С именем Авроры Карловны Демидовой-Карамзиной в Санкт-Петербурге связано много мест.
Отец Авроры умер в 1815 г. В следующем году мать вновь вышла замуж. После свадьбы тетя восьмилетней Авроры Минетте фон Виллебранд почти на пять лет взяла девочку в свой дом в Санкт-Петербург, где ее муж работал в Комиссии финляндских дел. Так Аврора смогла в раннем возрасте познакомиться с великолепной столицей государства и одновременно приобрести необходимые для молодой девушки из аристократического общества знания.
В 1832 г. Аврора приезжает в Санкт-Петербург к замужней сестре Эмилии Мусиной-Пушкиной. С этого времени начинается петербургский период взрослой жизни Авроры. Как сложилась жизнь в российской столице красивейшей женщины XIX века? С кем она общалась, дома каких известных современников посещала, на каких балах блистала?
Детские годы Авроры в Санкт-Петербурге (1816-1821)
История не сохранила (или мы еще не обнаружили) дом, где проживала маленькая Аврора в 1816-1821 гг. в Санкт-Петербурге.
Мать Авроры в 1816 г. вышла второй раз замуж и ее сестра Вильгельмина Альбертина (Минетте) Виллебранд (1782-1824), которая в то время была бездетной, пригласила любимую племянницу Аврору погостить несколько месяцев в ее семье, жившей в Санкт-Петербурге. Мать Авроры дала свое согласие, не подозревая, что несколько месяцев превратятся в годы. Аврора прожила в Санкт-Петербурге в семье тети Минетте и ее мужа Адольфа Фредрика фон Виллебранда почти пять лет.
Адольф Фредрик фон Виллебранд (1766-1845) вошел в историю Финляндии как крупный политический деятель и юрист. Он родился 24 марта 1766 г. в Ноусиайнене. Учился юриспруденции в Турку с 1782 г. С 1784 г., еще будучи студентом, начал работать в Апелляционном суде Турку, куда затем и поступил на службу. Карьеру продолжил в канцелярии генерал-адъютанта в Стокгольме. В 1800 г. был избран в Риксдаг (парламент Швеции) и стал членом юридического комитета. В 1805 г. был назначен ответственным юристом по законодательству Турку и Пори. После 1808 г. Виллебранд становится одним из наиболее видных политических деятелей Финляндии. В 1814 г. он был назначен главой Министерства юстиции. С 1814 по 1822 г. был членом Комиссии финляндских дел в Санкт-Петербурге, работал под руководством барона Кнута фон Тройля. С 1822 по 1832 гг. – президент Апелляционного суда города Турку. В 1830 году получил баронский титул.
Семья Виллебранд проживала в Санкт-Петербурге до 1822 г. В 1820 г. у них родился сын Эрнст Карл Адольф (1820-1887), будущий генерал-лейтенант и командир лейб-гвардии Гатчинского полка, а в 1821 г. дочь — Венда Вильгельмина Шарлотта (1821-1844).
Чем занималась маленькая Аврора в имперской столице? Что включало в себя дворянское воспитание того времени? Общепринятые нормы воспитания сложились к началу XIX века и включали в себя обязательный контроль над ребенком старших членов семьи, нянек, гувернеров и учителей. Девушек воспитывали в строгости, они должны были иметь хорошие манеры и знать то, что требуется в светском обществе: французский язык, музыку и бальные танцы; писать, читать, считать и управлять штатом прислуги и хозяйством. Иногда к этому добавлялись занятия живописью, литературой, географией и историей.
Аврора несомненно была окружена заботой и вниманием, но очень скучала по родным, которых видела редко. Каждая поездка в Выборг превращалась для нее в праздник.
Ответы для увлеченных историков, которые могут стать темой отдельного исследования
Аврора не носила баронского титула. Баронский титул великого княжества Финляндского был дан только в 1875 г. камергеру и тайному советнику Кнуту Шернвалю, начальнику управления российских железных дорог. Он приходился Авроре двоюродным братом.
Брат Авроры, Эмиль Шернваль (Эмилий Карлович), статс-секретарь великого княжества Финляндского, получил баронский титул от своего бездетного отчима, Карла Йохана фон Валлена и стал с 1854 г. титуловаться как барон Шенваль-Валлен.
После смерти любимой сестры Эмилии Аврора искала спокойствия. В какой-то момент спасением для нее стала литература. Ректор Петербургского университета Плетнев был просто в изумлении. 8 февраля 1847 г. он писал в Гельсингфорс своему приятелю Гроту: «Третьего дня вечер провел я у них <в доме Мещерских> с Авророй. Она обошлась со мною, как я и не ожидал, самым дружеским образом, подавши мне руку при первом на меня взгляде. Она уже недурно говорит по-русски ….О письмах Гоголя говорила не только с восхищением, но и со слезами умиления. Целую повесть Пушкина («Дубровский»), только что ею прочитанную, рассказала своей свекрови по-французски со всеми подробностями».
Фамилия Шернваль переводится как «Звездный путь».
По словам генерала Рамзая (1799-1877) мадам Карамзина обладала отменным физическим здоровьем. Однажды он ночевал в ее доме и утром проснулся от странных шумов. Оказалось, слуги носили в ведрах ледяную воду, которой Аврора обливалась! Она совершала пешие прогулки, иногда по восемь километров в день. Уже будучи семидесятилетней, заблудилась в лесу, в имении Линдеров Кутайя. С тех пор за ней приставляли карету с лошадьми, следовавшими на приличном расстоянии.
Шведская церковь Святой Екатерины
Семья Авроры принадлежала к шведскому роду и была лютеранского вероисповедания. Без сомнения, можно сказать, что маленькая Аврора с тетей и дядей посещали богослужения в лютеранской церкви шведской общины.
С середины XVIII века шведы стали приезжать в русскую столицу по собственной инициативе – главным образом, ремесленники, но также и ученые, художники. В XIX веке, после присоединения Финляндии к России, связи Финляндии с русской столицей еще более активизировались. Однако в Петербург приезжали не только финляндские шведы, которые стали российскими подданными, но также шведы-иностранцы – подданные шведской короны.
Центром общинной жизни шведов была лютеранская церковь Святой Екатерины на Малой Конюшенной улице. Участок, где расположена церковь Святой Екатерины, с 1733 г. принадлежал шведско-финской общине. Финляндия в то время входила в состав Швеции, поэтому и петербургская община включала в себя представителей обеих наций. Выделению участка поспособствовала императрица Анна Иоанновна, которая дала на строительство храма 500 рублей.
Первый небольшой деревянный храм здесь был построен уже в 1734 г. Он стал носить имя Святой Анны, очевидно, в честь Анны Иоанновны. Между финнами и шведами часто возникали разногласия, которые постепенно усугублялись. Известен случай, когда на подаренной церкви люстре написали: «Эту люстру Андреас Дейкман подарил шведскому приходу, но не финскому. Год 1744, 1 октября».
Окончательный раскол общины произошел в 1745 г. Шведы и финны поделили между собой территорию, разделив ее стеной. Первым досталась сторона участка вдоль Малой Конюшенной улицы, а за вторыми остался старый деревянный храм со стороны Большой Конюшенной улицы. После этого, богослужения шведы проводили в одном из частных домов. Решение о строительстве новой шведской церкви было принято лишь в 1767 г. Для этого с помощью благотворительных взносов удалось собрать 7000 рублей. Торжественная закладка храма произошла 17 мая 1767 г.
Для подхода к шведской церкви был проложен переулок, названный Шведским. На него выходил главный фасад храма. Церковное здание строилось до 1769 г. по проекту архитектора Ю.М. Фельтена. В день воскресения Христова его освятили во имя святой Екатерины. Шведская церковь стала первым культовым сооружением этого зодчего. Интерьер шведской церкви святой Екатерины украсили картины «Распятие» и «Тайная вечеря». Из наиболее ценных находящихся здесь предметов известно о серебряной купели, созданной шведским ювелиром Нильсоном Берквистом-старшим.
В период первого проживания Авроры в Санкт-Петербурге пастором храма с 1801 по 1825 гг. был Карл Таваст, человек дворянского происхождения и житель Выборга. Таваст оказался хорошим хозяйственником и умелым администратором. Сданные внаем дома приносили тогда настолько большие доходы, что приход смог вернуть заимствованные деньги. При Тавасте в приходе была также организована церковная школа. Важнейшим событием, происшедшим за двадцатипятилетний срок пасторства Таваста, стала русско-шведская война. После войны многие финляндцы отправлялись в Петербург в поисках работы и образования, и финляндская колония в городе росла. Естественными местами сбора для вновь приезжавших были приходы. Приход Святой Екатерины до 1809 г. состоял главным образом из шведских подданных, но с этого времени подавляющее большинство находилось под властью российского императора: в 1828 г. из 3607 прихожан 75% были российскими подданными и 15% — шведскими.
Современное здание церкви, находящееся рядом с Генеральным консульством Швеции, было построено в 1856 г. Это массивное, с хорами, здание в псевдороманском стиле. Религиозные полотна написал профессор Л. Тирш из Мюнхена. Новый храм вмещал 1200 человек. Закладка храма состоялась 28 июля 1863 г., а освящение — 28 ноября 1865 г. Строительство обошлось в 100000 рублей, часть денег пожертвовал граф Александр Армфельт, 5000 рублей передал император Александр II.
Автором проекта новой шведской церкви стал архитектор Карл Карлович Андерсон. Главный фасад здания теперь расположился на Малой Конюшенной улице. В стокгольмской газете «Прежде и теперь» в 1871 г. о храме писали так: «Внутренность церкви, начиная от поистине великолепного вестибюля, выдержана в строгом византийском стиле. Он повсюду прост и чист, лишен всяких излишеств и вычурности, однако и не создает ощущения пустоты. Все деревянные части окрашены под дуб. Колонны по обе стороны широкого, выстланного коврами прохода, ведущего от входных дверей прямо к алтарю, отлиты из железа, но покрыты составом, удивительно напоминающим гранит. Запрестольный образ изображает Христа на кресте и плачущих у его ног женщин…».
По церковному уставу 1833 г. евангелическо-лютеранские приходы в России получили дозволение назначать «попечителя церкви», который бы осуществлял связь общины с властями. По предложению пастора Э.Г. Эрстрема в 1834 г. первым церковным попечителем прихода был избран Роберт Хенрик Ребиндер, который был хорошо знаком с семьей Авроры.
Наша справка
На каком языке говорили шведы в России?
В первой половине XIX века в Санкт-Петербурге насчитывалось приблизительно шесть тысяч шведскоязычных жителей, однако многие шведы и финляндцы не желали говорить на своем родном языке — прежде всего люди образованные; даже между собой они часто предпочитали говорить на немецком. Некоторые родители, очевидно, полагали, что знание родного языка может повредить немецкому произношению их детей; по мнению других, детям от родного языка нет никакой пользы: для чего им родной язык, если они «потом останутся жить в Санкт-Петербурге»?
Статус шведского языка снизился до положения, при котором его скорее всего можно было бы счесть неким особым диалектом, переполненным русицизмами и — главным образом — германизмами; многие понятия и выражения были прямыми заимствованиями из этих языков. В фонетическом отношении петербургский шведский отличался от литературной нормы и от финляндского шведского.
Пастор церкви Святой Екатерины Эрик Густав Эрстрем (1791-1835) усматривал угрозу национальной самобытности в потере шведами родного языка. Между тем его собственный вклад в шведский язык парадоксальным образом представляет собой прямое заимствование из русского языка. Именно Эрстрем ввел понятие «finlandare», обозначающее жителя Финляндии независимо от того, является его родным языком шведский или финский. Это слово — калька с русского «финляндец», в свою очередь образованного от русского названия страны «Финляндия». Иначе говоря, слово «финляндец» запущено в оборот шведскоязычными петербуржцами.
Особняк И.А. Мусина-Пушкина (Паниных)
В апреле 1832 г. в этом доме провела свои первые дни в Петербурге юная финская аристократка Аврора Шернваль. Она приехала в Петербург из Хельсинки, чтобы стать фрейлиной при дворе супруги императора, и, как и положено юной девушке, поселилась у родственников, у своей сестры Эмилии и ее мужа Владимира Алексеевича Мусина-Пушкина. Петербург и монаршая чета приняли Аврору благосклонно, и когда она вместе с сестрой появлялась в свете, за необыкновенную красоту их называли «финскими звездами».
Дом расположен на сквозном участке: набережной реки Фонтанки, 7 — Караванной улицы, 4. На месте дома 7 по набережной Фонтанки в начале XIX века размещались лаковые мастерские и двор спичечного и столярного дел мастера фон Болеса.
Дом принадлежал брату мужа Эмилии — Ивану Алексеевичу, женатому на княжне Марии Александровне Урусовой, в которую был влюблен А.С. Пушкин, посвятивший ей в 1827 г. стихотворение «Кто знает край, где небо блещет…» . По свидетельству современников в доме часто устраивались литературные и музыкальные вечера. В дни пребывания Авроры и Эмилии на Караванной постоянно проводились званные обеды и вечера, на которых Аврора была представлена петербургскому обществу. В эти первые месяцы пребывания в Петербурге Аврора познакомилась с князем Петром Андреевичем Вяземским, Александром Сергеевичем Пушкиным, графом Михаилом Юрьевичем Виельгорским, графом Владимиром Александровичем Соллогубом и многими другими. Будучи в доме у Мусиных-Пушкиных, Авроре представилась возможность познакомиться с салонами Петербурга, где члены высшего света и культурные круги встречались и общались в более свободной, чем при дворе, манере.
В книге адресов Петербурга за 1837 г. Нистрема сказано, что графиня М.А. Мусина-Пушкина, действительная статская советница проживает в доме №3 по Корованной (тогда была другая нумерация и буквы в названии улицы). Ее муж, гофмейстер, граф И.А. Мусин-Пушкин, умер в 1836 г. После его смерти вдова продала дом князю Э.А. Белосельскому-Белозерскому.
Дом первоначально был построен в XVIII в. и перестроен в 1832 г. архитектором А. К. Кавосом. В 1841 г. для нового владельца — князя Белосельского-Белозерского был составлен проект изменения фасада. Автор проекта — А. И. Штакеншнейдер.
Позже дом принадлежал Н.П. Паниной — бабушке известной общественной и политической деятельницы, благотворительницы С.В. Паниной, к которой он позже и перешел по наследству.
К сожалению, именно при графине С.В.Паниной был искажен фасад Штакеншнейдера. В 1907 г. архитектор А.В. Кащенко составил проект некоторых перестроек дома, среди которых было и «уничтожение закрытого балкона с заделкою отверстий в фасадной стене».
Впервые стихотворение Евгения Баратынского было напечатано в «Полярной Звезде» за 1825 г. (стр. 116) под указанным заглавием и с подписью Баратынского.
В издании 1827 г. это стихотворение, под заглавием «Девушке, имя которой было Аврора» (стр. 82), имеет следующее разночтение первых четырех стихов:
Соименница Авроры,
О царица красоты!
Не сама-ль Аврора ты?
Для тебя все наши хоры
И куренья и цветы!
В издании 1835 г. стихотворение восстановлено в первой редакции и озаглавлено «Авроре Ш.».
ДЕМУТОВ ТРАКТИР
На набережной Мойки, 40, возвышается огромный тяжеловесный шестиэтажный дом, прекрасно просматривающийся с пролета Зеленого моста. На этом «сквозном» участке в 1770 г. заезжий предприниматель из Страсбурга Филипп Якоб Демут основал «заезжий дом», прозванный «Демутовым трактиром», ставший с 70-х гг. XVIII столетия лучшей гостиницей столицы.
Опытный предприниматель Демут выбрал удачный участок для своего заведения – неподалеку от Невского проспекта – главной магистрали города, вблизи царских и великокняжеских резиденций, в центральном аристократическом районе российской столицы. Участок приобретенного Демутом домовладения простирался от набережной Мойки до Большой Конюшенной улицы.
В гостинице Демута сдавались номера на любые вкусы и достатки. Постоялец мог снять полутемные одноместные номера с окнами во двор или просторные и пышные апартаменты. Среди последних хозяин гостиницы предусмотрел специальные номера с прекрасными отделкой и мебелью из нескольких комнат, обращенных окнами на спокойную набережную Мойки или панораму Большой Морской улицы. Гостиница довольно быстро завоевала популярность не только у россиян, но и у иностранцев, она никогда не пустовала, несмотря на то что даже самый дешевый номер с минимумом услуг, удобств и с видом на застроенный флигелями двор стоил по тем временам довольно дорого – не менее 25 рублей в месяц.
В первые годы XIX столетия гостиница Демута располагалась уже в нескольких зданиях, расположенных равномерно на всем протяжении «сквозного» участка. В дополнение к первоначальному двухэтажному зданию «заездного двора» на набережной Мойки, 40 построили дополнительно трехэтажный просторный корпус гостиницы, выходящий на линию жилых строений Большой Конюшенной улицы. Увеличившая свою полезную площадь гостиница Демута стала первоклассной, ее номера не пустовали никогда и стоили теперь намного дороже – до 40 рублей в месяц. Сдавались гостиничные помещения в XIX столетии обычно не меньше чем на 7 дней.
Эмилия и Владимир Мусины-Пушкины, приезжая в столицу, выбирали местом своего проживания гостиницу Демута. Часто к завтраку, который проходил в кругу друзей, приезжала Аврора. Александр Сергеевич Пушкин также часто бывал у Мусиных-Пушкиных, например, 24 июня 1832 г. он у них обедал; встречался с ними также у Вяземских; в гостинице Демута и в великосветском обществе. Утро одного дня в гостинице в 1832 г. можно воссоздать по рисунку Г.Г. Гагарина. Есть также документальные подтверждения проживания Мусиных-Пушкиных у Демута в 1836 г. – 24 декабря 1836 г. Пушкин был у них на завтраке. Это была их последняя встреча.
Большинство известных петербургских историков единодушно полагают: «Демутов трактир» прославили его постояльцы. Если бы можно было старые фасады гостиницы Демута украсить памятными досками с именем ее великих российских и зарубежных жильцов, то не для всех знаменитостей хватило бы места.
Начиная с 1851 г., на половине «сквозного» земельного участка, примыкавшего к Большой Конюшенной улице, построили несколько четырехэтажных флигелей, образовавших в этой части замкнутый двор. Проект этих новостроек разработал архитектор А.С. Кириллов. Через четыре года он же капитально переделал расположенный на Большой Конюшенной улице корпус старого дома, надстроив его четвертым этажом, украсив парадный фасад здания пилястрами и парапетами с изящным ограждением на краю крыши.
Над проемами окон тогда же установили сандрики, а на фасаде здания укрепили балконы с красивыми коваными решетками.
В 1876 г. «сквозной» участок покупает состоятельный столичный купец А.А. Ломач, продливший арендный договор с владельцами гостиницы «Демут» по части занимаемых зданий на его участке. Вместе с тем новый владелец провел на участке значительный объем ремонтно-строительных работ. В 1877–1878 гг. известный академик архитектуры К.К. Андерсон разработал оригинальный проект перестройки дворовых флигелей и надстроил дополнительным этажом массивный поперечный флигель, в котором соорудили два прекрасных концертно-театральных зала для популярных городских театров.
Старинная гостиница Петербурга, известная нескольким поколениям горожан и зарубежным гостям, в конце XIX столетия пришла в упадок, не выдержав жесткой конкуренции с новыми блестящими отелями международного класса, возводимыми в преддверии приближающегося ХХ столетия в центральных районах Северной столицы.
кондитерская «Вольф и Беранже»
Кондитерская «Вольф и Беранже» располагалась в самом центре Санкт-Петербурга, в доме под номером 18 по Невскому проспекту.
В первые годы существования Северной столицы на этом месте стоял небольшой домик сподвижника Петра вице-адмирала Корнелия Ивановича Крюйса.
В 1738 г. дом перешел к портному Иоганну Нейману. Дом Неймана выходил двухэтажным фасадом на Мойку, а на Невский гляделся длинной, довольно унылой стороной, вовсе не имеющей окон. И это подчеркивает, что до главной, наряднейшей улицы Петербурга этой першпективной дороге было еще далеко. Если в архитектурном отношении дом не представлял из себя чего-либо интересного, то в истории житейских отношений петербуржцев он заслуживает внимания. Тут впервые в Петербурге появился музей восковых фигур. Реклама утверждала: «У нас можно видеть персону короля французского с королевою, дофином и принцессами… Так же всю высочайшую фамилию короля английского и всех знатнейших министров… в совершенном величии их роста, в платье и со всем убором, в котором они при дворе ходили…». Музей просуществовал всего год, видимо, зазывания были более красочными, чем сами восковые персоны.
В 1743 г. немецкий купец Иоганн Альбрехт в доме Неймана торговал волшебными сервизами из серпантинового камня, «которые не терпят ничего ядовитого». Для XVIII века такое свойство тарелок и чашек имело немаловажное значение. И совсем уже курьезно выглядело предложение некоего француза Шарпантье покупать у него хорошую пудру целыми бочками. Даже если учесть, что тогдашние модницы очень любили пудриться, такие объемы не могли не обескуражить. Голландский торговец Ле Роа содержал в доме Неймана магазин под громким названием «Роттердам», где продавал сельтерскую воду, отличный шоколад, ваниль и… чернила разных сортов.
Наконец дом переходит к купцу Котомину. Некогда крепостной князей Куракиных, он за двадцать лет сколотил огромное состояние и решил на месте заурядного дома построить дом-дворец, как бы соревнующийся в красоте со стоящим на противоположной стороне Невского куракинским домом с колоннами. Может быть, это чистая случайность, а может, и тщеславный замысел определил выбор именно этого места. И уж несомненно желал Котомин, чтобы принадлежащее ему здание соперничало по красоте с княжеским домом.
Архитектор Стасов украшает новостроящееся здание величественным портиком, а по углам дома создает оригинальные четырехколонные лоджии. На том углу дома Котомина, который обращен к Мойке, открылась одна из самых знаменитых кондитерских Невского проспекта — кондитерская Вольфа и Беранже (S. Wolff & T. Beranget), которая считалась лучшей в Петербурге. В 1834 г. здесь было открыто также кафе под названием «Китайское кафе» (Le Café chinois), а кондитерская вскоре стала клубом. Хозяева любили зазывать посетителей в стихотворной форме:
Открыли магазин и Вольф и Беранже
И продают уж там и пунш, и бланманже,
И лед, и шоколад, бисквиты и конфеты.
Прислужники под рост с приличием одеты,
Везде фарфор, стекло, резьба и зеркала,
Со-храм, что грация в жилище избрала…
Итак, да здравствует и Беранже и Вольф,
И кафе Шинуа на множество годов.
О кондитерской газетчики писали как о храме лакомства и мотовства, а о сладостях, как о произведениях искусства, созданных из сахара, шоколада, безе. Здесь и фигуры рыцарей, и портреты, и бюсты знаменитых людей, фигурки различных животных и сказочные замки. Появилась интересная кулинарно-педагогическая азбука, созданная из экзотических сладостей. К услугам гостей Вольф и Беранже все важные события в мире представляли в виде кондитерских изделий. По взятии Бастилии ими был изобретен торт, точно воспроизводивший эту мрачную обитель, а штурм Очакова был ознаменован пасхальными яйцами с изображением павшей цитадели султана. При кондитерской был открыт литературный клуб, в котором все желающие могли читать отечественные и иностранные журналы и газеты. Иногда иностранные издания попадали к Вольфу и Беранже раньше, чем их получал император.
Кондитеры С. Вольф и Т. Беранже были выходцами из Давоса. В наши дни в Давосе помнят своих знаменитых земляков, основавших в далеком Санкт-Петербурге известную кондитерскую, и бережно сохраняют в местном краеведческом музее письма, личные вещи и некоторые предметы интерьера, привезенные из России после закрытия знаменитой кондитерской С. Вольфа и Т. Беранже.
В середине XIX века в доме Котоминых располагалась крупная книжная лавка. Дом примечателен в том числе и тем, что здесь открыл свою первую лавку по продаже «иностранных вин и колониальных товаров» Петр Елисеев, родоначальник знаменитой русской купеческой династии.
В разное время кафе посещали А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.Г. Чернышевский, Т.Г. Шевченко, Ф.М. Достоевский и другие. Кондитерская примечательна еще и тем, что здесь 27 января 1837 г. Александр Сергеевич Пушкин встретился со своим секундантом К.К. Данзасом, и отсюда они направились к месту дуэли.
Позднее, около 1885 г., предпринимателем Ф.О. Лейнером был открыт элитный французский ресторан на месте кондитерской. Он был своеобразным клубом, где после спектаклей часто собирались артисты Александринского театра, его также любили посещать Петр Чайковский и Федор Шаляпин.
Ресторан «Литературное кафе», открытый на знаковом месте в 1985 г., сохранил дух места и работает по сей день.
Зимний дворец
В июле 1832 г. Аврору Шернваль официально представили императору и императрице.
К сожалению, переписка семьи Валлен сгорела при пожаре в их поместье в 1888 г., и для потомков не сохранилось описание о представлении Авроры ко двору. Но мы можем познакомиться с церемонией по описанию других лиц. По всей вероятности, на торжестве, где представляли Аврору в 1832 г., все происходило по давно заведенному образцу.
С двух сторон парадного зала располагались по три ряда солдат, в противоположной стороне зала была стайка женщин, одетых в платья с длинными шлейфами и с дорогими украшениями на головах. В центре зала стояли офицеры в блестящих мундирах грудь которых украшали звезды и множество нагрудных знаков. В этой группе находился младший брат царя великий князь Михаил, который командовал шеренгами солдат. Перед прибытием царя в зал вошли офицерский эскорт и камергерская свита. Оркестр заиграл царский гимн, и императорская чета медленно с достоинством вошла в зал. За ними шли фрейлины, которых должны были представить ко двору, их сопровождали седые генералы. Центом внимания был сам император. Он вызвал волну почтения, смешанного со страхом, которую смягчал лишь милый образ царицы. Царь любезно беседовал с каждой представленной девушкой, но все же он казался отстраненным.
Что именно царь сказал Авроре, мы не знаем, но отношение к ней при дворе было теплым. Александр Армфельт писал тогда жене следующие слова: «Аврору представили во дворце, она преуспела, ее чествовали, и она танцевала и веселилась от всего сердца. Император и императрица были очень любезны и милостивы к ней».
Но, несмотря на проявленную благосклонность императорской четы, Аврора так и не приблизилась к своей цели — должности придворной фрейлины. Старый друг отчима генерал Ребиндер ждал удобного случая поговорить об этом с царем. В апреле 1833 г. Ребиндер в письме к Валлену сообщал, что он дважды имел случай говорить с его величеством об Авроре. В первый раз «император, хотя и очень похвалил красоту молодой девушки, о приеме ее на службу при дворе не сказал ничего определенного. Но второй раз император сам затронул эту тему, спросив меня, находится ли мадемуазель Аврора все еще в Москве, не собирается ли она вернуться в Петербург, намерена ли задержаться здесь на некоторое время, не имеет ли планов выйти, замуж и т.п. Он закончил словами: «…она очаровательная девушка, посмотрим, что решит императрица…».
Осенью 1835 г. Аврора была назначена фрейлиной императрицы и с февраля 1836 г. приступила к исполнению обязанностей. Отношения с семьей императора у нее сложились тесные и удивительно доверительные. Среди фрейлин двора Аврора нашла верных подруг. Особенно сблизилась она с двоюродной сестрой своего скончавшегося жениха Александра Муханова фрейлиной Марией Сергеевной Мухановой.
Фрейлины имели в Зимнем дворце собственные апартаменты. В их распоряжении были карета и пара лошадей, кучер и слуга, и они могли свободно передвигаться по всему дворцу. Их главной обязанностью было постоянное нахождение возле императрицы, функции секретаря, чтение вслух, прием и развлечение посетителей, а также забота об императорских детях. Фрейлина сопровождала императрицу в поездках и визитах, в посещениях театра и благотворительных организаций, а также помогала в устройстве концертов и домашних театральных выступлений. Между императрицей Александрой Федоровной и Авророй Шернваль, по всей видимости, завязались подлинные дружеские отношения. То же можно сказать и о дружбе со старшими детьми императорской пары, наследником престола Александром и великой княгиней Марией, позднее герцогиней Лихтенбергской, хозяйки Мариинского дворца.
Фрейлины жили во дворце на всем готовом и получали от двух до четырех тысяч рублей в год. Жалованье было сравнимо с генеральским. Как правило, императрица с удовольствием устраивала личную жизнь своих фрейлин. Пробыв в роли фрейлины неполный год, Аврора Шернваль была обручена. Женихом стал Павел Демидов. Дочь Николая I, Ольга Николаевна, в своих мемуарах, восхищаясь красотой Авроры Шернваль, писала: «Поль Демидов, богатый, но несимпатичный человек, хотел на ней жениться. Два раза она отказала ему, но это не смущало его, и он продолжал добиваться ее руки. Только после того, как «maman» поговорила с ней, она сдалась…». Таким образом, в устройстве этого брака немалую роль сыграла императрица Александра Федоровна.
Александринский театр
В апреле 1832 г. Аврора приехала в Санкт-Петербург и стала появляться в свете. Что обсуждали в обществе в это время? Конечно же разные темы, но одним из самых волнующих и ожидаемых событий было скорое открытие в столице нового театра. Театральные постановки были непременной деталью быта императорского двора, неотъемлемой составляющей великосветского Санкт-Петербурга, индикатором общественной жизни. Театральный сезон обычно начинался в начале октября, но готовиться к нему начинали заранее.
Николай I был заядлым театралом и с детства увлекался театром. Будучи еще великим князем, Николай Павлович с удовольствием принимал участие в любительских спектаклях, предпочитая прежде всего пьесы Мольера и Детуша. Биограф Николая I Поль Лакруа писал об Аничковом дворце: «Одною из первых забот нового хозяина дворца было устройство залы для спектаклей. Великий князь Николай Павлович предпочитал театр всем прочим удовольствиям».
