ПРАВОСЛАВИЕ

Отчеты обер-прокуроров Святейшего Правительствующего Синода Верховному ктитору Православной Российской Церкви — императору, безусловно, представля­ют собой важный и чрезвычайно информативный источник, знакомство с которым позволяет оценить общее состояние главной конфессии империи за конкретный ка­лендарный год.

В отчете говорилось о том, кто состоял членом Святейшего Синода, о епархиальных (и викарных) архиереях, приводились данные о монастырях и храмах, включая вновь построенные и (по разным причинам) закрытые, приводились матери­алы о православном духовенстве и пастве. На страницах отчета шла речь о так назы­ваемых общих мерах и о постановлениях, принятых обер-прокуратурой для осущест­вления «закона, суда и благочиния»; о духовной цензуре. Отдельно рассматривались вопросы «обучения» — мероприятия контролирующих учебный процесс церковных структур, состояние учебных округов (Санкт-Петербургского, Киевского, Московского и Казанского), общие распоряжения «по учебной части». Императору сообщались данные о церковном хозяйстве — синодальном и епархиальном; о пособиях, выпла­чивавшихся заграничным Православным Церквам и о состоянии Комиссии духов­ных училищ (разумеется, в то время, когда она существовала). Наконец, подробно анализировалось делопроизводство: по Святейшему Синоду, по Комиссии духовных училищ, по обер-прокурорской части. До 1839 г. отдельно говорилось о ведомстве духовных дел греко-униатского исповедания. Отчет завершался информацией о «дей­ствиях по управлению» обер-прокурора, о новых постановлениях и состоянии Право­славной Церкви. Итоги подводились в кратком заключении.

В качестве приложений к отчету добавлялись специально составленные ведомо­сти. В ведомостях содержались материалы:

• о мужских монастырях и монашествующих мужского пола;
• о женских монастырях и монашествующих женского пола;
• о храмах и белом духовенстве;
• о вновь построенных храмах;
• о числе лиц православного исповедания;
• о родившихся, сочетавшихся браком и скончавшихся;
• о числе умерших мужчин с показанием их лет;
• о числе лиц, присоединившихся к Церкви;
• о бракоразводных делах по Святейшему Синоду;
• о духовно-учебных заведениях;
• о начальниках и наставниках в духовно-учебных заведениях;
• об учащихся в духовно-учебных заведениях;
• о пособиях семействам лиц духовного звания, потерпевших разорение от пожаров;
• о свечном доходе;
• о духовно-учебных капиталах;
• о причтах, получивших содержание по сметам расходов духовного ведомства;
• о состоянии сумм попечительств о бедных духовного звания;
• о больницах и богадельнях, состоявших при монастырях и церквях;
• о пожертвованиях, поступивших в церкви.

В отчетах, подававшихся императору до 1839 г., содержались также ведомости:

• о мужских греко-униатских монастырях, их фундутах и заведениях;
• о женских греко-униатских монастырях, их фундутах и заведениях;
• о состоянии греко-униатских церквей и духовенства;
• о родившихся, браком сочетавшихся и умерших лицах греко-униатского испо­ведания.

Таким образом, можно сказать, что ознакомление с обер-прокурорскими отчетами позволяет получить представление о том, как в организационном плане развивалась Православная Российская Церковь, что представлял собой аппарат ее управления и си­нодальная обер-прокуратура.

Однако следует отметить, что ознакомиться с указанными материалами можно лишь по печатным «Извлечениям», которые стали публиковаться графом Николаем Александровичем Протасовым (1798-1855) начиная с 1837 г. До того отчеты не были доступны никому, кроме чиновников ведомства православного исповедания, их со­ставлявших, обер-прокурора и императора.

В РГИА удалось обнаружить лишь два мате­риала, носящие название «Отчет обер-прокурора Синода за 1828 г.» (Отчет за 1828) и «Отчет обер-прокурора Синода за 1829 г.» (Отчет за 1829), составленные для импе­ратора Александра II князем Сергеем Николаевичем Урусовым (1816-1883), в 1861­1862 гг. исполнявшим обязанности товарища обер-прокурора Святейшего Синода и статс-секретаря императора. Почему отчеты именно за эти годы были составлены для сына Николая I, остается только догадываться.

Говоря об отчетах обер-прокуроров Святейшего Синода эпохи императора Нико­лая Павловича, стоит указать также и на то, что к 25-летию царствования самодержца был подготовлен специальный краткий отчет по ведомству православного испове­дания, помеченный 20 ноября 1850 г. Понятно, что составлялся он на основе всех имевшихся на то время материалов, в том числе и затрагивавших 1825-1835 гг., отсут­ствующие в нашем распоряжении сегодня. Указанный отчет был опубликован в 98-м томе Сборника Императорского русского исторического общества, в 1896 г. Его под­писал и преподнес Николаю I обер-прокурор Святейшего Синода граф Н.А. Протасов. На отчете император написал: «Вот Тебе отчет Мой по духовной части» (Отчеты ми­нистерств, 1896, 457). Учитывая, что подобные надписи стоят и на некоторых других отчетах, подготовленных министрами к 25-летию царствования Николая I, а также то, что среди них есть пояснения, из которых следует, что надпись сделана при по­сылке отчета наследнику цесаревичу (Отчеты министерств, 1896, 448), следует отме­тить: и отчет «по духовной части» также был переслан для ознакомления цесаревичу, а не содержал патетического обращения Николая I к Богу.

