогнеда», водоизмещением 160 тонн. Путешествие, однако, прервалось в Рио-де-Жанейро, где яхту застало начало Крымской войны.
Если спортивная жизнь в клубе продолжалась в течение сравнительно недолгого времени, то дальние плаванья и увеселительные прогулки культивировались все время существования организации. Не обходилось и без несчастных случаев. Так в 1875 г. в проливе Бьеркезунд погибли 3 яхты.
Яхты
Клуб положил начало не только парусному любительскому спорту в России, но и отечественному любительскому яхтостроению. «Александра» и «Опыт», построенные по чертежам С.О. Бурачека в Архангельске и П.О. Шанца в Кронштадте, оказались более быстроходными, чем пришедшие на международную гонку в Петербург в 1852 г. английские яхты. Трудами этих и других конструкторов в России были разработаны типы спортивных парусных судов. Появились и специализированные верфи по их постройке.
Если в первые годы существования в клубе числилось около 20 яхт, то позднее, в связи с тем, что спортивная жизнь стала постепенно уступать место светской, их количество стало снижаться. К началу ХХ века их было в наличии около 10, хотя в списках резервировалось 40 номеров. «Пустые» номера предназначались, в основном, для членов Императорской фамилии и для иностранных почетных членов. В списках суден яхт-клуба числились известные императорские яхты. В 1840-1850-е гг. Императорской фамилии принадлежали яхты “Королева Виктории”(№ 2) и “Костя”(№ 1), шхуна “Волна”(№ 4) (английская сборка, 1848 г., принадлежала вел. кн. Константину Николаевичу) и люгер «Нева» (№ 3) (наследника цесаревича Александра Николаевича).
Представитель яхты Государя Императора всегда по должности входил в состав комитета и гоночной комиссии клуба. Среди императорских яхт наибольшей известностью пользовалась яхта «Королева Виктория». Она была заложена в 1844 г. на острове Уайт на верфи судостроителя Джозефа Вайта. Заказчиком выступал Английский Королевский двор. Сразу же она предназначалась для Российского Императора Николая I, который и назвал ее «Королева Виктория». Сервиз для яхты был изготовлен так же в Англии из высококачественного фаянса. Салоны яхты были украшены картинами Н.М. Конди на морскую тематику. Стояла яхта в Кронштадте. Члены Императорской фамилии совершали на ней морские прогулки в течение 29 лет. Яхта принимала участие в гонках Императорского яхт-клуба. 6 сентября 1875 г. «Королева Виктория» налетела на рифы в Финском заливе и позднее была отремонтирована. Служила яхта до 1884 г.
К концу XIX-началу ХХ века список яхт, официально числившихся за членами Императорской Фамилии, пополнился следующими: «Никса», «Царевна», принадлежавшими Государю-Императору, «Тамара», принадлежавшая великому князю Александру Михайловичу (почетному председателю клуба в конце XIX-начале ХХ века), «Зарница», принадлежавшая великому князю Михаилу Александровичу.
«Никса», английская яхта, была сравнительно небольшой. Сервиз для нее делался на Императорских фарфоровом и стекольном заводах, был рассчитан на 24 персоны и включал 393 предмета. Яхта ходила в дальние плаванья. В 1864 г. в составе практической эскадры под командованием контр-адмирала К.Н. Посьета она путешествовала из Кронштадта в Норвежский город Берген. Эксплуатировалась «Никса» в течение нескольких десятилетий. Другая императорская яхта, числившаяся в списках яхт-клуба, «Царевна», была одной из первых железных яхт на Балтийском флоте. В 1874 г. она была сооружена на Английской верфи. В 1883 г. «Царевна» стала личной яхтой императрицы Марии Федоровны.
Светская жизнь в клубе
Разумеется, светская жизнь в клубе занимала большее место, чем собственно спортивная, особенно, начиная с 1860-х гг. На рубеже веков клуб в своем уставе прямо заявлял, что «не устраивает гонок, но участвует в устройстве гонок с другими яхт-клубами выдачею призов». Главной достопримечательностью клуба стал его ресторан. В кают-компании были комната для чтения, столовая зала и буфет.
Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб был, пожалуй, единственным, регламентировавшим порядок обеда: «Час обеденного времени назначается Общим собранием. Горячие кушанья после 2-х часов ночи могут подаваться во все комнаты клуба, кроме газетной; Холодные же могут быть подаваемы во всякое время и во все без исключения комнаты». Уникальной особенностью клуба была и регламентация табакокурения. Оно разрешалось везде, кроме столовой комнаты в определенные Общим собранием часы. Нарушители этого правила штрафовались на 25 руб.