Александра Федоровна была также любительницей театра, но плохо владела русским языком. Поэтому молодая великокняжеская чета стала посещать спектакли немецкого театра на Дворцовой площади во дворе бывшего особняка Ланского. К этому времени традиция посещения театров лицами императорской фамилии была в значительной степени утрачена. Биограф Александры Федоровны пишет: «Александра Федоровна начала посещать театр и два, и три раза в неделю, и часто бывала в немецком театре; публика, желавшая видеть великую княгиню, стала тоже чаще ездить в немецкий театр».
Проект площади возле Аничкова дворца с новым зданием театра в 1810-х гг. составил Карл Росси. Но этот проект начал воплощаться в жизнь только с приходом к власти Николая I. Император пожелал перестроить площадь перед великокняжеским дворцом, что и было поручено архитектору. 5 апреля 1828 г. проект был утвержден, а на следующий день создана Комиссия «для построения каменного театра и позади оного двух корпусов». Во главе комиссии встал Н. Селявин, вице-президент Кабинета. Помощниками Росси на стройке стали архитекторы Н. Ткачев и И. Гальберг.
К весне 1828 г. владельцам необходимых для строительства участков из казны было выплачено 950000 рублей. Тех, кто не спешил освободить место, выселили насильно за одну неделю. Для фундамента театра в грунт забили около 5000 свай. Стены здания возвели в этом же году. В 1829 г. начали устанавливать перекрытия, которые архитектор задумал выполнить из металла. Росси решил сделать театр, как сказали бы сейчас, суперсовременным. Вместо деревянной крыши, архитектор предложил использовать металлические конструкции. Но против такого решения выступил авторитетный в то время генерал-инженер Базен. Он объяснил, что конструкция выйдет очень тяжелой и в итоге сложится под собственным весом. В то время про сопротивление материалов слышали, но все равно сомнения относительно кровли были. Росси и владельцу чугунолитейного завода Кларку пришлось написать письмо императору Николаю I. Свое послание зодчий закончил очень смело: «…в случае, когда бы в упомянутом здании от устройства металлической крыши произошло какое-либо несчастие, то в пример для других пусть тотчас же меня повесят на одной из стропил…». Николай дал добро на продолжение работ. Правда, только после тщательных и всесторонних испытаний. К установленным металлическим стропилам подвешивали груз весом в 40 тонн. От такой тяжести конструкция даже не погнулась.
Театр был построен по последнему слову техники и противопожарной безопасности. Как отмечает историк архитектуры В.К. Шуйский, в театральном зале было установлено: 10 лож бенуара, 26 – первого яруса, 27 – третьего, 16 – четвертого и балкон на 36 мест. В партере было установлено 243 кресла в 9 рядов, в амфитеатре – 183 стула; в галерее четвертого яруса размещалось 151, в пятом ярусе – 390 зрителей, а общая вместимость зала составила до 1700 зрителей.
Проект убранства зала не был полностью воплощен в жизнь. Архитектор задумывал его более нарядным, чем было исполнено. Бронзу и медь заменили резьбой по дереву и художественной росписью. Такое решение было принято из-за нехватки средств, которые в это время шли на нужды армии. Оформление зрительного зала на основе эскизов Росси создавали охтинские резчики, лепных дел мастера Н. Сипягин и М. Соколов, художники братья Додоновы. Николай I желал видеть обивку зрительного зала красной тканью. Росси объявил императору, что такой в наличии нет, и если ждать ее закупки, то открыть театр в срок не удастся. Таким образом Росси добился реализации своего замысла — украсить зрительный зал обивкой голубого цвета.
Стены театра были окрашены в светло-серый цвет. Над колоннадой фасад театра украшает квадрига, управляемая богом искусств Аполлоном. Автор скульптуры — С.С. Пименов. Квадригу Аполлона изготовили мастера Александровского завода. За эту работу мастера Петр Катеринин и Петр Одинцов, а также подмастерье Рогозин получили серебряные медали на аннинских лентах, а мастер Андрей Маликов получил золотую медаль.
Торжественное открытие театра состоялось 31 августа 1832 г. «Представление открылось трагедией «Пожарский» и испанским дивертисментом, т.е. разными испанскими танцами. Театр был наполнен снизу доверху лучшею публикою» (из газеты «Северная пчела»).
В своем дневнике от 31 августа 1832 г., имея в виду водружение Александровской колонны на Дворцовой площади, Долли Фикельмон записала: «Состоялось открытие нового театра, который тоже будет носить имя Александра». Она допустила неточность. Новый театр получил название Александринского в честь императрицы Александры Федоровны и назывался так (также в быту «Александрины» и «Александринка») до середины 1850-х гг.
Александринский театр изначально находился в ведении Министерства Императорского двора.
Росси предусмотрел обширные императорские апартаменты, в которые вел отдельный вход со стороны аркады. В небольшой передней находилось (и находится) зеркало в бронзовой оправе, а на третьем этаже, куда вела белокаменная лестница, открывается анфилада небольших уютных комнат, которые можно было использовать по разному назначению, а также туалетная. С лестницы прекрасные двери ведут в аванложу, украшенную зеркалами и малахитовым камином (нечто вроде передней), далее – в ложу. Специальное потайное окошко в ложе позволяло видеть не только сцену, но и часть закулисья. С лестницы другие двери вели в нижнюю царскую ложу наравне со сценой, а также на саму сцену.
Накануне 1849 г. Николай I захотел обновить убранство зрительного зала Александринского театра. Он приказал увеличить четыре ложи около сцены и все-таки заменить обивку зала на красную, что было поручена Карлу Росси, который создал два проекта переделок. Эта работа стала последней для 72-летнего архитектора.
Аврора вместе с другими фрейлинами императорского двора ездила в театр на премьеры. В Александринском театре дамы до 1860-х гг. не сидели в партере. Одна из главных причин: в партере дама оказывается на виду, почти как на сцене. Поэтому они сидели в ложах. Женщины аплодировали, но делали это максимально тихо — именно потому, что выражать эмоции публично даме не пристало.
В то время в ложи приходили по абонементу, до 1860-х гг. с этим было очень строго. Существовали разные системы абонементов, известно, что А.С. Пушкин имел абонемент только на пьесы русских авторов.
Александринский театр был довольно демократичен — демократичнее более аристократического Михайловского. Известно, что в Михайловском зрителей после спектакля ожидали кареты, а из Александринки часто уезжали на экипажах или даже расходились пешком. В Александринский ходили и весьма скромные люди – наверх, где стояли скамейки. Зрители не пересекались — разделение было довольно сильное. Архитектурное решение пятиярусного зрительного зала очень точно разделяло публику на сословия. Партер — для военных и крупных сановников, парадный бельэтаж — для аристократов, ложи первого яруса — для средних чиновников, второй и третий ярус предназначен для мелких чиновников и купцов и, наконец, галерка для самой благодарной публики — студентов и простых любителей искусства. Портальные ложи — для самых дорогих во всех смыслах этого слова гостей, в том числе для императора.
Зрители имели обыкновение приходить не на весь спектакль. Часто они приходили на какую-то его часть или, как в опере, на одну ноту в исполнении любимого певца. Это было связано с традициями: театр воспринимался иначе, чем сейчас. Во времена Авроры театр — это скорее клуб, где люди общаются, ходят друг другу в ложи. Это светское общество, в котором можно было узнать какие-то новости и встретиться со знакомыми.
Спектакль представлял из себя совсем не то, что сейчас. Например, в апреле 1836 г. прошла премьера «Ревизора»: на афише указан сначала «Ревизор», а дальше «Сват Гаврилыч, или Сговор на яму». Спектакль показывался не один, а в сопровождении водевиля, который мог быть до или после спектакля — или и до, и после. Репертуар был очень разнообразным и совершенно несопоставимым с нынешним по количеству спектаклей, идущих на сцене. В Александринском театре новые спектакли ставили каждые несколько дней. Какие-то спектакли игрались десятилетиями, а водевиль могли показать только несколько раз.
Большой театр (Каменный театр)
Большой театр – петербургский театр, существовавший в 1784-1886 гг., с 1886 г. — Петербургская консерватория. Первое постоянное в Санкт-Петербурге, крупнейшее в России и одно из крупнейших театральных зданий в Европе XVIII — первой половины XIX века. Находился на Театральной площади. В 1886 г. здание Каменного театра было частично разобрано и перестроено в современное здание Петербургской консерватории.
Как свидетельствуют архивные документы, первое каменное здание Большого театра начали возводить в 1775 г. по проекту Антонио Ринальди. В дальнейшем, после того как Ринальди упал с лесов и не мог лично наблюдать за ходом работ, Екатерина II поручила немецкому театральному декоратору и архитектору Людвигу Филиппу Тишбейну создать новый проект театра, который и был воплощен архитекторами Ф.В. фон Бауром и М.А. Деденевым. Открытие его состоялось в 1783 г., хотя, основываясь на других свидетельствах, годом открытия можно считать 1784 г.
Вот как путешественник И.И. Георги описывает здание Большого театра: «Снаружи оный представляет здание величественного вида. Над главным входом стоит изображение сидящей Минервы из каррарского мрамора, с ее символами, и на щите: «Vigilando quiesco» (покоясь, продолжаю бдение)». Здание имело 8 крылец, 16 выходов; копье Минервы служило громоотводом. Театр вмещал около 2 тыс. зрителей, имел 3 яруса. Декорации для нового театра были написаны П. Гонзаго и Скотти.
В 1802 г. император Александр I пожелал увеличить и отделать заново Большой театр, сделать более парадным его внешний облик. Эта задача была возложена на французского архитектора Тома де Томона. Все работы были выполнены за восемь месяцев — необычайно короткий по тому времени срок — и завершены в 1805 г., за что зодчий получил титул придворного архитектора. Тома де Томон увеличил объем здания, пристроил со стороны главного фасада восьмиколонный ионический портик с фронтоном в стиле высокого классицизма. Театр получил богатую внутреннюю отделку. Царская ложа из середины театра по желанию императора Александра I перенесена была в 1-й ряд лож и ничем не отличалась от остальных лож.
Большой Каменный театр, подобного которому по размерам не было тогда и в Париже, стал столичной достопримечательностью наряду с Адмиралтейством и Казанским собором. Большой театр — грандиозное здание с восьмиколонным портиком — можно видеть на многих рисунках и литографиях «пушкинской» эпохи.
В 1811 г. театр сгорел. В 1813 г., обследуя театр после пожара, Тома де Томон упал со стены и от полученных травм скончался. И только 3 февраля 1818 г. возобновленный по проекту архитектора А. Модюи Большой театр открылся вновь прологом «Аполлон и Паллада на Севере» и балетом Шарля Дидло «Зефир и Флора» на музыку композитора Катарино Кавоса. Это тот самый театр, куда Евгений Онегин мчался из ресторана Талона. Здесь «блистательна, полувоздушна, смычку волшебному послушна», танцевала Истомина.
После реконструкции в 1835-1836 гг. архитектором А. Кавосом зрительный зал стал вмещать до 3 тысяч зрителей (первоначально зрительный зал имел 3, впоследствии 5 ярусов). Сцена переоборудована декоратором А.А. Роллером. Во всей Европе Каменный театр считался образцом театрального здания.
В 1803 г. капельмейстером итальянской и русской оперной труппы стал известный итальянский композитор Катерино Кавос, а балетную возглавил французский хореограф Шарль Дидло, задумавший сделать императорский балет лучшим в мире. Изрядно обрусевшие Кавос и Дидло не ограничивались в своем репертуаре зарубежной классикой. На сцене театра были поставлены балет «Ополчение, или Любовь к Отечеству» (посвящение войне 1812 г.), опера «Иван Сусанин», ставшая одной из первых русских опер и в каком-то смысле предтечей «Жизни за царя» Михаила Глинки, «Кавказский пленник, или Тень невесты» по мотивам произведения Александра Пушкина. Музыку к ним написал Катерино Кавос, а написанием либретто и постановкой занимались Шарль Дидло и Иван Вальберх.
Обретение театром своего дома привело к становлению оперной и балетной культуры в России. Вплоть до конца XVIII века в Петербурге главенствовали итальянские и французские хореографы — Франц Гильфердинг, Шарль Лепик, Гаспаро Анджолини, Джузеппе Канциани, но вскоре здесь стали зажигаться и российские звездочки. В Северной Пальмире начал работать первый русский хореограф Иван Вальберх (Лесогоров), в своем творчестве отдававший предпочтение пантомиме и балетам-дивертисментам. А танцовщики Адам Глушковский, Евгения Колосова, Евдокия Истомина, Вера Зубова и Екатерина Телешева стали первыми балетными знаменитостями со славянскими фамилиями.
Русская опера тоже стала постепенно теснить господствовавшую до этого времени итальянскую. На рубеже XVIII и XIX веков в театре были поставлены произведения отечественных композиторов, заложившие основы русского музыкально-драматического стиля — «Орфей» и «Ямщики на подставе» Евстигнея Фомина, «Мельник, колдун, обманщик и сват» Михаила Соколовского и «Несчастье от кареты» с текстом Княжнина и музыкой Василия Пашкевича.
В театре состоялись премьеры опер М.И. Глинки — «Жизнь за царя» (1836), ознаменовавшей рождение новой русской классической оперы, и «Руслан и Людмила» (1842). С 1843 г. императорский театр абонировала итальянская оперная труппа, и с его сцены зазвучали голоса Джованни Рубини, Полины Виардо-Гарсиа, Аделины Патти, Джудитты Гризи. Здесь танцевали Мария Тальони, Жюль Перро, Фанни Эльслер.
В 1886 г. прошел последний спектакль (опера «Кармен» Ж. Бизе) и все спектакли были перенесены в здание Мариинского театра. Здание Большого театра было передано Русскому музыкальному обществу для перестройки под консерваторию и частично разобрано.
Мариинский театр
В 1784-1886 гг. для балетных и оперных спектаклей использовалось преимущественно здание Большого театра (в 1896 г. перестроено архитектором В.В. Николя для размещения Санкт-Петербургской консерватории). В 1859 г., после того, как сгорел расположенный напротив Большого театра Театр-цирк, построенный по проекту Альберто Кавоса в 1847-1848 гг., архитектор возвел на этом месте новое театральное здание, предназначенное для труппы Императорских театров.
Театр получил название Мариинского в честь императрицы Марии Александровны, жены Александра II. Во главе императорской ложи нового театра располагалась монограмма, состоящая из сочетания первых букв имен царственных супругов. Мариинский театр в короткие сроки стал очень популярен: перед премьерами на улицах выстраивались очереди. Его сцена признана одной из самых больших в мире, а зал сразу после открытия насчитывал 1600 мест.
Первый театральный сезон в новом здании открылся 2 октября 1860 г. «Жизнью за царя» Глинки под управлением главного капельмейстера Русской оперы Константина Лядова, отца будущего знаменитого композитора Анатолия Лядова. Следующие полвека отмечены премьерами самых значительных в истории русской музыки опер: «Борис Годунов» М.П. Мусоргского, «Снегурочка» Н.А. Римского-Корсакова, «Князь Игорь» А.П. Бородина, «Чародейка», «Пиковая дама», «Иоланта» П.И. Чайковского. На сцене театра блистали знаменитые солисты: Федор Стравинский, Медея и Николай Фигнеры, Мария Славина, Леонид Собинов и Федор Шаляпин.
В 1883-1886 гг. здание перестраивалось архитектором Виктором Шретером под наблюдением Николая Бенуа. После его перестройки, в 1886 г. сюда были перенесены балетные спектакли, до этого времени продолжавшие идти на сцене Большого Каменного театра.
Балетную труппу Мариинского театра в 1869 г. возглавил талантливый М.И. Петипа. Он бережно относился к классическим постановкам «Жизели», «Эсмеральды» и «Корсара», не подвергая их радикальным изменениям. В то же время поставленный им балет «Баядерка» получился настоящим шедевром балетного искусства. Встрече двух гениев, Петипа и Чайковского, зритель обязан появлением «Спящей красавицы» и «Лебединого озера». Композитор, утверждавший, что «балет – та же симфония», составил прекрасный творческий тандем с балетмейстером Мариусом Петипа, плодами которого любители классического танца могут наслаждаться и по сей день. Уже после смерти Чайковского «Лебединое озеро» обрело вторую жизнь на сцене Мариинского театра в совместной хореографии Петипа и Иванова. Свою репутацию хореографа-симфониста Петипа упрочил постановкой балета Глазунова «Раймонда». Его новаторские идеи были подхвачены молодым Михаилом Фокиным, поставившим в Мариинском театре «Павильон Армиды» Черепнина, «Лебедя» Сен-Санса, «Шопениану» на музыку Шопена, а также балеты, созданные в Париже – «Шехеразаду» на музыку Римского-Корсакова, «Жар-птицу» и «Петрушку» Стравинского.
Правительственным декретом 9 ноября 1917 г. Мариинский театр был объявлен Государственным и передан в ведение Наркомпроса. В 1920 г. его стали именовать Государственным академическим театром оперы и балета (ГАТОБ), а с 1935 г. ему было присвоено имя С.М. Кирова. 16 января 1992 г. театру было возвращено его историческое название – Мариинский.
Михайловский театр
Для элитной публики и дипломатического корпуса предназначался Михайловский театр, возведенный по проекту Александра Брюллова (старшего брата «великого Карла») в сентябре 1833 г. Зрительный зал был рассчитан на 900 человек.
12 июля 1831 г. Николай I подписал указ о строительстве нового театра. В соответствии с утвержденной застройкой площади зданию театра придавался облик жилого дома. «Брюллов создал волшебную шкатулку: о том, что за скромным фасадом скрывается театр, можно догадаться лишь по крыше, где за куполом над зрительным залом видна высокая коробка сцены. Весь блеск императорского театра заключен внутри: серебро и бархат, зеркала и хрусталь, живопись и лепнина».
Ложи и кресла амфитеатра сначала были малинового и зеленого цвета. Но в окончательном варианте от зеленого цвета Брюллов отказался, дополнив малиновый позолоченными деталями. Полихромные орнаменты плафона, барьеров и стен воспроизводят мотивы помпейских росписей. Украшением фойе служили скульптуры, установленные у входов с двух симметрично расположенных лестниц, ведущих из вестибюля.
В театре французская труппа исполняла модные новинки парижской сцены, но были также русские постановки и балеты. В день открытия театра, 8 ноября 1833 г., были исполнены балет «Воспитанница Амура» (в другом варианте – «Амур в деревне»), а также по личному указанию Николая Павловича водевиль П.А. Каратыгина «Знакомые незнакомцы». Великая княжна Ольга Николаевна не забыла упомянуть о Михайловском театре: «По вечерам ходили во французский театр, ансамбль которого привлекал знатоков, а также тех, кто любил блестящее общество».
Так как третья Императорская сцена Санкт-Петербурга (после Александринского театра и Большого Каменного петербургского театра) не имела собственной труппы, на ней прочно обосновались французские актеры, а один-два раза в неделю выступала немецкая драма. Театр, который в XIX веке называли то на французский лад — «Theatre Michel», то на немецкий — «Michael-Theater», полюбился зрителям отменным исполнительским составом и разнообразным репертуаром. На сцене Михайловского театра нередко проходили концерты, водевили, балеты, а чуть позже начали показывать и оперы.
На спектакли французов съезжался петербургский свет, включая двор и Императорскую семью. Аврора и другие фрейлины императорского двора сопровождали императрицу в театр и были постоянными зрителями на премьерах.
Считалось, что по составу артистов здешняя французская труппа уступала только Comedie-Francaise, зато превосходила остальные театры Парижа. Известный публицист генерал-майор Н. Б. Герсеванов в очерке «Москва и Петербург» (1839) рассказывал о французской труппе Михайловского театра: «Французский театр есть спектакль высших классов общества. Здесь все изящно: самый Михайловский театр, игра актеров, публика, дамы, одетые всегда, как на бал: с любой из них можно срисовать модную картинку. Ни в одной столице нельзя видеть такого прелестного зрелища, какое представляет публика Французского театра. Здесь все чинно, вежливо, скромно. <…> В Михайловском театре самая умная, беспристрастная и образованная публика; кроме нее ни одна публика во всей России не в состоянии оценить высокой игры <…>. Эти зрители аплодируют мало, вызывают редко; их одобрение ценится высоко».
Михайловский театр, наряду с Мариинским и Александринским, управлялся общей дирекцией императорских театров и использовался как дополнительная сцена. В 1859 г. театр перестраивается архитектором А.К. Кавосом. Зал удлиняется и надстраивается пятый ярус – прибавляется еще 200 зрительских мест. Одновременно переделывается сцена – увеличивается в ширину и глубину. Расширяется артистический и административный комплекс помещений. Созданы вестибюль на первом этаже, два фойе и буфет на втором. В целях пожарной безопасности зодчий заменяет деревянную стену отделяющую зрительный зал от обходного коридора, каменной.
Перестройка театра Кавосом сделала из домашнего, камерного, уютного театра, где шли «комнатные» пьесы, новый театр. Не изменяя наружной формы, архитектор изменил размеры внутренних помещений, количество зрительских мест, и, по сути, изменил репертуар – теперь в театре можно ставить оперы и балетные спектакли.
Однако при реконструкции театральный зал лишился одного из своих основных достоинств – прекрасной видимости со всех зрительских мест, так как выдвинуты портал с ложами заслонил сцену от публики, сидящей в примыкающих к нему ярусах. Интерьеры современного театра сохранились без существенных изменений. Именно во время этой перестройки в Михайловском театре появился плафон итальянского художника Джованни Бузатто «Победа сил просвещения и наук над темными силами невежества», а золотой декор был заменен на серебряный.
Каменноостровский театр
Уникальный памятник деревянного зодчества периода классицизма.
Идея постройки летнего деревянного театра в ближайших окрестностях Петербурга возникла в 1826 г., так как главная оперная и балетная сцена столицы, Большой театр на Театральной площади, была закрыта на реконструкцию после неудачного восстановления здания, сгоревшего в 1818 г.
Первоначально предполагалось построить летний театр на Елагином острове, неподалеку от загородной дачи императора Николая I. Работа эта была поручена архитектору С.Л. Шустову. К началу декабря 1826 г. им были выполнены чертежи и смета на сооружение театра. Театр задумали выстроить из дерева. В нижней, более широкой части планировалось разместить служебные помещения (склады декораций, артистические уборные и пр.). Она решалась в виде террасы с галереями для гулянья публики. В верхней части строения, оформленной снаружи колоннами, должны были помещаться только зрительный зал и сцена. Стены театра предполагались облегченной конструкции — в виде отдельных стоек, обитых с обеих сторон досками. Для обеспечения жесткости стен собирались установить подкосы, скрытые в нижней части обшивкой террасы, в верхней — колоннами. Строительство этого театра превышало сумму в 170 тысяч рублей, поэтому Николай I, ознакомившись с проектной документацией и сметой, распорядился отложить строительство.
Вновь вопрос о сооружении театра возник через полгода. Архитектором С.Л. Шустовым был выполнен новый проект и смета на строительство театра. На этот раз для строительства был выбран участок на Каменном острове на берегу реки Большой Невки у 1-го Елагина моста, откуда открывался вид на загородную дачу императора — Елагин дворец. На этот раз на строительство театра 27 апреля 1827 г. Департамент уделов выделил 40 тысяч рублей. Фундаменты театра планировалось выполнить из деревянных свай. Стены представляли собой каркасную конструкцию. В зрительном зале партер был выполнен с уклоном в сторону сцены, чтобы передние ряды зрителей не загораживали сцену сидящим сзади. Поскольку театральный зал предназначался также для собраний, балов и маскарадов, архитектор С.Л. Шустов предусмотрел «маскарадный пол подъемный наподобие Большого театра, действующий на брусьях с контрфорсами, так чтобы мог обоими концами подыматься и опускаться». Живописец А. Ширяев подрядившийся «потолок расписать цветами по рисунку… ложи расписать арабесками», закончил свои работы к 11 июня. Вся работа велась под присмотром архитектора. В отделке интерьеров театра значительная роль отводилась декоративным тканям. Голубым бархатом были обиты борта лож, скамьи 3-го яруса — шерстяной тканью, а сверху холстом. Вел эти работы мастер П. Слушанский. Театральная мебель из карельской березы — 213 кресел и 108 стульев 1-го яруса — была создана по эскизам С.Л. Шустова.
По легенде – «Начав работу 10 мая, закончили ее 25 июня». Исследования, проведенные в ходе реставрации 2007—2012 гг., развеяли эту красивую легенду: в действительности 40 дней ушло на сборку здания из заранее приготовленных элементов.
Один из лучших мастеров садово-паркового искусства Д. Буш, воплотивший художественные идеи К.И. Росси в создании пейзажного парка Елагина острова, руководил работами по созданию паркового окружения театра, Около 400 растений — различных кустарников и деревьев — было выписано садовым мастером для посадок в саду, окружающем театр.
Главный фасад театра декорирован восьмиколонным коринфским портиком. На тимпане треугольного фронтона расположен рельеф, изображающий атрибуты театрального искусства — лиру, маски, музыкальные инструменты, тирсы. Рельеф вырезан из дерева по рисункам С.Л. Шустова. Лепные работы велись подрядчиком А. Соколовым и мастером К. Балиным. На площадках перед фасадами были установлены статуи «Аполлон с Паном» и «Кастор и Поллукс», утраченные в 1917 г. Зрительный зал был рассчитан на 750 мест. Размеры сцены позволяли ставить оперы, драмы, комедии, балеты.
Торжественное открытие театра состоялось 1 июля 1827 г. комедией В.А. Каратыгина «Двое из четверых» и водевилем А. Шаховского «Казак-стихотворец», выступил известный деятель музыкальной культуры М.Ю. Виельгорский. С момента открытия до 1839 г. на сцене театра прошло более 400 спектаклей. Сценическая площадка использовалась также для летних занятий и выступлений воспитанниц театрального училища. Каждый сезон вносились усовершенствования в построенное здание: например, 1828 г. к театру был проведен водопровод, в 1830 г. остеклили боковые крыльца.
Недалеко от театра в 1827 г. был построен Дом театральной дирекции. Затем для воспитанниц Театрального училища появился дом для репетиций и дача для летнего проживания.
К началу 1840 г. нижние деревянные конструкции здания сгнили, и в этот сезон спектакли в Каменноостровском театре уже не давались.
В начале июня 1843 г. был высочайше утвержден проект строительства нового театрального здания, авторство которого приписывалось архитектору А.К. Кавосу. В входе реставрации 2007-2012 гг. было выявлено, что здание, возведенное С.Л. Шустовым, не разбиралось до основания А.К. Кавосом, как считалось до последнего времени. Кавос бережно сохранил здание, проведя его реконструкцию.
Чтобы продлить жизнь деревянному театру, были заменены деревянные несущие элементы на бутовые фундаменты. Под внутренний объем зала, как предложил Л. И. Шарлемань, подвели столбы из тосненской плиты. Фасады театра украсил руст, имитировавший каменную кладку. Вся выполненная каменная работа была освидетельствована архитектором Ф.И. Руска и каменных дел мастером А.А. Адамини. Наибольшие изменения коснулись внутренней планировки, по методике построения геометрии театрального зала, обеспечивающую оптимальную видимость и акустику, которую разработал А.К. Кавос. В соответствии с модой, борта лож обили пурпурным трипом, борта лож украсили резьбой по дереву и росписью на белом фоне. Лимонно-желтый занавес заменили на пурпурно-красный с геометрическим орнаментом.
Торжественное открытие театра на Каменном острове после реконструкции состоялось 11 июля 1844 г. Французская труппа представила «Опасное средство» И. Оже и водевиль «Феи Парижа».
В конце 1870-х гг. по проектам инженера В.В. Николя были построены дом для управляющего Театральным училищем и вторая дача для воспитанниц (в 1919-1920 гг. весь театральный городок был разобран).
После нескольких десятилетий популярность театра, в котором давались французские спектакли, упала. В конце 1870-х гг. в театре на Каменном острове спектакли шли только в июле, а в начале 1880-х здание превратили в склад декораций.
В 1900 г. дирекцией театра было решено снести обветшавшее здание. Петербургская интеллигенция начала активно высказываться в пользу сохранения здания. Известный историк архитектуры В.Я. Курбатов назвал Каменностровский театр лучшим произведением С. Шустова и «выдающимся произведением эпохи». Историк и искусствовед Г.К. Лукомский призывал приложить все старания и спасти театр от неминуемой гибели. Особенно проникновенную статью в журнале «Столица и усадьба» опубликовал Г.П. Полилов-Северцев.
В первое десятилетие после Октябрьской революции здание театра на Каменном острове продолжало разрушаться. К 1928 г. над театром нависла угроза разборки. Однако к 1932 г. начались конкретные действия по спасению уникального памятника архитектуры. После того как профессор В. Иванов (1932) дал заключение по вопросу восстановления театра, начались реставрационные работы под руководством главы архитектурно-планировочного сектора ЦПКиО Е.И. Катонина. 20 марта 1935 г. решением ЦИК РСФСР здание было взято под охрану государства. До 1938 г. театр использовали в основном для показа кинофильмов, иногда для вечеров отдыха. В 1940 г. театр пытались приспособить под зимнюю эксплуатацию для стахановцев, отдыхающих в домах отдыха. Вплоть до 1960 г. пока здание пытались пристроить под спортивные сооружения, склады и аттракционы, оно продолжало катастрофически разрушаться.
В 2010 г. на Международной выставке по охране памятников Denkmal в Лейпциге (Германия), проходящей под эгидой ЮНЕСКО, проект приспособления Каменноостровского театра для современного использования и его реализация на практике были удостоены золотой медали «За выдающиеся достижения в области охраны наследия в Европе». 30 декабря 2010 г. было официально объявлено об окончании реставрации здания театра и его помещений. Первый театральный сезон БДТ на сцене Каменноостровского театра открылся 14 сентября 2012 г. премьерой спектакля «Трактирщица» по пьесе Карло Гольдони.
ДОМ ЭНГЕЛЬГАРДТА
Дом Энгельгардта известен как центр музыкальной жизни Санкт-Петербурга. Находится на углу набережной канала Грибоедова (дом №16) и Невского проспекта (дом №30).