Сравнивая основные цифровые показатели состояния Православной Российской Церкви в 1825 и в 1850 гг., граф Н.А. Протасов указывал: если на заре царствования императора Николая I в состав Церкви входило 40 епархий и 5 викариатств, то спустя двадцать пять лет их число существенно выросло: число епархий на 13, а число викариатств — на 7. Появились новые епархии: Олонецкая, Саратовская, Новочеркасская (в дальнейшем переименованная в Донскую), Симбирская, Полоцкая, Томская, Хер­сонская, Варшавская, Камчатская, Кавказская, Рижская. Была восстановлена Гурий­ская епархия, а из унии воссоединены Литовская и Белорусская (соединенная с По­лоцкой епархией). Викариатства были открыты в Екатеринбурге, Виннице, Остроге, Острогожске, Корвно, Волгске. Брестское викариатство перешло в состав Православ­ной Российской Церкви из унии (Отчеты министерств, 1896, 457).

За двадцать пять лет к православию присоединилось 254866 «раскольников», вклю­чая тех из них, кто стал подчиняться православному священноначалию «на правах единоверия». Греко-униатов, католиков, армян, лютеран и реформатов за указанный период в лоно Православной Российской Церкви перешло 1914357 человек, нехристиан — 99151 человек. Таким образом, общее число перешедших составило 2268374 человека (включая униатов, число которых составило 703050) (Отчеты министерств, 1896, 457-458).

Благодаря росту населения существенно увеличилось и число православных под­данных империи: если в 1825 г. их было 33906249 человек (не считая православных, служивших в войсках), то к 1849 г. — уже 47066333 (также без учета православных во­енных). Прирост составил 13160084 человека.

Выросло и число православных обителей, равно как и число храмов. Если в 1825 г. в Православной Российской Церкви было 377 мужских и 99 женских мона­стырей, то в 1850 г. — уже 408 мужских и 119 женских (включая 32 воссоединенные из унии обители). Более чем на 8000 выросло и число храмов: в 1825 г. их было 27585, в 1850 г. — 35775 (в том числе до 2000 бывших униатских).

Неуклонно, хотя и достаточно медленно, росла численность православных кли­риков: в 1825 г. в составе русского духовенства значилось 32672 иерея, 14047 диаконов и 54321 причетник, а в 1850 г. — уже 36243 иерея, 14302 диакона и 63416 причетников. Существенно улучшался и их образовательный ценз: в 1825 г. учение в церковных учебных заведениях закончили 12756 человек, а в 1850 г. — 29405. Неудивительно, что за четверть века увеличилось (хотя и не кардинально) число духовно-учебных заведений Православной Российской Церкви: в 1825 г. было 3 духовные академии, 39 духовных семинарий, 128 уездных и 170 приходских училищ, в которых пости­гали богословские премудрости 45551 человек (из них 12249 на «казенном коште», или получая пособие от казны). В 1850 г. было 4 духовных академии, 47 духовных училищ, 182 уездных и 188 приходских, в которых обучались 61355 человек (из них 19210 на «казенном коште», или получая пособие от казны). Так, к 1850 г. появились: Казанская духовная академия, 8 духовных семинарий (Олонецкая, Новочеркасская, Херсонская, Симбирская, Кавказская, Новоархангельская и (из бывших униатских) Литовская и Полоцкая), 54 уездных и 18 приходских училищ. Если в 1825 г. в Пра­вославной Российской Церкви функционировало 340 духовно-учебных заведений, то к 1850 г. их было уже 421.

Существенно возросли и капиталы, обращенные на учебные цели: в 1824 г. они составляли 10462947 рублей 81 копейки серебром, а в 1849 г. — 15789264 рубля 1 копейка серебром (приращение капиталов составило 5326316 рублей 19 копейки се­ребром). Разумеется, возрос и общий расход из духовно-учебных сумм: с 870951 рубля 92 копейки серебром в 1824 г. до 1655983 рублей 82 копейки серебром в 1849 г. (Отчеты министерств, 1896, 458-459).

Свечной сбор за четверть века почти удвоился, составив в 1849 г. 826044 рубля 99 копеек (в 1824 г. он составлял 431361 рубль 33 копейки серебром). Реально вы­росли суммы попечительств о бедных духовного звания, что свидетельствовало о понимании ведомством православного исповедания нужд рядового, прежде всего сельского, духовенства. Государство, не забывавшее о своей конфесси­ональной пристрастности, год от года увеличивало общие ассигнования на нужды духовного ведомства: если по росписи 1826 г. было выделено 671237 рублей 29 копеек серебром (включая 97108 рублей 45 копейки на строительные нужды и 85357 рубля 60 копеек на содержание городского и сельского духовенства), то на 1850 г. — уже 3804299 рублей 64 копейки серебром (включая 161788 рублей 81 копейку на стро­ительные нужды и 2647332 рубля 65 копеек на содержание городского и сельского духовенства). Разница составила 133062 рубля 35 копейки серебром (Отчеты мини­стерств, 1896, 460). Исключительно выросшие расходы на содержание духовенства го­ворили сами за себя и не нуждались в дополнительных объяснениях, свидетельствуя, что власть полностью осознала насущность вопроса об улучшении материального положения рядовых православных клириков.