Самым часто употребляемым вином было Марсалу. На это вино специально подписывались, и по подписке оно стоило 1 руб. 45 коп. за бутылку. Процесс подписки на это вино в начале ХХ века регулировался Комитетом (винопитие здесь имело характер ритуала в большей степени, чем в любых иных яхт-клубах), причем предварительно в определенный срок следовало внести 50 коп. (задаток), а по получении бутылки — остальную сумму. Для не уплативших своевременно 50 коп. «терялось право получения Марсалы. Отпуск гг. членам, не подписавшимся на Марсалу, может производиться по требованиям на дом только лишь по мере возможности и по 1р. 65 коп. за бутылку», т.е. на 20 коп. дороже, чем по предварительной подписке, и то без гарантии.
Судя по отчетам начала ХХ века, самыми популярными играми были кегли, карты и биллиард. В клубе имелась библиотека, специальная комната для чтения, были специально регламентированы правила хранения и выдачи на дом печатных материалов (во многом, близкие к современным). Газеты можно было брать на дом на неделю, журналы — на месяц.
Впрочем, несмотря на почти полное отсутствие спортивной деятельности во второй половине ХIХ-начале ХХ века, яхт-клуб не был равнодушен к водному спорту. Как оговаривалось в Уставе, он «присуждает медали собственникам и строителям паровых, моторных и парусных яхт русской постройки за лучшие яхты».
Разумеется, во время «плюрализма мнений», характерного для последнего десятилетия Российской Империи, в Императорском яхт-клубе имели место только консервативные монархические взгляды. Сохранилось одно анонимное и недатированное черновое письмо, адресованное Императору, в котором говорилось, «что в стенах Императорского яхт-клуба никогда не могли высказываться… какие-либо осуждения, касающиеся священной особы монарха».
Здание клуба располагалось в доме № 31 по Большой Морской улице, в Санкт-Петербурге.
Прочие яхт-клубы
В 1859 г. в Санкт-Петербурге кроме Императорского яхт-клуба были открыты клубы любителей яхтенного спорта. Членами их были представители высших слоев петербургских чиновников, обеспеченной интеллигенции, у которых не было доступа в Императорский яхт-клуб. Результатом этого стало основание Санкт-Петербургского речного яхт-клуба. К началу XX столетия в Петербурге насчитывалось уже десять яхт-клубов. Вслед за Императорским и речным яхт-клубами был открыт Петербургский парусный клуб, в 1892 г. – Невский яхт-клуб, членами которого были владельцы фабрик, высшие офицеры и другие К началу XX столетия в Петербурге насчитывалось уже десять яхт-клубов, и даже студенты основали собственный яхт-клуб. Он стал первым и единственным студенческим клубом в России.
В 1860 г. был основан Санкт-Петербургский речной яхт-клуб. М. Михайлов писал: «В новой деревне помещается петербургский речной яхт-клуб, гонки судов которого бывают ежегодно по большой Невке.
Речной яхт-клуб имеет предметом распространения между любителями шлюпочного плавания в Петербурге научных и практических сведений, относящихся до гребных и небольших парусных и паровых судов, а также улучшение их постройки в столице. Вместе с такою полезною целью этот клуб представляет приятное собрание».
Первоначально клуб имел белый флаг с темно-синим якорем посередине, а над ним — три пятиугольные звезды. Позднее флаг был изменен, при этом за образец взят флаг Императорского Санкт-Петербургского яхт-клуба с заменого гюйса на герб Санкт-Петербурга.
После этого всем вновь учрежденным российским яхт-клубам присваивался флаг по образцу Санкт-Петербургского речного яхт-клуба, но с гербом тех городов или губерний, в которых они были расположены. С начала 1880-х гг. в Петербурге стал заметно усиливаться интерес к парусному спорту. Он привлекал к себе все большее и большее число горячих приверженцев, захватывая новые общественные слои. И в 1887 г. был основан Санкт-Петербургский парусный клуб.
В 1894 г. был высочайше утвержден Невский Яхт-клуб с флагом, у которого на белом поле располагался синий крест, в крыже которого был помещен российский национальный флаг. С 1910 г. этот флаг, но с добавлением в нижнем крыже изображения герба города или губернии, в которых состоит яхт-клуб, стал официальным флагом всех российских яхт-клубов, за исключением — Императорского Санкт-Петербургского и Невского.