В 1759-1761 гг. на этом участке построен 3-этажный особняк для генерала Александра Вильбоа. В 1766 г. дом перешел в собственность князя А.М. Голицына. После смерти Голицына в 1786 г. его наследники пытались продать дом, который был единственным имуществом Александра Михайловича. Покупатели долгое время не находились, продавцы цену сбавлять не хотели. Поэтому ими было принято решение сдавать особняк в наем. Арендатором стал французский эмигрант, антрепренер Иосиф Лион. Он начал устраивать в роскошных просторных залах особняка Голицыных платные маскарады. Вечера у Лиона были крайне популярны. Однако, после прихода к власти Павла I, подобные мероприятия оказались запрещены. Первое время Лион пытался изменить проведение балов и маскарадов согласно новым правилам жизни. Но с такими изменениями посетителей здесь становилось все меньше. В итоге «вечера у Лиона» прекратили свое существование.
В 1799 г. здание выкупил эксцентричный миллионер Михаил Алексеевич Кусовников. Этот господин остался в истории в том числе благодаря одной из своих манер развлекаться. Переодевшись в длиннополый крестьянский зипун, лапти, с берестяным лукошком, наполненным овощами и яйцами, он гулял по Невскому проспекту. Дойдя до одного из ювелирных магазинов, он проходил в зал и пытался уговорить служащих показать ему какое-либо украшение. После бурных попыток выпроводить из магазина сего посетителя, Кусовников вытаскивал из-за пазухи толстую пачку ассигнаций и наблюдал за реакцией продавцов. Приняв извинения, купец покупал одну из самых дорогих вещей и шел далее к другому магазину.
Сразу после покупки дома Голицыных Кусовников передал его своей дочери Ольге Михайловне. Она же в свою очередь сдавала помещения Петербургскому филармоническому обществу, учрежденному в 1802 г. придворным банкиром А.А. Ралем. Здесь устраивались симфонические концерты, в программе были Франц Иосиф Гайдн, Людвиг ван Бетховен, Вольфганг Амадей Моцарт. В зале особняка выступал певческий хор капеллы под руководством Д.С. Бортнянского.
В 1823-1828 гг. на первом этаже помещалась книжная лавка Ивана Сленина, где бывали Александр Пушкин, Василий Жуковский, Иван Крылов, Антон Дельвиг, Петр Вяземский, Николай Гнедич, Кондратий Рылеев. В издательстве Сленина было издано сочинение Н.М. Карамзина «История государства Российского». Только за первый месяц продаж сочинения разошлось более 3000 экземпляров. Для того времени — огромный тираж. Заведение Сленина переехало отсюда только при перестройке здания в 1829 г., в дом напротив (№27).
В 1829-1832 гг. дом, принадлежавший Ольге Михайловне Энгельгардт (в девичестве — Кусовниковой), был перестроен по проекту архитектора Поля Жако в формах позднего классицизма. Архитектором был изменен не только фасад, но и планировка особняка. В оформлении интерьеров участвовали В.Г. Ширяев и его ученик Т.Г. Шевченко. Среди новых помещений особо выделялись Парадная лестница, Готическая и Китайская гостиные, концертный зал с прекрасной акустикой. Залы украшала мебель из карельской березы и красного дерева. Газета «Северная Пчела» писала: «Вот храм вкуса, храм великолепия открыт для публики! Все, что выдумала роскошь, все, что изобрела утонченность общежития, соединено здесь. Тысячи свеч горят здесь в роскошных бронзовых люстрах и отражаются в зеркалах, в мраморах, в паркетах. Отличная музыка гремит в обширных залах, согласные звуки певчих разносятся под позолоченными плафонами».
С 1830 г. в доме В.В. Энгельгардта стали проводиться публичные балы, присутствовать на которых мог любой обладатель маскарадного костюма, купивший билет, что еще сильнее расширило круг лиц, включенных в светскую жизнь.
У Энгельгардтов проходили вечера Дворянского и Малого Мещанского собраний. В Филармоническом зале выступали Гектор Берлиоз, Рихард Вагнер, Иоганн Штраус-младший, Ф. Лист, Клара Шуман, Михаил Глинка, Антон Рубинштейн, Полина Виардо.
Энгельгардт продолжал устраивать здесь музыкальные вечера и балы-маскарады. Василий Васильевич был известным меценатом, дружил с А.С. Пушкиным, В. А. Жуковским, М.И. Глинкой, П.А. Вяземским, А.И. Тургеневым, не редко посещавшими увеселительные мероприятия в этом доме. Сами Энгельгардты здесь не жили. Первый этаж сдавался под магазины и рестораны. В верхних трех этажах находились квартиры. Верхние два этажа лицевого корпуса занимала гостиница. О ней нелицеприятный отзыв оставил журналист газеты «Северная пчела: «За две комнаты окнами на улицу с темной переднею в коридоре третьего яруса платят в месяц 260 рублей. За постельное белье 10 рублей. За сохранение экипажа 40 рублей. Что составляет в год 3720 рублей. Цена необыкновенная. В Париже вы можете иметь за 5 рублей в сутки две прекрасные комнаты с постелью, полотенцами, перинами, меняемыми ежедневно, с прислугою, освещением и отопкою, с тою разницей, что в Париже вы никогда не услышите от служителей гостиницы лаконического ответа «нет дров» когда прикажете затопить камин, или «некогда» когда потребуете прислугу».
Осенью 1833 г. отелем в доме Энгельгардта воспользовался вернувшийся из Варшавы младший брат Александра Сергеевича Пушкина Лев Сергеевич. За проживание он почему-то не платил, поэтому его родителям и Александру Сергеевичу пришлось «выкупать» родственника у владельца отеля. Долг Льва за полгода составил 1330 рублей. В счет долга поэт выписал Энгельгардту вексель сроком на один год. Но оплатить его Александр Сергеевич не смог, так как в последние годы жизни наличных денег у него было мало. Долг после гибели Пушкина оплатила опека его семьи.
При отеле работал ресторан. О его кухне современники также отзывались не лестно, утверждая, что все подаваемые здесь блюда имеют одинаковый вкус. Впрочем, на знаменитых балах и маскарадах у Энгельгардтов, очевидно, подавались блюда из другой кухни.
После перестройки здания проводимые здесь маскарады были мало посещаемы. Публика, по всей видимости, все еще испытывала страх перед старым запретом властей на подобные мероприятия. Энгельгардту пришлось пригласить на одно из них представителей императорского дома. Маскарад посетил император Николай I со своим братом великим князем Михаилом Павловичем, герцогом Вюртембергским и принцем Альбертом Прусским. После этого визита посещаемость маскарадов резко возросла, а Николай I со своей женой Александрой Федоровной и свитой фрейлин, среди которых была и Аврора Карловна Шернваль, еще не раз навещали этот дом. Вместе с тем, о маскарадах в доме Энгельгардта писали и так: «Маскарады Энгельгардтова дома… утомляли мундирным однообразием костюмов монахов или пилигримов, маркизов и пьерро… Собрания эти почти постоянно, около трех часов ночи, увенчивались безобразным пьянством в буфете, а иногда и дракою».
Дом Энгельгардта посетил Александр Сергеевич Пушкин в один из последних дней перед роковой дуэлью. Свидетелем этого стал молодой Иван Сергеевич Тургенев: «Пушкина мне удалось видеть всего еще один раз за несколько дней до его смерти на утреннем концерте в зале Энгельгардта. Он стоял у двери, опираясь на косяк, скрестив руки на широкой груди, с недовольным видом посматривал кругом. Помню его смуглое небольшое лицо, его африканские губы, оскал белых крупных зубов, висящие бакенбарды, темные желчные глаза под высоким лбом почти без бровей и кудрявые волосы. Он и на меня бросил беглый взор. Бесцеремонное внимание, с которым я уставился на него, произвело, должно быть, на него впечатление неприятное. Он словно с досадой повел плечом. Он вообще казался не в духе и отошел в сторону».
2 февраля 1838 г. в доме Энгельгардта прошло торжественное празднование 70-летия со дня рождения и 50-летия литературной деятельности Ивана Андреевича Крылова. Министр народного просвещения С.С. Уваров на этом вечере вручил юбиляру орден Святого Станислава второй степени.
В 1845-1850-х гг. в доме Энгельгардта размещалась книжная лавка А.Ф. Смирдина. В середине XIX века госпожа Энгельгардт стала устраивать здесь не только симфонические вечера. Все чаще в этом особняке проводились цыганские концерты, выставки иллюзионистов. Здание долго не ремонтировалось, ветшало. В конце 1846 г. Ольга Михайловна продала этот дом.
В 1850-1860-х гг. дом принадлежал вдове надворного советника Е.В. Ольхиной. В 1856 г. здесь произошел сильный пожар. Полностью выгорели концертный зал и работавший здесь с 1846 г. «Энциклопедический базар русских мануфактурных изделий». В 1859 г. в практически заново отстроенном здании открылось Купеческое собрание.
Летний сад
Уже с середины XVIII века по распоряжению императрицы Елизаветы Петровны петербуржской знати было разрешено посещать Летние Императорские сады не только во время ассамблей и торжественных приемов. Постепенно сады превращались в любимое место отдыха высокопоставленных чиновников и вельмож. Затем круг посетителей расширился. В одном из указов Сената за 1752 г. говорилось «о дозволении санкт-петербургским жителям прогуливаться в первом и во втором императорских садах на Неве, в праздники и в торжественные дни, но с обязательством быть в пристойных одеждах». В 1755 г. было объявлено об открытии сада для публичных гуляний уже постоянно, два раза в неделю.
История Летнего сада хранит немало традиций, сложившихся в это время: с 1751 г. устраиваются концерты оркестра роговой музыки а позднее – оркестра духовых инструментов, общественные развлечения и праздники.
В мае 1773 г. в Летнем саду впервые была устроена прогулка воспитанниц Смольного института. Подавалась она как заметное событие в жизни столицы, рассказ о котором поместила правительственная газета «Санкт-Петербургские ведомости»: «…От Смольного, по Неве к пристани Зимнего дворца поплыла целая флотилия разукрашенных шлюпок, в которых разместились пятьдесят веселых молодых девушек, в сопровождении начальницы, Бецкого и нескольких надзирательниц. Весть о предстоящем зрелище облетела весь город, и на берег Невы собралась такая масса народа, что пришлось остановить движение экипажей по набережной и по Миллионной. Причалив, смолянки прошли в Эрмитаж, где осматривали картинные галереи, и затем пошли в Летний сад. Здесь в скрытой куртине были поставлены музыканты, и музыка грянула, лишь только появились девушки. (Этот сюрприз приготовил граф Орлов.) Они шли парами, в стройном порядке, все одинаково одетые, и без всякой робости смотрели на громадную толпу, окружавшую их со всех сторон. Многие из публики вступали с ними в разговоры, и смолянки отвечали без стеснения, но и без ужимок, вполне вежливо и весело, что очень всем нравилось».
В XIX веке Первый и Второй сады перешли в ведение городской управы. После разрушительного наводнения 1824 г. окончательно стерлись границы между двумя петровскими «огородами» и Летний сад приобрел свой облик, близкий к современному. Разросшиеся к этому времени кусты и деревья создавали в аллеях густую тень, расставленные железные решетчатые скамейки, отвечавшие новому пейзажному стилю, мраморные статуи и бюсты, тишина, царившая в саду, — все способствовало тому, что Летний сад стал лучшим местом в городе для прогулок и отдыха. В течение дня, как по расписанию, сменялась гуляющая публика. До 10 часов утра совершали променад по предписанию врача старики и старушки. Затем до полудня Летний сад наполнялся играющими детьми, которых приводили бонны и гувернеры. После этого наступал час предобеденного гулянья петербургских красавиц. Аристократическая публика появлялась в саду обычно к вечеру. На аллеях, рядом с неторопливо прогуливающимися господами, можно было встретить любителей верховой езды и кабриолеты, для чего в 1826 г. были устроены специальные дороги. По воскресеньям после обеда оркестр роговой музыки исполнял произведения Дж.А.Россини, М-Л.Керубини и других композиторов, привлекая большое количество зрителей. Иногда дворцовое ведомство разрешало «скороходам показывать гуляющей публике свое искусство в беганье».
Особенно оживал Летний сад во время праздничных гуляний на Марсовом поле. Обширный луг в эти дни преображался до неузнаваемости: наспех возводились балаганы, временные бревенчатые сооружения, для всевозможных аттракционов.
Летний сад, начиная с XIX столетия, стал любимым местом отдыха и встреч выдающихся деятелей русской культуры, литературы и искусства. С ноября 1833 г. по август 1834 г. неподалеку, на Пантелеймоновской улице жил А.С. Пушкин. Часть дня поэт непременно проводил в Летнем саду. В 1832 г. художник Г.Г. Чернецов запечатлел в саду, на берегу Лебяжьего канала, поэтов А.С. Пушкина, В.А. Жуковского, И.А. Крылова и переводчика «Илиады» Н.И. Гнедича. Завсегдатаями Летнего сада были писатели И.А. Гончаров и Д.В. Григорович – два «отшельника», как их шутя называли за постоянное уединение в самых тихих аллеях.
Не случайно, именно в Летнем саду, ставшем своеобразной поэтической «Меккой», 12 мая 1855 г. в одной из куртин у Главной аллеи, был открыт бронзовый памятник великому русскому баснописцу И.А. Крылову, исполненный скульптором П.К. Клодтом на добровольные пожертвования жителей Петербурга. Созданный Клодтом памятник горожане полюбили сразу, несмотря на противоречивые отзывы критики. Он оказался непохожим на другие монументы того времени. Современники скульптора отметили, что «тут нет всех этих старых, изношенных атрибутов, которые так надоели своей натянутостью… тут простой сидящий человек. Тут поэт – обыкновенный человек, такой поэт, какими они бывают в действительности…».
Происходили в летнем саду и трагические события. Так, историк М.И. Пыляев в своей книге «Старый Петербург» упоминает о печальном событии, случившимся в Летнем саду в мае 1830 г., когда в Карпиевом пруду «утонула влюбленная безнадежно молодая девица».
В 1867 г. в невской ограде Летнего сада появилась часовня, выстроенная в память о чудесном спасении Императора Александра II при покушении на него 4 апреля 1866 г. Декор фасадов включал элементы классицизма и барокко, но строение все же нарушало гармонию ансамбля. Боковые ворота перенесли и поставили по сторонам часовни. Исторический вид ограды оказался искаженным.
Решетка Летнего сада одно из чудес мира
В 1824 г. ученый Д.И. Соколов отметил «набережные Петербурга и решетка Летнего сада могут быть причислены к чудесам мира!»
В первый же год своего царствования Екатерина Вторая приказала молодому архитектору Юрию Фельтену составить проект парадной гранитной набережной. В распоряжении от 7 июня 1770 г. говорится: «Первого сада наличная к Неве реке сторона по случаю исправления каменного берега ныне без решетки, почему в тот сад всякого звания люди свободно летом и зимой входят и опасно, что нехорошего состояния от людей не могло причиниться в том саде какого-либо вреда и похищения как уже перед сим плитки и покрадены, да и вид от Невы безо всего нехороший: зимой и совсем в тот сад пущать не для чего того ради приказали: заархитектору Фоку и ранга подпорутчинского Вуншу сделать прожект каким наилучшим образом в том первом саду от Невы реки решетку сделать надлежит учиня надобным к тому материалам смету и представить в Контору немедленно».
Авторство ограды до сих пор вызывает споры у историков, поскольку помимо Фельтена и Егорова в документах упоминаются имена и других архитекторов, таких как Жан-Батист Валлен-Деламот, Иван Фок, Даниил Бунш. Направленный 10 сентября 1770 г. Бецким Екатерине II документ гласит: «Ее Императорское Величество изустно указать мне соизволила по берегу Невы реки у первого сада сделать по опробованному Ее Величеством чертежу железною решетку с воротами на каменном фундаменте с столбами и цоколем дикого камня из суммы берегового строения. Во исполнение того именного Ее Императорского Величества высочайшего указа упомянутая Контора по тому чертежу и учиненной архитектором Фельтеном смете (кои при сем прилагаю) оную решетку сделать и нужные на то материалы и прочее стараться ныне заблаговременно заготовлять, дабы будущею весною в самое дело той решетки вступить можно было».
Юрий Матвеевич Фельтен к тому времени еще только начинал свой творческий путь и еще не успел прославиться самостоятельными великими творениями. Однако, недавно он был назначен помощником главного придворного архитектора Расстрелли, и, помогая прославленному зодчему, успел зарекомендовать себя как талантливого мастера. Вместо обветшавших петровских деревянных набережных, он создал красивую, облицованную гранитом набережную, которая до сих пор по праву считается одним из знаковых символов Петербурга. Строительство в районе Летнего сада шло в течении нескольких лет и закончилось уже к 1770-м гг. Проект набережной предполагал также возведение красивых гранитных мостов через реки и каналы. В 1768 г. закончили строительство Нижнего Лебяжего моста через Лебяжий канал вдоль западной границы Летнего сада. В 1769 г. был закончен Прачечный мост через исток Фонтанки близ Летнего дворца Летнего сада.
И тут, в самом начале 1770-х гг., императрица обратила внимание, что старая решетка летнего сада не соответствует вновь выстроенной величественной набережной. Тогда же, видимо, Фельтен разработал проект решетки с 3 воротами, 32 звеньями металлической решетки и 36 гранитными столбами. Государыне он понравился, и она его утвердила. Уже весной 1771 г. в карельских каменоломнях стали добывать гранит для фундамента и столбов «железной решетки кузнечною и слесарною работою под краску с тремя воротами». Гранитные детали вытесывали мастеровые из деревни Путилово, расположенной в Южном Приладожье, около нынешнего Мурманского шоссе.
В 1773-1777 гг. на тульском заводе купца Денисова были выкованы звеня ограды. Они полностью ковались вручную. Но в 1777 г. город затопило страшное осеннее наводнение. Летний сад, в числе многих других мест в центре города, оказался затопленным. В нем пострадали многие сооружения, в том числе и петровские фонтаны, которые потом поэтому было решено разобрать. Наводнение нанесло саду такой урон, что его на несколько лет закрыли и не пускали туда посетителей, пока не привели все в полный порядок. Понятное дело, что и строительство невской береговой решетки было приостановлено. Поэтому, завершено оно было сравнительно поздно — уже в 1784 г. Красивая ограда сразу же стала восприниматься, как один из символов Невской столицы. Красивейшей считал ее и поэт Батюшков: «Взгляните на решетку Летнего сада, которая отражается зеленью высоких лип, вязов и дубов! Какая легкость и какая стройность в ее рисунке» — восторженно писал он — «Я видел славную решетку Тюльерийского замка, отягченную, раздавленную, так сказать, украшениями — пиками, касками, трофеями. Она безобразна в сравнении с этой».
Решетка Летнего сада является характерным памятником строгого классицизма. Строгие, прямые линии узора ограды смягчаются позолоченными деталями и затейливым орнаментом ворот, монолитные гранитные столбы оживляются каменными вазами.
Казалось бы, этот красивый, гармоничный ансамбль не подлежит никаким изменениям и простоит сквозь века. Однако, судьба решила иначе. Во второй половине следующего, XIX века к власти пришел император Александр II. Этот царь с одной стороны хотел провести ряд прогрессивных либеральных реформ на благо народа, а с другой стороны — хотел сохранить устои самодержавия и сословного строя. Брожение в обществе привело к началу период покушений на императора. Первое было покушение Каракозова. Весной 1866 г. он прибывает из Москвы в столичный Петербург и планирует внезапно застрелить самолично в упор царя на набережной, у ограды Летнего сада. 4 апреля он подстерег царя у ворот со стороны набережной. Царь прибыл из Зимнего дворца в сад гулять. Смешавшись с толпой, собравшейся вокруг самого царя, Каракозов пробился к нему и выстрелил в упор, однако промазал и был тут же схвачен охраной. Согласно официальной версии, царя спас отважный костромской крестьянин Осип Иванович Комиссаров, который отвел руку убийцы. Каракозова заточили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.
Место, где произошло покушение, в 1866-1867 гг. по проекту академика архитектуры Кузьмина было украшено встроенной в ограду часовенкой, выстроенной в традициях ранней эклектики, в стиле необарокко с элементами классицизма. Закладка, по воспоминаниям министра внутренних дел Валуева, состоялась 1 сентября 1864 г., за два дня до казни Каракозова. Ради нее снесли главные ворота сада, а двое боковых подвинули ближе к центру. Часовню осветили во имя небесного покровителя Александра II, Св. Александра Невского. В храме находился мозаичный образ Александра Невского, выполненный мастером Неффом. Несмотря на то, что царь просил сделать часовню в строго стиле, чтобы не нарушать вид решетки Летнего сада, все равно из-за своей массивности часовня создавала некоторый диссонанс. Интересно, что и в настоящее время, хотя часовни на этом месте нет, ворота так и не восстановлены.
Михайловский дворец
Михайловский дворец, благодаря музыкальным вечерам, проходившим в салоне великой княгини Елены Павловны, супруги великого князя Михаила Павловича, хозяина дворца, к середине XIX века стал центром музыкальной жизни Санкт-Петербурга. Эти вечера, по меткому выражению А.Ф. Кони: «…были блестящим средоточием серьезных занятий искусством, не как средством развлечения, но как предметом вдумчивой оценки и изучения». Э.Ф. Направник также отмечал, что увлечение великой княгини «искусством и музыкою, происходило в стенах Михайловского дворца, в котором часто устраивались собрания талантливейших представителей искусств, как русских, так и приезжих иностранных. Все прекрасное, классическое ли, или современное она любила, и всем интересовалась».
Музыкальные вечера во дворце проводились с конца 1830-х гг. Аврора бывала гостьей великой княгини Елены Павловны. Они были практически ровесницами, а салон Елены Павловны был сосредоточением всего интеллигентного общества столицы. Его постоянными участниками были музыканты-любители: братья Виельгорские, А.Ф. Львов, князь В.Ф. Одоевский, граф В.А. Соллогуб, П.А. Вяземский; а также профессиональные артисты: А. Вьетан, А. Серве, Л. Лаблаш, Д. Арто, Дж. Гризи, Г. Зонтаг. В разное время концертами этих вечеров руководили неординарные личности: с конца 1830-х до начала 1840-х – А.С. Даргомыжский; на протяжении почти десятилетия – Ш. Леви или графы Виельгорские и граф Соллогуб; в 1851 г. эту обязанность, по протекции графа Матвея Виельгорского, стал исполнять молодой пианист-виртуоз А.Г. Рубинштейн.
Плодом музыкальных собраний Михайловского дворца (благодаря энтузиазму Рубинштейна и при щедрой финансовой поддержке великой княгини) явилось основание Русского музыкального общества (1859), а затем и первой в России консерватории (1862). Помимо Антона Рубинштейна, особым расположением великой княгини Елены Павловны пользовалась популярнейшая в те годы певица и педагог Полина Виардо-Гарсиа – достаточно упомянуть, что во время гастролей в Санкт-Петербурге она проживала в отдельных апартаментах Михайловского дворца.
Михайловский сад
В отличие от Летнего сада, Михайловский сад на протяжении почти всего XIX века оставался садом дворцовым и был закрыт для свободного посещения. С первых же дней после вступления во владение им великая княгиня Елена Павловна много внимания уделяла его процветанию. Так как он являлся частным закрытым владением, то сведений о нем сохранилось мало. Известно только, что для приближенных княжеской фамилии в Михайловском саду устраивались увеселительные балы и спектакли. В 1839 г. для оформления бала в сад и дворец было привезено столько цветов, что они превратились в некоторое подобие выставки петербургского садоводства. Вот что писал очевидец: «К балу были свезены все цветы из павловских и ораниенбаумских оранжерей на двухстах возах и пяти барках, которые вел особый пароход. Подходили они к пристани Михайловского сада. Все во дворце цвело и благоухало, а такого обилия редких и многоцветных растений не случалось видеть… Из сада сияла фантастическая иллюминация, с чудесным видом на Марсово поле и Неву».
После смерти Елены Павловны хозяйкой усадьбы стала ее дочь – великая княгиня Екатерина Михайловна. При ней в сад с Большой Садовой улицы, против Михайловского замка, уже впускалась городская публика.
1 марта 1881 г. недалеко от Михайловского дворца на берегу Екатерининского канала (ныне канала Грибоедова) произошло трагическое событие, коснувшееся территориально и Михайловского сада. Бомбой, брошенной террористом И.Н. Гриневицким, террористом из «Народной воли», был смертельно ранен император. Очередное покушение на Александра II и его гибель потрясли как всю Российскую империю, так и весь мир.
На месте, обагренном кровью венценосца, Синодом по указанию императора Александра III было принято решение построить храм. Великая княгиня Екатерина Михайловна отдала безвозмездно часть Михайловского сада под строительство. Уже через полмесяца на месте убийства была освящена передвижная временная часовня, автором которой был Л.Н. Бенуа, а вскоре объявлен конкурс на проект храма-памятника. В 1881 – 1883 гг. состоялось два тура конкурса проектов. По легенде, образ будущего храма явился во сне архимандриту Игнатию, настоятелю Троице-Сергиевой пустыни в Стрельне, очень влиятельному духовному лицу. Он сделал эскиз храма и привлек для разработки проекта архитектора А.А. Парланда, ранее строившего в пустыне. Проект архимандрита Игнатия и Парланда был предпочтен другим, т. к. в нем содержалась отметка «памятного места», где стоял царь в момент смертельного ранения. В храме это место на полу выделено цветной мраморной плитой. Проект был утвержден в 1883 г., но доработка еще велась несколько лет до 1887 года. Закладка храма состоялась 6 октября 1883 года. Строительство продолжалось до 1907 г. из-за сложности отделки. 19 августа 1907 г. храм Воскресения Христова, известный в народе как «Спас на Крови», был освящен архимандритом Игнатием и сразу занял место в ряду главных соборов России.
Со стороны Михайловского сада здание храма полукругом обрамляет фигурная ограда, созданная по проекту того же архитектора А.А. Парланда.
Храм Воскресение Христова, вставший напротив Михайловского замка, мистическим образом заключил Михайловский сад между двумя трагическими убийствами русских императоров, одним из которых начался, а другим завершился XIX век.
«Меж гробницами внука и деда
Заблудился взъерошенный сад».
А.А. Ахматова. «Годовщину последнюю празднуй…». 1939.
Парк Екатерингоф
1 мая 1824 г. открылся после реконструкции парк Екатерингоф, ставший первым общественным парком Петербурга, в котором весь город собирался на знаменитые екатерингофские первомайские гулянья, известные нам по литературным произведениям. Например, в романе И.А. Гончарова его героя, Илью Ильича Обломова, приятель никак не может уговорить поехать с ним на екатерингофское гулянье.
Традиция первомайских екатерингофских гуляний идет еще от Петра I, который учредил их в честь первой морской победы России на Балтике. Незадолго до основания Петербурга, 1 мая 1703 г. пала шведская крепость Ниеншанц, но, не зная еще о сдаче крепости, к ней на помощь направились два шведские корабля, которые были захвачены 7 мая нашими войсками, пересевшими, за неимением военных кораблей, на 30 лодок. В этой морской баталии лично участвовал Петр I. В честь этой победы была выбита медаль с девизом «Небываемое – бывает», а спустя несколько лет, в 1711 г., был заложен Екатерингоф, подаренный царем супруге Екатерине Алексеевне.
Сейчас сложно представить, что этот парк был когда-то уютным «семейным гнездышком» царской семьи: Петр часто здесь останавливался, возвращаясь из Петергофа, а Екатерина с дочерями жила в Екатерингофской усадьбе чаще, чем в Петергофе, слишком парадном. Но не только царская семья бывала там – в екатерингофской роще проходили ежегодные народные гулянья, и именно там у петербуржцев вошло в обычай встречать 1 мая, отмечая первую морскую викторию, а также Троицын день. Такие гулянья проводились и при Елизавете Петровне, но после ее смерти эта традиция, как и сам Екатерингоф, начинают постепенно приходить в упадок.
Началом нового этапа в истории Екатерингофа были 1820-е гг. В 1823 г. по инициативе петербургского генерал-губернатора графа М.А. Милорадовича началось переустройство заброшенного парка и дворца. Провести полную реконструкцию екатерингофского ансамбля было поручено архитектору Огюсту Монферрану, построившего там Вокзал, Львиный павильон, Ферму и другие сооружения. И вот, 1 мая 1824 г., обновленный парк открылся для посетителей: «Целый Петербург как будто хотел перейти в Екатерингоф и наполнить блеском своим каждый уголок в сем прелестном месте, все окрестности оного и все дороги, к нему прилегающие», – писали современники. Парк был общедоступным: «лески и рощицы наполнялись гуляющими всех возрастов и состояний». Но осенью парк пострадал от крупнейшего в истории города наводнения, тем не менее, к празднованию 1 мая 1825 г. все его последствия были ликвидированы.
Парк неизменно посещал Николай I, а вслед за царем в парк приезжали представители двора и вся петербургская знать. Фрейлина Аврора Шернваль сопровождала императрицу. По воспоминаниям А.Я. Алексеева-Александрова, на первое мая в парк съезжалась многотысячная толпа. По Екатерининскому каналу и Фонтанке плыла флотилия шлюпок и разнообразных лодок.
В 1829 г. парк был передан из дворцового ведомства в управление петербургского градоначальника, тогда он и стал первым общественным парком северной столицы. На каретах, верхом, пешком, на шлюпках, небольших пароходах–пироскафах, а также на новом виде общественного транспорта – омнибусах (открытых вагончиках, перевозившихся лошадьми или машинами на паровой тяге), нарядная петербургская публика направлялась в Екатерингоф. Интересно, что при подъезде к парку собирались настоящие «пробки» из карет и экипажей, а домовладельцы сдавали свои окна и балконы, выходящие в сад, желающим не участвовать, а только посмотреть на екатерингофское гулянье. В самом парке разбивались нарядные палатки и устраивались кавалькады. Непременной частью таких гуляний было катание на шлюпках, катерах, с музыкой и пением. Во время гуляний играли духовые оркестры гвардейских полков, пели военные хоры, а также русские и цыганские хоры, иностранные вокальные ансамбли. Во время гуляний катались с деревянных гор, публику привлекали полеты на воздушном шаре. В этот день после долгой зимы открывался Вокзал, в круглом зале которого давались представления. О предстоящих торжествах сообщали заранее в программах, расклеенных по городу. К началу гуляний в Екатерингофе обычно выполнялись ремонтные работы.
