УРАЛ

Несколько столетий род Демидовых работал на Россию. Демидовым обязан Урал подъемом горной, металлургической и оружейной промышленности, что превратило его в опорный край Российской империи, значительно укрепив ее обороноспособность.

Хозяйственное освоение огромных территорий Урала и Сибири — строительство заводов, развитие ремесел и торговли, прокладка дорог — стало одним из важнейших достижений России в имперский период ее истории. Особенно большой рывок был сделан на Урале и в Приуралье, и история этого рывка невозможна без рода Демидовых. Несколько поколений этой предпринимательской династии оставили заметный след в истории открытия и освоения рудных богатств Алтая, сыграли важную роль в развитии Южного Урала и совершенно выдающуюся — на Среднем Урале.

В конце XVII века в районе горы Высокой и по берегам реки Выя была найдена медная руда, а в 1714 г. по указу царя Петра I Акинфием Демидовым были заложены Тагильский и Выйский железоделательные заводы, производившие чугун, железо и медь. Датой основания Нижнего Тагила считается 8 октября 1722 г., когда на Выйском заводе был получен первый чугун. 

Крупнейшим владением Демидовых на Урале во второй половине XIX – начале XX века оставались Нижнетагильские заводы, принадлежавшие младшей ветви этого рода, идущей от Никиты Акинфиевича Демидова. С 1840 г. заводы принадлежали трем владельцам: Анатолию Николаевичу Демидову князю Сан-Донато, вдове его брата Павла Николаевича Авроре Карловне Демидовой-Карамзиной и ее сыну Павлу Павловичу Демидову. Реформа 1861 г. совпала, а возможно, и повлекла за собой важное событие в истории «тагильской» ветви рода. Тремя актами от 6 февраля 1862 г. (двумя дарственными и раздельным актом) Анатолий Николаевич и Аврора Карловна передали принадлежавшие им части «общего и отдельного владения» единственному своему наследнику Павлу Павловичу Демидову, достигшему к тому времени полного совершеннолетия. Таким образом, в новый период российской истории П.П. Демидов вступил полновластным владельцем всего наследия «тагильской» ветви рода в России, оцененного самими владельцами в 8346 тысяч рублей серебром (в том числе заводы – 8 миллионов рублей).

НИЖНИЙ ТАГИЛ

Нижний Тагил – второй по численности населения город Свердловской области (после Екатеринбурга). Он имеет интересную и богатую историю. В городе много заслуживающих внимания достопримечательностей: музеи (в том числе единственный в России музей-завод Демидовых), памятники архитектуры, красивая набережная, скульптуры.

Первые упоминания о Магнит-горе (гора Высокая) относятся ко второй половине XVII века, однако систематическая добыча руды началась лишь с 1721 г. Акинфий Никитич Демидов (1678–1745) построил здесь два завода: Выйский медеплавильный (запущен 23 октября 1722 г.) и Нижнетагильский чугуноплавильный и железоделательный (запущен 25 декабря 1725 г.).

Пуск Выйского завода и считается датой основания города. В 1736 г. из-за небольшого содержания меди в руде предприятие стало железоделательным. После открытия в 1814 г. у подошвы горы Высокой Меднорудянского месторождения с 1820-х гг. Выйский завод вновь занялся выплавкой меди. Последняя выплавка меди на Выйском заводе состоялась в 1916 г.

Нижнетагильский чугуноплавильный и железоделательный завод стоял в 3 верстах от Выйского. Он был построен на реке Тагил близ горы Высокой. Эта гора в верхней части состояла из чистого железняка. Предприятие строилось как самый мощный чугуноплавильный завод на Урале. Пущенная в 1725 г. доменная печь была крупнейшей на то время в Европе. Нижнетагильский завод был центром горнозаводской империи Демидовых. Готовую продукцию отвозили на Уткинскую пристань и отправляли в барках по реке Чусовой в Центральную Россию. 

После того как из недр горы Высокой добыли 223 миллиона тонн железной руды, она превратилась в глубокий кратер, который постепенно затягивает шламом. Эта яма на месте горы дважды изменила ход всемирной истории. Первый раз в XVIII веке, когда железо с самого большого в мире металлургического завода в Нижнем Тагиле шло на экспорт в Англию и было основным материалом для станков британской промышленной революции. Второй раз — в годы войны, когда каждый третий советский танк делали в Тагиле. Сейчас остался только южный склон горы Высокой, законсервированный на случай войны. Внутренняя сторона этого склона завалена известняком для защиты от незаконных разработок малахита. Уральский малахит выбран из недр почти весь.

В 1806 г. Нижний Тагил стал центром Нижнетагильского Горнозаводского округа.

В 1834–1835 гг. на Меднорудянском месторождении были открыты богатые залежи малахита. В том числе был добыт уникальный монолит весом почти 40 тонн.

В 1876 г. через Нижний Тагил прошла Горнозаводская железная дорога. В 1897 г. была построена узкоколейная железная дорога, соединившая Нижний Тагил с Черноисточинским, Висимо-Шайтанским и Висимо-Уткинским заводами.

Нижнетагильский завод посещали многие известные люди, в том числе цесаревич, будущий император Александр II в 1837 г.

Нижний Тагил связан с именами многих талантливых людей. В 1834 г. на Выйском заводе крепостными изобретателями Ефимом Алексеевичем и Мироном Ефимовичем Черепановыми был построен первый в России паровоз для перевозки руды с Меднорудянского месторождения на завод. Отличался талантами и Егор Григорьевич Кузнецов-Жепинский, изготовивший «музыкальные дрожки» и оригинальные астрономические часы. Кроме того, по легенде именно нижнетагильский мастеровой Ефим Артамонов в начале XIX века сконструировал первый русский велосипед. Нижний Тагил является родиной русского расписного железного подноса. Особенно прославились в этом деле художники Худояровы.

В начале XX века по численности населения (более 30 тысяч человек) и промышленному производству Нижний Тагил уступал лишь двум городам Пермской губернии – Екатеринбургу и Перми. Однако статус города он получил лишь в 1919 г.

«Громадное заводское селение Нижнего Тагила, отвечающее губернскому городу по числу жителей, производит совершенно особенное впечатление на человека, еще не освоившегося с типом того, что на Урале называют “заводом”», – писал посетивший Нижнетагильский завод в 1899 г. Д.И. Менделеев.

В советское время старый демидовский завод назвали в честь В.В. Куйбышева. Последний чугун в его доменном цехе получили 6 октября 1987 г., после чего предприятие закрылось.

Нижний Тагил в период владения Николая Никитича Демидова

Н.Н. Демидов создал собственную программу развития Нижнетагильского округа:

  • активно поддержал развитие новых высокодоходных отраслей заводского хозяйства – медной и золотоплатиновой, что в итоге принесло огромные прибыли, которые послужили материальной основой для начала индустриализации на Нижнетагильских заводах;
  • основал деревни Никольская (Салка), Елизаветинская (Бобровка), Павлушина (Павловская, или Шайтанка);
  • приобрел и построил эскадру кораблей для перевозки металлов и казенных грузов по Черному и Средиземному морям, в том числе и для оказания услуг правительству. В связи с освоением юга России Н.Н. Демидов основал образцовые экономии на приобретенных им землях в Херсонской губернии в начале XIX в.;
  • организовал двухступенчатую систему профессионального образования – с 1806 г. действовало основанное им Выйское заводское училище, а самые талантливые выпускники училища продолжали обучение на средства Н.Н. Демидова за границей в Англии, Франции, Германии, Швеции. Благодаря политике Н.Н. Демидова на Нижнетагильских заводах работали прекрасно, по-европейски образованные технические специалисты и целая плеяда талантливых крепостных мастеров-изобретателей;
  • открыл в Нижнем Тагиле в 1806 г. школу живописи, которая воспитала целую плеяду мастеров художественной росписи;
  • по его распоряжению в Нижнем Тагиле построено каменное здание госпиталя (1828 г.) и с 1826 г. начато масштабное строительство – в Нижнетагильском округе возводились новые церкви, здания заводских и рудничных контор, фабричные корпуса.

Н.Н. Демидов проводил патерналистский курс в социальной политике, который был ориентирован на удовлетворение материальных и культурных потребностей горнозаводского населения с целью увеличения производительности крепостного труда. На заводах установилась относительная «социальная гармония», выразившаяся в отсутствии массового движения крепостных и формировании «культа» заводчика (активно поддерживавшегося самим Демидовым). Тагил в то время начал превращаться в один из крупнейших культурных центров Урала и провинциальной России.

«Железные караваны» Демидовых

Демидовская империя была огромна. Она включала в себя не только заводы, рудники и шахты, но и огромную территорию тайги (которая истреблялась на древесный уголь); и пристани; и пильницы, на которых готовились сосновые и еловые доски для барж и каменок; а также морские и речные флотилии судов; и склады готовых изделий, расположенные на берегах рек, в городах, мимо которых следовали своим маршрутом «железные» караваны.

В деревне Усть-Утка находилась главная пристань Демидовских заводов. Она вступила в строй в начале 70-х гг. XVIII столетия. Именно сюда свозилась продукция заводов: Выйского медного, Нижнетагильского железоделательного, Черноисточинского и Висимо-Уткинского передельных. В Усть-Утке были «заведены» пристань, верфь для постройки судов, плотина и пруд на речке Межевая Утка, «устроены» дамба и шлюзы.

К началу весенней навигации в Усть-Утку стекались огромные толпы людей. Крестьяне из соседних деревень – чтобы наняться бурлаками на барку; купцы – чтобы продать больше товаров отъезжающим; провожающие – родные караванщиков, а также представители заводской администрации и священнослужители. Открытие весенней навигации превращалось в праздник. За порядком следили исправник и три оренбургских казака.

Готовились к навигации и местные «пираты». Для караванов судов проблемой были не только камни-бойцы, но еще и разбой. Суда никогда не шли по реке ночью – останавливались на ночлег. В это время на отдыхавшую команду барки нападали разбойники, отнимали продуктовые припасы, одежду, обувь и дорогостоящую медь с барок.

Нападали и крестьяне береговых деревень – по маршруту следования барок. Иногда нарочно отвлекали команду барки от маршрута, чтобы загнать судно на мель. В литературе приводится пример, когда деревенские бабы и молодухи, нарядившись в яркие сарафаны, начинали свои хороводы на берегу Чусовой или прямо на камне, который сильно вдавался в реку. Естественно, кто-то из сплавщиков мог заглядеться, отвлечься, а поскольку сплавное дело – командное, то барка оказывалась на мели. Тут на «сцену» выходили деревенские мужики: либо грабили, либо просили выкуп за то, чтобы снять судно с мели. Известны случаи, когда команда барки вступала в сговор с грабителями. Хозяева грузов часто давали старшинам барок деньги для откупа.

Тагильские заводы отправляли, в среднем, по 50-60 барок в одну навигацию, перевозя с Урала до миллиона пудов груза (в одном пуде – 16 килограммов). Но бывали случаи и более масштабных перевозок. Например, в 1860 г. только на Усть-Уткинской пристани загрузили и отправили 90 барок.

Путь караванов начинался в верховьях Чусовой, затем шел по Каме и Волге до Нижнего Новгорода, а затем часть судов отправлялась по маршруту Муром-Рязань-Коломна – до Москвы, а другая группа двигалась в сторону Петербурга, минуя Кострому, Ярославль, Рыбинск и Великий Новгород. В Петербурге металлы (медь и железо) продавались через биржи – в Европу и Англию.

Стандартная барка – это грубо сколоченный трюм из сосновых или еловых досок. Она управляется двумя рулями, сделанными из огромных бревен. Их называли «поносными» или потесями. Под каждое из таких бревен вставала команда из 10-12 человек (бурлаков) и выполняла приказы сплавщика. Когда нужно было пристать к берегу, пользовались специальным приспособлением: вертикально закрепленном на палубе бревном. На него был намотана снасть. Два человека садились в лодку и плыли к берегу со свободным концом снасти, находили дерево покрепче, обматывали вокруг него канат, который должен был в итоге «притормозить» барку и подтащить к берегу. Очень часто от трения бревно на барке могло загореться (поэтому его часто называли «огнивом»), а дерево на берегу – сломаться. Тогда всю процедуру торможения барки (ее называли «хватка») нужно было начинать сначала. Когда барки приходили в конечный пункт назначения и разгружались, их разбирали и продавали на дрова. А с началом новой навигации на пристанях строились новые барки.

Часто на «железных караванах» плыли и «штатские» – мелкие чиновники с семьями, дети священнослужителей на учебу в Пермскую духовную семинарию, подростки с заводов Демидова, выбранные для продолжения учебы в Петербурге и за границей. Это был самый дешевый способ передвижения для местного населения. В рассказе «Отрезанный ломоть» Д.Н. Мамин-Сибиряк вспоминает о том, что его отец, священник церкви Висимо-Шайтанского завода, сам доставлял старшего сына в шитике по Чусовой – до Перми. В другом рассказе описывает сцену крушения одной из барок, на которой плыл чиновник с семьей – для экономии бюджета. В итоге мужчина потерял жену и детей; вытащенный на берег, сошел с ума и был отправлен в психиатрическую лечебницу.

На время сплава на чусовские пристани народ набирается со всех сторон: из ближайших уездов Пермской губернии, из Вятской, Уфимской и даже Казанской.

Караваны по продолжительности маршрута были полугодовыми (май – октябрь) и годовыми, когда оставались на зимовку в Твери, а в следующую весеннюю навигацию доходили до Петербурга или Москвы.

Скорее всего, мальчиков, выпускников заводской школы, доставляли в Петербург весенним караваном. Вот что писал Н.Н. Демидов 8 июня 1800 г. приказчикам: «…если прежде попутной оказии не окажется, то будущим летом отправить на однолетнем караване для обучения, как хорошему письмоводству, так и иностранным языкам, трех подростков от 10 до 12 лет, выбрав к тому способных и к наукам склонность имеющих из служительских детей или из сирот».

После Чусовой караваны шли по Каме, затем по Волге, по Староладожскому каналу, через Волховские пороги и к началу осени достигали Рожковской пристани в Петербурге. В Перми, Нижнем Новгороде и Твери происходила смена «команд»: чусовские сплавщики возвращались домой из Перми, а их место занимали вятские лоцманы и бурлацкие артели. Постоянными оставались только водоливы и «коренные» сплавщики, которые были на судах в течение всего маршрута с Чусовской пристани до Невы.

Невьянская башня Демидовых

Невьянская наклонная башня – главный архитектурный символ уральского города Невьянск, находящегося недалеко от Екатеринбурга. Невьянская башня — одно из немногих в мире архитектурных сооружений, построенных с отклонением от вертикали вверху 2,2 метра. Высота башни составляет 57, 5 метров, толщина стен в нижней части достигает 1,8 метров, а вверху — 32 сантиметра. Широко известно помещение с особым акустическим эффектом, так называемая «слуховая комната» на шестом этаже башни. В ней слово, сказанное шепотом в одном углу, громко слышится в противоположном. 

После того как 21 сентября 1720 г. Никите Демидову был пожалован титул дворянина, в 1721 г. была заложена фамильная башня Демидовых в Невьянске. А 1 января 1725 г. она уже была достроена как башня памяти комиссара Невьянских заводов Никиты Демидова. Строительство башни проходило в 17211-1725 гг. К сожалению, нет достоверных данных о том, кто ее спроектировал. Принято также считать, что строительство было начато по приказу самого Акинфия Демидова. Башня исполняла роль колокольни, сторожевого пункта, заводского архива, конторы, лаборатории и тюрьмы. Первое описание Невьянской башни появилось в чертеже горного чиновника Михаила Кутузова, датируемом 1729-1734 гг. Затем ее описание встречается в книге академика Иоганна Гмелина «Путешествие по Сибири», опубликованной в 1751 г.

Современными архитекторами это сооружение классифицируется не как падающее, а именно как наклонное. Существует несколько версий, поясняющих причины наклона башни. Одной из наиболее распространенных является версия о том, что подвал башни был некогда затоплен, чтобы скрыть работу Демидова от ревизора, однако эта версия не находит подтверждения у современных специалистов, обследовавших постройку. Вероятнее всего, наклон башни — это или результат задумки зодчего, или ошибка при строительстве. 

Башня была возведена возле старой береговой линии пруда, в непосредственной близости от реки Нейва, и при строительстве двух третей четверика он дал осадок и начал крениться. Дабы компенсировать крен, дальнейшая стройка восьмерика шла с креном в другую сторону, удерживая центр тяжести. Таким образом, башня приобрела саблевидный изгиб.

На седьмом и восьмом этажах располагаются куранты с музыкальным боем. Механизм привезен по специальному заказу из Англии. Созданием занимался английский часовщик Ричард Фелпс в 1730 г. Фелпс также изготовил колокола для часового механизма. Имя часового мастера остается неизвестным. Часы были куплены в 1732 г. Демидовым за 5000 рублей золотом, при том что возведение самой башни обошлось ему чуть более 4000 рублей. Невьянские куранты могут наигрывать несколько разных мелодий. Механический и музыкальный механизмы с тремя заводными валами, первый вызванивает каждую четверть часа, второй — бой получасов и часов, третий — бой курантов. Механизм приводится в действие двумя гирями массой 32 кг, а точность хода осуществляется маятником массой около 32 кг. Ниша под грузы курантов проходит по всей длине башни. Часы имеют три циферблата, десять музыкальных колоколов массой около четырех тонн. Изначально музыкальный вал курантов был запрограммирован на 18 английских мелодий, в XIX веке они играли «Боже, царя храни!», а в конце 1930-х гг. — «Широка страна моя родная», с 1985 г. и по настоящее время куранты исполняют песню «Славься» — фрагмент из оперы «Иван Сусанин» М.И. Глинки.

Все внутренние помещения и лестницы в башне достаточно тесные. На последнем ярусе располагается небольшая смотровая площадка. Над крышей башни возвышается металлический шпиль с установленным на нем флюгером, сделанным из просечного железа, в котором выбит герб Демидовых. 

Имена основателей уральской промышленности на карте Урала

Николай Никитич Демидов создал традицию давать официальные названия новым заводам, рудникам, заводским деревням в честь представителей своего рода, что отражало его (а в дальнейшем и его сыновей – Павла и Анатолия) стремление к формированию «культа» владельца на заводах.

Николай Никитич создает целую топонимическую систему с центром в Нижнем Тагиле. Три заводские деревни, образованные по указанию Николая Никитича в 1806 г. для снабжения Нижнетагильского завода продовольствием, получили названия: Елизаветинская – в честь жены Елизаветы Александровны, урожденной баронессы Строгановой, и Павлушина, Павлушинская, или Павловская – по имени старшего сына Павла Николаевича, которому тогда шел 9-й год. В конце 20-х – 40-х гг. строятся поселения у приисков и вспомогательных заводиков: деревня Анатольская, или Анатольевская (Грань) (1828) названа в честь младшего сына основателя – Анатолия Николаевича Демидова, первого князя Сан-Донато; деревня Павло-Анатольская (Захарова) возникла в 1843 г., названа в честь братьев Павла и Анатолия.

Павел Николаевич продолжает традицию отца. Несколько объектов получили названия в честь его жены – Авроры Карловны. Это деревня Аврорина, или Авроринская (Каменная), образованная в 1836 г.; а также Авроринский прииск (1836) и Авроринский завод (1850). Вероятно, деревню и прииск назвал сам Павел Николаевич. Авроринский завод был основан после смерти Павла Николаевича, когда Аврора Карловна состояла во втором браке с Андреем Николаевичем Карамзиным. С 1846 г. он был управляющим Нижнетагильскими заводами, и, видимо, ему принадлежит идея назвать завод в честь жены. Ни один из топонимов не сохранился до нашего времени (за исключением Авроринской плотины, находящейся у разрушенного Авроринского завода), хотя память об этой женщине долго жила в народе. После смерти Павла Николаевича с 1840 г. и до 1861 г. Аврора Карловна являлась совладелицей Нижнетагильских заводов и вместе со вторым мужем управляла заводами. Она много сделала не только для развития заводов, но и для рабочих: построила богадельню, родильный дом, несколько школ и три детских приюта, которые содержались за счет заводовладельцев, а также создала фонд помощи пострадавшим от несчастных случаев.

Экзотизмом, появившимся благодаря Демидовым, является название железнодорожной станции Сан-Донато (недалеко от Нижнего Тагила). В 1827 г. Николай Никитич купил во Флоренции владение Сан-Донато и начал строительство великолепной виллы на этом месте. Строительство было завершено в 1831 г. уже после его смерти сыном Анатолием. В 1841 г. Анатолий женился на племяннице Наполеона I Матильде Бонапарт. Чтобы брак мог считаться равным, необходимо было поднять социальный статус жениха. С этой целью Анатолий незадолго до свадьбы приобрел у великого герцога Тосканы Леопольда II титул князя Сан-Донато. После смерти в 1870 г. бездетного Анатолия Демидова его состояние и титул перешли по наследству его племяннику Павлу Павловичу Демидову. Когда в 1878 г. открылась Уральская горнозаводская железная дорога, проходившая через Нижнетагильский завод, две станции на ней получили названия в честь Демидовых. Одна из станций была названа Анатольевская – по имени одного из сыновей Павла Павловича, вторая – Сан-Донато. Звучное название должно было напоминать о княжеском титуле Демидовых.

ПЕРВОЕ НАУЧНОЕ ОПИСАНИЕ ОКРУГА НИЖНЕТАГИЛЬСКИХ ЗАВОДОВ

В уникальной коллекции редких книг, хранящихся в краеведческой библиотеке Нижнетагильского музея-заповедника «Горнозаводской Урал», есть внешне непримечательное издание, выпущенное в 1848 г. в типографии Императорского Казанского университета.

Под скромным, но надежным владельческим переплетом, заменившим издательскую мягкую обложку, помещен первый самостоятельный труд, посвященный Нижнему Тагилу, который в прошлом называли Нижнетагильскими заводами Пермской губернии Верхотурского уезда.

Нижнетагильский заводской округ на реке Тагил, с его удивительной историей и богатейшими природными ресурсами, с давних пор привлекал внимание лучших российских и зарубежных естествоиспытателей, минералогов, геологов и других ученых, был объектом глубокого и всестороннего изучения.

В 1770 г. Тагил посетил знаменитый натуралист и путешественник П.С. Паллас, руководивший Академическими экспедициями; в 1899 г. во главе экспедиции, исследующей состояние уральской промышленности, работал Д.И. Менделеев; природу окрестностей Тагила описывали А. Гумбольдт, Р. Мурчисон и другие известные ученые, совершившие в течение XIX века путешествия по Уралу. Прижизненные издания трудов этих и других ученых представляют собой бесценные источники по изучению Нижнего Тагила и края – природы, истории заводов, культуры и быта населения Урала.

Необходимо отметить, что в каждом дореволюционном издании об Урале есть сведения о Нижнем Тагиле как важнейшем центре уральской горнозаводской промышленности. Однако все эти сведения приведены в контексте общих впечатлений об Урале, Нижнему Тагилу отведено место как одному из уральских горнозаводских центров.

Первый историко-краеведческий очерк, посвященный Нижнему Тагилу, был опубликован 170 лет назад в журнале «Ученые записки, издаваемые Императорским Казанским университетом». Автор записок, тагильский служащий Иродион Матвеевич Рябов (1811–1863) назвал свой труд «Былина и временность Нижнетагильских заводов, находящихся в Пермской губернии Верхотурского уезда и принадлежащих г. А.Н. и П.П. Демидовым».

Очерк представляет собой обширное описание Нижнетагильских заводов, которое начинается словами: «Пусть времена и события изменяют вид той или другой страны, того или другого общества; люди любознательные сохранят от забвения дела давно минувших дней. История оценит замечательные черты частного быта, обобщит их философским взглядом и в прошедшем найдет пояснение жизни настоящей».

Иродион Матвеевич Рябов был одним из уральских энтузиастов-краеведов, начавших изучать историю края в первой половине XIX века. Его отец, Матвей Родионович Рябов, освобожденный от крепостной зависимости, служил в Нижнетагильской заводской конторе. И.М. Рябов получил хорошее для своего времени образование. После окончания Нижнетагильского Выйского училища он около 1827 г. окончил Московское коммерческое училище. Затем Рябов учился на историко-филологическом факультете Московского университета, где ему удалось закончить лишь часть курса и в 1836 г. сдать экзамен на звание домашнего учителя. После недолгого преподавания в этом качестве в доме тагильского купца Белова, Рябов с 1 января 1837 г. стал учителем Выйского училища, причем единственным имевшим права государственной службы. В период с 1837 по 1847 гг. И.М. Рябов преподавал в училище словесность, историю, арифметику и графику.

В Краеведческой библиотеке музея-заповедника хранится книга «Часы благоговения, для споспешествования истинному христианству и домашнему богопочтению», изданная в Санкт-Петербурге в 1835 г., на авантитуле книги имеется запись, сделанная И.М. Рябовым: «Из Демидовского заводского училища, декабря 4-го дня, 1837 г. Ученику 3-го класса Аврааму Соловьеву дана сия книга. Учитель словесности Иродион Рябов».

В 1856 г. Иродион Матвеевич Рябов был назначен смотрителем Выйского заводского училища и заведовал училищем до преобразования его в 1862 г. в реальное. По выслуге лет Иродион Матвеевич стабильно получал чины, дослужившись до коллежского секретаря. Рябов имел собственный каменный дом и большую семью. Свободное от преподавательской деятельности время Иродион Матвеевич посвящал изучению истории и археологии. С именем Иродиона Матвеевича связаны первые археологические исследования на территории Нижнетагильского горнозаводского округа.

В 1837 г. И.М. Рябов произвел свои первые раскопки на древнем поселении у реки Полуденки. Историограф российской археологии А.А. Формозов отметил их как «настоящие» раскопки неолитического поселения. О результатах этих раскопок И.М. Рябов написал статью «Несколько слов о древностях, находящихся в Верхотурского уезда округе Нижне-Тагильских заводов». Статья была опубликована в «Пермских губернских ведомостях» за 1855 г., в 28 номере.

Известный археолог О.Н. Бадер в своей работе «Археологические памятники Тагильского края» сообщает: «Нам известны также вторые раскопки И.М. Рябова в Кокшарове… Научная деятельность И.М. Рябова связана с периодом возникновения и первого оживления научного интереса к своему краю, совпадающих с организацией в Тагиле демидовского заводского музеума».

В октябре 1838 г. в канцелярию Пермского губернатора было направлено сочинение учителя Рябова «О древностях, находящихся в округе Нижнетагильских заводов гг. Павла и Анатолия Николаевичей Демидовых». В сочинении рассказывается о нескольких археологических памятниках: курганах раннего железного века, городище, вероятно, эпохи средневековья, и укреплении, созданном во время стоянки отряда Ермака, отправившегося завоевывать Сибирь. К описанию прилагаются рисунки и планы археологических памятников на 13 листах. Позже материалы об укреплении на стоянке Ермака, приведенные в сочинении «О древностях…», будут отражены в очерке «Былина и временность…» А.В. Бушмаков, специалист Государственного архива Пермской области, определяет «взгляды Рябова на Уральские древности соответствующими уровню развития науки первой половины XIX века».

В начале 40-х гг. XIX века, И.М. Рябов на основании архивных, книжных источников и личных наблюдений, составляет историческое описание тагильских заводов под названием «Былина и временность Нижнетагильских заводов». Автор разделяет свое повествование на три основных периода, раскрывающих здешнюю историю: «первый от глубокой древности до времен Петра Великого, или до устроения горных заводов на Урале; второй – может быть назван историей основания и развития горного дела на Урале Никитой и Акинфием Демидовыми, и оканчивается разделом Демидовских заводов после смерти Акинфия Никитича в 1758 г.; третий период заключает частную историю Нижнетагильских заводов нынешнего времени».

Описывать Тагильский край Рябов начинает с IX века, показывает положение края в период Московского княжества, рассматривает начало торговой деятельности Строгановых. Подробно останавливается на походе Ермака через Урал, переправу через реку Тагил. В своем повествовании автор ссылается на русских летописцев, исследования иностранцев Герарда Миллера, Рафаэля Барберини путешествующих в разное время через Урал. Обращаясь к истории развития горного дела на Урале, основанию Невьянского и Тагильского заводов, Рябов показывает, что все это состоялось благодаря воле Петра Великого и предприимчивой деятельности тулянина Никиты Антуфьева, названного Демидовым. Автор «Былины…» приводя данные в цифрах и датах, рассказывает о том, как продолжил дело своего отца Акинфий Никитич. «…Ознаменовал жизнь свою начальною выплавкою меди в России, открытием славного змеиногородского серебряного рудника, открытием судоходства по Чусовой и Сибирским рекам, отличным устройством дорог между заводами, постройкою в Невьянском заводе огромной каменной башни в 1725 г.», – так описывает кипучую деятельность Акинфия Никитича тагильский краевед Рябов.

Третьим владельцем Нижнетагильских заводов стал Никита Акинфиевич Демидов. Рябов описывает его добрым хозяином, при котором заводы постепенно улучшались, производились новые важные постройки. В 1750 г. построена деревянная церковь в честь введения во храм пресвятой Богородицы. В 1760-1763 гг. построен каменный расчетный дом, в 1764 г. деревянную Введенскую церковь перенесли на кладбище. На ее месте заложили огромную каменную трехпрестольную церковь, в стиле эпохи Возрождения.

Рябов сообщает об открытии арифметической школы, причем исследователями горнотехнического образования на Урале выявлено, что «первое упоминание о нижнетагильском училище мы встречаем у историка нижнетагильских заводов И. Рябова. Он пишет, что в 1758 г. Н.А. Демидов основал арифметическую школу для 50 служительских детей». Рябов указывает, что в период владения тагильскими заводами Никитой Акинфиевичем выплавка железа достигла 250000 пудов в год. Этот металл высоко ценился не только в России, но и за границей. В 1787 г. Никита Акинфиевич скончался, оставив девять заводов с деревнями и вотчинами единственному сыну – Николаю.

Далее следует описание жизни Тагила в первой половине XIX века, участие Нижнетагильского завода в Отечественной войне 1812 г., как поставщика военных снарядов. Особое внимание автор уделяет деятельности Николая Никитича Демидова, которому и посвятил свой труд: «Знаниям и деятельности его Нижнетагильские заводы многим обязаны».

Рябов подробно перечисляет положительные преобразования, которые были достигнуты благодаря умелому управлению заводами Павлом и Анатолием, сыновьями Николая Никитича. «В Нижнетагильске построены: каменная церковь в честь Введения во храм Пресвятые Богородицы, отличная больница… каменные магазины, контора, конюшенный дом… учрежден ботанический сад. Открыт Музеум естественной истории и древностей».

С особым вниманием Иродион Рябов, с указанием времени пребывания, описывает посещение в 1837 г. Нижнетагильского завода наследником русского престола Александром Николаевичем: «Его высочество Александр Николаевич… 28 числа осматривал церковь, госпиталь, заводские устройства, выставку заводских произведений, демидовское училище, Выйские заводские производства и меднорудянский рудник, где изволил спускаться на 36 сажень подземных работ к огромной массе малахита…»

В публикации «Былина и временность…» не указаны даты написания И.М. Рябовым его труда. Предположительно, Рябов закончил работу над ним в начале 40-х гг., так как 1840 г. заканчивается описание событий, происходивших на нижнетагильских заводах. Рябов перечисляет: «1840 г. памятен передачею в ведомство единоверцев святотроицкой раскольнической часовни при нижнетагильских заводах, событием важным по влиянию на двух многочисленных раскольников… Еще в этом же году взорвало молнией 46 пудов пороху, хранившегося в горном магазине над Черноисточинским заводом, и скончался во Франкурте-на-Майне старший владелец Нижнетагильских заводов, на 42 году от рождения» (Павел Николаевич Демидов).

На начало 40-х гг. указывают и такие сведения, известные Рябову, как выделение Анатолием Николаевичем Демидовым «около 100000 рублей на составление топографической и геологической карт тагильского округа».

По приглашению А.Н. Демидова французские топографы Эдуард Адан Бержье и Август Аллори приступили к работе над составлением географических карт Нижнетагильского заводского округа в 1839 г.  Рябов выражает надежду, что «через два или три года гг. топографы Бержье и Аллори окончат свой замечательный труд».

Заканчивая писать «Былину и временность» Иродион Матвеевич с гордостью сообщает, что «многие заведения и изделия нижнетагильских заводов или единственны на Урале, как литография, бронзовые отливки, дело лакированных подносов, инструментов из литой стали, часов и штампованных из своей латуни вещей, или превосходят своею доброкачественностью, как полосное железо, известное под названием «старого соболя» с клеймом CCAD и томленая сталь».

Рябов в своем труде не делает выводов и заключений, он опирается на конкретные факты и события, что позволяет читателю окунуться в давние, былые времена и отследить те события, очевидцем которых был автор очерка. В подтверждение этим фактам, краевед призывает: «Хотите ли удостовериться, что округ нижнетагильских заводов есть уголок России в самом деле благодатный – придите и увидите».

В 1876 г. в свет выходит Приложение к Сборнику Пермского Земства «Источники и пособия для изучения Пермского края», где под номером 131 приводится библиографическое описание на «Былину и временность…». Описание сопровождается пространной аннотацией к труду Рябова, и вносит дополнения в «Былину…» о народных бунтах в пермском крае. Эту аннотацию, составленную Д. Смышляевым, можно считать критической рецензией на труд И. Рябова.

Как же попала письменная работа Рябова в издание Казанского университета? Возможно, Иродион Матвеевич предложил ее для публикации сам, являясь корреспондентом Императорского общества истории и древностей российских. Так же печати мог поспособствовать профессор Казанского университета И.Я. Горлов, в 1839 г. посетивший демидовский завод. По поручению руководства университета профессор собирал статистические данные, характеризующие уровень развития региона. Ученый обследовал демидовские дачи с участием местных краеведов, старожилов. Конечно, был среди них и Иродион Матвеевич, который мог много рассказать об истории и природных богатствах нижнетагильского округа, как большой знаток края.

По итогам поездки Горлов подготовил научную работу «Описание Тагильского горного округа», которую опубликовал в журнале «Ученые записки Казанского университета» в 1840 г. Рябов мог показать наброски своего труда Горлову. Вероятно, профессор Иван Яковлевич Горлов, высоко оценив работу тагильского исследователя, способствовал публикации доработанного труда Рябова в журнале, издаваемом Императорским Казанским университетом, в котором печатал свои статьи и он сам.

После публикации в столь уважаемом издании Иродион Матвеевич продолжал исследования. Он состоял членом-корреспондентом в пермском губернском статистическом комитете, для которого подготовил ряд работ по истории тагильских заводов. Рябов написал ряд статей различной тематики: «Опыт искусственного размножения рыбы, произведенной в Нижнетагильском заводском округе», «О разведении врачебной пиявки в Нижнетагильском заводе» (1854), «Несколько слов о древностях, находящихся в Верхотурского уезда округе Нижне-Тагильских заводов» (1855), «О судоходстве по р. Чусовой» (1855), «Празднование столетия 30 октября 1860 г. и краткий очерк общественной жизни и заводской деятельности в Нижне-Салдинском заводе» (1861) и др. Статьи, раскрывающие широкий спектр интересов Рябова, печатались в Пермских Губернских ведомостях и стали важными источниками для изучения Урала.

Визит в Тагил будущего императора Александра II

В 1837 г. Нижний Тагил посетил 19‑летний наследник престола Александр Николаевич. Этот визит  прошел в рамках большого  путешествия наследника престола по Российской империи, которое стало заключительным этапом образования будущего императора. Пребывание его в Нижнем Тагиле стало очень ярким в истории заводского поселка.

Визит наследника престола имел большое значение для Нижнего Тагила. Демидовы получили уникальную возможность представить результаты своей деятельности, как организаторы производства и создатели социокультурной среды в округе. По распоряжению Демидовых к приезду цесаревича была организована выставка заводских изделий и моделей. Представленные на ней экспонаты достойно демонстрировали технические достижения на демидовских предприятиях.  В честь визита наследника впервые была показана серия из двадцати четырех полотен художников В.Е. Раева и П.А. и П.П. Веденецких,  с видами заводов, рудников и поселков округа.

Будущего императора встретили пышно, не уступая приему в Перми и Екатеринбурге. Художник В.Е. Раев, уроженец Псковской губернии, писавший виды Нижнетагильского завода, в своих воспоминаниях отмечал: «Особенно обратила внимание … иллюминация Лисьей горы, которая возвышается почти посреди Тагила…Всех более был поражен этой фантастической картиной наш славный поэт Василий Андреевич Жуковский».

Правление Нижнетагильских заводов приказало жителям слободы «не становиться на колени и ничего у наследника не просить». Для его императорского высочества составили большую культурную программу. Цесаревич отбил в шахте несколько кусков малахита, намыл немного золота, покатался с Мироном Черепановым по первой русской железной дороге, осмотрел выставку произведений искусства и моделей заводских машин. Самые ценные экспонаты временной выставки хозяин нижнетагильских заводов Павел Николаевич Демидов приказал передать в «музеум», открытый для служащих завода в 1840 г.

Есть еще один документ, из которого можно узнать дополнительные подробности о посещении «Надежной» наследником Александром. Это письмо флигель-адьютанта С.А. Юркевича своей жене: «… В Тагиле мы спускались в шахту на 40 сажен перпендикулярной глубины, чтобы видеть чудо в своём роде. Это чудо есть… скала в недрах земли из малахита; труден был спуск наш в эту преисподнюю по крутой, почти отвесной лестнице, устроенной только для привычных к тому людей; но мы были вознаграждены за этот великий подвиг наш (великий князь и вся свита его спускались в шахту), мы видели истинное чудо». 

О пребывании в Нижнем Тагиле цесаревича Александра Николаевича Романова сохранились записи: «Его имперское высочество Государь‑цесаревич во время путешествия по Сибири изволил посетить также и Нижнетагильские заводы, из них в Нижнетагильском и Выйском заводах осматривал медный и железный рудники, все заводское производство, храмы Божии, училище и госпитали, и всем виденным изволил остаться довольным, и в знак высокого своего благоволения удостоил управляющих заводами подарками, состоящими в драгоценном перстне, золотых часах и табакерке».

В память о пребывании будущего императора России Александра II в Нижнем Тагиле была написана икона «Святой Благоверный князь Александр Невский», главная улица Нижнетагильского поселка была названа Александровской (в 1920‑е гг. была переименована в улицу Ленина, ныне — главная улица города проспект Ленина).

Позже в честь заслуг Александра II по освобождению крестьян был заложен в 1862 г. на Вересовой горе и построен в 1877 г. Александро‑Невский храм (в Гальянской части Нижнего Тагила) высотой 36 метров, который и в настоящее время украшает город. Храм был освящен во имя «Святого Благоверного князя Александра Невского». Сюда была перенесена икона с аналогичным названием. История храма полна событий и порой трагична. Храм был разрушен в советское время, затем восстановлен и передан верующим в 1989 г.

В марте 1881 г. император Александр II был смертельно ранен бомбой. К коммеморативным действиям тагильчан по увековечиванию фигуры императора Александра II относится сооружение ему памятника. На главной торговой площади Нижнего Тагила — Базарной (ныне Комсомольский сквер) 30 августа 1891 г. был заложен, а в 1895 г. установлен памятник, выполненный из серого мрамора с надписью: «Царь‑освободитель в 1837 г. посетил Нижний Тагил, молился во Входо‑Иерусалимском храме, спустился на 38 сажень в Меднорудянском руднике». Памятник в виде пирамидальной часовни был сооружен на средства тагильчан. После его открытия площадь получила название Александровская. Памятник был разрушен в советское время.

Поездка Карамзиных в Нижний Тагил

Вопрос о поездке на тагильские заводы сразу после свадьбы Авроры Карловны и Андрея Николаевича Карамзина не возникал, на заводах действовало опекунское управление в составе генерал-лейтенанта А.А. Закревского, А.Н. Демидова, Д.В. Белова. Однако по возвращении из-за границы Карамзины нашли немало прошений от мастеровых из Нижнего Тагила по разным вопросам, а также многочисленные жалобы раскольников на притеснения, чинимые администрацией. И одним из основных мотивов к поездке на тагильские заводы у супругов Карамзиных явилось желание самим разобраться в делах своего огромного хозяйства, и навести там порядок.

Карамзины выехали на Урал в мае 1849 г., с собой взяли малолетнего сына – Павла Демидова, его врача Карла фон Хартмана. С ними поехал брат Авроры Карловны – Эмиль Карлович Шернваль, камер-юнкер и Главноуполномоченный заводов Антон Иванович Кожуховский. На имя управляющего заводами Павла Николаевича Шиленкова ушла бумага, в которой говорилось: «Подыскать два приличных дома с хорошей мебелью, в расходах себя не стеснять, а стараться приемом оказать достойную честь».

В Нижнем Тагиле Карамзины находились с 17 июня по 11 сентября 1849 г., «обозрели все заводы и особое внимание обратили на воспитание детей в духе христианского благочестия. Открыли вновь училище при Свято-Троицкой единоверческой церкви, единоверческое училище для девиц, называемое «Авроринским». В Нижней Салде – Павловское единоверческое училище на 24 человека, в Верхней Салде – единоверческое училище для мальчиков на 15 человек, в Висимошайтанском заводе – православное училище для девочек на 24 человека и Андреевское на 15 человек. В Выйском заводе ими было открыто православное Анатольское училище для мальчиков на 46 человек.

Открыли приюты: в Нижнетагильском заводе, в селе Воскресенском (ныне Шиловка Пригородного района), деревне Никольской (ныне Покровское Пригородного района) для детей от одного года до 8 лет без ограничений. Учредили богадельню для престарелых и увечных людей на 24 человека. При осмотре заводов, рудников и приисков посетили село Воскресенское, где создали приют для детей. В Шиловке и поныне существует легенда, связанная с именем Авроры Карловны, которая будто-бы прискакала сюда на коне, «прошла по живописным местам по сторонам дороги, побывала на прииске. На горе при въезде в Шиловку она устроила гулянье в честь своего приезда. Барыня сидела на горе и наблюдала, как пирует народ. Среди взрослых были и дети, они смотрели на красивый наряд барыни, восхищались, а барыня забавлялась видом их грязных рубашек и лохматых головенок и той жадности, с которой они хватали брошенные конфеты». С этого приезда жители Шиловки и стали называть гору Барышниной (Барыней). Бесспорно, в Шиловку Аврора Карловна приезжала, поскольку ее приезд был связан с учреждением в этом селе приюта, однако приехать она могла только в карете и с мужем. Впрочем, более тенденциозный вымысел о Карамзиной допустил советский писатель Евгений Федоров, который в книге «Каменный пояс» сочинил следующие строки: «Заново отремонтировав дворец в Тагиле, Аврора Карловна зажила в нем скучной, размеренной жизнью на немецкий лад. Несмотря на огромные богатства, она дрожала над каждым куском, над каждой копейкой. Расчетливая хозяйка ограничивалась немногочисленной прислугой, за которой следила. Ключи от всех кладовых и хранилищ она носила всегда при себе и строго взыскивала с челяди за малейшие упущения. Сама разъезжала по заводам и заставляла новых чинов выкладывать счетные книги, в которых умело проверяла записи…» Интересные фантазии Федорова. Cама Аврора Карловна так относилась к возможности проживания в Тагильском крае, о чем писала сестре Алине: «Пребывание там было действительно интересным, что я очень о нем тоскую, оно давало содержание жизни, там чувствуешь себя кому-то необходимой, когда имеешь возможность делать добро, утешать несчастных. Я рада, что устроила там три приюта и богадельню. Но теперь все это уже позади, и я вернулась к ничего не дающей сердцу деятельности, тщеславным и бессодержательным светским обязанностям. …Но туда очень хорошо съездить, но только не быть туда сосланным».

Авроре Карловне было свойственно чувство веротерпимости. Об этой особенности ее натуры знали тагильские старообрядцы-активисты, и при удобном случае посылали к ней с жалобами ходоков. Раскольничий староста Клементий Константинович Ушков в марте 1849 г. писал ей, деликатно называя самодурство управляющего заводами Д.В. Белова «ошибками по духовной части» и просил заступничества за близких ему людей – Савву Евстифеевича Красильникова и Алексея Шестакова, находившихся в то время «в большом страхе».

Во время осмотра Висимоуткинского завода Авроре Карловне довелось побывать в семье служителя завода Ерофеева Андрея, у которого родился сын Владимир. Аврора Карловна вызвалась быть ему крестной матерью и захотела, чтобы ему как крестнику выдавались бы деньги в сумме 5 рублей «до окончания им курса наук в высшем заводском училище, а деньги выдавались бы его отцу».

Пунктуальность супругов Карамзиных проявлялась в детальном ознакомлении с заводами, приисками, школами, церквами и другими заведениями. К примеру, Андрей Николаевич спускался в забой шахты Медного рудника и заметил обедающих шахтеров. Спросил у сопровождающего смотрителя, что они кушают. Получил ответ: «Кусочек едят и водичкой припивают». Ответ удивил Карамзина – «разве можно на этом существовать на такой работе?» После этого в каждую смену спускали в медных котлах мясные щи с кусками мяса и кашу с маслом.

Недаром Д.Н. Мамин-Сибиряк в своей статье «Платина» писал: «На госпитальной площади стоит довольно массивный чугунный памятник Андрею Николаевичу Карамзину, сыну известного русского историка. …На заводах о нем сохранилась самая лучшая память, как о человеке образованном и крайне гуманном, хотя он и является здесь случайным. Его пребывание на заводах является, кажется лучшей страницей в их истории, по крайней мере старожилы вспоминают о нем с благоговением…».

При ознакомлении с деятельностью заводов и рудников Андрей Николаевич увидел массу недостатков, заключавшихся в том, что многие служители выполняют не свойственные им обязанности, а некоторые приказчики используют свое положение в личных интересах. Это обстоятельство заставило его по-новому расставить кадры в заводоуправлении, объединить заводское и хозяйственное отделения в одно, под названием «распорядительное», что позволило значительно сократить штаты и уволить служителей «для разных поручений, годовое жалованье которых равнялось 12 тысячам рублей ассигнациями. Карамзин понял, что для более эффективного управления заводами требовалась разработка целой системы мер, которые необходимо было согласовать с А.Н. Демидовым и другими попечителями. После возвращения в Петербург А.Н. Карамзин занялся разработкой «Особого положения» по устранению отмеченных недостатков на заводах и приступил к подготовке второй поездки в Тагил, которая состоялась в августе 1853 г. В это время здесь проживал ссыльный польский революционер Адольф Михайлович Янушкевич, приехавший в феврале 1853 г. из Омска с разрешения властей по ходатайству А.Н. Демидова и родственников. О предполагаемом приезде Карамзина в Нижний Тагил Янушкевич писал матери в Несвиж: «От его приезда будет зависеть новая эра в правлении Нижнетагильскими заводами, он появится как единственный и главный представитель семьи Демидовых».

Андрей Николаевич приехал в Нижний Тагил в сопровождении своего секретаря Иосафата Огрызко, который известен как активный деятель польского освободительного движения. Андрей Николаевич в Нижнем Тагиле, где наводил порядок, рассмотрел список служащих, провинившихся в бытность управления заводами А.И. Кожуховским, умершим в июне, останки которого были отправлены в Петербург для захоронения.

Для произведения химических опытов А.Н. Карамзин приказал учредить при заводском управлении центральную лабораторию во главе с управляющим И. Беловым. Частные лаборатории он упразднил. Перед центральной лабораторией была поставлена задача по составлению шихты для заводских плавок, определению чистоты плавок. Управляющий лабораторией обязан был также читать уроки по химии сотрудникам лаборатории.

Андрей Николаевич упорядочил систему пользования на заводах квартирными деньгами и другими добавочными к зарплате пособиями. В соответствии со ст. 16 разработанного Карамзиным «Положения» предлагалось упразднить прислугу, поваров, поломоек, рассылок, караульщиков и др.: «Снабжение такою прислугою никогда не имело никакого правильного основания и на будущее время вовсе отменяется». Вся прислуга возвращалась в распоряжение заводоуправления. Запретил «служащим – смотрителям, управителям заводов и рудников, заведующим отдельными заводами иметь дома во все то время и в тех местах, где они проходят службу. Нельзя было строить и покупать дома, пока эти служащие состоят в подобных должностях». Разработал правила для составления отчетов, ежемесячно представляемых владельцам Нижнетагильских заводов (32 пункта). Требовал четкости и пунктуальности в отчетности. Вникал в мелочи производства, видел недостатки. За время пребывания в Нижнем Тагиле Карамзин рассмотрел и дела, касающиеся судебной части. Лично провел следствие по делу смотрителя заводоуправления И. Серебрякова, кассира Т. Моисеева, его помощника П. Образцова и бухгалтера А. Соловьева, обвинявшихся в воровстве, приписках и фальсификации денежных документов, связанных с ремонтом дорог и мостов. С провинившихся взыскали незаконно присвоенные средства и каждому определили наказание в виде выговоров и перевода их из служащих в рабочие. В то же время Андрей Николаевич реабилитировал группу крестьян, наказанных за разные проступки его предшественником – Кожуховским. Наградил деньгами смотрителей лесов А. Шадрина, П. Жукова и М. Соловьева за поимку беглого крестьянина Белькова и дезертира Рябинина. Увеличил жалованье протоиерею И.С. Пырьеву за его усердие по преподаванию Закона Божьего и наставление детей вверенной ему Богом паствы. То же самое сделал и в отношении Павла Николаевича Шиленкова, увидев в нем добросовестно относящегося к выполнению своих обязанностей управляющего.

А.Н. Карамзину довелось присутствовать на свадьбе одного из служащих заводоуправления, о чем пишет А.М. Янушкевич: «Господин Карамзин был, так называемым, «посаженным отцом», а я имел честь быть «шафером» и должен был целых полчаса держать над головой невесты венец. Господин отец дал богатый обед для молодых, на котором присутствовало 70 человек. И я там был…».