В 1902 г. было основано Гаванское парусное общество. В 1908 г. — Стрельнинский парусный клуб. В этом же году — Териокский морской яхт-клуб. В 1910 г. — Студенческий яхт-клуб, согласно уставу которого его членами могли быть только преподаватели и воспитанники высших учебных заведений. Как писали журналы того времени, «в Териоках, в Стрельне, Лахте, Дубках, иногда в Петергофе люди катаются всегда, когда им вздумается. Некоторые, наиболее свободные из них, зачастую в течение целого дня не убирают паруса».
Несмотря на официальную дату открытия в 1908 г., яхтсменовское движение в Стрельне началось гораздо раньше. Еще в 1893 г. состоялось торжественное открытие Третьего Стрельнинского отделения Санкт-Петербургского парусного кружка. «Было много публики, особенно местных любителей парусного спорта и окрестных рыбаков. В море показывали свое мастерство двенадцать яхт кружка, на рейде стоял паровой крейсер таможенного ведомства «Нырок». В 1894 г. Стрельнинское отделение, выделившись из Петербургского парусного кружка, стало самостоятельным Стрельнинским парусным клубом.
Впервые в России Стрельнинским парусным клубом были проведены гонки, где «в особых разрядах принимали участие дамы, показавшие себя прекрасными рулевыми». Совместно с Российским обществом рыбоводства и рыболовства были организованы гонки рыбачьих лодок — сойм, собравшие на Стрельнинском рейде до тридцати судов.
О популярности этих гонок среди местного рыбачьего населения говорит и постоянно год от года увеличивающееся число их участников.
22 мая 1894 г. — Рыбачья гонка, участвовало 31 судно.
21 мая 1895 г. — Рыбачья гонка, участвовало 35 судов, выдано семь призов.
24 мая 1898 г. — Гонка рыбачьих судов, участвовало 38 сойм. Выдано пять призов, один — за лучшее парусное вооружение.
1 июня 1899 г. — Гонка рыбачьих судов, участвовало 36 судов. Выдано пять призов, один — за лучшее парусное вооружение.
28 мая 1900 г. — Гонка рыбачьих сойм. Участвовало 40 судов при слабом ветре.
Рекорд скорости, зафиксированный во время гонок на Стрельнинском рейде, — три морские мили — рыбачье судно прошло за 32 минуты 14 секунд. Через несколько лет гонки рыбацких судов были прекращены. Официальными причинами этого было то, что они, во-первых, приносили мало усовершенствования в конструкцию рыбачьих лодок, во-вторых, простые рыбаки заранее, всеми правдами и неправдами, стремились устранить своих конкурентов из других местностей еще до начала гонок. Скорее всего, основной причиной была вторая. На первую причину можно возразить, что скорость не является главным для рыбачьих лодок, а столетия борьбы с морем довели обводы рыбацких судов и их рангоут до необходимого конструктивного совершенства. В то же время соревнования однотипных судов, зачастую сделанных на одной верфи, показывали прежде всего высокое мастерство в управлении, умение и слаженность действий экипажа.
Анализируя развитие яхтенного спорта в Санкт-Петербурге, специальные журналы единодушно писали, что только «два могучих фактора двигают водный спорт — гонки и крейсерство. Насколько в гонках команды приучаются напряжению своих сил в соревновании с противником, настолько же в дальнем плавании спортсмен привыкает глядеть прямо в глаза опасности, угадывая границы своих возможностей».
Навигация 1913 г. завершилась роскошным балом Императорского речного яхт-клуба 30 ноября в ресторане гостиницы «Астория». «Было более 450 гостей. Молодежь много танцевала. Был очень веселый котильон со светящимися, мигающими бакенами, позывными, яхтенными вымпелами и международным сводом сигналов. Дамы были буквально засыпаны цветами из вывезенного буера».
Это был последний яхт-клубовский бал. Сезон 1914 г. обещал быть одним из самых напряженных по запланированным гонкам и числу участников. Но реализации планов помешала Первая мировая война. Балтика стала опасной для плаванья. Словно предчувствуя грядущие военные события, «Петербургская Городская Дума единогласно высказалась за необходимость обратить особое внимание на физическое развитие молодежи» и, прежде всего, на водные виды спорта: греблю, плавание, хождение под парусами, развивающее физическую силу и спортивный дух.