К сожалению, отчеты обер-прокуроров Свя­тейшего Синода за 1828 и 1829 гг. не дают нам возможности так же подробно просле­дить рост числа церквей и монастырей Православной Российской Церкви, изменения в положении ее духовенства, в полной мере оценить мероприятия, связанные с улуч­шением положения духовных школ. Однако эти отчеты позволяют, хотя и кратко, но все-таки отметить наиболее важные события в жизни духовного ведомства. Так, из отчета за 1828 г. мы узнаем не только об образовании двух новых епархий (Олонец­кой и Саратовской), но и о том, что главным поводом к их учреждению послужило «усиление раскола и необходимость принять меры к его ограничению». Мы узнаем и то, что «неудовлетворительное состояние епархий Пермской и Казанской по­требовало не только назначения в них преосвященных „с большею твердостию“, но и введения в действие в виде опыта мер, с одной стороны, обращения пермских раскольников в лоно Православной Церкви, а с другой — для возвращения отпавших от православия в магометантство татар» (Отчет за 1828, 1-1 об.).

Интерес представляет и указание на императорское повеление о предоставлении ему списков всех состоявших на службе священников, находившихся под судом или следствием (Отчет за 1828, 3 об.). То, что Николай I решил лично знакомиться с делами клириков, обвинявшихся в совершении преступлений, думается, свидетель­ствовало не только и не столько об увеличении совершаемых пастырями правона­рушений, сколько о стремлении императора разобраться в причинах, вызвавших их отдачу под суд и (или) под следствие.

Содействуя укреплению морально-нравственного состояния духовенства, импера­тор не забывал и о необходимости развития миссионерского делания среди «инород­цев» и «иноверцев», некогда перешедших в православие, но затем вновь отошедших в прежнюю веру. Поэтому в 1828 г., по докладу Святейшего Синода, он «изъявил согласие на учреждение миссионеров в тех епархиях, в которых находятся в доволь­но большом числе жители, частию в православие из других религий, но колеблемые лжеучителями, частию еще остающиеся в неверии, и на образование, для прочного развития этого дела, особого учреждения при семинариях Казанской и Тобольской» (Отчет за 1828, 5-5 об.).

Собственно, в этого времени и началась регулярная работа по подготовке цер­ковных кадров для служения делу «внешней» миссии. С тех пор дело миссии было поставлено на прочную основу: миссионер должен был получить соответствующую профессиональную подготовку в стенах духовного учебного заведения, стать «дипло­мированным специалистом».

В 1828 г., в связи с началом очередной русско-турецкой войны, серьезное значе­ние придавалось обеспечению религиозно-нравственного окормления православных воинов. Этот вопрос обсуждался в докладах обер-прокурора и предложениях сто­личного митрополита Серафима (Глаголевского; 1763-1943), о чем также сообщалось в отчете за 1828 г. (Отчет за 1828, 6-9).

Сообщалось в отчете и об окончательном решении вопроса о правилах, касав­шихся построения, перестройки и починки храмов (за счет казны и за счет самих прихожан). Правила были утверждены императором еще 9 марта 1826 г. и вызвали определенную критику со стороны епархиальных архиереев. Дело в том, что, согласно правилам, даже самая незначительная починка храма требовала получения разреше­ния от Строительного комитета МВД. Понятно, что при подобном ведении дел не­возможно было надеяться на быстрое проведение строительных и реставрационных работ. Исходя из этого Святейший Синод ввел в правила некоторые «облегчитель­ные меры», и император утвердил почти все предложенные «облегчения», в 1828 г. повелев только «проекты на сооружение новых церквей в губернских и уездных горо­дах представлять в Министерство Внутренних Дел» (Отчет за 1828, 13 об.).

Тогда же Николай I получил от митрополита Московского Филарета (Дроздова; 1782-1867) экземпляры пространного и краткого катехизиса, а также краткой Священ­ной истории и кратких наставлений для воинов, выразив святителю благодарность и предписав разослать их по всем военным заведениям (Отчет за 1828, 15).

В 1828 г., очевидно вспомнив об осужденных декабристах, император повелел «на­значить достойного священника для исправления духовных треб государственным преступникам, находящимся на работах в Нерчинских рудниках» (Отчет за 1828, 16).