22 февраля управляющему заводами П.Н. Шиленкову пришел документ: «Милостливый государь Павел Николаевич! Уведомляю Вас, что я снова вступил в военную службу и в весьма непродолжительное время отправляюсь в поход. Обстоятельство это нисколько не меняет существующего доныне порядка вещей. Управляя на прежнем основании нашими заводами, Вы по-прежнему будете доставлять документы в Санкт-Петербургскую контору на имя владельцев, а рапорта и письма – на мое имя. Важнейшие из них будут присылаемы ко мне, остальные господин Огрызко докладывает Авроре Карловне, т. к. Огрызко остается здесь в Петербурге и будет доносить мне о ходе наших дел вообще… А. Карамзин».

После гибели мужа в войне с турками Авроре Карловне пришлось столкнуться с необходимостью принятия ряда решений по вопросам хозяйствования. С ее согласия, примерно с середины 1850-х гг. на Нижнетагильские заводы хлынул поток иностранных специалистов, о которых Д.Н. Мамин-Сибиряк писал, что многие из них «безжалостно грабили русские национальные богатства и в то же время разделяли с русским барином презрение ко всему русскому, кроме русских денег. Они жили чужими в России, наживали капиталы и мечтали только об одном, чтобы вернуться в свое отечество богатыми людьми». По приглашению Авроры Карловны в Нижнем Тагиле в 1850-е гг. появились шведы Карл Оберг, Карл Гультман и Леон Болин, французы Беньямин Тинг, Жан Тисс, бельгиец Николас Дюпон, Карл Олендер, Леон Вейер, Генрих Инглис и другие. Здесь они получали большие суммы за выполнение особых поручений, пользовались бесплатно квартирами, мебелью, прислугой и экипажем. Не без основания управляющий тагильскими заводами П.Н. Шиленков писал в Петербург, что «тагильские заводы представляют род оселка, на котором всякий безнаказанно может оттачивать свои идеи и поглощать значительные суммы».

К таким прожектерам из числа иностранцев следует отнести химика Августа Маркса, прибывшего из города Бадена для внедрения на Выйском заводе так называемого «мокрого способа» получения меди из руд. Более двух лет этот химик безуспешно пытался проводить свои опыты, израсходовал на их проведение более 115 тысяч рублей, не добившись положительных результатов, никому ничего не объяснив, неожиданно возвратился на родину в Германию. А на смену ему прибыл другой «химик», провизор А. Пернер, о котором Аврора Карловна писала П.Н. Шиленкову, что не ручается ни за поведение, ни за добросовестность Пернера: «Напротив, из некоторых случаев можно даже предположить, что к этому человеку нельзя иметь полного доверия», – заключила она. И признавалась, что опыты по извлечению меди из руд, начатые Марксом, так дорого стоили, что необходимо было довести их до конца, надеясь на успех, который окупил бы расходы. Как и следовало ожидать, Пернер оказался в вопросах металлургии дилетантом, за год работы ничего не сделал, и Аврора Карловна обратилась к профессору Гельсингфорского университета Нильсу Норденшельду с просьбой завершить начатое дело. К приезду Норденшельда П.Н. Шиленков отнесся очень сдержанно, тем более что новый посланник заводовладелицы не представил своего проекта, а приступил к проведению экспериментов по личному плану. Вскоре переписка заводоуправления с главной конторой Демидовых в Петербурге запестрела жалобами на профессора, заслуживающим упрека за то, что он «допускает над собой влияние рабочих-негодяев, уволенных с завода и нашедших у него покровительство».

Нордешельд в свою очередь докладывал Карамзиной, что подозревает служащих центральной лаборатории в умышленном искажении анализов производимой им продукции. Дело кончилось тем, что Н. Нордешельд оставил занятия на заводах и возвратился в Финляндию. По поводу его отъезда заводоуправление оправдывалось тем, что его методы, «может быть и хороши, но в целом для заводов приемлимы быть не могут по причине дороговизны…».

Немало средств было истрачено на опыты, проводившиеся французом Шено, который в шахтной печи готовил губку, затем перерабатывал ее в небольшие крицы, которые под молотом разваливались. Компетентная комиссия заключила, что методы Шено совершенно не пригодны в деле приготовления железа непосредственно из руд.

Зато в проведении благотворительной деятельности Аврора Карловна добилась значительных успехов, там для нее все было ясно и просто – выделить средства и дать необходимые указания. ногие считают, что к благотворительной деятельности ее подтолкнула великая княгиня Елена Павловна, жена Михаила Павловича, брата императора. Елену Павловну очень занимали идеи женской эмансипации, в силу чего она стремилась приобщить женщин-дворянок к активной общественной деятельности по линии благотворительности и в медицине. Елене Павловне, бесспорно, импонировали богатство и глубокая религиозность Авроры Карловны. Обе эти женщины получили воспитание на Западе, родство натур и нравственная симпатия объединяли их в задуманном деле.

АРХИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ
Переписка Санкт-Петербургской конторы с приказчиками Нижнетагильской заводской конторы о подготовке к прибытию Авроры Карловны Карамзиной, Андрея Николаевича Карамзина и Павла Павловича Демидова в Нижний Тагил.
 
12 мая 1849 г. Рукопись. ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 960. Л. 20 – 20 об. 
 
Информация с сайта https://gaso-ural.ru.

Антон Иванович Кожуховский (Кажуховский)

Антон Иванович Кожуховский родился между 1788 и 1806 гг. на территории Королевства Польского в семье бедного шляхтича. Несмотря на скромные доходы, семья смогла дать Антону неплохое образование — по некоторым сведениям, он даже год отучился в знаменитой Горной школе в Париже.

В книге Ференца Листа «Шопен» есть сведения о том, что Антон Кожуховский был другом князя Антония Генриха Радзивилла и посредником в его меценатской деятельности. Так, например, он лично передавал Фредерику Шопену деньги на его обучение. Что же касается Радзивиллов – то это известный в России и Европе род польско-литовских князей, владевших колоссальной территорией в Польше, Литве, Белоруссии. Его многочисленные представители в разное время состояли на службе у российских, французских императоров – в зависимости от своих политических пристрастий. Князь Антоний Генрих Радзивилл, которому служил А.И. Кожуховский, – польский магнат, политик, композитор, первый и единственный князь-наместник Познаньского великого княжества (1815-1831), генерал-поручик прусской армии и родоначальник прусской ветви Радзивилллов. В 1796 г. он женился на Фредерике Луизе Прусской, племяннице короля Пруссии Фридриха II Великого. От этого брака родилась дочь Стефания – единственная наследница этой ветви, рано оставшаяся сиротой. Ее опекуном был князь Любецкой-Друбецкой («по совместительству» еще и опекун малолетнего Демидова – Павла Павловича). А вдовствующая императрица Александра Федоровна приходилась двоюродной бабкой. Фрейлину императрицы Стефанию Радзивилл выдали замуж за Льва Витгенштейна, флигель-адьютанта его императорского величества Николая I. В свое время, когда выяснилось, что Лев Витгенштейн – член Южного общества декабристов и участвовал вместе с Пестелем в подготовке мятежа, от каторги его спас молодой император Николай I. Он в знак уважения к заслугам старшего Витгенштейна – генерала, героя войны с Наполеоном, запретил заводить дело на Льва. Но на венчании Стефании Радзивилл и Льва Витгенштейна, где присутствовал весь императорский двор, императора не было. Николай не мог простить флигель-адьютанту предательства.

Существует документ: «Доверенность Льва и Стефании (урожденной Радзивилл) Витгенштейн, выданная Кожуховскому Антону на ведение их дел с кредиторами». Стефания, родив мужу дочь, умерла. В семейную жизнь молодого вдовца вновь вмешалась Александра Федоровна, женив его на Барятинской. Супруги уехали во Францию и жили там до 1848 г., затем переехали в Германию. Родственники со стороны Стефании Радзивилл, в том числе и Тышкевичи, начали с Львом Витгенштейном тяжбу за наследство Стефании. Поверенным в этих делах у Витгенштейна был Кожуховский. Суд он выиграл. Вполне может быть, что именно Лев Витгенштейн посоветовал Анатолию Демидову взять на службу Кожуховского. Не исключено, что рекомендации мог выдать и приятель Демидова – флигель-адъютант Николая Первого Лев Радзивилл.

Неизвестно, когда точно Кожуховский попал на глаза Демидовым, но известно, что начиналась его карьера со скромной должности второго помощника секретаря Анатолия Николаевича Демидова во Флоренции. Спустя пару лет расторопному поляку начали доверять доставку деловой переписки, а затем и личной корреспонденции Демидовых. По-видимому, старательность и прилежание Антона Ивановича нравились заводчикам, и в конце 30-х годов XIX столетия он попадает в штат Главной домовой конторы Демидовых в Петербурге, а вскоре, после смерти Павла Николаевича Демидова, становится ее управляющим. По слухам, протекцию в этом назначении ему оказала Аврора Карловна Демидова. Она же распорядилась выделить Антону Ивановичу просторную и светлую квартиру в демидовском доме на 4-й линии Васильевского острова. 

Алина Шернваль, сестра Авроры, свидетельствовала: «Овдовевшая Аврора была до глубины души тронута сочувственным вниманием к ней Кожуховского и всеми силами покровительствовала этому милому поляку, защищая его от нападок злопыхателей».

Однако, служащие Главной конторы недолюбливали своего управляющего. Кто-то — за чрезмерную удачливость «пана Антония», кто-то — за умение вовремя польстить хозяевам, но все вместе — за подробности его личной жизни. Дело в том, что Антон Иванович сожительствовал с мещанкой Иоанной Рюльман, но не хотел обвенчаться с ней. О паре ходили самые невероятные слухи. Кто-то считал Антона и Иоанну иностранными шпионами. Кто-то рассказывал небылицы о причастности пары к тайному обществу сатанистов… Позднее, уже после смерти обоих, Лидия Симеоновская, младшая дочь Кожуховского, говорила, что всему виной было разное вероисповедание родителей и обет Иоанны, данный духовнику, не изменять конфессии. Как бы там ни было, Антон Кожуховский был вполне счастлив со своей возлюбленной. В 1842 г. у пары родился сын Антон, ставший впоследствии известным врачом, в 1843-м — дочь Жозефина, прославившаяся своими памятниками, а в 1844 г. — еще одна девочка, Каролина Элеонора (при крещении — Лидия).

У Кожуховского были свои планы и виды на хозяйство Демидовых. Краевед С.В. Ганьжа нашел договор, который заключили господа владельцы с Кожуховским. Согласно этому документу, пан Антоний получал 12% от суммы дохода, который он обязывался повысить господам владельцам.

В июле 1847 г. Кожуховский принимает активнейшее участие в организации работы Малахитовой фабрики, которая находилась до 1853 г. на Васильевском острове: «… Я поручаю Никерину, который заменяет меня в мое отсутствие в делах конторы в Петербурге заключать контракты за его подписью… Петербургская контора должна присылать мне специально разработанный по малахиту двухнедельный рапорт о ведении работ …». Это строки из предписания Петербургской конторе о создании малахитовой фабрики и торговле малахитом, которое сделал Кожуховский.

В 1847 г. Аврора и Анатолий Демидов посылают Кожуховского в Сибирь, чтобы тот оценил выставленный на продажу казенный завод в Каменске. Попутно Аврора Карловна попросила его заехать на Нижнетагильский завод и помочь «в обустройстве нового подливного завода на реке Черной». Антону Ивановичу выписывают предписание, где он значится «главноуполномоченным по имениям и делам господ Демидовых».

Осенью 1847 г. «пан Антоний» впервые приехал на Нижнетагильский завод, где управляющим числился второй муж АврорыАндрей Николаевич Карамзин очень внимательно относился к нуждам заводских работных, но ничего не смыслил в металлургии. Поэтому новый завод, заложенный им на реке Черной, имел несколько досадных недостатков. Антон Кожуховский внес в проект завода ряд существенных изменений, полностью переделал гидроэнергосистему предприятия и поехал в Сибирь. На обратном пути он заехал в Нижний Тагил, проинспектировал строительство нового завода и решил остаться на Урале на несколько месяцев. За лето он разработал план преобразований, внедрение которых, по его расчетам, позволило бы увеличить доходы с заводов вдвое.

Осенью 1848 г. Аврора Карловна писала младшей сестре: «Кожуховский вернулся из поездки в Сибирь, и непосредственно результатом этого года работы явилось повышение доходов… Он так живо и увлекательно описывал нам Сибирь и особенно Тагил, что мы начали строить планы на следующее лето совершить поездку в те края».

В Петербурге Антон Иванович заболел. Врачи констатировали у него сердечную недостаточность и рекомендовали уехать в Европу, «на воды». Но Кожуховский еще дважды приезжал в Нижний Тагил, контролируя строительство нового «подливного» завода. Последний раз он приезжал на пуск завода весной 1853 г., за несколько недель до своей смерти. По другим данным Антон Иванович скончался чуть позже – в 1855 г.

О судьбе Иоанны Рюльман мало что известно. А вот дети «пана Антония» оставили свой след в истории России. Правда, уже под фамилией матери. Антон Антонович Рюльман по окончании Санкт-Петербургской медико-хирургической академии работал хирургом в саратовском земстве, затем служил в Обуховской больнице в Санкт-Петербурге, после чего в течение двух лет изучал за границей болезни гортани, носа и уха. Защитил докторскую диссертацию и прославился как один из самых известных российских отоларингологов. Его сестра, Жозефина Антоновна Рюльман, посвятила свою жизнь искусству. Сначала она писала на заказ портреты петербургских дворян и купцов, иллюстрировала книги и журналы, но признание получила как скульптор. Самые известные ее работы — памятник А.С. Пушкину в Одессе, бюст И.С. Тургенева на его могиле, скульптурные портреты Вольтера, Софьи Ковалевской, Афанасия Фета. В 1866 г. Жозефина вышла замуж за известного поэта и прозаика Якова Полонского и сменила фамилию. Любопытно, что высшее специальное образование она получила в 1886 г., уже будучи известной. Умерла Жозефина Антоновна в 1920 г.

Иван Николаевич Крамской. Портрет Жозефины Антоновны Полонской 1870-е гг. (?) Рисунок Местонахождение неизвестно Источник: https://hudozhnikam.ru/risovanie_golovi/1.html

Династия Беловых

Одной из старейших династий Нижнего Тагила, оставивших свой след в истории города, является семья Беловых, известных приказчиков и управленцев Демидовых. В советский период историки и краеведы не жаловали род Беловых и упоминали о них исключительно в негативном контексте за то, что все они, будучи выходцами из крепостных крестьян, «служили и верой, и правдой эксплуататорам трудового народа Демидовым». В то же время главные теоретики русской революции Лев Троцкий и Владимир Ульянов-Ленин отзывались об одном из Беловых — Василии Дмитриевиче — как о выдающемся экономисте и организаторе производственных процессов. Ленин, кстати, использовал статьи Василия Белова в некоторых своих работах, в том числе в «Развитии капитализма в России», с прямыми ссылками на первоисточник. К слову, оба пламенных революционера были знакомы с В.Д. Беловым лично.

Первые упоминания о появлении рода Беловых на Урале датируются серединой XVIII столетия. В одном из писем Никиты Акинфиевича Демидова старшему брату Прокофию Акинфиевичу в перечне прибывших на тагильские заводы «людишек» в числе прочих числятся «Гришка Белой с сыновьями Гришкой да Михайлой, с семьями». А уже в 1760 г. Григорий Григорьевич Белой в заводских документах значится одним из трех первых приказчиков.

В течение 14 лет Григорий Григорьевич руководил производством, занимался сбытом железа и снабжением заводов продовольствием, вел бухгалтерию, был хранителем  заводской казны с правом взыскивать долги с рабочих и подрядчиков. В 1774 г. Никита Акинфиевич назначает Григория Белова главным приказчиком всех тагильских заводов. Правда, поначалу не обошлось без конфликтов. Несмотря на приказ Никиты Акинфиевича «являть собою не мужика, а браду брить и носить платье на манер немецкого мундиру», Григорий Григорьевич продолжал носить бороду и простой кафтан, чем навлек на себя гнев хозяина. Впрочем, дела на заводах шли хорошо и Белов был оставлен в должности «за добрую совесть и неленностное усердие». Он прослужил на этом посту вплоть до 1798 г.

Сменивший его Григорий Иванович Матвеев так описывал Белова: «Григорий Григорьев Белой — человек старых порядков и крепких устоев, в обращении прост, не заносчив, знает все хозяйство отменно, ибо сам начинал с кабанщика и подмастерья, а с нерадивыми да нетрезвыми всегда бывал строг, но справедлив».

Попав в обойму заводских служащих, Григорий Белов в полной мере воспользовался полагающимися ему привилегиями. В частности, отдал детей «в обучение наукам» и открыл свое дело. Не забыл он и о родственниках, постепенно пристроив их на разные руководящие должности при заводе. Например, двоюродный брат Григория Белова — Потап Михайлович Белов — был отправлен в Москву учиться аптекарско-провизорному делу за счет заводской казны, по возвращении в Тагил организовал при заводе первую госпитальную аптеку и долгое время возглавлял ее. Столичное образование получили и дети Григория Григорьевича, и внуки. Все они пополнили управленческий штат заводов на Урале, в том числе в Нижнем Тагиле. Таким образом, начиная с конца XVIII века род Беловых прочно укоренился на демидовских заводах.

Начало XIX века принесло династии Беловых новые должности и назначения. В 1810-м г. Николай Никитич Демидов переводит внука Григория Белова — Василия Ивановича — в Москву, где тот занимает пост смотрителя московской конторы Демидовых. За 10 лет Василий Белов делает успешную карьеру управленца: пробыв недолго смотрителем, он получает должность приказчика, а затем и главного управляющего московской конторы. Брат Василия Ивановича — Михаил Белов — становится личным секретарем Николая Никитича во Флоренции.

Николай Демидов высоко ценил братьев Беловых. По свидетельствам современников, заводчик «при всяком удобном случае нахваливал Беловых, приводя в пример знания, опыт и преданность дому Демидовых, очно и за глаза называл их по имени-отчеству и не раз сулил обеспечить им старость, хотя тут же наотрез отказывался освободить их от крепости». Михаилу Белову повезло: спустя 10 лет Демидов все-таки согласился дать ему вольную. А Василия так и не отпустил, заявив как-то раз: «Покуда человека не узнаю совершенно, отпускной ему не дам в опасении, чтобы таковой мне не был после вреден».

Впрочем, хозяин не оставил второго Белова без милости. Согласно некоторым данным, Николай Никитич облагодетельствовал сына Василия Ивановича — Дмитрия, — «устроив ему содействие в выгодном браке» с дочерью Павла Даниловича Данилова, который в ту пору являлся главным директором всех заводов Николая Никитича. Согласно другим источникам, все содействие со стороны Демидова заключалось в его простом согласии на этот брак. Так или иначе, женитьба оказалась удачной и положительно сказалась на карьерном росте Дмитрия Васильевича Белова, который из приказчиков для различных поручений вырос до управляющего, а после отставки Михаила Ивановича Белова занял его место, став личным секретарем Николая Никитича Демидова во Флоренции.

После смерти Николая Никитича Демидова в 1828 г. делами заводов занялся его старший сын Павел. Разбирая деловые бумаги отца, он наткнулся на предложения Дмитрия Белова о реорганизации уральских заводов. По его мнению, Нижнетагильский и Черноисточинский заводы должны были сосредоточиться на изготовлении отдельных сортов листового и полосового железа, Лайский и Выйский — на производстве болванок из железа и меди, Висимо-Шайтанский и Висимо-Уткинский — на производстве только полосового кричного железа, а оба Салдинских завода — на изготовлении сортового и полосового железа. В перспективе Белов предлагал провести специализацию заводов по сортам, отдавая при этом предпочтение наиболее дорогим как более выгодным в продаже.

Павел Николаевич вызвал Белова к себе и после беседы с ним пришел к выводу, что «негоже держать такого специалиста на разборе писем и иной чепухе». Вскоре Дмитрий Васильевич Белов получает новое назначение и становится управляющим всеми заводами Нижнетагильского округа. В январе 1829 г. он получил расчет с должности личного секретаря господина Демидова и отбыл на Урал.

Некоторые историки полагают, что новая должность Дмитрия Васильевича случилась благодаря стараниям его тестя. Сохранились различные документы, в которых Павел Данилович Данилов обращает внимание Демидовых на достоинства своего зятя и даже рекомендует его в качестве управляющего отдельных производств. Отправляясь на Урал, Дмитрий Васильевич пишет Павлу Демидову письмо, в котором благодарит хозяина за «щедрое сверх всякой меры содержание» и клянется «всю жизнь свою посвятить ради службы Вашему Высокородию и, сколько достанет способностей моих, стараться заслуживать оказанное мне благодеяние». В ответ Павел Николаевич обещает дать всем Беловым «отпуск от заводов».

Однако сразу и в полной мере проявить себя в новой должности Дмитрию Белову не пришлось. В уральских вотчинах Демидовых в те времена безраздельно властвовал другой демидовский ставленник — главный директор заводов Александр Акинфиевич Любимов. Его управленческий и жизненный опыт, авторитет на заводах, личные заслуги перед господами владельцами были настолько значимы, что Дмитрий Васильевич был вынужден согласовывать с Александром Акинфиевичем буквально все свои решения. Интересно, что Павел и Анатолий Демидовы были в курсе сложившейся ситуации, но во взаимоотношения Белова и Любимова не вмешивались. В конце концов Дмитрий Белов ушел в тень Любимова на целых шесть лет, что, в общем, не сказалось на положении тагильских заводов. Более того, предприятия увеличили выпуск продукции, выросла прибыль, на заводах и рудниках активно шло внедрение нового оборудования и новых производственных процессов. И все это можно было смело записывать в актив обоим «топ-менеджерам».

В 1835 г. на заводах началась реорганизация управленческого аппарата и Дмитрий Васильевич Белов занял пост управляющего по экономической части. В широкий круг его обязанностей входили деловая переписка от имени заводовладельцев, организация бартерных сделок по обмену произведенного металла на сырье и товары для рабочих, отчетность и инспекционный контроль. Надо сказать, что Дмитрий Васильевич всячески пытался укрепить свое положение на заводах, в том числе привлекая в управленческий аппарат своих братьев. Удавалось это не всегда. Так, Евтихий Васильевич Белов был назначен заниматься продажей продукции демидовских заводов на юге России и в Константинополе и даже был введен в состав правления московской конторы, но через несколько лет записался купцом первой гильдии в Екатеринославской губернии и оставил службу у Демидовых.

В 1839 г. на демидовских заводах произошла новая реорганизация и новым штатным расписанием были введены должности директора Нижнетагильских заводов и при нем двух управляющих: по экономической и технической части. Директором был назначен тесть Дмитрия Васильевича — Павел Данилович Данилов, недавно лишившийся теплого места в петербургской конторе. Управляющим технической частью стал Фотий Ильич Швецов, а Дмитрий Васильевич Белов остался заведовать экономической частью. Такой управленческий триумвират просуществовал восемь лет. В 1847 г. Демидовы удовлетворили просьбу Фотия Швецова об отставке, а вскоре после этого попал в опалу и был отстранен от управления заводами Павел Данилов. А Дмитрий Васильевич Белов стал главным и единственным управляющим заводами Нижнетагильского округа.

Некоторые исследователи, особенно советского периода, полагали, что увольнение с тагильских заводов Фотия Ильича Швецова и Павла Даниловича Данилова произошло исключительно ввиду того, что против них была развернута планомерная кампания травли, главным двигателем которой был экономический управляющий Белов. Однако документы и свидетельства, обнаруженные за последние 15 лет, их анализ позволяют подвергнуть сомнению устоявшуюся версию. Официальным поводом к отставке Швецова и Данилова послужила гибель на Висимо-Уткинском заводе талантливого изобретателя и механика Павла Петровича Мокеева.

Чтобы укрепить свое положение на заводах Нижнетагильского округа, Дмитрий Белов принимает единоверие и становится активным противником раскольничества, что сразу вызвало недоверие к нему со стороны старообрядческой общины. Но в глазах Демидовых авторитет Белова нисколько не упал. Заводовладельцы не раз отмечали его преданность и ответственное отношение к заводским делам. В 1851 г. Анатолий Демидов пожаловал Дмитрию Васильевичу «благодарственный адрес и 100 тысяч рублей ассигнациями за полезные труды и благоразумную распорядительность». Кроме различных премий в денежном выражении, Демидовы были еще и «щедры участием», предоставляя Белову всяческие льготы. Так, практически все дети Белова получили возможность получить хорошее образование в Москве и Санкт-Петербурге за счет заводов. К слову, семья у Белова была большая: супруга Агнесса Соломоновна, две дочери — Лиза и Хитония и пять сыновей — Иван, Василий, Александр, Николай и Владимир. Все сыновья Дмитрия Васильевича окончили Петербургскую гимназию и поступили в университеты — Санкт-Петербургский и Казанский. Николай, Александр и Владимир работали на различных руководящих должностях на заводах и приисках Демидовых. Но наиболее заметный след в истории Нижнего Тагила и России оставили Иван и Василий.

Умеющий хорошо считать деньги и видеть везде свою выгоду, Дмитрий Васильевич Белов вольно или невольно способствовал развитию тагильского купечества. Хорошо разбираясь в людях, замечая в них предпринимательскую жилку и деловую хватку, он предлагал приглянувшимся ему предпринимателям выгодные заводские подряды, имея определенный процент с полученной прибыли. «Откаты» были небольшими и позволяли подрядчикам богатеть и расширять свой бизнес.

В 1853 г. над Беловым сгустились тучи. Его обвиняли в присвоении хозяйских денег, которые предназначались для выплаты премиальных рабочим и служащим. Кроме того, несколько человек свидетельствовали о том, что управляющий вымогал у них деньги. Дмитрия Васильевича лишили должности и «учинили розыск», правда ограничившись внутренним расследованием. Чтобы хоть как-то поправить свое реноме, Белов преподнес в дар Входо-Иерусалимской церкви крест из чистого золота весом один фунт и 18 золотников, пожертвовал несколько тысяч рублей на содержание богадельни при заводском госпитале, передал Выйскому механическому училищу около двух сотен книг и журналов по химии, механике и геологии. «Розыск» продлился два года и закончился оправданием опального управляющего. Анатолий Демидов презентовал ему серебряный кубок и 10 тысяч рублей «за обиду». Белову даже предложили некую почетную и нехлопотную должность в Главном правлении заводов, но он отказался, сославшись на состояние здоровья. Сыновья Иван и Василий несколько раз предлагали отцу уехать в Петербург или Москву, но он предпочел остаться на заводе. Большой производственный и управленческий опыт, многочисленные знакомства, широкие связи позволили Дмитрию Васильевичу оставаться востребованным на заводах и после своей отставки.

(с) 2023. Дмитрий Кужильный для АН «Между строк», https://mstrok.ru/news/dinastiya-belovyh-demidovskie-top-menedzhery-tagilskih-zavodov-sohranit-borodu-riskuya

Фотий Ильич Швецов

Расширявшееся производство империи Демидовых требовало специалистов с высшим техническим образованием, в совершенстве владевших иностранными языками, бывших в курсе всех достижений мировой науки и техники. Одним из таких специалистов стал Фотий Ильич Швецов. А.Н. Демидов признавал: “Швецов в мельчайших подробностях знаком с технической частью и вообще в этом отношении, может быть, самый способный человек на Урале”.

Фотий Ильич Швецов родился в 1805 г. в семье служащего Черноисточинского завода, за какую-то провинность впавшего в немилость и отстраненного от должности. Семья происходила из крепостных Никиты Акинфиевича Демидова. Родоначальник Нижнетагильской ветви – Егор Иванов (родился ок. 1726) был переведен из деревни Кудеяровы Казанской губернии в Нижнетагильский завод до 1763 г.

Семья жила на крохотное жалованье. Поэтому детство Фотия Ильича было бедным и суровым. К шестнадцати годам ярко проявились его способности и дарование. По решению конторы в качестве демидовского пенсионера Фотий Швецов был отправлен во Францию, где в 1821-1824 гг. в Меце изучает математику, архитектурное черчение, географию, резку камней, начертательную геометрию, физику, химию, механику. Блестяще сдав экзамены, Швецов поступает в Парижскую высшую Горную школу, прием в которую ограничивался 18-25 студентами. Наряду с теоретическими занятиями, ученики школы работали в прекрасно оборудованной лаборатории, знакомились с горно-металлургическим производством на предприятиях и рудниках Франции, на третьем курсе углубленно занимались прикладной химией, разработками планов заводов и машин.

О том, что Фотия Швецова хвалят его профессора, известно из письма Александра Ивановича Тургенева из Парижа своему брату Николаю в Англию 23 июня 1827 г.: «Русский по имени Швецов, занимающийся за счет Демидова металлургиею, будет к тебе ходить. Он поедет путешествовать по Англии. Демидов воспитывал его здесь в школе des mines; он учился прекрасно и получил хороший аттестат от здешних. … Его хвалят». За время обучения в школе Швецов собрал целый ящик книг, а также получил от Горной школы два ящика образцов минералов.

После окончания Горной школы, летом 1824 г., Швецов с благословения Н.Н. Демидова получает возможность ознакомиться с техническими достижениями металлургии и горнорудного дела в крупных индустриальных центрах Германии, Англии. В Бельгии он стажировался на заводе по производству паровых машин.

Примерно в 1827 г. Швецов обратился к Демидову с просьбой дать ему отпускную. Об этом известно из переписки братьев Тургеневых: 23 июня 1827 г. Париж (А.И. Тургенев – Н.И. Тургеневу): «…Он едет послезавтра (в Англию) и я дал ему книжку и несколько слов к тебе. Он растрогал меня объяснением своего положения. Не знаю, удастся ли помочь ему со временем: эгоизм и предрассудки могут помешать. …Он просил лично Демидова дать ему отпускную, но Демидов отказал, сказав, что он должен возвратиться в завод и там ожидать участи своей, дал ему только акт с обещанием, что если через 10 лет он хорошо будет себя вести в Сибири и возвратит ему то, что ему стоило его воспитание и учение, то тогда он даст ему свободу. Иначе все отказывает; обещание, коего исполнение отлагается на 10 лет ежеминутно умирающим и безобязательное для его наследников и с условием, которое один каприз приказчика судьбу крепостного навсегда испортить может! И несмотря на это, несмотря на возможность получить и в чужих краях место, Швецов со слезами на глазах и с страхом в сердце хочет ехать в Сибирь; но собирается просить из Англии или из Берлина государя о позволении держать в Петербурге в горном корпусе экзамен и потом об освобождении…Мы подумаем, как это устроить в Петербурге через Жуковского и Пер-го. Швецов может иметь нужду в твоих советах по редакции письма и пр. Помоги ему».

26 июня 1827 г, Париж (А.И. Тургенев – Н.И. Тургеневу): «Жуковский несколько раз прежде думал, и сегодня, вспомнив об участи бедного демидовского Швецова, о котором вчера со слезами говорил мне, хотел просить тебя записать мысли твои о рабстве, если не для близкого, то для отдаленного будущего».

19 августа 1827 г. А.И. Тургенев – Н.И. Тургеневу: «То, что ты говоришь о Швецове, меня радует. Я все думаю о том, как бы спасти его, и полагаю надежду на Жуковского и гр. Стр-ва, хотя с последним не удалось еще говорить о нем. В особом свидании говорить о деле, а при других я иначе его не вижу, как за картами; да при иностранцах не хотелось бы говорить об участи Швецова. Больно и стыдно! Найду однакоже время перед отъездом гр. Стр-ва или поручу графине».

25-26 августа 1827 г. А.И. Тургенев – Н.И. Тургеневу из Дрездена: «Пришли, пожалоста, все стихи Швецова. Они меня тронули. Я как будто предчувствовал, прощаясь с ним в Париже, что он будет тебе хоть на минуту приятен. Наружность его и потом слова его мне очень понравились. Не судьба-ли, или лучше не способность-ли судьбы твоей, что единственный русский (кроме Вик-на), который был с тобою в приятельском сношении в Англии – раб, и раб ищущий свободы, но ищущий ее так, как ты желал: законными средствами, выгодными для обеих сторон…».

Пока Тургенев думает о том, как помочь Швецову, Н.Н. Демидов пишет П.С. Макарову, приказчику Главной Нижне-Тагильской конторы про Фотия: «Он воображает, что его в Москве экзаменуют и через оное он получит отпускную. Пусть себя льстит тщетною надеждою. Баженов и покойный его товарищ, кажется, Арефьев, могли быть приняты академиками, но как я на оное не был согласен, то остались в моем владении».

Н.Н. Демидов страшно обеспокоился желанием Швецова получить свободу. Он понимал, что Швецов с его уникальными знаниями, высокой работоспособностью и организаторскими талантами может быть приглашен на любое предприятие. Тем более что его знали многие европейские специалисты и ученые: благодаря отзывам его преподавателей и ознакомительным поездкам с рекомендательными письмами профессоров Горной школы. Демидов пишет Макарову: «Крайне боюсь, чтобы из Англии он не отклонился. Убьет у меня тысяч 20. Конечно, и денег жаль, но главное дело – время, да и редкой малой… с большими дарованиями и с такими, что всякий мануфактурщик его возьмет, ибо он стоит кучи денег…». И далее: «Он верно отыщет рудное золото, свинец и серебро. Я уверен, что коль скоро Фотей Швецов явится в завод, то вы с помощью его познаний, как по механической, так и по горной части гораздо скорее успеете в усовершенствовании средств выделывания железа на английский манер в воздушных печах…». Демидов затратил на его обучение 25 тысяч рублей и считал, что Швецов должен их отработать. Тот и не отказывался вернуть «долг». По его письмам видно, что он постоянно думает о том, как у себя на родине применить увиденное на европейских заводах, рудниках и шахтах. Но он считал, что принесет больше пользы, будучи свободным.

Демидов, что называется, решил подстраховаться. Он велел контролировать переписку Швецова с его друзьями по учебе в Меце – Шамариным и Синицыным. Они уже вернулись в Нижний Тагил и работали один фармацевтом, другой – врачом. Демидов опасался, что от них Швецов может узнать о жестоких подробностях жизни крепостных специалистов. Кроме того, Илью Григорьевича – отца Фотия Швецова, вынудили написать письмо сыну с просьбой о скорейшем возвращении.

На управляющих Петербургской конторой Швецов произвел хорошее впечатление, и в феврале 1828 г. они докладывали хозяину: “Воспитанник Швецов, по мнению конторы, время и кошт употребил недаром. Он обладает ясными знаниями. Особенно как химик, он блестяще сдал свои экзамены. В суждениях он кажется старше своих 23 лет. К наукам имеет большую приверженность, а по заводам может быть весьма полезен”. В письмах Н.Н. Демидову Швецов сообщал, что видит свою “жизненную цель в том, чтобы быть полезным своим родителям, своим соотечественникам-рабочим, своему отечеству”. Он хотел скорее “ввести в своем отечестве то, чего там еще нет, чтобы не только принести доходы заводам, но также облегчить труд и облегчить судьбу работников”. Уже в Петербурге у него была готова программа преобразований Нижнетагильских заводов, которую он предложил на рассмотрение конторы. Чтобы остепенить молодого реформатора, управляющие подготовили для него индивидуальную инструкцию: “Нынешнее лето Вам при заводах должно более провести в виде любопытного и любопытствующего посетителя, имеющего целью показать свои дарования, заслужить доверие местного начальства для получения места на будущее время, нежели как бы тотчас по приезде посвятить себя прямо на занятия”.

В Тагиле Фотия Швецова встретили приветливо. Управляющий заводами А.А. Любимов поселил у себя и обедал с ним за одним столом. Однако на заводах дипломированный специалист длительное время не получал определенной должности. Он настраивает оборудование химической лаборатории. выписанной по его настоятельной просьбе из-за границы. Проводит химические опыты над местными рудами и металлами. Описывает платиновые прииски и открытый им новый медный рудник.

Летом 1829 г. Фотий Швецов принял участие в экспедиции А. Гумбольдта. Они познакомились в Берлине, и немецкий ученый выразил желание, чтобы во время поездки по Уралу его сопровождал Швецов: Фотий Ильич с таким знанием дела демонстрировал участникам экспедиции заводское производство, что крупный минералог и химик Г. Розе решил: молодой инженер руководит всеми демидовскими заводами наряду с управляющим А.А. Любимовым.

Вскоре Фотий Швецов стал настоящей достопримечательностью Нижнетагильских заводов и при встрече высоких гостей был просто незаменим. Его светские манеры, обаяние, безупречный французский язык, способность отвечать на любой вопрос о заводском производстве производили огромное впечатление. Гумбольдт испытывал к молодому ученому большую симпатию и уважение. Это по его личной просьбе Демидовы в 1830 г. согласились дать Швецову вольную. Через два года “в поощрение службы Фотия Ильича” освобождение смог получить его отец со всей семьей.

При освобождении Швецов получил новый социальный статус – купец. Такая «социализация» была распространена на Демидовских заводах. За выслугу лет или особые заслуги перед хозяевами крепостные приказчики получали вольную и переходили в слой купечества. Швецов получил статус купца первой гильдии Вильмандстранда (город Лапеенранта в Финляндии). Дело в том, что в те времена, когда Великое княжество Финляндия входило в российскую империю, можно было оформить купеческое свидетельство там, а действовать непосредственно в России. Таким образом, официально человек числился в купцах одного из финских городов и платил городу буржуазный и городской налоги. Финские власти не возражали, поскольку такие купцы, занимаясь бизнесом в России, не создавали конкуренции местным. В Финляндии получение той или иной купеческой гильдии не было связаны с финансовым состоянием, и все желающие могли получить права оптовой торговли. Кроме того, право было пожизненным, а налоги более умеренные. Министр финансов Егор Канкрин, приписав Фотия к купечеству Вильманстранда, учел отсутствие капиталов у Швецова и обезопасил его на случай отсутствия их и в дальнейшем. Кроме того, у первогильдийских купцов было право неограниченного передвижения. На купечество распространялась паспортная льгота, избавлявшая от необходимости приписки и получения увольнительной от своего общества, что было обязательно для крестьян и мещан. Начиная с 1830 г. Ф.И. Швецов числится Вильмандстрандским купцом первой гильдии. По общероссийским законам, купцы первой гильдии (это была самая высокая) имели право на ношение мундира и шпаги, имели право являться ко двору его императорского величества. Кроме того, если купец в течение двадцати лет пребывал в этой высокой гильдии и, следовательно, неизменно платил налоги (а они были высокие, в соответствии с заявленным капиталом), то он имел право на получение звания Почетного гражданина того города, где числился. И это почетное звание становилось наследственным для его потомков.

Богатейший меднорудянский рудник в результате ошибочных и неправильных методов эксплуатации в начале 1830-х гг. находился в очень тяжелом положении. Шахты затапливало водой, рушились крепления, добыча руды сократилась вдвое. В мае 1830 г. этот сложнейший участок поручают Швецову. Назначив Фотия Ильича управляющим меднорудянским рудником, тагильская контора писала начальству в Петербург; “…только будем смотреть на его действия внимательно, так как он после теории по горным наукам не может еще сказать, что созрел на практике”.

Новый управляющий принял энергичные меры для изменения всей системы эксплуатации и работы рудника. Считая, что в основе увеличения добычи руды и выплавки меди лежит применение техники и усовершенствование технологических приемов, он активно поддерживает строительство новых паровых машин для откачки воды, медеплавильных печей, вводит химический анализ определения состава руд. Первые серьезные успехи породили яростных врагов. Стали распространяться “недобрые слухи”. В Петербург поступали кляузы и доносы. Чтобы показать несостоятельность Швецова как практика, ему искусственно создавались препятствия. По распоряжению приказчиков с рудника стали забирать рабочих. Фотий Ильич вынужден был обратиться за помощью к П.Н. Демидову: “Для экономии ли это, как они говорят? Или они стремятся унизить меня, чтобы в год моего дебюта на Медном руднике было бы добыто меди меньше, чем в прошлые годы?”

Жалоб на непослушного Ф. Швецова было так много, что управляющий Петербургской конторой П.Д. Данилов сам отправился в Нижний Тагил и провел проверку на месте. Данилов высоко оценил деятельность молодого руководителя и в 1834 г. назначил его членом нижнетагильской конторы, то есть приказчиком. Несмотря на очевидные препятствия, Швецов деятельно занимался преобразованиями. Ведя разведку месторождений в “соответствии с горными правилами”, он опустил работы на руднике с 50 до 88 метров и нашел богатейшее месторождение малахита – глыбу весом 260 тонн! Сенсационная находка стала известна не только в стране, но и за рубежом, привлекла внимание специалистов и широкой публики. В печати глыбу назвали превосходящей всякое вероятие. Некоторые впечатлительные наблюдатели расценили появление малахита в таком огромном количестве, как дело почти мистическое, поговаривали даже, что сама хозяйка Медной горы открыла молодому инженеру Фотию Швецову, руководившему рудником, свои кладовые.

Глубоко, основательно, грамотно Фотий Ильич решал многочисленные технические проблемы. Он был одержим страстным желанием опробовать все прогрессивные заводские новинки. Трудно назвать какую-то отрасль производства, которой не уделила бы внимания его пытливая мысль. Швецов старался улучшить производство железа и стали: осваивал пудлингование, выплавку литой стали, экспериментировал с закалкой чугуна. Ф.И. Швецов приступил к практической разработке способов улавливания и использования тепла отходящих газов кричных, доменных, медеплавильных печей для отопления котлов паровых машин, для нагревания железа, меди, стали в прокатку и проковку. Это были первые в России опыты данного типа. Экономия получалась огромная.

Убежденный в большом будущем и прогрессивном значении силы пара, Швецов всемерно содействовал механикам Черепановым в создании мощных паровых машин новейших конструкций. Он добивался разрешения на строительство чугунной дороги и первого в России паровоза.

Фотий Ильич обладал прекрасными организаторскими способностями. Это его качество подметил А.Н. Демидов: “Швецов с похвальной живостью и замечательной легкостью приводит в действие вещи и людей”. При этом следует сказать о твердости характера и настойчивости, без которых не удалось бы сломить “сибирское упрямство приказчиков”, осуществить новаторские опыты и важные преобразования.

В 1837 г. Ф.И. Швецов сопровождал в поездке по Уралу Василия Андреевича Жуковского, бывшего тогда наставником цесаревича и наследника престола великого князя Александра Николаевича.

В 1839 г. новым штатным расписанием были введены должности директора Нижнетагильских заводов (им стал П.Д. Данилов) и при нем двух управляющих: по экономической части – Д.В. Белов, по технической – Ф.И. Швецов. Теперь Фотий Ильич получил гораздо больше возможностей для осуществления важных преобразований.

В начале 1840-х гг. он внес предложение о налаживании на Нижнетагильских заводах рельсопрокатного производства. Опыты по изготовлению рельсов прошли успешно. А.Н. Демидов лично поздравил и поблагодарил Швецова. А через год он уже предлагает наладить выпуск паровозов. На это Анатолий Николаевич Демидов ответил: “…не пришло еще время думать о приготовлении паровозов для российских железных дорог”. Почти одновременно Фотий Ильич, Черепановы и другие энтузиасты разработали проект строительства пароходов и барж для перевозки заводских грузов по Каме и Волге от Перми до Нижнего Новгорода и обратно. Но и этот проект осуществлен не был. Однако небольшое паровое судно построили. Оно ходило по тагильскому пруду, о чем сделана запись в дневнике английского геолога И.Р. Мурчисона, побывавшего в Тагиле летом 1841 г.

Помимо практической деятельности, Фотий Ильич продолжает научные исследования. Он глубоко и серьезно изучает “геогнозию, петрографию. минералогию”. За научные труды его избирают членом Петербургского минералогического общества.

С 1830-х гг. Ф.И. Швецов преподавал в Выйском заводском училище. Постоянно присутствовал на экзаменах, добивался отправки пенсионеров за границу для обучения в лучших европейских центрах. Он был добрым наставником, верным товарищем молодых специалистов, и их защитником. Под покровительством Швецова находился талантливый молодой инженер П.П. Мокеев, которому управляющий старался создать условия для работы.

В 1844 г. на реках бассейна Оби возникло судоходство. Привилегию на плавание по водным артериям Западной Сибири приобрел О. Поклевский-Козелль. Ф.И. Швецов стал пайщиком. Кроме того, он приобрел пароход “Взор”, который совершал рейсы от Томска до Тюмени. В эти предприятия Фотий Ильич вложил все свои сбережения и, вероятно, взял в долг большую сумму у нижнетагильской конторы. В Томске доверенным лицом Швецова стал его родственник, муж сестры Акулины, П.А. Стеблов, получивший место в конторе и дом, купленный на швецовские деньги.

Фотий был знаком со многими русскими, жившими за границей, в том числе и с эмигрантами. Не случайно в 1845 г. Фотий Ильич тайно навестил в Ялуторовске ссыльного декабриста Пущина и передал ему привет из Парижа от числившегося вне закона Николая Тургенева.

Конец 1840-х гг. – тяжелое время для уральских заводов, значительно отставших от западноевропейской металлургии. Как раз тогда на службу к Демидовым поступает дворянин А.И. Кожуховский. Он предложил свою программу преодоления кризиса, большие надежды связывая с использованием иностранной техники и специалистов. А.Н. Демидов понимал, что планы Кожуховского во многом противоречат тому, что делалось на Нижнетагильских заводах. Ему, видимо, было известно и отрицательное отношение Ф.И. Швецова к данному проекту. И, хотя Анатолий Николаевич прямого распоряжения уволить Фотия Ильича от должности не давал, вопрос о возможной отставке обсуждался довольно подробно. Помимо достоинств Швецова, разбирались его недостатки. У Швецова, дескать, “странный характер” – бывший крепостной служил, а не прислуживался, не соблюдал “точного распорядка” и обладал “непомерным самолюбием”. Именно так понималось чувство собственного достоинства умного, образованного человека и умение отстаивать свои убеждения, даже если все приказчики и управляющие были против.

В августе 1847 г. Антон Кожуховский приехал на тагильские заводы. Свои первые впечатления о служащих он изложил в одном из писем: “…я приступил к непременному руководству заводами… Белов и Швецов, хотя каждый имеет свои слабые стороны, но по способностям и практическому навыку к делу могли быть употреблены с пользой для владельцев, но преграда в их взаимных отношениях друг к другу. Это суть совершенные антагонисты. Вражда их берет начало с отдаленной эпохи, когда Белов был управляющим, а Швецов возникал еще из ничтожества и, наконец, достиг равного положения”.

Сначала отношения А.И. Кожуховского и Ф.И. Швецова были достаточно хорошими. Но в ноябре 1847 г. Фотий Ильич подал заявление об уходе с поста управляющего по технической части. При этом он не собирался покидать заводы Демидовых и согласен был выполнять другие обязанности. Кожуховский очень доброжелательно писал: “Удовлетворяя Вашу просьбу, я освободил Вас от управления по технической части. Но отдавая справедливость Вашим отличным способностям и познаниям в горнозаводском деле и готовность Вашу достойно служить владельцам, я назначил Вас при Центральном Управлении по направлению всей технической части”. Ф.И. Швецов, “несомненно, наиболее широко образованный служащий”, в мельчайших подробностях знающий всю техническую часть, прекрасно осознавал последствия реформ Кожуховского, который не мог основательно и глубоко знать специфику местного производства. Фотий Ильич пошел на открытый конфликт. Прямо и резко он дал оценку деятельности Кожуховского, отказался выполнять его распоряжения и пообещал, что сумеет доказать заводовладельцам ошибочность и вред его действий для заводского производства.

Вместе с отстраненным от дел директором заводов П.Д. Даниловым Фотий Ильич хотел выехать за границу к А.Н. Демидову. Главноуполномоченный испугался, засуетился и, чтобы воспрепятствовать поездке, подал главе третьего отделения, графу А.Ф. Орлову записку о том, что служащие состоят должниками, а Швецова охарактеризовал как неблагонадежного человека.

Летом 1849 г. планировался приезд в Нижний Тагил А.К. Демидовой и А.Н. Карамзина. Возможно, встреча с этими образованными, интеллигентными людьми могла многое изменить в судьбе Ф.И. Швецова. Опасаясь этого, Кожуховский сделал все, чтобы избавиться от непокорного служащего. Начались многочисленные проверки документации и отчетов. Слабые места, ошибки помогли найти недоброжелатели – у Швецова их было немало. В декабре 1848 г., даже не согласовав вопроса с Демидовыми, Кожуховский уволил Швецова “за беспорядки по прежней должности и вообще за вредные для заводов действия… вовсе от службы у господ Демидовых”. Возможно, в вину ему была поставлена и трагическая гибель инженера П.П. Мокеева на Висимо-Шайтанском заводе, вначале года раздавленного молотом во время ремонтных работ.

О событиях этого года рассказывает письмо члена опекунского совета управления заводами А.А. Закревского Авроре Карловне: “Письмо ваше я получил вместе с уведомлением г. Кожуховского о поступках Швецова и о подаче им графу Орлову по сему предмету записки. Кожуховский напрасно потревожился и горячо испугался негодяя; его дело, когда Швецов стал выходить из приличия, приказать его выгнать вон, как мужика, не заслуживающего внимания…”. Это сказано о человеке, посвятившем заводам 20 лет жизни.

Положение Ф.И. Швецова было очень тяжелым. Почти без средств к существованию он едет в Томск, будучи там пайщиком пароходной компании. Но доходов это дело не приносило, в других начинаниях успеха не было. Удача покинула Фотия Ильича навсегда. Имея огромные долги, доведенный до полного разорения, покинутый близкими, он тяжело заболел. Трагедия последнего года его жизни сохранилась в письмах нового управляющего заводами П. Шиленкова: “Недавно получено известие, что бывший управляющий заводами Ф.И. Швецов находится в крайне бедном положении, достойном всякого сожаления: больной, не имея ни родных, ни знакомых, лишенный средств для приличного содержания и лечения. Он лежит в бедной крестьянской избе одной деревушки близ Томска”.