Карточные игры
Карты в России появились ориентировочно в XV веке — более точно сказать трудно, широкое же распространение они получили два столетия спустя. Судить о популярности игр можно по Соборному уложению 1649 г., в котором карточные игры запрещали. Причина — «эпидемия» разорений, к которым привели карты. Фактически в документе игроков приравнивали к ворам. При царе Алексее Михайловиче им отрубали руки и вырезали ноздри. Но все же игры менялись, а страна завязывала более тесные связи с Европой, где картами были увлечены, в том числе и при дворах монархов. В России за карточные столы вельможи сели при императоре Петре I. Сам царь не был любителем, однако его преемники на троне картами увлекались. При императрицах Елизавете Петровне и Екатерине II азартные игры уже стали частью досуга высокопоставленных сановников и приближенных к ним людей. Заядлых игроков среди самодержцев не было. При императрице Анне Иоанновне в 1739 г. был издан закон, запрещающий людям играть на пожитки (на вещи, лошадей, одежду), на крепостных и на себя. На кон разрешалось ставить только деньги. Кстати, сама правительница любила играть в карты, но часто специально проигрывала, чтобы оказать материальную помощь своим партнерам по игре.
Карточные игры занимали огромное место в жизни имущих и образованных слоев общества XIX века. Нелегко объяснить корни этого сложного социально-психологического явления: тут и жажда острых ощущений, стремление отвлечься от скуки обыденной жизни, тяга к общению, но в первую очередь, конечно, возможность легкого и быстрого обогащения. Так или иначе, но карточная игра, широко распространенная в быту, получила столь же широкое отражение и в русской литературе.
«Карточная игра в России есть часто оселок и мерило нравственного достоинства человека, — писал П.А. Вяземский в «Старой записной книжке». — «Он приятный игрок» — такая похвала достаточна, чтобы благоприятно утвердить человека в обществе. Приметы упадка умственных сил человека от болезни, от лет — не всегда у нас замечаются в разговоре или на различных поприщах человеческой деятельности; но начни игрок забывать козыри, и он скоро возбуждает опасения своих близких и сострадание общества. Карточная игра имеет у нас свой род остроумия и веселости, свой юмор с различными поговорками и прибаутками. Можно бы написать любопытную книгу под заглавием «Физиология колоды карт».
В некоторых произведениях перипетии карточной игры занимают важнейшее место в сюжете или, во всяком случае, определяют характер и мотивы поведения персонажей. “Пиковая дама” Пушкина, “Маскарад” Лермонтова, “Игроки” Гоголя, “Два гусара” и некоторые главы из “Войны и мира” Л. Толстого, рассказы Чехова “Винт” и “Вист”, “Большой шлем” Л. Андреева. Одних названий карточных игр в русской литературе можно встретить десятки.
Карточные игры разделялись на коммерческие и азартные. В первых требовался не только удачный расклад карт, но и расчет, соображение, своего рода талант – почти как в шахматах. Азартные зависели только от слепого случая. Слово “азартный” и происходит от французского “hasard” – случай, потом уже оно получило дополнительное значение – увлеченный, одержимый. Характерно, что дворяне – офицеры и чиновники – увлекались преимущественно азартными играми – привлекало не искусство игры, а только выигрыш, притом крупный.
Впрочем, иногда играли не ради выигрыша, а ради… проигрыша, проигрывали умышленно, дабы угодить партнеру, от которого зависели судьба, карьера, выгодная женитьба. Так, грибоедовский Репетилов, чтобы стать зятем барона, который “в министры метил”, “с его женой и с ним пускался в реверси, / Ему и ей какие суммы / Спустил, что Боже упаси!” Но когда Репетилов женился на его дочери, барон не продвинул зятя по службе, боясь “упреку / За слабость будто бы к родне!”.
Чаще всего герои классических произведений играли в азартную игру, которая, в зависимости от вариантов, называлась банк, фараон или штосс. Авторы описывали ход игры, стремясь увлечь ею читателей, которые отлично знали и правила, и термины. Для нас же все это китайская грамота, затрудняющая понимание текста. Игра эта между тем настолько примитивна, что напоминает пресловутое “очко”. Сложны только термины.
Некоторые карточные термины укоренились в нашем языке в переносном смысле; зная их, мы часто даже не помышляем об их карточном происхождении: идти ва-банк, то есть ставить на весь банк – действовать с крайним риском; я пас – отказываюсь от хода, переносно – не в силах, вынужден отказаться; примазаться – присоединять свою ставку к ставке другого игрока, то есть примкнуть к кому-либо из корысти.