Особенно привлекало петербуржцев в Екатерингофский сад то, что в нем позволялось делать как минимум три вещи, не разрешенные в других городских общественных садах: курить, сидеть на траве и дамам находиться без шляпок.
Этим первомайским гуляньям в свое время была посвящена целая ода. Ее автор — поэт и сенатор, родственник и доверенное лицо А.С. Суворова, граф Дмитрий Иванович Хвостов. Вот строки из его «Оды на майское гулянье в Екатерингофе 1824 года»:
Качели, кегли, панорамы,
И с куполом высокий дом,
Сквозные входы все кругом,
Там горы, карусель – и дамы,
Известный объезжая круг,
Взять могут приз, иль много вдруг.
Здесь право сами игры, смехи
Для нас изобрели утехи.
САЛОН ОЛЕНИНА
Салон Олениных считался одним из самых знаменитых салонов Петербурга. Дом на набережной Фонтанки объединял литераторов, принадлежащих к разным поколениям и имеющим различные эстетические пристрастия. Здесь собирались наиболее яркие представители художественной интеллигенции, чтобы поделиться новостями культурной жизни российской столицы и обсудить их.
Лояльность взглядов хозяина салона способствовала терпимости. Оленин «жил мирно и с Шишковым, и с Карамзиным». Именно это позволяло встречаться в одном месте образованнейшим людям своего времени. «Нет биографии отечественного писателя, от Державина до Пушкина, в которой не было бы страницы, посвященной памяти Оленина; не было художника и артиста, которого Оленин обошел бы своим вниманием или не принял радушно в своей гостиной».
Душою салона и хранительницей его была «гордая Элиза» — Елизавета Марковна, жена Оленина и мать многочисленного семейства. Ее отец был основателем придворной певческой капеллы — и тоже имел отношение к музам. Немножко грузная, со следами былой красоты, и всегда болезненная, «гордая Элиза» была умной, доброй и хлопотливой женщиной.
Этот один из самых модных столичных салонов иногда называли “Ноевым ковчегом”, подчеркивая многочисленность его участников и различие их взглядов. Кстати, именно в доме Олениных произошла первая встреча Пушкина и А.П. Керн, которая доводилась племянницей жене Алексея Николаевича.
Хозяин салона был директором Публичной библиотеки и занимал должность президента Академии художеств. Его можно было назвать писателем, художником, археологом, знатоком и ценителем древностей. Сам император подчеркивал широту его интересов, называя Алексея Николаевича «тысячеискусником». Оленин был поклонником искусства Эллады, поэтому комнаты его дома украшали предметы античности, а его исследования, посвященные культуре Древней Греции, косвенным образом способствовали завершению перевода «Илиады» Гнедичем.
Отпрыск старинного дворянского рода, тесно связанного родственными узами с другими знатными семьями и потому естественно принадлежавшего к тогдашней российской аристократической элите, А.Н. Оленин еще в 10-летнем возрасте был определен своими родителями на воспитание к княгине Екатерине Романовне Дашковой, известной общественной деятельнице. У Дашковой на даровитого мальчика, проявлявшего большие способности к языкам и рисованию, обратила внимание императрица Екатерина II, по распоряжению которой Оленин в том же 1774 г. был зачислен в Пажеский корпус, а позднее (в 1780 г.) отправлен в Дрезден, как пишет его биограф, «для обучения воинским и словесным наукам в тамошней Артиллерийской школе». За этим последовало десять лет военной службы, которую он завершил в 1795 г. в чине полковника. Перейдя с военной службы на гражданскую, Оленин проявил себя как трудолюбивый и способный администратор, что позволило ему сделать блестящую карьеру. За долгие годы службы А.Н. Оленин вырос в крупного государственного деятеля, чье влияние должно было ощущаться в самых различных сферах управления, включая такое значимое ведомство, как Государственный совет. Но, что особенно важно, он непосредственно направлял деятельность двух весьма важных в культурном плане учреждений, опекавших соответственно, сферу слова и сферу образа, — Публичной библиотеки и Академии художеств. И эту свою функцию он мог исполнять не только в силу служебного назначения, но и по более высокому праву, обусловленному природным и развитым вкусом, личной высокой культурой и соответствующей специальной подготовкой.
В хранилищах Публичной библиотеки почетное место заняли издания античных авторов и литература о древностях, классы Академии художеств наполнились слепками с лучших произведений классического ваяния, античного или позднейшего, подражавшего ему. Сами здания были декорированы в классицистическом вкусе: залы Публичной библиотеки — гипсовыми фигурами Минервы, Аполлона, Меркурия, девяти муз, а парадная лестница Академии художеств — слепками с фронтонных композиций храма Зевса на острове Эгина и Парфенона в Афинах. Между тем, и по высокому своему положению в качестве президента Академии художеств, и по прямому долгу, состоя председателем или членом различных строительных комитетов, и, наконец, по влечению сердца он наблюдал за осуществлением едва ли не самых главных художественных проектов в Петербурге первой трети ХIХ века. К их числу относятся: сооружение Исаакиевского собора (архитектор О. Монферран, 1818-1858), создание ансамбля Дворцовой площади, включая здания и Арку Главного штаба (архитектор К.И. Росси, 1819-1829) и Александровскую колонну (О. Монферран, 1830-1834), сооружение Нарвских и Московских триумфальных ворот (архитектор В.П. Стасов, 1827-1834 и 1834-1838), возведение нового здания Публичной библиотеки (К.И. Росси, 1828-1834), создание памятников М.И. Кутузову и М.Б. Барклаю-де-Толли (скульптор Б.И. Орловский, 1828-1836).
«Дом Оленина всегда оставался центром соединения писателей русских. Из Москвы переселившись в северную столицу, Карамзин, Жуковский, Батюшков и — по выходе из лицея — Пушкин там встречались друг с другом часто. Знаменитые иностранцы (например, барон А. Гумбольдт), приезжая в Санкт-Петербург, тут находили лучшее русское общество литераторов, ученых и художников… » (П.А. Плетнев).
«Мне очень нравилось бывать в доме Олениных. Потому что у них не играли в карты… но зато играли в разные занимательные игры и преимущественно в charades en action, в которых принимали иногда участие и наши литературные знаменитости — Иван Андреевич Крылов, Иван Матвеевич Муравьев-Апостол и другие… У Оленина ужинали на маленьких столиках, без церемоний и, разумеется, без чинов. Да и какие могли быть чины там, где просвещенный хозяин ценил и дорожил только науками и искусствами» (А.П. Керн).
Яркие воспоминания о вечерах у Олениных оставила А.М. Каратыгина, дочь знаменитой балерины Евгении Ивановны Колосовой: «У них бывали часто домашние спектакли, в которых участвовали, кроме членов их семейств, И.А. Крылов, П.А. Каратыгин, М.Е. Лобанов и моя мать». Каратыгина отмечает «два замечательных представления: «Хвастуна», комедии в стихах Княжнина, у Олениных, в которой роли хвастуна и его дяди играли в совершенстве П.А. Катенин и И.А. Крылов; и у Бакуниных — «Модной лавки», комедии И.А. рылова, в которой роли Сумбурова и его жены играли сам Иван Андреевич и В.И. Бакунин неподражаемо».
Младшая дочь Олениных — Анна была жемчужиной литературных вечеров. Все отмечали ее образованность, музыкальность, необычайную подвижность, изящество. Ей поклонялись, посвящали стихи. Постоянно посещали дом Оленина Державин, Жуковский, Вяземский, Крылов, молодой М.И. Глинка и многие другие.
В стенах гостеприимного дома Олениных живописец получал совет, где можно посмотреть оружие и одежду для реального отображения на полотне конкретного исторического момента, а молодые литераторы находили в лице хозяина дома сочувствующего собеседника. Здесь часто читались новые пьесы, и нетерпеливый Шаховской – завсегдатай вечеров у Оленина — тут же распределял роли среди актеров петербургских театров и проводил первые репетиции.
Даже в летние месяцы, когда Оленины покидали столицу и отправлялись в их имение Приютино, которое находилось под Петербургом, они оставались центром притяжения для литераторов, художников, музыкантов, артистов. “Приют русских поэтов” – так называли эту дачу члены оленинского кружка, которые всегда могли рассчитывать на теплый прием, обязательно предполагавший отдельную комнату и свободу для творчества.
Оленин стал одной из легенд Петербурга. И хотя его никак нельзя причислить к вольномыслящим людям, но необычайная легкость в общении и острый ум помогали ему принимать у себя в первой трети XIX века передовых людей эпохи, хотя постоянно этот дом был открыт для немногих.
САЛОН КАРАМЗИНЫХ
Высший свет в Санкт-Петербурге – это каста, куда неохотно принимают посторонних. Провинциалке же и попасть туда непросто, а еще труднее утвердиться там. Ей не простят ни неловкости в манерах, ни запинки во французской фразе. Авроре помогли столичные связи отчима, а еще больше муж сестры Эмилии. Аврора на много лет стала как бы членом семьи Мусиных-Пушкиных, подолгу жила в их домах то в Петербурге, то в Москве, лишь изредка выезжая в родную Финляндию. Граф Владимир Алексеевич после длительного перерыва в 1832 г. возвращался к светской жизни и приобщал к ней свою жену и ее сестру, появляясь вместе с ними на всех балах, в салонах и гостиных.
Без преувеличения можно сказать, что в это время Аврора общалась с самыми интересными людьми светского общества: талантливыми поэтами и литераторами, художниками и музыкантами.
Одной из замечательных форм культурной жизни русского общества начала XIX века были салоны. Появившись в конце XVIII веке (как салон Г.Р. Державина) и ориентируясь на парижские салоны предреволюционной поры, русские салоны особенно расцвели в 1820-1830-х гг.
Салон Карамзиной был одним из центров культурной жизни столицы, собирал писателей, художников, композиторов и людей искусства вплоть до 1850 г. Среди посетителей — К.П. Брюллов, князь П.А. Вяземский, А.С. Даргомыжский, М.И. Глинка, Н.В. Гоголь, В.А. Жуковский, М.Ю. Лермонтов, И.П. Мятлев, князь В.Ф. Одоевский, А.С. Пушкин, графиня Е.П. Растопчина, Ю.Ф. Самарин, А.О. Смирнова-Россет, С.А. Соболевский, Ф.И. Тютчев. На самом деле одного адреса салона Карамзиной не существует. Салон вдовы историка Н.М. Карамзина – Екатерины Андреевны Карамзиной (1780-1851) и его дочери от 1-го брака Софьи Николаевны Карамзиной (1802-1856) в 1826-1832-х гг. располагался на улице Моховой, 41, в 1830-х гг. на Михайловской площади (ныне площадь Искусств, 3 и 4), в 1840-х гг. на улице Гагаринской, 16.
В салоне обсуждались вопросы поэзии, политики, науки, новые книги. Авторы выступали с чтением своих произведений. Как писал В.А. Соллогуб, все, «что носило известное в России имя в искусстве, прилежно посещало этот радушный, милый, высоко-эстетический дом». Соллогубу вторила А.Ф. Тютчева: «так случилось, что в скромном салоне Е.А. Карамзиной в течение более двадцати лет собиралась самая культурная и образованная часть русского общества». Об этом же, но с чувством явного неодобрения, писал и И.И. Панаев, обвинявший салон Карамзиных и входивших в него литераторов в «литературном аристократизме»: «Чтоб получить литературную известность в великосветском кругу, необходимо было попасть в салон г-жи Карамзиной – вдовы историографа. Там выдавались дипломы на литературные таланты».
В этот салон мечтали попасть все сливки петербургского общества. Разумеется, Аврора и семья ее сестры Мусиных-Пушкиных всегда были в числе приглашенных.
Культ женской красоты существовал всегда, но у каждого времени был свой ритуал поклонения. В пушкинскую пору самые красивые женщины стали как бы средоточием светской жизни и занимали видное место на балах, приемах, церемониях, обедах, загородных прогулках. В Петербурге красоту Авроры заметили, и не просто заметили, а восторженно оценили самые тонкие знатоки женских прелестей, в том числе и князь Петр Андреевич Вяземский. «Вот тебе и наш романс с Виельгорским, – писал он в сентябре 1832 г. Александру Тургеневу, – Здесь проезжала финляндская красавица, Аврора, воспетая и Баратынским. Дурная погода и хорошенькое лицо ее, а к тому же имя, которое ей по шерсти, так в рот и влагали стихи. Заставь их пропеть кого-нибудь. Музыка очень мила». И вскоре во многих светских гостиных пели и танцевали романс-мазурку:
Нам сияет Аврора,
В солнце нужды нам нет:
Для души и для взора
Есть и пламень и свет…
Салон Карамзиной, в котором, по единодушным отзывам современников, был принят домашний, патриархальный тон, чуждавшийся «щегольства речей», и русский, «простонародный» язык для бесед, о чем свидетельствуют записки А.И. Кошелева («эти вечера были единственные в Петербурге, где не играли в карты и где говорили по-русски…»), был близок и интересен Авроре. Это было общество, которое собиралось не для светских сплетен и пересудов.
В черновиках «Евгения Онегина» Пушкина читаем:
…В гостиной истинно дворянской
Чуждались щегольства речей
И щекотливости мещанской
Журнальных чопорных судей.
Хозяйкой светской и свободной
Был принят слог простонародный…
И новичка-провинциала
Хозяйка спесью не смущала:
Равно для всех она была
Непринужденна и мила…
Интерес к политике и дипломатии, свойственный салону Карамзиных, не позволяет его отнести к чисто литературным салонам, обсуждение актуальных политических проблем превращало салон в важный фактор формирования общественного мнения в столице.
Что способствовало притягательности салона Карамзиных среди интеллектуальной элиты петербургского общества? Ответ, скорее всего, кроется в слове «свобода». Об этом писал П.А. Плетнев Я.К. Гроту: «В обществе Карамзиных есть то, чего нигде почти нету: свобода, а, следовательно, и жизнь».
Карамзины несколько раз меняли место жительства, но обстановка их приемов оставалась неизменной: в центре гостиной располагался овальный стол с большим самоваром, за которым Екатерина Андреевна или Софья Николаевна разливали гостям чай и угощали их тонкими тартинками из хлеба с маслом.
Несколько слов о хозяйке салона – Екатерине Андреевне (в девичестве Колывановой) – второй жене Карамзина. Женившись во второй раз, историк и литератор ожидал, скорее, дружбы, чем любви от этой умной женщины, а получил идеальную жену. Она не только занималась воспитанием детей, но создавала все условия для творчества супруга и помогала ему во всем, вплоть до правки корректуры. При этом супруга историографа была очень интересной женщиной. Сам император предпочитал в паре с ней открывать балы, а Пушкин после роковой дуэли, осознавая, что его рана смертельна, пожелал видеть ее и говорил с ней. А еще она приходилась единокровной (внебрачной) сестрой поэту Петру Вяземскому.
Второе лицо салона – Софья Николаевна Карамзина (1802–1856) – была ребенком историка от первого брака с Елизаветой Протасовой. Потеряв мать в младенчестве, она воспитывалась мачехой Екатериной Андреевной вместе с девятью братьями и сестрами (из которых выжило пятеро). Оставшись незамужней и занимая привилегированное положение фрейлины, в поздний период существования литературного салона Карамзиных она перехватила эстафету хозяйки у своей немолодой мачехи.
Когда в 1832 г. Аврора начала бывать в салоне Карамзиной она еще не знала, что ей суждено будет породниться с Карамзиными — в 1846 году она выйдет замуж за Андрея Николаевича Карамзина, брата Софьи Николаевны.
В 1836 г. Софья Карамзина писала за границу брату Андрею о том, что у них в доме снова побывала «блистательная Аврора с розовыми перстами, она в самом деле вся розовая и прелестна, как ее имя». Тогда сестра не имела никакого основания быть пристрастной — тут же, в письме, она сообщала брату, что красавица скоро выходит замуж за Павла Демидова и приходила с визитом перед отъездом к жениху.
САЛОН ХИТРОВО-ФИКЕЛЬМОН
В начале XIX века в России существовало большое количество литературных салонов с женщинами во главе. Несмотря на все существовавшие патриархальные традиции, ориентированность культуры на мужчин, что в первую очередь выражалось в отсутствии женских учебных заведений, женщины смогли занять важное место в литературных салонах, стать их руководительницами и вдохновительницами. Салонная культура была заимствована из Франции, где эти собрания культивировали феминистские воззрения. Напротив, русский салон не стал источником борьбы женщин за свои права. Русских салонных женщин интересовал не социальный статус, а роль в эстетическом и духовном мире дворянской культуры XIX века.
Роман Льва Толстого «Война и мир» начинается со сцены великосветского салона, хозяйкой которого является Анна Павловна Шерер. Совсем не случайно автор знаменитой эпопеи выбирает на «роль» хозяйки салона женщину. Дело в том, что в русской культуре начала XIX века литературные салоны во главе с женщиной были обычным явлениям, несмотря на все патриархальные традиции, существовавшие в тот период.
Активная роль женщин, как хозяек салонов, так и их посетительниц, обуславливалась стремлением выйти за рамки сугубо домашнего чтения, жаждой познания, просвещения и самоутверждения. Если мужчины посещали и салоны, и университеты, то для женщин существовал только салон, место, в котором встречались индивидуальности для свободной, непринужденной беседы, привнося каждый раз что-то новое.
Примером типично великосветского салона может служить салон Елизаветы Михайловны Хитрово, урожденной Кутузовой.
Семья М.И. Кутузова ни по происхождению, ни по состоянию не принадлежала к высшим слоям российской знати, однако заслуги фельдмаршала чрезвычайно возвысили ее положение. По отзывам современника, Елизавета Михайловна, «не отличаясь особенным умом, обладала в высшей степени светскостью, приветливостью самой изысканной…». Салон ее, так же как и «вечера» ее дочери, графини Фикельмон, носили «эклектический» характер в смысле духовных интересов. «Вся животрепещущая жизнь европейская и русская, политическая, литературная, общественная — имела верные отголоски… в двух этих родственных салонах… здесь можно было запастись сведениями о всех вопросах дня, начиная от политической брошюры и парламентской речи французского или английского оратора и кончая романом или драматическим творением одного из любимцев той литературной эпохи. Было тут обозрение текущих событий, были первые лица Петербурга с суждениями своими, был и легкий флирт».
В доме, имеющем в наши дни адрес Дворцовая набережная дом 4, располагалось посольство Австрии. И сюда в салон Хитрово-Фикельмон собирался весь цвет столичного общества. Обычно утро, только начинавшееся, впрочем, с часу дня, гости проводили у Елизаветы Михайловны, а к вечеру перемещались в гостиную к Долли. П.А. Вяземский писал: «Вся животрепещущая жизнь, европейская и русская, политическая, литературная и общественная, имела верные отголоски в этих двух родственных салонах».
Дом австрийского посланника в качестве друзей посещали регулярно Жуковский, Соллогуб, А.И. Тургенев, И.И. Козлов. Там же всегда можно было застать интересных людей из дипломатических кругов. У многих их них были самые дружеские отношения с Пушкиным, и некоторые послужили русскому классику прототипами для героев отрывка «Гости съезжались на дачу». Друг от друга они узнавали новости, которые не сообщались в официальных петербургских газетах. О регулярности посещения Александром Сергеевичем этого салона можно судить по меткому выражению Вяземского: «Дипломаты и Пушкин были дома».
Елизавета Михайловна и Долли преклонялись перед талантом Пушкина. Хитрово даже увлеклась поэтом больше, чем следовало. Ее письма были полны нежных, почти материнских наставлений (она была на 16 лет старше) и писались довольно часто. Рассчитывать на взаимность она не могла. Пушкин изредка даже жаловался друзьям на ее надоедливость, но при этом всегда относился к этой даме с подчеркнутым уважением и видел в ней «самого искреннего своего друга».
Она, в свою очередь, вместе с Долли после женитьбы поэта оказывает помощь его супруге Наталье Николаевне, а позже ее сестрам, в получении признания столичного светского общества, берет на себя хлопоты по устройству издания журнала «Современник», защищает «Евгения Онегина» от нападок критиков «Северной пчелы». Имея доступ к сигнальным экземплярам книг и журналов, доставляемых в австрийское посольство, которые были запрещены или еще не изданы в России, Хитрово посылает их поэту (в том числе произведения Гюго и Стендаля, статьи по делу Полиньяка).
Анонимное письмо, приведшее к дуэли, на которой погиб Пушкин, тоже отослала эта женщина. Но это была роковая случайность. Получив с почтой пакет на свое имя, но содержащий внутри послание для Александра Сергеевича, она, не вскрывая конверт и не знакомясь с его содержимым, переправила его дальше, на что и рассчитывали враги поэта.
В 1838 г. салон перестал существовать в связи с отъездом супругов Фикельмон заграницу для лечения Долли. Елизавета Михайловна Хитрово едет с ними, но после возвращается в Россию, где внезапно в мае 1839 г. умирает.
САЛОН ВИЕЛЬГОРСКИХ
В XIX веке в доме № 4 на Михайловской площади (ныне площадь Искусств) жила знаменитая семья Виельгорских. Граф Михаил Юрьевич Виельгорский являлся выдающимся российским деятелем, музыкантом и композитором. Его брат Матвей Юрьевич был виолончелистом и одним из учредителей Русского музыкального общества. В сентябре 1844 г. семья Виельгорских переезжает на Михайловскую площадь в бывший дом табачного фабриканта Жукова (дом № 4). Этот дом был построен еще в 1832 г. под руководством архитектора А. Болотова. Ансамбль Михайловской площади в то время формировался по проекту выдающегося архитектора и зодчего К.И. Росси, поэтому фасады этого дома выполнены по его замыслу. Еще до переезда сюда семейства Виельгорских, в этом доме снимала квартиру Карамзина, салон которой в 1830-х гг. посещала Аврора.
«Маленький храм изящных искусств» – так назвал дом Виельгорских замечательный французский композитор Гектор Берлиоз, не раз бывавший в нем.
Салон Виельгорских особенно привлекал представителей искусства. В нем задолго до Филармонического и Русского музыкального общества звучала музыка Бетховена, Мендельсона, Шумана. А сами хозяева дома — гостеприимные и радушные братья Виельгорские — с удовольствием ее исполняли.
Визиты в салон Виельгорских относятся к следующему периоду жизни Авроры, когда она уже носила фамилию Демидова. Дом Виельгорских был одним из центров музыкальной и творческой жизни. Здесь собирались многие выдающиеся представители искусства, выступали знаменитые артисты и музыканты.
Славу и душу салона, конечно, создали братья Михаил и Матвей Юрьевичи. Михаил Юрьевич был обаятельным, общительным и необыкновенно добрым человеком. В своем доме он несколько раз в неделю без всякого высокомерия принимал начинающих художников и писателей. Михаил Юрьевич великолепно играл на фортепиано, был азартным игроком в бильярд. Он представлял собой новый вид «русского барина» — интеллектуала и мецената. Все это неизменно вызывало огромную симпатию и любовь всех тех, кто его узнавал. Михаил Юрьевич был лично знаком с Гете, Шопеном, Мендельсоном, а в его доме выступали Лист, Шуман, Берлиоз, Дж. Рубини и многие другие.
Однако М.Ю. Виельгорский заслуживает внимания не только как крупный музыкальный деятель своей эпохи, но и как одаренный композитор. Он получил музыкальное образование под руководством отличных музыкантов того времени, в частности Мартин-и-Солеро в Петербурге и Керубини в Париже. Нельзя не отметить личного общения Виельгорского с Бетховеном (в Вене), чью музыку (включая Девятую симфонию) он горячо пропагандировал в России. Перу М.Ю. Виельгорского принадлежат две симфонии, увертюры, квартет, опера «Цыгане», хоровые произведения, романсы на слова Пушкина и других поэтов (особенной популярностью пользовались «Черная шаль», «Бывало», «Любила я»), фортепьянные пьесы, тема с вариациями для виолончели с оркестром. В творчестве М.Ю. Виельгорского отражается незаурядный талант, хороший вкус и профессионализм.
Граф Матвей Юрьевич по характеру был непохож на брата – он был гораздо серьезнее и сдержаннее. Некоторые современники считали его одним из лучших виолончелистов не только России, но и Европы. Все свое состояние Матвей Юрьевич отписал детям своего брата, поскольку из-за неудачной попытки жениться решил сконцентрироваться только на музыке. Он также вел все хозяйственные и финансовые дела семейства. Матвей Юрьевич собирал большую коллекцию струнных инструментов, среди экспонатов этого редчайшего собрания были даже пять инструментов работы Страдивари.
Салон Одоевского
1826-1838 гг. – Мошков переулок, д. 1
1838-1841 гг. – набережная реки Фонтанки, д. 35
Русский дворянский салон представлял собой сложную форму культурно-художественной жизни дворянской России первой половины XIX века, в которой соединяются серьезные, глубокие интересы с развлечением, личное с общественным, причем имеются в виду разные виды деятельности (литература, философия, музыка), но при этом каждый из видов деятельности не подавлял собой другую. В первой половине XIX века сопричастен культуре был только «тонкий слой образованной, мыслящей» его части. Все эти представители дворянского авангарда были создателями культурных ценностей, с ними было связано все лучшее, что заложено в России XVIII-XIX веков. Примером столичного философского салона можно считать салон князя Владимира Федоровича Одоевского — государственного чиновника, известного беллетриста, публициста, механика-изобретателя, композитора и музыкально-общественного деятеля, который занимался изучением церковной и народной русской музыки, увлекался физикой, математикой, философией.
Дом Одоевских в Мошковом переулке был интересен тем, что под одной крышей собирались сразу два салона. Один – светский — принадлежал Ольге Степановне Олоевской (в девичестве Ланской). Властная и тщеславная женщина, впрочем, любила своего супруга Владимира Федоровича. Он был моложе своей избранницы на семь лет и нашел в ней изначально ту ласку, которую можно назвать материнской. Князь Владимир был хозяином во втором салоне, где соединялись литература и музыка. Он пытался сделать свои вечера свободными от предрассудков. Это были попытки объединить творческих людей (писателей, музыкантов, ученых), не глядя на занимаемое ими положение в обществе. Объясняется столь интересный и нетрадиционный подход хозяина тем, что Одоевский по линии отца был продолжателем рода Рюриковичей, тогда как его мать до замужества была крепостной.
В 1826 г. В.Ф. Одоевский переехал в Санкт-Петербург. М.П. Погодин вспоминал: «С тех пор, как Одоевский начал жить в Петербурге своим хозяйством открылись у него вечера, однажды в неделю, где собирались его друзья и знакомые — литераторы, ученые, музыканты, чиновники. Это было оригинальное сборище людей разнородных, часто даже неприязненных, но почему-либо замечательных. Все они на нейтральной почве чувствовали себя совершенно свободными и относились друг к другу без всяких стеснений. Здесь сходились веселый Пушкин и отец Иакинф с китайскими, сузившимися глазками, толстый путешественник, тяжелый немец, барон Шиллинг, воротившийся из Сибири, и живая, миловидная графиня Ростопчина, Глинка и профессор химии Гесс, Лермонтов и неуклюжий, но много знающий археолог Сахаров. Крылов, Жуковский и Вяземский были постоянными посетителями. Здесь явился на сцену большого света и Гоголь, встреченный Одоевским на первых порах с дружеским участием. Беспристрастная личность хозяина действовала на гостей, которые становились и добрей, и снисходительней друг к другу».
В гостиной на диване, по воспоминаниям В.А. Соллогуба, «Пушкин слушал… Жуковского; графиня Ростопчина читала Лермонтову свое последнее стихотворение, Гоголь подслушивал светские речи; Глинка расспрашивал графа Виельгорского про разрешение контрапунктных задач; Даргомыжский замышлял новую оперу и мечтал о либреттисте. Тут прибывали все начинающие и подвизающиеся в области науки и искусства.
Владимир Федорович оставил после себя большое литературно-музыкальное наследие, интерес к которому существовал всегда. Среди поздних, сделанных на склоне лет многочисленных заметок Владимира Федоровича, есть одна короткая запись, весьма примечательная. Он занес на бумагу ответ некоей дамы на вопрос, что есть демократ. «Трудящийся аристократ есть уже демократ», — отвечала она. Записал Одоевский этот ответ, видно, не случайно — слова дамы были о нем, аристократе-труженике; так выстроил он свою жизнь смолоду, так подсказано было самой судьбой. «По происхождению своему князь Одоевский стоял во главе всего русского дворянства, — писал Владимир Соллогуб. — Он это знал; но в душе его не было места для кичливости — в душе его было место только для любви». Спустя несколько десятилетий то же проницательно подметил и американец Юджин Скайлер, переводчик Тургенева и Толстого, почувствовавший в «первом аристократе» России и «величайшего демократа».
Поэтому, наверное, и стезю трудящегося чиновника, избранную им не только «идейно», но и необходимо — как средство к существованию, и поприще литератора воспринимал Одоевский с горделивым достоинством — он все оставался потомком исторического рода, и ему не было нужды, как Пушкину, с болезненным постоянством доказывать древнее свое дворянство. Пожалуй, этот особый демократизм и выделил его сразу из среды петербургских «литературных аристократов», куда он был принят как равный. Сам только встававший на ноги, он мог позволить себе не только открыто протягивать руку поддержки собратьям по перу, без чинов и различий, но и делать это с широтой и постоянством. Вот отчего, по меткому замечанию Шевырева, на диване «его пересидела вся русская литература».
Так складывались знаменитые «субботы». Они вовсе не являли собой бестолковое или даже претенциозное, как казалось иным, смешение «языков»: то была продуманная, принятая раз и навсегда жизненная позиция, одна из попыток ее «вовеществления». Внимательные посетители его вечеров улавливали это и, что характерно, наиболее чутко — люди следующего поколения, «сороковых».