В одном из писем в контору Нижнетагильских заводов Фотий Ильич просил принять в заводскую собственность его имущество, а деньги выслать в Томск. Помощи от Демидовых он так и не получил, так как все средства пошли на покрытие долга. В том же письме П. Шиленков упоминает, что “из недвижимого имения в Нижнетагильских заводах Швецову принадлежит только дача, на которую не найдутся покупатели даже за 3000 рублей серебром, и один небольшой домик за Выйским заводом, который стоит не более 300 рублей серебром, движимого же имения оказалось на самую незначительную сумму”.

Умер Ф.И. Швецов 23 апреля 1855 г. в Томске после тяжелой и продолжительной болезни.

Имя Фотия Ильича Швецова долгое время оставалось неизвестным для историков, хотя упоминания о нем относятся к первой половине XIX века. Впервые о Швецове упомянул П.П. Свиньин в «Отечественных записках» за 1829 г. в статье, посвященной заводчику Н.Н. Демидову. Далее вплоть до 1950-х гг. встречаются сведения о нем, однако без упоминания имени и инициалов. Лишь в 1963 г. имя Ф.И. Швецова было впервые упомянуто в библиографическом указателе «История техники». Подробное жизнеописание этого выдающегося человека было представлено в книге В.С. Виргинского «Фотий Ильич Швецов».


До недавнего времени многое во взаимоотношениях Анатолия Демидова и Фотия Швецова оставалось тайной. В том числе и история их знакомства. Известно было, что Анатоль более, чем старший брат благоволил крепостному гению. Известно также, что Фотий Ильич выполнял некоторые поручения Анатолия Демидова, не связанные с работой заводов, а носившие личный характер. Профессор Виргинский выдвигал гипотезу о том, что через Швецова бонапартист Анатолий Демидов поддерживал связь с единомышленниками, а также с членами тайной масонской ложи в России.

Но подлинная история знакомства Фотия Швецова и юного Анатолия Демидова оказалась отраженной в дневниках уполномоченному в делах Демидовых во Франции Анри Вейера. Оказывается, в 1827 г., по указанию Николая Никитича, Вейера повез 15-летнего Анатоля в Горную школу, где тому предстояло учиться. По окончании экскурсии, Анатолий спросил ректора школы, кто, по его мнению, является лучшим учеником школы на сегодняшний день. Вопрос был довольно наивным — в Горной школе не было посредственных учеников. Ректор ответил, что из обучающихся на данный момент, самым способным считается «воспитанник господина Демидова Фотий Ильин Швецов». Анатолий крайне заинтересовался и захотел познакомиться с «воспитанником господина Демидова» ближе. Тогда и состоялась их первая встреча. Анатолий в то время живо интересовался техникой и минералогией, но беседа с крепостным юношей, которого известные французские профессора считают лучшим из лучших, показала будущему совладельцу уральских заводов, как много еще ему предстоит узнать. В то же время, юный Демидов, с ранних лет воспитывавшийся в обществе, где процветали либеральные взгляды, был возмущен тем, что талантливый молодой человек, так хорошо разбирающийся в механике, химии, горном деле, низведен до положения живой вещи.

Анри Вейера пишет, что Анатолий, находившийся под впечатлением от встречи со Швецовым, захотел облегчить участь крепостного гения, и попросил отца назначить Фотия своим домашним учителем. Но Николай Никитич ответил «отказом в грубой форме». Анатоль, и без того не очень любивший папеньку, затаил на родителя обиду и, по утверждению того же Вейера, вступил с «воспитанником Швецовым» в тайную переписку. Существовала ли эта переписка, и если да, то о чем писали друг другу молодые люди, к сожалению неизвестно…

Звездин Федор Филиппович

Родился в 1802 г. (по другим данным в 1805 г.) в семье крепостного Тагильских заводов Филиппа Звездина, привезенного на Урал из деревни Онькулицы Олонецкого уезда и работавшего у Николая Никитича Демидова.

Как одного из наиболее одаренных учеников Выйского заводского училища, в 15-летнем возрасте Федора отправили на учебу к французскому скульптору-бронзовщику Пьеру-Филиппу Томиру. Контракт, первоначально заключенный на четыре года, был продлен до семи лет. Томир устроил Звездина на практику на Берлинский завод художественного литья. Когда в 1828 г. умер Н.Н. Демидов, его состояние унаследовали сыновья Павел и Анатолий, Федор Звездин по их распоряжению вернулся из-за границы. В июне 1830 г. Звездин был отпущен для жительства в Петербурге, где ему было разрешено вступить в брак с дворовою девушкой Демидовых — Анной Гордеевой.

В столице Звездин был направлен на механический завод Берда. Пройдя обучение, вместе с женой в декабре 1830 г. вернулся на Нижнетагильские заводы, где приступил к организации «бронзерной фабрики» при Выйском медеплавильном заводе. В 1832 г. литейная фабрика Федора Звездина работала во взаимодействии с «механическим заведением», которое возглавлял Ефим Алексеевич Черепанов. Федор Филиппович включился в проект по созданию первого российского паровоза — на Выйском медеплавильном заводе он отливал для Черепановых чугунные паровозные колеса и рельсы для первой железной дороги, соединившей Выйский завод с Меднорудянским рудником.

В течение 1830-1840 гг. «бронзерная фабрика» Федора Звездина освоила производство бюстов и повседневных товаров в числе которых были бюсты императора Николая I, императрицы и царевича Александра; писателей Шиллера и Гете; подсвечников, облицовки для каминов, приборов для письма, а также других кабинетных принадлежностей из бронзы и чугуна.

К 1841 г., когда в Санкт-Петербурге состоялась Всероссийская выставка мануфактурных изделий, главная контора Нижнетагильских заводов предписала мастеру Федору Звездину заняться отливкой разного рода бронзовых и чугунных вещей. Для этой выставки Звездин изготовил уменьшенную копию скульптуры «Мальчик, вынимающий занозу», чугунных быка, лошадь, бронзовую копию алебастрового кубка, чугунные и бронзовые бюсты императора и цесаревича, канделябры, подсвечники, чугунный самовар и ведра.

Природная наблюдательность художника проявилась и в создании скульптурного изображения “Бык” – один из вариантов которого хранится также в Государственном Русском музее. “Бык” – одно из первых анималистических произведений на Урале.

К середине 1840-х гг. начался закат литейного дела в Нижнем Тагиле. После появления на заводах главноуполномоченного Демидовых поляка А.И. Кожуховского, многие русские специалисты крепостного происхождения начали терять свои должности и заменялись иностранцами. Эта участь постигла и Федора Звездина — сначала его перевели на работу в доменное производство, а в марте 1848 г. вообще уволили «за неимением в нем надобности». Будучи крепостным, литейный мастер жил в Нижнетагильском заводском поселке и эпизодически привлекался к выполнению отдельных заказов — в 1855 г. он консультировал отливку чугунных деталей к памятнику А.Н. Карамзину, установленному в Тагиле, а в 1860 г. принял участие в переливке (вместо бракованного) колоколов для кафедрального Входо-Иерусалимского собора, которая производилась на Нижнесалдинском заводе.

По случаю именин Авроры Карловны Демидовой-Карамзиной и 10-летия ее сына Павла Павловича Демидова, управление заводами ходатайствовало о прощении провинившихся. В росписи о прощениях напротив фамилии Звездина значилось: “Уволен на своё пропитание”. Возможно, ему все же предоставили вольную.

О дальнейшей судьбе Федора Звездина ничего неизвестно.

Дом Дерябиной

Дом купчихи Дерябиной, купленный господами владельцами для «размещения проезжающих высоких гостей», строение легендарное. Здесь, по данным краеведов, во время визита в Нижний Тагил проживала Аврора Карловна Демидова-Карамзина с мужем Андреем Николаевичем и сыном Павлом.
 
Особняк, выстроенный в классическом стиле, находится на Нижнетагильской улице.  Дом, который в городе называют Господским, смотрится на фоне старых домов и домиков как сказочный принц. Сейчас в доме располагается Музей быта и ремесел, его состояние поддерживается.
 
Этот дом Демидовы не строили, хотя он им впоследствии и принадлежал. Построила его в первой половине XIX века Евдокия Дерябина, вдова купца из Кушвы Андрея Дерябина. Усадьба была большой, в ее состав входили (кроме основного дома) каретный сарай, конюшня, хозяйственные постройки и красивый обширный сад, который тянулся до реки Тагил. Были в усадьбе и подземные ходы с обширными подземными помещениями. Легенда о том, что ход соединял усадьбу с заводом, не подтвердилась, никаких ходов найдено не было. Андрей Дерябин начал с мелкой торговли в Кушве. Но затем судьба свела его с приказчиком Нижнетагильских заводов Григорием Матвеевым. Кушвинский чугунолитейный завод был казенным, построенным по указу В. Татищева для конкуренции Демидовским заводам. Матвеев предложил Дерябину несколько выгодных контрактов, и дело у него пошло. Дом на Нижнетагильской улице строила уже его вдова. Позже она передала его сыну Тарасу. Тарас в Нижнем Тагиле был человеком заметным, прожил в этом доме 20 лет. Под конец жизни он решил уехать в Кушву, а дом сдал в аренду Главному управлению Демидовских заводов, с правом дальнейшего выкупа. И в начале второй половины XIX века он стал собственностью Демидовых. После продажи дома в заводскую казну, он использовался для приема важных господ, наезжавших в по разным случаям.
 
В 1920-е гг. в этом здании жили первые тагильские коммунары, а после Великой Отечественной войны Господский дом стал многолюдной коммуналкой. В 1979 г. дом на улице Тагильской получил статус архитектурного памятника федерального значения, а в 1997 г. в нем открылся Музей быта и ремесел горнозаводского населения.
 
Именно в этом доме в 1924 г. нашли картину Рафаэля Санти «Мадонна дель Пополо», которую называют «Тагильской мадонной». Сейчас она находится в экспозиции Нижнетагильского музея изобразительных искусств.

УЧАСТИЕ АВРОРЫ КАРЛОВНЫ ДЕМИДОВОЙ-КАРАМЗИНОЙ В УПРАВЛЕНИИ НАСЛЕДСТВОМ ДЕМИДОВЫХ

В Финляндии, в деловых документах Авроры Карамзиной, хранящихся в Национальном Архиве страны, находится ее переписки с братом, Эмилем Шернваль фон Валленом, с Главной конторой демидовских заводов в Санкт-Петербурге и даже бухгалтерские книги. Эти документы, относящиеся в основном к периоду 1840–1863 гг., были найдены на чердаке конюшни поместья Тресканда при его продаже в 1923 г. Их дополняют документы коллекции, известной как «Kytäjä collection» семьи Линдер, и коллекции документов, принадлежащей сенатору, профессору Адольфу Тернгрену. Неожиданные документы были обнаружены также в рукописном собрании Национальной Библиотеки Финляндии, среди которых оказались карты Нижнего Тагила и документы Нильса Густава Норденшельда, касающиеся его деятельности на Урале в 1853–1854 гг.

Будучи владельцем заводов и многочисленных вотчин, Павел Николаевич Демидов провел важные перестановки в аппарате заводского управления, создав в Санкт-Петербурге Главную Петербургскую контору Демидовых во главе с главноуполномоченным, которая объявлялась Канцелярией Верховного управления Нижнетагильских заводов и других владений.

В 1847 г. Анатолий Демидов вместе Андреем Карамзиным и Авророй пригласили на должность главноуполномоченного тагильской конторы польского инженера A.И. Кожуховского, специалиста по плавке меди и железа. Он также создал в 1846 г. контору “Французского секретариата”, которым руководил сначала Октав Жонес-Спонвиль, а позднее его сын Анатолий Октавович Жонес-Спонвиль. Создание такой структуры как “Французский секретариат” стало необходимым для осуществления обмена информацией между производством и его владельцами, которые жили за границей и для которых русский уже не был родным языком.

Для еще большего увеличения продуктивности плавильных печей Аврора привлекла в Нижний Тагил лучшего эксперта Финляндии, управляющего горными работами Нильса Густава Норденшельда, который занимался усовершенствованием металлургического процесса до 1856 г.

В 1860 г., когда племянница Авроры Мария Мусина-Пушкина вышла замуж за директора Банка Финляндии Константина Линдера, Аврора привлекла его в Нижний Тагил как эксперта по банковским и административным вопросам. В Тагил были также приглашены такие иностранные инженеры как Маркс из Германии, Бекер из Финляндии, шведы — Эберг, Болин, Вольстедт — и несколько англичан и французов. Вольстедт даже сделал успешную карьеру, заняв пост управляющего в 1873–1882 гг.

Сын Павла Николаевича Демидова, Павел Павлович, стал совладельцем Нижнетагильского горного округа уже в 15 лет, когда свои акции ему завещал его дядя Анатолий, а в возрасте 21 года — его единственным владельцем. Это был кризисный для металлургического производства 1861 год. Александр II отменил крепостное право, и возникшие в связи с этим проблемы стали предметом обсуждения на встрече в Санкт-Петербурге владельцев и основных управляющих производством. Для решения вопроса Павел Павлович в 1863 г. поехал в Нижний Тагил. Каждой семье бывших крепостных был предоставлен дом и выделен участок земли для выращивания овощей, что должно было предотвратить недовольство. Но теперь в финансовом балансе производства появлялась дополнительная статья расходов на зарплату рабочих. Павел Павлович в основном старался сделать себе карьеру на гражданской службе и не мог уделять достаточного времени горнорудному производству. Поэтому им периодически должна была заниматься его мать, Аврора Карловна. К счастью, она до конца жизни с этими делами вполне успешно справлялась, но после его смерти в 1885 г. владельцы уже не принимали участия в управлении производством за исключением Константина Линдера, который с 1869 г. представлял семью в совете директоров.

Документальные источники, относящиеся к периоду после 1840 г., составлены в основном на французском и шведском языках, так как Анатолий, брат Павла Николаевича Демидова, знал французский намного лучше русского, а родной язык Авроры Демидовой-Карамзиной, был шведский, хотя, конечно, она свободно изъяснялась и по-французски. Инженеры и администраторы Нижнего Тагила, нанятые на работу после 1840 г., были западноевропейскими иностранцами. Поэтому в офисе Нижнего Тагила и был создан “Французский секретариат” для нахождения общего языка при переписке с владельцами.

Вполне очевидно, что Павел Николаевич был основным управляющим делами до своей смерти в 1840 г., когда Анатолию было 27, а Авроре 32. Анатолий принял руководство горнозаводским хозяйством на паях с Авророй и назначил Фредерика Ле-Пле консультантом, в то время как сам вошел в состав бюро по солевым и рудным разработкам. В 1846 г. он потерял интерес к исполнению своих обязанностей владельца и хотел даже продать свою долю А.И. Кожуховскому, которого в 1847 г. назначили управляющим.

Когда Аврора в 1846 г. вышла замуж за Андрея Карамзина, тот занял влиятельный пост в совете директоров, который сохранял до смерти в 1854 г. Однако Аврора в 1849 г. сохранила за Нильсом Густавом Норденшельдом в Финляндии роль управляющего заводами. Анатолий в этом же году отказался от своей доли в семейном горнозаводском деле в пользу племянника, но Аврора продолжала представлять интересы своего сына до его совершеннолетия в 1861 г. Павел Павлович стал единственным владельцем в 1862 г., но во время его службы за границей, его интересы представляла Аврора Карловна.

После смерти Павла в 1885 г. права собственности перешли к его детям, которые в это время все были несовершеннолетними. Официальным опекуном детей был назначен старейший родственник — Петр Павлович Дурново. Тем временем, любимая племянница Авроры, Мария Мусин-Пушкина, вышла замуж за Константина Линдера, который работал в Банке Финляндии и позднее стал Министром, Государственным Секретарем по Финляндии, единственным финном, когда-либо входившим в состав российского правительства. Константину Линдеру было доверено представлять владельцев в совете директоров. Также он управлял после 1872 г. делами виллы Демидовых Пратолино в Италии.

В конечном счете, после реформы 1913 г. права собственности на землю и управление предприятиями перешло к российскому правительству, однако правнуки Авроры продолжали получать, как владельцы, свою долю доходов вплоть до революции 1917 г.

АРХИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ
Письмо Авроры Карловны Карамзиной Нижнетагильскому заводскому управлению о поощрении лучших заводских мастеровых в память о праздновании Дня ангела Павла Павловича Демидова 29 июня 1849 г. во время посещения Нижнетагильского завода.
 
Рукопись. ГАСО. Ф. 102. Оп. 1. Д. 945. Л. 6.
 
Информация с сайта https://gaso-ural.ru.

Деревня Аврорина (Авроринская)

Деревня Авроринская (Аврорино) принадлежала Нижне-Тагильскому заводу (Верхотурский уезд, Пермской губернии). Заложена была на реке Черной Теляне, правом притоке реки Тагил, в 15 километрах от Верхней Салды. Деревня строилась переселенцами, вывезенными Демидовым из центральных губерний в середине XIX века. Отведенная местность под застройку оказалась непригодной для жилья, было много змей. В конце ХIХ века деревня опустела – ее жители переселились в Никитино и Северную, перевезя свои постройки. На месте деревни остались деревянные фундаменты домов, столбы и ямы подпольев.

Из описания – “Обозрение” заводских деревень Нижнетагильского округа, составленное Гореловым Яковом Никитичем в 1843 г.:

Деревня Аврорина, или Авроринская, названа в честь жены Павла Николаевича ДемидоваАвроры Карловны, которая после смерти мужа в 1840 г. являлась совладелицей Нижнетагильских заводов.

Находится от Нижнетагильска в 31 версте на речке Каменной телян; построена в 1836 г. Жители переведены туда из Нижнетагильского завода в выстроенные им Господские избы, всех изб сначала было 24, по настоящее время выстроено вновь самими жителями две. Все они выстроены одинаково, расположены не тесно. Избы обыкновенные, о трех окнах шестистекольных, с сенками. Дворы есть почти при каждой избе, в том числе и несколько дворов очень порядочных, с сараями и воротами. Через деревню проходит широкая улица, пересекаемая посредине проулком. Летом дорога идет мимо Никольского прииска, что на Теляне, по которой считается от хутора 9-ть верст, но зимою ездят прямее, по просеку, чрез что разстояние сокращается до 3 1/2 верст.

Деревня Аврорина стоит на ровном месте, окруженная лесом. Позади деревни протекает речка, близ самых огородов и чрез некоторые огороды верхнего порядка улицы, — на ней устроена плотинка, чрез что и образовался небольшой прудок из которого довольствуют водой скот, моют белье. В деревне находится несколько колодцев, вода в них, а равно и в речке, свежая, чистая и здоровая.

Хозяйство крестьян порядочное, в каждом доме имеется по корове, по две и более, а многие имеют лошадей. Здешние крестьяне исключительно почти работают на близлежащих золотых приисках; огороды разведены хорошо, и, за исключением капусты, всякой овощ родится достаточно. Жители вообще довольно рачительны к хозяйству, но есть одно семейство, в котором находятся три работника, а между тем к дому не сделано никакой пристройки, и даже не разведен огород. Жители имеют покосы, но недостаточно.

Жителей в Авроринской деревне считается ныне 156 душ обоего пола. Большесемейным, престарелым и сиротам производится провиант по положению. Всего отпускается тут безденежно провианта до 32 пудов в месяц, прочие получают на деньги из господского магазина; отсюда же отпускается жителям за деньги мука пшеничная, соль и крупа, закупленные по распоряжению Управления зимой на счет заводов: все это отпускается по тем ценам, во что обошлась заводам; ни в одной деревне из осмотренных мною в этой стороне не пользуются таким пособием в отношении продовольствия как жители деревни Аврориной. Все для них потребное они имеют под руками и по ценам умереннейшим против рыночных. Благодаря этим пособиям жители вообще живут безбедно. Я нашел только одно семейство, заслуживающее вспоможения, о котором передал записку в Общественное отделение. Семейство это состоит из вдовы и троих малолетних детей, из которых только на одного производится провиант. В то время, когда я был в деревне, отец того семейства помер в нижнетагильском госпитале. Детям по этому случаю нужно будет определить провиант и сиротские деньги. В одном доме новорожденный младенец оставался неокрещенным в течение 8-ми суток, за неприездом священника. Женщина после родов была нездорова, кроме новорожденного, имела еще двоих малолетних детей, муж находился в работах на прииске, присмотреть за больною, за детьми и за домом некому, а повивальная бабка, которая одна только и есть во всей деревне, неохотно ходит к роженицам, – не получая провианта и платы – я обещал ей ходатайствовать о определении провианта и платы, с тем чтоб она не оставляла свои обязанности при роженицах и находилась бы при них, пока не поправятся здоровьем, – о чем я имел честь докладывать уже Управлению особою запискою, вследствие чего последовала резолюция на произвождение провианта и платы по общему положению. Некоторые жители недовольны старостою; из Общественного отделения передано было мне прошение их на него, я разбирал это прошение на месте и собирал верные сведения о поведении старосты. Приказчик деревень сначала одобрял старосту, как нельзя более; но из жителей одни одобряют, а другие нет, теперь и приказчик уже не одобряет. Впрочем, прошение написано с большею натяжкою, и, как я узнал, его составлял или просил составить один деревенский ябедник по имени Степан Тимофеев. В числе жалоб на старосту есть одна довольно странная жалоба, а именно: «Что он не наряжает их на Господскую работу» – и по всему видно, что неправда; станет ли мужик жаловаться на старосту за то, что он не наряжал его в работу? Несмотря на то, старосту переменить следует, – потому что за ним есть гласный порок известный не только в деревне Авроринской но и в соседственной Никольской деревне, притом же он судился уже по Управе Благочиния за незаконную связь с одной женщиной и с него сделано денежное взыскание, да и по обязанности своей староста неисправен, одних жителей, которые держат его сторону, покровительствует и делает послабление, чем и возбуждает против себя неудовольствие других.

В домах у крестьян нечистота и неопрятность, почти в каждой избе нет многих стекол в рамах, которые заклеены бумагою, что делает большое безобразие; в некоторых домах трубы и печи так худы, что до чрезвычайности опасно топить; по моему представлению посланы были каменщики для поправления на счет домохозяев; в деревне бывают иногда бесчинства, пьяные мужики выбивают стекла, дерутся и проч. Нужно выбрать старосту хорошего, трезвого и честного, что и предоставить Конторе золотых и платинных промыслов в распоряжении которой находятся рабочие люди. Есть в деревне один крестьянин, он же и ябедник, о котором выше упомянуто, большой охотник менять лошадьми. Сначала он заведет порядочную лошадь, потом, меняя одну на другую, доменяется до того, что выменяет наконец самую дрянную лошаденку, которая, поработав у него немного, пропадает, а он требует вспоможения на покупку новой лошади. Он получал уже, как сказывают, неоднократно вспоможения. Неугодно ли будет против подобного зла принять меры, вменив старостам в строжайшую обязанность смотреть за таковыми меновщиками, чтоб без позволения не осмеливались менять лошадьми, а если у кого пропадет выменянная лошадь, то тем не делать вспоможения на покупку лошадей.

Весьма бы полезно при деревнях делать кирпич хоть в небольшом количестве; один из жителей при хуторе имеет намерение устроить небольшое заведение для делания кирпича, что и заслуживает всякого поощрения. Теперь в деревни Никольскую и Аврорину привозят кирпич для печей из Нижнетагильска. Если бы завести делание кирпича при деревнях, то часть женщин и детей нашли бы себе занятие на месте. Приготовление кирпича при деревнях поблизости к лесам без сомнения было бы гораздо дешевле против того, что стоит при заводах. Кирпич можно употребить кроме печей на фундаменты, и со временем, может быть, найдутся охотники строить каменные крестьянские домы.

Прежде было предположение обучать в деревнях крестьянских мальчиков ремеслам, приохотить крестьян к хлебопашеству и вообще улучшить их хозяйство и благосостояние. С этою целию определен и приказчик по деревням, принадлежащим к Нижнетагильскому заводу. К сожалению, эти прекрасные и полезные предположения не исполнились. Приказчик деревень исправляет одни только незначительные полицейские обязанности по деревням а главный предмет остается часто случается видеть, что приказчик не может сделать сам и пустых полицейских разбирательств, а по несколько раз представляет из деревень людей то в Полицию, то в Общественное отделение – почти по каждому даже очень пустому делу. Не могу умолчать о том, что деревенские жители остаются весьма недовольны приказчиком. Лучше бы, по моему мнению, все его обязанности поручить Общественному отделению, тут два члена, и один легко бы мог заведывать деревнями. От этого была бы та польза, что по всем делам вступающих в Общественное отделение оно имело бы прямые и ближайшие сношения с жителями, познакомилось бы с их положением; не было бы затруднений за справками, как теперь, когда по всякому делу, по всякой вступившей просьбе требуются справки от приказчика, тот требует их от магазейщика или отправляется сам в деревню, – между тем справки и объяснения доставляются часто неясны и неудовлетворительны.

Магазейщики и старосты в деревнях не имеют инструкций и не знают всех своих обязанностей, между тем по должности своей они ближайшие местные начальники, которым поручается охранение деревень и благосостояние крестьян. Не благоугодно ли будет поручить написать общую инструкцию старостам и магазейщикам, в которой изложить не одни обыкновенные полицейские обязанности их по деревням, но также возложить на них иметь наблюдение и попечение о благосостоянии крестьян и их хозяйстве, побуждать нерадивых к домообзаведению, удерживать от пороков и оказывать во всем помощь и содействие от него зависещия. Между старостами и магазейщиками есть люди умные, добросовестные и усердные, они будут уметь исполнять свои обязанности, какие угодно будет Управлению на них возложить.

АНТОНОВСКИЙ ЗАВОД

До недавнего времени считалось, что «передельный» завод на реке Черной был построен между 1853 и 1858 гг. управляющим тагильскими заводами Антоном Кожуховским, которого нанял Анатолий Николаевич Демидов после смерти старшего брата, Павла Николаевича. Якобы «пан Антоний», как его звали тагильские приказчики, был ярым бонапартистом и масоном, как и сам Анатолий, и на этой почве они сблизились и подружились. Считалось также, что Кожуховский в силу авантюрного склада характера был проигравшимся в пух и прах польским помещиком, что ему пришлось бежать из родной Польши из-за скандала.

Ab ovo, говорили римляне, «от яйца». Таким яйцом в любом уральском населенном пункте, основанном в XVIII-XIX веках, была плотина. Здесь она возникла в 1853 г. Завод на реке Черной по инициативе Андрея Николаевича и Авроры Карловны Карамзиных был назван Антоновским в память о Кожуховском. Изначально он числился собственностью четы Карамзиных, но через четыре года, после гибели мужа на войне, Аврора переписала его на своего сына Павла Павловича Демидова. В «Историю демидовских заводов на Урале», которую писал Владимир Петрович Мещерский, племянник Авроры Карловны, он вошел как прокатный цех Черноисточинского железоделательного завода.

Предприятие строилось ради увеличения производства сортового и листового железа, на которое был постоянный спрос. Завод, выдававший первое время до 100 тысяч пудов железа в год, был построен с наименьшими затратами. Он имел плотину со сливным мостом, две нагревательные печи, два прокатных стана и три сварочные печи. Корпуса «фабрик» (так в XVIII и XIX столетиях называли цеха) были деревянными, и даже для заводской конторы была срублена обычная изба-пятистенок.

В 1889 г. на заводе был построен и пущен универсальный прокатный стан мощностью 200 лошадиных сил для выделки котельного железа, установлена нагревательная печь, а также другое оборудование с закрытого Авроринского завода. В 1896 г. завод реконструировали: был установлен новый прокатный стан в 200 лошадиных сил, действующий от турбины системы Лемана, пущены печь для нагрева при прокатке листовой меди и сварочная печь Сименса при прокатке железа. Еще год спустя завод соединили узкоколейной железнодорожной веткой с Черноисточинским заводом.

Предприятие стало специализироваться на выпуске толстого и тонкого котельного железа. Слитки для переработки поставлял Нижнетагильский завод, а медные штыки — Выйский завод. Внедрение нового оборудования позволило увеличить объемы выпускаемой продукции в 2–3 раза.

Общее число работающих на заводе редко превышало две сотни человек, из которых 12 человек были служащими. Вблизи предприятия образовался небольшой поселок, население которого в большинстве своем работало либо в цехах Антоновского завода, либо на железной дороге.

Экономический кризис 1899–1903 гг. завод имени «пана Антония» смог пережить более-менее безболезненно. Но промышленная депрессия и спад спроса на внутреннем рынке привели к тому, что в 1907–1909 гг. предприятие было остановлено. Затем работы возобновились, но продукции (прокатанных железа и меди) стало выпускаться меньше.

После Октябрьской революции на предприятии наступили трудные времена. С 1920-го по 1924-й он находился на консервации из-за того, что простаивал главный поставщик заготовок — Нижнетагильский завод. В 1925 г. на заводе, который числился цехом Нижнетагильского завода, работало 170 рабочих, 16 служащих и 15 человек младшего обслуживающего персонала. Из-за частого выхода из строя оборудования уже осенью 1926-го завод был вынужден остановить выпуск проката. Более половины работающих были уволены по сокращению штата, само предприятие перебивалось мелкими заказами, и 1 марта 1927 г. правление Нижнетагильского металлургического треста объявило о том, что Антоновский завод будет законсервирован на неопределенное время. А после того, как в июне в результате наводнения была размыта плотина, было решено демонтировать все оборудование и ликвидировать завод.

До наших дней от завода мало что сохранилось: остатки старой плотины и фундаментов цехов, проржавевшие фрагменты оборудования. Иногда в окрестных лесах находят старинные рельсы с клеймом демидовских заводов, оставшиеся после ликвидации железнодорожной ветки.

Авроринский завод

Лесники Черноисточинского завода. Фото с сайта https://nashural.ru

Из газеты “Горный Край” от 10.03.2006 г. Андрей Пичугин, статья “Именем Авроры”:

«…Меня особенно интересует загадочный Авроринский завод, стоявший на реке ниже малой плотники и полностью уничтоженной при дражной добыче золота и платины. Авроринский завод замышлялся как оружейный, для него были привезены мастеровые из Тульской губернии. Во-вторых, Демидов назвал его Авроринским в честь своей жены Авроры, а он ее именем называл все лучшее, и в-третьих, просуществовал этот завод почему-то недолго. Сплошные загадки». 

Авроринский железоделательный завод построен в 1850 г. на реке Черный Исток. Завод основан для более рационального расходования водяной энергии и увеличения производства сортового и листового железа. С постройкой плотины образовался небольшой заводской пруд, левый берег которого пришлось укреплять дамбой. Плотина пруда была длиной 186 сажен, шириной 2 сажени, высотой 3 аршина. Рабочий прорез на плотине имел длину 14 аршин.

В корпусах завода находились нагревательные (калильные) печи, прокатный стан и три сварочные печи. Заводские механизмы приводились в действие водяными колесами, позже была установлена паровая турбина. Из Нижнетагильского и Черноисточинского заводов на Авроринский везли “красную болванку”, там ее прокатывали и получали неотделанное сортовое и листовое железо, которое снова везли на Черноисточинский завод для дальнейшей обработки.

Рабочий штат в катальном заведении для изготовления сортового и листового железа Авроринского завода в 1859 г. составлял: мастера – 3 человека, подмастерья – 4, подручные при мастере – 2, винтовщики – 4, работники -17 человек. При отделке железа: резчики -13, правка обрезков – 21. Вспомогательные работы: шуровщики – 6, подвоз дров – 4 человека. Содержание заводских устройств: машинисты – 4 человека, починщик, токарь. В надзоре и карауле при катальном заведении числились 12 человек. Всего на Авроринском заводе работали в 1858 г. 89, а в 1859 г. -102 человека. В Уставной грамоте за 1860 г. обозначено: Авроринское заведение предназначено для толстолистового железа. В заведении находились: катальная машина, действующая от водяного колеса, печи сварочные – 4, печь железонагревательная, вентилятор для усиления воздуха в сварочных печах, пресс для правки железа и железорезные ножницы, движущиеся от вододействующих колес. Прокатывали на заводе листовую медь с последующей правкой и обрезкой листов.

В архиве сохранились некоторые документы, рассказывающие о работе Авроринского завода. Например, в фонде 622, опись 1, дело 689, за 1869 г. показан учет работ и зарплаты с 27 апреля по 11 мая. Поправка катального инструмента: Филимон Юрканцев за 6 дней заработал 7.35 рубля, Федор Еремеев за 1 день – 88 копеек, Петр Львов за 5 дней работы – 3.50 рубля. Насечка клейм: Никон Ципушкин за 10 дней заработал 6.12 рубля. Заточка пил дровопильных: Викул Толстое за 7 дней – 8.57 рубля. В январе 1863 г. отправили на Усть-Уткинскую пристань кубового железа 1276 пудов, обрезков – 895 пудов. В 1854 г. прокатано 60399 пудов железа. В “Горном журнале” за 1883 г. Авроринский завод упоминается как закрывшийся: “Авроринский завод основан в 1850 г. как вспомогательный к Черноисточинскому заводу и расположен на маленькой речке в 3-х верстах от него. Теперь все заводские устройства закрыты”. Он производил железо с перерывами и окончательно закрыт в конце XIX века. В 1889 г. демонтирован, а оборудование: сварочная печь Сименса, прокатный стан, железорезные ножницы – перевезено на Антоновский завод.

В 1901 г. водяная турбина Авроринского завода была приспособлена для приведения в движение динамомашины, вырабатываемая электроэнергия подавалась на Черноисточинский завод. Главный механик Нижне-Тагильского завода Э.Ф. Лемкуль просил главное управление Нижне-Тагильского и Луньевского заводов в апреле 1901 г. заказать поставку турбины Лемана на Авроринский завод для обеспечения электричеством листокатального стана Черноисточинского завода. Планировалось, что с Авроринского завода генераторная станция будет передавать электроэнергии около 80 сил в Антоновский завод.

К 1930 г. от заводских цехов остался только железный каркас. В настоящее время на этом месте сохранился заводской пруд. Из-под воды проглядывают сваи. Плотина служит регулятором воды в пруду и пешеходным мостом, соединяющим два берега в посёлке Черноисточинск.

План Авроринского завода Нижнетагильского округа. 1893 г. РГИА. Ф. 74. Оп. 1. Д. 345. Л. 1.

Канал Ушкова

В середине XIX века гидротехник-самоучка Клементий Ушков по собственной инициативе построил уникальный канал, крайне необходимый заводскому хозяйству Демидовых. В договоре значилось единственное условие: Демидовым — канал, семье Ушкова — вольную.

Основа энергетики XIX века — вода. Собственно, и заводы («за водой») строились на реках, которые перекрывались плотинами. Через прорезы в плотинах вода подавалась на колеса, приводившие в действие механизмы — воздуходувки доменных печей, молоты, прокатные станы.

Малоснежная зима или засушливое лето — катастрофа для металлургов. Потому еще в 1775 г. Никита Акинфиевич Демидов предложил подумать о переброске речки Черной в мелководный пруд, питавший один из ключевых передельных заводов. Чтобы запаса воды хватило и на главное демидовское предприятие — Нижнетагильский завод. Но, случились снежная зима и дождливое лето, и на четверть века о проблеме забыли.

В 1799 г. Николай Никитич Демидов подошел к делу уже со всей серьезностью. Поручил опытному маркшейдеру, капитану Андрею Груберу, строительство «земляного канала» от речки Черной до Черноисточниского завода, обеспечил ему высокое жалование, а на реализацию проекта выделил 10 тысяч рублей — сумму весьма значительную. Но Грубер, провозившись три года и потратив весь бюджет, провалил проект.

Не успокоившись, в 1805-1807 гг. Николай Никитич предпринял вторую попытку. Теперь он сделал ставку на иностранца, уговорив профессора Клода Жозефа Ферри, французского инженера и преподавателя Политехнической школы в городе Меце, посетить Нижний Тагил. Ферри добросовестно обследовал реку и окрестности и уныло резюмировал: «Сие дело невозможно…».

Горные заводы Демидовых все сильнее испытывали трудности с реализацией продукции. В 1827 г. Демидовым не удалось сбыть 174000 пудов железа, в следующем — уже 243500 пудов. В погоне за конкурентами уральские заводчики начали развивать прокатно-расковочное производство, строить новые прокатные цеха — резко увеличилось энергопотребление. Как следствие, хроническими стали перебои с подачей воды.

И уже Анатолий Николаевич Демидов в 1839 г. попытался построить «деривационный канал». По его приглашению на Урал приехали французские инженеры-топографы Эдуард Бержье и Август Аллори. Но и они заключили, что «сей прожект видится нам утопичным, ибо река Черная протекает на несколько аршин ниже дна заводского пруда». То есть уровень Черной нужно поднять на несколько аршин, чтобы ее воды пошли по новому руслу.

Но в этой истории появился человек, внимательно наблюдавший со стороны за работой Бержье и Аллори. Звали его Клементий Константинович Ушков. 11 ноября 1841 г. в Главное управление Нижнетагильского горнозаводского округа Демидовых поступило его письмо. В своем «покорнейшем представлении» Ушков предлагал «повернуть воды речки Черной в заводской пруд». И выдвигал одно только условие — освобождение от крепостной зависимости.

Клементий Константин был из среды старообрядцев. Являясь по сути беглыми нелегалами, раскольники, не принявшие церковной реформы патриарха Никона, хотели иметь легальный статус при демидовских заводах и оставаться свободными. Однако крест на этих надеждах поставил указ императрицы Анны Иоанновны от 12 ноября 1736 г., повелевавший всем пришлым быть при демидовских заводах вечно. Писатель Д.Н. Мамин-Сибиряк высоко оценивал роль «вечноотданных» в становлении и развитии металлургии: «Все заводское дело на Урале поставлено раскольничьими руками, а лучшие мастера были выписаны из Тулы и Олонецких заводов, где старая вера процветала». По мнению же исследователя И.Н. Юркина, «…история становления уральского хозяйства Демидовых — это и история проникновения на Урал старообрядчества. Действуя рука об руку, две великие силы сыграли выдающуюся роль в освоении земель Северной и Восточной Азии».

Клементий Константинович Ушков брал подряды на доставку угля и сырья для демидовских заводов, закупал продовольствие, торговал металлом, владел шорными мастерскими и водяными мельницами на реке Тагил. Занимаясь строительством мельниц, «собственным разумением» освоил премудрости гидротехники. Потому, ощущая себя частью «великой силы», Ушков не мог мириться с тем, что его семья де-юре находилась в зависимости у Демидовых.

Мастеровитый умелец-самоучка составил проект канала. Управляющий технической частью Нижнетагильского завода Фотий Швецов доложил Анатолию Демидову о проекте крепостного. Тот не возражал против «столь полезного дела». Но ознакомившись с «полезным делом», управляющий экономической частью заводов Д.В. Белов наложил резолюцию — «отказать». Не устраивала заключительная часть проекта, где Ушков просил ссудить ему для начала работ 15 тысяч рублей. Он обещал вернуть их сразу после сдачи объекта в эксплуатацию, но это, по мнению Белова, противоречило обещанию Ушкова «прорыть прокоп» исключительно «своими силами и за свой кошт». И, значит, по мнению начальства, велика опасность мошенничества.

Весной следующего 1846 г. Клементий Константинович повторил попытку, и вновь прошение было отклонено «за ненадобностью»: прошедшая зима оказалась очень снежной, воды было достаточно. Наверное, проект так и пролежал бы под сукном до скончания века, не попадись он на глаза новому главноуполномоченному заводов Антону Кожуховскому. Ему понравилось грамотное и четкое изложение плана. Автор учел все топографические и геологические особенности местности, ожидаемый приток воды после таяния снега в лесах и летних дождей. Подумал и о возмещении ущерба тем крестьянам, по чьим покосам будет прорыт канал. В проекте упоминались даже полезные ископаемые, которые могут быть обнаружены во время работ. В этом случае Ушков обещал известить о находке администрацию завода.

Польский предприниматель «пан Антоний», недавно поступивший на службу к Демидовым и желавший деятельно себя проявить, велел немедленно разыскать Ушкова. Так через 72 года после появления замысла Никиты Акинфиевича Демидова дело тронулось с мертвой точки.

20 октября 1847 г. Ушков вручил Кожуховскому расписку: «Я, нижеподписавшийся… Клементий Константинов Ушков даю сию подписку управлению Нижнетагильских заводов о том, что в присутствии сего управления объявлено мне предписание г-на Главноуполномоченного по имениям и делам господ Демидовых Антона Ивановича Кожуховского от 14 октября за N 58 о дозволении мне на поставленных в том предписании условиях устроить за собственный счет на реке Черной запасной пруд с плотиною, пропустить из оного воду через особый канал в Черноисточинский пруд и устроить спуск воды по обыкновенному течению реки Черной в реку Тагил». На реализацию проекта Ушков попросил «три лета», выдвинув только одно условие — вольную для своей семьи.

Ушков начал работы в октябре 1847 г. и закончил летом 1849-го. Без учета двух зим (когда готовили срубы и сваи для плотин, узлы шлюзов и разные крепления) на рытье канала потребовалось около 9 месяцев напряженного труда.

Замысел гидротехника-самоучки был гениален и прост. Но он требовал от автора исключительной наблюдательности, смекалки и великолепного знания рельефа местности. Лишь единственный участок Черной, рассчитал Ушков, годен для подъема, чтобы направить реку по новому руслу. Он нашел это место в восьми верстах от Черноисточинска: построив здесь плотину, воду реки можно было поднять на 7 аршин (5 метров), а затем «из коего пруда пущать ее в канаву, прокопанную к Черному озеру».

Грунт от рытья «канавы» использовали для возведения дамб, края которых укрепляли глиной и щебнем. Дно канала делали покатым для более плавного и ровного хода воды. В качестве геодезического уровня Ушков использовал бурак (березовый туесок) с водой, измерительным инструментом служило правило — палочка из черемуховой ветки. Люди говорили про Ушкова: «Правило да бурак с водой — весь его научный инструмент».

Крестный отец стройки Антон Иванович Кожуховский дал неофициальное указание — понаблюдать за строительством канала «как бы за господскими производимыми работами». Его интересовало, «сколько у Ушкова на работе в каждый день находится рабочих людей и лошадей, по каким платам он их нанимает и ведется ли журнал по расходованию средств». Сам Ушков от предоставления таких сведений заводской конторе категорически отказался, мотивируя тем, что канал строит за свой счет и расходы считает личным делом. И только благодаря любопытству «пана Антония» мы сегодня имеем некоторые сведения об организации стройки: «У Ушкова при проходе от заводского пруда по просеку прореза находилось довольное число людей и лошадей, — докладывал Кожуховскому приказчик Прокофий Львов. — А именно — рабочих пеших 20 и конных 20 человек на 10 лошадях с платою пешему работнику по 1 рублю в день, конным по 2 рубля 50 копеек, считая выработку по одной кубической сажени в день». Львов подсчитал, что за «седмицу» (неделю) вырабатывалось 60 кубических саженей земли. Поразительный темп!

Летом 1849 г. комплекс гидротехнических сооружений, получивший неофициальное название Ушковский канал, был введен в эксплуатацию.

Объект принимала комиссия во главе с Авророй Демидовой и ее мужем Андреем Карамзиным. В некоторых источниках описывается, что процедура сдачи и приемки «канавы» проходила в торжественной обстановке: Аврору с сыном прокатили на лодке по новому пруду, после чего Ушков сдал, а плотинный Василий Бондин принял весь гидротехнический комплекс «под свое наблюдение». Хозяева остались довольны и вынесли заключение: «Устройство плотины найдено весьма удовлетворительным, за что Ушкову с семейством объявлена свобода».

Как и планировал Ушков, уровень воды в Черноисточинском пруду поднялся на 5 метров. Небольшой водоем превратился в живописное озеро у подножия горы Белой, сохранившее по сей день свои очертания. Энергетическая проблема на демидовских заводах была решена вплоть до наступления эры электричества.

Клементий Константинович Ушков, получив вольную, перебрался с семьей в Екатеринбург, приписался к московскому купечеству и продолжил предпринимательскую деятельность — построил несколько крупяных мельниц, основал первое на Урале суконное производство. Умер он в 1859 г., за два года до отмены крепостного права.

Авроринский приют в Нижнем Тагиле

Один из первых в России прототип детского комбината — синтеза детского сада и яслей — был открыт при Нижнетагильском заводе 31 июля 1849 г. по инициативе и в присутствии заводовладелицы Авроры Карловны Демидовой-Карамзиной и ее супруга Андрея Николаевича Карамзина.

В Положении о приюте предписывалось принимать в приют детей рабочих Нижнетагильского горного округа в возрасте от 1 до 8 лет. Согласно Положению, в приюте дети должны были находиться в дневное время, пока их родители заняты работой. Здесь они получали полное содержание за счет заводовладельцев: детей одевали в особое платье, несколько раз в день кормили, давали начальное образование. Ограничений по числу детей в приюте не существовало.

Детские приюты, соединившие в себе черты детского сада для дневного присмотра за детьми, интерната для малообеспеченных родителей и начального образовательного учреждения появились в Нижнетагильском заводском округе не вдруг. Сначала модель такого заведения «обкатал» в Петербурге Анатолий Николаевич Демидов, создавший там в мае 1837 г. «Дом трудолюбия и дневного убежища для детей».

Дом оказывал помощь малоимущим женщинам, желающим каким-то образом заработать себе средства на жизнь. Женщины получали здесь заказы на работу, необходимые инструменты и материалы. Здесь же на полном обеспечении содержались их дети, которых учителя не только занимали играми, но и обучали грамоте, счету, письму и рукоделию. На 15 мая 1837 г. в Доме содержалось 6 мальчиков и 11 девочек. Но вскоре детей стало больше.

Популярность первого в истории России детского сада была настолько велика, что уже через год после его открытия, в 1838 г., правительство учредило особый Комитет главного попечительства детских приютов. Руководила комитетом сама императрица Александра Федоровна.

На Урал прообразы современных детских садов пришли лишь десять лет спустя. Первым стал Уфимский губернский детский приют, созданный «при пособничестве заводчика Анатолия Демидова и с высочайшего позволения Александры Федоровны». Он открылся 21 апреля 1849 г. А вторым стал Авроринский приют в Нижнем Тагиле.

Уникальность тагильского приюта заключалась в том, что, во-первых, в него принимались дети от одного года (то есть это были и ясли, и сад), а во-вторых, приют мог принять в себя до 150 детишек единовременно. Таких приютов до сих пор не было на просторах Российской Империи. 

Авроринский приют стал образцом для создания подобных учреждений в округе. 18 августа 1849 г. был открыт приют в селе Воскресенском, 1 сентября 1849 г. — в деревне Никольской.  «Родители отдают детей в приюты с охотою», — писал Авроре управляющий заводами Антон Кожуховский в 1850 г., — «Число их изменяется ежедневно, смотря по времени года, иногда бывает в одном приюте детей до 150 человек в день, средним же числом каждодневно призревается в каждом приюте от 50 до 70 человек».
 
Численность детей в приютах обычно увеличивалась в зимнее время. Летом родители предпочитали оставлять детей дома для помощи на огородах, сбора грибов и ягод. Администрация разрешала принимать в приюты детей не только из тех поселков, где эти учреждения располагались, но и из окрестных деревень. Некоторых детей доставляли за 3-4 версты. Преодолевать столь длинное расстояние каждый день малышам было трудно, поэтому им разрешалось ночевать в приюте и, соответственно, получать дополнительное питание. Несмотря на ограничение в «Положении о нижнетагильских приютах» возраста их воспитанников в границах от одного до восьми лет, принимались туда дети и старше. Для руководства нижнетагильскими детскими учреждениями Аврора Карловна Демидова-Карамзина пригласила из Петербурга Агнесу Самойловну Кригнер, имевшую опыт педагогической работы с детьми разного возраста. Агнесе Кригнер положили весьма неплохое по тем временам жалованье – 52 рубля 50 копеек ассигнациями в месяц (630 рублей в год). Штат заводских и сельских приютов включал в зависимости от числа воспитанников от 3 до 5 человек служащих (надзирательница с помощницей, нянька, стряпуха, прачка и дворник). Жалованье служащих составляло от 7 до 17 рублей 50 копеек ассигнациями в месяц.
 
Столь немногочисленная прислуга не имела, конечно, достаточно сил для присмотра за детьми, численность которых в приютах постоянно росла. В 1855 г. управление заводов Нижнетагильского округа разрешило увеличивать штат приютских служащих в те месяцы, когда численность детей превышала сто человек.
 

Общие расходы на содержание каждого ребенка в Нижнетагильских приютах составляли 30 рублей в год. На эти деньги дети получали не только одежду и обычную пищу. Судя по ордерам, питомцы приютов имели на столе и пряники, и фрукты, и орехи. При Авроринском приюте содержалось две коровы, поэтому у детей всегда было свежее молоко. Имелись так же и огороды, на которых выращивались овощи, а так же цветы. Здание приюта окружал сад. В 50 метрах от заведения находилась Выйско-Николаевская церковь — один из красивейших храмов заводского поселка.

Управляющий заводами округа Д.В. Белов в 1850 г. попытался доказать пользу создания еще четырех приютов: в Нижнесалдинском, Висимо-Уткинском, Висимо-Шайтанском и Черноисточенском заводских поселках. Однако заводовладельцы ограничились открытием 8 октября 1853 г. еще одного приюта в Нижнетагильском поселке. Он получил наименование Павловского в честь П.П. Демидова.

Руководство приютов также следило за состоянием здоровья воспитанников. В 1856 г. все поступающие в приют дети проходили обязательное обследование на предмет выявления туберкулеза. В 1862 г. было запрещено принимать в приюты детей без предохранительных прививок от оспы. Поддерживались в приютах вполне обоснованные требования чистоты и гигиены.

Главной целью деятельности своих приютов Аврора Карловна считала нравственное развитие детей, воспитание у них чувства благодарности к своим благодетелям за их отеческое попечение. Надо сказать, что благотворительная деятельность Авроры не ограничивалась одними приютами. Она так же занималась устройством дальнейшей жизни сирот, жертвовала приличные средства на образование молодежи. Редкая свадьба в заводском поселке оставалась без ее внимания, а девушкам-сиротам на свадьбу хозяйка сама собирала приданое. Популярность Авроры на заводах была настолько велика, что среди работных людей считалось кощунством называть корову «Зорькой», ведь Аврора, в переводе с латинского, «утренняя заря».