Выражение “втереть очки” многие понимают, как «замазать чужие очки», чтобы исказить видимое. На самом деле это шулерский термин; специальным порошком втирали на карту лишнее очко (знак), превращая тем самым, например, шестерку в выигрышную семерку. передернуть – незаметно заменить карту другой, нужной.
В XIX веке карты были очень популярны, но считались не самым пристойным развлечением. Их называли «позором гостиных», «растлением нравов» и «тормозом просвещения». На вечерах у историка Николая Карамзина, к примеру, никогда не играли в карты. Однако во многих других салонах картежные игры процветали. Декабрист Михаил Бестужев-Рюмин вспоминал, что зачастую хозяева салонов жульничали во время партий: заранее обговаривали жесты и «вытягивали» с игроков по сто рублей.
Книги по светскому этикету, например, «Правила светской жизни и этикета: Хороший тон» составителей Юрьева и Владимирского, предостерегали молодых людей от игровой зависимости, которая приводила к долгам и банкротству: «Мы видели немало примеров, когда эта грустная страсть была причиной погибели целой семьи; когда она, эта страсть, окончательно убивала в человеке все нравственные начала».
Но, несмотря на это, в карты играли повсеместно: «…все: и дамы, и девицы, и юноши, предпочитая танцам зеленое поле. Это конечно грустное явление, но что делать: «с волками жить, по волчьи выть», — констатировали составители сборника светских манер.
В 1817 г. по указу Александра I запустили Карточную фабрику, которой было дано монопольное право на производство колод (корпуса были расположены в районе проспекта Обуховской Обороны). Кроме нее никто не мог изготовлять игральные колоды. Нанятый для запуска фабрики технолог был родом из Англии и, естественно, первые карты, которые он предложил изготовить, были с привычными ему французскими символами — пики, бубны, червы, трефы. Все доходы от производства шли также на благотворительную деятельность и поддержку Императорских воспитательных домов для детей-сирот. Многие их воспитанники находили на фабрике работу. Монополия, распространялась только на игральные колоды, а образовательные и гадальные мог печатать любой фабрикант в России.
Направление считалось доходным, и предприятия старались внедрять новые технологии. В самом начале, когда карты только появились, они были черно-белыми. Но почти сразу их начали раскрашивать для красоты: покрывали специальным составом из мыла, казеинового клея и талька или лаком, чтобы краска не стиралась и не пачкала пальцы. С появлением ксилографии (гравюры на дереве) печатать фигурные карты стало легче. А введение в производство хромолитографии позволило использовать в рисунке карт до 32 цветов.
Развитие общества в XIX веке
В XIX веке были сделаны научные и технические открытия, которые привели к изменению образа жизни людей, к возможности человека сделать больше за более короткий промежуток времени: к концу века были изобретены пароход, автомобиль, начинается эра воздухоплавания; были открыты телеграф, телефон, газовое и электрическое освещение, радио, фонограф и граммофон, фотография и кинематограф. Изобретения и усовершенствования следовали одно за другим, преображая старые отрасли промышленности и создавая новые. Тихие и немноголюдные городки при жизни одного поколения вырастали в крупные промышленные центры; все больше становилось городов с миллионным населением.
Началось все с Англии еще в XVIII столетии. Талантливые изобретатели-самоучки, предприимчивые фабриканты, умелые рабочие без какого-либо вмешательства государства всего за несколько десятилетий преобразили жизнь и сделали страну «мастерской мира». Постепенно в индустриальную гонку втянулись все европейские государства.
В XIX веке в обществе довольно активно проходил процесс секуляризации жизни, т.е. освобождение от власти и религии. Ведущую роль в этом играло развитие науки, так как научное мировоззрение в те времена многим представлялось несовместимым с религиозным. Принципы свободы вероисповедания, отделение церкви от государства, отмена церковной цензуры привели к появлению существенно новой ситуации в общественном сознании. Секуляризации способствовало не только развитие науки, но и рост образования.
XIX век – это век бурного развития археологии, а ее успехи стимулировали значительный интерес к древней истории. Во второй половине века формируется особое направление – «библейская археология», занимающаяся раскопками в библейских местах. Совершенные при этом открытия имели двойственное влияние на религиозные взгляды.