«Субботы» Одоевского на долгие годы сделались примечательностью отнюдь не одной светской столичной жизни. Сменялись посетители салона, менялся и сам хозяин, но еженедельные его собрания все несли на себе отпечаток почти упрямого постоянства, верности «первородной» идее. Прообраз петербургских вечеров зародился — или был сотворен — уже в московском Газетном переулке: высокий интеллектуальный накал лившихся здесь бесед. Все это перекочевало затем в столицу, приспособилось к новой жизни, пришло в окончательное соответствие с жизненными принципами.
Важен состав гостей: это было избранное общество, стремящееся к духовному общению, любящее искусство, философию (слово «избранность» здесь более подчеркивает не социальную принадлежность к высшему кругу, а особую эстетическую предрасположенность к высокому искусству). Поскольку аудитория была достаточно подготовленной, постольку и суждения, высказываемые гостями и хозяином, были весьма компетентными, профессиональными. Писатели, художники, поэты, музыканты, композиторы стремились исполнить свои произведения именно в салонах, чтобы получить компетентную оценку. И если салонная публика горячо приветствовала исполненное произведение, то можно было в дальнейшем выходить и на широкую публику.
Кроме того, много времени уделялось искусству (можно было как слушать приглашенных певцов, музыкантов, писателей, поэтов, так и самим помузицировать, спеть, поучаствовать в спектакле). Человек мог реализовать себя в искусстве, получить поддержку.
Следует подчеркнуть, что не все дворянство, а лишь его самая образованная часть, была вовлечена в салонную культуру. Аврора Карловна была частным гостем в салоне Одоевского. Весь стиль ее жизни, манера поведения, даже внешний облик несли на себе отпечаток определенной культурной традиции, как правило, заложенной в салонной культуре.
Постепенно приемы Одоевского потеряют литературный характер. Князь будет уделять все меньше времени написанию художественных трудов, его внимание займет педагогическая деятельность, пропаганда среди народа научных и технических знаний. Он примет активное участие в издании альманаха «Сельское чтение». Удачно сложится его карьера, несмотря на закрепившуюся репутацию противника крепостного права и самодержавия, за что Владимир Федорович заслужил характеристику человека неблагонадежного. Но все и всегда будут отмечать его справедливость, доброту и нетерпимость ко лжи.
Салон Одоевского просуществует практически до самой смерти хозяина. Незадолго до своей кончины князь возвратится в Москву, где снова станет фигурой, объединяющей вокруг себя самых разных людей, чему способствовала его вечная неуемная жажда познания.
Дворец на Каменном острове
Вот уже более двухсот лет на одном из красивейших островов Санкт-Петербурга – Каменном острове — стоит сравнительно небольшой загородный дворец. Здание дворца – одно из замечательных произведений русской архитектуры конца XVIII — начала XIX века, периода классицизма. Это самое раннее сооружение, сохранившееся до наших дней.
В 1704 г. Петр I раздал приближенным и родственникам острова, находящиеся в северной части дельты Невы: Мишин остров (современное название – Елагин остров) — П.П. Шафирову, Крестовский — сестре Наталье, Каменный – Г.И. Головкину (1660-1734). Семейство Головкиных находилось в родственных связях с царицей Наталией Кирилловной, поэтому Гавриила Головкина с шестнадцати лет отправили служить стольником при царевиче Петре. Головкин сопровождал царя в первом его заграничном путешествии и вместе с ним работал на верфях в Саардаме. С юных лет, находясь при Петре, Гавриил Головкин очень хорошо знал характер царя и был одним из его самых преданных и верных слуг. Петр доверял ему много секретных дел, любил и уважал его. Головкин в ответ на благосклонное отношение царя служил ему честно. В 1709 г. Петр I назначил Гавриила Ивановича Головкина Государственным канцлером. Это назначение он получил за достижения в дипломатической политике России, а также за проявленную храбрость в день Полтавской битвы. Позднее, в 1722 г. была введена «Табель о рангах», чин канцлера был помещен в 1 класс и стал высшим гражданским чином Российской империи. Канцлер руководил дипломатическим ведомством. Этого чина удостаивались всего 11 человек. Чиновники 2 класса на этой должности именовались «Вице-канцлерами».
Для владельца острова Г.И. Головкина в 1714 г. на самом высоком месте Каменного острова был построен небольшой деревянный дом. Как выглядел этот дом мы не знаем, но, скорее всего, дом был похож на дом Головкина, который находился в «Знатнейшей части города — на набережной Березового, или Городского острова, которая шла от главной площади города с Троицкой церковью в сторону Большой Невки…». Сейчас это участок Петровской набережной реки Невы.
После смерти Головкина следующим владельцем Каменного острова стал А.П. Бестужев-Рюмин. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин (1693-1766) — известный государственный деятель и дипломат елизаветинского времени, участник бесчисленных придворных и международных интриг, дважды был приговорен к смертной казни, но благополучно ее избежал. Получив образование за границей, в 1718 году Бестужев поступил обер-камер-юнкером к вдовствующей герцогине курляндской Анне Иоанновне (будущей императрице Анне Иоанновне), затем был направлен резидентом в Данию. Благодаря Бирону (фавориту Анны Иоанновны), Бестужев был аккредитован посланником при нижнесаксонском дворе и пожалован тайным советником. В 1740 г. по протекции герцога Бирона ему был дан чин действительного тайного советника, а затем он был назначен кабинет-министром в противовес графу А.И. Остерману. Так как Бестужев-Рюмин содействовал Бирону в назначении его регентом при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче, то с падением Бирона в 1740 г. и сам лишился своего высокого положения. Затем он был заключен в Шлиссельбургскую крепость и приговорен судом к четвертованию, замененному из-за недоказанности обвинения и сильных покровителей ссылкой в деревню. В конце того же года был вызван графом Головкиным и князем Трубецким в Санкт-Петербург и успел принять участие в перевороте 25 ноября 1741 г. в пользу Елизаветы Петровны. Через 5 дней после своего воцарения императрица пожаловала Алексею Петровичу орден св. Андрея Первозванного, а затем — звание сенатора, должность директора почтового ведомства и вице-канцлера. Давний соперник Бестужева, А.И. Остерман, впал в немилость и был приговорен к смертной казни, замененной ссылкой на Урал. Его загородная мыза Каменный Нос на правом берегу Большой Невки, с землями от Черной речки до Старой Деревни, была пожалована графу Бестужеву-Рюмину. В 1764-1765 гг. Бестужев–Рюмин построил для крестьян, трудившихся над созданием его Каменноостровской усадьбы, церковь Благовещения Пресвятой Богородицы, и мыза стала называться по церкви селом Благовещенским. В 1744 г. императрица назначила Бестужева государственным канцлером. Достигнув высокого звания канцлера и не имея соперников, Бестужев-Рюмин шестнадцать лет управлял Россией. В 1746 г. А.П. Бестужев-Рюмин купил Каменный остров у сына Г.И. Головкина, причем, сделка предусмотрительно была оформлена на жену канцлера, А.И. Бестужеву-Рюмину, по-видимому, с целью обезопасить приобретаемый остров от конфискации в случае изменения своего положения при дворе.
На месте старого дома Г.И. Головкина в 1752-1755 гг. возводится загородный дом для нового владельца. Дворцовое здание состояло из двух одинаковых двухэтажных корпусов, соединенных между собой двухъярусной галереей. Кирпичные фасады здания, оштукатуренные и окрашенные темно-красным цветом, были эффектно украшены белыми, алебастровыми цветочными гирляндами, картушами и вазами в обрамлении окон. По всему острову были вырыты каналы, проложены аллеи, высажены деревья. Около дома был разбит голландский сад с широкой центральной аллеей, павильоном Эрмитаж, прогулочной галереей. По отзывам современников, усадебно-парковый ансамбль на острове был одним из значительных произведений архитектуры барокко в России.
5 февраля 1742 г., по воле Елизаветы Петровны, из небольшого герцогства Гольштейн в Петербург прибыл принц Карл Петер — внук Петра Великого. В начале ноября 1742 г. принц был крещен по православному обряду и официально объявлен под именем великого князя Петра Федоровича – наследником Российского престола. В 1757 г. тяжелая болезнь постигла императрицу Елизавету Петровну. Думая, что императрица уже не встанет, Бестужев самовольно написал генерал-фельдмаршалу Апраксину распоряжение возвратиться в Россию, что Апраксин и исполнил. Но Елизавета Петровна оправилась от болезни. Разгневанная на Бестужева за его своеволие, императрица 27 февраля 1758 г. лишила канцлера чинов и званий отличий. Его приговорили к смерти, но государыня заменила этот приговор ссылкой. Для взыскания долгов, числящихся за канцлером, было продано движимое имущество, бриллианты и серебро, а также загородный дом и все строения на Каменном острове.
В 1762 г. после смерти Елизаветы Петровны на престол взошел новый император — Петр III. В этом же году скончалась и супруга канцлера А.И. Бестужева-Рюмина, и Каменный остров, перешедший по ее завещанию опальному канцлеру, был конфискован. Занявшая престол Екатерина II возвратила Бестужева из ссылки, восстановила его честь и достоинство, возвратила Каменный остров.
Девятилетний наследник престола, великий князь Павел Петрович, с 1763 г. значительную часть лета проводил в загородном доме Бестужева на Каменном острове. В 1765 г. Екатерина II выкупила Каменный остров у Бестужева-Рюмина и подарила его своему сыну, великому князю Павлу Петровичу.
В 1776 г. на месте старого дома Бестужева начинается строительство нового дворца под надзором архитектора Ю.М. Фельтена. Дворец был построен по типу парадных загородных усадеб. План его в форме сильно растянутой буквы «П», двухэтажный основной корпус и равные по высоте боковые флигели ограничивают парадный двор, раскрытый в сторону дворцового сада. Северный фасад здания оформлен выступающим шестиколонным портиком тосканского ордена, завершенного классическим треугольным фронтоном. Южный фасад, выходящий на Малую Невку, оформлен восьмиколонным портиком с близко поставленными к стене колоннами. В западном флигеле дворца располагались жилые помещения, восточный флигель занимал небольшой театр. Строительные работы по возведению дворца были закончены в 1780 г.
Одновременно с дворцом по проекту архитектора А.М. Фельтена была построена церковь для военных моряков, отличившихся в Чесменском сражении в 1776 г. В 1798 г. Павел был избран Великим магистром Мальтийского ордена, придворная церковь на Каменном острове становится местом посвящения в рыцари представителей русской аристократии из числа близких к императору лиц.
В 1785 г., с западной стороны от дворца, был построен двухэтажный Кухонный корпус, отделяющий дворцовый сад от Хозяйственного двора. В нижнем этаже Кухонного корпуса размещались кухни, а второй этаж предназначался для проживания кухарок, прачек, охраны дворца. На Хозяйственном дворе, выходящем на набережную Малой Невки, находились служебные постройки, оранжереи, теплицы, конюшни и манеж.
В конце 1780-х гг. великий князь Павел Петрович раздал своим приближенным пустующие земли Каменного острова под загородные усадьбы и дачи, тем самым положив начало дачного строительства на острове.
В 1797 г. по настойчивому приглашению Павла I в Петербург прибыл последний польский король, Станислав-Август Понятовский, последние месяцы своей жизни он провел в Каменноостровском дворце.
В 1801 г., после убийства Павла I, Каменный остров перешел в собственность его старшего сына Александра. Александр I переносит летнее пребывание двора на Каменный остров, дворец становится его избранной резиденцией. По распоряжению императора Александра I над вторым этажом западного флигеля надстраивается третий этаж, в котором устраивается секретный кабинет для приема самых доверенных лиц. Главный кабинет на втором этаже соединяется с кабинетом на третьем этаже деревянной лестницей. В августе 1812 г. во дворец прибыл М.И. Кутузов. Здесь он был назначен главнокомандующим русской армией.
После смерти императора Александра Каменный остров унаследовала супруга покойного Елизавета Алексеевна, не прожившая полугода после смерти государя. Остров после нее перешел в 1826 г. в собственность великого князя Михаила Павловича.
Михаил Павлович (1798-1849), младший из сыновей Павла I, оставил после себя разноречивые свидетельства современников. По свидетельству мемуариста Ф. Вигеля, он «ничего ни письменного, ни печатного с малолетства не любил, из музыкальных инструментов признавал только барабан и презирал занятия искусствами».
В 1822 г. 14-летняя принцесса Фредерика Шарлотта Мария Вюртембергская была избрана Вдовствующей Императрицей Марией Федоровной в супруги своему сыну — великому князю Михаилу Павловичу. Шарлотта приняла православие с именем Елены Павловны, и в феврале 1824 г. в Петербурге совершилось бракосочетание по греко-восточному православному обряду. Елена Павловна отличалась от Императорской семьи начитанностью, интересом к истории, литературе, искусству. Ее суждения в политике были смелы, независимы от официального курса. Эти качества ценил в ней и в какой-то степени развивал В.А. Жуковский, читавший ей лекции по русскому языку и литературе.
При Елене Павловне Малиновая гостиная Каменноостровского дворца стала музыкальным салоном. 27 мая 1834 г. в Каменноостровском дворце Александр Сергеевич Пушкин был представлен Великой княгине Елене Павловне. В 1836 г. Елена Павловна дважды приглашала Пушкина к себе. И он охотно принимал ее приглашения, в то время как от балов, устраиваемых и императором, часто увиливал. С симпатией и доверием относился к ней А.С. Пушкин. В 1835 г. он передал ей копию запрещенных записок Екатерины II. «Великая княгиня … сходит от них с ума», — записал поэт в дневнике. В альбом Елены Павловны Пушкин вписал стихотворение «Полководец». У нас нет письменных свидетельств посещения дворца Авророй Карловной, но хронология событий ее жизни подтверждает дружбу с Еленой Павловной и посещение ее вечеров.
Последний раз Пушкин посетил Елену Павловну в Михайловском дворце за несколько дней до смерти, когда был приглашен на «маленький вечер», где присутствовало несколько близких Елене Павловне лиц. Смерть Пушкина глубоко потрясла хозяйку дворца. «Мы потеряли прекраснейшую славу нашего отечества! — писала она Жуковскому, — Как она тягостна, эта скорбь, которая нам осталась!».
Прекрасный русский поэт Ф.И. Тютчев, постоянный участник салона Елены Павловны, написал французское четверостишие по поводу живых картин. Вот перевод его в прозе на русский язык:
Ее высочеству великой княгине Елене Павловне
Чтобы ни происходило в этом дворце,
ничто не кажется невероятным и все кстати.
Феерия здесь всегда уместна, ибо таков дух этого дома.
Как считала его дочь, Анна Федоровна Тютчева, фрейлина императрицы, увлечение Елены Павловны музыкой и ее понимание музыки были серьезны.
В 1849 г. Михаил Павлович умер, Каменный остров по завещанию перешел к его вдове — великой княгине Елене Павловне.
Елена Павловна проявила себя как меценат: дала средства художнику Иванову на перевоз картины «Явление Христа народу» в Россию, покровительствовала К.П. Брюллову, И.К. Айвазовскому, Антону Рубинштейну. Поддержав идею учреждения Русского музыкального общества и консерватории, финансировала этот проект, внеся крупные пожертвования, в том числе вырученные от продажи лично ей принадлежавших бриллиантов.
Русское музыкальное общество, которому было суждено сыграть важнейшую роль в поднятии всей отечественной музыкальной культуры, было открыто в Санкт-Петербурге в 1859 г. Великая княгиня Елена Павловна была назначена покровительницей консерватории. В ознаменование этого события известный благотворитель и меценат того времени В.Ф. Громов, входивший в Совет директоров консерватории, устроил праздник, надолго запомнившийся петербуржцам. От дачи В.Ф. Громова, расположенной на берегу Малой Невки, отошла огромная барка, декорированная гирляндами. Грянул разместившийся на ней хор в 80 человек, 20 пианистов ударили по клавишам десяти роялей, заиграл симфонический оркестр. Когда барка подошла к Каменному острову, вспыхнула иллюминация. «Зрелище было феерическое»,- вспоминал современник.
После смерти Елены Павловны Каменноостровский дворец перешел по наследству к дочери, великой княгине Екатерине Михайловне (герцогине Мекленбург-Стрелицкой).
В годы Советской власти здание дворца использовалось как санаторий.
В 2007 г. во дворце был начат реставрационный ремонт, после которого он был передан детям под названием «Академия Талантов».
ЕЛАГИН ОСТРОВ
На первых петербургских картах территория современного Центрального Парка Культуры и Отдыха именовалась Мишиным островом. Одна из городских легенд говорит о том, что отряд петровских солдат искал здесь шведов, а встретил медведя. Потому остров и имел такое название. Первым владельцем острова стал дипломат П.П. Шафиров, после него — генерал-прокурор П.Я. Ягужинский. При Екатерине II островом владел сенатор А.П. Мельгунов. Им здесь был разбит парк и построен дом. После назначения Мельгунова в 1777 г. ярославским генерал-губернатором он продал имение Г.А. Потемкину за 9000 рублей. Потемкин же быстро перепродал его директору придворного театра И.П. Елагину.
Именно при Елагине здесь был построен каменный дворец со служебными корпусами, оранжереи, павильоны и беседки. Для защиты от наводнений здесь были выкопаны пруды и каналы, вдоль берегов насыпали валы в два метра высотой. Сад Елагиным был сделан публичным, сюда мог пройти любой желающий. Остров получил новое имя — Елагин остров.
После смерти Елагина в 1796 г. дворец несколько раз менял своих владельцев. В 1807 г. его приобрел граф Григорий Владимирович Орлов, племянник фаворита Екатерины II. Он мало обращал внимание на дворец, но внимательно следил за парком и оранжереей. В петербургских газетах сообщалось, что здесь у него созревал виноград. В 1816 г. граф решил уехать в Италию и продать имение. Узнав об этом, император Александр I решил выкупить его для своей матери императрицы Марии Федоровны. Она тяготилась трехчасовыми поездками в любимый Павловск. Поэтому император и решил подарить ей загородную усадьбу поближе к Петербургу. Купчую на владение Орлова оформили в 1817 г.
3 февраля 1818 года была создана комиссия для «перестройки дворца, построения вновь кухонного и конюшенного корпусов, переделки большой каменной оранжереи на Елагином острове… производства прочих работ». Руководить этими работами было поручено придворному зодчему Карлу Росси. Согласно составленной Росси смете все работы по преобразованию Елагина острова должны были составить 1587632 рубля 40 копеек. Из них 990878 рублей предназначалось для перестройки дворца. Александр I посчитал эту сумму слишком большой и повелел приступать к работам только при появлении в казне свободных сумм.
Для создания ансамбля на Елагином острове Росси пригласил скульпторов С. Пименова и В. Демут-Малиновского, помощников архитектора А. Комарова и М. Войлокова, мраморщиков П. Модерна и П. Трискорни, художников А. Виги, Б. Медичи, С. Тарасова, резчиков Н. Опарина и С. Никитина, обойщика И. Тимофеева, позументщика В. Гущина, столяров Тарасовых и других мастеров. Созданная архитектором команда впоследствии будет работать с ним и в других проектах — первый подобный случай в России.
Всю работу на Елагином острове Карл Росси разделил на три части. Сначала велась постройка дворца и отделка его интерьеров. Затем — строительство служебных флигелей, и только после — обустройство парка и строительство садовых павильонов. От бывшего дома Елагина при строительстве дворца оставили лишь прочные внешние стены. Работы в здании велись пять лет, до 1822 г.
Лестницу Елагиноостровского дворца украшают два льва — копии с античных статуй. Они были изготовлены в 1822 г. мастером Антоном Фоминым на Санкт-Петербургском чугунолитейном заводе.
Елагиноостровский дворец иногда называют «дворцом дверей». Здесь нет двух одинаковых, хотя их очень много. Для симметрии Росси здесь были созданы и фальш-двери. Вся мебель, любая, даже самая мелкая деталь интерьера, создана по рисункам Росси. Второй этаж Елагиноостровского дворца отдали придворным дамам. Здесь же устроили комнату императора на случай его приезда. Третий этаж под куполом заняла церковь.
Одновременно с дворцом Росси на Елагином острове были созданы гранитная пристань и павильон с флагштоком. Здесь поднимали императорский штандарт в дни пребывания императрицы. С севера от дворца был построен кухонный корпус. В его наружной стороне вместо окон выполнены ниши со статуями античных богов работы С. Пименова: Аполлон — бог искусства, Диана — богиня охоты, Церера — богиня плодородия, Флора — богиня весны и цветов, Афина — богиня мудрости, Юнона — жена Юпитера, жрицы и весталки. Для подачи блюд во дворец от кухонного корпуса был проложен специальный подземный ход. К западу от кухонного корпуса были построены конюшни. В боковых крыльях хранились кареты, а в полукружной его части размещались стояла лошадей.
Итак, дворец был построен и вызвал общее восхищение, Мария Федоровна осталась довольна. 18 августа 1821 г. Росси пожаловали алмазные знаки к ордену Св. Анны.
Для Елагина острова Карл Росси создал также проект парка в английском стиле. Согласно этим планам были выровнены берега. Работа на Елагином острове — первый единый архитектурный ансамбль, созданный архитектором Карлом Росси.
Ансамбль Елагиноостровского дворца сразу же обратил на себя внимание современников его строительства. Печатались статьи с восторженными отзывами, сочинялись стихи:
Возможет ли поэзии резец
Изобразить Елагинский дворец,
Когда он месяца лучами освещенный
В кристалл Невы садится голубой…
В журнале «Литературные листки» в 1823 г. было написано: Елагин остров «в несколько лет, как будто волшебною силою, превращен в очаровательный замок, где Искусство и Природа соединили свои силы, чтобы под видом простоты представить все свое богатство. Старый дом превращен дарованием архитектора Росси в храм вкуса и великолепия; запустелые рощи и лес принимают свой вид под руководством г. Буша; оранжереи устроены гораздо лучшим образом и обогащены новыми произрастаниями всякого рода, а перед дворцом разведен цветник, который невольно напоминает описание земного рая в Мильтоновой Поэме».
Построив дворец и необходимые хозяйственные помещения, Росси принялся за парк. Местность реконструировали полностью, проложили новую сеть дорожек. Росси сохранил лишь прямую аллею, ведущую от бывшего елагинского дома к взморью. Устройством английского пейзажного парка занимался известный садовод Джозеф Буш. Здесь были посажены разнообразные деревья, цветы, особенно любимые Марией Федоровной розы и сирень. А в разных уголках парка появились павильоны – музыкальный, павильон под флагом, гауптвахта.
Еще при жизни Марии Федоровны, в 1826 г. императором Николаем I Елагин остров был открыт для публичного доступа. Каждое 1 июля здесь отмечался «народный праздник» — день рождения императрицы Александры Федоровны, жены Николая I. Аврора Карловна приглашалась на закрытую часть праздника.
По традиции, сложившейся в первой половине XIX века, на Каменном и Елагином островах отдыхала знать и придворные, на Крестовском острове проводили лето петербургские немцы-ремесленники, торговцы, купечество. Места так называемых царских летних резиденций (Елагин остров входил в их число) заселялись на летний сезон лицами, имеющими прямое отношение ко Двору, высшими чиновниками, семьями офицеров гвардейских полков. Прописка в этих местах была затруднена, так как там решающее значение имела благонадежность нанимателя дачи.
Во время Крымской войны на западной стрелке острова была установлена артиллерийская батарея.
До наших дней дошел обычай «провожать солнце» или встречать закат на западной стрелке Елагина острова. По легенде, ввела в моду прогулки на Стрелке Елагина острова графиня Юлия Самойлова. Помните знаменитую картину Карла Брюллова «Портрет графини Самойловой, удаляющейся с бала»? Юлии Самойловой принадлежало имение Графская Славянка, находившееся рядом с Царским Селом и Павловском – царскими резиденциями. Так вот, когда графиня Самойлова давала вечера в своей Славянке, царские резиденции пустели. Все стремились побывать у графини. Императору Николаю это, естественно, не нравилось, и он предложил графине продать ему Славянку. Предложение императора – это приказ. Самойлова подчинилась, но сказала при этом: «Ездили не в Славянку, а к графине Самойловой. И где я буду, туда и станут ездить». И вот, в сопровождении нескольких поклонников она приехала на пустынную тогда западную Стрелку Елагина острова, топнула ножкой, воткнула зонтик в песок и заявила: «Вот сюда и будут ездить к графине Самойловой». И действительно, узнав, что графиня ежедневно бывает на Стрелке, сюда потянулся весь высший свет.
Обычай – провожать солнце на Елагином называли иногда «петербургской религией». Николай Агнивцев отмечал даже:
И солнце, как эффект финальный,
Заходит с видом фатоватым.
Для Петербурга специально —
Особо – огненным закатом!..
Царской резиденцией Елагин остров перестал быть после смерти Николая I, но оставался императорской собственностью. Одно время он использовался, как летняя дача премьер-министра. В частности, здесь летом жил Петр Столыпин.
После революции дворец побывал музеем, но недолго. К сожалению, он утратил очень много из своего внутреннего убранства. Дворцовая мебель передавалась в другие музеи, учреждения, даже просто распродавалась. Так, в Большом театре в Москве, в помещении дирекции, до сих пор стоит гарнитур из Елагина дворца.
На Елагин остров можно было попасть различными способами. Несмотря на существующие уже к тому времени мосты-переправы, основным способом оставался речной перевоз. В 30-х гг. XIX века открывается летнее омнибусное (дилижансное) сообщение из города на Острова (Елагин, Крестовский и Каменный), в Новую и Старую деревни. Омнибус был транспортом безрельсовым и мог передвигаться только по определенным мостовым. Так как нужного качества мостовых было мало, омнибус был малораспространенным видом транспорта. В зимнее время по маршрутам омнибусов ходили большие открытые сани. Легкое Невское пароходство в 40-х гг. XIX века открыло регулярные линии в Новую Деревню и на Острова. Кроме всех видов упомянутого транспорта, был еще транспорт, носивший развлекательный характер. Сюда можно отнести: лихачей, тройки и даже перевоз по льду Невы на креслах.
По свидетельству Российского Императорского общества садоводства коллекция растений на Елагином острове являлась «одной из самых многочисленных» и служила «значительным» его украшением. Работу садовых мастеров Елагина острова отмечали золотыми и серебряными медалями на разнообразных выставках общества. Также в ведении садовников находилось устройство на острове «…подготовительных работ и расставления палаток на время гуляний…» и содержание в порядке всех площадок.
В Собственном саду была устроена гимнастическая площадка. Доподлинно известно, что на этой площадке помимо прочего была площадка для игры в кегли. История игры в кегли гласит, что в России эта игра появилась только в XX веке, но согласно архивным данным с 1866 г. площадка для игры в кегли была построена на Елагином острове по проекту архитектора Монигетти.
Дом И.И. Шувалова - Дом Демидовых - Дом А.М. Ушакова
Первоначальным местом жительства семьи после свадьбы Павел Николаевич Демидов выбрал дом на Невском проспекте, который его отец купил в 1828 г. у графини Головиной. Судя по адресной книге 1837 г., здесь временно, пока перестраивался собственный дом, жила Аврора Карловна Демидова.
Участок на Невском проспекте, где расположен современный дом 54, застраивался с 1740-х гг. Первым на этом месте устроил свою усадьбу архитектор П.А. Трезини. Затем домом владел граф И.И. Шувалов — выдающийся деятель русского Просвещения, основатель и первый главный директор Академии художеств. Здесь бывали ученые, литераторы, художники, актеры, министры: А.А. Безбородко, Д. Бернулли, И.Ф. Богданович, Ф.Г. Волков, Е.Р. Дашкова, Г.Р. Державин, М.В. Ломоносов, А.П. Сумароков, Ф.И. Шубин. Почтила этот дом высочайшим посещением императрица Екатерина Великая.
Далее дом перешел по наследству племяннице И.И. Шувалова графине В.Н. Головиной. В 1825 г. дом купил Н.Н. Демидов. В это время фасад дома приобрел черты позднего классицизма. Затем он перешел к А. Н. Демидову, для которого архитектором А.Х. Пелем в 1841 г. был построен флигель на Малой Садовой улице. В это время в доме размещалась «Демидовская гостиница». Меблированные комнаты здесь содержала подруга Огюста Монферрана Огюстин Шатильон.
Здесь жил также полковник К.К. Данзас, лицейский товарищ и секундант А.С. Пушкина. В 1843 г. в «Демидовской гостинице» останавливался директор Итальянской оперы в Париже Луи Виардо со своей женой, певицей Полиной Виардо. Здесь произошла первая встреча итальянской красавицы с писателем Иваном Тургеневым, который влюбившись в звезду, покинул отечество и всю оставшуюся жизнь колесил за Виардо по дорогам Европы. В 1855-1859 гг. в «Демидовской гостинице» жила другая итальянка — оперная певица Анджолина Бозио. Пользовавшаяся бешенным успехом в России примадонна, простудилась во время поездки в Москву и скончалась в апреле 1859 г. «К выносу ее тела из дома Демидова в католическую церковь собралась толпа, в том числе множество студентов, признательных покойной за устройство концертов в пользу недостаточных слушателей университета», — сообщал петербургский полицмейстер.
В доме размещалось издательство журнала «Шахматный листок» и книжные магазины.
В 1865-1880 гг. в доме работали книжный магазин и библиотека А.А. Черкесова, в 1919 г. ставшая Центральной коммунальной библиотекой Петрограда. На ее основе позже была создана Центральная городская библиотека им. В.В. Маяковского. В 1872 г. здесь впервые появился в продаже «Капитал» Маркса. В 1877-1910 гг. в доме №54 по Невскому проспекту работал один из лучших букинистических магазинов Петербурга фирмы «Российская библиография» Э.К. Гартье.
В 1878-1917 гг. домом владел крупный предприниматель А.М. Ушаков и его наследники. Для Ушакова в 1882-1883 гг. по проекту П.Ю. Сюзора здание перестраивалось в том виде, в котором существует и сейчас. Дом стал четырехэтажным с фасадом в стиле эклектики. Украшающие фасад скульптуры были созданы Д.И. Иенсеном.