После отмены крепостного права численность детей в нижнетагильских приютах возросла вдвое. Многие мастеровые и крестьяне, лишенные заводской работы, пытались с помощью господских приютов решить свои семейные и финансовые проблемы. Для того, чтобы избежать излишних расходов, заводоуправление вынуждено было запретить жителям, не работающим в Нижнетагильском округе, пользоваться приютами. При приеме в приют детей обязали показывать надзирательнице ярлык о принадлежности их родителей к заводской работе.

Авроринские приюты просуществовали до октября 1917 г.

АРХИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ
Акт об открытии в селе Воскресенском приюта для детей рабочих с подписями Авроры Карловны Карамзиной, Андрея Николаевича Карамзина и присутствующих (совершен во время посещения Нижнетагильского завода в 1849 г.). 18 августа 1849 г.
 
Рукопись. ГАСО. Ф. 643. Оп. 1. Д. 945. Л. 2 – 2 об. Информация с сайта https://gaso-ural.ru.

Авроринский сиротский дом в Нижнем Тагиле

Количество незаконнорожденных детей в Нижнетагильском округе росло: с 27-40 человек в год в 1813-1845 гг. до 52-65 в 1851-1857 гг. Число желающих взять детей из воспитательного дома, наоборот, падало.

Это стало одной из причин того, что Аврора Карловна Демидова-Карамзина решила создать специальное закрытое заведение для воспитания незаконнорожденных детей, подкидышей и сирот. В 1853 г. был составлен и подписан устав Авроринского сиротского дома. Он должен был действовать при Авроринском приюте. В пяти его отделениях должно было обеспечиваться попечение и полное содержание за счет заводовладельцев сирот и брошенных детей вплоть до достижения ими совершеннолетия.

Причем матерям, передававшим детей на воспитание в сиротский дом, даже выдавалось единовременное пособие в 5 рублей серебром. Создание специального сиротского дома было и определенным следствием увлечения Авроры Карловны идеей пансионов, призванных воспитать «новую породу людей». 

В сиротский дом по распоряжению заводской полиции должны были забираться и дети родителей «слабого поведения и с порочными наклонностями». Воспитанники, имевшие родителей, могли отпускаться к ним в праздничные дни только по специальным справкам заводоуправления, которое должно было составить «реестр» по их «благонадежности».

Воспитанники сиротского дома должны были получить здесь первоначальное образование и основы ведения домашнего хозяйства. С 12 лет их планировалось привлекать к посильным заводским работам.

После налаживания деятельности сиротского дома планировалось закрыть приемный дом, прекратить передачу незаконнорожденных детей приемным родителям и всякие выплаты им деньгами и провиантом со стороны заводоуправления. Примерный штат предусматривал на его содержание тысячи рублей серебром в год. Однако этот проект, видимо, не был реализован.

Демидовыми уделялось серьезное внимание сохранению жизни незаконнорожденных детей. Созданное ими специальное заведение (воспитательный, или приемный, дом) практически не имело аналогов в других горных округах региона.

Авроринская богадельня в Нижнем Тагиле

Для лиц, достигших преклонного возраста, действовал другой тип заведений — богадельни. Как благотворительные заведения закрытого типа они долго не приживались на горных заводах Урала. В них в основном поступали лица, которые совершенно не имели родственников и средств к существованию.

В Нижнетагильской богадельне в 1845 г. призревалось всего 10 сирот и престарелых. В то же время в округе предпочитали проживать у родных и близких, получая бесплатный провиант от заводоуправления, 1733 человека «убогих и престарелых» и 785 сирот.

В 1849 г. местная богадельня была преобразована, получив наименование Авроринской. Ее штат был определен в 12 мужчин и 12 женщин с возможностью расширения в случае необходимости. В 1855 г. здесь призревалось уже 36 человек. Поэтому заводоуправлением было принято решение о прекращении приема лиц, получавших пенсии и пособия.

В 1856 г., в честь достижения совершеннолетия Павлом Павловичем Демидовым, было принято решение о создании новой богадельни — Павловской. Для нее было подобрано место напротив Никольской церкви в Выйском заводском поселке, составлена смета на ее строительство и освящено место. Однако это новое благотворительное заведение не было создано в связи с начавшейся подготовкой отмены крепостного права.

В 1860 г. богадельни действовали всего при 5 частных горных заводах Урала. Расходы на содержание богадельни в Нижнетагильском поселке в тот период времени определялись всего в 126 рублей (плата одному надзирателю), так как она размещалась при Нижнетагильском госпитале, который и обеспечивал ее обитателей пищей, одеждой и прислугой.

Некоторые богадельщики мужского пола зачастую не отличались примерным поведением: пьянство, драки, бегство к родственникам в казенной одежде. В этих случаях нижнетагильское заводоуправлении по ходатайству попечителя учебных и богоугодных заведений округа исключало виновных из богадельни.

Благотворительная деятельность П.П. Демидова

Благотворительную деятельность Авроры Карловны поддерживал и развивал и ее сын Павел. Современники отмечали доброту и широту души Павла Павловича Демидова, не скупившегося на благотворительность. Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. он принял должность чрезвычайного уполномоченного Красного Креста, занимался устройством госпиталей, размещением раненых, щедро расходуя собственные деньги. Делал вклады в Киевский и Петербургский университеты, Демидовский лицей в Ярославле и организованные его отцом и дядей Демидовский дом призрения и Николаевскую детскую больницу в Петербурге. Будучи членом Комиссии для пересмотра законов о евреях, П.П. Демидов ратовал за предоставление им полноправия и даже издал книгу «Еврейский вопрос в России».

Краеведческая библиотека в Нижнем Тагиле

Библиотека Нижнетагильского музея-заповедника расположена в центре Нижнего Тагила по адресу: улица Уральская, дом 6. Библиотека — один из основных фондодержателей редких книг на территории Свердловской области. В 2019 г. библиотека отметила 165-летие.

31 декабря 1853 г. Андрей Николаевич Карамзин, управляющий заводами Нижнетагильского горного округа, отдал конторе распоряжение открыть библиотеку, “чтобы дать возможность служащим при заводах употреблять с пользою свободное от их занятий время”. 1200 книг начали выдавать читателям уже в январе следующего года. А.Н. Карамзин передал часть своей личной библиотеки в фонды вновь созданной тагильской заводской библиотеки. Книги А.Н. Карамзина до сих пор хранятся в фондах Музея-заповедника «Горнозаводской Урал».

Основу фонда также составили издания, присланные Анатолием Николаевичем Демидовым, и книги из библиотеки Выйского училища. Согласно “Уставу библиотеки” пользоваться ею разрешалось лишь служащим заводоуправления, священникам, приказчикам других заводов горного округа.

Первым библиотекарем в Тагиле стал Адольф Янушкевич, польский демократ, политический ссыльный, поклонник вольнолюбивой поэзии А. Мицкевича, идей русских декабристов. За участие вооруженном восстании в Варшаве 1830 г. Янушкевич был приговорен к смертной казни, которую позже заменили поселением в Сибирь. Осенью 1852 г. его брат-эмигрант встретился в Карлсбаде с Анатолием Демидовым, который решил принять участие в судьбе ссыльного поляка. 

Аврора Карловна после гибели А.Н. Карамзина взяла на себя хлопоты за освобождение Янушкевича. Но, увы, безрезультатно… И лишь в 1856 г. после манифеста об освобождении ссыльных поляков, 29 июня, Адам Янушкевич покинул Нижний Тагил. 

За короткий период времени библиотека по количеству книг и количеству читателей превзошла уездные и губернские книгохранилища Урала. К началу гражданской войны, библиотека имела в своем фонде около 17 тысяч книг, но во время войны фонд библиотеки был разграблен. В 1922 г. в городе было создано Тагильское общество изучения местного края (ТОИМК), по инициативе которого горнозаводской музей был восстановлен в качестве краеведческого. Тогда же было принято решение организовать библиотеку, которая способствовала бы развитию краеведческих и научных исследований.

Памятник А.Н. Карамзину в Нижнем Тагиле

От этого памятника в Нижнем Тагиле сегодня не осталось и следа. Известно только что он находился на Салдинской улице, идущей от вокзала на завод, на гребне горы. 

Андрей Николаевич Карамзин  – сын Н.М. Карамзина, знаменитого писателя и историка, и второй муж Авроры Карловны Демидовой-Карамзиной. В 1849-1853 гг. А.Н. Карамзин был управляющим Тагильскими заводами и оставил о себе очень добрую память: он улучшил, как мог, тяжелое положение крепостных рабочих. Его пребывание в Нижнем Тагиле ознаменовано учреждением публичной библиотеки и химической лаборатории, организацией бесплатного питания рабочих на приисках и рудниках, упорядочением делопроизводства. 

Проект памятника был создан скульптором А.Г. Беловым, сам памятник отлит на Тагильских заводах. Он представлял собой массивное четырехгранное сооружение из чугуна, на белокаменном основании, украшенное коваными орлами, воинской арматурой и надписями: «Андрею Николаевичу Карамзину — признательные Тагильцы», и на другой стороне: «Убит 31 мая 1854 года в сражении с турками при Слатине». В благодарность за памятник Демидовы подарили тагильцам в их храм икону святого Андрея Критского, в драгоценном окладе, равном по стоимости построенному памятнику.

Памятник Карамзину простоял до 1937 г. Был разобран при прокладке трамвайных путей. Отдельные части памятника хранятся в краеведческом музее.

Выйско-Никольская церковь в Нижнем Тагиле

Выйско-Никольская церковь — каменная четырехпрестольная церковь, которая была заложена в 1835 г. Еще во второй половине XVII века крестьяне послали челобитную тагильскому промышленнику Никите Акинфиевичу Демидову с просьбой поставить в Выйской части завода храм. Он пообещал крестьянам выполнить их прошение, но не смог. Непосредственным строительством церкви уже почти через 100 лет занялся его внук — Павел Николаевич Демидов.

Из Санкт-Петербурга приехал архитектор Александр Христофорович Крих, задачей которого был надзор за подготовкой и ходом строительства церкви на Выйском поле. О Крихе известно, что он был сыном купца, окончил Всероссийскую академию художеств. Его дипломной работой был проект церкви, который понравился одному из меценатов академии Павлу Демидову. И он пригласил Криха воплотить проект в жизнь. Однако вскоре Крих умирает, и Демидов начинает искать нового архитектора. Им стал родоначальник так называемого «русско-византийского стиля» в архитектуре Константин Тон. Он внес значительные изменения в проект храма, который также задумывался как родовая усыпальница уральских промышленников.

Возведение церкви длилось 10 лет и закончилось в 1845 г. Современники отмечали, что ее облик был сильно похож на московский храм Христа Спасителя. Листы кованой красной меди покрывали крышу храма, высокий цоколь был облицован толстыми чугунными плитами. Такими же был выложен и пол церкви. Территория была огорожена ажурной кованной решеткой, которую выполнили мастера Выйского завода. Большое внимание уделялось и качеству кладки. Крепкие стены церкви не смогли полностью разрушить в 1963 г. для строительства ДК «Юбилейный». Их засыпали грунтом, а потом долго выравнивали местность.

Современники отмечали богатое убранство и красоту интерьера Выйско-Никольской церкви. Главный алтарь был освящен во имя святого Николая, архиепископа Мирликийского, 15 сентября 1846 г. Правый придел, во имя мученика Анатолия, освящен 4 декабря 1845 г. Левый придел во имя апостолов Петра и Павла, освящен 10 октября 1846 г. Нижний храм во имя преподобного Феодора Сикеота, освящен 27 августа 1862 г.

Уцелела скульптура Распятия работы Жан-Жака Прадье, перевезенная из Санкт-Петербурга на место захоронения Павла Николаевича Демидова. В настоящее время надгробное Распятие Христово находится в здании Нижнетагильского краеведческого музея.

О демидовской усыпальнице под собором в Нижнем Тагиле до сих пор ходят легенды. Доподлинно не известно сколько представителей династии уральских промышленников там было захоронено. По официальной версии, семь человек:

в 1862 г. – Николай Никитич Демидов (умер в 1828 г. в Италии, перевезен в Тагил в 1829-м);

в 1862 г. – Александра Николаевна Демидова (умерла в 1800 г.);

в 1862 г. – Николай Николаевич Демидов (умер в 1800 г.);

в 1874 г. – Никита Павлович Демидов (умер в 1874 г. в Петербурге);

в 1875 г. – Мария Елимовна Демидова-Мещерская (умерла в 1868 г., похоронена в Париже);

в 18?? г. – Павел Николаевич Демидов (умер в 1840 г. в Майнце, похоронен в Петербурге);

в 1885 г. – Павел Павлович Демидов (умер в 1885 г. в Италии).

Останки тагильского промышленника Николая Никитича Демидова, умершего во Флоренции 22 апреля 1828 г., были первыми помещены в фамильный склеп. По завещанию, в 1829 г. прах промышленника перевезли из Италии в Нижний Тагил и захоронили в ограде Входо-Иерусалимского собора. В 1862 г. Демидова перезахоронили в Выйско-Никольской церкви.

В 1874 г. в усыпальницу поместили останки Никиты Павловича Демидова — сына Павла Павловича и Елены Трубецкой, который умер в возрасте двух лет. Через год, по желанию Павла Павловича — останки его первой жены Марии Мещерской, которую похоронили в 1868 г. на кладбище Пер-Лашез в Париже. Однако это лишь версия, а история с перезахоронениями на самом деле весьма запутана. С точностью можно говорить только о трех захоронениях в усыпальнице — Николай Никитич Демидов, Никита Павлович Демидов и его отец Павел Павлович. Первые два перезахоронения подтверждены документально, а похороны Павла Павловича засняты на фото.

Найденные летом 2021 г. при благоустройстве сквера череп и кости проходят сейчас экспертизу, а рядом с печальной находкой строится часовня-памятник.

О богатом убранстве нижнетагильской усыпальницы Демидовых можно судить по скульптуре Рафаэло Романелли «Скорбящая Андромаха», установленной на могиле Павла Павловича Демидова. Сейчас это скульптурное изображение хранится в музее Нижнего Тагила.

История Выйско-Никольской церкви закончилась в советский период. С приходом к власти большевиков храм продолжал работать до 1930 г. вплоть до ареста его последнего настоятеля отца Сергия (Сергей Александрович Увицкий). Церковь пытались переделать под школу, затем под клуб, детский дом и даже кинотеатр. Однако содержать такое большое здание оказалось весьма накладно — в осенне-зимний период расходы на дрова и уголь выливались во внушительную сумму. Какое-то время в церкви размещался склад, но позже там произошел пожар, в результате которого купол храма обрушился. В 1963 г. горисполком постановил остатки храма взорвать, а его место отдать под строительство Дворца культуры.

P.S. Еще оно известное родовое захоронение Демидовых находится на парижском кладбище Пер-Лашез. Николай Никитич Демидов, выполняя волю супруги Елизаветы Александровны, построил для нее мавзолей из каррарского мрамора. Там же, согласно завещанию, был упокоен их сын – первый князь Сан-Донато Анатолий Николаевич. Поразительно, но и в Европе мощи были потревожены: мавзолей перенесли на новое, более почетное место на вершине Шаронского холма.

Если говорить о самых посещаемых могилах Демидовых, то нельзя не упомянуть усадьбу Пратолино в предместье Флоренции, где в 1955 г. была похоронена внучка Авроры Карловны Мария Павловна Демидова Абамелек-Лазарева. За свою долгую жизнь княгиня Мария помогла множеству семей русских эмигрантов. Марию Павловну чтят и уважают в Италии: на ее могиле всегда можно увидеть живые цветы.

Исследование погребений в г. Нижний Тагил 

Летом 2021 г. при благоустройстве сквера вблизи ДК «Юбилейный» в г. Нижний Тагил было обнаружено погребение второй половины XIX – начала XX веков. Проведенные археологические исследования выявили еще одно погребе­ние, в котором находились останки двух человек. Было сделано предположение о воз­можных родственных связях погребенных с заводовладельцами Демидовыми, которые в 1835 г. заложили Выйско-Никольский храм на месте современного ДК «Юбилейный».

Сотрудниками группы охранных археологических исследований ин­ститута истории и археологии УрО РАН под руководством научного со­трудника Е.Н. Дубовцевой, была проведена археологическая разведка. В ходе работ расчищено погребение № 1 и заложена траншея, отходящая на юго-запад, в которой было обнаружено погребение № 2. Архивные изыскания и работа с историческими и картографическими источниками показали, что на месте современного ДК «Юбилейный» находилась Выйско-Никольская церковь, которая была основана в 1835 г., строилась порядка 10 лет и должна была стать родовой усыпальницей Де­мидовых. В приходе была женская церковно-приходская школа, двух­классное мужское земское училище, заводский Авроринский приют.

Усыпальница Демидовых располагалась в цоколе южной части хра­ма, представляла собой сводчатые, продолговатые коридоры. В 1862 г. в усыпальнице был устроен алтарь и в ней совершались службы в дни по­миновения Демидовых. В начале ХХ века В. Весновский упоминает погре­бенных Демидовых: «1) Николай Никитич, 2) сын его Павел Николаевич, 3) внук Павел Павлович, князь Сан-Донато, 4) первая супруга Павла Пав­ловича – Мария Елимовна, урожденная княжна Мещерская, 5) сын Павла Павловича – младенец Никита». Уникальными были выполненные из мрамора надгробия.

В 1930-е гг. была предпринята попытка взорвать храм. Но крепкая каменная кладка стен устояла. Церковь лишилась крыши и куполов, сто­яла заброшенной на протяжении десятков лет. Повторно церковь и усы­пальницу взорвали уже в 1963 г. Уцелели несколько надгробий, которые хранятся в Нижнетагильском музее-заповеднике. В 1967 г. на месте раз­рушенной церкви открылся дом культуры «Юбилейный», работающий по настоящее время. В 1997 г. на бывшей церковной площади был установ­лен памятный крест.

Описание погребений и антропологический анализ останков произ­водились ведущим сотрудником отдела археологии НПЦ по охране и использованию памятников истории и культуры Свердловской области Е.О. Святовой.

Погребение № 1

Погребальный комплекс не потревожен, все элементы погребальных конструкций и скелета человека располагаются in situ. Вскрытие погребения осуществлялось c уровня верхнего ряда кир­пичной кладки конструкции могильной ямы (склепа) на глубине -309 см (гранитная плита перекрытия склепа). B плане склеп имеет трапециевидную форму, длинная ось сооруже­ния ориентирована по линии З-B, Длина комплекса составляет 210 см по линии центральной продольной оси, ширина западной торцевой стенки около 103 см, восточной – около 85 см. B северо-западном углу склепа сохранился фрагмент гранитной плиты перекрытия. Еще два фрагмента были зафиксированы в юго-западном углу внутренней камеры и один фрагмент около южной продольной стенки. Внутренняя камера погре­бального комплекса заполнена темно серым суглинком c включениями строительного (битый кирпич, гравий, включения известкового раствора) и бытового мусора XX в (слой 1).

На глубине -360/-390 см внутри склепа были расчищены фрагменты деревянной погребальной конструкции (гроба) скелет погребенного и элементы погребального набора. Останки принадлежат мужчине, умер­шему в возрасте старше 50 лет.

Тело умершего человека было уложено в деревянную погребальную конструкцию (гроб) вытянуто на спине c выпрямленными, но не сведен­ными ногами. Голова располагалась c опорой на затылочную область (o чем свидетельствует положение нижней челюсти), руки были согнуты в локтевых суставах и уложены в проекции границы торакальной и абдо­минальной полостей (на границе груди и живота). Под правое плечо по­гребенного была уложена фарфоровая чашечка (оставшаяся, вероятно, после соборования). На лоб умершего был уложен венчик.

Обращает на себя внимание отсутствие металлических элементов одежды и обуви (пуговицы, кожаные элементы обуви), a так же натель­ного крестика. Возможно, погребение производилось не в гражданской одежде, a в ритуальном облачении, не имеющем подобных элементов, a нательный крестик был изготовлен из дерева.

Гроб изготовлен из дерева, к продольным стенкам конструкции при­креплены четыре бронзовые ручки попарно в проекции верхней части плеч и нижней части голеней погребенного. Элементы конструкции скреплены железными коваными гвоздями. Крышка гроба сохранилась в виде древесного тлена (в северо-западном углу погребальной камеры).

Гроб c телом умершего был помещен в кирпичный склеп, головой на запад, конструкция которого изготовлена из большеразмерного кирпича (31х14х7 мм). Продольные и торцевые стенки выложены из кирпича, уло­женного плашмя на известковом растворе, минимум в 8 рядов. Кладка од­норядная, ложковая, со смещением на %, некоторые ряды выполнены без смещения. B западной части южной продольной стенки склепа, во 2-3 ря­дах снизу, кирпичи уложены на продольную стенку. Дно склепа выполне­но кирпичной кладкой (кирпичи уложены плашмя, в направлении запад- восток, шестью параллельными рядами без смещения).

Перекрытие склепа было выполнено гранитными плитами прямо­угольной формы. Верхняя и нижняя поверхности плит перекрытия запо­лированы, торцевые края шероховатые. Из обломков плит перекрытия удалось реконструировать три плиты, размерами 70х72х5 см, 72х78=6 см, 71х72х5 см (рис. 2-3). Полость могильной ямы вырублена в скальном материковом основании.

Погребение № 2

Вскрытие погребения осуществлялось c уровня верхнего ряда кир­пичной кладки конструкции могильной ямы (склепа) на глубине -328/-336 см (уровень верхних кирпичей). B плане склеп имеет трапециевидную форму, длинная ось сооруже­ния ориентирована по линии З-B, Длина комплекса составляет 205 см по линии центральной продольной оси, ширина восточной торцевой стенки составляет около 80 см. Юго-западный угол конструкции разрушен.Погребальный комплекс был поврежден в результате хозяйственной деятельности: юго-западный угол кирпичной конструкции (склепа) попал в створ траншеи коммуникации и был разрушен. Вероятно, в то же время произошло вторжение во внутреннюю камеру склепа, в результате кото­рого, останки погребенного были переотложены. Обоснованным выгля­дит предположение, что к югу от погребения № 2 располагалось еще од­но захоронение, которое полностью было накрыто траншеей и разруше­но. Останки погребенного из разрушенного захоронения были помещены во внутреннюю полость склепа погребения № 2.

Останки, обнаруженные в захоронении №2, принадлежат минимум двум взрослым индивидуумам. Исходя из того, что элементы голени и стоп (индивидуум 1), отмеченные на дне деревянной конструкции, хоть и не­значительно смещены со своего первоначального положения, но распола­гаются на месте, соответствующему анатомическому положению останков человека при погребении, индивидуум 1 должен быть признан человеком, которому принадлежит погребение № 2. Таким образом, останки погре­бенного принадлежат женщине, умершей в возрасте 30-40 лет.

Тело умершего человека (индивидуум 1) было уложено в деревян­ную погребальную конструкцию (гроб) вытянуто на спине c выпрямлен­ными ногами. Гроб изготовлен из дерева, элементы конструкции скреплены же­лезными коваными гвоздями. К гробу крепились металлические ручки, определить их точное количество и место крепления не представляется возможным.

Гроб c телом умершей был помещен в кирпичный склеп, головной частью на запад, и перекрыт гранитными плитами. Полость могильной ямы вырублена в скальном материковом основании.

Останки второго индивидуума, попавшие в полость погребальной камеры из разрушенного захоронения, принадлежат, предположительно, мужчине, умершему в возрасте 40-60 лет.

Таким образом, в полевой сезон 2021 г. было обнаружено и исследо­вано два погребения на месте бывшей Выйско-Никольской церкви. Изу­чение показало, что данные склепы могут являться частью церковного некрополя, который предположительно находился в восточной части прицерковного участка во второй половине XIX – начале XX века. В насто­ящее время – это южная часть территории современного сквера вблизи ДК «Юбилейный». Так как Выйско-Никольская церковь являлась фа­мильной усыпальницей Демидовых, останки в склепах могут принадле­жать их родственникам, но для уточнения необходима генетиче­ская экспертиза.

Памятник Н.Н. Демидову

В 1830 г. Павел Николаевич и Анатолий Николаевич Демидовы заказали во Франции художнику К.Ж. Бозье памятник своему отцу Николаю Никитичу. Пять лет спустя памятник был сделан и отгружен в Россию. Перевозка и установка его в Нижним Тагиле шла под присмотром Ефима Алексеевича Черепанова.

Уже в мае 1837 г. памятник стоял около Выйско-Никольской церкви, которая в то время строилась и в склепе которой решено было похоронить Н.Н. Демидова. Тогда же его осматривали приехавший в Нижний Тагил наследник престола, будущий император России Александр II и его воспитатель поэт В.А. Жуковский.

Во второй половине XIX века, после постройки Управления Нижнетагильского горнозаводского округа и обустройства заводской площади, памятник был перенесен и установлен напротив здания.

На мраморном пьедестале, обнесенном чугунной решеткой, находилось две фигуры: коленопреклоненная женщине в короне, древнегреческом костюме, ей протягивал руку Демидов, одетый в придворный кафтан с орденами и лентами. Ниже этой центральной пары по углам пьедестала были четыре бронзовые группы. Первая – представляет собой сидящую женщину в древнегреческой одежде и мальчика с книгой в руках (Демидов учится мудрости у богини). Вторая группа изображает ту же женщину, в подол которой юноша высыпает плоды из рога изобилия (Демидов приносит плоды своего просвещения). В третьей группе – бронзовая женщина с опечаленным лицом и Демидов, одетый в военный мундир (Н.Н. Демидов – участник войны 1812 г.) В четвертой – Демидов представлен как покровитель искусства, торговли.

Памятник Николаю Никитичу представлял художественную ценность и стал достопримечательностью Нижнего Тагила. В 1891 г. при создании горнозаводского музея честь мелких аксессуаров мифологических групп была передана ему. До сих пор жив “знак Меркурий” (символ торговли) он выставлен в экспозиции музея.

Памятник Н.Н. Демидову был эвакуирован при отступлении красных в 1918 г. Несмотря на попытки местных краеведов вернуть его обратно в Тагил, его переплавили в Москве на электролитном заводе в 1924 г.

Последняя поездка Авроры Карловны в Нижний Тагил

Официальная история гласит, что Аврора Карловна Демидова-Карамзина последний раз была в Нижнем Тагиле в 1855 г. на открытии памятника ее второму мужу Андрею Николаевичу Карамзину.

В то же время вплоть до начала 2000-х гг. оставались неизвестными некоторые интересные факты ее жизни. Как оказалось, в 1885 г. Аврора Карловна Демидова-Карамзина, которой в то время исполнилось 77 лет, совершила поездку из Гельсингфорса (Хельсинки) на Урал для участия в похоронах сына, Павла Павловича Демидова. Причем из Гельсингфорса до Москвы, где ее встречала вдова Павла, Елена Петровна Трубецкая, Аврора ехала одна.

От Москвы до Нижнетагильского заводского поселка ее сопровождал племянник князь Владимир Петрович Мещерский, камергер императорского двора, который оставил в своих дорожных дневниках много интересных сведений об Авроре Карловне.

“После всех этих печальных событий, связанных с долгой, утомительной панихидой, помещением гроба с телом Павла Павловича в склеп, тетка моя Аврора Карловна в тот же вечер велела подать экипаж, чтобы отправиться на поиски остатков семейного архива, оставленных здесь, в Нижнем-Тагильске, тридцать лет назад, — писал Владимир Петрович. — Я пытался отговорить ее, обещал поехать с ней вместе, но завтра, со свежими силами, но она осталась непреклонна. Бумаги, в большинстве своем письма, которые хранились в подвале заводского правления, заняли почти весь дорожный сундук. Наутро она пожаловалась мне на то, что архив находится в страшном беспорядке, с которым смог бы справиться разве только ее секретарь …”.

Фото 1885 г. Нижний Тагил. На похоронах князя Павла Демидова Сан-Донато. В первом ряду слева: Б.Е. Грум-Гржимайло, В.А. Вастен, архиепископ Иероним, неизвестный. Верхний ряд слева: Анатолий Октавович Жонес де Спонвиль, неизвестный, Павел Павлович Голенищев-Кутузов-Толстой и Константин Линдер. Фото с сайта https://www.finna.fi/.

Лисьегорская башня

Одним из символов города Нижнего Тагила является Лисья гора, на которой стоит башня. Она расположена в историческом центре и является доминантой города. Круглый год с нее открывается отличный вид на город и окрестности. Почему ее не срыли как соседнюю гору Высокую? Все потому, что Лисья гора состоит из магматических пород – авгита и диабазо-порфиритов. Это пустяковые минералы, поэтому ничего ценного не представляют.

Когда запрудили реку Тагил и образовался пруд, эта гора стала доминантой заводского поселения. У подножия пруд, с вершины открывается замечательный вид. К тому же едва ли не с первых лет основания заводского поселка у подножья горы размещался торжок, занимавший по размерам вполне приличную площадь. Поскольку с горы просматривался весь поселок, то на ней был дозор для наблюдения за пожарами и кочевниками. Изначально на горе стояла деревянная избушка.

Все изменилось в начале XIX века. Именно в это время на горе и появилась каменная башня. Считается, что дата ее постройки – 1818 г., о чем указывает надпись на чугунной плите в облицовке цоколя. Есть версия о том, что Николай Никитич Демидов хотел воздвигнуть часовню в честь победы русского народа над Наполеоном. 

Однако самая правдоподобная версия установки башни на горе связана с одной историей любви. Она гласит, что в 1818 г. по приказу овдовевшего Николая Никитича Демидова на Лисьей горе возвели небольшую часовню в память о безвременно почившей жене — Елизавете Александровне Строгановой. Но по законам той поры построить часовню было лишь половиной дела. Для того чтобы ее освятить и сделать действующей, требовалось разрешение Святейшего правительствующего синода. Синод же, в свою очередь, часовни не жаловал, отдавая предпочтение большим церквям, и получить разрешение на освящение было невероятно сложно. Николай Никитич, очевидно, рассчитывал на то, что Синод учтет и его положение при дворе, и заслуги перед страной во время войны с Наполеоном, но архиепископы Святейшего правительствующего Синода не пошли навстречу заводчику. Не получив разрешения на освящение часовни, Николай Никитич передал строение в ведение Главного правления заводов, которое стало использовать его для заводских нужд.

Изначально у башни на Лисьей горе было четыре входа, четыре портика и колонны. По крайней мере, именно такой архитекторы запечатлели ее на чертежах 1828 г. Но уже с 1851 г. она имеет только один вход и, соответственно, один портик. Именно в таком виде башня на Лисьей горе простояла большую часть своей истории и выглядит так сейчас.

Башня успела послужить наблюдательным пунктом и астрономической обсерваторией, пожарной каланчой и метеорологической станцией. За все это время строение ни разу капитально не ремонтировалось. Во времена Демидовых за состоянием башни следили: она была аккуратно оштукатурена, в порядке содержались окна, двери и винтовая лестница, ведущая в ротонду. Даже тропки, что вели от подножия горы к башне, были выложены плитняком и крицей. В начале ХХ века в России грянул первый экономический кризис. Чтобы сократить расходы, Демидовы начали распродавать непрофильные активы в Нижнем Тагиле. Лисьегорская башня тоже попала в этот список, но покупателей на нее не нашлось, тогда строение передали в пользование земской пожарной дружине.

Открытие башни после реставрации состоялось в День города в 2015 г. Башня стала одним из самых маленьких музеев России и Европы. Внутри крошечного музея размещены панорамные фотографии, сделанные с вершины Лисьей горы в конце XIX века. Помимо фото и архивных документов там можно увидеть макет башни на Лисьей горе, выполненный по чертежам 1828 г., скульптуры, картины и книги из демидовской коллекции.

Нижнетагильский историко-краеведческий музей

Нижнетагильский музей-заповедник «Горнозаводской Урал» представляет собой крупное объединение, включающее 10 подразделений, краеведческую библиотеку, открытое фондохранение, научный архив. Собрания Нижнетагильского музея-заповедника известны своими демидовскими коллекциями.

Историко-краеведческий музей Нижнего Тагила — главный и старейший музей Нижнего Тагила. Музей находится в здании бывшего лабораторного флигеля при Заводской конторе, выстроенном по проекту А.П. Чеботарева. 

Здание бывшего главного управления Нижнетагильского горнозаводского округа Демидовых, в котором сейчас располагаются выставочные залы, также является памятником архитектуры федерального значения. Проект разработан в 1829 – 1830 гг. выдающимся уральским архитектором А.З. Комаровым. Здание заводоуправления, с которым связана судьба многих выдающихся деятелей русской металлургии, горного и инженерного дела, принадлежит к выдающимся образцам гражданской архитектуры позднего классицизма на Урале. Двухэтажный корпус с мощным восьмиколонным дорическим портиком, опирающимся на пандус и увенчанным орнаментированным фронтоном с демидовским гербом, зримо олицетворял собою власть и могущество этих богатейших заводовладельцев. До настоящего времени сохранились красивейшая чугунная лестница и полы, выложенные плитами чугунного литья.

Современный нижнетагильский Историко-краеведческий музей был основан Демидовыми в 1840 г. как «Музеум естественной истории и древностей». Музей был создан на основе экспонатов выставки, организованной для цесаревича Александра Николаевича, который нанес визит в Нижний Тагил в 1837 г. «Музеум» являлся закрытым учреждением, его цель заключалась в сборе, хранении и изучении коллекций и их использовании как учебных пособий для учащихся Демидовского Выйского технического училища.

В 1891 г. коллекция «Музеума» была объединена с коллекцией Выйского музея, и на их основе был создан «Горнозаводской музеум Нижнетагильского и Луньевского заводов», открытый для посещений. 

В начале XX века Демидовы закрыли «музеум» для посещения. Экспонаты были частично переплавлены, частично заперты на заводских складах. После революции все это могло бы пропасть, если бы не меньшевик Александр Николаевич Словцов. Он преподавал в горно-металлургическом техникуме. Как и его друзья, люди революционных убеждений, но не большевики, Словцов не был востребован в органах власти. Его энергия нашла выход в организации краеведческого музея. Замысел был с революционным размахом: не просто музей, а заповедник с рудниками, заводоуправлением и тюрьмой для рабочих, домами господ и работников. В отличие от очень многих замыслов 1920-х гг. этот в значительной мере сбылся. Правда, не сразу, а через 70 лет.

Современный облик экспозиция музея в основном приобрела к концу 1980-х гг., когда из его состава был выведен отдел природы, а он стал именоваться историко-краеведческим.

Мадонна из Нижнего Тагила

В 2012 г. Нижнетагильским музеем изобразительных искусств была организована выставка «Мадонна Рафаэля из Нижнего Тагила». На ней были представлены три работы из коллекции Демидовых, центральная из них — «Мадонна», приписываемая кисти Рафаэля Санти (1509). Это произведение называют «Мадонна из Нижнего Тагила». Так как первоначально подлинник Рафаэля принадлежал римской церкви S. Maria del Popolo, то работа имеет название «Мадонна дель Пополо» (Madonna del Popolo), а в XVIII веке она получила еще одно название — «Мадонна ди Лорето».

История этого шедевра чрезвычайно интересна. Действующими лицами в ней стали Римские папы Юлий II и Григорий XIV, римский кардинал Сфондрато, германский император Рудольф II, герцоги Орлеанские, сам Наполеон Бонапарт и уральские промышленники-меценаты Демидовы.

Прекрасный лик Богоматери, свет любви, исходящий от нее и согревающий божественного младенца, скорбная улыбка, что-то неуловимо «леонардовское», но выраженное в новой тональности, с большим гуманизмом и нежностью, свидетельствует, что это подлинный шедевр Высокого Возрождения. 

Интрига состоит в том, что с полной уверенностью отнести это произведение кисти Рафаэля невозможно. По мнению академика И.Э. Грабаря (1871-1960), выдающегося живописца, искусствоведа, реставратора, «все данные говорят за то, что Тагильский экземпляр «Мадонны» не только наиболее ранний из сохранившихся, но быть может и тот самый оригинал, который находился некогда в церкви S. Maria del Popolo». Такой вывод сделан академиком на основе научного метода исследования, последовательно раскрытого в его работе «“Madonna del Popolo” Рафаэля и Мадонна из Нижнего Тагила» (1928).

Труд И.Э. Грабаря является первым и до их пор непревзойденным фундаментальным исследованием по проблеме истории, датировки и атрибуции «Мадонны из Нижнего Тагила». Особую ценность монография Грабаря приобретает вследствие того, что ученый работал с произведением не только как историк или искусствовед, но и как реставратор. Именно под руководством И.Э. Грабаря была возрождена к жизни, казалось бы, навеки утраченная Мадонна Рафаэля. Она чудом сохранилась в доме Демидовых в Нижнем Тагиле, где была найдена в 1924 г. Картина была сильно повреждена. Реставрация осуществлена в 1925-1926 гг. в Секции новой живописи Центральных государственных реставрационных мастерских (ныне ЦГРМ им. И. Э. Грабаря).

И.Э. Грабарь познакомился с картиной в 1925 г., для чего совершил поездку в Нижний Тагил. После революции, вследствие хаоса и разрушений того времени, ожесточенных боев гражданской войны в 1918 г., она представляла собой ужасающее зрелище: была расщепленной надвое, первая часть была обнаружена в кладовой одного из домов Демидовых, а вторая — в хлеву. Картина была сильно разрушена — на поверхности обнаружилось множество глубоких ссадин и царапин. В 1925 г. Грабарь вывез картину в Москву, где два года реставраторы Д.Ф. Богословский, Г.О. Чирков и В.Н. Яковлев под его руководством укрепляли живопись и частично раскрыли до авторского слоя лики Мадонны и Младенца. С 1978 г. картина хранится в Нижнетагильском музее изобразительных искусств.

В тех раскрытых в процессе реставрации участках,  что принадлежали руке автора, а не последующих реставраторов, Грабарь увидел типичные для Рафаэля технические приемы: темперную технику, блестящую работу со светом. Благодаря применению микрофотографирования и рентгена И.Э. Грабарь обнаружил «pentimenti» — автокорректуры или окончательные поправки мастера. Они прорисованы уверенной рукой, темперной краской и лежат не на грунте, а уже на слое живописи. То есть эти штрихи — окончательные, они отражают руку выдающегося мастера.

В вопросе атрибуции особое внимание в исследовании академика было уделено подписи мастера и дате, выполненной золотом на вороте платья Мадонны — «RAPHAEL. URBINAS. PINGEBAT. MDIX». Грабарь установил, что форма латинского слова «pingebat» соответствует уровню и манере владения благородной латынью художника-гуманиста начала XVI века.

Грабарь также выполнил историографический анализ с привлечением работ таких историков как Дж. Вазари (1511-1574), И-Д. Пассаван (1787-1861), С. Фегелин (1774- 1849), художник Ф. Реберг (1758-1835).

Первое упоминание о Madonna del Popolo академик нашел у Джорджо Вазари (1511-1574). В его «Жизнеописаниях наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» говорится, что Мадонна была помещена рядом с портретом папы Юлия II в церкви S. Maria del Popolo в Риме. При переиздании книги 1647 г. в примечаниях редактора упоминается о местонахождении Мадонны и портрета папы не в церкви, а во владении кардинала Паоло Эмилио Сфондрато (1560-1618), племянника папы Григория XIV (1536-1591).

Грабарь, обладая широкой эрудицией по вопросу, опираясь на различные издания и исследования историков, приходит к следующему выводу. Картина исчезает из поля зрения историков в 1595 г., но в XVIII в. появляется Madonna di Loreto, трактующая тот же сюжет и приписываемая Рафаэлю, имеющая схожую с ней историю. Однако Грабарь высказал сомнение по поводу того, была ли Madonna di Loreto изначально подлинником. Она выставлялась в церкви Santa Casa города Лорето, что расположен в центральной Италии, провинция Анкона. Во времена завоеваний Наполеона картину увезли в Рим, где предназначили для передачи в Париж. Свидетелем эвакуации Лоретской ризницы, упаковки картин и их отправки в Париж оказался немецкий художник Фридрих Реберг (1758-1835), живший с 1778 по 1819 гг. в Риме. В своей книге «Raffael aus Urbino» он пишет о том, что при распаковке картины вместо оригинала была обнаружена явная копия, которую впоследствии передали церкви Моранжи во Франции. При этом осталось неизвестным, на каком этапе была произведена подмена и была ли картина Madonna di Loreto оригиналом вообще. В настоящий момент данная работа выставляется в музее Конде, замок Шантийи. Грабарь считает ее более поздней копией. 

Из всех копий Мадонны одной из самых интересных Грабарю представляется картина, найденная в Нижнем Тагиле. Поставив перед собой задачу реставрации, он пытался восстановить и ее историю. Судя по всему, Демидовы приобрели ее и впоследствии перевезли в Россию, где она и находится по сей день. Ознакомление с картиной наталкивает Грабаря на мысль о ее временном нахождении во Франции: на обороте сохранились 7 обрывков французских газет или книг. Шрифты по стилю соответствуют концу XVIII – началу XIX века.

Представители рода Демидовых, прекрасно разбираясь в подлинном искусстве, а также питая страстную любовь к живописи, вполне могли выкупить подлинник Рафаэля «Madonna del Popolo» и, не сделав ни одной документальной записи, вывезти ее в Россию, возможно не желая, чтобы этот факт стал достоянием общественности. Слабым местом в атрибуции картины является отсутствие упоминания о ней в документальных источниках, не найдены также материалы по ее происхождению и приобретению. История нахождения картины в доме Демидовых Грабарем не раскрыта.

По мнению М. Агеевой, директора Нижнетагильского музея изобразительных искусств, часть художественной коллекции Демидовыми была послана на Урал для украшения Выйско-Никольской церкви в Нижнем Тагиле, где по завещанию был похоронен Николай Никитич Демидов. Вероятно, «Мадонна» прибыла в Нижний Тагил в связи с этим.

Демидовская икона

В коллекции Нижнетагильского музея-заповедника “Горнозаводской Урал” сосредоточено большое количество демидовских раритетов: фамильные портреты кисти известных русских и зарубежных художников, горнозаводские диковинки – магнитный штуф (первая половина XVIII века), рудная горка (1728), стол из первой российской меди (1715).

Большая ценность музея – Демидовская родовая икона «Корсунская Богородица» (Начало XVIII века. Дерево, темпера, золочение. 32,7 × 26 × 1,7).  

Икона исполнена в западноевропейской манере, скорее всего художником одной из московских иконописных мастерских. Известно, что уже в середине XVII века иконы в Оружейной палате писали «живоподобно», послойное письмо сменила живописная моделировка светотенью, так создан и демидовский образ.

Лик Корсунской Богородицы дан со всеми нюансами светотени, с мягкой пластической моделировкой щек и подбородка, губы плотно сжаты, глаза широко открыты. На щеках и губах легкая подрумянка, контрастные тени в глазницах. Образ Богоматери поражает индивидуальностью черт и удивительным взглядом. Рисунок глаз со слезником ушаковского типа, слева от зрачка, на радужке, отметки прорисованы белилами. Своеобразным распределением светотени художник достиг впечатления как бы светящихся изнутри белков глаз, передана даже их влажность. Богоматерь одета в красный мафорий с синим подкладом и синюю тунику, обозначающие соединение Девства и Материнства, Ее земной природы и Ее небесного призвания. Мафорий богато декорирован драгоценными камнями и жемчугом, на Ее правом плече и над челом золотые звезды. Традиционный знак Пресвятой Троицы включает три звезды, каждая из которых символизирует одну из Сущностей Троицы На нижнетагильской иконе мы видим не три, а две звезды, на месте третьей изображен Младенец Христос. Он приник лицом к щеке Божией Матери в живом и ласковом движении. На Младенце белый хитон, затянутый красным поясом-клавом.

Сведения о времени появления иконы содержатся в многочисленных исторических источниках, государственных архивах, а также в местных преданиях, согласно которым митрополит Сибирский и Тобольский (будущий митрополит Ростовский) благословил отъезд тульского оружейника Никиты Демидовича Антуфьева (Никиты Демидова) (1656–1725), основателя династии Демидовых, с сыном Акинфием на Урал. Он напутствовал их стихами, которые были вырезаны на иконе, подаренной священнослужителем Никите  Произошло это событие в Москве, в Чудовом монастыре.

С этого времени начинает свою родовую историю икона, которая помнит и почитание, и забвение, и пышное празднество с поклонением в начале прошлого века, и исчезновение в период разрушения храмов после революции 1917 г.

О том, где хранилась святыня с середины 1920-х гг., нет сведений ни в одной научной статье. Известно, что в феврале 1930 г., со всех городских звонниц были сброшены колокола, а значит, храмы в Нижнем Тагиле закрылись.

Часть церковного имущества была передана в краеведческий музей. Потом след святыни теряется. Правда, в фондах музея-заповедника находилась рама родовой иконы, изготовленная к празднованию 200-летия святыни в 1902 г. Саму икону научные сотрудники и хранители музея считали утраченной. Оказалось, что это не так.

Первое упоминание об иконе было найдено в описи имущества Павла и Анатолия Демидовых 1844 г., в списке экспонатов Музеума естественной истории и древностей. В 1846 г. в Нижнем Тагиле начались службы в новой Выйско-Никольской церкви, в которой располагалась родовая усыпальница Демидовых. В 1851 г., родовую икону передали в этот храм, о чем есть запись в Епархиальных ведомостях за 1909 г.: «В Нижнетагильском заводе, в Выйско-Никольском храме есть икона Божией Матери, известная под именем “Демидовская”… Драгоценная святыня находится в Выйско-Никольском храме с 1851 г. Святыня древняя, достойная внимания, но, к сожалению, забытая и потомками Демидовых, и “насельниками Урала”».

Далее сообщается интересный факт, что в 1902 г, когда иконе исполнилось 200 лет, по просьбе настоятеля Выйско-Никольского храма Александра Хохлова, Елена Петровна Демидова, княгиня Сан-Донато (вдова Павла Павловича Демидова), пожертвовала 300 рублей на украшение ее сребро-позлащенною ризою с эмалью. Икона была поставлена на видное место – за правым клиросом среднего алтаря, в ценном киоте.

Кроме того, автор пишет, что бывший управляющий П.И. Замятнин в 1902 г. готовился праздновать особую для всех Демидовских заводов юбилейную дату и хотел приурочить к этому торжеству чествование Демидовской иконы. «…Но, увы! Год этот Нижний Тагил ничем не ознаменовал, и торжеств ни духовных, ни светских не было. И “древняя святыня” и теперь все еще для многих неведома и не знаема».

4 октября 1909 г.  настоятель Выйско-Никольского храма А. Хохлов на собрании совета Нижнетагильского братства святого Животворящего Креста Господня ради 200-летнего юбилея со дня кончины Святителя Димитрия просил устроить в Выйско-Никольском храме торжественное чествование Святителя Димитрия и древней святой иконы, полученной в благословение из рук угодника Божия. 1 ноября 1909 г. празднество состоялось, и о нем также имеются подробные описания в различных источниках. Но, что самое главное, 30 июля 1909 г. настоятель А. Хохлов отправил в Ярославскую губернскую ученую архивную комиссию письмо, в котором подробно изложил историю Демидовской иконы и обратился со следующей просьбой: «Было бы желательно, чтоб Ярославская ученая комиссия точно определила, к каким изображениям нужно отнести образ Божией Матери, и какой петь пред образом тропарь? В приходной книге Демидовская икона чтится “за Казанскую”. Он дает для комиссии следующие пояснения: «Самое изображение Пречистой с Благомладенцем имеет большое сходство с Корсунской Богородицей, отчасти с Касперовской и с Горбаневской. С последней больше…».

До начала прошлого века Демидовская икона могла называться и записываться по-разному – Пречистая Дева с Предвечным Младенцем, Казанская, Корсунская или просто Божия Матерь.

Икона в окладе и раме находилась перед иконостасом на солее в Демидовской усыпальнице вплоть до 1927 г., возможно, до 1924 г., о чем свидетельствует снимок  из Архива кино и фотоматериалов Нижнетагильского музея-заповедника, сделанный в 1927 (1924?) г.

В 2015 г., музейные сотрудники  систематизировали Богородичные иконы основного фонда коллекции и обнаружили две Корсунские иконы. В ходе работы с книгой поступлений выяснилось, что одна икона происходила из Верхотурья, а вторая – из Выйско-Никольской церкви, из Окрисполкома в 1924 г. Смущало только одно – образ был написан маслом, живописный слой неплохо сохранился для трехсотлетнего памятника (икона предположительно была поновлена маслом). Профессиональное иконописное письмо также ставило под сомнение, демидовский ли это образ? Запись в инвентарной книге, согласно которой памятник был датирован началом ХХ века, еще более запутывала исследователей. В марте 2015 г.  были тщательно изучены все имеющиеся негативы интерьера Выйско-Никольской церкви, в т.ч. на стекле. Рассмотреть образ так и не удалось.

Основателем музея «Невьянская икона» Е.В. Ройзманом (летом 2016 г. историк-исследователь помог атрибутировать и реставрировать отдельные памятники, коллектив очень оценил его поддержку) было подарено много изданий по уральской иконе, в т.ч. книга «Святитель Димитрий, митрополит Ростовский» со статьей Т.А. Рутман. Сомнений не осталось. Икона, которая считалась автором сгоревшей при пожаре, жива. «Корсунская Богоматерь», отмеченная в докладе, и есть Демидовская. И подтверждение тому – фотографии к публикации Т.А. Рутман. Оставалось одно – связаться с автором, поблагодарить ее и порадовать новостью. Однако следы Т.А. Рутман терялись в Израиле, а позже пришла печальная весть о ее смерти.

Таким образом, благодаря работе историков и искусствоведов, искавших святыню, чудесная мозаика событий, раскрывающих тайну нахождения Демидовской иконы, сложилась.