Претерпевала радикальные и постоянные изменения художественная жизнь общества. Противоречия европейского развития нашли свое выражение в искусстве. Особенностью XIX века стало многообразие художественных направлений. Вопросы предназначения искусства, его специфики, роли художника стали достоянием не только художественной критики, но и эстетики. Такие крупнейшие философы XIX века, как Кант, Гегель, Шеллинг, Фейербах, философы – иррационалисты – Шопенгауэр, Ницше, – высказали ряд принципиально новых подходов к пониманию художественной жизни.
Множественность художественных направлений в XIX веке была следствием процесса модернизации. Художественная жизнь общества теперь определялась не только церковным диктатом и модой придворных кругов. Изменение социальной структуры повлекло за собой изменения восприятия искусства в обществе: возникают новые социальные слои состоятельных и образованных людей, способных самостоятельно оценивать произведения искусства, ориентируясь только на требование вкуса. Именно к XIX веку культурологи относят начало формирования массовой культуры; газеты и журналы, из номера в номер печатавшие длинные романы с занимательным сюжетом, стали прообразом телевизионных сериалов в искусстве XX века.
К середине XIX века набирают силы иные художественные направления. Значимым для них становиться воплощение не только трагедии отдельной личности, но и жизнеописание широких социальных слоев.
К середине столетия реализм становится господствующим направлением в европейской культуре. Если главными видами творчества для романтиков были музыка и поэзия, способные выразить тайное и неизъяснимое, то реализм повлек за собой расцвет, в первую очередь, такого литературного жанра, как социально-исторический роман. Литература, в свою очередь, оказала влияние на реалистическую живопись.
Если в литературе субъективность восприятия художника открывает символизм, то в живописи подобное открытие совершается импрессионизмом. Именно импрессионизм и символизм перебросили мостик в искусство XX века. Культурные условия XIX века расширили возможности индивидуального начала в художественном творчестве.
Век был настолько ярким, был представлен настолько крупными личностями, что своеобразие художественных направлений может быть раскрыто только через индивидуальные биографии художников, их оригинальные произведения. XIX век стал веком творческих индивидуальностей, веком личностей. Статус художника никогда не был так высок, как в искусстве XIX века. Если в эпоху Просвещения философы становились писателями, то в XIX веке писатели сравнялись с философами по глубине анализа общества и четкой выраженности нравственной позиции. Величайшие писатели и художники XIX века явились духовными лидерами своего времени.
Бурное развитие модной индустрии в XIX веке привело и к другим последствиям — в Париже возникла «высокая мода» («от кутюр» — «высокое шитье»). Несомненно, что эта идея пришла создателю «высокой моды» Ч.-Ф. Борту именно на фоне впечатляющих успехов массового производства. По существу, кутюрье — создателями высокой моды — можно было бы назвать всех портных и модисток, которые одевали королей, королев и придворных на протяжении многих веков — их творения отличали высочайшее мастерство изготовления и художественная ценность. Но портной оставался «невидимкой», все лавры открытия новой моды доставались тому, кто носил этот костюм (например, известный лондонский денди Дж. Браммелл считал именно себя автором своих костюмов, а не своего портного, который только выполнял его указания). Костюм отражал вкус его обладателя, а не портного.
Общая идея внешнего облика XIX века — показное принятие правил светской и деловой жизни и нежелание допускать даже близких людей, своих родственников, детей, друзей, а тем более чужих, слуг и т. д., в свой внутренний мир. При этом используются естественные средства: мужчины все чаще носят усы, бакенбарды, сначала короткие («фавори»), потом густые, соединяющие виски с усами, модной становится и борода (в чем есть и другое значение — подчеркивание мужественности в противоположность женственному элементу в облике мужчин XVIII века). Женские чепцы, шляпки со страусовыми перьями, вуали, веера, зонтики и другие аксессуары также позволяют, когда это необходимо, отгородиться от окружающих, сохранив свою тайну, не позволив разглядеть выражение глаз, улыбку или слезы.
ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ:
- Марасинова Е. Откуда взялось русское дворянство. https://arzamas.academy/materials/974.
- Журенков К. Каково было благосостояние высшего сословия Российской Империи. https://snob.ru/profile/31181/blog/170354/.
- Д. Ливен. Аристократия в Европе 1815–1914 / Пер. с английского под ред. М. А. Шерешевской – СПб, Академический проект, 2000.
Я пишу до сих пор только о князьях, графах, министрах, сенаторах и их детях и боюсь, что и вперед не будет других лиц в моей истории. Может быть, это нехорошо и не нравится публике; может быть, для нее интереснее и поучительнее история мужиков, купцов, семинаристов, но я не могу угодить такому вкусу.