Дом Ушаковых занимали меблированные комнаты и магазины. В нем разместилось фотоателье Д. Бианки. В конце XIX века здесь находилась мастерская известного фотографа К.К. Буллы, сейчас — Музей фотографии К.К. Буллы.
Улица Большая Морская, д. 45
Первое каменное здание на участке дома № 45 по Большой Морской улице появилось в 1740-х гг. Оно было одноэтажным на высоких подвалах, шириной в семь осей. Справа от него располагались ворота. Владельцем особняка был капитан Петр Тимофеевич Савелов. В 1772 г. вдова Савелова Екатерина Ивановна продала участок купцу, владельцу сахарной фабрики Томасу Себеку. Затем его приобрел действительный статский советник Сергей Сергеевич Гагарин, у которого в 1776 г. территорию приобрел первооткрыватель «Слова о полку Игореве» Алексей Иванович Мусин-Пушкин. От последнего особняк через четыре года достался Петру Кирилловичу Разумовскому, одному из сыновей последнего гетмана Украины К.Г. Разумовского. Генерал-майор П.К. Разумовский, оставив военную службу, в 1787 г. продал дом дипломату графу Аркадию Ивановичу Моркову, бывшему русским посланником в Голландии и Франции. На месте ворот в 1790-х гг. был построен трехэтажный флигель. В 1792 г. у Моркова участок купил купец Карл Иванович Амбургер, поселившийся здесь с женой и пятью детьми. Сын Карла Андрей был сослуживцем А.С. Грибоедова и его секундантом на дуэли с А.И. Якубовичем.
На начало XIX века владельцем дома № 45 являлась вдова действительного статского советника Захара Хитрово – Александра Николаевна. В 1807 г. она устроила здесь домовую церковь Ахтырской иконы Божией матери. После смерти Александры Николаевны дом достался ее дочери Софье Захаровне, по второму браку имевшую фамилию де Сериньи. В 1832 г. церковь была перенесена в здание Государственного контроля (набережная реки Мойки, д. 74).
У С.З. де Сериньи особняк в 1835 г. выкупил архитектор Огюст Монферран со своей женой Элизой. Тогда же был утвержден проект перестройки здания, однако уже в феврале 1836 г. Монферран продал участок вместе с проектом Павлу Николаевичу Демидову за 150000 рублей. Архитектор переселился в особняк на другой стороне Мойки (дом № 86-88), и сразу же начал перестройку домов № 43 и 45 по Большой Морской для нового хозяина. Соседний участок (дом № 43) был приобретен Демидовым в то же самое время.
Парапет одноэтажной части особняка украсили три горельефных панно, как бы обыгрывающие тему мастеров искусств и правителей-меценатов: «Франциск I у умирающего Леонардо да Винчи» (на самом деле король Франциск в день смерти Леонардо был очень далеко от его дома, в резиденции Сен-Жермен-ан-Лейе под Парижем, но разве это важно, когда речь идет о таком человеке, как Леонардо да Винчи?), «Микеланджело показывает папе Павлу III проект собора Святого Петра» и «Карл V подает Тициану кисть» (когда Тициан писал портрет императора Священной Римской империи Карла V, он случайно уронил кисть, и император не погнушался встать и подать ее художнику, сказав: «Услужить Тициану почетно даже императору»). Панно должны были показывать внимание властителей к мастерам искусств. К первым Монферран причислял Демидовых, ко вторым себя.
Над парапетом была установлена скульптура с гербом Демидова. Слева перед трехэтажным корпусом располагается терраса. Ее украшали ныне утраченные барельефы на темы басен Лафонтена: «Заяц и черепаха», «Волк и овца», «Лев и мышь», «Обезьяна и дельфин» и «Две змеи».
Асимметричность и сочетание в фасаде особняка разных форм в 1830-х гг. было в диковинку для Петербурга, привыкшему к строгим классическим формам зданий.
Хозяева петербургских домов в то время обязывались содержать мостовую перед своими владениями. По указанию Демидова в 1839 г. проезжую часть перед домом замостили асфальтовыми плитами, выложенными на слой песка. Однако плиты, что естественно, вскоре расползлись.
Интерьеры дома также были выполнены по проекту Монферрана, однако в 1870-х гг. были переоформлены архитектором М.Е. Месмахером, выдающимся мастером периода эклектики.
Перестройка особняка велась с целью приспособить помещения под личные апартаменты П.Н. Демидова. В 60-х гг. XIX века в этих помещениях, во время приезда в Петербург, жила Аврора Карловна. Подтверждение этому мы находим в записке Ф.И. Тютчева к А.Н. Майкову, где он сообщает, что «…Живет же она (Аврора Карловна) в доме Демидовой, на Большой Морской, только не в большом доме, а в маленьком, что возле…».
В оформлении интерьеров использовались обивочные ткани — штоф, бархат, кармазин (сукно темнокрасного цвета), ситец — золоченые резные багеты, живопись (на потолке Библиотеки), камины из белого и зеленого мрамора с зеркалами. Мебель в особняке Демидовых изготавливалась в основном из дерева «акажу» (красного дерева), а также из дуба, березы и ясеня.
Интерьеры, оформленные в этом особняке Монферраном, не сохранились. В начале 1870-х гг. собственницей особняка стала княгиня В.Ф. Гагарина. Началось создание новой внутренней отделки архитекторами И.В. Штромом и М.Е. Месмахером. В отделке гостиных помимо деревянных панелей использовался разнообразный по рисунку штоф, по цвету которого гостиные и получили свои названия, используемые и сегодня.
В Красной гостиной особое внимание привлекает камин изящных очертаний из темно-красного мрамора и наборный паркет из ценных пород дерева. В Зеленой гостиной деревянный резной двухъярусный камин, располагающийся по одной оси с камином коридора, также имеет владельческую монограмму, но более сдержан по характеру декора.
На фотографии 1949 г. из архива КГИОП запечатлена утраченная во время приспособления памятника архитектуры для современного использования отделка стены с буфетом и кожаными обоями в столовой. Позднее стены помещения были обтянуты штофом, и гостиная получила название Золотой.
Среди интерьеров, имеющих художественною ценность, особый интерес представляет Большой кабинет (Концертный зал), прямоугольный в плане площадью свыше 160 кв. м, с дубовой галереей по трем сторонам, в английском стиле. Нижняя часть Кабинета обшита дубовыми панелями с прямоугольными филенками, расположенными в два ряда, и завершена полочкой на кронштейнах. Средняя часть стен обтянута штофом, в настоящее время — фиолетового цвета с изображением музыкальных инструментов. В центральной части галереи расположен балкон, опирающийся на двухъярусный камин. Нижняя часть камина с массивной полкой из черного мрамора поддерживается двумя парами витых мраморных колонн. Топка облицована бело-синими изразцами в голландском стиле. Верхняя часть камина обшита деревянными филенчатыми панелями. Потолок Кабинета первоначально, вероятно, был обработан лепным орнаментом в английском стиле
После смерти П.Н. Демидова дом № 45, равно как и соседний, унаследовал его сын Павел Павлович. В 1873 г. он продал особняк княгине Вере Федоровне Гагариной, сестре хозяйки соседнего дома Н.Ф. Ливен. Гагариной дом принадлежал до 1918 г., в справочниках особняк часто числится как «дом Гагариной».
В 1873 г. по проекту архитектора Ивана Васильевича Штрома здание несколько изменилось. В левой части уничтожили две двери с зонтиками, новый вход сделали на месте крайнего правого окна. Тогда же зодчим была создана новая парадная лестница из белого мрамора с канделябрами из золоченой бронзы.
В 1918 г. дом оказался конфискован в пользу Комиссариата народного хозяйства за неуплату его владельцами городских сборов за 1917 и 1918 гг. В 1923 г. здесь, в однокомнатной квартире дворового флигеля, поселился поэт Николай Алексеевич Клюев. В его жилище бывали А. Чапыгин, Н. Заболоцкий, А. Прокофьев, Д. Хармс. В 1920-х гг. здание занимали различные учреждения, в том числе правление Ленинградского автоклуба. Большой зал использовался для занятий кружка бальных танцев.
Во время Великой Отечественной войны здесь находился Морской регистр СССР. В 1947-1949 гг. здание реставрировалось. В конце 1940-х гг. здесь разместилось Ленинградское (сейчас Санкт-Петербургское) отделение Союза Композиторов России.
Улица Большая Морская, д. 43
Дом Демидовых на Большой Морской, 43, – ровесник Исаакиевского собора. Строился он также по проекту архитектора Огюста Монферрана.
Первая каменная постройка на Большой Морской, 43, появилась еще в 1740-х гг. Сначала это был купеческий одноэтажный дом «на высоких подвалах в одиннадцать окон». Потом дом стал двухэтажным, менял хозяев – все они были люди по-своему замечательные. История сохранила их имена, сословную принадлежность и род занятий. Например, в 20-х гг. XIX столетия особняк принадлежал вдове придворного банкира, а в качестве жильца-арендатора выступал Людвиг-Вильгельм Теппер де Фергюсон, преподаватель пения и музыки в Царскосельском лицее, композитор, капельмейстер при русском дворе, учитель музыки великих княжон, сестер императора Александра I.
В 1829 г. владелицей дома стала супруга петербургского военного генерал-губернатора Петра Кирилловича Эссена — Софья Александровна. 14 февраля 1836 г. семья Эссен продала дом вместе с участком земли Павлу Николаевичу Демидову — действительному статскому советнику, владельцу уральских чугуноплавильных заводов и меценату. Демидов как раз готовился к свадьбе с Авророй Шернваль. Известна сумма сделки — 240000 рублей.
Но одной только покупкой особняка промышленник не ограничился: его друг архитектор Огюст Монферран не только продал Павлу Николаевичу соседнее строение — собственный дом на Большой Морской, 45, но и согласился руководить перестройкой и отделкой нового особняка Демидова. Согласился, несмотря на хроническую нехватку времени – в ту пору архитектор занимался возведением Исаакиевского собора. Монферран был близок к семье Демидовых — его родители были комиссионерами (агентами) отца Павла Николаевича — Николая Никитича Демидова, сам Монферран на свадьбе Демидова с Авророй был свидетелем. В 1836 г., приступив к перестройке дома для нового владельца, Монферран писал в Академию художеств: «Постройка сия имеет быть оконченной в нынешнее лето и послужит новым украшением города». Трехэтажное, сравнительно небольшое по размерам здание должно было свидетельствовать о богатстве его хозяина и стать подарком для молодой жены.
Монферран полностью переделал фасад дома, добавив в его отделку элементы барокко. На облицовку цоколя пошел сердобольский гранит. Обрамлением въезда во двор, по замыслу архитектора, стала единая композиция, состоящая из ворот, балкона и двух ниш с фонтанами. Сейчас эти ниши пустые, раньше в них стояли изящные чугунные столбики, украшенные фигурками купидонов.
Первый этаж сделан «под руст» и оштукатурен (хотя, по другим документам, изначально первый этаж был рустован плитами из белого итальянского мрамора с отделкой «под туф» – с углублениями округлой или удлиненной формы). Белым мрамором облицованы ниши для фонтанов, из него же выполнены шесть герм (каменные поясные фигуры) с мужскими и женскими полуфигурами, поддерживающие балкон второго этажа. Существует мнение, что это изображены Прометей, Артемида, Геба, другие боги и герои Античности.
Интересно и необычно композиционное решение многофигурной группы, позволившее избежать впечатления однообразия. По углам балкона установлены две пары фигур – атлант и кариатида, развернутые на 90 градусов на обе стороны каждого из углов. Остальные две скульптуры размещены фронтально. Разнообразие скульптурной композиции достигается также тем, что каждая фигура не является повторением другой, а имеет свое образное решение. Если бородатый атлант, стоящий слева от центрального въезда, изображен в спокойной, довольно раскованной позе, помогая поддержке балкона правой, запрокинутой за голову рукой, то левый, угловой атлант отличается большой напряженностью мускулов, он вынужден преодолевать давящие силы с помощью двух закинутых за голову рук. И наконец, совсем иначе решена скульптором фигура правого углового атланта: его силы уже на исходе, голова склоняется к левому плечу, двумя полуопущенными руками за спиной он еще пытается удержать непосильную ношу; и поза, и лицо его выражают усталость. Отлично выполненные из благородного материала крупные фигуры, вносят основную лепту в формирование выразительного облика центральной части фасада. В последующие годы художественные решения декоративного оформления особняка Демидова принимались за образец для многих новых построек.
Существует версия, что две из фигур – это изображение молодого Павла Демидова (молодой безбородый атлант с бакенбардами) и Авроры Демидовой (кариатида с браслетами).
Верхние этажи здания украшены пилястрами, в центральной части фасада расположена скульптурная композиция «Слава» работы французского скульптора Теодора-Жозефа-Наполеона Жака (1804-1876), работавшего в России (он – автор памятника Петру I в Кронштадте). Крылатые фигуры несут картуш с геральдическим щитом. По-видимому, сначала они держали герб Демидовых, а позже, когда здание было приобретено Итальянским посольством, рисунок щита был изменен и стал напоминать Итальянский королевский герб.
При создании плана помещений дома Монферран использовал принцип кольцевой анфилады – парадные помещения окружают по периметру небольшой световой двор-колодец.
Интерьеры особняка были выполнены также по проекту Огюста Монферрана. Это один из первых примеров эклектичной отделки помещений. В основе отделка интерьеров соответствовала стилю классицизма, но уже включала элементы эклектики. К примеру, Этрусский салон содержал роспись в стиле помпейских фресок, а Желтая гостиная была оформлена в стиле рококо. В 1848 г. парадные помещения, переоформленные архитектором Г. Боссе, дополнили эклектичную отделку.
На второй этаж владельцы дома и гости поднимались по широкой парадной мраморной лестнице с ажурной решеткой перил. Первый лестничный марш фланкировали парные мраморные колонны, стены дополняли пилястры и панно в полуциркульных нишах, изготовленные на фабрике Signa в Тоскане.
Но главной — и утраченной — достопримечательностью особняка был Малахитовый зал, об убранстве которого можно судить по фотографиям и описанию, приведенному в статье «Итальянское посольство» популярного журнала «Столица и усадьба» (№ 7 за 1914 г.): «Этот зал является образцом вкуса и роскоши в чистейшем стиле Людовика XV. Колонны, поддерживающие плафон и такие же вдоль стены, сделаны из целых кусков малахита и представляют собой очень большую ценность. Камин тоже малахитовый. В этом зале стоит трон. Трон короля всегда повернут спинкой к внутренности зала до приезда короля: это, между прочим, установившийся обычай во всех посольствах». Примечательно, что до этого малахит считался малопригодным для облицовки помещений, им декорировали только небольшие предметы — шкатулки и табакерки. Малахитовый зал Демидова стал образцом для архитекторов при оформлении Зимнего дворца и иконостаса Исаакиевского собора. В особняке Демидова убранство малахитом в технике русской мозаики выполняли мраморщики итальянского мастера Александра Трискорни, создавшего частную фирму «Трискорни и Ко».
К числу невосполнимых утрат можно отнести редкие виды паркета, украшавшего парадные залы дома.
После смерти Павла Николаевича дом на Большой Морской перешел к Авроре Карловне. Позже здесь же она жила со вторым мужем Андреем Карамзиным. Особняк при этом практически сохранил свой первозданный, «демидовский» вид, только в середине девятнадцатого столетия под руководством архитектора Боссе были проведены некоторые перестройки и отделочные работы.
Во второй половине XIX века в права владения особняком вступил сын Павла Николаевича и Авроры Карловны — Павел Павлович Демидов. Впрочем, сам он на Большой Морской не поселился. Вначале — в 1864 г. — дом был сдан итальянскому посольству за 10000 рублей в год, а в 1874 г. и вовсе продан.
Новая хозяйка здания, княгиня Наталья Федоровна Ливен, явила себя дамой передовых взглядов. Во-первых, в 1870-х годах по ее заказу архитектор Иван Шторм реконструировал особняк – в подвале были установлены два калорифера, уничтожены печи, появились водяное отопление, водопровод и газоснабжение. Во-вторых, в здании обосновалась молельня баптистов (к этой конфессии принадлежала Наталья Федоровна). Именно на Большой Морской, 43, в 1884 г. состоялся первый российский съезд баптистов, в Малахитовом зале проходили «духовные беседы со свободным доступом всех желающих». Впрочем, в 1890-х особняк пустовал — княгиня предпочитала проводить время в своем имении в Лифляндии.
В 1910 г. дом был выкуплен послом короля Италии и перешел в собственность итальянского государства. В начале Первой мировой войны посольство опустело. Но в 1924 г., когда устанавливаются дипломатические отношения между правительством Муссолини и Страной Советов, здание возвращается Италии. И если герб на фасаде итальянцы поменяли сразу по вступлении в права собственности еще до революции, то внутренним убранством занялись в 1920-е гг. Предположительно в 1925 г. убранство Малахитового зала — колонны, камин, пилястры, мрамор и наборный паркет — были демонтированы и подготовлены к вывозу в Италию. Груз шел через Крым и к адресату так и не попал, и на сегодняшний день считается безвозвратно утраченным.
В 1944 г. здание было передано институту «Гипростанок». В постсоветский период здание занимал Балтийский банк.
Объект культурного наследия федерального значения «Дом Павла Николаевича Демидова (посольство Италии)» входит во все путеводители по Петербургу и сегодня остается одним из красивейших зданий города. Сейчас здание находится в ведении ФГБУК АУИПИК по СЗФО – Агентства по управлению и использованию памятников истории и культуры. Идет непростой поиск того, кто мог бы отреставрировать особняк и найти ему достойное применение.
Домашний театр Демидовых
Развлечение – постановка домашних пьес – прижилось во многих богатых домах XIX века. В одном дамском столичном журнале было даже напечатано небольшое пособие для любителей и устроителей таких забав: «Домашний спектакль имеет целью занять невинным и веселым образом общество и участвующих, вовсе не претендуя на искусство, зритель должен смотреть с этой точки зрения и только в таком смысле он и может высказывать свою похвалу или суждение…».
Не забыл автор пособия и о других советах, к примеру, таких: «…не следует выделяться во время представления своими туалетами; надо роль играть так, как этого требует пьеса. Всякое отклонение будет неделикатностью относительно других играющих.., а вот всякие жесты и телодвижения лучше всего изучить перед зеркалом, не забывая наблюдать, чтобы их не было слишком много или слишком мало… Избегайте пьес, в которых одна роль главная, остальные же второстепенные, потому что из-за этого легко могут возникнуть зависть и недоброжелательность, а хозяйке дома неприятности».
К середине XIX столетия набирает обороты увлечение богатых аристократов домашним театром. Кто-то относился к театру с трепетом и глубоким интересом, видел в нем не развлечение, а искусство, ресурс просвещения. Кто-то считал театр непременным компонентом моды, старался в устройстве представлений перещеголять других.
При императоре Александре II наметилось новое направление в сфере придворного домашнего театра — театральные постановки в великокняжеских особняках, то есть в резиденциях царских родственников. Одним из первых великокняжеских дворцов, начавших практиковать театральные постановки, следует назвать Мраморный дворец в Петербурге — резиденцию великих князей Константина Николаевича и Константина Константиновича. Театральные постановки, переместившись в особняки великих князей, приобрели особый статус. Именно на просмотр спектакля, а не на великосветский раут собиралась приглашенная публика в доме великокняжеской семьи. Утратив функцию придворного этикета, придворные домашние театры рубежа XIX-XX приобрели функцию «создания имиджа».
Домашним театром увлекался и сын Авроры Карловны – Павел Демидов. В воспоминаниях князя В.П. Мещерского есть упоминания о постановке в особняке Демидовых на Большой Морской улице.
Интерес Павла к домашним театральным постановкам, возможно, объясняет его природное творческое дарование, склонность к сценическому перевоплощению, игре. Но если работа на профессиональной сцене для дворянина считалась «дурным тоном» то участие в домашних постановках не вызывали никакого общественного осуждения. Немаловажным обстоятельством, привлекавшим знатных людей к театральным занятиям, была также «укорененность» театра в ритуалах светской жизни: светские приемы, музыкально-театральные вечера. Домашние и любительские спектакли являлись хорошей школой воспитания, подготовки, а также «сохранения формы» светского человека.
Контора Демидовых. 4-я линия Васильевского острова, д. 61
Дом находится на территории обширного участка, которым в XVIII веке владел купец И.Р. Чиркин (дома № 59, № 61-63, № 65, № 67), до деления имения при купце М. Горецком в 1800-х гг.
В 1807 г. ниже по Малой Неве, примерно там, где образуется неправильной формы квартал за Малым проспектом В.О., 4-й линией и набережной Малой Невы (ныне д. 32-34 по набережной Макарова и д. 61 по 4-й линии В.О.), Николай Никитич Демидов купил участок земли. Похоже, что у двоюродных братьев Николая Никитича — Александра и Петра Григорьевичей, здесь тоже был участок. Сразу после покупки участка Николай Никитич просит разрешения снести стоявший там старый каменный дом и построить новый в два этажа с бельведером. Через два года здесь стали жить служители (в их числе известные фамилии – Евсеев, Любимов, Маресев), купцы, конторские служащие, кучера и «г-жа Екатерина Никитична», имеющая отдельную кухню. Екатериной Никитичной звали одну из сестер Николая Никитича, которую он содержал после смерти ее мужа. Кроме жилого дома, на территории участка было много сараев, чуланов, ледников и кладовок. Здесь же была открыта малахитовая фабрика.
В 1825 г. по заказу Николая Никитича Демидова, архитектор Егор Иванович Диммерт (1788-185?), ученик прославленного В.П. Стасова, надстроил третьим этажом двухэтажный каменный дом, построенный в начале XIX века. Через свою контору Н.Н. Демидов, с помощью комиссионеров и торговых агентов, вел широкие торговые операции в России и за границей, как продукцией своих заводов и поместий, так и различными случайными товарами, вроде волчьих и лисий шкур, синего сандала или экстрактов из звериного мяса. Как раз в 1825 г. были обнаружены платиносодержащие россыпи на разрезах Демидова – бизнес рос, число приказчиков увеличилось, что требовало расширения конторских площадей.
Павел Николаевич, вступивший в наследство после смерти отца в 1828 г., провел важные перестановки в аппарате заводского управления, создав в Санкт-Петербурге Главную Петербургскую контору Демидовых во главе с главноуполномоченным, которая объявлялась Канцелярией Верховного управления Нижнетагильских заводов и других владений.
В начале 40-х гг. XIX века Аврора Демидова, оставшись вдовой, отдавала много времени хозяйственным делам по управлению демидовскими заводами. Общаться с конторой приходилось практически ежедневно. В атласе Цылова 1849 г. уже показано, что участок разделен на несколько мелких, принадлежащих другим владельцам, а наследники Николая Никитича владеют частью бывшего участка Петра Григорьевича, прилегающей к 4-й линии.
Второй муж Авроры А.Н. Карамзин позже также активно участвовал в управлении конторой, а в 1853 г. стал главным уполномоченным тагильских заводов от Петербургской конторы.
Соседний участок № 65-67 также с 1800-х гг. принадлежал Демидовым. Этот участок с причалами на Малой Неве был занят складами и играл хозяйственную роль.
В «Справочной книге о купцах г. Санкт-Петербурга за 1888 г.» дом на 4-ой линии числится за Демидовыми – несовершеннолетними наследниками скончавшегося Павла Павловича Демидова, сына Авроры Карловны. Согласно записям в здании располагается помещение конторы, «производят торговлю железом, металлом и стеклом, содержат четыре склада при конторе и две лавки по Мучному переулку».
В 1910-е гг. внуки и правнуки владеют домами 61 и 63 по 4-й линии (сейчас все перенумеровано, последний дом имеет № 65, а № 63 вообще исчез) и домами 24 и 26 по Тучковой наб. (сейчас 32 и 34 по наб. Макарова).Таким образом, данный участок более века принадлежал Демидовым и являлся деловым центром промышленников в Санкт-Петербурге.
Здание сохранилось до наших дней, но было перестроено и надстроено до пяти этажей.
Училище при конторе
В 1787-1828 гг. владельцем Нижнетагильских заводов и многочисленных вотчин являлся Николай Никитич Демидов. Для подготовки управленческого персонала домовых, городовых и заводских контор, квалифицированных технических специалистов для заводского производства и золотопромышленности, развивавшейся в Нижнетагильском горном округе с 1823 г., Николай Никитич открыл Выйское и Санкт-Петербургское училища, а также достаточно широко практиковал обучение новым технологиям и ремеслам на заводах Урала, России и за границей.
К числу мало изученных вопросов относится история создания учрежденного Н.Н. Демидовым Санкт-Петербургского училища. Это учебное заведение являлось «училищем-пансионом повышенного типа» и было открыто в 1822 г. Но изучение переписки Н.Н. Демидова с руководством Санкт-Петербургской конторы за 1798-1801 гг., его инструкции этой конторе от 12 июня 1801 г. и других документов, хранящейся в Российском государственном архиве древних актов (фонд 1267) и Государственном архиве Свердловской области (фонды 102 и 643), позволяет говорить о другой дате открытия этого учебного заведения.
В сентябре 1798 г. Николай Никитич предписал включить в число учеников Санкт-Петербургской школы, которая, по его словам, «вскоре учредится», двух приехавших из Нижнего Тагила мальчиков, Ивана Степанова и Андриана Густомесова, а также трех сыновей приказчика Санкт-Петербургской конторы Акинфия Любимова.
Видимо, для обучения этих пяти подростков был нанят учитель, который вел с ними занятия до его увольнения в мае 1799 г., когда «для обучения немецкому и французскому языкам, арифметике и правописанию прикащика Любимова детей и сибирских мальчиков Ивана Степанова и Андреяна Густомесова, также и впредь еще кто… назначены будут», был приглашен новый учитель Николай Козлов с жалованьем 200 рублей в год, предоставлением «покоев» и дров.
Но в октябре 1800 г. управляющие Санкт-Петербургской домовой конторы Н.Н. Демидова заключили контракт с другим учителем французского и немецкого языков, «господином Дюфеитом», который должен был получать значительно большее вознаграждение за свои труды, чем его предшественник, 500 рублей жалованья ежегодно.
Один из его учеников, старший сын Акинфия Любимова, Иван, в том же 1800 г. по приказу Н.Н. Демидова был назначен писцом в Санкт-Петербургскую контору с жалованьем 60 рублей в год, а его отцу было предписано заниматься практическим обучением своего сына: «Приучать к своей должности, както, к перевеске железа и записке прихода и расхода денег».
В течение 1800 г. Н.Н. Демидов неоднократно требовал от руководства Нижнетагильской конторы отправки в Санкт-Петербург мальчиков для их обучения. Так, например, в письме нижнетагильским приказчикам от 8 июня этого года заводовладелец предписал отправить в Санкт-Петербургскую контору, «если прежде попутной оказии не окажется, то будущим летом на однолетнем караване» для обучения, «как хорошему письмоводству, так и иностранным языкам», трех подростков от 10 до 12 лет, «выбрав к тому способных и к наукам склонность имеющих из служительских детей или … из сирот». В собственноручной приписке Н.Н. Демидова к этому написанному его секретарем письму хозяин Нижнетагильских заводов счел необходимым указать на принцип отбора учеников: «Стараться, чтобы оные мальчики были весьма востры, дабы оных понапрасно сюда не провезти, дураков же я не люблю и здесь таковых довольно из подмосковных найти можно».
В инструкции Н.Н. Демидова от 24 ноября 1800 г., предназначенной направляемому на Нижнетагильские заводы в качестве его доверенного лица («комиссара») М.Г. Ткачеву, вновь был поставлен вопрос об отправке в Петербург двух мальчиков 11-12 лет, имеющих «способности к навыку в письмоводстве и к научению юриспруденции». Предписывалось выбрать их из учеников местного «арифметического училища» и отправить для обучения, чтобы «со временем могли занять прикащичьи места».
В инструкции Демидова Санкт-Петербургской конторе, датируемой 12 июня 1801 г., о школе при этой конторе упоминается как об уже созданной. 22 пунктом этого инструктивного документа предписывалось: «В школе, при оной конторе учрежденной, иметь в ученье российской словесности, чистописанию, арифметике, геометрии и географии, французскому и немецкому языкам до двенадцати мальчиков… Выбор же к обучению мальчиков делать по способности, а не по какому-либо пристрастию, и в ту школу поместить двух: Константина Исаева, Ивана Турыгина, из заводов моих на однолетнем петербургском караване отправленных. Если же из находящихся ныне и имеющих поместиться впредь будут к ученью словесности и прочего неспособными, таковых по надобностям отправлять в заводы или же помещать при домах по способностям их в должности или же отдавать в мастерства на выучку в годы без платежа за оное денег».
А в утвержденном заводовладельцем в том же 1801 г. «Положении о потребной на содержание контор и домов в годичное время сумме», в общее количество расходов, планируемых на 1801 г. по Санкт-Петербургской конторе, была включена тысяча рублей, предназначаемая «на содержание учеников 12 человек, на наем учителей и на покупку для училища книг и прочего».
Документы, хранящиеся в ГАСО, позволяют выявить некоторые биографические сведения о первых учениках Санкт-Петербургского училища. В частности, они свидетельствуют о том, что Андриан Густомесов вместе с Александром Любимовым был командирован в Англию, вернувшись на Урал в 1811 г., в течение шести лет занимал должность помощника приказчика Висимо-Шайтанского завода, а позднее был писцом в приказном повытьи Нижнетагильской заводской конторы, чертежником в чертежной и строительной комиссиях той же конторы, смотрителем Нижнесалдинской заставы. Его общий стаж в «служительском штате» составил более 35-ти лет.