“О ВСЕСВЯТАЯ МАТИ ЕМУ СПУТНИЦА ЕСТЬ БУДИ…”
Стихотворное благословение на Демидовской иконе

“Никита Демидов благословенный,
С сыном Якимфом буди во всем умножении!
О Всесвятая Мати ему спутница есть буди,
Сохраняй в доме здрава, на пути присутствуй.
Архиерей Тобольский молит тя усердно,/
Даруй ему здравие цело и невредно,
Храни благополучно и премногие лета,
Избавляй и покрывай от злого навета”

Демидовская больница

Если не считать знаменитого Нижнетагильского железоделательного завода, то заводская больница, или, как ее называли сначала «хоспиталь для мастеровых», является старейшим учреждением, из тех, что дошли до наших дней, в том качестве, в котором они изначально появились. История больницы, которую жители Нижнего Тагила с незапамятных времен называют «демидовской», насчитывает более 260 лет.

Приказ об учреждении первого заводского госпиталя в Нижнем Тагиле был дан Никитой Акинфиевичем Демидовым в 1758 г. В обязанности заведения входило «…лечение хворых, призрение за калечными, сиротами да подкидышами». Для этого заводовладелец распорядился выстроить «…большую избу, али две, с печами да кухней … завесть свою скотину и огород». Но распоряжение хозяина тагильские приказчики выполнили не сразу. То не могли подыскать подходящего места, то ссылались на отсутствие рабочих рук и материалов, то просто откладывали строительство госпиталя на потом, как маловажное мероприятие. Наконец, пять лет спустя, на горке близ заводской заставы была построена большая, просторная изба, разделенная пополам – в одной половине находился «стационар», где на содержании находились работные, получившие увечья на производстве; другая половина предназначалась для приема больных и оказания им первой помощи. Здесь же, в небольшом пристрое, был открыт приют для малолетних сирот и подкидышей.

Чтобы решить проблему квалифицированного медицинского персонала, в 1764 г. Никита Акинфиевич отправил в Екатеринбург для обучения фельдшерскому делу четверых «отроков» из числа своих крепостных. Обучение длилось почти три года, после чего в штате «хоспиталя» появились первые тагильские медработники – Афанасий Онедин, Василий Киселев, Потап Белов, Михаил Ермаков. Как неоднократно отмечал в своих ежемесячных донесениях управляющий, крепостные фельдшера крайне ответственно относились к возложенным на них обязанностям: «…работают оне денно и нощно, с любым хворым, большим иль малым, бабой иль мужиком, по стольку, по скольку нужно, и никому доселе отказа в помощи не было…»

Через год Никита Демидов по совету старшего брата Прокофия задумывает устроить при своих заводах «медицинскую часть», которая обслуживала бы все принадлежавшие ему заводы. В штат этой «медицинской части» должно было входить по одному фельдшеру и санитару для каждого завода. В Нижнетагильском заводе должен был находиться аттестованный врач общей практики, два хирурга и два фельдшера. Эту задумку Никита так и не реализовал: в те времена привлечь такое количество медицинских работников на Урал было крайне трудно.

Что касается дипломированных, или, как их в те времена называли, аттестованных специалистов-медиков, то таковые появились в Нижнем Тагиле только в 1802-1804 гг. Первым дипломированным врачом из тех, кто приехал работать в Нижнетагильский заводской госпиталь, был доктор И.Ф. Машке. Но, по словам Николая Никитича Демидова, «был он хорошим лекарем, но деньги любил куда больше своей работы, а оклад ему положили восемь сот ассигнациями, но он требовал серебром…» (в тот период ассигнационный рубль был очень неустойчивой валютой: его реальная стоимость менялась от 85 до 25 копеек серебром).

Почти пятьдесят лет спустя, в 1806 г., Николай Никитич Демидов, сын Никиты Акинфиевича, посетив свои Нижнетагильские владения, был крайне удручен неказистостью и ветхостью господских сооружений, к числу которых принадлежал и заводской госпиталь.

В 1820 г. Николай Никитич переманивает на свой Нижнетагильский завод выпускника Виленского университета, доктора медицинских наук Онуфрия Игнатьевича Нехведовича, служившего в ту пору инспектором Гороблагодатских казенных госпиталей. Прежде всего О.И. Нехведович реорганизовал медицинскую службу так, чтобы медицинская помощь оказывалась работникам круглосуточно, в любом, даже самом отдаленном районе поселка. Много внимания уделял вопросам предупреждения травматизма. Он же обратил внимание Демидова на плачевное состояние больничного здания. Николай Никитич пообещал помочь и распорядился выделить на ремонт госпитальной избы дополнительно… десять рублей.   

В 1825 г., ввиду ветхости простоявшего почти 70 лет деревянного комплекса, Николай Никитович Демидов отдал распоряжение: «Выстроить гошпиталь каменный, а не деревянный, ибо таковой как для прочности солиднее, так и для пожаров безопаснее».

Проектирование и сооружение новых госпитальных зданий стало одной из первоочередных задач для крепостного архитектора А.П. Чеботарева, прибывшего в Нижнетагильск из Петербурга в апреле 1826 г.

В виду сложившейся практики, строили в это время по известному «образцовому проекту», уже введенному в эксплуатацию. Архитектор имел право трансформировать проект в соответствии с конкретными географическими условиями территории, количеством обслуживаемого населения, климатом и требованиями заказчика.

В работе А.М. Раскина, посвященной исследованию архитектуры классицизма на Урале, он называет ближайшим прототипом демидовского госпиталя – Мариинскую больницу, которая была построена по проекту 1802 г. Дж. Кварнеги в Санкт-Петербурге.

Чеботарев сохранил функциональную структуру, заложенную в образцовом проекте, но уменьшил количество колонн (с 8 до 6), уменьшил длину корпуса, отказался от пандусов по бокам парадной лестницы, исключил парадный вестибюль, заменив его сквозным арочным проходом к дворовому пространству.

С 1859 г. во главе госпиталя встал Петр Васильевич Рудановский (1829—1888) – человек высокой культуры, одаренный разносторонний специалист: гистолог, окулист, терапевт, невропатолог. На заводы Демидовых он попал после обучения в Германии и во Франции, где познакомился с организацией госпитального дела и с лечением глазных болезней; был он автором более 100 печатных трудов. 

Его исследования по анатомии, гистологии нервной системы, усовершенствованию хирургии глаза принесли Рудановскому широкую известность в медицинском мире. Он был удостоен Почетного диплома Парижской Академии наук, а Казанский университет присвоил ему степень доктора медицины без защиты диссертации. П.В. Рудановский оборудовал нижнетагильский госпиталь по последнему слову современной техники, создал в нем анатомический музей, медицинскую библиотеку, гистологическую лабораторию (по экспресс-диагностике). В 1871 г. он организовал фельдшерскую школу в Нижнем Тагиле, а четырьмя годами позднее возглавил созданный им Санитарный комитет Верхотурского уезда по борьбе с эпидемиями, разработал для него научную программу. 

До отмены крепостного права больница содержалась исключительно за счет Демидовых. Затем, с 1861 по 1883 гг., содержание больницы осуществлялось на паях: заводовладельцы вносили половину суммы, которая по расчетам главного врача была необходима заведению, а другую половину получали с рабочих, вычитая по полкопейки с каждого рубля их жалования. Позже вычеты стали составлять одну копейку с рубля, а взносы со стороны Демидовых сократились.

В первые годы советского периода больница была полностью разграблена. Инструменты и оборудование вывозили и «красные», и «белые». Когда в ноябре 1920-го в заводском госпитале решили навести порядок, оказалось, что вывезены даже кровати, судна и ведра. Тем не менее, в кратчайший срок работа больницы была восстановлена.

История Демидовского госпиталя, переименованного после революции во 2-ю Советскую больницу, затем ставшей 2-й Городской больницей, всегда была неразрывно связана с историей страны и стоящими перед ней задачами.

Дом, в котором живут лекарства

В 1581 г. при Иване Грозном была образована первая аптека. Процедура приготовления лекарственных форм в аптеке строго контролировалась, чтобы не было подкупа с целью отравления царской семьи. Лекарства пробовали сам лекарь, затем начальник Аптекарского приказа и только потом – царские особы. Одной из основных функций Аптекарского приказа являлась забота о жизни и здоровье царя, царицы и их приближенных, консультирование по тем или иным заболеваниям, составление лекарственных рецептов, так называемых «составов». В книгу, которая хранилась и проверялась начальником Аптекарского приказа, записывались состав лекарства и фамилия изготовителя. Имелась специальная комната для хранения — «казенка», опечатанная дьяком. Без его разрешения аптекарь не имел права туда входить. Простые смертные не могли пользоваться услугами царской аптеки, они приобретали зелья и снадобья в «зелейных лавках». Для привилегированных сословий аптека распахнула свои двери спустя столетие.

В 1654 г. была организована лекарская школа. Первыми учениками стали 30 стрелецких детей. Учебниками служили народные травники и лечебники, а также «докторские сказки» (истории болезней).

Началом реформы аптечного дела в России послужил Указ Петра I, изданный в 1701 г. Он запрещал торговлю лекарственными средствами в «зелейных» и «москательных» лавках, устранял бесконтрольную продажу ядовитых и сильнодействующих лекарств.

В январе 1720 г. на Урал командировали группу специалистов во главе с Василием Татищевым. Из его донесения Берг-коллегии: «…Понеже в тех местах как лекарей, так и лекарств во время нужное для помощи болящего достать невозможно, того ради прошу, да повелено было из Москвы отпустить одного ротного цырульника, которых у доктора Оэлла из русских учеников и лекарств хотя для самой нужды…».

К 40-м гг. XVIII века появляются «вольные аптеки», во главе которых стоял медицинский чиновник или аптекарь. Контроль со стороны государства был достаточно строгим. Все медикаменты должны были отвечать определенным стандартам. На документах и упаковках ставился штамп в виде герба государства. Для недопущения роста цен на продукцию существовал специальный документ с расценками – «аптекарская такса». Владельцам вновь открываемых аптек предоставлялись дополнительные привилегии, на них распространялась аптечная монополия.

В 1758 г. по указу Демидова для оказания врачебной помощи крестьянам, работающим на Нижнетагильском заводе, создали «хоспиталь для мастеровых». Первоначально госпиталь размещался в двух зданиях — корпусе для больных и аптеке с лабораторией, где лекарским ученикам на практике демонстрировали искусство составления медикаментов. Был разбит аптечный огород, высажен сад.

Никита Акинфиевич Демидов отмечал: «…обучить во-первых, фельдшерской должности, брить, а потом кровопусканию, случится, у человека рука или нога переломится, из места вышибится – сложить, направить и перевязать; также кто чем себя ушибет и сделается рана, оную залечить, и для того составлять и варить принадлежащие пластыри, и делать из тамошних трав к ранам от мокроты присыпки, а в другом случае примочки, и указать на то – брать приличные травы или другие какие к показанному пользованию медикаменты потребны…».

На Урале аптечная сеть была хорошо организована только в больших горнозаводских центрах, где имелись специалисты-фармацевты. При казенных заводах насчитывалось 13 аптек. Они приобретали медицинское оборудование и инструменты в московских вольных аптеках и на Ирбитской ярмарке.

В конце XIX века в Нижнетагильском заводском поселке была открыта специализированная аптека провизора А.Н. Лохтина, которая располагалась в двухэтажном особняке на улице Шамина (ныне Карла Маркса). Согласно установленным правилам, все аптеки должны были иметь комнаты особого назначения: рецептурную, материальную, сухой подвал, ледник, конторий, сушильню для трав.

В 1908 г. податной инспекцией в Нижнетагильском поселке было зарегистрировано два магазина с аптекарскими товарами. Кроме этого при Нижнетагильской земской больнице находилась аптека, которая снабжала медикаментами фельдшерские пункты – Армашевский, Башкарский, Кушвинский, Коптеловский, Краснопольский и Сусанский.

Нижнетагильский городской парк культуры и отдыха

История Парка культуры имени пролетарского писателя Алексея Петровича Бондина началась очень давно – гораздо раньше, чем значится в дореволюционных справочниках, книгах советского периода о Нижнем Тагиле и некоторых современных исследованиях.

Началась она даже не в Тагиле, а в Соликамске. Именно там, в Соли Камской, как называли этот город в XVIII-XIX столетиях, начиная с 1732 г., два брата Акинфиевича – Григорий и Прокофий Демидовы – начинают “заводить” не новый завод, что было бы совсем не удивительно, а… ботанический сад. 

Старшие сыновья Акинфия Демидова, получив образование и пройдя практику на уральских заводах, уже к 18 годам показали себя достойными продолжателями славных дел отца и деда. Так, Прокофий дважды управлял Невьянскими заводами, заменяя задержанного в столице отца, а затем налаживал работу “подливных” заводов в Подмосковье. Григорий, рано обзаведясь семьей, был вынужден восстанавливать доставшееся в качестве приданого жене соляное производство и попутно вел торговлю отцовским железом в Пермской губернии. Но посвящать всю свою жизнь металлургии ни тот, ни другой не собирались. Обоих влекли естественные науки – история, география, биология, иностранные языки. Но больше прочего – ботаника.

В 1732 г. Прокофий Демидов приезжает в Соликамск к Григорию с предложением создать ботанический сад, где можно было бы заниматься разведением и селекцией различных, в том числе “диковинных”, редких для России растений. Приставленные к сыновьям “для пригляду” приказчики, докладывали Акинфию, что оба брата тратят большие деньги на семена и саженцы и “строят для них новые избы, што зовут ранжереями”. Акинфий Никитич не раз пытался вразумить отроков, но без особого успеха. Младший брат – Никита – то и дело заступался перед отцом за братьев. “Они планты сии диковинные сажают без убытку для заводов наших. Напротив, увлечение оное большой пользой заводам обернется…”, – писал в 1737 г. стареющему Акинфию любимый сын.

Тем временем ботанический сад в Соликамске становится известен в столице, и из Петербургской Академии наук для обмена опытом к Григорию Демидову приезжает известный немецкий ботаник Иоганн Амман. А в 1738-1739 гг. Соликамский ботанический сад становится известен и в Европе. Его куратором становится знаменитый ученый-натуралист Георг Стеллер.

После смерти Акинфия братья стали самостоятельно управлять отцовским хозяйством. Нижнетагильский и Выйский заводы, как известно, достались Никите Акинфиевичу, но первые 15 лет братья управляли заводами коллегиально, во всем помогая друг другу. В 1756 г., после смерти первой жены Натальи Евреиновой, Никита уединяется на Тагильском заводе, пытаясь в делах забыть о тяжелой утрате. Тогда-то старшие братья и “присоветовали” ему разбить при своем доме небольшой сад. Прокофий отправил на Нижнетагильский завод более сотни саженцев розовых кустов, а Григорий – саженцы яблонь, груш и “поречи” – красной смородины. Никита внял советам братьев и завел на берегу пруда небольшой сад.

Вопреки скепсису заводских приказчиков и насмешкам работных, младший сын Акинфия Никитича оказался старательным и заботливым садоводом, а “цветошные обозы” еще несколько лет к ряду доставляли в Тагил семена, саженцы из Москвы, Петербурга и Соли Камской. Третья супруга Никиты – Александра Евтихиевна Сафонова – с восторгом описывала этот “истинно райский уголок в дикой сибирской глуши” в письме к отцу в 1770 г. Но “Никитушкин сад”, как называла его Александра Евтихиевна, захирел вскоре после того, как она с мужем отправилась в Европу на лечение и попутешествовать.

Поездка затянулась на несколько лет, изрядно опустошила заводскую казну, и управляющие стали экономить на всем подряд. Сад тоже попал в “непрофильные активы”, хотя садовники еще несколько лет по мере сил присматривали за посадками.

А затем Никита начал строить в подмосковном Петровском-Княжищево (ныне – Петровское-Алабино) дом для любимой супруги, при котором устроил и парк, и сад с оранжереями. А тагильский сад так и оставался в запустении до тех пор, пока в права наследия не вступил сын Никиты Акинфиевича Николай.

Николай Никитич сразу распорядился возродить сад, написав управляющему: “Не можно допустить, чтобы старания родителя моего сгинули без следа…” И в 1780 г. сад начал было возрождаться. Однако Николай Никитич не думал всерьез заниматься садоводством. Хотя при нем сад прирос новыми территориями, в нем были выстроены отапливаемые оранжереи, где выращивались экзотические цветы, овощи и фрукты. Последними из Демидовых, кто всерьез занимался садом, были Аврора Карловна Демидова-Карамзина и ее второй супруг Андрей Николаевич Карамзин, которые управляли Нижнетагильскими заводами с 1849 по 1854 гг. В 1853 г. смотрителем господского сада был назначен ссыльный поляк Адольф Янушкевич. В современной истории Нижнего Тагила Адольф Янушкевич известен как первый заведующий городской библиотекой и музеем, но первым назначением отставного коллежского регистратора Янушкевича была должность смотрителя господского сада с окладом в 400 рублей серебром в год и “служебной квартирой” – отдельным каменным домом близ сада. Именно благодаря стараниям Адольфа Михайловича сад стал обретать черты парка. В нем появились беседки для отдыха, качели, маленькая пристань, способная принять несколько прогулочных лодок.

Все последующие Демидовы садом не интересовались, и в 1880 г. Павел Павлович Демидов, по подсказке своего экономического советника Василия Дмитриевича Белова, передал сад в ведение тагильского отделения Верхотурского земства. С этого времени и до наших дней “господский сад” медленно, но верно превращался в место отдыха тагильчан. Постепенно оранжереи были вытеснены аллеями и беседками, появлялись и места для детских игр. В конце XIX века “Никитушкин сад” электрифицировали и сменили название на “Городской парк”. В начале XX столетия здесь появились летняя эстрада и буфет.

Несколько раз бывали в “Городском парке” и Демидовы – Елим и Анатолий Павловичи с женами. Анатолий даже выдвинул идею развернуть здесь “Луна-парк” и собирался выступить в качестве акционера, но дальше намерений дело не пошло. В целом же, бывший господский сад довольно удачно вписался в облик Нижнего Тагила и стал одним из самых любимых мест времяпрепровождения городских обывателей.

Выйское заводское училище

Первая школа была основана Демидовыми еще при Петре Великом и служила начальным этапом обучения всех квалифицированных, работников среднего звена и технических специалистов для заводского производства и золотопромышленности. Практически все управляющие Нижне-Тагильской, Петербургской, Московской контор, торговых представительств в Европе начальное обучение проходили именно в этой заводской школе.

Большое внимание в школе отводилось обучению иностранным языкам: немецкому, французскому и английскому. Дело в том, что переписка с самим хозяином велась в основном на французском языке. Кроме того, торговля металлом шла и на Европу, и на Англию, оформление документов, соответственно, тоже производилось на иностранных языках. Кроме того, ученики, показавшие способности к учебе и отличные знания, отправлялись далее на обучение в Швецию, Францию, Германию. В школьном расписании были также Закон Божий, грамота, арифметика, геометрия, бухгалтерское дело, черчение и копирование планов, проектное дело, практические основы горнозаводского искусства и каллиграфия.

В 1806 г. Николай Никитич Демидов во время единственного посещения своих уральских владений дал указания о реорганизации Нижнетагильского училища (по действовавшей тогда классификации — приходского). Оно преобразовывалось в закрытое учебное заведение для служительских детей на правах уездного училища. Кроме того, училище переводилось в поселок при Выйском заводе.

1 июня 1806 г. новое учебное заведение было открыто. В источниках и литературе встречаются его различные наименования: Выйское заводское училище, Нижнетагильское заводское училище, Выйская школа. В предписании H.H. Демидова Нижнетагильской заводской конторе четко определялись цели нового учебного заведения: «…подготовить способных служащих к заводским должностям и, распространив по возможности между жителями самонужнейшие познания в общежитии, укоренить их в правилах святой православной веры и чрез то истребить или ослабить раскол, по всем почти заводам хребта Уральского существующий». В Выйское училище принимались в основном сыновья служителей всех производств Нижнетагильского горного округа. Кроме того, 11 августа 1806 г. H.H. Демидов приказал отправлять в Выйское училище сыновей служителей из своих вотчин и контор других регионов России. Обучение сыновей всех служителей Нижнетагильского округа было обязательным. H.H. Демидов в своих предписаниях конторе постоянно подчеркивал необходимость прохождения ими полного курса наук в Выйском училище, «чтобы не выпускали болванов, не могущих занимать никакой должности». Сыновей служителей, не способных к обучению или исключенных из училища за какие-либо нарушения, заводовладелец предписывал определять в дворовые.

Возраст приема детей в Выйское училище, а также и выпуска из него несколько раз пересматривался. Так, в 1806 г. H.H. Демидов определил принимать учеников в возрасте 6-10 лет, а выпуск производить «по совершении курса в назначенных к обучению науках». В конце правил была сделана приписка о том, чтобы стремиться «…не принимать моложе 8 лет, ибо до тех пор — младенец еще, а с восьми лет — уже дитя, которого можно учить».

Число воспитанников Выйского училища в первые полтора десятилетия его деятельности оставалось достаточно стабильным (40-50 мальчиков). Затем оно существенно возросло в 1820-е гг.: до 70-80, а потом и до 120 человек, разделенных на три класса (отделения). Штатные ученики жили при училище, находясь на полном пансионе Демидовых. Классные занятия продолжались шесть дней в неделю по 6-8 часов в день (в среду и субботу только до обеда). Это было существенно больше, чем в других горнозаводских учебных заведениях Урала в тот период времени. Еще два часа в день отводилось на приготовление заданных уроков.

В инструкциях в Нижнетагильскую заводскую контору Н.Н. Демидов предписывал отпускать учеников Выйского училища домой только в воскресные и праздничные дни, причем без ночевки и лишь по специальному разрешению наставников. Это притом, что большинство воспитанников училища имели вполне «благополучных» родителей. Эти инструкции призваны были оградить воспитанников от «закостенелости». Подразумевалось и то, что не благопристойные родители могли своим примером плохо повлиять на детей.

Ученики старших классов после обеда проходили практику на различных заводских производствах и в конторах. После достижения совершеннолетия и окончания курса наук воспитанники распределялись на служительские должности согласно достигнутым успехам и положению их отцов.

С 1828 г. в Выйское училище принимали детей только из Нижнетагильского заводского округа. Однако в 1854 и 1857 гг. на обучение были приняты по два воспитанника из Пермского имения Лазаревых, в 1855 г. – мальчик с Невьянских заводов. Их образование оплачивали владельцы.

В целом Выйское училище Демидовых в 1806-1828 гг. было лучшим в горных округах Урала по программе обучения и материально-технической базе. Оно оставалось общеобразовательным учебным заведением с элементами профессиональной подготовки. Возможность получения образования в Выйском училище была одной из важных внутрисословных привилегий служителей Нижнетагильского округа Демидовых

Большая часть учителей Выйского заводского училища были крепостными. Большей частью это были те, кто получал свое образование за границей за счет Демидовых.

Поленов Константин Павлович (1835-1908)

Происходил из дворян Костромской губернии; его прадед Иван Матвеевич был отставным прапорщиком, дед Петр Иванович — капитаном артиллерии в отставке, отец Павел Петрович — губернский секретарь. Поленовы владели несколькими деревнями в Любимском уезде Ярославской губернии и Кинешемском уезде Костромской губернии. Константин Поленов родился 25 июля (6 августа) 1835 г. в усадьбе Павловское Кинешемского уезда Костромской губернии.

Окончил Костромскую мужскую гимназию с отличием и физико-математический факультет Императорского Московского университета (1856) с большой золотой медалью. Он собирался серьезно заниматься астрономией, и чтобы работать в Пулковской обсерватории в 1858 г. (с занесением «на золотую доску») окончил геодезическое отделение Николаевской академии Генерального штаба в Петербурге. Но в конце 1859 г., по семейным обстоятельствам, он был вынужден принять предложение П.П. Демидова занять место преподавателя механики в Выйском техническом училище в Нижнем Тагиле. Встреча с управляющим Нижнетагильским горным округом Демидовых В.К. Рашетом круто изменила его жизнь. Вскоре Поленову было предложено место управителя на Висимо-Шайтанском заводе; здесь он познакомился с семьей местного священника, Наркиса Матвеевича Мамина, в которой рос будущий писатель.

С 1864 г. К.П. Поленов был назначен управителем Нижне-Салдинского завода, где проработал 38 лет. В том же 1864 г. он предложил и осуществил производство упрочненных железных рельсов. «Два руководящих принципа были положены им в основу управления заводом: добросовестное исполнение долга и огромное уважение к труду».

В 1875-1876 гг. он разработал и внедрил способ бессемерования малокремнистых чугунов с предварительным подогревом их в отражательной печи (т.н. «русское бессемерование»). Впервые в России он применил кауперовские воздухонагревательные аппараты (1882) и точную резку горячих рельсов по фотометру. К.П. Поленов был убежден, что изобретения (и знания вообще) не составляют собственности изобретателя, но принадлежат всему человечеству; он не дела профессиональной тайны из постановки заводского дела и никому не отказывал в самых подробных объяснениях. Одним из учеников его был В.Е. Грум-Гржимайло. По настоянию Поленова в 1880 г. в Салде было открыто первое в Пермской губернии двухклассное училище для детей рабочих. В верхнем этаже его квартиры было выделено большое помещение для показа любительских спектаклей. По его инициативе при Нижне-Салдинском заводе было основано ссудо-сберегательное товарищество, развивалось хлебопашество.

Он много работал над практическим применением электричества. Задолго до Яблочкова он придумал электрическое освещение, и на Салдинской конторе еще в 1870-х гг. по вечерам зажигался электрический фонарь, когда их не было ни в одном из европейских городов. Свое электрическое освещение он применил для волшебного фонаря и получил, благодаря этому, возможность пользоваться непрозрачными картинами, совершенно одинаково с прозрачными. Много лет работал К.П. Поленов над применением электричества к музыкальным инструментам, и изобретенный им прибор мелодром дает возможность каждому, с помощью особых нот, играть на фисгармонии, без всякого предварительного обучения … он не переставал совершенствовать его до конца жизни. Уже будучи в Екатеринбурге, он придумал приспособление для пользования током от электрической станции, вместо гальванической батареи, которую он применял в Салде.

Много лет Поленов был гласным Верхотурского земства, несколько раз избирался губернским гласным. Три года он был председателем Верхотурского уездного собрания, много раз избирался почетным мировым судьей.

В ночь с 12 на 13 января 1908 г. умер от паралича сердца в Екатеринбурге, где жил последние пять лет после оставления службы. До последнего дня он оставался «убежденным рационалистом и позитивистом, врагом всякого рода теологии, метафизики и мистики». Похоронен в Екатеринбурге, в ограде Ново-Тихвинского женского монастыря.

«ПОСТОРОННИЕ» УЧИТЕЛЯ И ВРАЧИ В НИЖНЕТАГИЛЬСКОМ ГОРНОМ ОКРУГЕ

Проблему тяжелого положения т.н. «заграничных», т.е. крепостных, воспитанников, получивших образование в Европе за счет Демидовых, а затем попавших в «ежовые рукавицы доморощенных самодуров» в Нижнетагильском заводском поселке, поднимали еще современники писатель Д.Н. Мамин-Сибиряк и известный врач П.В. Рудановский. Для всей первой половины XIX века было типично и серьезное противостояние между Нижнетагильской конторой и «посторонними» для заводов учителями и врачами.

Николай Никитич Демидов одним из первых среди уральских заводчиков стал проводить патерналистский курс в своей социальной политике. Именно он заложил основы нового отношения к крепостным работникам, следствием которого стало создание обширной социальной инфраструктуры (медицинские, учебные, духовные и благотворительные заведения) в Нижнетагильском горном округе в первой половине XIX века. В тот период времени Николай Никитич Демидов, а затем и его наследники были уверены, что главные учителя и врачи могут реально быть только «из посторонних лиц», с которыми местная контора должна уживаться.

Располагавшие значительными средствами заводовладельцы имели возможность обеспечить нанимаемым вольным учителям и врачам достойное материальное содержание и значительный социальный статус: бесплатные «господская» квартира, прислуга, экипаж для выездов и т.п. Однако Демидовы не могли обеспечить «посторонним» учителям и врачам достойного отношения со стороны местной администрации и круг общения на далеком Урале.

В тот период времени в заводских поселках региона, где подавляющая масса населения находилась в крепостной зависимости, царили весьма «дикие» нравы, во многом основанные на прямом насилии. Поэтому сам Н.Н. Демидов в письме 1821 г. управляющим Нижнетагильской конторы отмечал, что образованному человеку, «который воспитан в столице, в губернском городе трудно привыкнуть к такому образу жизни». Для иностранцев дополнительные трудности создавали также тяжелый климат и незнание языка.

В другом, достаточно резком письме руководителям Нижнетагильской конторы 1826 г. заводовладелец отмечал, что прекрасно знает, что местные приказчики имеют «закоренелую привычку… следовать своей амбиции». Они зачастую обращались с учителями и врачами, приезжавшими по контракту в Нижнетагильский округ, как с простыми приказчиками. Это крайне болезненно воспринималось людьми, имеющими более высокий социальный статус (в том числе иногда и дворянское достоинство) и хорошее образование. Из-за этого часть из них раньше определенного в контракте срока покидали округ. Поэтому Н.Н. Демидов справедливо считал, что значительные средства, выделяемые им на развитие его социальной инфраструктуры, зачастую не приносили соразмерной пользы.

Демидовы традиционно пользовались предоставленным Горным положением 1806 г. правом «самим отыскивать вольных медиков и принимать таковых с аттестатами к себе на службу». В 1808 г. директор Нижнетагильских заводов М.Д. Данилов пригласил на эту должность иностранного врача В. Бейтеля. Его недолгое пребывание на заводах закончилось скандалом, причины которого совершенно по-разному трактовались основными участниками. Так, директор заводов М.Д. Данилов в письмах заводовладельцу в 1809 г. жаловался на жадность медика (сильно завысил свои расходы на проезд в округ, тайно требовал с больных денег за лечение), пренебрежительное отношение к местным жителям и даже его «доносы» верхотурскому исправнику. Кроме того, из-за незнания Бейтелем костоправного дела приходилось посылать за помощью на соседние заводы. Совсем по-другому трактовал причины своего увольнения сам Бейтель. Он поднял перед Н.Н. Демидовым вопрос о плохой постановке врачебного дела в Нижнетагильском округе. В частности, Бейтель указал на долгую задержку средств на содержание госпиталя со стороны Нижнетагильской заводской конторы. Иностранец, исходивший из здравого смысла, не мог понять, почему три месяца не оплачивался его счет (350 рублей) на покупку медикаментов. В результате часть больных должны были покупать необходимое для лечения на свои деньги. При этом некоторые из заболевших даже умерли, а у других усилились болезни. Кроме того, Бейтель призывал не обольщаться малым числом больных в местном госпитале, так как туда не поступали раскольники, традиционно не признававшие «бесовские» деяния медиков. Он безуспешно пытался выяснить и причины отсутствия в Нижнетагильском округе «комнаты первой медицинской помощи». Эти претензии к местной администрации закончились печально для врача. Ему предъявили обвинение в воровстве и задержали заработную плату. Бейтель потребовал от Н.Н. Демидова извинений за нанесенное оскорбление и денег на обратный проезд в Вену. В январе 1810 г. Бейтель был уволен и выехал в Петербург. В марте, на основе его «доносов», в Нижнетагильском округе целую неделю велось следствие, окончившееся в пользу хозяев.

Н.Н. Демидов сразу осознавал необходимость, кроме медиков, нанять «настоящего учителя» и в Выйское училище, реорганизованное в 1806 г. Однако и здесь первый опыт привел к судебным разбирательствам. В апреле 1820 г. в Санкт-Петербурге был подписан контракт на 5 лет с отставным штабс-капитаном Евлампием Максимовичем Мосцепановым. Этот дворянин, окончивший Санкт-Петербургский кадетский корпус, за свои 40 лет жизни уже сменил многие места службы в различных частях империи. Впоследствии нижнетагильские приказчики в своих донесениях Н.Н. Демидову обращали внимание на его неуживчивый характер. По условиям контракта «главному учителю» Мосцепанову определялась 1 тыс. рублей жалованья в год, а также бесплатные провиант, господская квартира с прислугой и проезд в обе стороны. Для сравнения отметим, что в тот период времени местный учитель в Выйском училище И.Г. Калашников получал 400 рублей, а его крепостные помощники по 100 рублей в год. Подобным было и жалованье преподавателей в казенных горнозаводских школах региона, т. е. условия контракта с Демидовыми были привлекательными для главного учителя. Мосцепанов в письме заводовладельцу оценил состояние Выйского училища как «плачевное». Это, по его мнению, стало результатом прежде всего жуткого произвола местных приказчиков, разворовывавших выделяемые на его содержание средства. Первоначально главный учитель пользовался поддержкой Н.Н. Демидова и столичной конторы. По его просьбе были уволены прежний учитель И.Г. Калашников, «директор» Выйского училища и один из приказчиков, позволивший себе откровенно дерзить (крепостной дворянину!) Мосцепанову. Однако вскоре Н.Н. Демидов, получавший из Нижнетагильского поселка многочисленные «доносы» на деятельность Мосцепанова, решил не обострять отношения с местной конторой. В своих письмах он стал настойчиво советовать главному учителю находить общий язык с опытными приказчиками, а не обращаться непосредственно к нему «через их головы». Но Мосцепанов, похоже, не был склонен к примирению со своими противниками. Он попытался обратиться за помощью в борьбе с произволом к гражданским властям края. Однако за свои «доносы» Мосцепанов был уволен, а затем и осужден екатеринбургским, потом пермским судами к ссылке в Сибирь. Их приговор, правда, был отменен императором.

После этого скандального дела по указанию Н.Н. Демидова во всех контрактах с главными учителями Выйского училища появился пункт, запрещающий им вмешиваться в хозяйственные дела училища, а также заводские производства. Кроме того, он предписал своим конторам подыскивать нового главного учителя из статских чиновников, а не из военных или священников.

Более успешным оказался опыт найма в том же 1820 г. нового «постороннего» врача. Онуфрий Игнатьевич Нехведович (1786-1841) окончил медицинский факультет Виленского университета в 1811 г., защитил докторскую диссертацию, работал врачом, а затем и инспектором в Гороблагодатском горном округе. Он успешно трудился и в Нижнетагильском округе вплоть до своей смерти в 1841 г. Нехведович получал солидное денежное жалованье в 2500 рублей ассигнациями, пользовался различными услугами: господской квартирой с прислугой, отоплением и освещением, провиантом, экипажем. После смерти заводовладелец назначил его вдове пенсию, а сыну пособие для обучения в Горном институте.

Сложнее решалась проблема квалифицированного учителя для Выйского училища. В апреле 1821 г. здесь начал работать немец И. Штитцинг. Но уже в августе он, получив в Казанском университете свидетельство на право преподавания, стал требовать увеличения своего жалованья до 600 рублей. Однако Н.Н. Демидов не стал удовлетворять его требований. В результате немец в январе 1822 г., по истечении срока контракта, покинул Выйское училище.

В сентябре 1824 г. Московская контора Демидовых заключила трехлетний контракт с Александром Федоровичем Аноевым. Он окончил Московское коммерческое училище, получив звание кандидата коммерции с чином 14-го класса. Аноев обязался работать главным учителем в Выйском училище за 1,5 тысячи рублей жалованья в год, квартиру со слугой и бесплатное питание. Однако уже в апреле 1825 г.  Аноев выехал обратно в Москву. Официальной причиной отъезда стало отсутствие у него свидетельства на право преподавания. По мнению же Н.Н. Демидова, Аноев просто не поладил с кем-то из местных управляющих и был удален по достаточно формальному поводу. Ведь Аноев был согласен сдать в Казани соответствующий экзамен. К тому же, как отмечал заводовладелец, в Выйском и других училищах региона в тот период времени в основном преподавали лица, не имевшие какого-либо систематического образования и находящиеся в крепостной зависимости.

Между тем Н. Н. Демидов оставался в убеждении, что главный учитель и главный врач при Нижнетагильских заводах пока реально могли быть только «из посторонних лиц», с которыми местная контора должна уживаться. Поэтому Санкт-Петербургская контора Демидовых в мае 1826 г. заключила контракт сроком на 10 лет на должность главного учителя с Романом Никитичем Никитиным. Он, похоже, был круглым сиротой, получившим первоначальное образование в воспитательном доме. Не закончив обучения в Санкт-Петербургском педагогическом институте, Никитин служил мелким чиновником в канцелярии Санкт- Петербургского учебного округа. Материальные условия контракта Никитина были весьма привлекательными. Ему определялось жалование в 3 тыс. рублей, квартира с прислугой уже из двух человек, а также единовременное пособие в 10 тыс. рублей по истечении срока контракта. Никитин пользовался несомненным расположением заводовладельца, однако скоропостижно умер в конце 1827 г.

Новый заводовладелец Павел Николаевич Демидов, управлявший Нижнетагильским округом в 1828-1840 гг., также осознавал необходимость найма «постороннего» главного учителя с соответствующим образованием для Выйского училища, несмотря на продолжавшееся явное противодействие этому главноуполномоченного и местных управляющих.

В январе 1833 г. был заключен контракт с выпускником Казанского университета, бывшим штатным смотрителем Верхотурских училищ 30-летним титулярным советником Егором Васильевичем Мироновым. Он обязался в течение 4 лет быть главным учителем в Выйском училище, получая жалование 2 тыс. рублей в год, бесплатные провиант, господскую квартиру с прислугой из двух человек, оплату путевых расходов. В 1837 г. Миронов заключил новый контракт на 4 года на подобных условиях. Ему удалось наладить хорошие отношения с Нижнетагильской конторой. Он был уволен по собственному желанию только в 1843 г., перебравшись смотрителем училищ в Пермь. В 1849 г. Миронов получил от управляющего Нижнетагильскими заводами Д.В. Белова лестные рекомендации для поступления на службу смотрителем училища в Невьянском заводе.

Новым смотрителем и главным учителем Выйского училища в 1843 г стал дворянин Лев Николаевич Ибрагимов. Он окончил Казанский университет и работал учителем в 1-й Казанской гимназии, дослужившись здесь до чина титулярного советника. Переход 26-летнего Ибрагимова в частное учебное заведение, видимо, был вызван материальными соображениями.

По условиям контракта он получал 2 тыс. рублей жалованья в год, квартиру с прислугой из двух человек, экипаж и 350 рублей единовременного пособия «на обзаведение». Однако по неизвестным нам причинам такого содержания не хватало новому главному учителю, который к тому же не имел семьи. В 1850 г. Ибрагимов в просьбе об увольнении управляющему Д.В. Белову писал, что за 6 лет своей службы в округе «ничего не скопил на будущее время», не имеет денег даже на отъезд из заводов, да еще и обременен долгом в 1 тыс. рублей. Ибрагимов мотивировал оставление службы в Выйском училище семейными обстоятельствами (переезд к старой матери). Заводоуправлением ему было выделено пособие в 300 рублей.

После него смотрителем и главным учителем Выйского училища работали местные уроженцы А.П. Ерофеев и И.М. Рябов.

В 1850-х гг. разрешилась и проблема найма квалифицированных врачей. В октябре 1843 -декабре 1849 г. врачом Нижнетагильского округа успешно работал медико-хирург Борков. Он оставил службу по домашним обстоятельствам.

Между тем Уральское горное правление регулярно требовало от Демидовых срочного найма для Нижнетагильских заводов даже не одного, а двух квалифицированных врачей, а также аптекаря. Это объяснялось действующим законодательством, обширностью Нижнетагильского горного округа, наличием здесь значительного количества населения. Необходимость иметь в округе двух квалифицированных врачей еще в 1826 г. отмечал и Н.Н. Демидов. Он писал, что когда один из них может отсутствовать, то второй экстренно сделает «рискованную» операцию. Ведь свой (т. е. крепостной) лекарь не решится на ее проведение, так как, не имея соответствующего документа об образовании, он в случае неудачи по закону будет подвергнут строгому наказанию. Но Демидовы долго не могли обеспечить Нижнетагильский округ двумя квалифицированными врачами. В эти годы подобные проблемы с наймом на свои заводы медиков испытывали и другие крупные заводовладельцы Урала.

В апреле 1850 г. от Уральского горного правления в округ был командирован штаб-лекарь коллежский советник Иван Петрович Ильинский, служивший старшим врачом при Екатеринбургских заводах. Его переезд в Нижнетагильский поселок, видимо, был вызван материальными соображениями. Ильинский, как и Борков до этого, стал получать 1400 рублей ассигнациями в год, готовую господскую квартиру и провиант. Вторым квалифицированным медиком в округе вскоре стал Ф.И. Соколовский. В 1856 г. он предложил Нижнетагильскому заводоуправлению отправлять всех больных в госпиталь, а не лечить большую часть из них на дому лекарским ученикам. Однако заводоуправление высказалось против отмены традиционной практики, объяснив это господствующими среди населения предрассудками и недостатком мест в госпитале.

Третьим дипломированным медиком в Нижнетагильском округе стал нанятый в июле 1857 г. бывший врач Второго военно-сухопутного госпиталя Петербурга 36-летний надворный советник Федор Федорович Келлер. По условиям контракта он должен был получать 1500 рублей серебром в год, готовую квартиру с прислугой, экипаж для служебных поездок. Однако уже в ноябре 1858 г. Келлер покинул Нижнетагильский округ, сославшись на «расстроенное здоровье».

22 июля 1859 г. контракт на должность главного врача Нижнетагильского округа заключил Петр Васильевич Рудановский (1829-1888) один из первых казенных стипендиатов горного ведомства на медицинском факультете Казанского университета, автор более 50 научных работ, лауреат ряда научных премий. Его медицинская деятельность достаточно обстоятельно отражена в литературе.

В 1855 г. управляющий Нижнетагильского округа обратился с просьбой в Санкт-Петербургскую контору Демидовых нанять опытного специалиста для улучшения на заводах аптекарского дела. Последняя заключила контракт с дворянином Феликсом Вишневским, имевшим звание помощника аптекаря и практику управления подобными частными заведениями. Он согласился на первоначальное жалованье в 400 рублей серебром в год, господскую квартиру, провиант и приступил к работе. Однако вскоре медицинский инспектор Уральского горного правления посчитал квалификацию Вишневского недостаточной для заведования самой большой на уральских частных заводах аптекой. Тогда заводовладелец выделил средства для получения им диплома провизора в Казанском университете. После его успешного получения в 1857 г. жалованье Вишневскому было повышено на 100 рублей. Сам Вишневский отмечал, что его жалованье в 500 рублей серебром в год сравнимо с жалованьем аптекаря в казенной горной службе, но он не имеет права на пенсию, поэтому должен быть бережливым, что, по его мнению, весьма трудно при имеющемся окладе даже для не семейного человека. Правда, в 1859 г. Вишневский получил права государственной службы от Уральского горного правления. Он оставил службу в Нижнетагильском горном округе в 1862 г. по семейным обстоятельствам.

Таким образом, в первой половине XIX века нижнетагильские Демидовы ясно осознавали необходимость найма главного учителя и врачей из «посторонних» для заводов людей, получивших соответствующее образование. Располагая значительными средствами, они обеспечивали квалифицированных учителей и врачей достаточно высоким жалованьем и социальным статусом. Это служило ключевым условием для переезда квалифицированных педагогов и медиков, в том числе иностранцев, в отдаленный Нижнетагильский горный округ с его тяжелым климатом и весьма «дикими» для этих людей нравами.

С 1833 г. Демидовым в целом удалось решить проблему главного учителя и смотрителя в Выйском училище: эту должность вплоть до его реорганизации в 1862 г. занимали лица, получившие высшее или незаконченное высшее образование. Большинство из них были местными уроженцами, лучше адаптировавшимися к условиям жизни в горнозаводском поселке.

К концу 1850-х гг. Демидовым, кроме того, удалось решить и проблему квалифицированной медицинской помощи в Нижнетагильском горном округе. В это время здесь одновременно работали уже трое «посторонних» врачей, имевших специальное образование. При этом материальное положение «посторонних» учителей и врачей в Нижнетагильском округе вовсе не было безоблачным. Более высокая зарплата медиков на частных горных заводах в сравнении с казенными округами длительное время оборачивалась социальной незащищенностью их семей. В 1849 г. Департамент горных и соляных дел отмечал, что он не имеет сведений о многих медиках на частных заводах, их занятиях, уровне образования и заслугах. Следовательно, они не имели права на классный чин, а соответственно и казенную пенсию. Неуверенность в завтрашнем дне была одной из причин нестабильности квалифицированного кадрового состава учителей и медиков в Нижнетагильском горном округе в первой половине XIX века.

Живописная школа в Тагиле

В старину методика преподавания рисования была связана с обучением грамоте. В начале XVIII века рисование начинает широко внедряться в общеобразовательные учебные заведения. Оно было включено в число учебных предметов Морской академии, хирургической школы при Санкт-Петербургском военном госпитале, Кадетского корпуса, воспитательного училища при Воскресенском монастыре. В 1724 г. в Российской Академии наук наряду с прочими науками предусматривалось преподавание «знатнейших художеств», и студенты, «буде охота есть», могли заниматься рисованием.

Причины, побуждавшие обучать детей рисованию и живописи в частной школе Демидовых, были несколько иными. В начале XIX века Николай Никитич Демидов, проявляя отеческую заботу, стремился дать каждому воспитаннику заводской школы определенные профессиональные знания в живописи, дабы добывать средства к существованию. Хотя распоряжение о дополнительном образовательном предмете – рисовании в Нижнетагильской арифметической школе, было дано еще за 50 лет до этого его отцом Никитой Акинфиевичем Демидовым, чуть ли не вслед за гимназией при Академии наук (1747). В предписании прямо указывалось: «Для обучения робят и которые уже грамоте и писать обучились, то повелеть и рисованию обучать». В мае 1761 г. Московская контора должна была выслать в Тагил «книгу рисовальную»: «да для школы послано 6 ящиков. семнадцать дюжин карандашей, одна книга рисовальная». В сопроводительном реестре указано: в ящике № 6 – рисовальные инструменты, в ящике № 7 – готовальни и карандаши.

Скорее всего, речь идет о книге Иоанна Прейслера «Основательные правила, или Краткое руководство к рисовальному художеству». Это было первое серьезное методическое пособие в России. В основу обучения рисунку Прейслер ставил геометрию. Геометрия помогает рисовальщику видеть и понимать форму предмета. При этом изображение геометрических фигур должно сочетаться со знанием правил и законов перспективы и анатомии. Большое значение Прейслер придавал умению владеть линейным рисунком. В красивой выразительной линии, считал он, заключена эстетическая ценность рисунка. Более обстоятельной и четкой методической разработки в то время не было, поэтому труд Прейслера в России долгое время использовался не только в общеобразовательных учебных заведениях, но и в специальных художественных школах.

Демидовы рассматривали рисование как школу ремесла, и прежде всего с позиций горнозаводской деятельности. Список геометрического класса арифметической школы 1770 г. красноречиво свидетельствует об обучении учеников составлению планов и «рисованию» чертежей, что совершенно невозможно без определенных знаний. С другой стороны, желающий иметь изделия, достойные уровня лучших европейских мастеров, Н.А. Демидов в 1778 г. предписывает Нижнетагильской конторе определить к мастерам Худояровым учеников лакировального искусства – «избрать оной конторе из ребят, или из школьников, склонных к сему искусству». Стремясь к совершенствованию художественного процесса, Никита Акинфиевич обеспечивал тамильских ремесленников методическими пособиями. Так, Демидов приказал прислать в Тагил для обучения учеников образцы «разных цветов» – 19 листов для срисовывания, которые находились бы в заводской конторе. По мере надобности выдавать их как мастерам, так и ученикам, с возвратом, ведя при этом учетную запись. Новое учебное пособие – книгу из 76 листов с цветками «в натуральных их видах и колерах», выслано в Тагил в декабре 1781 г.

Вступив во владение наследством, Николай Никитич Демидов наткнулся на донесение главного управляющего Нижнетагильских заводов, в котором тот сообщал о проблемах с лакировальной фабрикой, созданной при заводе еще Никитой Акинфиевичем.

В своем донесении он писал: «Заведующий фабрикой Федор Андреев [Худояров] заводских отроков в обучение не берет, а пестует только своих детей, в чем мною замечен ущерб для оной фабрики и Вас лично. А более обучать рисованию отроков тут некому».

Николай Никитич Демидов решил найти учителя рисования для обучения тагильских художников. На одном из светских раутов у главы Императорской академии художеств Александра Сергеевича Строганова он попросил его содействовать в поиске кандидата на должность заводского «учителя живописи, черчения и рисования». В скором времени Строганов познакомил заводчика с молодым художником Василием Албычевым.

Василий Иванович Албычев родился в 1781 г. в семье коллежского секретаря в Петербурге. С раннего детства проявил способности к рисованию, а в возрасте 19 лет поступил в Императорскую академию художеств, в класс батальной живописи Михаила Матвеевича Иванова. В 1802 г. Албычев был удостоен малой серебряной медали за рисунок с натуры, а год спустя получил малую золотую медаль за картину «Сражение европейцев с азиатами» и аттестат 1-й степени со шпагой. Василия Ивановича оставили в штате при Академии художеств, где он выполнял мелкие заказы.

Просмотрев работы художника, Николай Никитич предложил ему возглавить обучение рисованию подростков на Нижнетагильском заводе. Художник сразу поинтересовался условиями, в которых ему предстоит работать. Демидов начал перечислять, что приготовлено для Албычева: квартира с отоплением, питание, пролетка с лошадью, служанка. Также он сообщил, что работать придется в классах Выйского училища, проводя с учениками по два урока три раза в неделю. Управляющему заводами Данилову было велено без промедления прибыть в Москву для сопровождения нанятых специалистов, «кои так необходимы для приведения заводских действ в лучшее состояние».