В отчете за 1828 г. содержалось и примеры частных решений — о назначении кли­риков, о возможности расторжения брака тех или иных лиц и т. п. Говорилось также о приеме Святейшим Синодом имущества Русского Библейского общества, состояв­шего из билетов, ассигнаций, звонкой монеты, печатных книг, стереотипных досок, бумаги и двух каменных домов в столице, — всего на сумму 1598544 рубля 85 копей­ки (Отчет за 1828, 17). По тому времени это была очень значительная сумма. Святей­ший Синод, получив ее, становился наследником и распорядителем всего достояния РБО, к деятельности которого большинство православных архипастырей относилось не только с подозрением, но и враждебно: показательно, что назначенный в мае 1824 г. председателем РБО митрополит Серафим (Глаголевский) уже в декабре 1824 г. представил императору Александру I доклад о связи общества с «мистическими лже­учениями» и заявил о необходимости его закрытия.

Отчет обер-прокурора за 1829 г., по объему превышавший составленный для им­ператора Александра II отчет за предыдущий год, включал в себя информацию о двух важнейших законоположениях, касавшихся духовенства и утвержденных Никола­ем I. Согласно первому, воспитанников духовных училищ, переводимых в семи­нарии, повелевалось содержать за счет казны. Заявлялось и о том, чтобы духовное начальство строго наблюдало за наделением церковных причтов землей «и чтобы постепенно были устраиваемы для их жительства дома». Император требовал увели­чения в казенных имениях участков земли, принадлежавших приходам, присоедине­ния малолюдных и бедных приходов к другим (ближайшим), «а тем из них, которые по каким-либо причинам нельзя будет соединить, назначить в пособие постоянные оклады, и для этого отпускать из Государственного Казначейства ежегодно в распоря­жение Св. Синода по 500000 рублей» [Отчет за 1829, 1-2].

Одновременно тогда же увеличили оклады жалования военным священникам, причем Николай I выразил надежду на то, что «за сею Монаршею милостию будут избираемы в военное духовенство священники, во всех отношениях достойные важ­ного своего назначения» (Отчет за 1829, 2-2 об.).

Из отчета следовало, что государство всерьез решило заняться улучшением мате­риального обеспечения православных клириков, разрешив внести в Государственный Совет штаты, составленные для духовного ведомства, и вновь назначив жалованье причтам некоторых церквей или увеличив ранее ими получавшееся. Было составлено и обнародовано на русском и польском языках положение о ведомстве духовных дел и о порядке сношений по этим делам в Царстве Польском (Отчет за 1929, 2 об.-3).

Обер-прокурор Святейшего Синода сообщал в отчете и о том, что именно в 1829 г. император Николай I повелел праздновать день рождения цесаревича не 21 апреля, как было ранее, а 17-го — в день его рождения (Отчет за 1829, 3 об.). Почему день рождения наследника престола до 1829 г. отмечался 21 апреля, точно сказать нельзя. Он был назван в честь святого Александра Невского, дни празднования памяти кото­рого приходились на 23 и 30 мая, 30 августа и 14 и 23 ноября (по юлианскому кален­дарю). Никак не совпадал день 21 апреля и с Пасхой, которая в 1818 г. (когда будущий император Александр II появился на свет) отмечалась 26 апреля. К сожалению, ника­ких объяснений в отчете за 1829 г. по данному поводу не приводилось.

Зато подробно рассказывалось об учреждении новой епархии в Новочеркас­ске, в состав которой по высочайшему повелению отошли войско Черноморское и Кавказская область. Император предложил избрать епископом новой кафедры опытного и надежного человека и наименовать его епископом Донским и Кавказ­ским. Члены Св. Синода указали императору, что титуловать епископа следует по городу, в который он назначается, попросив заменить наименование на «Новочерскасский и Кавказский». Николай I согласился на изменения, но внес собственные коррективы: епископа с тех пор титуловали «Новочеркасским и Георгиевским» (Отчет за 1829, 4 об.-5 об.).

В отчете сообщалось также об основании духовной семинарии в Олонецкой епар­хии; о разрешении построить несколько церквей в Архангельской губернии («для но- вокрещаемых самоедов»), учредив для них причты; об отправке в Вятскую губернию для проповеди черемисам православного миссионера; о постоянной Осетинской ко­миссии, организованной еще при Александре I для распространения веры на Кавказе; и т. п. (Отчет за 1829, 5 об.-7 об., др.).

Упоминалось и о том, что на основании высочайшего повеления, данного в 1828 г., была составлена перечневая ведомость (по каждой епархии) о числе свя­щенников, находившихся под судом или следствием. Данные поражали воображе­ние, представляя собой неутешительную картину нравственного состояния духо­венства Православной Российской Церкви. В 1829 г. в империи насчитывалось 33937 причтов, а число служивших клириков, одновременно с этим состоявших под судом или следствием, составило 10259. «Правда, из этого огромного числа штрафованных священников, — указывалось в отчете, — следует исключить тех, которые попали под суд за маловажные упущения по должности и по неважным проступкам, но и за тем число находившихся под судом за поведение или за деяния, несвой­ственные духовному сану, было довольно значительно» (Отчет за 1829, 11-11 об.). С чем это было связано, в отчете не говорилось, но то, что фактически треть свя­щенников Православной Российской Церкви обвинялась в разного рода правонару­шениях, свидетельствовало о нездоровой ситуации, сложившейся в среде пастырей, призванных своим поведением демонстрировать нормы «веры и благочестия» в «простом народе».