Иван Степанов также побывал в Англии, откуда вернулся в 1807 г. Характеризуя познания, приобретенные этим «пенсионером» во время пребывания за границей, Н.Н. Демидов писал директору Нижнетагильских заводов М.Д. Данилову: «Он знает чертить и сам делать своими руками немного машины, умеет говорить по-французски немного…». По распоряжению Николая Никитича И. Степанов был определен в помощники к находящемуся в Нижнем Тагиле профессору Ферри с жалованьем 150 рублей в год. Иван Турыгин занимался «письмоводством» в канцелярии живущего за границей Н.Н. Демидова вплоть до свой смерти, последовавшей 12 мая 1819 г.
Видимо, со временем Санкт-Петербургское училище прекратило свое существование, поскольку проблемы, связанные с его новым открытием, вновь начинают обсуждаться в переписке управляющих Санкт-Петербургской конторы с Н.Н. Демидовым и Московской домовой конторой в 1822 г. Так, в марте этого года петербургские администраторы активно занимались набором учеников в это учебное заведение. В ордере от 24 марта, адресованном московским управляющим, они требовали немедленно отправить к ним двух мальчиков из Ерахтурской вотчинной школы и Александра Шорникова, сына приказчика Московской конторы, а также информировали руководство Московской конторы, что школа при Санкт-Петербургской конторе «заводится… по особой воле господина Николая Никитича, учеников должно быть от 8 до 10 человек, преподаваться будут: закон божий, российский, французский и немецкий языки, география, история, арифметика и рисование. Ученики будут жить все вместе под особым надзором учителя, содержимы приличным столом и платьем на счет его превосходительства, по времени некоторые, может быть, отправятся в чужие края точно так, как было с нижеподписавшимися Даниловым и Любимовым».
Приведя в качестве примера собственную блестящую карьеру и пребывание за границей, петербургские управляющие Павел Данилов и Александр Любимов пытались склонить приказчика Московской конторы П.С. Соловьева к отправке его сына Филарета в создаваемое училище. По их мнению, обучение в этом учебном заведении позволит Филарету получить «весьма хорошее воспитание, тогда как при отце может только баловаться, да и ныне не показывает никаких успехов ни в правописании, ни в чистописании».
В 1823 г. по приказу Н.Н. Демидова круг преподаваемых в школе иностранных языков был расширен за счет английского языка. В письме от 4 августа этого года петербургские администраторы доложили ему, что двое учеников будут обучаться английскому языку служителем Санкт-Петербургской конторы Павлом Колуновым, побывавшим в Англии в 1821 г.
В июне 1823 г. состоялся «первый выпуск» учеников из Санкт-Петербургского училища. Трое из выпускников, Григорий Анедин, Иван Трефилов и Семен Протасов были приняты в штат служителей Санкт-Петербургской домовой конторы, но более полугода продолжали содержаться за счет Н.Н. Демидова («на иждивении господском»). Только в январе 1824 г. руководство конторы приняло решение назначить им жалованье, «дабы они более могли привыкнуть к содержанию себя и к экономии»: Анедину и Трефилову по 450 рублей в год, Протасову — по 400 рублей.
Наличие в фонде 643 ГАСО послужного списка Григория Анедина позволяет проследить его служебную карьеру до 1847 г. Изучение этого документа свидетельствует о том, что он не только поднялся по служебной лестнице с писца Санкт-Петербургской конторы до начальника заводского отделения Главного правления Нижнетагильских заводов с ежегодным окладом 900 рублей, но и получил «вольную».
В конце октября 1823 г, после отчисления двух учеников, в школе осталось 10 мальчиков, но Н.Н. Демидов настаивал на увеличении количества учеников до 12 человек.
Для осуществления этого желания Николая Никитича его племянник, Н.Д. Дурново, выступавший в качестве доверенного лица Демидова, в январе 1824 г. предложил петербургским управляющим поручить уехавшему на Нижнетагильские заводы конторщику Ф. Никерину «выбрать из Выйской школы четырех лучших учеников возрастом от 10 до 13 лет, несмотря на родство и на то, что из служительских или прикащичьих детей, но более принимая в уважение природные способности к продолжению наук и занятий по конторе, из коих двоих, кои будут из них постарше, взять с собою на караване до Нижнего, а оттуда прямо сюда в Петербург, последних же двоих, оставя на месте, иметь на замечании на случай будущего требования для помещения в здешнюю школу на могущие открыться ваканции».
В мае-июне 1824 г. вопрос об отправке в Петербург мальчиков, выбранных Ф. Никериным из учеников Выйского училища, обсуждался в переписке Санкт-Петербургской конторы с Н.Н. Демидовым. Изучение послужных списков служащих Нижнетагильских заводов позволяет утверждать, что, по крайней мере, двое из шести привезенных с Урала мальчиков не только обучались в Санкт-Петербургском пансионе, но и были отправлены на стажировку за границу.
В частности, Осип Лепилов побывал в Саксонии, а затем продолжил обучение в Санкт-Петербургском университете. В 1835 г. он был включен в штат служителей, начав свою служебную деятельность с должности секретаря при директоре Нижнетагильских заводов. Через год он был назначен «помощником правительственных дел» в Санкт-Петербургской конторе, через 4 года — писцом в общественном отделении той же конторы, а еще через 3 года — писцом в Нижнетагильской конторе.
Николай Попов был командирован в Англию, после возвращения из-за границы более года находился на должности служителя Нижнетагильской конторы «по разным поручениям», а затем в течение более десяти лет занимал должность секретаря директора Нижнетагильских заводов.
Таким образом, деятельность училища, созданного при Санкт-Петербургской домовой конторе Н.Н. Демидова по типу домашнего пансиона, фактически началась в 1798 г. Его второе открытие произошло в 1822 г. В круг изучаемых в этом учебном заведении предметов входили иностранные языки, владение которыми было необходимо для управляющих и служителей Санкт-Петербургской и Московской домовых контор, занимающихся внешнеторговыми операциями и ведущих часть переписки на английском и французском языках, а также для персонала тех городовых контор («железных продаж»), которые поддерживали контакты с иностранными маклерами. Кроме того, незнание иностранных языков затрудняло выезд за границу для выполнения поручений часто выезжавшего, а затем поселившегося там заводовладельца, для прохождения заграничной стажировки с целью обучения тем или иным наукам и новым технологиям.
В системе подготовки технических кадров и управленческого персонала наряду с обучением в собственных учебных заведениях, учрежденных Н.Н. Демидовым, значимую роль играли стажировки за границей.
Острая необходимость в профессионалах, способных открывать новые золотосодержащие рудники и расширять и совершенствовать золотодобычу на приисках при Нижнетагильских заводах, возникла в конце 1823 г., когда было положено начало золотопромышленности в Нижнетагильском округе.
Осознание этой необходимости подтолкнуло заводовладельца к принятию в феврале 1824 г. решения об обучении за границей, во Фрейбурге (Саксония), горному делу двух подростков из числа учеников Выйского училища или Санкт-Петербургского пансиона и двух молодых заводских штейгеров. Но петербургские управляющие, получив от него письмо с распоряжением по этому поводу, продемонстрировали заботу об экономии господских средств, предложив выяснить возможность «практического обучения производству по золотым промыслам» в Горном корпусе. Они писали по поводу условий обучения в этом учебном заведении: «Обучают минералогии также точно, как и в чужих краях, содержание же и обучение будут стоить вашему превосходительству дешевле, нежели во Фрейберге, и мальчики будут благонадежнее воспитанных в чужих краях».
Но уже в мае того же года Санкт-Петербургская контора доложила Демидову, что «по учиненной конторою справке оказалось, что для обучения минералогии в Горный корпус крепостных людей не принимают, а посему, во исполнение воли Вашей, два мальчика на сей предмет, вместе с двумя же штейгерами, из заводов сюда отправленными, во Фрейберг отправлены быть имеют. Один мальчик предназначен из здешней школы, оставшийся после дворового купленного, другой — из Выйской, из тех, кои выписываются сюда, обучившийся тому немецкому языку». Штейгерами, отправившимися на обучение во Фрейбург в 1824 г., стали Коряков и Монзин, которые вернулись в Нижний Тагил 13 сентября 1825 г.
Позднее подготовка за границей специалистов горного дела практиковалась Н.Н. Демидовым неоднократно. Некоторые из «воспитанников» Н.Н. Демидова, прошедшие обучение за границей, вполне оправдывали надежды хозяина, оплачивавшего их вояж. Так, например, Монзин и Коряков в 1825 г. занимались «отысканием и пробою серебряных и свинцовых руд», а с 1828 г. стали заведовать лабораториями по испытанию медных руд, устроенными при Нижнетагильском и Выйском заводах.
Фотий Ильич Швецов, прошедший курс обучения в Парижской высшей горной школе в 1824-1827 гг., после возвращения на Урал был назначен в 1830 г. управляющим медным рудником, на котором он полностью преобразовал систему организации горных работ. Кроме того, в 1829-1830 гг. Швецов успешно занимался опытами с пудлинговыми печами.
Алексей Ерофеев после обучения за границей с 1835 г. работал служителем при медном руднике, через год занял должность «служителя по особым поручениям» при Нижнетагильской конторе, а еще через год был назначен приказчиком Выйской заводской конторы.
Среди побывавших за границей демидовских «пенсионеров» были и те, для которых иностранный вояж способствовал будущей успешной карьере управленцев. Так, например, Павел Данилов, Александр Любимов, Федор Соловьев стали управляющими Главной Санкт-Петербургской домовой конторы.
Выпускник Выйского и Санкт-Петербургского училищ Ассон Серебряков, в течение 1827-1828 гг. находившийся при канцелярии Н.Н. Демидова, после возвращения в Россию занимал разные служительские должности в управленческом аппарате Санкт-Петербургской и Нижнетагильской контор, дослужившись до начальника Общественного отделения Главного управления Нижнетагильских заводов. Другой выпускник Санкт-Петербургского училища, Иван Киселев, обучавшийся коммерции в Любеке, в 1838 г. был назначен приказчиком Нижнетагильской металлической продажи.
Хорошо владеющие тем или иным иностранным языком «пенсионеры» Н.Н. Демидова иногда преподавали этот язык ученикам Выйского училища. Так, например, Андриан Густомесов в 1818-1819 гт. был учителем английского языка в этом учебном заведении, а выпускник Выйского училища Василий Шмаков, в течение шести лет обучавшийся во Франции, преподавал воспитанникам этого училища французский язык в 1824-1830 гт.
Таким образом, значительные средства, которыми располагал Н.Н. Демидов, вкладывались им в командирование своих крепостных в Европу, где они могли приобрести знания о промышленных производствах, получить информацию о новейших технологиях и передовых методах организации производства, изучить горное дело и минералогию.
Малахитовая фабрика Демидовых. 3-я линия Васильевского острова
Малахитовая фабрика Анатолия Николаевича Демидова, брата мужа Авроры Карловны, находилась на Васильевском острове по третьей линии за Малым проспектом в доме №18. Вход в нее был устроен с Набережной Малой Невы.
Мысль открыть фабрику возникла в 1847 г., и была продиктована огромными запасами малахита шахты «Надежной» в Нижнем Тагиле. Все работы на фабрике выполнялись мальчиками из крестьянских семей. Дети в возрасте от 14 до 17 лет были набраны по деревням Мышцы, Малой и Большой Пексил, Сидово, Сорокина и в мае 1847 г. отправлены в Петербург.
С апреля по октябрь 1847 г. велись работы по устройству фабрики. Ее обустраивали пятеро: главный архитектор Леопольд Жоффрио, приглашенный Демидовыми из Флоренции, столяр Муратов, плотник Калистратов, штукатур Коровский и печник Яковлев. Работы были закончены к 1 ноября 1847 г. и обошлись в 4696 рублей.
25 июля 1847 г. фабрика начала свою работу, получив первую партию малахита более 12 пудов, и к 11 ноября под руководством Жоффрио была окончена работа над малахитовым камином в стиле Людовика XV для графа Закревского, который заплатил 3944 рубля.
В январе 1848 г. фабрика изготовила крупный малахитовый стол, ценою 600 рублей серебром, который был отправлен в Москву для А.С. Мельгунова.
В марте 1848 г. вновь набираются мальчики-ученики для фабрики. С появлением в ноябре 1848 г. изобретенной Жоффрио машинки для обрезки малахитовых плиток родился новый тип малахитовой мозаики, названной «швом Жоффрио» или «мозаикой Жоффрио».
Один из каминов был изготовлен для самих Демидовых и установлен в Малахитовом зале особняка на Большой Морской, 43. Основная работа по перестройке этого дома была выполнена Огюстом Монферраном в 1836–1840 гг. Тогда же был оформлен парадный Малахитовый зал. Однако внутренняя отделка строителем Исаакиевского собора завершена не была, и в 1848 г. Аврора Карловна Карамзина обратилась к архитектору Г.Э. Боссе. Он оформил комнаты третьего этажа, внутреннюю лестницу и столовую на втором этаже. В ходе этих перестроек в Малахитовом зале произвели замену мраморного камина на новый, малахитовый, в стиле Людовика XV. Изготовление этого камина обошлось в 5229 руб. 68 коп., включая бронзу и установку. Декор Малахитового зала особняка Демидовых на Морской долгое время считался утраченным: дом с 1863 г. занимало итальянское посольство, выкупившее его в начале ХХ в. После Октябрьской революции отозванные в Италию сотрудники сняли каменный декор и вывезли его из России. В наши дни удалось обнаружить этот памятник в собрании флорентийского музея Фабрики поделочных камней (Opificio delle Pietre dure): в 1959 г. Министерство иностранных дел Италии передало на реставрацию в существующие при музее мастерские несколько ящиков малахита, вывезенного из посольства в России. Отреставрированный камин остался в музее, и сегодня его можно увидеть в первозданном блеске. Единственный из всех, он полностью сохранил бронзовое убранство, включающее подставки для дров в виде пары богов — Вулкана и Венеры.
4 марта 1851 г. для публики в доме Ильиных на Большой Садовой открылась выставка выигрышной каждогодней лотереи в пользу Санкт-Петербургских детских приютов. Анатолием Николаевичем Демидовым был выставлен на лотерею малахитовый стул.
23-27 апреля 1851 г. Главное Управление господ Демидовых распорядилось открыть выставку малахитовых изделий тех, что должны быть отправлены в мае в Лондон. Выставка находилась «при самой фабрике на Васильевском острове, в третьей линии, за Малым проспектом в собственном доме господ Демидовых под №18».
10 октября 1853 г. волостное начальство Ерахтурской волости уведомлялось в том, что «по случаю закрытия в малахитовой фабрике 11 мальчиков отпущены домой». Двое из Ерахтурских детей были оставлены при службе в доме Демидовых.
В октябре 1853 г. фабрика малахитовых изделий Анатолия Николаевича Демидова прекратила свою работу.
Итоги работы фабрики были подведены 1 мая 1858 г. За годы ее работы создана малахитчиками уникальная антология мозаичных форм: стулья, вазы, камины, письменные столы, кресла, кресты, пресс-папье, чернильницы, часы, канделябры, подсвечники, лампы, порт-плюм, чашечка и т.д. на сумму 44806 реблей серебром. Подарено от имени Анатолия Николаевича Демидова разным лицам малахитовых вещей на сумму примерно 25 тыс. рублей. Выполнено заказов для Авроры Карловны Демидовой на сумму 1162 рубля.
Всего фабрика изготовила по заказу Анатолия Николаевича Демидова изделий на сумму 126 тыс. рублей серебром — чуть меньше, чем затраты на колонны и пилястры Исаакиевского Собора. Неоконченными остались по его же заказу три кресла и две колонны.
Отель «Наполеон»
В зоне современных Большой и Малой Морских улиц участки под застройку начали раздавать горожанам в 1739 г. Тогда будущая Большая Морская называлась Большой Гостиной улицей, а современная Малая Морская улица носила имя Луговой улицы.
Первым владельцем участка по Большой Луговой улице стал купец Резвой, а участок по Большой Гостиной улице зарезервирован «под казенное строение» для строительства аптеки. Далее, вплоть до 1770-1790 гг. участки развивались независимо. Уже к 1743 г. на участке по Большой Луговой улице рыбопромышленник, купец и поставщик Императорского двора Терентий Резвой построил кирпичный дом. В 1757 г. дом стал принадлежать другому владельцу — купцу Гнеушеву. А в 1771 г. дом был продан с публичных торгов. Новым владельцем стал адъютант Поггенполь.
Одновременно, участок на Большой Гостиной улице много лет резервировался под строительство аптеки, пока к 1770-м гг. не был застроен 1-2 этажными флигелями. Уже к 1798 г. оба участка принадлежали адъютанту Поггенполю и обладали единым комплексом 2-х этажных зданий. Но к 1809 г. снова начались процессы дробления. Участок, теперь уже по Малой Морской улице, вплоть до 1849 г. был во владениях наследников Поггенполя. А в 1854 г. уже был в собственности у княгини Юсуповой — Зинаиды Ивановны (урожденной Нарышкиной), вдовы Бориса Николаевича Юсупова (известного владельца особняка Юсуповых на набережной реки Мойки, 94). Во втором браке Зинаида Ивановна Юсупова — маркиза Де Шово-до-Серр.
С 1840-х гг., еще при С. Поггенполе дом был перестроен под гостиницу «Наполеон». Владельцем (а может быть и управляющим) гостиницы был Наполеон Бокин. В свои редкие приезды в Россию, в Петербург, Анатолий Николаевич Демидов снимал множество комнат. Наверху жили секретари, которых у него было с десяток, а средний этаж занимал он сам. Анатолий писал так нечетко, что не мог разобрать своей руки, поэтому и нуждался в секретарях, которым диктовал бумаги и письма. Должность «французского секретаря» для переводов была в 1846 г. учреждена даже при канцелярии дирекции Нижне-Тагильского заводского управления, так как Демидов вел дела на французском языке. Отель «Наполеон», кроме того, был очень удобно расположен для Анатолия Николаевича, в пяти минутах ходьбы от дома Авроры Карловны.
Ближе к концу века здание перешло под управление госпожи Шмидт, для начала она налепила на фасад буквы «Англия», но потом подумала, что это слишком фамильярно, и в названии явно не хватает именного бренда, поэтому быстро переименовала в «Шмидт-Англия». В принципе данное ею название и дошло до наших времен, правда, с легкими оговорками.
В 1908-1917 гг. владельцами гостиницы «Англия» были граф и графиня Медем, а управляющим гостиницы — Вильгельм Карлович Ломач.
Участок и застройка по Большой Морской улице после наследника Погенполей — губернского секретаря Фридриха Погенполя — в 1822 г. оказались в руках у купца Таирова, затем — у купеческой жены Бахерахт (1836 г.), у жены почетного гражданина Пелагеи Андреевны Колчиной (в 1849-1856 гг.), у гвардии поручика Константина Воронина (вплоть до 1870 г.). Затем, с 1871 г. домом владел князь Д.А. Львов, а вслед за ним — его сын, князь А.Д. Львов, известный в истории городского пожарного дела. Он — автор первого руководства для городской пожарной команды, в 1892 г. организовал Первую Всероссийскую пожарную выставку, на свои средства содержал пожарную команду и разместил в доме Соединенное Российское пожарное общество.
В 1903 г. здание было куплено Страховым обществом «Россия», а в 1910 г. владельцем участка стало Английское общество «Палас Отель». В 1911 -1912 гг. по заказу этого общества и по проекту известнейшего академика архитектуры Ф.И. Лидваля фирмой «Вайс и Фрейтаг» построено огромное шестиэтажное здание гостиницы «Астория».
Ресторан «Кюба» («Restaurant de Paris»)
Особой «институцией» старого Петербурга был «Restaurant de Paris» на Большой Морской, уже в середине XIX века имевший репутацию «приюта хорошего тона». Особый блеск он приобрел под управлением французских рестораторов Бореля и Кюба в 60-90-х годах. Старик Борель сам выходил в зал к своим постоянным гостям, которых знал лично и которым предоставлял кредит. Он умел угодить самым высокопоставленным и капризным посетителям, иногда заезжавшим к нему на два-три дня вместе с целой оперной труппой, заказывавшим «котлеты из соловьиных языков» и вина из погребов Наполеона и оплачивавшим счета в 4-5 тысяч рублей. Здесь могли принять любую заграничную знаменитость и однажды привели в восторг турецкого посла Турхан-пашу и сопровождавших его стамбульских дипломатов выступлением оркестра балалаечников под управлением В.В. Андреева.
Высший свет любил бывать на Большой Морской улице — здесь можно было встретить великих князей, депутатов Государственной думы, титулованное дворянство. Здесь завтракали и пили шампанское после театра — ресторан находился на углу Большой Морской улицы (д. 16) и Кирпичного переулка (д. 8). Анатолий Николаевич Демидов и Павел Павлович Демидов относились к категории посетителей, приезду которых в этом заведении всегда были рады.
В 1887-1894 гг. владельцем стал французский повар Жан-Пьер Кюба (Pierre Cubat), который и дал ресторану второе название, бытовавшее и позднее, хотя с 1894 г. заведением владел Альмир Жуэн. Ресторан Кюба чаще других упоминается в воспоминаниях о Петербурге, постоянно фигурирует в мемуарах XIX века.
Жан-Пьер Кюба (1844-1922) был учеником известного парижского шеф-повара Адольфа Дюглере, а в 1867 г. Кюба принял участие в организации «обеда трех императоров» (Александра II, Вильгельма I и Отто фон Бисмарка), состоявшегося в парижском ресторане «Английское кафе» на следующий день после неудачного покушения на императора России. Вскоре Кюба переехал в Петербург, где по прошествии некоторого времени стал шеф-поваром при дворе Александра II. После трагической кончины императора в 1881 г. Кюба в течение двух лет оставался на службе у Александра III, а в 1883 г., покинув царский двор, вернулся во Францию, собираясь заняться виноделием. Три года спустя, в 1886 г., Пьер Кюба вернулся в Петербург, чтобы заведовать рестораном на Большой Морской. А в 1896 г. Пьер Кюба возобновил службу при царском дворе, на этот раз у Николая II.
Вышколенными официантами в ресторане становились непьющие татары или выходцы из Ярославской губернии. Они прибывали в столицу мальчиками, проходили все стадии работы на кухне и взале. Возникали целые династии из 3-5 поколений официантов. В 1870-е гг. стали создаваться своеобразные «профсоюзы» — «артели официантов в Санкт-Петербурге» с уставом, правлением, вступительными взносами, общим капиталом. Для поддержки неудачников — ресторанный бизнес во все времена был рискованным занятием — было создано особое «Общество вспомоществования впавшим в нужду бывшим владельцам заведений трактирного промысла, торговавшим крепкими напитками, и недостаточным трактирным и ресторанным служащим».
Некоторые подробности истории ресторана на Большой Морской дает статья, написанная в конце 1915 г. Интересно, что одно из блюд носит название «демидовские коки» (пироги):
Въ началѣ прошлаго столѣетія любимѣйшій ресторанъ петербургской золотой молодежи назывался: «Мысъ Доброй Надежды». Онъ помѣщался в небольшомъ деревянномъ домикѣ на углу Морской и Кирпичнаго переулка, т.е. какъ разъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ теперь находится ресторанъ Кюба, или точнее «Restaurant de Paris». Булгаринъ в своихъ запискахъ увѣряетъ, что тамъ подавали очень вкусные обѣды за 30 копѣек мѣдью.
Ресторанъ «Мысъ Доброй Надежды» просуществовалъ изрядное количество лѣтъ и канулъ въ лету послѣ того, какъ былъ сломанъ деревянный особнякъ и на его мѣстѣ воздвигнутъ въ 1852-53 годахъ, нѣкимъ Руазэ, большой каменный доходный домъ.
Другимъ фешенебельнымъ рестораномъ считался въ тѣ годы старый «Палкинъ». Первоначально онъ помѣщался на углу Невскаго и Екатериненскаго канала въ томъ самом домѣ, гдѣ тѣперь находится Учетно-Ссудный Банкъ,затѣмъ переѣхалъ на уголъ Невскаго и Садовой въ помѣщеніе занимаемое конторой «Вечерняго Времени» и подъ конецъ обосновался въ домѣ на углу Невскаго и Владимірской у такъ называвшейся «вшивой биржи», гдѣ находится и понынѣ.
Какъ въ ресторанѣ «Мысъ Доброй Надежды», такъ и у старого Палкина кормили смѣсью «французскаго с нижегородскимъ». Къ сожалѣнію, до насъ дошли меню и «реестры кушаній» гораздо болѣе поздней эпохи, когда вкусы стали нѣсколько болѣе высокими. Вотъ, напримѣръ, меню обѣда в ресторанѣ Палкинъ въ 1844 году. Такой обедъ стоилъ уже не 30 коп. мѣдью, а одинъ рубль 43 коп. серебромъ.
Мы сохраняемъ орѳографію подлинника:
ОБЕТЪ
1) Супъ:
Міпотажъ натурень
2) Пироги:
Демидовскіе коки
3) Холодное: Розбифъ
съ цимбромомъ
4) Соусъ: Фаже изъ ряпчиковъ туръ тю шю
5) Зелень: Раки
6) Разное: Тѣлятина
7) Пирожное:
Кремъ Бруле
Хороши, вѣроятно, были «демидовскіе коки», недурны также раки под видомъ зелени, но что такое представляло изъ себя «фаже изъ ряпчиковъ туръ тю шю», этого конечно никакой Каремъ или Ватель не могли бы объяснить. Но, как говаритъ старый поваръ в Плодахъ Просвѣщенія «понимаешь ты много! Что значитъ: «сотей а ля Бамонъ»? Что значитъ «бовасари»?
Вскорѣ же по исчезновеніи ресторана «Мысъ Доброй Надежды» его мѣсто въ новомъ каменномъ домѣ занялъ французскій рестораторъ Борель, который проторговалъ на этомъ мѣстѣ до 1886 года, когда новый ресторанъ, названный имъ «Restaurant de Paris», перешелъ въ руки знаменитомаго повара Кюба, уступившаго его, въ свою очередь, его нынѣшнему владельцу Алмиру Жуэнъ, в 1894 году.
«Restaurant de Paris» пріобрелъ особую извѣстность и даже славу съ воцареніемъ Кюба. Тогда за завтракми и обедами можно было встрѣтить тутъ на углу Морской весь именитый, родовитый и денежный Петербургъ, тогда пиры и оргіи чередовались ежедневно, и не было ни одного провинціала, попавшаго въ столицу, который не мечталъ бы позавтракать «у Кюба» и хоть глазкомъ взглянуть, что там дѣлалось по вечерамъ.
Но есть мѣста и учрежденія, судьбы которыхъ связаны съ самимъ ходомъ цивилизаціи извѣстнаго народа или страны, и удача или неудача, жизнь или смерть отдѣльныхъ лицъ не имѣютъ на нихъ никакого вліянія. Таковъ и «Restaurant de Paris». Это своего рода «институція». Онъ остается славѣнъ и понынѣ, а популярность его такова, что нѣтъ ни одной деревни съ извознымъ промысломъ, гдѣ не знали бы, сколько надо спросить у сѣдока «къ Кюбѣ».
Carlton.
Ресторан Дюме
Одним из самых популярных в пушкинскую пору был ресторан Дюме на углу Малой Морской и Гороховой улиц, который современники нередко называли «трактиром», что лишний раз подчеркивает новизну понятия «ресторация».
Трактир Дюме имел необычайно высокую репутацию, заслуженную прежде всего отменной кухней. В путеводителе по лучшим ресторациям Санкт-Петербурга за 1829 г. сказано: «…Обед у Дюме. По качеству обед этот самый лучший из всех обедов в петербургских ресторациях…».
Ресторан основал в начале 1820-х гг. один из интендантов наполеоновской армии по фамилии Андрие, и лишь позднее его хозяином стал Дюме. После смерти Дюме хозяйкой ресторана стала его вдова. Здесь подавали излюбленные напитки русских дорогих ресторанов той поры: пунш (он как раз вошел в моду в начале XIX столетия) и шампанское, а в числе десертов был, в частности, один под названием «Четверо нищих», включавший четыре составляющих: миндаль, орехи, винные ягоды (инжир) и изюм. Табльдот у Дюме накрывали обычно в 16.00. Но, впрочем, желающие уже в 1830-е гг. могли получить обычное меню и в другое время и даже уединиться в отдельной комнате, а не участвовать в общей трапезе. Так что уже женатый Пушкин начал приходить к Дюме раньше – в 14.00, «чтобы не встретиться с холостою шайкою». У Дюме бывали многие персонажи пушкинского Петербурга: сам поэт, Вульфы, барон A.A. Дельвиг.
В трактире Дюме состоялся и знаменитый обед по поводу новоселья книжной лавки Смирдина 19 февраля 1832 г.
Как известно, Пушкин, познакомился с Дантесом летом 1934 г., обедая в ресторане Дюме, и первоначально отнесся к нему с симпатией. Заручившийся рекомендательными письмами принца Вильгельма Прусского, Дантес слыл остроумцем, и несколько дошедших до нас его шуток эту репутацию подтверждают. Пушкин писал о позднейшем дантесовском острословии как о «пошлостях, которые тот отпускал» (les pauvretés qu’il débitait), и о «казарменных каламбурах» (calembours de corps de garde).
Ресторан закрылся в 1840-х гг.
ОСОБНЯК А.Л. НАРЫШКИНА – ДОМ ВОРОНЦОВА-ДАШКОВА (АНГЛИЙСКАЯ НАБЕРЕЖНАЯ, Д. 10)
Весной 1842 г. дом № 10 на Английской набережной был на год сдан внаем Анатолию Николаевичу Демидову. А.Н. Демидов осенью 1841 г. женился на дочери бывшего вестфальского короля Жерома Бонапарта, племяннице французского императора герцогине Матильде де Монфор. В 1842 г. супруги приехали в Петербург и поселились в арендованном для них доме княгини Бутера-Радоли. На следующий же день после приезда Матильда обедала в Михайловском дворце. Муж приглашения не получил. Слух о том, что Николай I терпеть не может Демидова, оказался истинной правдой. Царя возмутил столь вопиющий мезальянс. Якобы он даже заявил: «Хочет быть князем, так вот пускай в Италии им и остается». Родственницу же скрепя сердце принял.