В середине декабря 1805 г. Албычев отправился из Москвы на Урал. Дорога в Нижний Тагил заняла более полутора месяцев: на некоторых ямских станциях смену лошадей приходилось ждать два-три дня, в лесах «шалили тати и варнаки», в пути случались поломки. Через день, который ушел на устройство быта, Албычева привезли в Выйское училище и передали художнику все имеющиеся учебные принадлежности: книгу Иоанна Прейслера, две дюжины неиспользованных карандашей, две готовальни и инструменты для черчения. Первым делом Василий Иванович сел за составление заявки. «Для полноценного обучения учащихся живописи и рисованию нужно закупить копии бюстов и скульптур, рисунки и гравюры для рисования с натуры, учебные пособия, список коих прилагаю, а еще готовален пять, две дюжины кистей, грецкой губы, китайских чернил, киновари, лазори, умбры и белил», — писал Албычев Николаю Никитичу спустя месяц. Кроме того, художник предлагал Демидову исключить из программы Выйского училища уроки живописи и создать при заводе художественную школу, где могли бы обучаться «отроки, особые таланты к рисованию имеющие».

Первое время Албычев проводил свои уроки в Выйском училище. Занятия по рисованию были введены в программу обучения, дополняя уроки черчения и геометрии. Спустя некоторое время из всех учеников было выделено восемь наиболее способных, с которыми приезжий художник начал проводить отдельные уроки рисования и живописи. Летом 1806 г. на Урал приехал Анри Вейер, главный приказчик домовой конторы Демидовых в Петербурге, который привез первую партию учебно-наглядных пособий для «живописного класса». А приехавшему следом Николаю Никитичу Албычев уже показал своих учеников и их первые работы. Впечатленный Демидов тут же распорядился учредить художественную школу и дал указание управляющему найти для нее подходящее помещение. Василию Албычеву заводчик велел больше набирать в школу мальчиков из тех семей, где взрослые занимаются росписью туесов, сундуков или подносов. Кроме этого, он подчеркнул, что готовить художников надо из тех ребят, кто «не может стать служителями в заводском деле по болезни или по иной причине», а занятия живописью проводить «в свободное от уроков заводских наук время».

Уехав в Петербург, Николай Никитич не забыл о тагильской «живописной школе». В 1814 г. Демидов приобрел для школы 27 эстампов в рамках и особо ценных – 46 без рамок, требуя беречь «оные из Рафаэлевской галереи, того места, куда все славнейшие мастера учиться едут». В сентябре 1820 г. из Петербурга отправлены книги для Выйского училища и 13 ящиков с пособиями для живописной школы: «Отправятся с караванными служителями для Выйского училища книги, а для живописного класса алебастров из Парижа статуй и бюсты доставятся». 

Школе было выделено помещение на втором этаже флигеля на каменном полуэтаже, который находился между заводской плотиной и заводской конторой.

Но примерно полгода спустя после открытия школы от главного управляющего заводами стали поступать жалобы на Василия Албычева. Данилов жаловался на непомерный расход школой дров и свечей, на пьянство художника и на его «срамное поведение с заводскими девками». Говорили, что Данилов, узнав о том, что жалованье художнику было положено аж 700 рублей серебром в год, стал под разными предлогами вымогать у него деньги за покровительство. Василий Иванович денег не дал, и управляющий вознамерился выжить строптивого гостя с завода. Демидов быстро разобрался в сути претензий управляющего и вызвал его в Петербург, где потребовал объяснений.

В 1809 г. контракт Василия Ивановича Албычева с Демидовым закончился. Художник наотрез отказался от продолжения службы и отбыл в Москву. Правда, заказов в столице было так мало, что художник решил бросить живопись и поступил на службу в почтовое ведомство. Только после Отечественной войны 1812 г. Албычев вернулся к кистям и краскам. Он выполнил ряд частных заказов, а через год был приглашен епархией для писания икон. Иконописью он и занимался всю свою оставшуюся жизнь.

В 1811 г. Демидов, распростившись с Албычевым, стал готовить ему в преемники Павла Баженова и Якова Арефьева. Баженова Демидов назначил в 1816 г. смотрителем тагильской школы. Арефьев, освежавший интерьер московского дворца, вернулся на Урал спустя два года. В Нижнем Тагиле художники не бедствовали.

В конце 1826 г. из Флоренции Н.Н. Демидов напоминает в заводскую контору: «до 25 мальчиков при Выйской школе обучать не только черчению планов, но и обязательно рисованию». Количество учеников в Выйском заводском училище сначала было около 60, затем периодически увеличивалось до 130-160. По возрасту и знаниям воспитанники распределялись по трем отделениям. Обучали рисованию Павел Баженов и Яков Арефьев – из первых выпускников живописной школы, вернувшиеся после обучения в Риме. Позднее, еще находясь в школе, преподавал воспитанник Яков Турыгин. В 1820 г. директор училища П.И. Морозов и заводская контора выясняли между собой: «преподавал уроки живописи Турыгин, но почему оный ныне уничтожен, о том сюда при прочем дать знать..». Впоследствии Яков Евстратович Турыгин стал штатным учителем рисования. В декабре 1830 г. в этом статусе он награжден сукном на «сертукъ» и брюки. Сын Я. Турыгина, Глеб, после окончания Выйского училища в 1843 г. обучал черчению и рисованию в течение 56 лет!

Как отдельное учебное заведение художественная школа в Нижнем Тагиле была закрыта, но обучение живописи и рисованию продолжалось в Выйском училище. Николай Никитич Демидов продолжал поддерживать «живописный класс», присылая для него учебные пособия и выделяя деньги на расходные материалы. 

В фондах музея истории НТГМК хранятся два рисунка: Дмитрия Шорина (1830 г.), учителем которого был Яков Турыгин, и Якима Ерофеева (1844 г.), учитель Василий Образцов. Василий Образцов, как и Турыгин, воспитанник Выйского училища, получивший дальнейшее образование во Франции: изучал в Руане французский язык и искусство коммерции. В Петербурге обучался модной и редкой в России литографии. Приобрел глубокие знания художника-графика. В Нижне-Тагильском заводе В. Образцов в качестве заведующего поднял деятельность литографической мастерской на высокий уровень. По собственной инициативе обучал воспитанников училища азам граверного дела. Любопытно, как «Почетный учитель рисования и чистописания» в Демидовском заводском училище – так себя обозначил Василий Образцов, «желая доставить пользу и скорейшую методу обучения геометрии», в Представлении Попечителю училища Д.В. Белову предлагает свой способ, приспособленный к ремеслам Нижнетагильских заводов – посредством введения линейного рисования по методу Франкера. «Геометрия учит теоретически изображать тела в природе с их измерениями и отношениями, – излагал он, – напротив, Линейное рисование учит практически той же Геометрии, но к тому еще присовокупляет правило о Проектах и Перспективе, и все приспособляет более к ремеслам и Изящным Художествам». Руководство к линейному рисованию математика Луи Бенжамена Франкера, переведенное с французского, было издано Департаментом народного просвещения в Петербурге в 1831 г. для учителей уездных училищ. Предлагаемый В. Образцовым способ обучения перекликается и с методикой И. Прейслера.

Павел и Анатолий Демидовы продолжали традиции, заложенные отцом, в том числе по обеспечению училища учебными пособиями. В 1833 г. для рисовального класса присылается 239 рисунков. Предмету уделялось серьезнейшее внимание. Согласно учебному плану 1830-х гг. рисованию обучали в течение трех лет по 4 часа в неделю: начальный курс -2-й год обучения, рисование академическое – 3-й год обучения, рисование академическое и геометрическое – 4-й год. На 5-й год преподавалось черчение архитектурных планов и рисование академическое и топографическое – 8 часов в неделю. На 6-й год – черчение машин и топографическое рисование, также 8 часов. То есть, на самом деле рисованием занимались в общей сложности 5 лет. Рисование становится непременным спутником предметов учебного курса. И в этом усматривается фундаментальность обучения. Для сравнения – на химию, физику, астрономию, минералогию и геогнозию, статику и механику отводилось всего по 4 часа в неделю в течение одного года за весь период обучения. Насколько графические знания были востребованы в горнозаводской деятельности? Приведем пример из послужного списка выпускника Выйского заводского училища. Алексей Шептаев в 1848 г. был определен в механическую чертежную за «особо замечательные способности» к съемке с натуры машин и черчению планов. В течение 2-х лет он под руководством механика К.К. Беккера и инспектора И.И. Вольстедта на Медном руднике занимался вычерчиванием с натуры паровых машин, построенных Е. Черепановым и П. Мокеевым. В то время не было введено порядка хранения детальных рисунков и чертежей, поэтому после смерти механиков чертежи не сохранились. Затем в строительном отделении выполнял съемку всех зданий и сооружений с «положением оных на план»: план Нижне-Тагильского заводского поселения был экстренно затребован Горным Правлением. Какое-то время Шептаев служил смотрителем работ в подчинении химика-француза Ж. Тисса, исполнял обязанности кондуктора по строительным работам под руководством Управляющего заводом В.К. Рашета. Занимался в комиссии по землеустройству по заводам Нижне-Тагильского округа. В Главном лесном отделении выполнял чертежную работу на планах лесных карт с обозначением сортов леса по Нижне-Тагильской даче и т.п. В фондах государственного архива Свердловской области обнаружен «План Выйского заводского училища при Нижнетагильском заводе гг. Демидовых» за подписью чертежника А. Шептаева.

Обучение рисованию и живописи продолжалось в училище до 1917 г.

Дмитрий Петрович Шорин

Дмитрий Петрович Шорин родился в 1817 г. в семье крепостного, служащего Демидовских заводов.

В 1833 г. окончил Выйское заводское училище и получил должность писца. В 1844 г. он стал главным кассиром Нижнетагильских и Луньевских заводов Демидовых (современный начальник финансовой службы) и, благодаря своей честности, порядочности и неравнодушию к жизни общества, одной из самых известных личностей Нижнетагильска. Условия работы были тяжелыми: поездки в Екатеринбург и Петербург, куда Дмитрий Петрович возил крупные суммы денег и минералы в Горный институт, были утомительны и опасны. За время работы он перевез свыше 70 миллионов рублей. Но даже разбойники, промышлявшие на больших трактах, не останавливали “честного кассира с Нижнетагильских заводов”, настолько положительной и респектабельной была его деловая репутация.

В 1857 г., «принимая во внимание исключительную честность по службе и изрядный порядок в финансах и отчетности», Анатолий Николаевич Демидов подписал для Шорина «отпускную» за его «усердную и полезную службу». Дмитрий Петрович вместе с женой Елизаветой Алексеевной и семью детьми был освобожден от крепостной зависимости.

Дмитрий Петрович фактически является первым краеведом Нижнего Тагила. Он занимался исследованием уникального культового комплекса-святилища эпохи неолита – Кокшаровского кургана, не имеющего прямых аналогов в других регионах Старого и Нового Света. С его именем связано изучение тагильских писаниц – памятников наскального искусства на берегах реки Тагил. Шорин делал зарисовки и оформлял их в альбомы, открыл древний плавильный комплекс манси в селе Лая и стоянку на берегу реки Полуденки – ценнейший памятник неолита Урала. Вместе с двоюродным братом Иродионом Рябовым, педагогом Выйского училища, изучал богатые архивы Тагила, Верхотурья, Невьянска, книги по истории края, имевшиеся в библиотеке Выйского училища и в «кабинете для чтения» при управлении заводов. Его интересовали нравы, обычаи жителей Тагила, этнография, археология и история края. Многие свои изыскания Дмитрий Петрович производил вместе с известными людьми, приезжавшими в эти края, и становился для них источником достоверных знаний и фактов, поиском которых занимался всю свою жизнь.

Библиотека Д.П. Шорина была одним из крупнейших частных собраний Тагила XIX века, в ней были книги с автографами писателей, историков, краеведов. В числе немногих тагильчан Дмитрий Петрович выписывал журналы и газеты: «Отечественные записки», «Современник», «Ниву», «Неву» и другие.

С детства Шорин любил рисовать, в его школьной ведомости по рисованию и черчению стояла высшая оценка – «очень хорошо». Художественная коллекция Дмитрия Петровича насчитывала 185 картин, гравюр, литографий, рисунков и признавалась одной из самых крупных и ценных на Урале. Картину «Спас Нерукотворный» подарил Шорину его друг, художник Василий Худояров. «…В доме, заполненном полками с книгами, висело множество картин. В маленькой зале наверху под «Нерукотворным образом» работы В.П. Худоярова, стояла фисгармония, а в нише – большой орган, облицованный красным деревом… Большое собрание гравюр, рисунков, планов, чертежей…», так описывала дом своего деда Е.В. Боташева, внучка Шорина.

Дмитрий Петрович был страстным минералогом: собрал богатую коллекцию редких образцов руд и самоцветов. Увлекался этнографией: записывал местные песни, пословицы, поговорки, «слова особенные», сказки, кулинарные рецепты. К этому прибавим интерес к ювелирному делу, гравировке по серебру, изготовлению художественных отливок, фотографии.

Частым гостем Шорина был Д. Н. Мамин-Сибиряк. Так он писал в одном из своих очерков: «Я отправился к своему старому хорошему знакомому Дмитрию Петровичу Шорину, у которого бываю каждый раз, когда случается заезжать в Тагил. Это тагильский сторожил и большой любитель всякой старины, живописи и минералогии. Его небольшой домик — сплошная коллекция… Поднимаясь по лестнице во второй этаж вы уже видите картины, которым недостало места в комнате. Это все копии с разных старинных образцов. Низенькие комнаты второго этажа сплошь заняты картинами, гравюрами и акварелями. Тут же горка из уральских камней, витрины с камнями, шкафы. Обстановка совершенно особая.

Сам хозяин — почтенный седой старец с мягким голосом, мягкими движениями и мягким взглядом любопытных умных глаз. Это один из последних представителей старых демидовских служащих, до всего доходивших собственным умом».

Дмитрия Петровича Шорина волновало не только прошлое, но и будущее Нижнего Тагила. В культурной и общественной жизни города он играл не последнюю роль. Среди достижений Дмитрия Петровича – инициатива и активное продвижение идеи основания в Тагиле “девичьего” училища, установка памятника Александру II. Стоит отметить, что Шорин реализовывал свои проекты не на собственные деньги, он добивался поддержки влиятельных людей с одной стороны и заводских рабочих – с другой.

Среди его талантов – дар новатора, способность смотреть в будущее, анализировать, совершенствовать и создавать. Но тем качеством, которое в конечном итоге помогло реализовать все проекты, был дар переговорщика, коммуникатора. Он пытался заинтересовать людей, увлечь своей идеей не из корысти, а на благо общества.

Делом всей жизни Дмитрия Петровича Шорина, неисчезающим следом, оставленным им на земле тагильской, стало строительство народного храма во имя святого Александра Невского.

История появления этой церкви в Нижнем Тагиле началась 19 марта 1861 г. В этот день о Входо-Иерусалимском соборе, главном храме заводского поселка, народу было объявлено об отмене в России крепостного права. Вскоре инициативная группа заводчан пришла к управляющему заводами с предложением о строительстве на народные средства церкви «в память освобождения крестьян из крепостного состояния». Возглавлял инициативную группу Дмитрий Петрович Шорин.

Управляющий Владимир Карлович Рашет отнесся к инициативе с вниманием и личным участием, ознакомил с предложением Шорина заводских служащих и купцов. Предложение поддержали. «Строителем» и попечителем храма единогласно выбрали Дмитрия Петровича.

Назначенный заводовладельцами архитектор Т.Ф. Гирст взял за основу проект русской церкви в Париже и этим ограничил свой вклад в общее дело, за что и был уволен Демидовыми “как манкирующий своими обязанностями”. Роль архитектора стал исполнять Шорин, не начисляя при этом себе жалованья. Он выбрал и утвердил место для строительства – Вересову гору, находил подрядчиков, спонсоров и благотворителей, стараясь получить максимальную экономию и безупречное качество. Шорин строил народный храм почти 16 лет. Денежные средства собирались с трудом, несмотря на то, что крупные суммы жертвовали Демидовы (по требованию Шорина в качестве “граждан”, а не заводовладельцев), многие уроженцы Тагила, живущие в разных уголках страны и мира. Тагильские художники и иконописцы брали за свой труд половину от оговоренной суммы. Удивительный дар объединить совершенно разных людей вокруг благого дела стал ключевым в вопросе возведения церкви.

Наконец, храм вознесся над Нижним Тагилом во всей своей красе. В день 30 августа 1877 г. он был освящен во имя святого благоверного князя Александра Невского – небесного покровителя Александра II Освободителя.

Со многими мастерами Шорина связывали дружеские отношения. Но более всего, по воспоминаниям его внучки Е.В. Боташевой, он был близок с семьей Худояровых и особенно с живописцами Павлом и Василием. Высоко ценя старую уральскую живопись, Шорин говорил Д.Н. Мамину-Сибиряку: «Прежде-то какие иконописцы были» – взять хоть Худоярова, Старик Германов хорошо работал, на Вые — Матвей Лукояныч Челышев В Тагиле иконописная школа была у Федора Агафоновича Уткина… В Невьянске славились Чернобровины и Боогатыревы, в Черноисточинском заводе — Киприяк Серебряков и Кузьма Петрович Полетаев… Только вот нет, кто бы мог старинную работу оценить…».

В 40-х гг. XVIII века у Демидовых было 174 картины. Но если для заводовладельцев это было одной из форм накопления материальных ценностей, то для Шорина— выражением его любви к родному краю и искусству, стремлением создать хотя бы небольшой культурно-художественный очаг а центре горнозаводского Урала.

Шорин составил каталог своей галереи по образу подобных каталогов в крупнейших музеях. Он давал описание картины, указывал ер размер, называл источник поступления. Этот каталог находится сейчас в архиве Нижне-Тагильского краеведческого музея. В 1848 г. с выставки, организованной Обществом Поощрения художеств, он приобрел два произведения прославленного русского мариниста И. Айвазовского. Одно из них передавало утро на море, когда раннее солнце золотит медленно бегущие волны, на другом был написан А.С. Пушкин, стоящий в раздумье на скале, вдали догорала вечерняя заря.

В коллекции имелось полотно К.П. Брюллова. Оно было приобретено у В.П. Худоярова в 1878 г. С кругом К.П. Брюллова связана работа академика Я.Ф. Яненко — копия-фрагмент со знаменитой картины «Последний день Помпеи». Был у Шорина и этюд К. Маковского «Спасская церковь». В 1835 г. в Нижнем Тагиле работал живописец П.П. Веденский — воспитанник Арзамасской школы живописи. Он написал тогда ряд видов демидовских заводов. У Шорина было два его полотна — копия с одной из картин Ж.Б. Греза и картина «Вакханка с кувшином». Д.И. Шорин был обладателем и ряда произведений зарубежных художников. Часть из них была приведена в родной край нижнетагильскими художниками, обучавшимися за границей, часть поступила в собрание Д. Шорина после аукционов в господских домах. Значительную часть шоринского собрания составляли оттиски знаменитых гравюр.

Какова же судьба этого собрания? После смерти Д.П. Шорнина был назначен аукцион, на который, по воспоминаниям его внучки, приехали покупатели даже из Москвы и Петербурга. Собрание оказалось развеянным по частям.

Прожил Дмитрий Петрович 90 лет, пережив четырех царей и многих Демидовых…

Пасхальные рецепты Дмитрия Шорина

В записной книжке Дмитрия Шорина были обнаружены рецепты шампанского масла, пуф-килек, профессорского супа, раковинок с налимами.

Представляем вашему вниманию статью Ирины Юрьевны Матвеевой, зам. директора по научной работе музея-заповедника: «Я держу в руках пожелтевшие листы небольшого формата с ровными строками, выведенными красивым каллиграфическим почерком, какой сейчас уже нигде не встретишь. В наш компьютерный век рукопись в полном смысле этого слова становится редкостью. И даже сослуживцы много лет проработавшие в одном учреждении порой не знают почерк друг друга! Компьютерная печать удобна, но обезличена, лишена индивидуальности. А от этих рукописных листов середины XIX века так и веет стариной, патриархальностью и основательностью автора. Хотя содержание их вполне актуально – ведь скоро праздник Святой пасхи! Это записи пасхальных кулинарных рецептов, сделанные Д.П. Шориным где-то 160 лет назад.

Нижний Тагил славился своей выпечкой. Были здесь магазины, пекарни, кофейни, предлагавшие населению широкий выбор выпечки – пироги, шаньги, бисквиты, пирожные, крендели, булки. Обязательными блюдами пасхального стола были кулич и пасха. Их предпочитали готовить дома. У многих хозяек имелись свои секреты их выпечки. Вот и Дмитрий Петрович Шорин с присущей ему основательностью зафиксировал в своих «Записях о кулинарии», которые хранятся в архиве Нижнетагильского музея-заповедника «Горнозаводской Урал»» четыре рецепта приготовления пасхи и два – кулича.

Пасха царская

5 фунтов свежего протертого сквозь сито творогу, 10 сырых яиц, 1 фунт свежего сливочного масла, 2 фунта свежей сметаны, сложить в кастрюльку, поставить на плиту, мешая постоянно деревянной лопаточкой, чтобы не пригорело; как только творог дойдет до кипения, т. е. покажется хотя бы один пузырек, то сей же час снять с огня, поставить на лед и мешать пока остынет; тогда положить 1 фунт сахара толченого с палочкой ванили, очищенного сладкого миндаля ½ стакана и ½ стакана коринки, размешать хорошенько, сложить в большую форму выложенную салфеткою и положить под пресс. (Архив Нижнетагильского музея-заповедника. Ф. 10. Оп. 10. Д. 13. Л. 7 – 8.)

Кулич

Для кулича вершков 9 – 10 в диаметре выдать 5 фунтов муки, 10 яиц, ½ фунтов масла с ½ стакана дрожжей, чайную ложку корицы или 20 – 30 зерен кардамона, 1 стакан сахара, 1 ½ стакана изюма, 4 стакана молока, соли. Взять молоко, дрожжи, половину муки, растворить тесто; когда поднимется, замесить, положив все остальное, вымесить хорошенько; когда тесто будет отставать от посуды, положить сбитые белки с изюмом, перемесить опять, прибавить остальную муку, дать подняться, сделать кулич, когда поднимется смазать яйцом, посыпать шинкованным миндалем, сахаром, корицей и коринкою, вставить в печь. (Архив Нижнетагильского музея-заповедника. Ф. 10. Оп. 10. Д. 13. Л. 8.)
*1 русский фунт = 0,40951241 кг, вершок – старинная русская мера длины, равная 1/16 аршина или 4,4 сантиметра.

ПАВЛО-АНАТОЛЬСКАЯ ЖЕНСКАЯ ГИМНАЗИЯ

Своим возникновением в Нижнем Тагиле женская гимназия обязана Авроре Карловне Демидовой-Карамзиной. Уже после первого своего приезда на Нижнетагильские заводы Аврора Карловна обратила внимание на невысокий уровень образованности заводских служащих и их детей. Особенно несправедливым она считала положение девочек. Ей пришла идея дать образование дочерям служащих заводов. И поскольку управление заводами в это время было в руках этой замечательной женщины, ее идея смогла осуществиться. Авророй Карловной и Анатолием Демидовым был утвержден “Перечень поручений первостепенной важности” – по сути своей указ, план дальнейших действий для главного уполномоченного всеми демидовскими заводами округа – Антона Ивановича Кожуховского. Именно ему Аврора Карловна поручила заняться организацией специального обучения для дочерей заводских служащих. “Соответственно образованию, даваемому служащим, предназначенным быть деятелями обширной администрации, приготовить для них и жен с воспитанием и понятиями, свойственными их положению”.

Первые подвижки во исполнение “поручений первостепенной важности” совершились в 1847 г., когда в Нижний Тагил приехал Антон Иванович Кожуховский – главный уполномоченный Демидовых. Поставленную Авророй Карловной задачу Антон Иванович решил, как смог, в условиях сильно ограниченных средств, открыв высшие классы для дочерей служащих при Входо-Иерусалимском училище. Сам факт появления женского образования был, но занятия проводились не в самых лучших условиях, на постоянно сменяющихся съемных квартирах. К 1851 г. занятия прекратились, потому что помещения не стало вообще никакого. Такое неполное и некачественное решение проблемы с женским образованием не устраивало Аврору Карловну, поэтому А.И. Кожуховский был поставлен об этом в известность и также получил распоряжение немедленно сложившуюся ситуацию исправить. После этого главный уполномоченный смог найти устроившее всех решение вопроса.

18 февраля 1853 г. Антон Иванович Кожуховский собрал членов заводоуправления и ознакомил их с приказом об организации Анатольского женского училища с четырехлетним сроком обучения. В приказе говорилось о том, что «Анатольское женское училище предназначено для воспитания дочерей служащих Нижнетагильских заводов господ Демидовых. Оно преобразовано из прежнего Входо-Иерусалимского училища и подчиняется епархиальному начальству. В хозяйственном и административном отношениях училище еще находится под главным распоряжением управляющих заводами».

В 1856 г. учебное заведение снова преобразуется в трехклассное с двухлетним курсом обучения в каждом классе. Изменился состав учащихся, он стал более демократичным. Если раньше в училище принимали только дочерей служащих, то теперь штатными ученицами, то есть находящимися на полном содержании, могли стать и дочери рабочих. Правда не все желающие, а лишь “в награду особых заслуг их родителей”.

В 1858 г. Анатольское училище было передано Министерству просвещения. К концу 60-х годов сменился профиль училища. Теперь здесь воспитывают не только потенциальных жен для служащих, но и готовят из них учительниц для начальных классов Верхотурского уезда, так что Анатольское училище можно назвать педагогическим. В 1877 г. две трети учительниц и помощниц учителей начальных школ Верхотурского уезда (30 из 46) – воспитанницы училища. В 1899 г. Анатольское училище объединили с Павловским (Павлушинским) и преобразовали в Павло-Анатольскую четырехклассную прогимназию с приготовительным классом с трехлетним курсом обучения. В 1905 г. она превратилась в восьмиклассную женскую гимназию на 500 мест. Цель – дать девочкам из семей зажиточных посельчан и служащих заводов образование по программе классической гимназии, а в идеале подготовить их к поступлению в высшие учебные заведения. В 1906 г. в гимназии был открыт восьмой, педагогический класс, где готовили учителей для школ. Учиться там было гораздо сложнее, чем в предыдущих семи.

Гимназистки Павло-Анатольской гимназии изучали Закон Божий, русский язык, словесность, арифметику, алгебру, геометрию, физику, историю, географию, рисование, чистописание, космографию. Были уроки для привития практических навыков и умений: рукоделие, стирка и глажение белья, “приготовление кушанья, разных солений и других предметов домашнего хозяйства”, занятия по выращиванию огородных овощей и других растений. Оценка знаний осуществлялась по следующей системе: «не добропорядочно», «нехорошо», «худо», «посредственно», «порядочно», «изрядно», «очень хорошо» и «хорошо».

В гимназии поддерживались образцовая дисциплина и строгий порядок, а денежное обеспечение преподавателей позволяло им ездить на отдых за границу. Преподавательницы гимназии, как и ученицы, в обязательном порядке носили единую форму. В большую перемену родительский комитет организовывал горячие завтраки.

С 1905 г. начальницей гимназии стала учитель географии Людмила Михайловна Кларк. Великолепный педагог и организатор, она так же сделала многое для развития этого учебного заведения. В частности, она добилась выделения дополнительных средств на завершение строительства нового, каменного пристроя к зданию гимназии.

В 1920 г. на базе Павлово-Анатольской гимназии была открыта школа II ступени, которой через три года было присвоено имя Н.К. Крупской. В дальнейшем школа еще не раз меняла профиль: на ее базе открывались и закрывались ФЗУ, полная средняя школа, женская восьмилетняя школа, и снова средняя школа совместного обучения. В годы Великой Отечественной войны в школе № 1 был развернут военный госпиталь № 5967.

Училище при Висимо-Шайтанском заводе

В 1739 г. в районе слияния рек Висим, Шайтанка и Межевая Утка Акинфий Демидов начал строительство железоделательного завода. На реке Шайтанке, почти у самого места впадения в Межевую Утку, построили плотину заводского пруда. Интересно, что Акинфий Демидов начал строительство предприятия еще до получения официального разрешения, будучи уверен, что его дадут. Берг-коллегия выдала разрешение только 27 октября 1741 г., когда завод уже строился.

Завод назвали Висимо-Шайтанским – чтобы не путать с другими Шайтанскими заводами, которые уже были на Урале.

Первыми жителями и работниками были в основном старообрядцы и беглые крепостные. В 1820-30-х гг. Демидовы переселили сюда крепостных крестьян из центральной части страны и Украины. Таким образом, состав населения Висимо-Шайтанского завода был очень пестрым. В поселке возникли «три конца»: кержацкий, туляцкий и хохлацкий. По данным 1839 г., в приходе местной церкви проживало всего 772 православных, а старообрядцев насчитывалось 1210 человек.

С 1820-х гг. на приисках в окрестностях Висимо-Шайтанского завода добывали драгоценный металл – платину. Во время разведки проявления платины нашли даже в Висимо-Шайтанском пруду. Интересно, что позже, при геологоразведках в первой половине 1950-х гг., в долине реки Шайтанки находили и алмазы – в общей сложности тут обнаружили 85 алмазов. Наибольший кристалл весил 183,1 мг, а самый маленький – 39 мг. 

В поселке работало училище, о котором рассказывается в статье из газеты “Пермские епархиальные ведомости” № 40 за 08.10.1869 г.

PDF-заголовок

Демидовская дача

Чертеж «План и фасад дачи Павла Павловича Демидова, князя Сан-Донато, бывшей Ф.И. Швецова». Серапион Шорин. 1876 г.

История появления усадьбы начинается в ноябре 1840 г., когда Анатолий Николаевич Демидов женился на племяннице Наполеона Бонапарта — Матильде. Вскоре после свадьбы Анатолий прислал на Нижнетагильский завод распоряжение: подыскать на берегу пруда живописное место, где можно было бы построить для него и его жены дом «для семейного отдыха и обретения душевного покоя».

Приказчики выполнили волю Анатолия и огородили участок с липовой рощей на берегу заводского пруда, неподалеку от заставы на Старозаводской дороге. Участок тагильчане прозвали “Матильдовым предместьем” в честь именитой супруги Анатолия Николаевича. Но спустя три года брак распался, Анатолий велел предать забвению имя Матильды, а зарезервированный участок отдал в пользование своему бывшему крепостному Фотию Ильичу Швецову, талантливому инженеру и механику, управляющему технической частью заводов Нижнетагильского округа.

И в 1844 г. в предместье, некогда носившем имя племянницы Наполеона Бонапарта, начинается строительство добротного двухэтажного дома с мезонином и двух флигелей, которые в основном служили знаменитому тагильскому механику хранилищами для его коллекций руд и минералов. По свидетельствам современников, территория усадьбы утопала в цветах. В отапливаемых оранжереях Швецов выращивал диковинные для наших мест растения, овощи и фрукты. На территории усадьбы также были устроены прудок, в котором разводили рыбу, бассейн для купания, причал, приличных размеров парк с выложенными камнем дорожками и охотничий заказник. Строительство усадьбы, по разным сведениям, завершилось в 1847 или 1848 г.

Фотий Ильич Швецов прожил в этом доме недолго. В 1850 г. он оставляет службу у Демидовых и едет в Сибирь, где по просьбе сибирского генерал-губернатора пытается вернуть к жизни Каменский казенный завод. В 1855 г. Швецов скоропостижно умирает, а спустя год или два его недвижимость в Нижнем Тагиле отходит Демидовым в качестве возврата взятых в долг у завода денег.

Во второй половине XIX и начале ХХ века усадьба, прозванная в народе Демидовской дачей, выполняла функцию гостевого дома. В ней останавливались приглашенные на заводы специалисты, «высокие гости» или знаменитые путешественники, такие как известный французский путешественник, исследователь Сибири и Средней Азии Жозеф Наполеон Мартен и начальник корпуса горных инженеров герцог Николай Максимилианович Лейхтенбергский, директор тагильских заводов Анатолий Октавович Жонес-Спонвиль и великий русский химик Дмитрий Иванович Менделеев.

После Гражданской войны усадьбу с прилегающей территорией передали в ведение Нижнетагильского отделения железной дороги и в течение 70 с лишним лет она использовалась в самых разных качествах: как спортивная база, детский сад, городской пионерский лагерь, парк культуры и отдыха, снова спортивная база. В усадебном доме в разные годы размещались партком, профком, комитет комсомола, спортивное общество отделения дороги № 5.

К началу 1990-х гг. здание изрядно обветшало и находиться в нем стало небезопасно. Его передали под склад: сначала спортивного инвентаря, потом менее ценных вещей. Прошло десять лет и во время очередной реорганизации РЖД усадьба была признана непрофильным активом и передана на баланс города. Городские власти не представляли, что делать со старинной усадьбой, состояние которой с каждым годом становилось все хуже и хуже.

Здание Демидовской дачи выставили на аукцион по продаже муниципальной собственности, но все желающие отказывались от участия в торгах, едва увидев его состояние. Памятником архитектуры оно никогда не было: Свердловское управление железной дороги всячески скрывало его историческое прошлое, или, скорее всего, просто не знало о нем. К 2008 г. в мэрии Нижнего Тагила на усадьбу уже махнули рукой: вывезти капитальный ремонт, а тем более ее реставрацию администрация города не могла, перевод же в разряд ОКН (объектов культурного наследия) требовал времени и поисков архивных документов — усадебный дом мог не дожить до своего нового статуса. В Нижнем Тагиле о Демидовской даче начали слагать легенды, в усадьбу зачастили любители «заброшек» со всей страны.

В 2012 г. к знаменитой «заброшке» на берегу заводского пруда неожиданно проявил интерес недавно избранный глава города С.К. Носов. Нового мэра не смутило отсутствие у усадьбы статуса ОКН. Вскоре горожан известили о том, что историческая усадьба «будет восстановлена согласно доступным чертежам и эскизам, найденным в запасниках городского музея». Действительно, в музее были обнаружены эскизы, выполненные заводским чертежником Серапионом Шориным, которые были подготовлены к реконструкции дачи в конце XIX века.

В январе-феврале 2013 г. глава города, научные сотрудники музея и руководители строительных организаций посетили усадьбу, в которой уже начиналась подготовка к реконструкции. Тогда же в городских СМИ стала появляться информация о том, что обновленная усадьба будет передана для размещения экспозиций Нижнетагильского музея-заповедника «Горнозаводской Урал» и станет его филиалом.

Разбор усадебного дома начался в марте 2013 г., снос — в апреле. 23 сентября 2013 г. обновленная усадьба была открыта для посетителей. Судьба исторического объекта оказалась счастливой. В настоящее время на Демидовской даче размещены несколько интереснейших экспозиций.

Парадная гостиная неслучайно называется также «Демидовским залом». По скульптурным и живописным портретам представителей шести поколений Демидовых можно проследить историю тагильской ветви династии. Представлены как оригиналы, так и копии портретов. Особое место в экспозиции занимает работа итальянского скульптора XIX века Р. Романелли «Скорбящая Андромаха». Бронзовая скульптура является единственным сохранившимся фрагментом многофигурного надгробного памятника Павлу Павловичу Демидову, князю Сан-Донато, и представляет собой портретное изображение его вдовы Елены Петровны Демидовой, княгини Сан-Донато.
 
В залах помимо портретов Демидовых можно увидеть интересный образец продукции Нижнетагильских заводов — литой чугунный столик изящной работы, напоминающий кружево. Рядом показывают часть огромной малахитовой глыбы, найденной при Швецове в Медноруднянской шахте. Есть здесь и копия с полотна художника Худоярова. Картина посвящена пребыванию в Нижнем Тагиле наследника престола Александра Николаевича — будущего императора Александра II. Во флигеле усадьбы открыли экспозицию «Кухня в доме Швецова».

Демидовский малахит

Самое знаменитое, самое уникальное событие в истории добычи уральского малахита произошло в 1835 г. Горный журнал сообщал: ” В июне месяце на глубине 36 сажени, в новооткрытых ортах, в так называемой Надеждинской шахте обретен малахит, плотностью своею и цветом могущий удивлять всятого знатока… Но еще того важнее, в том же месте открыта огромная масса малахита длиною в 7,5 аршина, шириною в три аршина и средней вышине в 1,5 аршина…. В этой глыбе по вычислению должно быть до 3000 пудов. Малахит лежит в виде длинной плоскости вид имеет крупно и мелко почковатый и венчатый, цвета от темно-зеленого до высокого бирюзового, выходящего превосходными в полировке фигурами. Если употребить сей малахит на украшения, то им можно выложить поверхность в 13440 квадратных вершков. Это есть произведение, которое до сих пор не встречали в коре земного шара”.

Глыбу не трогали в течение 9 лет, но малахитом, который находился на ее периферии – пользовались, начиная с 1834 г. Тогда была совершена первая экспортная продажа – в Германию. С 1834 по 1842 гг. из «Надежной» было вынуто 172,3 тонны малахита. На что они пошли? В Эрмитаж:

  • на две крупные вазы и столы в зале Итальянской живописи;
  • на самую крупную малахитовую вазу на Советской лестнице;
  • на ротонду, которая сегодня стоит в Малахитовом зале Эрмитажа;
  • на сам Малахитовый зал.

В декабре 1837 г. пожар Зимнего дворца уничтожил богатое убранство многих залов, в том числе и Золотой гостиной императрицы. Интерьер нужно было восстанавливать заново. Демидовы предлагают «свой» малахит. Переговоры велись с министром Императорского двора князем Волконским. На этот раз сделка состоялась: из Меднорудянского рудника, шахты «Надежная» для осуществления проекта А.П. Брюллова привозили партии высокосортного малахита. Камень использовали для отделки гостиной императрицы. Зал имел 8 колонн и 8 пилястров. Для мозаики использовали 225 пудов (3,6 тонны) Меднорудянского малахита. Кроме того, из него были изготовлены два камина. Сегодня все это можно увидеть в Малахитовом зале Эрмитажа.

Из Меднорудянского малахита был выполнен также четырехколонный парадный зал в особняке П.Н. Демидова на Большой Морской в 1836 г. Собственно, именно этот проект послужил идеей для преобразования сгоревшей в Эрмитаже Золотой Гостиной в Малахитовую. Малахитом была украшена заново переоборудованная вилла Сан-Донато во Флоренции.

Заказы императорской семьи обслуживали фирмы «Английский магазин Николье и Плинке», «Тигельштейн». Четыре фирмы: Гамиотти, Морин, Роджерс, Трискорни – выполняли заказы по малахиту для самих Демидовых, Закревских, Зубовых, Шереметевых, Юсуповых. Петергофская гранильная императорская с открытием Меднорудянского малахита стала получить его из Нижнего Тагила в неограниченном количестве (естественно, по оплачиваемым казной контрактам). В 1837-1839 гг. выполнена малахитовая ваза Медичи – 2 метра 80 см, первоначально стоявшая в Эрмитаже, а затем подаренная королеве Англии Виктории. В 1838 г. ваза из малахита размером в 3 м 64 см подарена королю Баварии Людвигу I и отправлена из Петербурга в Мюнхен. В 1839 г. на Петербургской гранильной фабрике выполнены малахитовые столешницы и 4 канделябра для престола в Сикстинской капелле Ватикана – дар императора Николая I папе Григорию. Если говорить о дарах Ватикану, то нелишне вспомнить, что за малахит, полученный в 1851 г. папой Пием IX и кардиналом Антонелли, Ватикан уступил России несколько акров земли на Палатинском холме и кое-какие художественные ценности. «Монарший двор, – констатирует историк В.Б.Семенов, – посылал лучшие вещи из камня, ища расположения правящих домов Европы и Малой Азии». В 1839 г. отправлена большая малахитовая ваза Медичи, работы Екатеринбургской гранильной фабрики, – в Вену, княгине Меттерних. В 1846 г. малахитовая ваза подарена камергеру неаполитанского короля герцогу Серра де Фальки и увезена в Сицилию. В 1847-1848 гг. в дар королю Сицилии изготовлен из малахита престол для католической церкви. В 1849 г. малахитовая ваза отправлена с отъезжающей (в связи с замужеством) княгиней Ольгой Николаевной в Штутгарт. В 1840-1850 гг. начинается работа над малахитовыми камином и пилястрами Большого кремлевского дворца в Москве. Искусствоведы считают, что камин будуара на собственной половине императрицы не имеет себе равных по красоте и изяществу.

В 1843 г. начались работы по внутреннему убранству Исаакиевского собора. Его строительство длилось 40 лет (с 1818 по 1858) и восемь лет из них (с 1843 по 1851) затрачены на работу с малахитом. Первоначально рассматривалось предложение Турчаниновых, владельцев Гумешевского рудника, но сравнив качество и выразительность камня из старого рудника и из шахты «Надежная», Огюст Монферран отдал предпочтение нижнетагильскому камню. С Демидовыми был заключен договор на поставку высокосортного малахита из шахты «Надежная». Им украшены иконостасы трех алтарей: главного – Исаакия Долматского, правого – Великомученицы Екатерины, и левого – Александра Невского. Главная ценность каменного убранства Исаакия – малахитовые 10-метровые колонны и, несколько меньшего размера, колонны, облицованные лазуритом.

Эко-индустриальный технопарк «Старый Демидовский завод»

Завод-музей — визитная карточка города Нижний Тагил, заметная достопримечательность города. Это единственный завод-музей в России и один из немногих подобных в мире. Является частью нижнетагильского музея-заповедника «Горнозаводской Урал».

История уральской металлургической промышленности восходит к XVI веку — тогда были открыты первые рудные месторождения. Первый железоделательный завод был построен на реке Нице (Средний Урал) в 1631 г., а расцвет отрасли пришелся на XVIII век и связан с именем Демидовых. В 1715 г. демидовские заводы стали поставлять металл Адмиралтейству, а с 1716 г. — и за границу. Пройдет еще несколько лет, и в ответ на слова генерала-адмирала Апраксина, одного из командующих Балтийским флотом, звучавшие так: «Хорошо, если б у тебя было десятка два таких, как Демидов» Петр I скажет: «Я счастлив бы себя почел, если б имел таких пять-шесть».

Дело отца-основателя продолжил его сын, Акинфий Демидов. Строительство тагильских заводов – его заслуга. Первый из них, Выйский медеплавильный, был пущен в 1722 г. (река Выя — приток Тагила). Эту дату считают годом рождения города. И, наконец, в 1725 г. начал работу Нижнетагильский завод, сразу ставший крупнейшим в России.

Нижнетагильский завод использовал передовые технологии того времени, что позволяло выпускать дешевую, качественную и разнообразную продукцию (помимо пушек и ядер, производилось 14 видов железа). Тагильский металл покупали Англия, Франция, Голландия и Швеция. Он продавался не хуже сибирских соболиных шкурок, поэтому предприимчивый Демидов дал ему торговую марку «Старый соболь». На протяжении XVIII века Нижнетагильский завод входил в число крупнейших предприятий металлургической промышленности в Европе.

Следующее столетие, однако, не было таким праздничным как для отдельно взятого нижнетагильского гиганта, так и для всех демидовских заводов и для всей индустрии Урала в целом. Главной причиной этого являлась промышленная революция, которая в конце XVIII века началась в Англии, а потом охватила и другие страны. Строительство сотен новых предприятий по самым современным образцам давало плоды: продукции стало производиться в разы больше, ее качество выросло, а стоимость упала. Демидовским заводам, столетним труженикам, было нелегко конкурировать с новоделами. Урал уступил звание «опорного края державы» Донбассу и Центральной России.

Несмотря на эти трудности, «горнозаводская империя» Демидовых не зачахла и не исчезла с лица страны. Заводы продолжали работать и старались идти в ногу со временем. Дважды проводилась модернизация Нижнетагильского завода (в начале XIX века и в начале XX века).

Интересно также, что Нижнетагильский завод был главным поставщиком металла для Транссибирской магистрали (конец XIX – начало XX века) — одной из крупнейших строек царской России.

В годы Великой Отечественной войны завод также трудился на славу, выпуская феррохром и ферромарганец. Здесь же было налажено производство броневой стали.

Однако с середины XX века объемы выпускаемой продукции стали падать. Дальнейшее развитие завода из-за недостатка территории представлялось слишком сложным, к тому же выбросы крупного промышленного предприятия, расположенного в самом центре города, негативно отражалось на экологической обстановке.

Нижнетагильский завод прекратил свою работу в 1987 г. В сохранении старого производства к тому времени не было необходимости: начиная с 1930-ых гг., в восточной части города работал перспективный Новотагильский металлургическим комбинат, известный в наши дни как НТМК.

Старый тагильский завод прожил необыкновенно долго: 262 года. Большинство уральских заводов, основанных в XVIII веке, работали эффективно не более двух десятилетий, а после производство становилось нерентабельным. Что же определило долгую и плодотворную жизнь Нижнетагильского завода?

Во-первых, удачное экономико-географическое положение. Известно, что размещение металлургических производств на Урале определялось в основном тремя факторами: наличием реки с возможностью построить плотину (энергия падающей воды была главной движущей силой всех агрегатов); наличием поблизости месторождения руды и крупного лесного массива (древесный уголь был необходим для выплавки металла). Там, где сочетались названные выше три компонента, возникал очередной завод. Тагильское детище Демидовых оказалось расположено крайне удачно: Тагил — относительно крупная река, так что в гидроэнергии недостатка не было, руду в изобилии можно было добывать на горе Высокой. В связи с этим производство было обеспечено сырьем на десятки лет и могло успешно развиваться.

Во-вторых, сказался тот факт, что тагильский завод был одним из крупнейших в России. В его сохранении были заинтересованы многие. Например, в XIX веке, когда возникла необходимость перевода агрегатов на паровую энергию, завод не снесли полностью или частично, как это чаще всего делалось, а пристроили новые цеха к уже существующим.

Наконец, в-третьих, Тагилу в какой-то мере повезло с талантливыми изобретателями, которые своими достижениями «держали планку качества» завода. Вспомнить хотя бы Ефима и Мирона Черепановых и их первый в России паровоз.

После закрытия в 1987 г. завод некоторое время находился в подвешенном положении. Изначально он, как и все отжившие свой век предприятия, был определен под снос. К счастью для города и всего Урала, удалось добиться решения о переводе его в состав нижнетагильского музея-заповедника «Горнозаводской Урал». Это было сделано в 1989 г. С этой даты начинается вторая жизнь старого завода — уже в качестве музея.

На территории завода-музея насчитывается более 400 единиц хранения, объединенных в шесть экспозиций и три выставки. К наиболее значимым относят гидросистему: пруд глубиной от 4 до 7 м, плотину-дамбу (крупнейшую на момент постройки), шлюзовое устройство и вешнячий канал (водоспуск), действующие до настоящего времени. Сердце завода – доменный цех, полностью сохранившийся; рядом находятся мартеновский, кузнечный, прокатный, литейный цеха. К важным объектам относятся также электростанция, водяной ларь, гидротурбина, заводская контора. Большое внимание привлекает экспозиция “Подвижной состав”. Кроме того, все сооружения возрастом более 150 лет занесены в список памятников промышленной архитектуры.

Нижнетагильский завод важен не только с точки зрения развития туризма; он интересен и для историков-исследователей. Во-первых, это классический пример старого уральского завода, производство на котором было основано на энергии падающей воды. Но еще большее значение имеет то, что тагильский завод прошел две модернизации, которым сопутствовала смена источников энергии (вода—пар—электроэнергия), благодаря чему в наши дни на сравнительно небольшой территории музея соседствует техника разных веков: гидросистема, ровесница завода, и мостовой кран XX века; электростанция и паровозный состав. Все это делает нижнетагильский завод-музей историко-культурным памятником всероссийского значения.

Статуя Свободы и Демидовы

Идея создания статуи Свободы родилась в 1865 г. у группы французов, сформировавших под руководством академика Эдуарда де Лабулайе демократический кружок, члены которого жили в надежде на конец империи и утверждение французской республики. Статуей Свободы французы хотели выразить восхищение великой республикой по ту сторону Атлантики.

За выполнение проекта взялся молодой скульптор Фредерик-Огюст Бартольди. Его статуя Свободы была вдохновлена знаменитой картиной Делакруа “Свобода, ведущая народ на баррикады”. Во время поездки в Америку Бартольди обращает внимание на остров Бедлоу в нью-йоркской гавани как на наиболее удачное место для будущего монумента. Забота о дополнительной прочности статуи (остров часто подвергается ураганным ветрам) была возложена на французского инженера Гюстава Эйфеля, будущего создателя знаменитой башни в Париже.

Для облицовки статуи использовалось 90 тонн медных блоков, документы о покупки которых нигде не сохранились. Недавно ряд российских ученых выдвинули предположение, что медь для статуи была приобретена у промышленников Демидовых, которым принадлежали нижнетагильские рудники.

По мнению автора статьи “Свобода в мехах” Ольги Кравец, “в пользу версии о русском происхождении статуи Свободы свидетельствуют и конспирологические источники”. Как напоминает Кравец, создатели статуи Бартольди и Эйфель были членами французской масонской ложи, и именно “вольные каменщики” помогли им собрать 3,5 миллиона франков на изготовление статуи. Строительство постамента, по ее словам, профинансировала масонская ложа Нью-Йорка.

Известно, что французские и американские масоны поддерживали довольно тесные отношения, в том числе и делового характера, с российскими “вольными каменщиками”. А Демидовы занимали очень высокое положение в масонской иерархии России, напоминает автор публикации.

Павел Павлович Демидов, который в 1870-х гг. возглавил комплекс нижнетагильских предприятий, молодость провел в Париже. В середине 1860-х, после окончания юридического факультета Санкт-Петербургского университета он продолжил образование под руководством известного ученого, публициста, политического деятеля и… масона Эдуарда Рене де Лабуле. В то же самое время молодой, подающий надежды скульптор Фредерик Бартольди лепил бюст боготворимого им Лабуле”, – продолжает Кравец, развивая “конспирологическую” версию происхождения Свободы.

Она же обращает внимание на то, что церемонией открытия монумента в 1886 г. руководил президент Соединенных Штатов франкмасон Гровер Кливленд, а освящал памятник архиепископ Епископальной церкви Нью-Йорка Генри Поттер, также член ложи “вольных каменщиков”.