Впрочем, отмечались и более поразительные факты. В Могилевской и Витебской епархиях в 1829 г. оставалось 45 служивших священников, бывших под судом за при­несение присяги императору Наполеону I! А в Минской епархии многие штрафо­ванные священники оставались на своих местах только потому, что приходы были слишком бедными и удаление «штрафованных» привело бы к временному лишению прихожан священнослужителя, способного исполнять христианские требы (найти благонадежных преемников наказанным клирикам в тех областях было трудно) (Отчет за 1829, 11 об.-12).

Разумеется, не все в жизни главной конфессии империи обстояло печально. Многие полковые священники, участвовавшие в русско-турецкой войне 1828-1829 гг., за самоотверженное служение и «подвиги мужества» получили разные знаки отли­чия, а один из них — священник Тобольского пехотного полка Иов Каминский (1796-­1830(?)) получил даже орден св. Георгия 4-й степени (Отчет за 1829, 16).

Сообщалось в отчете и о восстановлении, открытии, преобразовании монасты­рей: в Саратове восстановили Крестовоздвиженскую женскую обитель, в Туринском девичьем монастыре учредили игуменство; Иргизский старообрядческий Нижне­воскресенский мужской монастырь преобразовали в третьеклассный Воскресенский, уничтожили Максаковский Преображенский единоверческий монастырь, переведя в него женский Троицкий. Тогда же император Николай I повелел ссылать в Суздаль­ский Спасо-Евфимиев монастырь только духовных лиц и ознакомился с материалами о возведении нового здания Синода (в том числе и с финансовыми вопросами, свя­занными с приобретением дома на Сенатской площади и его перестройкой) [Отчет за 1829, 16об.-17, 18об.-20]. Отдельно, на нескольких страницах, в отчете за 1829 г. разбиралось скандальное «дело» генерала П.А. Клейнмихеля (1793-1869), желавшего жениться на двоюродной сестре своей бывшей супруги, с которой незадолго до того он оформил развод (Отчет за 1828, 25 об.-28 об.).

В отчете содержались совершенно различные материалы, структурно не связанные (или связанные незначительно) друг с другом. Никаких отдельных статистических выкладок в отчете за 1829 г., равно как и в отчете за 1828 г., также не было. Причины их составления на сегодняшний день не прояснены. Однако и те материалы, которые счел нужным поместить князь С. Н. Урусов, дают возмож­ность лучше понять «механику» отношений императора Николая I и синодального обер-прокурора, которым тогда был князь П.С. Мещерский (1778-1856).

Ситуация кардинально изменилась после того, как обер-прокурор Святейшего Синода граф Н.А. Протасов инициировал издание «Извлечений…», первый том ко­торых вышел из печати в 1838 г. (издание осуществляла Синодальная типография). Отчеты подавались императору весной, до Вербного воскресенья и приблизительно за две недели до Пасхи: первый из них — «Извлечение из отчета обер-прокурора Святейшего Синода за 1837 год» — датировался 31 марта 1838 г. В дальнейшем си­туация не менялась: отчет за 1838 г. был подан Николаю I 24 марта 1839 г., отчет за 1839 г. — 8 апреля 1840 г., отчет за 1840 г. — 26 марта 1841 г., отчет за 1841 г. — 14 апреля 1842 г., отчет за 1842 г. — 6 апреля 1843 г., отчет за 1843 г. — 22 марта 1844 г., отчет за 1844 г. — 11 апреля 1845 г., отчет за 1845 г. — 3 апреля 1846 г., отчет за 1846 г. — 19 апреля 1847 г., отчет за 1847 г. — 7 апреля 1849 г., отчет за 1849 г. — 19 апреля 1850 г., отчет за 1850 г. — 4 апреля 1851 г., отчет за 1851 г. — 25 марта 1852 г., отчет за 1852 г. — 15 апреля 1853 г., отчет за 1853 — 6 апреля 1854 г.

В январе 1855 г. граф Н.А. Протасов скончался, а месяц спустя не стало и им­ператора Николая I. Поэтому отчеты за 1854 и 1855 гг. подписывал и представлял новому самодержцу «исправлявший дела» обер-прокурора А.И. Карасевский (1796­-1856). Видимо, по этой причине произошло и некоторое изменение в названии обер-прокурорских отчетов за 1854 и 1855 гг. Они назывались «Извлечение из отчета по ведомству духовных дел православного исповедания за 1854 год» и «Извле­чение из отчета по ведомству духовных дел православного исповедания за 1855 год». Оба были представлены вне сложившихся при графе Н.А. Протасове тра­диций: за 1854 г. — 1 мая 1855 г. (после Пасхи, пришедшейся тогда на 8 апреля), и за 1855 г. — 14 июля 1856 г., почти за полтора месяца до состоявшейся в Москве коронации императора Александра II.