Норвежцы до сих пор придерживаются версии, что облицована статуя именно норвежской медью. Согласно их теории, французские инженеры в 1870 г. закупили необходимое количество металла на острове Кармой. Норвегия даже заказала спектрофотометрический анализ меди, в которую «одета» американская статуя. Исследования показали, что по составу металл очень напоминает норвежскую медь, но не идентичен.

В конце XIX века самый крупный рудник Норвегии добывал в общей сложности 3000 тонн металла в год. Медный карьер братьев Демидовых — крупнейших промышленников России — давал в год 10000 тонн. Западу проще было закупить именно русскую медь. Довод, приводящийся в пользу этой версии, – производительность рудников и качество меди.

Паровозы Черепановых

Ефим Алексеевич Черепанов (1774-1842)

Говоря об Урале, невозможно обойти вниманием тех, кто обеспечивал технический прогресс региона — изобретателях. Пожалуй, самыми известными из них стали Черепановы. Их называют создателями первого русского паровоза и парохода.

Братья Ефим и Алексей с детства работали на заводах Демидовых. Их отец был простым углежогом, им же самим повезло больше: братьев отмечали за трудолюбие, интерес к механизмам, умение работать и головой, и руками. А потому отправили в школу и поручали ответственные должности. Работая на плотинах, Алексей Черепанов чинил и усовершенствовал все, что под руку попадалось. В 1803 г. Н.Н. Демидов отправил его на заводы к своему партнеру, сенатору и заводчику Всеволоду Всеволожскому, где юноша сделал чертежи самоходной паровой коляски и паровой машины на речной лодке. Выставочные образцы этих изобретений были построены и протестированы, но не получили дальнейшего применения.

К сожалению, Алексей умер в 30 лет, но его старший брат Ефим продолжил развивать общие мечты и любимое дело. Он создал механическое заведение — что-то вроде конструкторского бюро, в котором придумывал станки и машины, например, для откачки воды. В 1821 г. Демидов отправил Ефима в Англию осматривать железнодорожные заводы и рудники. Наверное, зарубежные коллеги мысленно крутили пальцем у виска. Во-первых, Ефим не знал английского. Во-вторых, его длинная борода привлекала внимание и создавала конфузы. Например, однажды его чуть не приняли за шпиона. Спустя 12 лет в такое же деловое путешествие поехал его сын Мирон, тоже без знания языка, тоже с бородой, которую отказался сбрить.

В 1833 г. отец и сын продемонстрировали первый сухопутный пароход, затем второй. А еще рельсовый путь длиной чуть больше 800 метров от Меднорудянского рудника до Выйского завода. И паровозы, и дорога были придуманы Черепановыми еще до строительства первой Царскосельской железной дороги.

В 1834 г. решением Петербургской конторы Фотий Швецов был назначен членом Нижне-Тагильской конторы. Таким образом, он получил дополнительный административный рычаг, чтобы поддерживать идеи Черепановых. Подросший племянник Ефима Черепанова (Аммос) был назначен механиком Меднорудянского рудника. Швецов, понимая важность работы Ефима и Мирона, прикомандировывал к ним и Аммоса, если представлялась такая возможность. Позднее к Черепановым присоединился и Павел Мокеев, ученик Швецова, который ранее, по инициативе Фотия Ильича, прошел обучение за границей. В 1829 г. на родину вернулся и Федор Звездин, обучавшийся «бронзерному» делу в Париже. Он отливал для механизмов Черепановых медные и бронзовые детали, а позднее – и колеса для паровоза, и чугунные рельсы для железной дороги. Собралась замечательная «команда» умельцев, которая решила строить у себя, в Нижнем Тагиле, паровоз и рельсовую дорогу.

Как член заводского правления, Фотий Ильич подписывает указ о начале изготовления деталей для паровоза и строительстве железной дороги, которую решили проложить от Медного рудника к Выйскому медеплавильному заводу. Паровоз и железная дорога были построены, несмотря на постоянные препятствия, чинимые местными управленцами. Управляющие считали паровой транспорт сомнительной затеей. По-видимому, закулисную борьбу против устройства рудовозной дороги вели и такие влиятельные извозопромышленники, как Клементий Ушков. Для них успех Черепановых означал бы сокращение огромных прибылей, извлекаемых из эксплуатации труда возчиков. Однако нельзя было без конца откладывать дело, на котором упорно настаивали и Черепановы, и Швецов. Тем более, что об их технических достижениях уже было опубликовано в «Горном журнале», который, по распоряжению Министра Финансов Егора Канкрина, давно уже служил не только средством отраслевой информации, но еще и практическим учебником для обучения специалистов в Горном корпусе.

К сожалению, развития на Урале эти изобретения не получили. Зато их авторы за свои достижения получили вольную.

У двухэтажного особняка с мезонином, где жили эти крепостные механики, сегодня стоит модель их знаменитого паровоза. Здание отремонтировано и превращено в музей при содействии железнодорожников. Нижний этаж посвящен истории железных дорог, а верхний — инженерной мысли тагильчан.

Черепановы изображены на памятнике Создателям российских железных дорог недалеко от Казанского вокзала в Москве.

Самый длинный в Европе железнодорожный тоннель

Благодаря Демидовым на Урале появились не только знаменитые заводы и железные дороги, и даже самый длинный в Европе железнодорожный тоннель.

В 1879 г. в строй вступила Луньевская ветка УГЗЖД (Уральской Горнозаводской железной дороги), позднее вошедшей в состав Свердловской железной дороги, финансированием которой занимался исключительно Павел Павлович Демидов.

Луньевская ветка строилась прогрессивными методами, с использованием последних европейских технологий. Так, к примеру, все станции и полустанки этого участка Горнозаводской железной дороги освещались газовыми фонарями и были оснащены телеграфной связью.

Кроме того, при строительстве Луньевской ветки УГЗЖД был построен один из первых и самый длинный в Европе железнодорожный тоннель. На 22-й версте Луньевской ветви, ведущей от станции “Чусовская” до Луньевских копей близ Александровка (ныне доходит до Соликамска), пришлось пробить первый на Урале тоннель под один путь длиной 145 метров. Опыта строительства таких сооружений в России еще не было, поэтому были приглашены специалисты из Италии. Под их руководством русские рабочие успешно осуществили проходку. Отделка стен и свода была произведена из тесаного камня-известняка. На порталах тоннеля был выбит в камне год постройки – 1879, а в замковых камнях свода за символичным щитом – железнодорожные инструменты.

Поначалу Луньевская ветка (или «линия», как ее тогда называли), перевозила только грузы для заводов Демидовых, но начиная с 1889 г. по ней стали ходить и грузопассажирские составы.

Метеорологическая обсерватория

В 1839 г. в Нижнетагильском заводском поселке приступила к работе метеорологическая обсерватория. Она была создана по инициативе Анатолия Николаевиче Демидова. На тот момент в России действовало около 50 государственных метеорологических станций, но для углубленного изучения погоды их было явно недостаточно, в связи с этим дальнейшее развитие метеорологии проходило благодаря частной инициативе.

Анатолий Демидов большую часть времени проводил в Европе, однако он принял решение об открытии метеорологической обсерватории при Нижнетагильском заводе, куда незамедлительно было закуплено необходимое оборудование. Наблюдения велись ежедневно из здания Лабораторного флигеля при заводоуправлении, данные заносились в отчетную ведомость трижды в сутки — в 8:00, 15:00 и 20:00 часов. Затем они пересылались заводовладельцу для дальнейшей публикации.

Анатолий Демидов лично отслеживал своевременность доставки метеоданных из Нижнего Тагила. Сохранилось его письмо Антону Ивановичу Кожуховскому, главноуполномоченному по имениям и делами господ Демидовых, о непредоставлении метеоданных за 1851 г.: «…Мне были отправлены данные метеорологических наблюдений, проведенные в Нижне-Тагильске до 30 июня прошлого года. С тех пор никаких отправлений не было сделано, таким образом ежегодная публикация этих результатов заметно отстает. Я был бы рад в ближайшее время получить дополнения к 1851 г. Прошу регулярно высылать мне результаты работы, чтоб такого больше не повторялось…». Последующих замечаний по работе Нижнетагильской метеорологической обсерватории не поступало.

Ежедневные погодные наблюдения публиковались в Париже. Самый ранний журнал датирован 1840 г. На обложке указано местонахождение метеорологической обсерватории – OBSERVATIONS METEOROLOGIQUES FAITES A NIJNE-TAGUILSK (MONTS OURAL) GOUVERNEMENT DE PERM (Метеорологические наблюдения, сделанные в Нижне-Тагильске (Уральские горы).

На каждой странице расположена таблица, где представлены погодные наблюдения за месяц. Здесь указывались: дата, показания барометра и термометра, направление и сила ветра, облачность. Помимо этого, наблюдающий подсчитывал количество дней: ясных, облачных, пасмурных, безветренных и по направлению ветра. Подписчиками этих журналов были ведущие учебные и научные заведения Европы и России. Присылались экземпляры и в Нижний Тагил, с ними можно было ознакомиться в заводской библиотеке.

Последний выпуск журналов в Париже датирован 1866 г. Но наблюдения за погодой в Нижнетагилькой метеорологической обсерватории не прекращались, они по-прежнему фиксировались в отчетных ведомостях, позже этими данными заинтересовались в Уральском обществе любителей естествознания. А метеорологические журналы, изданные в Париже, хранятся в библиотеке Нижнетагильского музея-заповедника «Горнозаводской Урал».

Драматический театр в Нижнем Тагиле

Идея создания любительского драматического театра на Нижнетагильском заводе принадлежала четверым молодым заводским приказчикам Ивану Шушпанову, Луке Петрову, Александру Петерюхину и Георгию Вишневскому, вокруг которых в 1860 г. собрался небольшой кружок любителей театра.

Несколько раз они обращались в Правление заводов с просьбой предоставить им какое-нибудь помещение «для устройства заводского театра за небольшую арендную плату».

В правлении не спешили идти навстречу творческой молодежи, но на помощь неожиданно пришел Павел Павлович Демидов, который приказал подобрать помещение для занятий кружка. В октябре 1862 г. Главное правление заводов передало театральному кружку дом на улице Нижняя Ерзовка. Более того, Павел Демидов распорядился не брать арендную плату за первый год, а аренду за второй год снизить на 50%.

30 декабря 1862 г. театр был открыт, и на его сцене была сыграна первая пьеса. За весь 1863 г. коллектив любительского театра сыграл 14 спектаклей, а до марта 1865 г. еще 20 спектаклей. За неполные 27 месяцев деятельности театра сборы от спектаклей составили 1308 рублей. Вырученные средства шли на постановку новых спектаклей и на помощь наиболее нуждающимся жителям поселка.

В 1878 г. театру было предоставлено каменное здание бывших конюшен на территории завода, где театр проработал до 1918 г.

Улица Нижняя Ерзовка (позже – Папанина), где состоялись первые представления любительского театра (фото А. Ф. Кожевникова / фрагмент ориг. изображения)

Демантоид из Нижне-Тагильского округа

Демантоид – самый прекрасный зеленый гранат. В переводе название камня означает «алмазоподобный», он напоминает изумруд.

В начале 1830-х гг. Нижне-Тагильский горный округ Демидовых являлся главным поставщиком золота на Урале. По добыче платины он гремел на весь мир. Ученые связывали возможность находки алмазов на Урале с россыпями платины. И в Нижнем Тагиле ожидали небывалых по богатству алмазов. Но только в конце 30-х гг. ХIХ столетия, когда в округе Нижне-Тагильских заводов были открыты и действовали почти все прииски золота и платины, где в дальнейшем стали известны россыпи демантоидов, в Главное управление Демидовских заводов в Санкт-Петербурге пришло известие о находке так называемых «нижнетагильских алмазов».

В 1842 г. Русское Минералогическое общество отметило свой 25-летний юбилей. В юбилейном первом томе «Трудов основанного в Санкт-Петербурге Русского Императорского общества Общей минералогии» помещалась «История общества», написанная его секретарем Георгием Астафьевичем Поттом. Труд целиком печатался на немецком языке. Он представлял собой своеобразный сквозной отчет о деятельности Санкт-Петербургского Минералогического общества. Необходимость такой формы отчетности объяснялась редкостью издания. Предыдущий первый том трудов общества печатался в 1830 г. (до открытия на Урале Изумрудных копей, фенакита и александрита). И в юбилейном томе оказались собраны воедино все основные известия геолого-минералогического характера за последний весьма продолжительный период.

Говоря о платине из Нижне-Тагильских россыпей, Г.А. Потт пишет: «Этот металл, который встречается в содержащих золото россыпях в Сибири, кроме золота, сопровождают: осмиридиум, магнитный железняк, хромистый железняк, рутил, бурый железняк, эпидот, гранат, горный хрусталь в отдельных кристаллах, или на породе. Из горных пород платине сопутствуют: обломки кварца, яшмы, серпентинита, диорита, зеленого сланца и зеленосланцевого порфира. Еще стоит добавить о маленьких полиэдрических кристаллах. Они большей частью прозрачны, желтовато-белого, маслянисто-зеленого, коричневато-желтого и реже всего красивого изумрудно-зеленого цвета. Они имеют на своей поверхности алмазный блеск, который приближается к маслянистому. Эти кристаллы считались алмазами и были посланы из Нижне-Тагильска в Демидовскую контору в Санкт-Петербург, т.к. они имели огромнейшее сходство с теми, что были найдены в Пермской губернии во владениях г. Бутеро, но до сих пор не были подвергнуты химическому анализу. По мнению Минералогического общества, они должны быть отнесены к системе хром-гранатов или уваровиту». 

Какое же отношение могли иметь упомянутые не только зеленые, но и желтые «полиэдрические кристаллы граната с алмазным блеском» к настоящему уваровиту? Уваровит – новый гранат изумрудно-зеленого цвета открыл в 1832 г. Герман Иванович Гесс (1802-1850). Минерал впервые найден в Бисертском заводе графини Полье Бутеро на Урале. Свое название уваровит получил в честь президента Российской Императорской академии наук и Почетного члена Императорского Минералогического общества С.С. Уварова (1786-1855).

Первая находка кристалла «похожего на уваровит граната» в Нижне-Тагильских россыпях произошла в 1839 г. И на период отсутствия полного химического анализа известково-хромистого граната минералоги вполне могли допустить мысль, что уваровит может иметь не только изумрудно-зеленую, но и желтую окраску.

Ошибочное отождествление учеными желтых и желто-зеленых кристаллов граната с алмазным блеском с уваровитом не могло оказать существенного влияния на применение минерала в качестве ювелирного камня. И дальнейшая судьба «алмазоподобных уваровитов» во многом зависела от воли его отыскателя и владельца.

Самого же владельца – Анатолия Николаевича Демидова – небольшие кристаллы «уваровитов» в практическом плане не заинтересовали. И в Нижнем Тагиле продолжилась погоня за самородками платины и за самым богатым золотом.

Но все же благодаря традиции, заложенной предшественниками А.Н. Демидова, мнимые «уваровиты» не были преданы полному забвению. Они стали украшением Нижне-Тагильского заводского музея Демидовых. Здесь «похожими на желтые и зеленые уральские алмазы уваровитами» они оставались до той поры, пока в Нижний Тагил ни приехал знаменитый ученый Н.Г. Норденшельд и предложил для этих гранатов собственное название – «диамантоит».

К началу 1850-х гг. запасы некогда богатой медной руды крупнейшего на Урале Меднорудянского месторождения истощились. На Выйский медеплавильный завод в Нижнем Тагиле все чаще поступали убогие руды, так называемые «медные подрудки», выплавка металла из которых по старой технологии стала делом убыточным. В связи с тревожным положением в стратегически важной отрасли металлургии Аврора Карловна Демидова неоднократно пыталась восстановить медеплавильное производство. С этой целью на Урал приглашались иностранные специалисты из Бадена и Гуттенберга. Но все попытки оказались безуспешными и ничего кроме колоссального убытка не принесли. И в 1853 г. Аврора Карловна отказалась от моды выписывать разного рода самозваных «специалистов» из-за границы. Она обратилась за помощью к российским ученым, поэтому и пригласила на Урал Н.Г. Норденшельда. Главным итогом его пребывания на уральской земле явилось введение на уральских частных и государственных заводах новых медеплавильных печей. С 1856 г., на Выйском Демидовых и на казенном Богословском медеплавильных заводах на Урале в «печах Норденшельда» началась выплавка меди намного дешевле, чем прежде.

Согласно материалам переписки Нижне-Тагильского заводоуправления с Главным управлением Демидовских заводов в Санкт-Петербурге Н.Г. Норденшельд вместе со своим сыном – Адольфом Эриком прибыли в Нижний Тагил 12 декабря 1853 г. Отец сразу же приступил к работе на Выйском медеплавильном заводе. Сын – выпускник Гельсингфорского университета, занялся изучением минералогии Меднорудянского месторождения. Пребывание Норденшельдов на Урале оказалось недолгим. 20 февраля 1854 г. Нильс Норденшельд закончил свои опыты по обогащению «медных подрудков» на Выйском заводе. В марте 1854 г. Норденшельды покинули Нижний Тагил и вернулись в Гельсингфорс.

Период совместного пребывания отца и сына Норденшельдов в Нижнем Тагиле совпал с одним замечательным событием. В 1853 г. Анатолий Николаевич Демидов, к тому времени президент Императорского Минералогического общества, пожелал иметь «экспонаты из допотопного мира, какие могут открыться в недрах Нижнетагильского округа». В Нижнетагильском заводском музее начинают составляться коллекции «Трех царств Природы: А – минерального, В – растительного, С – живого». Среди авторов коллекций в этот период упоминаются горный аптекарь Кригер, а также заводской библиотекарь и садовник А.М. Янушкевич. В 1854 г. сбором «Коллекции минерального царства» заведовал горный техник Федор Черноногов.

Зимой 1853-1854 гг. ни один из приисков золота и платины Нижне-Тагильского округа Демидовых, где в дальнейшем стали известны россыпи демантоидов, не действовал. Но в Нижне-Тагильском заводском музее Н.Г. Норденшельду и довелось впервые увидеть «похожие на алмазы уваровиты», которые происходили не только из платиновых, но и золотых россыпей. Знаменитому ученому, заинтересовавшемуся не только зелеными, но и так называемыми «желтыми уваровитами», составители «Коллекции минерального царства» предоставили партию разноокрашенных кристаллов и округлых зерен минерала для исследований.

Изучив музейные образцы «алмазов-уваровитов» Норденшельд пришел к выводу, что это особая разновидность граната, которую он предложил назвать «Диамантоит» от немецкого Diamant – «алмаз», или «алмазоподобный». По воспоминаниям А.Э. Норденшельда, это название ассоциировалось с формой кристаллов и ярким блеском минерала. В изначальном виде название минерала сохранилось благодаря музейному каталогу В.В. Нефедьева.

Название для демантоида Н.Г. Норденшельд предложил в немецкой транскрипции, отступив от общей традиции минералогов давать названия ископаемым по их особым свойствам согласно греческому словарю, как дань уважения ученых к истории зарождения науки в Древней Греции. В данном случае для нового уральского минерала из нижнетагильских россыпей Н.Г. Норденшельд сделал исключение.

В 1854 г. об «известково-железистом гранате» (современный кальциево-железистый гранат, андрадит) знали немногое. В 4-м издании «Системы минералогии» Джеймса Дуайта Дана (1813-1895) были собраны почти все известные к тому времени сведенья о минералах группы гранатов. Подвид граната, состоящий из силикатов железа и извести, назывался «железисто-известковым гранатом». В 1854 г. из всех известных минералов группы гранатов только топазолит из долины Ала в Мусса-Альпах (Италия) по своему описанию напоминал демантоиды.

Н.Г. Норденшельд хорошо знал свойства гранатов и в достаточной степени владел способами их диагностирования. Еще в 1820 г. он открыл румянцевит (современный гессонит). С 1852 г. он занимался изучением иваарита – новой содержащей титан разновидности известково-железистого граната черного цвета (современный шорломит). Н.Г. Норденшельд – одни из первых российских минералогов, кто ввел в широкую практику микроскоп. При его использовании, благодаря изотропным свойствам граната, демантоид можно легко отличить от оливина – минерала схожего с ним по относительной твердости, излому и по цвету желто-зеленых зерен, лишенных ясных кристаллических плоскостей. Являясь учеником знаменитого кристаллографа Фридриха Мооса, Норденшельд по форме кристаллов демантоида мог безошибочно отнести минерал к группе гранатов, а принадлежность его к железистому гранату легко устанавливалась благодаря продукту плавления минерала в пламени паяльной трубки.

Еще в ту пору, когда только зарождалась систематика в минералогии, а все новые ископаемые в основном давались в виде списка в алфавитном порядке, Н.Г. Норденшельд предложил создать единую минералогическую систематику, основанную на атомно-химическом строении минералов. В 1842 г. книга Норденшельда, посвященная вопросу систематики минералов, была опубликована в «Горном журнале». И, предлагая название для демантоида, Н.Г. Норденшельд как специалист, прекрасно владеющий современной номенклатурой минералов, безошибочно отделил «алмазоподобный гранат» не только от ярко-зеленого уваровита, но и от всех известных к тому времени разновидностей желтого и зеленого гроссуляра.

Предложенный Н.Г. Норденшельдом термин «диамантоит» охватывал широкий ряд новейших разновидностей известково-железистого граната всех оттенков желтого и зеленого цветов. О блестящем в прямом смысле открытии оставалось лишь заявить в широкой печати, но Нильс Норденшельд не написал о демантоиде научной статьи. Он разделил имевшиеся у него зерна и кристаллы минерала на две небольшие партии и отправил: одну – в Геологический музей Санкт-Петербургского Горного института, а вторую – в кабинет Минералогии Санкт-Петербургского Университета. Свои посылки ученый сопроводил записками, где указал предложенное им название граната, а также место его находки.

Вплоть до 1871 г. в «Каталоге минералогического собрания Музеума Горного института» в Санкт-Петербурге, составленном горным полковником В.В. Нефедьевым, числилась лишь одна партия образцов демантоида, присланных Н.Г. Норденшельдом. Здесь под номером Н-194 3)/1 записано: «Диамантоит (отдельными зернами). Из золотоносных розсыпей, близ Нижне-Тагильского завода, Пермская губерния».

Золотой прииск по ручью Телянский ключ в системе реки Тагил, был открыт в 1824 г. и разрабатывался сначала с момента открытия до 1829 г., а затем с 1830 по 1851 гг. включительно. К моменту первого приезда Н.Г. Норденшельда в Нижний Тагил в декабре 1853 г. Телянская россыпь была совершенно заброшенной, но не забытой. Еще в 1824 г. здесь нашли самый крупный в Нижне-Тагильском округе золотой самородок весом 2 килограмма 457 грамм. Крупные и уникальные (причудливой формы) самородки доставлялись в натуральном виде для кабинета Н.Н. Демидова. В этой связи со стороны управляющего Нижне-Тагильскими заводами М.Д. Данилова особое внимание было приковано к разработке Телянской россыпи. Ее второй и самый продолжительный период разработки с 1830 г. совпал с началом вспыхнувшей на Урале «алмазной лихорадки», последовавшей за открытием алмазов на Крестовоздвиженских приисках. По давней традиции Демидовых образцы необычных минералов поступали в Нижне-Тагильский заводской музей.

При перечислении в хронологическом порядке приисков золота и платины Нижне-Тагильского округа Демидовых на Урале, где впоследствии стали известны в россыпном залегании демантоиды, получится ряд:

1) Телянский золотой прииск (1824);

2) Студено-ключевской золото-платиновый прииск (1833);

3) Павло-Анатольевский платиновый прииск (1834);

4) Павловский платиновый прииск (1840).

К 1842 г., к моменту первого сообщения об «алмазах-уваровитах» А.Н. Демидова все основные демантоидоносные россыпи в окрестностях Нижне-Тагильских заводов были открыты. И самый богатый на демантоиды – Павловский прииск является последним в ряду открытия россыпей. 

Первые исследования химического состава демантоида начались только в 1867 г., год спустя, как основоположник минералогии Финляндии и один из славных творцов «Золотого века» Описательной минералогии России – Н.Г. Норденшельд ушел в вечность.

В 1867 г. учитель практической минералогии Горного института и хранитель Геологического музея В.В. Нефедьев на основании результатов исследования демантоидов в химической лаборатории Горного института отнес их к «разновидности оливина», сохранив при этом названия минерала, предложенное Н.Г. Норденшельдом. Нефедьев не написал о демантоиде научной статьи, а в устной форме изложил результаты исследования теперь уже мнимого «алмазоподобного оливина» библиотекарю Горного института Д. Планеру – составителю «Сборника вновь открытых и вновь исследованных в новейшее время минералов».

В 1870 г. секретарь Санкт-Петербургского Минералогического общества, профессор Павел Владимирович Еремеев исследовал качественный состав демантоидов методом паяльной трубки и отнес минерал к «необыкновенной разновидности гроссуляра». Вместе с тем, он произвел первое и не превзойденное в своем роде наиболее полное описание физических свойств демантоидов Норденшельда. И весьма примечательно, что П.В. Еремеев свой доклад заканчивает такими словами: «Хотя свойства демантоида и заставляют причислить его к разновидностям известково-глиноземистого граната… название, данное минералу всеми уважаемым Н. Норденшельдом, следовало бы сохранить в науке, т.к. сильный алмазный блеск, особенная чистота и яркость цветов достаточно отличают демантоид от обыкновенных известково-глиноземистых гранатов». В конце 1879 г. П.В. Еремеев на заседании Минералогического общества доложил о повторном исследовании демантоидов Норденшельда методом паяльной трубки и установил принадлежность минерала к известково-железистому гранату.

Со временем оригинальное название «диамантоита» Н.Г. Норденшельда, в результате устных сообщений первых исследователей химического состава минерала, исказилось сначала в «Демантоит», а затем – в «Демантоид». В 1904 г., с уже привычным для минералогов, но с окончательно искаженным названием, «алмазоподобный гранат» вошел в «Систему минералогии» Э.С. Дана.

Невольная замена исторически обоснованного немецкого корня – «diamant» на менее благозвучный для русского слуха т.н. «голландский» корень – «demant» в названии демантоида еще в 1867 г., или до его становления новым ювелирным камнем, не прошла бесследно. Позднее, после открытия в середине 1870-х гг. в окрестностях Полдневой на юге Среднего Урала нового проявления ювелирного андрадита и начала становления демантоида ювелирным камнем, это стало одной из причин упорного неприятия уральскими крестьянами-старателями, гранильщиками самоцветов и ювелирами «правильного» с точки зрения официальной науки названия демантоида. Начиная со второй половины 70-х гг. ХIХ века до 50-х годов ХХ столетия, или в течение 80-ти лет в народной среде демантоиды на Урале именовались «хризолитами».

Выставки с участием Демидовых

Павильон Нижнетагильских заводов на Сибирско-Уральской научно-промышленной выставке 1887 г. (фото неизв. авт., 1887 г. / общ. достояние / фрагмент ориг. изображения) (https://museum-nt.ru/upload/resize_cache/iblock/51f/923_0_2/51f286069220363fd5d34665be826502.jpg)
Каталоги Тагильских и Луньевских заводов, выпущенные к международной выставке в Париже, в 1900 г. (фото из архива НТМЗГУ / фрагмент ориг. изображения) (https://museum-nt.ru/upload/iblock/8fd/8fd69bf8aa095bfafdece159dc361df9.png)
Павильон Нижнетагильских заводов на Нижегородской выставке 1896 г. (фото неизв. авт. / общ. достояние / фрагмент ориг. изображения) (https://museum-nt.ru/upload/iblock/4f4/4f4296da7c2b42a870d9b61de7036953.jpg)

Предшественником Нижнетагильского музея-заповедника «Горнозаводской Урал» являлся «Музеум естественной истории и древностей», созданный по приказу Павла Николаевича Демидова в 1840 г. Изначально в открытом «музеуме» было только две коллекции: собрание образцов руд Акинфия Никитича и несколько памятных медалей, переданных Павлом Николаевичем. Но если первая практически не пополнялась, то вторая в скором времени начала расти и в основном за счет медалей, полученных демидовскими заводами на различных отечественных и зарубежных выставках.

Надо отметить, что до 1828 г. выставок, где бы производители товаров могли демонстрировать свою продукцию, в Российской империи не было. Вместо них проводились ярмарки, которые, по сути, служили тем же задачам, но только среди производителей своего региона. На Урале одной из самых популярных была Ирбитская ярмарка, появившаяся в 1643 г.

Позднее появились и другие – Крестово-Ивановская, Екатеринбургская, Тюменская. Товарооборот на таких ярмарках достигал от 350 тысяч рублей до 12 миллионов рублей серебром (на Ирбитской ярмарке в 1829 г.). При всем этом у ярмарок был один существенный недостаток: здесь в основном продавали. Возможности показать преимущество своих товаров над товарами конкурентов у производителей не было. Как не было возможности разрекламировать свою продукцию за пределами региона, где проводилась ярмарка.

И вот в 1828 г. российский император Николай I издает указ «Об устройстве выставки российских мануфактурных изделий в Санкт-Петербурге», которую предлагалось провести в середине мая следующего, 1829 г. Указ был опубликован в октябре 1828 г., что давало возможность потенциальным участникам выставки хорошо подготовиться к мероприятию. В первой выставке приняло участие 326 экспонентов из 33 российских губерний, которые представили более 4000 самых разных экспонатов, разместив их в 15 разделах: машины, инструменты, текстиль, оружие, мебель, фарфор, домашняя утварь, драгоценности и так далее. В первой выставке Демидовы принимали участие только в качестве наблюдателей – у заводов были большие государственные заказы, долгосрочных контракты с английскими и немецкими купцами, и в дополнительных рынка сбыта и рекламе своей продукции, Демидовы не нуждались. Однако в дальнейшем участие демидовских заводов на российских выставках стало расширяться.

На 2-й Всероссийской выставке демидовские заводы были представлены без какой-либо помпы. Посетителям выставки показали несколько видов гвоздей, проволоки, подносов и предметов домашнего обихода из меди и чугуна. Газета «Санкт-Петербургские ведомости» даже разместила заметку, автор которой не без иронии написал, что «…г-н Демидов перепутал промышленную выставку в столице с ярмаркой в дремучей Тюмени».

Ситуация резко изменилась, когда в 1833 г. двух английских купцов, торговавших демидовским железом, поймали на подлоге – они ставили на низкосортное английское железо клейма уральских заводов Демидовых и продавали его втридорога на Апеннинах, в Греции и Египте. Демидовы тут же разорвали контракты с британцами и начали искать другие рынки сбыта. Тогда Анатолий Николаевич Демидов и предложил искать покупателей не через связи в Сенате или в Министерстве внешней торговли, а на российских и международных промышленных выставках.

Начало было положено в 1835 г., когда демидовские заводы привезли свою продукцию в Москву на 4-ю Всероссийскую мануфактурную выставку. Затем было участие в выставках в Варшаве в 1839 г., в Санкт-Петербурге в 1841 г., снова в Варшаве в 1845 г., и снова в Петербурге в 1849 г. Участие в этих мероприятиях принесло тагильским заводам немало новых заказов. А в 1851 г. железо, медь и изделия демидовских заводов в полном ассортименте были представлены на 1-й Всемирной промышленной выставке в Лондоне. Экспозиция пользовалась огромным успехом и устроители выставки отметили ее сразу тремя медалями. Кроме новых покупателей выставка принесла еще и плюс к репутации – не каждый российский промышленник мог похвастаться участием в международной промышленной выставке.

С тех пор демидовские заводы стали принимать участие во всех промышленных выставках – и региональных, и всероссийских, и международных. И почти каждый раз их продукция получала самые высокие оценки. Особенно гордились Демидовы наградами международных выставок. А их было немало: три бронзовые медали лондонской выставки 1851 г., золотая медаль Всемирной промышленной выставки в Вене, проходившей в 1873 г., Гран-при Всемирной промышленной выставки в Париже 1878 г., медаль русско-французской выставки в Париже 1891 г.

18 ноября 1865 г. на Уральские част­ные горные заводы пришло приглашение к участию в Парижской выставке. Продукция должна была соответствовать «Положению о русском отделе Всемирной Парижской выставки 1867 года», утвержденному Мини­стром финансов. Несоблюдение пунктов «Положения» могло грозить тем, что про­дукцию не примут к экспонированию, ведь далеко не все промышленные произведения допускались на выставки. Приведем пример: «Не принимаются для отправления на все­мирную Парижскую выставку: самовозгараемые и гремучие составы, пороховые сна­ряды. Зажигательные спички, огнестрельные снаряды и т. п. могут быть представлены только в виде подражаний, без всякой при­меси воспламенительных частей…».

Подготовка продукции для выставки заня­ла на Нижнетагильском заводе не один ме­сяц, работа продлилась с ноября 1865 г. по январь 1867 г. В деле «Главное управ­ление Нижнетагильских и Луньевских заво­дов. Об отправке из заводов предметов на всемирную Парижскую выставку», находя­щемся на хранении в Государственном ар­хиве Свердловской области, имеются мно­гочисленные таблицы с расчетами количе­ства, размерами, суммами на транспорти­ровку произведений, изготовленных для выставки. Чтобы понять всю сложность подоб­ной работы, достаточно посмотреть на лис­ты, заполненные большим количеством рас­четов, сделанных от руки в столбик. Непос­вященным в систему записи невозможно по­нять логику вычислений, но самое главное – она была понятна тому, кто эти расчеты про­изводил.

На русском и французском языках были подготовлены краткие сведения о месторож­дении и размерах рудников, на которых была изготовлена продукция для выставки, а так­же краткий исторический очерк Нижнета­гильских заводов, принадлежавших Павлу Павловичу Демидову, с росписью получен­ных медных руд.

Надо отметить, что исторический очерк будет использован при подготовке «Иллюст­рированного описания Всемирной выстав­ки в Париже 1867 издание В.Е. Генкеля» для раздела «Русские экспоненты, получившие награды на Парижской Всемирной выстав­ке 1867 г.».

1 апреля 1867 г. состоялось открытие «Всемирной выставки произведений земле­делия, промышленности и художеств». Зре­лище было поистине грандиозным: на Мар­совом поле специально для выставки возве­ли огромное, овальное в плане Главное зда­ние из стекла и железа, внутри которого раз­мещались семь концентрических экспозици­онных галерей. Такая планировка была удобна для посетителей, давая им возмож­ность, идя в радиальном направлении, знако­миться с продукцией разных стран-участниц, а, проходя по окружности, изучить одно­типные экспонаты, представленные участниками.

Для русского отдела в самом здании было назначено пространство в 2900 квадратных метров и сверх того, соразмерно этому про­странству, была отведена некоторая часть парка. В первых двух павильонах были пред­ставлены предметы археологии и художе­ственные произведения, в остальных – изде­лия промышленности и земледелия. Соглас­но каталогу, Нижнетагильские заводы Павла Павловича Демидова подготовили к экспо­нированию: медные руды – железистую, ди­оритовую, глинистую, медный колчедан, малахитовый подрудок; минералы – само­родная медь, красные медные руды, крем­нистый малахит, фосфоро-хальцит; а также железная промышленность – руды Высоко­горского железного рудника, чугуны из Вы­сокогорских руд, железо, приготовленное по кричному методу, корабельное железо, пуд­линговое железо, сталь. Список еще долго можно продолжать.

В отличие от выставки 1851 г., где Де­мидовы в большом количестве представили предметы роскоши, в 1867 г. ограничи­лись железной продукцией, которая смогла обратить на себя внимание. Из 48 месторож­дений железной руды во владениях Демидо­вых высоким качеством магнитного желез­няка превосходил все остальные Высокогор­ский рудник. «Притом величина залежи столь значительна, что может в течение не­скольких столетий поставлять ежегодно от двух до трех миллионов пудов», – отмеча­лось в указателе русского отдела. Жюри от­метило солидность представленной желез­ной продукции, за что Нижнетагильские за­воды Павла Павловича Демидова получили золотую медаль.

Немного выставочной статистики: более 7 миллионов человек, в том числе высоко­поставленные и правящие особы, посетили выставку за время ее работы с 1 апреля по 31 октября 1867 г.

Из 1300 экспонатов, представленных в рос­сийском разделе, более 478 получили награ­ды: 2 Гран-при, 21 золотая, 93 серебряных, 211 бронзовых медалей и 151 Почетный от­зыв. Памятными медалями были отмечены 26 экспонатов по разделу археологии.

Россия, как и в первый раз, выгодно пока­зала себя на международной арене.

В последней четверти XIX века на промышленных выставках стали оценивать не только товары, которые предлагает их производитель, но и то, как он их представляет посетителям выставки, как оформлена экспозиция. В моду стали входить информационно-рекламные стенды и павильоны, а также многостраничные каталоги.

При возведении павильонов широко использовались не только образцы продукции демидовских заводов, но и поделочные камни, самоцветы, художественное литье из чугуна и бронзы. Иногда в экспозициях использовались исторические сведения, рисунки, карты, а с развитием в Российской империи фотографии и фотографические изображения заводов и рудников.

Большое внимание уделялось и выпуску рекламно-информационной продукции – каталогов, кратких и полных указателей, афиш. На последних выставках посетители могли даже приобрести почтовые открытки с видами Нижнетагильских заводов или уральских пейзажей. Любопытно, что некоторые открытки выпускались для коллекционеров – они гасились специальным штемпелем на месте для почтовой марки. Купить их можно было в почтовой конторе на территории выставки.

Сейчас трудно сказать, почему именно в «музеум» Нижнетагильского завода отправлялись все медали, полученные на российских и международных выставках. Возможно, такое решение было принято братьями Павлом и Анатолием Николаевичами Демидовыми в тот период, когда они решили превратить Нижнетагильский завод в «родовое гнездо» и начали строить храм, под которым должна была быть родовая усыпальница.

К сожалению, часть коллекции медалей была утеряна в начале ХХ века, когда заводской музей переезжал сначала в Авроринский приют, затем в Выйское училище и снова в здание заводской лаборатории. Часть медалей – золотых и серебряных – была похищена во время отступления «белых» в 1919 г. Часть была утеряна позднее, в ходе передачи неиспользуемых экспонатов в областные архивы и музеи.

Товарный знак «Старый соболь»

Некоторые историки считают, что знак Соболя родился в Туле в начале XVIII века. Именно там работал сын кузнеца, знатный оружейник Никита Демидович Антюфеев, который в 1720 г. за заслуги перед Отечеством получил от Петра I титул дворянина с фамилией Демидов, и стал основателем династии горнозаводчиков. Однако более правдоподобна версия, что Демидов стал клеймить знаком Соболя железо, перебравшись в Невьянск на свой первый уральский завод. Ведь соболь – сибирский, таежный зверек, и в большинстве случаев рядом с ним стояло слово СИБИРЬ. Так или иначе, Никита Демидов сделал блестящий маркетинговый ход: мех соболя ценился издревле, был визитной карточкой России. Знак Соболя, поставленный на железе, автоматически приписывал металлу высокое качество. Это была первая торговая марка в железоделательной промышленности России. Шествие Соболя по Сибири (географического названия Урал тогда еще не было) было поистине победоносным. А знаком соболя в разных вариациях клеймилось железо, произведенное не только на демидовских, но и на других уральских заводах, даже никогда не принадлежащих знаменитой династии.

В каталоге «Клейма уральских заводов XVIII-XIX веков», составленном историками Н.С. Корепановым и Е.Ю. Рукосуевым, насчитывается более полусотни клейм с изображением Соболя. Их использовали, к примеру, на Артинском, Златоустовском, Кусинском, Саткинском, Кыштынском, Узянском, Верх-Исетском, Уткинском, Ирбитском, Ревдинском и многих других заводах. После ликвидации централизованной системы горного управления на Урале в 1781 г. клеймить железо стали безо всякой системы. Знак Соболя мало-помалу использовали вплоть до 1917 г. Наследник же основателя династии ставил на своем железе клеймо CCNAD – статский советник Никита Акинфиевич Демидов.

Анатолий Октавович Жонес-Спонвиль (Жонес де Спонвиль)

В исследованиях о семье Демидовых часто упоминается имя Анатолия Октавовича Жонес-Спонвиля. Историки социалистического периода упоминали о нем только как о посредственном управленце, приводя в подтверждение своих гипотез цитаты из воспоминаний В.Е. Грум-Гржимайло – талантливого инженера-металлурга, будущего члена-корреспондента АН СССР и создателя института «Стальпроект», 17 лет проработавшего в Нижнетагильском округе.

Владимир Ефимович был главным критиком Спонвиля на демидовских заводах, но часто его критика превращалась в критиканство. Между тем, именно Анатолий Октавович в 1885 г. пригласил выпускника Петербургского горного института Грума в Нижнетагильский округ, покровительствовал ему и даже покрывал выходки молодого гения перед Демидовыми. Он же, если верить инженеру Залесскому, познакомил Грума с дочерью главного лесничего Тагильского горного округа Софьей Тиме, чем, по словам некоторых современников «спас Владимира Грума для российской металлургической науки».

Бабушка Анатолия Октавовича – Элизабет-Аделаида — происходила из семьи известного лотарингского скульптора Гибаля и в возрасте 22 лет вышла замуж за Пьера-Иньяса Жонес-Спонвиля, служившего в ту пору в Петербурге у графа Разумовского. Работодатель Пьера был против этого брака, и молодоженам пришлось уехать из России. Неизвестно, как бы сложилась судьба четы Жонес-Спонвилей, если бы ее младшая сестра – Катрин-Мари, – не вышла замуж за Анри Вейера, состоявшего на службе у Николая Никитича Демидова. Вскоре Вейера рекомендовал уральскому заводчику своего нового родственника, и Жонес-Спонвиль попал в обойму демидовских служащих. За 20 лет совместной жизни у Элизабет-Аделаиды и Пьера-Иньяса родилось восемь детей. Последним был сын Октав, ставший впоследствии личным секретарем Демидовых. Октав Петрович (как он стал себя именовать вскоре после получения должности секретаря) до конца своих дней был благодарен Демидову за внимание к нуждам его семьи и покровительство. В знак благодарности он и детей своих называл в честь известных ему родственников своего патрона: Элизабет, Поль, Анатоль.

Анатолий Октавович Жонес-Спонвиль родился в 1830 г. во Флоренции. Обучение проходил в лучших учебных заведениях Европы, в том числе и в знаменитой «Горной школе» в Париже. Практику Анатолий Октавович проходил в Швеции, где много внимания уделял изучению бессемерования стали. В 1852 г. он был принят на службу в Главную контору Демидовых в Петербурге, а в 1868 г. получил должность Главного уполномоченного в Нижнетагильском заводском округе.

На Нижнетагильских заводах к Анатолию Октавовичу относились хорошо и служащие, и простые работники. Последние называли его за глаза «Жонсой» или «добрым французишкой». Жонса знал об этом, но не обижался. По воспоминаниям современников, он умел находить общий язык со всеми, будь то простой рабочий, государственный чиновник или человек науки.

Одно время широко обсуждалась версия о том, что Анатолий Октавович был внебрачным сыном Павла Николаевича Демидова. Сплетни об этом живут до сих пор, но соответствие их действительности находится под вопросом. Почву для этих разговоров давали и архивные материалы, рассказывающие о том, что Жонес-Спонвиль всячески опекал молодых Демидовых, сыновей Павла ПавловичаЕлима, Павла и Анатолия. Действительно, Анатолий Октавович делал очень многое для того, чтобы пробудить у молодых наследников «железной империи» интерес к фамильному производству. В конце концов, ему это во многом удалось.

Положительное впечатление Анатолий Октавович произвел и на Дмитрия Ивановича Менделеева, в июне 1899 г. посетившего Нижний Тагил. Впоследствии великий российский химик вспоминал: «…я отправился со станции в главный старинный и монументальный дом Демидовых, куда приглашал управляющий всех имений наследников Павла Павловича, князя Сан-Донато — высокоуважаемый Анатолий Октавович Жонес-Спонвиль: вхожу в богатые залы; по стенам старинные портреты предков Демидовых и картины не нового покроя; такова же вся обстановка, даже терраса под окнами, даже вид в сад и на окрестности; все дышит чем-то почтенным, устоявшимся и не вчерашним. Выходит бодрый, но уже седой Анатолий Октавович, явно дополнявший картину своей любезностью, видимо, хорошо взвешенными суждениями и всеми приемами; приходит и управляющий Нижнее-Тагильскими заводами, путеец, многоуважаемый Павел Иринархович Замятнин, и тут видишь во всем — от разговоров до жестов — положительность, спокойную уверенность и настойчивость, какие редко встретишь в нынешних людях дня и современной, спешливой суеты. День, проведенный мною с этими лицами, и множество предметов, на которые переходили разговоры, все оставило во мне эти впечатления, и я должен сознаться, что выехал из Тагила с очень увеличенным багажом мыслей, касающихся Урала, особенно по отношению к посессионным владениям и к отношению между казенными и частными заводами…».

Попал Анатолий Октавович и на страницы романа Д.Н. Мамина-Сибиряка «Горное гнездо»: он послужил прообразом Альфреда Осиповича Прейна – персонажа весьма неоднозначного.

Анатолий Октавович состоял членом Горного совета при Министерстве государственных имуществ, Конторы уполномоченных Съезда горнопромышленников Урала, Совещательной конторы железозаводчиков, был вице-президентом Французского благотворительного общества в Санкт-Петербурге.

На уральских заводах Анатолий Октавович зарекомендовал себя не только, как администратор и инженер-металлург, но и как мастер компромиссов. С удивительной легкостью он гасил конфликты между рабочими и приказчиками, умело находил общий язык и взаимопонимание с горным начальством и земством, строил выгодные взаимоотношения с купечеством. К его советам прислушивались и сами Демидовы.

В конце XIX века Анатолий Октавович лишился ноги (доподлинно неизвестно в результате чего – травмы или болезни), и тогда для него по заказу Софьи Демидовой, супруги Елима Павловича, на одном из предприятий во Франции был изготовлен протез, изделие по тем временам достаточно дорогое. К протезу управляющий привыкал долго. По воспоминаниям современников, особенно трудно ему давался подъем по лестницам или в гору. Тогда, по приказу Елима Павловича Демидова, рабочий кабинет Жонес-Спонвиля в Главном правлении заводов перенесли со второго этажа на первый, а вместо лестницы, ведущей к центральному входу в здание, был сооружен удобный подъезд, позволяющий конному экипажу управляющего подвозить своего пассажира прямо к дверям. Позднее Анатолий Октавович ездил в Москву, где ему изготовили более удобный протез, к которому он быстро привык и даже мог совершать походы на охоту в компании с заводскими приказчиками и тагильскими купцами, с которыми водил приятельство.

В 1902 г. в Нижнем Тагиле решено было устроить пышные юбилейные торжества по случаю пятидесятилетия службы в округе Анатолия Октавовича Жонеса-Спонвиля. Был избран Комитет по устройству этого чествования. Одним из направлений праздника было создание фотоальбома с фотографиями всех главных служащих Нижнетагильского завода.

Альбом весил около 16 килограмм, был внушительных размеров и исполнен из натуральной кожи красноватого оттенка. Особенно выделялась обложка альбома, представлявшая собой серебряную пластину толщиной около 4 мм с видом Нижнетагильского завода, благодарственной надписью и цифрой.

О личной жизни Анатолия Октавовича практически ничего не известно. Известно, что он любил уют, содержал в образцовом порядке свой дом в Нижнем Тагиле и квартиры, которые снимал в Петербурге, на Конногвардейском бульваре и Галерной улице. Любил читать французских классиков и русских поэтов, не отказывал себе в удовольствии сходить на охоту или поудить рыбу.

Не известна и точная дата его смерти. Известно лишь, что последние годы своей жизни он прожил в Санкт-Петербурге, оказывая помощь соотечественникам, попавшим в России в трудную жизненную ситуацию.

Пленные французы в уральской глуши в 1812-1814 гг.

Шарль Оже Барбару

В 1826 г. в Париже вышел двухтомник мемуаров Робера Гийемара, сержанта в отставке, принимавшего участие в военных кампаниях с 1805 по 1823 г. и бывшего в русском плену в 1812–1814 гг. В том же году, в Лондоне, вышло однотомное английское издание, в предисловии которого было подчеркнуто, что автор мемуаров «не претендует на раскрытие секретов правительственных кабинетов или даже планов военных кампаний; но он предлагает сиюминутные сцены, которые имели место в период его бурной карьеры… между 1805 и 1823 г.» В конце предисловия издатель выразил восхищение слогом автора, «простым и непритязательным». Тогда же, в 1826 г., вышло американское издание мемуаров, также в виде однотомника, через год – немецкое в 2-х томах. Публикации мемуаров Гийемара продолжали выходить и далее. Последнее из известных изданий XIX в. было в 1898 г.

Судьба сержанта Гийемара, действительно, оказалась весьма примечательной. В 1812 г. он оказывается в России, в составе 9-го линейного полка, и участвует в Бородинском сражении. Заменив убитого офицера-орлоносца, сержант Гийемар вечером 7 сентября был произведен прямо на поле боя самим Наполеоном в офицеры, но, к несчастью, в тот же день, поздно вечером, при контратаке русских, оказался в плену. В составе партии военнопленных он был отправлен в Москву, затем во Владимир, Касимов, Нижний Новгород, Казань. Из Казани часть пленных была отправлена в Пермь, наконец, 70 человек оказались в Екатеринбурге, где их распределили по различным заводам Демидова. В составе партии из 10 человек, старшим в которой был полковник Лаплан, Гийемар (его чин лейтенанта был признан русскими властями) попал в Нижний Тагил и Черноисточинск, где он оставался до своего освобождения в октябре 1814 г. По возвращении во Францию вновь поступил на военную службу. В 1815 г. сопровождал Мюрата в его бегстве из Тулона на Корсику, а затем при его неудачной попытке возвратиться в Неаполитанское королевство. Военная карьера Гийемара завершилась в 1823 г. после экспедиции французских войск в Испанию для подавления революции.

Столь бурная жизнь Гийемара сама по себе не могла не привлечь внимания исследователей наполеоновской эпохи, но тем более она была удивительна посещением далекого уральского края.

И все же… Хорошо известно, что в 1812–1814 гг. военнопленных Великой армии Наполеона дальше Вятки не отправляли. Однако серьезные исследования, посвященные военнопленным в России в 1812–1814 гг., стали появляться только в самое последнее время, и до сих пор вопрос о судьбе военнопленных в Вятской и Пермской губерниях остается почти неизученным. Неужели все-таки на Урале были французские военнопленные?

Уже при описании маршрута следования пленных из Владимира в Касимов (?!), и далее – в Нижний Новгород и Казань, становится очевидным, что пленный либо находился в полуобморочном состоянии или же, воспроизводя события по памяти, напутал с названиями мест, которыми он следовал, и расстояния между ними. Казань у него оказалась заселена «армянами, магометанами и татарами», в дороге он постоянно останавливался не на постоялых дворах, а в «каравансараях», после 10 октября на Волге в районе Нижнего Новгорода уже встал лед… Еще в Касимове Гийемар познакомился с неким полковником Лапланом (Laplane), который в сражении при Бородине среди первых вошел в русский Большой редут (батарею Раевского) вместе с кирасирами генерала Монбрена. Во французской армии действительно в свое время служили два полковника Руже-Лаплана – братья Жан Грегуар Бартелеми и Жан Антуан Маржерит. Ни тот, ни другой в русском походе не участвовали и в русском плену не были.

И вот, наконец, автор мемуаров прибывает в Пермь, «наиболее крупный город в Европе, который можно встретить на этом направлении», «он расположен в горном крае, составляющем часть Уральских гор, которые, однако, оказались ниже, чем мы предполагали, но именно они создают реальную линию разграничения между Европой и Азией».

Выехав из Перми, пленные, как можно понять, уже через полтора дня (?!) оказались в Екатеринбурге, «очень красивом городе, с домами, крыши которых покрыты листовым железом, с Монетным двором и с государственной конторой для общего управления рудниками Перми, Казани, Оренбурга и Сибири». Примечательно, что в Екатеринбурге «никто вовсе и не думал о войне, будучи убежден, что она далеко», и жители города относились ко всем событиям с явным безразличием. Здесь, в Екатеринбурге, в соответствии с соглашением между «представителями короны» и «агентом г-на Демидова, одного из самых богатых людей в России», партия в 70 военнопленных была разделена на группы по 10 человек, которые были отправлены «на рудники этого могущественного производителя железа». Будучи уже в Екатеринбурге, полковник Лаплан узнал, что «кузнечный завод» Нижнего Тагила, расположенный примерно в 10 лье к северу, находится под управлением француза, и попросил отправить туда партию, в которой оказался и Гийемар. 31 декабря 1812 г. пленные французы достигли Нижнего Тагила.

По приезде в Нижний Тагил французы были встречены «одним из мастеров кузницы», который, в ожидании дальнейших распоряжений от своего начальства, выделил им дом для жилья. На следующее утро пленные были «приятно удивлены приходом г-на Мазэна (Mazin), француза, «помощника директора работ (directeur en second de l’usine)». В дальнейшем Мазэн неизменно покровительствовал пленным, в особенности полковнику Лаплану и Гийемару. Им был дан русский слуга по имени Федор и они были устроены «в очень хорошеньком небольшом теплом домике, находившемся рядом с церковью». Остальные пленные были первоначально поселены в здании при мастерских, где вскоре стали руководителями на отдельных участках работ.

Далее Гийемар дает описание Нижнего Тагила на р. Тагил, в котором находится железоделательный завод. Река Тагил, как справедливо указано в мемуарах, «впадает в Туру, Тура в Тобол, Тобол в Иртыш, а Иртыш – в Обь». Этот завод принадлежит г-ну Демидову, «наряду с другими девятью железоделательными заводами, расположенными возле него, где плавится руда, привозимая с Уральских гор». Центром демидовских владений является именно Нижний Тагил, откуда «исходят приказы для кузниц Салдинского, Выйского, Нижне- и Верхне-Лайского, Черного и других [заводов]». Река Тагил перекрыта плотиной и разливается в пруд, чья вода «приводит в действие многочисленные молоты и колеса вдоль длинной линии фабрик». «Здесь производятся разные железные изделия, такие, как колокола, разного рода инструменты, железные котлы и т.д. С каждой стороны линии мастерских высятся дома, которые образуют завод (zavode)». Автор поясняет, что для множества домов вокруг железоделательных мастерских используется не название город (gorod), но название завод. В Нижнем Тагиле 9 тысяч жителей, и все прямо или косвенно заняты на работах. На наиболее видном месте расположен дом, предназначенный для хозяина, г-на Демидова, когда он приезжает посетить свои владения. На вершине самого большого холма построена церковь, которая, подобно всем церквям в России, разделена на две части, одну летнюю и другую зимнюю, и покрыта листовым железом. Между домами разбросаны небольшие сады. Хотя они содержатся не в очень хорошем состоянии, но придают поселку (un village) довольно приятный вид, особенно с окончанием зимы (в английском варианте – с приходом весны), когда вишневые деревья (?!) покрываются фруктами (?!). В нижней части поселка расположен базар, своего рода восточная ярмарка, где находятся все лавки этого местечка.

Специфику населения этого поселка автор сравнивает с особенностями населения Сент-Этьена, где размещается оружейное производство Франции. Далее дается красочная картина главной улицы Нижнего Тагила вечером, «когда вдоль двух длинных рядов зданий зажжены все огни, все молоты бьют, все колеса находятся в движении, и тысячи человек, чумазые и в дыму, двигаются возле горнов, ежедневно производя огромное количество чугуна». «Безмерное количество» изделий этого завода, по словам автора, перевозится в санях (?!) по реке Чусовой, откуда они перебрасываются на Волгу, затем – на север, в Европейскую Россию или идут на экспорт в Англию.

Автор воспоминаний пишет, что г-н Мазэн был чрезвычайно сведущ в кузнечном деле и поэтому был назначен «начальником работ по подготовке руды» (вероятно, занимался обогащением руды), сменив на этом месте одного «малосведущего русского (который сам был преемником другого француза г-на F…, чьи заслуги и добродетели с теплотой вспоминались в Нижнем Тагиле)». Мазэну пришлось приложить немало усилий, чтобы «вновь вернуть процветание и великолепие, которое было ранее». На этом фоне события войны с Наполеоном были очень скоротечны, и Сибирь была столь далека, что меры предосторожности, введенные против французов, находившихся в России, не были задействованы, и Мазэн оставался «в высшей степени уважаем и любим».

Всю зиму начала 1813 г. пленные провели в Нижнем Тагиле, и к весне слухи о разгроме Наполеона в России окончательно подтвердились, «так как еще некоторое число пленных было размещено в Сибири». Мазэн пытался, как мог, развлекать французских пленных, показав им «зимние скачки, которые любимы русскими всех классов», и зимний лов рыбы на озерах. «Хотя зима и является веселым временем года для сибиряков, – пишет автор, – они ждут прихода весны с радостью…» С приходом весны во время пасхальной недели жители Сибири устраивают развлечения, празднуя окончание зимы. Для этого всюду ставят качели, и есть немало людей, которые не покидают качелей целыми днями, разве только для того, чтобы поесть.

Мы не исключаем, что такие любители качелей встречались, но вот описание автором прихода весны удивляет: «Весна в Сибири приходит не постепенно, как у нас, но подобно тому, как и зима наступает [здесь] сразу. Вечером накануне мы чувствовали себя как будто под арктическим кругом; на следующий же день вдыхали весенний воздух. Снег внезапно исчез и земля, как по волшебству, появилась, покрытая цветами».

С наступлением теплой погоды Гийемар и Лаплан, по предложению Мазэна, перебрались в Черноисточинск (Tchornaїa-Zavode), который находился, по словам мемуариста, «в расстоянии 3-х лье». Далее он пишет, что этот завод расположен на берегах озера Черного (Tchornaїa), которое, в свою очередь, берет имя от реки с тем же названием. Воды этой реки, «прежде чем попасть в озеро, текут через болота, и оттуда затем спускаются в Тагил».

Как ни странно, но путешественники, двигаясь от Нижнего Тагила до Черноисточинска, проехали «вдоль стремительного (?!) потока Черной реки» и, поднявшись «на бесплодный гребень Уральских гор и Липовой горы, вдохнули чистый воздух, и пришли в восхищение от разнообразия видов». Перед ними простиралось «озеро, раскинувшееся к юго-западу, где Уральские горы разделялись на две ветви». На глади озера виднелось несколько приятного вида островов, а дальше, к западу, возвышались две крутые горы, на вершинах которых в дождливое время года собирались облака. Лаплан и Гийемаром разместились в избе, построенной на одном из островов, недалеко от плотины озера. Отсюда они часто ходили охотиться, рыбачить или просто бродили по окрестностям, население которых было очень редким; и оно все было занято на работах в заводских рудниках. По мнению мемуариста, на своем восточном склоне Уральских гор, у подножия которых он и его сотоварищ находились, виды были малоинтересны. По краям равнин высилось много «темно-зеленых скал», поросших «лесами белого кедра (cèdres blancs) (?!), березы, сосны…». Часто встречались болота. То тут, то там были разбросаны обширные пустоши, покрытые высокой травой, вперемешку с эспарцетом и клевером (?!), и поставляющие прекрасный торф. В этих местах нельзя было встретить никого, за исключением рудокопов и углежогов, принадлежащих к заводу. Так как они могут обрабатывать землю только тогда, когда разрешает время при работе на заводе, почва возделывается плохо. Эти рабочие, по мнению автора, вынуждены по приказу своего господина ходить от одной деревни к другой и должны, таким образом, «менять свой край и его климат без какой-либо надежды туда возвратиться». Император Александр I попытался ограничить эту власть помещиков над своими крестьянами (serfs) путем учреждения судов, назначаемых им самим, но эта попытка ослабить феодальную власть осталась без последствий, так как в таких отдаленных провинциях суды все равно оказываются под контролем местного помещика. Однако автор мемуаров не был склонен видеть ситуацию только в мрачном свете. Образ жизни местных крестьян, считал он, не очень тягостный. Каждый живет со своей семьей в деревне, принадлежащей заводу. Обычно он имеет корову, лошадь, несколько овец и клочок земли, на котором выращивает немного капусты и хлеба. Работа на заводе не даровая и каждый работающий на нем может скопить немного денег, так что однажды способен купить себе свободу. Несмотря на крепостничество, сибиряк хорошо знает преимущества, происходящие от оклада за работу на заводе, и не соглашается работать бесплатно. Он бросает свою работу в тот момент, когда перестает регулярно получать эти деньги. В 1809 г. имел место своего рода бунт рабочих, принадлежавших к демидовским заводам, из-за того, что не оказалось денег для выплаты зарплаты. Это затруднение могло бы привести к серьезным последствиям, если бы у людей был план и нашлись бы лидеры; для некоторых из возмутившихся это плохо кончилось: они были наказаны. С этого времени владельцам лавок было приказано съехать с заводов и поселиться от них вдалеке. Торговцам было разрешено открывать свои лавки только по воскресеньям.

Единственные магистраты этих людей – это их помещик и его агенты. Однако рабочие избирают из своей среды старост (starost), которые обычно принадлежат к состоятельным фамилиям. О состоянии семей легко составить впечатление по одежде женщин в воскресенье и в выходные дни. Далее идет подробное описание праздничной женской одежды, которое достаточно точно передает главные детали платья, несколько образцов которого 1-й половины XIX века хорошо сохранились в Музее горнозаводского быта Нижнетагильского музея-заповедника. Мужчины, по словам автора, «не столь блестящи в своей одежде»: они носят широкий кафтан или другое платье с шелковым кушаком, меховую шапку зимой и шляпу с широкими полями летом; у них нет галстука, но почти всегда сапоги. Знать и вообще богатые люди бреются по европейской моде, но торговцы и крестьяне отпускают бороды. Есть и другое различие между господами и крестьянами; последние адресуются один к другому во втором лице единственного числа, в то время как первые «уродуют русский язык» и никогда не адресуются один к другому на равных. «Здесь, как и в других странах, знать цивилизовалась раньше других классов», в то время как простые люди сохранили обычаи далеких веков.

Не обошел вниманием сержант Гийемар и уральские древности, которые заключались, по его мнению, только в «земляных курганах, весьма основательно сделанных, и галерей, проложенных в горах». Эти сооружения вряд ли были сделаны киргизами и татарами, поэтому их можно скорее соотнести с народом, жившим здесь очень давно под именем чудь (tchouds). Хотя до нас дошло только имя народа, но это доказывает, что в Уральских горах были известны и разрабатывались рудники в древние времена народом, далеко продвинувшимся в деле обработки металла, и что «жестокие и воинственные народы опустошили эту почти недоступную страну, которая отделена от Индии горами Алтая, границей пустынь и очень высокими горами Таврии (Taurus) (?!)».

Автор «мемуаров» (проницательный читатель уже не мог не догадаться, что им вряд ли мог быть бравый сержант Гийемар) решился разбавить свой рассказ любовной историей, которая должна была бы соответствовать местному колориту и отразить, так сказать, «социально-политический контекст» уральской жизни. В рассказе появилась красивая девушка Дарья с черными как смоль волосами, оттенявшими ее «мягкую и белую как пергамент кожу, составляющую отличие кавказской (?!) расы» (ее Гийемар встретил в лесу недалеко от черноисточинской плотины); появился ее отец, богатый старообрядец Михаил; возник очень богатый башкир, брат Михаила по вере, тоже старообрядец (?!!!); и, конечно же, дюжий русский молодец Василий, полюбивший Дарью и ею, в свою очередь, любимый. Старец Михаил попытался выдать Дарью за своего собрата по вере башкира Афанасия, но встретил упрямое нежелание Дарьи. Главное состязание двух претендентов на руку Дарьи состоялось в день Св. Иоанна, покровителя Черноисточнинского поселка, на берегах пруда. В тот день, «как это происходило и раньше», жители поселка и соседних деревень устроили своего рода гонки на «небольших узких лодках, сделанных из цельного дерева, наподобие каноэ Южных морей». Женщины на берегу пели национальные песни, на озере плавала большая баржа, груженая деревенским начальством и музыкантами, «чья гармоничная музыка контрастировала с песнями, слышимыми с других лодок». Василий снарядил несколько лодок, заполнил их музыкантами и этим привлек все другие «ялики», которые «вытянулись подобно гондолам в Венецианской лагуне».

Но башкир Афанасий превзошел Василия, приведя 20 своих лучших лошадей, покрытых богатыми попонами и, «под звуки татарской музыки», устроил несколько забегов на берегу. Триумф Афанасия был полный, о конских бегах летом, что было внове, в поселке говорили несколько дней. Влияние башкира на старца Михаила заметно усилилось. Василий же был отправлен на все лето во главе группы рабочих вглубь края валить деревья и жечь из них уголь. Дарья, которую Михаил стал запирать дома, постепенно угасала.

Осенью Михаил пригласил Гийемара, который оказался вхож в дом старообрядца, на своего рода действо засолки капусты, в котором обычно участвовали только женщины. Автор поясняет, что для сибиряков засолка капусты, это своего рода “vintage season” (праздник окончания сбора винограда). На засолку капусты женщины приглашают помогать им своих подруг и соседок. Накануне вечером они срубают качаны капусты, готовя их к шинкованию и засолке. В назначенный день женщины собираются, одетые в лучшие наряды и вооруженные своего рода большими мясницкими ножами. В центре помещается нечто подобное «шандалу». Сами женщины размещаются вокруг большого корыта, а две наиболее юные девушки начинают танцевать «в немецком стиле», в то время как остальные поют народные песни и шинкуют капусту. Когда девочки устают танцевать, их место заступают двое других. Песни и танец продолжаются без остановки с утра до ночи. Тем временем замужние женщины солят капусту и укладывают ее в бочки. Вечером вся компания садится ужинать, после чего приглашаются и мужчины, которые и в этом случае остаются отдельно от женщин. Появляются стаканы с вином и пуншем (?!), в танцах начинают принимать участие уже все, и это продолжается до позднего часа. На следующий день вся компания переходит к соседу, и так вплоть до момента, когда закончится засолка капусты. «Без сомнения, – говорит автор, – в этих северных празднествах нельзя обнаружить того живительного удовольствия, которое присутствует на празднике винтажа в Италии и на Юге Франции», но праздники столь редки в Сибири, и все здесь носит такой характер неподвижности, что этот праздник, в котором полностью заправляют женщины, должен был показаться ему очень приятным.

Каково же было завершение истории Дарьи и Василия, свидетелем которой оказался француз Гийемар? Однажды в Черноисточинск прибыли два русских офицера с несколькими сержантами. Все они «скорее выглядели как казаки, нежели как регулярные солдаты». Они занимались рекрутским набором. В назначенный день на площади должны были собраться все мужчины. В стороне стояли женщины, которые «с ужасом ждали результатов; некоторые из них плакали». Мужчины поселка были построены в две шеренги, и офицеры, медленно двигаясь между ними, отбирали на вид наиболее пригодных к военной службе, формируя из них небольшую группу в середине площади. Затем началась инспекция среди отобранных в эту группу людей: их заставляли пройтись, раздеться, словом, как пишет автор, делалось то, что происходило в «рекрутских советах» в наших департаментах многие годы. Когда мужчина оказывался негоден, ему разрешали уйти, и тогда толпа разражалась криком радости; если же его признавали годным, его немедленно заковывали в железо (?!), в то время как его семья кричала от горя. Этих бедняг оставляли закованными вплоть до того момента, покуда их не отправляли из селения.

Однако автор «воспоминаний» отмечает, что в России существует множество обстоятельств, позволяющих избежать рекрутчины: возраст, наличие семьи, обязанность ухаживать за престарелыми родителями. Иногда случаются и подкупы офицера, занимающегося набором. Но бывало и другое, когда в армию «забирали молодого человека, чья жена или любовница была объектом домогательства соседского сеньора» или в отношении которого готовилась иная несправедливость и за его сдачу в рекруты была обещана плата. «Таков порядок рекрутирования в России!» – восклицал автор.

Гийемар остался в неведении: то ли офицер действительно отобрал Василия, полагая, что из него получится «красивый драгун, либо солдат гвардии», то ли офицер был подкуплен. Итак, Василий был закован в кандалы и определен в бессрочную службу, что в России является своего рода «внутренним изгнанием, так как русскому солдату никогда не разрешается возвратиться в свой дом».

Рекрутскую партию в тот день хорошо покормили мясом и напоили «бренди» (?!). Затем рекруты, находившиеся в бесчувственном состоянии, все еще закованные в железо, были брошены в сани. Теперь стало разыгрываться множество раздирающих сердце сцен, когда семьи провожали забранных в службу криками и пением «посмертных псалмов» (?!). Сами же рекруты, одурманенные «ликером» (?!), оставались совершенно индифферентны к происходившему вокруг них. Но не таков был наш Василий! Он ничего не пил и, садясь в сани, «протягивал руки к Дарье, к своим друзьям», к сержанту Гийемару, и «посылал нам прощай со слезами». Дарья бросилась к нему, но была безжалостно отдернута и брошена на лед. Сани пошли в галоп. Гийемар поднял Дарью и отвел ее к отцу, где она стала быстро угасать и у нее открылась чахотка. Она постоянно приговаривала, что «Василий взял ее жизнь с собой». Когда в середине июля 1814 г. в поселок возвратился Афанасий, надеясь на скорую свадьбу, чахотка у Дарьи резко усилилась и через несколько дней она умерла с именем Василия на устах.

Сержанту Гийемару довелось сопровождать ее тело из Черноисточинска в старообрядческую церковь в Нижнем Тагиле. По одну сторону гроба встали мужчины, по другую – женщины. «После похоронного песнопения, исполненного на местном языке (en langue vulgaire), священник, который был с непокрытой головой, произнес речь о покойной. Его седые волосы, его длинная борода, его азиатское одеяние, и громкие рыдания, придали его речи особую торжественность». Когда священник закончил, каждый вышел вперед и в молчании поцеловал руку покойной. Сержант Гийемар, который был безответно влюблен в Дарью, сделал это, как и все остальные.

Остаток лета 1814 г. полковник Лаплан и Гийемар провели в Нижнем Тагиле. Здесь они снова встретились со своими товарищами по плену, которые очень неплохо устроились в нижнетагильском поселке. Они сами построили дом «одним из самых заметных благодаря порядку и опрятности». Пленные возделывали небольшой садик, который уже «на второй сезон превзошел все сады сибиряков вокруг них». Справедливости ради, автор замечает, что свободного времени у его друзей было больше, чем у рабочих, занятых на руднике.

Наконец, в июле, некий «агент Демидова», который был послан инспектировать владения своего хозяина в Верхотурской провинции (?!), поделился слухами, пришедшими из Нижнего Новгорода о том, что между Францией и Россией заключен мир.

2-го октября «по снегу, который только четвертый или пятый день как покрыл почву» (?!), Лаплан и Гийемар отправились в санях из Нижнего Тагила. Вскоре они «пересекли Уральские горы и обширные равнины между Екатеринбургом, Казанью и Нижним Новгородом». 28 октября они были в Москве, а 29 ноября въехали в Страсбург. Так французские пленники возвратились во Францию.

Столь ошеломляющая и будоражащая воображение феерическая история уральского плена сержанта Гийемара нас не на шутку взволновала. Поражало необычное переплетение подлинных сведений об Урале и уральской жизни с очевидными домыслами автора этого подлинного бестселлера XIX века. Кто же его создал? Создателями оказались два человека. Их имена обнаружились, как только мы обратились к изданиям «мемуаров Гийемара» в ХХ веке. Это были французы Шарль Оже Барбару (Charles Ogé Barbaroux) и Жозеф Александр Лардье (Joseph Alexander Lardier). Их личности оказались неординарными. Особенно заметный след в истории оставил Барбару. Он был сыном знаменитого лидера жирондистов Шарля Жана Мари Барбару, красивого, энергичного и храброго депутата Конвента, организатора Марсельского батальона, гильотинированного якобинцами в Бордо в 1794 г. Шарль Оже вряд ли помнил своего отца, так как родился в 1792 г. в Марселе. Получив образование, он занимался адвокатской практикой в Ниме, стал известен своими публикациями на политические и общественные темы. В 1822 г. издал мемуары отца, получившие большую известность, а в 1824 г. – еще более популярную «Краткую историю Соединенных Штатов Америки». По своим политическим воззрениям Барбару был последовательный либерал, и после июльской революции 1830 г. его карьера пошла в гору. Он последовательно сменял должности прокурора вначале в Пондишери (Французская Индия), затем на о. Бурбон, наконец, 1848 г. застал его в Алжире. (По другим сведениям, с 30 ноября 1839 по февраль 1848 г. он был генеральным прокурором.) Барбару стал представителем Конституанты от о. Реюньон, затем членом Государственного совета. С 1858 г. он сенатор, оставаясь на этом посту вплоть до своей смерти в 1867 г.

О Жозефе Александре Лардье известно меньше. Он был другом детства Барбару и в совершенстве владел английским языком. Главный его труд – перевод на французский язык мемуаров английского генерала Роберта Вильсона, шеститомник которых вышел в Париже в 1825 г.

Вне сомнения, лондонское издание «мемуаров Гийемара», вышедшее параллельно с парижским и снабженное соответствующим предисловием, – это дело рук Лардье. Но главным «сочинителем» «мемуаров» сержанта, конечно же, был изобретательный обладатель легкого пера Барбару. В этом опусе удивительно соединились занимательность, историческая и политическая ангажированность, этнографическая полезность (отправляя своего героя в различные части Европы, и, наконец, забросив его в Сибирь, авторы превратились в последователей Д. Дефо и, одновременно, стали предшественниками Ж. Верна), в особенности для широкой публики, и, что немаловажно было для авторов, коммерческий успех.

Однако главная интрига остается! Каким образом два уроженца французского Юга собрали сведения, которые позволили им в середине 20-х гг. XIX века совершить «виртуальное» путешествие на Северный Урал? Помимо этого, возникает вопрос, что заставило их забросить своего сержанта Гийемара не куда-нибудь, а именно в Нижний Тагил и Черноисточинск?!

Начнем с того, что в середине 20-х гг. XIX века Барбару и Лардье имели возможность вдохновляться несколькими уже опубликованными воспоминаниями солдат наполеоновской армии, побывавшими в русском плену. В 1815 г. Ш.П.А. Бургоэн в литературной форме описал события русского плена своего брата, адъютанта маршала М. Нея, А.М.Ж. Бургоэна. Судьба забросила последнего в Казань, а затем в Оренбургскую губернию. Подобно тому, как это сделают впоследствии Барбару и Лардье, Ш.П.А. Бургоэн не стал утруждать себя историческими точностями о жизни своего брата, но придумал лирическую сюжетную линию для своего героя.

В 1817 г. в Штутгарте вышли воспоминания вюртембержца К.Л. Йелина, находившегося в плену в Пензе и Саранске. Но наиболее близко к описанным двумя французскими авторами краям оказался баварец Бюттнер, захваченный, как и Гийемар, в сентябре 1812 г. под Москвой и отбывавший плен в Вятской губернии. В любом случае, если Барбару и Лардье могли и не знать о воспоминаниях немцев, то опубликованная история Бургоэна, а также устные рассказы о русском плене французских ветеранов они не могли не знать. Отсюда и ряд вполне правдивых моментов в «мемуарах Гийемара», повествующих о русском плене, которые мы в своем пересказе были вынуждены опустить.

Что же касается общих сведений об Урале, то они были взяты из работы П.С. Палласа, описавшего свое путешествие по России в 1768–1773 гг. Паллас посетил вначале Черноисточинский, а затем Нижнетагильский завод в июле 1770 г. Целый ряд моментов Барбару и Лардье взяли из книги немецкого ученого почти дословно: о Черном озере и речке Черной (не поняв при этом точно, впадает ли река в озеро, или, как у Палласа, Черное озеро протекает через речку Черную и вливается в Тагил); о «приятных островах» на поверхности озера, «из коих за пять верст от пруда на одном построен был летний домик» (именно в него поселили Барбару и Лардье полковника и сержанта, проигнорировав замечание Палласа, что этот домик был перенесен с острова в Нижнетагильский завод); о двух достойных внимания горах, вид на которые открывается с Черноисточинского пруда (одна гора – «Дыроватик», другая – «Белый камень», или, как ее сейчас называют, «Белая гора») и на вершинах которых собирались тучи и облака, предвещая дождь. Упоминает Паллас и Липовую гору, рядом с которой шла дорога в Нижнетагильский завод. Он же перечисляет владения тогдашнего хозяина края Н.А. Демидова, перечень которых использовали два французских автора. Пишет Паллас и о нижнетагильской церкви, покрытой железом, о расположении домов заводских работников, и даже о староверах. Примечательно, что у Палласа фактически нет описания Екатеринбурга. Он посчитал возможным просто сослаться на своего предшественника И.Г. Гмелина. Вероятно, не имея возможности обратиться к «Сибирскому путешествию» Гмелина, два бойких француза решили отправить своих героев подальше, на Север.

Но даже и эти параллели с текстом книги Палласа не позволяют до конца разрешить загадку… Нас не оставляет ощущение того, что французские авторы вдохновлялись, помимо всего прочего, рассказами человека, который жил в Нижнем Тагиле и Черноисточинске. Первым кандидатом на роль такого рассказчика может быть, конечно же, знаменитый Клод Жозеф Ферри (1756–1845). Напомним, что среди потока вымышленных имен (за исключением Демидова) авторы неожиданно упоминают «француза г-на F…, чьи заслуги и добродетели с теплотой вспоминают в Нижнем Тагиле». Как известно, еще будучи учеником и помощником великих Ж.Л. д’Аламбера и Г.Монжа, Ферри до Революции стал профессором Инженерной школы. Избранный от департамента Арденн членом Конвента, он голосовал за казнь Людовика XVI, а после был одним из главных организаторов обороны Республики, занимаясь производством пушек и другого оружия. Затем он возвращается к профессорской деятельности в Инженерной школе в Меце, а с образованием Политехнической школы становится в ней экзаменатором. Не приняв установления Консульства, а позже Империи, Ферри ищет возможности покинуть Францию и в 1805 г. встречается с уполномоченным Н.Н. Демидова Анри Вейером, который рекомендует «бывшего профессора королевской инженерной школы и ныне профессора же императорских артиллерийских, инженерных и других школ в Меце и Париже» своему хозяину. И до 1809 г., когда по разным причинам его контракт с демидовской администрацией был расторгнут, он живет и работает на нижнетагильских заводах. Возвратившись во Францию, Ферри получает кафедру математики в Артиллерийской школе в Меце. В 1812 и 1813 г. он также экзаменатор Политехнической школы. Приговоренный к высылке из Франции после Второй реставрации он, однако, отказывается это сделать и, благодаря заступничеству, с 1818 г. продолжает активную деятельность как ученый и инженер. Вместе с Ферри в России побывала и его дочь, в те годы девица, Мария Франциска, также возможный информатор двух наших авторов о жизни на Урале.

Но есть еще и третий, пожалуй, самый приемлемый кандидат на роль рассказчика о Нижнем Тагиле и Черноисточинске – Фотий Ильич Швецов, крепостной Демидовых, с 1821 по 1824 гг. учившийся в Инженерной школе в Меце, а осенью 1824 г. отправленный в Горную школу в Париж. В Париже Швецов стал учеником знаменитого Пьера Бертье, а с лета 1825 г. много путешествовал по Франции, затем – в 1826 – и по другим странам Европы. Любопытно, что за Швецовым во Франции присматривал все тот же Анри Вейер, в свое время рекомендовавший Демидову Ферри.

Таков круг людей, которые могли поделиться рассказами с авторами «мемуаров Гийемара» о жизни в далеком уральском крае.

Книга Барбару и Лардье многие десятки лет была главным источником сведений об Урале для многих и многих западноевропейских и американских читателей. Через эту книгу (отнюдь не через работы Палласа и Гмелина), бойко написанную, расходившуюся большими тиражами на нескольких европейских языках, формировался образ края в головах западноевропейской и американской читающей публики. «Приключения сержанта Гийемара» время от времени переиздаются и сегодня, а некоторые историки до сих пор считают Гийемара историческим лицом.

УРАЛЬСКОЕ ГОРНОЗАВОДСКОЕ ТОВАРИЩЕСТВО

Никита Всеволодович Всеволжский (1799-1862)

Во всем, что касалось заводов, а также преумножения заводского хозяйства, Павел Павлович Демидов был расчетлив и изобретателен. И даже в отношении тех персон, с которыми его предки поддерживали деловые и партнерские отношения, сын Павла Николаевича и Авроры Карловны мог поступить, как с конкурентами. Пример тому — история создания «Уральского Горнозаводского Товарищества».

Вопреки появившейся в советский период легенде о том, что Павел Павлович Демидов был плохим хозяином, документы, хранящиеся в ГАПК, ГАСО, ГИА и других архивах, говорят об обратном. При Павле значительно выросло производство металла на заводах, проводились реконструкции предприятий, широко внедрялись паровые машины и новые технологии. Он не только интересовался новыми разработками в области металлургии, но и старался привлечь на свои заводы больше грамотных специалистов. И когда в 50-х гг. XIX столетия было доказано преимущество минерального топлива перед древесным углем, Павел Павлович решил обзавестись собственной сырьевой базой, которая обеспечила бы его заводы запасами каменного угля.

Ближе всего к демидовским заводам находились Луньевские угольные копи, принадлежавшие в те времена династии Всеволожских. Основатель династии – сенатор Всеволод Алексеевич Всеволожский – был известен, как человек, лоббировавший во второй половине XVIII века интересы Демидовых в екатерининском Сенате. А его племянник и наследник, Всеволод Андреевич Всеволожский, как владелец железных заводов на Каме, соляных варниц, золотых приисков, а также как «отец» первого российского парохода. Всеволод Андреевич продолжал дружбу с Демидовыми, и очень дорожил ею.

Тоже самое можно сказать и о его детях – Александре (1793-1864) и Никите (1799 -1862). После того как Всеволод Андреевич отошел от дел, управлять огромным семейным хозяйством стали Александр и Никита. Помимо заводов, торговых и доходных домов, соляных варниц, пароходов и всего прочего, им достались и месторождения каменного угля, открытые на дачах Всеволожских еще в 1807 г. крепостным крестьянином Ксенофонтом Козловым, работавшем на Лытвинском чугуноплавильном заводе.

Всеволод Андреевич довольно своеобразно наградил первооткрывателя: «За самовольное оставление заводу был дран лозинами, а за прибыток, открытый в оное время, отпущен на волю с семьей». Правда, пока лесов вокруг заводов было достаточно, о каменном угле Всеволожские вспоминали редко. Месторождение, открытое Козловым, оказалось не единственным. В 1814 г. неподалеку было открыто еще одно, а в 1853 г. на правом берегу речки Восточная Луньва был найден большой пласт каменного угля. А через несколько месяцев на правом берегу реки Северной Луньвы обнаружили еще одно месторождение.

Так было положено начало Луньевским каменноугольным копям, и в 1855 г., впервые в России, на заводах братьев Всеволожских стали применять каменный уголь в производстве пудлингового железа.

После раздела имущества в 1849 г. дела Никиты и Александра Всеволожских начали приходить в упадок. Александр передал управление своим детям – Всеволоду и Владимиру, которые не очень хорошо разбирались в железоделательном производстве. Особо трудно приходилось Никите Всеволожскому – с его предприятий, которые управлялись абы как, рабочие уходили десятками. Сам же Никита Всеволодович жил в Петербурге, состоял при дворе в должности гофмейстера, увлекался театром, сочинял водевили и занимался переводами.

В 1870 г. Павел Павлович Демидов впервые предлагает Всеволожским создать «торговый дом в равных паях и на обоюдовыгодных условиях». Он готов вложиться в добычу каменного угля в Соликамском уезде и модернизацию Лытвинских заводов. Но Всеволожские не спешат принимать предложение Демидова: их «не очень устраивает равность долей». Через год Павел повторяет попытку и предлагает более выгодные условия, суть которых заключается в создании товарищества, которое должно взять в аренду у Всеволожских заводы и каменноугольные копи. При этом сами Всеволожские смогут быть членами товарищества и помимо арендной платы получать еще и свою долю прибыли. Свое участие в товариществе Демидов объяснял так: с помощью товарищества он желает получить концессию на строительство железной дороги, которая пройдет от Перми до Екатеринбурга и далее до Тюмени. И если дело выгорит, члены товарищества также будут иметь долю с прибыли. Предложение кажется очень выгодным, и братья Всеволожские принимают его.

Со стороны Павла Павловича Демидова в товарищество вошло несколько мелких заводчиков и купцов, мало кому известных. Всеволожские приглашают в товарищество князя Семена Давыдовича Абамелека (тогда еще не Лазарева), который также занимался добычей каменного угля в районе Кизела. Старый князь предложил вместо себя сына – Семена, поручившись за него. Другими интересантами со стороны Всеволожских стали дети обоих братьев. В 1873 г. все хозяйство Всеволожских – два железоделательных завода, Луньевские угольные копи и лесные дачи – были сданы в аренду недавно созданному «Уральскому Горнозаводскому Товариществу Тагильских и Луньевских заводов». На должность управляющего новым «холдингом» Павел Павлович Демидов предложил бывшего горного начальника Гороблагодатского округа Григория Грасгофа, чья репутация не вызывала сомнения у всех членов товарищества. Для юридического сопровождения было создано «правовое бюро», которое возглавил Василий Дмитриевич Белов.

Григорий Людвигович Грасгоф быстро организовал производство на Луньевских месторождениях. Всего за три года были выстроены просторные производственные помещения, возведены «весьма приличные» дома для рабочих и их семей, проложены дороги, завезено оборудование для шахт и транспортировки угля.

В 1875 г. была заложена копь «Григорий», в 1876-м копь «Илиодор», в 1878-м открылись копи «Граф-1» и «Граф-2», еще через год — «Варвара» и «Жонес». Что касается оборудования шахт, то оно было разным, и зависело от того, насколько перспективной была разработка. На многих шахтах были установлены паровые машины, которые и поднимали на-гора уголь и откачивали грунтовые воды, и поднимали из забоев рабочих.

Дела у нового «холдинга» быстро пошли в гору. Братья Всеволожские, видя, как растут прибыли, совсем не обращали внимания на то, что «тагильские» пайщики начали один за другим покидать товарищество, уступая свои доли по сходной цене Павлу Павловичу Демидову. Всеволожские же то и дело увлекались «различными сомнительными прожектами», для чего занимали деньги у Демидова. «Прожекты» прибыли не приносили, и владельцы Луньевской дачи рассчитывались с Павлом Павловичем своими долями в товариществе.

Спустя шесть лет после образования «Уральского Горнозаводского Товарищества Тагильских и Луньевских заводов», Павел Демидов стал фактически единоличным хозяином Луньевских каменноугольных копий. Для развития угледобывающей отрасли своей «железной империи», Павел Павлович начинает строить железную дорогу, которая в 1879 г. вошла в систему Уральской Горнозаводской железной дороги, как «Луньевская ветка УГЖД». Ветка насчитывала пять станций и одно хорошо оборудованное локомотивное депо на станции Веретье.

Каменный уголь стало проще и дешевле доставлять до потребителя, и многие заводы Урала и по обе стороны Уральских гор начали переходить на минеральное топливо. Это явилось серьезным стимулом к увеличению добычи угля и разведке новых месторождений. Прибыли Демидова стали расти как на дрожжах. За период с 1873 по 1880 гг. Павел Павлович положил в карман почти миллион рублей серебром с Луньевских копий. Еще около полумиллиона рублей было вложено в развитие производства. В 1884 г. в поселке Луньевка были построены «промывательная» фабрика и коксовые печи, что дало возможность начать первое на Урале производство коксования угля.

После смерти Павла Демидова в 1885 г. его имение в составе Нижнетагильского и Луньевского округов перешло по наследству к его детям.

В 1903 г. Луньевским копям исполнилось 50 лет. За это время было открыто и работало 16 шахт, и было добыто более 112 миллионов пудов угля. К юбилею Луньевки была выпущена книга и серия фото-открыток.

Добыча угля на Луньевской даче продолжалась и после Октябрьской революции. Луньевские угли едва не попали в проект Урало-Кузнецкого металлургического комплекса, проиграв по ряду показателей кизеловским углям. Тем не менее, добыча угля на Луньевских копях продолжалась и в 1930-е, и в 1940-е гг. и в первые пять-семь лет после войны. По мере выработки шахты закрывались. Последней, в 1952 г., была закрыта шахта «Жонес №2». В настоящее время все шахты затоплены и частично обрушены.

“Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века”

В этой книге впервые на русском языке публикуются путевые записки трех английских путешественников XIX века. Выдающийся математик и физик Уильям Споттисвуд (1825–1883) в 1856 г. приобрел в Казани диковинное для англичанина транспортное средство – тарантас и проехал на нем по Европейской России от Москвы до Астрахани, побывал в городах и селах, заглянул в буддийский монастырь. Несмотря на то что незадолго до этого закончилась Крымская война, в которой родина путешественника противостояла нашей стране, англичанина принимали с исключительным радушием и во всем ему помогали. Известный эколог Джон Кромби Браун (1808–1895) несколько лет провел в России. Однажды друзья пригласили его отправиться на Урал для изучения местных лесов и горных заводов, но он предпочел совершить туда так называемое «воображаемое путешествие» и написал об этом увлекательную книгу. Инженер и металлург Джеймс Картмелл Ридли (1844–1914) вместе с участниками Международного геологического конгресса летом 1897 г. посетил Уфимскую и Пермскую губернии и потом опубликовал записки, в которых увлекательно описал быт и нравы местного населения.


 

… На восточном склоне Уральских гор расположены знаменитые нижнетагильские рудники и заводы Демидова. Посетивший их д-р Ланзделл писал: «Ночью накануне нашего приезда в городе случился пожар, и за семь часов выгорело семьдесят восемь домов. Простой люд обвинял в нем сбежавших из тюрьмы заключенных, которые в суматохе надеялись чем-то поживиться, однако на самом деле это была чистая случайность. Демидовские работники помогали тушить огонь и сейчас отдыхали, поэтому нам не удалось увидеть их в работе. Нас привлек карьер, где открытым способом добывается руда. Сначала верхний слой его почвы убрали с помощью взрыва, затем вырыли террасы, с которых руду, на 68% состоящую из железа, на лошадях доставляли к печам. Мы также побывали на медной шахте, сырье которой содержит 5% меди. Нам выдали высокие сапоги, кожаные фуражки и особые рубахи и штаны. Держа в руках лампы, мы спустились по лестницам на шестьсот футов под землю. Сверху на нас постоянно капала вода. На дне шахты стоял английский насос, откачивающий на поверхность до восьмидесяти кубических метров воды в минуту. Его обслуживают двое рабочих, которые ежедневно проводят под землей по восемь часов и получают за это примерно 15 пенни. Нам очень хотелось увидеть природный малахит. Узнав об этом, нас провели по длинным галереям, подпертым деревянными балками, туда, где работают шахтеры. Здесь мы кирками отломили кусочки этого зеленого камня.

Здесь имеется насос, откачивающий воду из рудника через шланг длиной две мили, семитонный паровой молот – крупнейшая (ее объем составляет десять тысяч кубических футов) в мире печь для выплавки железа, работающая на древесине, машины для переработки древесных стволов в дрова, которых ежегодно потребляется сто тысяч кубических саженей (т. е. больше 325 куб. футов, что в два раза превышает размеры собора Св. Павла). Сколько для всего этого нужно заготовить лесов, я не знаю, но говорят, что для нужд железных дорог Центральной России их ежегодно вырубают на девяноста тысячах акров – это почти что площадь графства Ратлендшир.

На мой взгляд, лучшее железо производят только в Даннеморе. В настоящее время Демидовым принадлежат одиннадцать заводов (в том числе восемь железоделательных), на которых трудятся тридцать тысяч человек (мне называли цифру и сорок тысяч, но, вероятно, она включает в себя извозчиков, чернорабочих, и, возможно, женщин). Ежегодно заводчики перечисляют общине пять тысяч, церкви – полторы тысячи, школам – две с половиной тысячи, беднякам и старикам – три тысячи, а всего примерно двадцать тысяч фунтов стерлингов. Жалованье здесь ниже, чем в Англии: у простых рабочих от 7,5 пенни в день, пудлинговщики получают 3 шиллинга, обслуживающие домну – 4 шиллинга, а опытные прокатчики – от 3 шиллингов 6 пенни до 6 шиллингов. Следует, однако, заметить, что все они бесплатно обеспечиваются избами и участком земли, которым владели во времена крепостного права.

В те времена Демидовым принадлежало, как говорят в таких случаях в России, “более пятидесяти тысяч душ” работников, т. е. всех лиц мужского (но не женского!) пола. Бывшие крепостные возвели на вершине горы храм в честь своего освобождения, и, по словам управителя мистера Вольстедта (который нас тепло принял), став свободными, они стали работать лучше. Я думаю, это вызвано тем, что за лень сейчас увольняют, а это пострашнее прежних побоев.

Утром мы посетили местную больницу, на которую Демидовы ежегодно тратят почти четыре тысячи фунтов стерлингов. В палате на каждого пациента, а их в тот момент было сто двадцать человек, приходится три кубические сажени воздуха. Поврежденные конечности были загипсованы, обработаны спиртом и камфорной мазью, но больше всего нас поразило не это, а наличие в кабинете главного врача приспособления, в котором он держал замороженные человеческие мозги, разрезал их на тончайшие пластины и фотографировал для исследования. Фотоматериалы он выписывал из Парижа»….

ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ:

  1. Зорькины приюты. https://tagilstories.livejournal.com/644.html
  2. Э. А. Черноухов. Благотворительные заведения Нижнетагильского горного округа.
  3. Неклюдов Е.Г. Уральские заводчики во второй половине XIX – начале XX века: владельцы и владения. – Екатеринбург: РИО УрО РАН, 2013. – 660 с.
  4. Краснова Е.И. Такие разные Демидовы. СПб., 2007.
  5. Мосин А.Г. Род Демидовых. Екатеринбург, 2012.
  6. Юркин И.Н. Демидовы — ученые, инженеры, организаторы науки и производства. Опыт науковедческой просопографии. М.: Наука, 2001.
  7. Юркин И.Н. Демидовы: Столетие побед. М., 2017.
  8. Забытые истории. Последняя любовь Авроры. http://historyntagil.ru/history/tagil_labirint_2019_01_12.htm
  9. С.М. Прокудин-Горский. Памятник Карамзину в Тагиле. 1909 год и 106 лет спустя. https://to4et.livejournal.com/35079.html
  10. Семин П. Нижнетагильский завод-музей. С сайта – UraloVed.ru
  11. Распопов П. Нижний Тагил: достопримечательности и история. С сайта – UraloVed.ru
  12. Нестерова Е. Метерологические журналы, изданные в Париже. https://museum-nt.ru/content/science/publications/detail.php?ELEMENT_ID=2896
  13. Как Демидов в Тагиле больницу основал. https://ntagil.bezformata.com/listnews/demidov-v-tagile-bolnitcu-osnoval/52000344/
  14. Кужильный Дмитрий для АН «Между строк». https://mstrok-ru.turbopages.org/mstrok.ru/s/news/demidovskaya-dacha-iz-matildova-predmestya-cherez-zabvenie-k-schastlivomu-heppi-endu
  15. Музей Демидовская дача. https://kraeved1147-ru.turbopages.org/kraeved1147.ru/s/demidovskaya-dacha/
  16. Ганьжа С.В. Супруги Карамзины. Журнал Тагильский краевед № 20
  17. СИСТЕМА ОБРАЗОВАНИЯ НА НИЖНЕТАГИЛЬСКИХ ДЕМИДОВСКИХ ЗАВОДАХ. http://tagil-press.ru/sistema-obrazovanija-na-nizhnetagilskih-demidovskih-zavodah/
  18. Казакова М.Ю. Демидовская икона в собрании Нижнетагильского музея-заповедника «Горнозаводской Урал». Декабрьские диалоги  Выпуск 22: Материалы Всероссийской научной конференции памяти Ф. В. Мелёхина, 4–5 декабря 2018 год.
  19. Городские легенды: возвращение на проспект Ленина. https://ntagil-bezformata-com.turbopages.org/turbo/ntagil.bezformata.com/s/listnews/gorodskie-legendi-vozvrashenie-na-prospekt/60881015/
  20. Управляющие Демидовскими заводами. https://poisk–ru-ru.turbopages.org/poisk-ru.ru/s/s13777t23.html
  21. Как Меркурий помог Николаю. Газета “Тагильский рабочий” от 24.09.1992.
  22. Ушковская канава. https://vsenovostint.ru/2014/12/02/ushkovskaya-kanava/.
  23. Пичугин А. Канал имени Ушкова. https://nashural.ru/article/istoriya-urala/kanal-imeni-ushkova/.
  24. Словцова И.В., Словцов С.В. Крестник солнца: документальная биография Фотия Ильича Швецова (1805-1855). Санкт-Петербург: Лема, 2018. – 189 с.
  25. Как Николай Демидов двух варягов на завод пригласил. https://mstrok-ru.turbopages.org/mstrok.ru/s/news/kak-nikolay-demidov-dvuh-varyagov-na-zavod-priglasil.
  26. Земцов В.Н. Необычайные и удивительные приключения Робера Гийемара, сержанта 9-го линейного полка, или пленные французы в уральской глуши в 1812-1814 гг. Уральский исторический вестник. 2008. – №1(18). С. 116-125.
  27. Гулякина И. Письменный памятник Тагильскому краю. «Былина и временность Нижнетагильских заводов». К 170-летию издания исторического очерка ВЕСИ 2018 июль — август №6 \144\. Провинциальный литературно-художественный, историко-краеведческий журнал. https://tagil-press.ru/publications/37025/pervoe-nauchnoe-opisanie-okruga-nizhnetagilskih-zavodov.
  28. Черноухов Э А. «Посторонние» учителя и врачи в Нижнетагильском горном округе в первой половине XIX в. Документ. Архив. История. Современность. — Екатеринбург, Издательство уральского университета, 2006. — Вып. 6. https://tagil-press.ru/publications/8885/postoronnie-uchitelja-i-vrachi-v-nizhnetagilskom-gornom-okruge-v-pervoj-polovine-xix-v.
  29. Нижнетагильский городской парк культуры и отдыха. http://historyntagil.ru/history/tagil_labirint_2016_05_28.htm.
  30. Забытые истории: Луньевские заводы Демидовых. https://valekse.ru/articles/33-zabytye-istorii-lunevskie-zavody-demidovyh.html.
  31. Дмитрий Шорин. http://dmitryshorin.tilda.ws/.
  32. Зайцева Н.В. «…Повелеть рисованию обучать…».
  33. Иванова Е. Э. Имена основателей уральской промышленности на карте Урала. Филологический класс. 2019. № 2 (56).
  34. Труггве Г. (Университет Хельсинки). Нижнетагильский горнозаводской округ Демидовых на Урале и его владельцы в первой половине XIX века. Публикация: Международный Демидовский фонд. Демидовы в России и в Италии. Опыт взаимного влияния российской и европейской культур в XVIII–XX вв. на примере нескольких поколений семьи Демидовых. Издательский центр «Концепт-Медиа» Москва, 2013 г.
  35. Кропанцев С.Ю. МЕСТО ПЕРВОЙ НАХОДКИ ДЕМАНТОИДА НА УРАЛЕ. Вестник Уральского отделения № 16, 2019 г. УДК 549.621.92(470.5).
  36. Кужильный Д. и Волков С. для АН «Между строк». https://mstrok-ru.turbopages.org/mstrok.ru/s/news/ne-odnih-deneg-radi-istoriya-o-strastnyh-kollekcionerah-demidovyh-ryanom-uchastii-v-vystavkah-i.
  37. Минеева В.О. Нижнетагильские заводы на всемирной парижской промышленной выставке
    (По документам фонда 643 «Акционерное общество Нижнетагильских и Луньевских заводов наследников П. П. Демидова»). 

— Ну, Урал!.. Эка красота! Велик мастер господь по украшению земли: леса, реки, горы - хорошо положил!

- Горький Максим, Исповедь, 1908