На отчете обер-прокурора за 1854 г., представленном А.И. Карасевским, Алек­сандр II поставил резолюцию: «Читал с удовольствием». Что вызвало особое благово­ление самодержца, можно только догадываться, поскольку никаких особых событий в жизни Православной Российской Церкви в тот год не произошло. Быть может, при­чиной тому послужило краткое пояснение А.И. Карасевского, специально указавшего на то, что он представляет изложение церковных дел за последний — девятнадцатый год управления духовным ведомством графа Н.А. Протасова «под державою веч­ноблагословенные памяти в Бозе почившего Августейшего Родителя Вашего, Вели­кого Государя Императора Николая Первого» (Извлечение за 1854, 1855, 1). В любом случае, следующий отчет, за 1855 г., подобной резолюции не содержал.

Сам Николай I довольно редко оставлял соответствующие пометки на пред­ставляемых ему всеподданнейших мемориях. Лишь дважды — на отчетах за 1837 и за 1851 гг. — он написал о том, что читал их «с удовольствием», и на отчете за 1839 г. — что «Читал с большим удовольствием». В первом случае понять причину резолюции легко: то был первый отчет, опубликованный в виде книги, в котором со­держались впервые представленные в систематическом порядке материалы о деятель­ности Православной Российской Церкви. Во втором случае, наоборот, понять причину нелегко: ничего «сверх обычного» в 1851 г. в церковной жизни России не случилось. Достаточно просто объяснить и резолюцию на отчете за 1839 г.: то был год воссоеди­нения Церкви с униатами западных губерний империи. Не случайно отчету предше­ствовало пространное слово обер-прокурора, весьма показательное с социально-пси­хологической точки зрения.

«Всеподданнейше представленные Вашему Императорскому Величеству за прежнее время Отчеты, — утверждал граф Н.А. Протасов, — изображали всегда утешительный, но тем не менее постепенный ход Православия в Империи; Отчет же, подносимый ныне, выходит из обыкновенной чреды: ибо в истекшем году Всемогу­щий Покровитель Церкви и Державы Всероссийской обильно излил на них милость Свою необычайно радостным событием, редким и во все времена, а в наше — бес­примерным. Целая ветвь Православной Церкви, некогда чуждым превозможением отторженная, снова соединилась с нею, носив более двух столетий вне союза Вселен­ского тщетное имя Унии; единокровные братья, давно оплаканные нами, с любовью возвратились в объятия наши, и на местах обитаемых ими решена вековая задача, должна ли Русь, должна ли Церковь ее терять что-либо от своего древнего, законно­го достояния. Так увенчалась неусыпная забота Ваша, Всемилостивейший Государь, о судьбе сил Русских, коренных жителей Западного края Империи. Благодать Неба внушила Вам священную мысль содействовать их свободному возвращению в лоно истинной Церкви и Отечества, и сильная Десница Вышнего — самым счастливым стечением об­стоятельств — очевидно доказала, что Она сама вела сие великое дело к вожделенному его окончанию» (Извлечение за 1839, 1840, 1-2).

В «Общем заключении» того же отчета граф Н.А. Протасов вновь вернулся к этому вопросу, в восторженных тонах описывая произошедшее воссоединение и указывая, что «древнее Христианское Православие, можно сказать, чудодействен­ным манием Всевышнего, осенило весь Западный край Отечества. Две Епархии на протяжении 9-ти Западных Губерний, 32 иноческие Обители, 1200 приходов, более 2000 церквей, свыше 4000 лиц духовного звания, с их огромной паствой, составили сие приобретение Российской Церкви, которое, вместе с обращением других иновер­цев и с чистою прибылью от размножения народного, доставило ей более 2200000 новых чад» (Извлечение за 1839, 1840, 124).

В честь воссоединения была выбита специальная медаль, на одной стороне ко­торой помещалось изображение Лика Христа в окаймлении слов: «Такова имамы Первосвященника». Под Ликом были слова: «Отторгнутые насилием (1596) воссо­единены любовию (1839)». На другой стороне медали помещался шестиконечный православный крест с надписью по кругу: «Торжество православия. 25 марта 1839». Изображение этой медали и предваряло текст «Извлечения из отчета… за 1840 год». Действительно, событие 1839 г. воспринимались императором Николаем I как выда­ющееся в истории Православной Российской Церкви, он искренне считал, что уния преодолена «любовью». В том его уверял и обер-прокурор Святейшего Синода, и православные иерархи, прежде всего бывший униатский епископ Иосиф (Семашко; 1798-1868). О том, что преодоление унии не всегда шло по стезям «любви», в отчете, по понятным причинам, не говорилось.

Общее число православных подданных рос­сийской короны в то время постоянно росло: если в 1837 г., по официальным данным, в империи было 40901299 православных, то в 1855 г. — уже 49079810. Как видим, при­рост составил 8178511 человек, причем женщин было всегда больше, чем мужчин (на 1855 г., например, их было 25284501, в то время как мужчин на полтора миллиона меньше — 23795309). Указанная тенденция прослеживается и в дальнейшем, в цар­ствование императора Александра II.

Ежегодно увеличивалось и число венчавшихся в Православной Церкви пар, хотя рост венчаний напрямую не зависел от роста численности населения: так, в 1837 г. обвенчались 429473 пар, а в 1855 г. — только 434225 (всего на 4752 больше). Считать причиной этого шедшую в то время Крымскую войну было бы некорректно — ведь в предшествовавшем, тоже «военном» 1854 г. церковный брак заключили 523593 пра­вославные пары.

Точно так же, несмотря на общий рост населения, нельзя говорить о прямой зави­симости числа заключенных браков и числа родившихся от них детей (хотя, конечно, в целом за двадцать лет тенденция была явно положительной: в 1837 г. родилось 2046608 младенцев, а в 1855 г. — 2557890).

Впрочем, для нас важнее отметить иное обстоятельство: численность православ­ного духовенства росла гораздо менее интенсивно, чем число православных империи. Для сравнения: в 1837 г. в Православной Российской Церкви насчитывалось 320064 свя­щеннослужителя (протоиереев и священников), 15395 диаконов и 58836 причетников; а в 1855 г., когда православное население существенно увеличилось, их было, соот­ветственно, 36995 священнослужителей (протоиереев и священников), 13048 диаконов и 63796 причетников. Добавим к указанному числу еще священнослужителей- монахов. В 1837 г. общая численность белого и черного духовенства составляла 124958 человека, а в 1855 г. — 147061 человек. Вроде бы наблюдался существенный прирост, хотя и осуществлявшийся за счет «черных» клириков.

Что же получалось в итоге?

Получалась совершенно неутешительная картина. Если в 1837 г. на одного свя­щенно- и церковнослужителя приходилось чуть более 327 человек, то в 1855 г. — чуть более 333. Если же провести подсчеты иначе, учитывая только «белых» священнослу­жителей и отказавшись от «присовокупления» диаконов и причетников, то цифры будут выглядеть совсем удручающими. Итак, в 1837 г. на одного священнослужителя (протоиерея и священника) приходилось более 1275 человек, а в 1855 г. — уже более 1326 человек. Цифры говорят сами за себя, не нуждаясь в дополнительных коммента­риях. Кроме того, не следует забывать и о том, что ежегодно несколько десятков тысяч человек присоединялись к Православной Церкви — от 46554 в 1837 г. до 18585 в 1855 г. Бывали годы, когда число обращенных в православие превышало 70 тысяч (1847 г.), а однажды — в 1839 г. — численность православных, как мы знаем, выросла почти на 2 млн (благодаря присоединившимся к Православной Российской Церкви униа­там). Как бы то ни было, но официальные отчеты постоянно говорят о том, что чис­ленность православных подданных год от года только увеличивалась.

Однако следует признать: статистические данные свидетельствуют и о том, что Православная Российская Церковь развивалась недостаточно динамично, что даже рост храмов и монастырей не мог покрыть насущных в них потребностей. Приведем пример: в 1837 г. число храмов составляло 29048, монастырей было 464; в 1855 г. были следующие показатели: 36633 храма (включая как церкви, так и соборы) и 593 мо­настыря. На первый взгляд — очевидный успех: было возведено 7585 новых храмов (в год их строилось от 232 до 356), а число монастырей увеличилось с 1837 по 1855 гг. на 129! Но на самом деле цифры выглядели не слишком оптимистически. Если учесть, что 7585 новых храмов должны были обеспечивать нужды православных им­перии, численность которых возросла более чем на 8 млн человек, то нехитрые расче­ты покажут: в среднем один новый храм приходился на 1078 «новых православных». Разумеется, подобные расчеты условны, но игнорировать «цифровые показатели» было бы не менее ошибочно.

Теперь о монастырях и монашествующих. В данном случае следует признать, что общее число монашествующих (включая послушников и послушниц) было совсем невелико, скорее можно говорить о «кризисе» официального монашества в эпоху Николая I при активном росте обителей. Вспомним, что в 1837 г. на почти 41 млн православных империи приходилось 12240 монахов и монахинь, послушников и послушниц. Если же убрать последнюю категорию, то получится совсем «смеш­ное» число: 4432 монаха и 2535 монахинь, проживавших в упомянутых 464 лаврах, монастырях и скитах. В 1855 г. в 593 обителях проживало 19562 монахов и монахинь, послушников и послушниц. Всего же в постриге пребывали 5174 монаха и 2508 мо­нахини. В целом, за девятнадцать лет (с 1837 по 1855 гг.) общее число принявших и желавших принять ангельский образ увеличилось лишь на 7322 человека, причем число монахов, принявших постриг, выросло на 742 человека, а число монахинь даже уменьшилось — на 27 человек (правда, увеличилась почти вдвое численность послуш­ниц: с 3727 в 1837 г. до 6606 в 1855 г.).

Несмотря на явные проблемы, связанные с нехваткой священнослужителей, ко­торые могли бы в полной мере обеспечивать духовные нужды многомиллионной паствы, вопрос о церковных реформах даже не ставился. Более того, рост православ­ного населения не заставлял священноначалие всерьез поставить вопрос об увеличе­нии числа епископских кафедр и о приближении архиерея к пастве. Как и раньше, архиерей оставался недосягаемым, почти легендарным лицом для абсолютного боль­шинства православных. За девятнадцать лет число архиереев (и архиерейских кафедр) выросло совершенно незначительно: так, в 1837 г. в состав Православной Российской Церкви входили четыре первоклассные кафедры («митрополичьи» Новгородская, Санкт-Петербургская, Московская и Киевская), 16 относившихся ко второму классу (занимавшие их иерархи были архиепископами или могли претендовать на этот сан) и 24 относившиеся к третьему классу. Три кафедры входили в состав Грузинского экзархата.

Всего было 47 епархий, епископский корпус состоял из 68 архиереев (56 епархи­альных и викарных, 10 находившихся на покое и 2 греческих, проживавших в мо­настырях России). В течение девятнадцати лет число епархий и архиереев менялось крайне редко и незначительно, в 1855 г. епископский корпус состоял из 70 архие­реев (52 епархиальных, 12 викарных, 6, включая одного греческого, — находящихся на покое). Если под стабильностью понимать некую «неизменность» форм церковной жизни и церковного управления, а также стремление любыми способами избежать приведения их в соответствие с потребностями времени церковной жизни, то следует признать: именно такая стабильность и была свойственна Православной Российской Церкви эпохи императора Николая Павловича.

Конечно, определенные перемены, иногда весьма существенные, в строе сино­дального управления происходили, время от времени, как уже указывалось, учре­ждались новые епархии и викариатства: в 1851-1853 гг., например, появилась новая епархия в Абхазии; Якутская область отделена от Иркутской епархии и присоединена к Камчатской епархии; было учреждено — одновременно с упразднением викари- атства в Воронежской епархии — Чебоксарское викариатство в Казанской епархии; а также Одесское викариатство — в Херсонской (Извлечение за 1851, 1852, 5; Извлече­ние за 1852, 1853, 5; Извлечение за 1853, 1854, 5).

Однако быстрее всего рос бумажный вал. Если общее число поступивших в канце­лярию обер-прокурора Святейшего Синода в 1837 г. бумаг составляло 3665 единиц (ис­шедших было 3058), то в 1855 г. их было уже 10969 (исшедших — 7420). Выросло, хотя и незначительно, число бумаг «неисполненных» — с трех до 23 (Извлечение за 1837, 1838, 102; Извлечение за 1855, 1856, 96). Бюрократизация затронула, не могла не затро­нуть, и ведомство православного исповедания. Жизнь Церкви во многом определя­лась регламентирующими документами, создаваемыми в недрах обер-прокуратуры, документов, которыми должны были руководствоваться 49 духовных консисторий, 199 духовных правлений и 2264 благочиний, существовавших к 1855 г. в Православной Российской Церкви (Извлечение за 1855, 1856, 7). В то же самое время при монастырях функционировала только 51 больница и 24 богадельни; в больницах призревалось 519 человек, в богадельнях — 431 (Извлечение за 1855, 1856, 9). Указанные данные будут поняты еще лучше, если отметить, что в 1837 г. при храмах существовало только восемь больниц, хотя тогда же Церковью содержалось 352 богадельни (Извлечение за 1837, 1838, 17) (данные о числе содержавшихся монастырями больниц и богаде­лен в материалах отчета за 1837 г. отсутствовали). Понятно, что благотворительность в государстве, где регламентация жизни — магистральное направление развития, часто занятие не только непростое, но и бесперспективное. Приводимые в отчетах обер-прокурора Святейшего Синода данные показывают это со всей «статистической беспристрастностью».

…Подводя общие итоги, следует отметить: есть цифры — и цифры. Все зависит от того, как их понимать, на что обращать внимание, а на что — нет. Очень часто исследователь оказывается заворожен «магией цифр» и не задумывается о том, что не всегда следует восторгаться «абсолютным ростом» тех или иных показате­лей. Статистические данные, представленные на страницах отчетов синодальных обер-прокуроров, с одной стороны, свидетельствуют о неуклонном организационном укреплении Православной Российской Церкви, о росте числа ее чад, об усилении влияния на разного рода «иноверцев» и последователей раскола старообрядчества, о постоянном увеличении численности духовенства, о строительстве новых храмов и часовен, монастырей и скитов. Однако, с другой стороны, эти же статистические данные, сопоставленные между собой, позволяют увидеть, что «внешнему величию» явно недоставало «внутренней основательности», что «форма» церковного строи­тельства заслоняла «содержание» церковного делания. Причиной тому, думается, никак нельзя признать «злую волю» светских менторов Церкви — обер-прокуроров Святейшего Синода, или «недальновидность» верховного ее ктитора — императора Всероссийского. Проблема заключалась в природе самодержавной государственности Николая I, не терпящей двоевластия, в стремлении царя унифицировать политиче­скую жизнь страны, подчинив этому стремлению и Православную Церковь, верным сыном которой он себя искренне считал.