Первым известным владельцем этого участка на Английской набережной был капитан морского флота Валларант. Затем им владел Ричард Козенц, бывший одним из близких Петру I людей и возглавлявший строительство в Адмиралтействе строительство девяти кораблей. Петр I обещал Козенцу возвести здесь дом за счет казны, но до смерти императора был построен лишь фундамент. Сам же хозяин участка постройкой дома не занимался. В 1733 г. императрица Анна Иоанновна потребовала объяснений от Козенца, который напомнил ей об обещании Петра и сообщил об отсутствии собственных средств на строительство. После выплаты Козенцу суммы денег, потраченных на фундамент, участок у него был отобран.
В 1735 г. императрица отдала участок двоюродному брату Петра I Александру Львовичу Нарышкину. В 1736-1738 гг. он построил здесь типовой жилой каменный дом, в котором обитал сам вместе со своей женой Еленой Александровной, сыновьями Александром, Львом и дочерью Агрофеной. Особняк был построен по всем правилам застройки набережной того времени: главный фасад со стороны Невы, въезд на участок с Галерной улицы. После смерти Александра Львовича домом владела его вдова, а затем и дети.
При Нарышкиных в 1770-х гг. дом был расширен и перестроен. Вероятно, автором проекта строительных работ был Ж.Б. Валлен-Деламот, но этому нет документальных подтверждений. Фасад здания является примером раннего классицизма, и таким он стал одним из первых в Петербурге.
В 1812 г. особняк был продан графу Александру Ивановичу Остерману-Толстому. Новый хозяин активно взялся за перестройку дома, но этому помешала война. В 1813 г. граф уехал в действующую армию. Перестройка дома возобновилась в 1817 г. Из воспоминаний современника: «Дом графа в Петербурге на Английской набережной был отделан тогда едва ли не великолепней всех зданий столицы. Отделка только белой залы стоила 46000 рублей. Надо сказать, что Остерман в Александре I чтил не только государя, но и полководца и эта зала, где находился бюст Александра I, походила скорее на храм, чем на комнату. Зала была двухсветная. В глухих стенах с одной стороны стояла 3,3 метровая статуя Александра I работы Кановы. Перед ней ставились две курильницы, в четырех углах на высоких постаментах стояли бюсты Петра I (как полководца), П.А. Румянцева, А.В. Суворова, М.И. Кутузова. Стены искусственного белого мрамора с золотой арматурой, пол ясеневый… Зала освещалась большими люстрами. Имелись хоры для музыки и певчих и огромный камин. Хоры были закрыты двумя транспарантными картинами, изображавшими два решительных момента войны России с Наполеоном: Лейципгское сражение и вступление союзников в Париж. На огромной мраморной плите у камина стояли фарфоровая ваза, подаренная Остерману Александром I, и золотой кубок, осыпанный дорогими каменьями, поднесенный победителю за Кульмское сражение богемскими и венгерскими магнатами, имения которых были, благодаря этой победе, спасены от разграбления. Мраморную плиту поддерживали две статуи с портретными лицами. Они изображали тех двух гренадеров Павловского полка, которые подобрали и унесли из боя Остермана-Толстого, когда его ранило в руку».
Постройка и отделка бальной залы, в которой Остерман давал для обновления залы бал в честь великой княгини Елены Павловны стоила 200 тыс. рублей.
Дом Остермана-Толстого считался в XIX веке одним из самых богатых в Санкт-Петербурге. Каждая его комната была настоящим произведением искусства. Вместе с тем, здесь находились помещения, говорившие о любви графа к различным шуткам и мистификациям. Одна из комнат была облицована распиленными бревнами так, что походила на русскую избу. В столовой на подставках сидели живые орлы. Во время обедов за спинами гостей стояли дрессированные медведи с алебардами. У Остермана обед был всегда в три часа, и в будние дни обыкновенно на 30 человек; с ударом трех часов подъезд запирался, и уже не принимали никого, кто бы ни приехал. В воскресенье стол был на 60 человек, с музыкой и певчими, которые были свои; обедали не только в полной форме, но и шляпы должны были держать на коленях. Окна особняка были цельные, из богемского стекла, стоившие по 700 рублей каждое. А.С. Пушкин в романе «Евгений Онегин» так описал это:
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам и модных чудаков.
В одном из залов дома Остермана-Толстого находился заранее изготовленный надгробный памятник графу. Он изображался на нем лежащим, с левой рукой на барабане, в корпус которого были вставлены часы, показывающие время ранения в руку. На них надпись по латыни: «Видит час, но не знает час того часа, в который человека постигнет известная учесть». В августе 1813 г. граф был ранен в руку, которую ампутировали, использовав при этом в качестве операционного стола барабан.
В жизни Остерман был очень прост и воздержан; зимой ездил всегда в открытых пошевнях, летом – в коляске, закрытых экипажей не любил. Остерман пользовался большим уважением государя Александра I и вдовствующей императрицы Марии Федоровны, которая при прогулках ее внучат приказывала нередко заводить их к Остерману: особенно часто приводили великую княжну Марию Николаевну (старшая дочь Николая I), которая, не видя у Остермана одной руки, все «доискивалась, куда он спрятал ее». Большинство современников отзывалось об Остермане-Толстом как о замечательной и своеобразной личности. По словам князя П.А. Вяземского, «нравственные качества его, более других выступавшие, были: прямодушие, откровенность, благородство и глубоковрезанное чувство народности, впрочем, не враждебной иноплеменным народностям». На приемах в доме Остермана-Толстого бывали писатели, художники, артисты.
В августе 1819 г. в квартире из двух комнат в нижнем этаже флигеля по Галерной улице (ныне – Галерная ул., 9) поселился адъютант Остермана-Толстого поручик Иван Иванович Лажечников (1790-1869), впоследствии – известный писатель, один из создателей русского исторического романа. В 1830-х гг. «Последний новик», «Ледяной дом» и «Басурман» принесли ему славу «русского Вальтер Скотта». Он вспоминает, что одну из комнат, первую от входа, он уступил приехавшему в Петербург майору Денисевичу, также служившему под началом Остермана. Однажды в конце 1819 г., рассказывал Лажечников, к нему в переднюю вошел «очень молодой человек, худенький, небольшого роста, курчавый, с арабским профилем, во фраке». За ним выступали два кавалерийских гвардейских офицера. Это был А. С. Пушкин, приехавший со своими секундантами вызвать Денисевича на дуэль. Поводом к вызову послужило замечание, сделанное майором Пушкину, сидевшему рядом с Денисевичем в театре и мешавшему ему слушать актеров. Благодаря вмешательству Лажечникова, запугавшего Денисевича последствиями дуэли с сыном «знатного человека», майор извинился перед Пушкиным, и поединок не состоялся. Тридцать шесть лет спустя, вспоминая об этом эпизоде, Лажечников написал: «И я могу сказать, как старый капрал Беранже: „Я послужил великому человеку“».
В начале 1822 г. Остерман-Толстой поселил в доме на Английской набережной своего племянника Федора Ивановича Тютчева, незадолго до этого окончившего Московский университет. Граф содействовал зачислению 18-летнего поэта на службу в Коллегию иностранных дел и добился его назначения в российскую дипломатическую миссию в Мюнхене. Новоиспеченный дипломат прожил в столице до мая 1822 г. и, заехав в Москву, чтобы попрощаться с родителями, отправился к месту своей первой службы. Остерман сопровождал его до Мюнхена, где представил племянника послу в Баварии И.И. Воронцову-Дашкову. В том же году по просьбе графини Е.А. Остерман-Толстой Воронцов-Дашков ходатайствовал о пожаловании Тютчеву звания камер-юнкера. Многие годы спустя Федор Иванович писал родителям из Германии: «Странная вещь – судьба человеческая! Надобно же было моей судьбе вооружиться уцелевшей Остермановой рукой, чтобы закинуть меня так далеко от вас!»
В 1832 г. дом Остермана-Толстого сдается внаем графине Варваре Петровне Полье (1796–1870). Дочь князя П.Ф. Шаховского, внучка барона А.Г. Строганова, она в 1816 г. вышла замуж за графа Петра Андреевича Шувалова. Боевой генерал и дипломат, состоявший в свите Александра I, скоропостижно скончался в 1823 г., оставив молодую вдову с двумя малолетними детьми, сыновьями Андреем и Петром. Похоронив мужа, графиня провела несколько лет за границей. Здесь Варвара Петровна вышла замуж за графа Адольфа Полье, человека разносторонне образованного, незаурядного рисовальщика и ученого, открывшего первое в России месторождение алмазов. Второй муж графини умер 10 марта 1830 г. Безутешная вдова через некоторое время уехала за границу. Новым избранником графини стал англичанин Джордж Вильдинг, унаследовавший от своей первой супруги, княгини Бутера-Радоли из Палермо, титул, фамилию и видное положение при неаполитанском дворе. Князь отправился на родину супруги в качестве чрезвычайного посланника Королевства Обеих Сицилий.
В связи с новым замужеством Варвара Петровна приобрела у А.И. Остермана-Толстого его особняк на Английской набережной «со всем строением и землею… со всеми зеркалами, разными украшениями, бронзою, алебастровыми и мраморными вещами и всею мебелью… кроме статуй Александра I, графини, фамильных портретов и личных вещей» за 400 тысяч рублей. К моменту оформления купчей она уже пять лет была арендатором этого дома.
Известно, что Наталья Николаевна Пушкина была на балу у княгини Бутера 5 февраля 1836 г. Этот эпизод описан в дневнике фрейлины М.К. Мердер: «С вечера у княгини Голицыной пришлось уехать на бал к княгине Бутеро. На лестнице рядами стояли лакеи в богатых ливреях. Редчайшие цветы наполняли воздух нежным благоуханием. Роскошь необыкновенная! Поднявшись наверх, матушка и я очутились в великолепном саду – перед нами анфилада салонов, утопающих в цветах и зелени. В обширных апартаментах раздавались упоительные звуки музыки невидимого оркестра. Совершенно волшебный очарованный замок. Большая зала с ее беломраморными стенами, украшенными золотом, представлялись храмом огня, – она пылала… В толпе я заметила Дантеса… Через минуту он появился вновь, но уже под руку с г-жою Пушкиной… барон (Геккерн-Дантес) танцевал мазурку с г-жею Пушкиной – как счастливы они казались в эту минуту». Супруги Бутера были свидетелями при бракосочетании Дантеса и Екатерины Николаевны Гончаровой. Венчание по православному обряду совершалось 10 января 1837 г. в домовой церкви Варвары Петровны, приписанной к приходу Исаакиевского собора. По свидетельству Густава Фризенгофа, венчание состоялось «в часовне княгини Бутера, у которой затем был ужин. Наталья Николаевна присутствовала на обряде венчания, согласно воле своего мужа, но уехала сейчас же после службы, не оставшись на ужин».
По дарственной княгини в 1859 г. дом на набережной переходит в собственность ее старшего сына, графа Андрея Павловича Шувалова. Варвара Петровна, подолгу жившая за границей, часто сдавала дом на Английской набережной внаем (даже когда еще сама арендовала его у А.И. Остермана-Толстого). Так, в 1833 г. дом был арендован Министерством иностранных дел для размещения турецкого посольства. Это случилось вскоре после подписания Ункяр-Искелессийского договора об оборонительном союзе России с Турцией.
В 1834 г. дом был сдан внаем светлейшему князю Христофору Андреевичу Ливену (1774-1838), который только что вернулся из Лондона, где в течение двадцати двух лет был российским послом. Второй из четырех сыновей Шарлотты Карловны Ливен, воспитательницы детей Павла I, ближайшей подруги императрицы Марии Федоровны, Х.А. Ливен в 1809 г. был назначен послом в Берлин, а в 1812-м – в Лондон. Он принадлежал к числу крупнейших российских дипломатов первой трети XIX века. В 1800 г. Христофор Андреевич женился на Дарье Христофоровне Бенкендорф, сестре будущего шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа, которая вошла в историю как «первая русская женщина-дипломат». В Петербурге князь Х.А. Ливен, поселившийся в доме Остермана-Толстого, был назначен попечителем при наследнике цесаревиче Александре Николаевиче (будущем императоре Александре II). Супруги Ливены жили на Английской набережной около года, до возвращения из Италии графини Варвары Петровны Полье, которая готовилась стать княгиней Бутера-Радоли. Пушкина представляли княгине Ливен в 1834 или 1835 г. Возможно, что это происходило в особняке на Английской набережной. В 1841 г., после смерти третьего мужа, В.П. Бутера-Радоли уехала из России.
В 1867 г. дом Остермана-Толстого перешел во владение к Воронцовым-Дашковым. Но пользовалась им эта семья уже в 1840-х гг., когда давала здесь балы. Именно с 1840-х гг. этот особняк известен как дом Воронцовых-Дашковых, который первоначально был у них в аренде. В 1858-1864 гг. в доме Воронцовых-Дашковых была перестроена парадная лестница, к западному дворовому флигелю было пристроено полуциркульное помещение для церкви. Работы проводились по проекту архитектора Людвига Петровича Феррацини. Тогда же изменился и Белый зал, самый большой в особняке. 6 ноября 1868 г. в доме произошел сильный пожар, в результате которого сгорела почти половина помещений. Их восстановлением занимался архитектор Людвиг Францевич Фонтана. До нашего времени в доме Воронцовых-Дашковых сохранились вестибюль, парадная лестница, два зала на втором этаже (в том числе Белый зал), кабинет, детские комнаты, гостиные.
Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры
Тихвинское кладбище открылось в 1823 г. для уменьшения скученности Лазаревского кладбища монастыря. Кладбищенская церковь была освящена в 1871 г. во имя иконы Тихвинской Божьей Матери, от которой и пошло название кладбища. Захоронения первоначально происходили в восточной части кладбища: в 1826 г. на кладбище был похоронен историк Николай Михайлович Карамзин, а в 1833 г. — Николай Гнедич, современник Пушкина. В 1844 г. на кладбище был похоронен еще один современник Пушкина – Евгений Баратынский, который часто упоминал об Авроре в своих финляндских письмах и посвятил ей в 1827 г. стихотворение под заглавием «Девушке, имя которой было Аврора».
Со временем кладбище стало популярным и престижным местом захоронения для многих слоев общества.
Муж Авроры Павел Николаевич Демидов умер в марте 1840 г. в немецком Майнце по дороге из Брюсселя во Франкфурт, не дожив и до 42-х лет. В июле 1840 г. тело Павла Николаевича было привезено в Петербург и предано земле в Александро-Невской лавре напротив могилы богатого купца А.И. Косиковского, похороненного под монументальным саркофагом на высоком постаменте, увенчанном балдахином на восьми рифленых колоннах. По сохранившимся свидетельствам, памятник Демидову был не менее грандиозным. В 1840 г. Анатолий Николаевич Демидов заказал колоссальное мраморное «Распятие» для надгробия брата в Александро-Невской лавре французскому скульптору Жан Жаку (Джеймсу) Прадье (1790-1852). Это было наиболее значительное произведение мастера в области религиозной скульптуры. До недавнего времени французские исследователи творчества Прадье считали, что оно безвозвратно утрачено. Однако изучение документов демидовского архива показало, что в 1875 г. «Распятие» было перевезено из Санкт-Петербурга в Нижний Тагил и помещено в Выйско-Никольскую церковь. С 1924 г. уникальное произведение Прадье хранится в Нижнетагильском музее-заповеднике.
По официальной версии в 1875 г. сын Павла Николаевича, с согласия Авроры Карловны, перевез прах отца в Нижний Тагил и перезахоронил его в родовой усыпальнице Демидовых, где ранее было погребено привезенное из Флоренции тело Николая Никитича Демидова. Через 10 лет там же был похоронен и сам Павел Павлович Демидов. Родовая усыпальница Демидовых, находившаяся в нижнетагильской Выйско-Никольской церкви, не сохранилась. В 1963 г. пришедшая в упадок церковь была взорвана, могилы осквернены, и на их месте был построен дворец культуры «Юбилейный».
Однако, не все нижнетагильские краеведы согласны с тем, что Павел Николаевич Демидов и его сын Павел Павлович были захоронены в Нижнем Тагиле. По их информации некоторые финские историки и биографы Авроры Карловны считают, что она на склоне лет перевезла останки первого мужа и единственного сына в свое имение и захоронила их на кладбище Хиетаниеми. Другие же говорят о том, что в Финляндию был перевезен прах только Павла Николаевича. До настоящего времени доподлинно не известно, сколько представителей Демидовых было захоронено в семейной усыпальнице в Нижнем Тагиле. История с перезахоронениями остается очень запутанной.
Церковь Симеона и Анны на Моховой
В этой церкви 10 июля 1846 г. Аврора венчалась с Андреем Карамзиным.
ЦГИА СПб. ф.19. оп.124. д.686 л 1168: Карамзин Андрей Николаевич 10 июля 1846 — адъютант л.гв. Конной артиллерии, штабс-капитан, 32 года, первым браком, православный, венчался с состоявшего в должности егермейстера Двора ЕИВ, умершего действительного статского советника Павла Николаевича Демидова вдовствующей супругой Авророй Карловной Демидовой, урожденной Шернваль, лютеранского исповедания, она — вторым браком, 37 лет, в церкви Симеона и Анны на Моховой. Поручители: по женихе — вице-директор Департамента Внешней торговли, действительный статский советник, князь Петр Андреевич Вяземский, отставной гвардии подполковник князь Петр Иванович Мещерский, и чиновник особых поручений при МВД титулярный советник Юрий Федорович Самарин. По невесте: Генерал-адъютант граф Николай Александрович Протасов, флигель-адъютант Адлерберг и гвардии поручик граф Строганов. Брак совершал протоиерей Андрей Райковский с диаконом Петром Катылевым.
Церковь Симеона и Анны находится в Литейной части города на левой стороне реки Фонтанки, называвшейся ранее «Московской стороной», на углу улицы Моховой.
Церковь, первоначально деревянная, была построена, по повелению императора Петра I, с двумя престолами: главный, во имя Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, в честь тезоименитства Цесаревны Анны Петровны, а придельный – во имя Архистратига Михаила.
В октябре 1731 г. была заложена новая, ныне существующая каменная церковь с деревянным куполом, по повелению императрицы Анны Иоанновны, тезоименитство которой праздновалось также 3 февраля в день святых и праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. Новая церковь была построена по плану архитектора Михаила Земцова. Освящение главного престола было совершено 27 января 1734 г., с величайшей торжественностью в присутствии самой императрицы.
При настоятеле протоиерее Петре Вигилянском церковь в течение нескольких лет, начиная с 1834 г., была приведена в тот вид, в каком существует сегодня. В 1834 г., была разобрана вся деревянная верхняя часть колокольни, шпиль покрыт новым железом, крест позолочен и весь фасад церкви и колокольни, а также церковная ограда с часовней отремонтированы. В 1838 г. был произведен ремонт интерьера церкви: иконостас и все киоты для икон были вызолочены и выкрашены, живопись в иконостасе и на стенах отреставрирована, в царских вратах придела Михаила Архангела шесть образов были написаны академиком Антонелли.
Из всех священнослужителей Симеоновской церкви по образованию и служебной деятельности заслуживает особого внимания протоиерей Андрей Райковский, который и проводил венчание Авроры и Андрея. Он служил в храме с 1845 по 1848 гг.
Профессор-протоиерей Андрей Иоаннович Райковский окончил в 1821 г. Санкт-Петербургскую духовную академию, где до 1829 г. преподавал гражданскую историю. В 1830 г. стал профессором богословия в Санкт-Петербургском Императорском университете на кафедре богословия. В 1842 г. «за отлично-усердную службу по званию профессора богословия при университете» произведен в протоиереи и назначен членом столичной Духовной консистории и членом Духовного цензурного комитета, служил во всевозможных комиссиях и комитетах. Педагогический опыт, несомненно, пригодился для его проповедей, которые были для него обязательны по воскресеньям и праздничным дням. Отец Андрей являлся также духовным писателем. В 1857 г. он написал книгу «Логика, описывающая механизм нашей мысли, ее формы и законы на основании здравого, христианством руководимого, смысла».
В январе 1938 г. церковь была закрыта, ее имущество и убранство разграблены, а помещение приспособлено под склад. Часть икон была передана в музейный сектор Ленсовета, чтимые — в Знаменскую церковь.
Перестройки и утраты особенно коснулись церкви в 1940-1941 гг. В 1951-1954 гг. здание было реставрировано. Во второй половине 1950 гг. в церкви был размещен отдел проектирования гидроэлектростанций Ленинградского филиала проектного института Оргэнергострой. По всей площади церкви и под куполом стояли кульманы с чертежами будущих машин, узлов и агрегатов для ударных строек от Иркутской ГЭС до будущих — Красноярской и Усть-Илимской.
В 1980-е гг. здание реконструировано под Музей метеорологической, геофизической обсерватории им. А.И. Воейкова. В 1991 г. здание возвращено Санкт-Петербургской епархии.
Общество для улучшения помещений (Английский проспект, д. 17-19)
В этом суровом, похожем на старинную фабрику доме, Аврора никогда не жила. Но здесь многие годы было расположено «Общество для улучшения в Санкт-Петербурге помещений рабочего и нуждающегося населения», идея создания которого как раз и принадлежала нашей героине.
Устав общества был подписан 3 октября 1858 г. Первоначально общество ставило целью оказание рациональной поддержки трудовым рабочим и вообще людям недостаточного состояния в их борьбе за существование посредством предоставления им добротных и дешевых квартир. Задачей общества являлось строительство домов, приспособленных к потребностям небогатого населения. Наем квартир в домах общества предполагалось осуществлять по взаимному соглашению, но с учетом покрытия необходимых расходов и ограниченных дивидендов в пользу акционеров.
Уже с 1853 г. велись подготовительные работы по улучшению жилищ бедных людей, главным поборником которых был гофмейстер сенатор Д.П. Хрущев. За образец взяли общества такого же профиля, существовавшие в Англии, Франции и Пруссии. Ставилось два главных условия: 1) благотворительное предприятие не должно носить характер богадельни или приюта для неимущих; 2) учредители и жертвователи являлись акционерами предприятия, дабы стимулировать жертвователей, сделавших однократный взнос, проявлять и в дальнейшем интерес к деятельности общества.
Первыми акционерами общества стали император и императрица, а затем почти все члены императорской фамилии, получившие 3000 акций на сумму 75000 руб. В числе первых владельцев значительных пакетов акций были А.Н. Демидов, А.Л. Штиглиц, А.А. Абаза, В.Б. Фредерикс, К.В. Нессельроде, В.А. Бобринский, потомственные почетные граждане М.И. Жадимировский и А.А. Матисен. Взнос первых 74 акционеров составил 145000 руб. в именных акциях по 25 руб. Оставшиеся нереализованными 623 акции на сумму 15575 руб. были взяты Авророй Карловной, выдавшей обществу недостающую сумму, за что ей было присвоено звание «почетной попечительницы образцового дома». В первый директорат общества вошли Д.П. Хрущев, А.А. Абаза, инженер генерал-майор П.И. Палибин и Д.Е. Салтыков. Главным попечителем стал герцог Г.Г. Мекленбург-Стрелицкий (с 1878 г. таковым формально числился Великий князь Сергей Александрович, в делах общества участия не принимавший).
В 1857 г. был объявлен конкурс для архитекторов, в котором победил проект П.П. Меркулова, представлявший 5-тиэтажный дом стоимостью в 140000 руб. Для строительства в 1859 г. у академика живописи Ф.А. Бруни был приобретен участок на Английском проспекте, выходящий на реку Пряжку. Исполнительным архитектором сначала был С.Б. Ганн, а после его смерти – Э.И. Жибер.
В доме, построенном к ноябрю 1862 г., насчитывалось 98 квартир – как для одиноких, так и для семейных; годовая аренда квартиры составляла соответственно 40 руб. и 196 руб. В каждой квартире имелись водопровод и канализация. При доме имелись холодные подвалы, прачечная, в первом этаже находились помещения для десяти магазинов и лавок, сдаваемые обществом внаем. К моменту заселения на имеющиеся квартиры оказалось 450 кандидатов, в связи с чем постановили, что каждый владелец более 80 акций имеет право рекомендовать одного претендента на квартиру. Первыми жильцами оказались преимущественно мелкие чиновники и служащие, а также обедневшие дворяне (для рядового фабричного рабочего стоимость аренды оказалась неприемлема). При заведении состоял постоянный врач, приходивший ежедневно в определенные часы, за что квартиранты ежемесячно вносили добровольно 25 коп. с квартиры. Имелась акушерка, бесплатно проживавшая в доме и оказывавшая помощь женщинам безвозмездно. Первым управляющим домом в течение 13 лет был И.В. Вишневский.
С 1862 г. все представители императорской фамилии отказались от дивидендов в пользу общества и получили право соответственно размерам дивиденда помещать в квартирах общества своих кандидатов бесплатно. В 1870-е гг. большинство членов императорской семьи передали свои акции в вечное владение различных благотворительных учреждений.
В 1875 г. во дворе здания был перестроен и оборудован флигель, получивший имя Авроры. В 1881 г. по проекту архитектора М. П. Мижуева, был выстроен образцовый дом на Английском проспекту, дома 17-19, примыкающий к прежнему. Стоимость постройки оценивалась в 80000 руб. Тогда же были перестроены внутренние каменные службы в жилые помещения, что позволило почти вдвое увеличить число сдаваемых помещений. В 1893 г. общество приобрело прилегавший к прежним домам участок по Английскому проспекту, дом 17 (набережная реки Пряжки, дом 24), принадлежавший М.Е. Фокиной. В связи с этим было дополнительно выпущено 32000 акций по 25 руб. Тогда же за 250000 руб. приобрели у графини М.Э. Клейнмихель каменный четырехэтажный дом и несколько флигелей на 5-й линии, дом 68 и 6-й линии, дом 57. Перестройки строений произвел архитектор А.И. Поликарпов.
В 1883 г., в честь 25-летия общества, были учреждены стипендии имени императрицы Марии Александровны, герцога Г.Г. Мекленбург-Стрелицкого, Д.П. Хрущева и А.К. Карамзиной, которые распределялись между четырьмя беднейшими жильцами образцовых домов, путем понижения платы за квартиру ежегодно на 50 руб. В 1904 г. в память скончавшейся Авроры Карловны была учреждена стипендия в виде бесплатной квартиры в подаренном ею флигеле. В том же году были произведены перестройки надворных строений первого образцового дома под надзором архитектора Н.А. Архангельского.
К 1916 г. число акционеров выросло до 374. В домах общества имелось 438 квартир со всеми удобствами и 150 отдельных комнат с общими кухнями и разными удобствами. Председателем общества являлся генерал-майор И.И. Эфиров. Построенные образцовые дома общества послужили моделью не только для Петербурга, но и для провинции.
Сейчас жилой дом на Английском проспекте числится выявленным памятником архитектуры, но этот статус может потерять. По результатам историко-культурной экспертизы ценность в постройке не обнаружена.
ДЕМИДОВСКИЙ ДОМ ТРУДОЛЮБИЯ (ДЕМИДОВСКИЙ ДОМ ПРИЗРЕНИЯ ТРУДЯЩИХСЯ)
Первый в Санкт-Петербурге дом трудолюбия, ставший примером для многих заведений подобного рода, был основан Анатолием Николаевичем Демидовым, братом первого мужа Авроры, в 1831 г., во время холерной эпидемии, послужившей причиной беспорядков в беднейших районах города. Открылся он 19 марта 1833 г. в Коломне по адресу: набережная Мойки, 108.
Цель заведения А.Н. Демидов видел в том, чтобы предоставить работу бедным женщинам столицы, не зависимо от их сословной принадлежности.
На обустройство заведения Демидов пожертвовал 500 тыс. руб., из которых 200 тыс. пошло на приобретение земли и постройку дома, 50 тыс. – на строительство часовни, 28 тыс. – «на различные устройства и сооружения». Заведение находилось под покровительством императрицы Александры Федоровны – супруги Николая I, почетным попечителем состоял А.Х. Бенкендорф, его помощником – генерал Л.В. Дубельт. Управление заведением вместе со званием потомственного попечителя принадлежало членам семейства Демидовых (последним был Елим Павлович Демидов, старший внук Авроры).
В центре здания на первом этаже была устроена и 5 декабря 1835 г. освящена овальная в плане церковь царицы Александры. Демидов подарил запрестольный крест из малахита и бронзовое Распятие.
По временным правилам (а в последующие годы по уставам) Демидовского дома призрения трудящихся все управление заведением сосредотачивалось в руках почетного попечителя, а в случае его отсутствия в столице передавалось исполняющему обязанности попечителя. Первым исполняющим обязанности стал дальний родственник А.Н. Демидова – И.Д. Чертков. Уже в 1836 г. он обратил внимание на то, что огромные помещения Дома по большей части пустуют. Одну из причин низкой популярности заведения И.Д. Чертков видел в том, что многие работающие матери не могли оставлять на целый день своих малолетних детей в одиночестве. Именно он предложил открыть временное «убежище» для детей младше 7 лет, которых на время рабочего дня оставляли работающие матери, а 13 мая 1837 г. при Демидовском доме призрения трудящихся был открыт первый в России приют для детей бедных родителей до 12 летнего возраста. Первоначально в него было принято 80 человек (36 мальчиков и 44 девочки) с 3 до 12 лет. Все расходы на их содержание оплачивались непосредственно А.Н. Демидовым. К этой новинке очень сочувственно отнеслись в петербургском обществе, посыпались пожертвования, и уже в том же году Демидовский дом смог устроить еще 4 приюта в разных частях города: Василеостровский, Александро-Невский, Жуковский и Лавальский (последние два по имени крупных жертвователей – коммерции советника Жукова и графини Лаваль).
По Уставу 1843 г. учебная программа для детей соответствовала курсу начальных училищ. Особое внимание обращалось на обучение воспитанниц рукоделиям и основам парикмахерского искусства. Для приобретения практических навыков по домашнему хозяйству воспитанниц старшего возраста отправляли по очереди на дежурство по общей кухне заведения. Надо заметить, что мастерство воспитанниц было довольно высоким. Об этом свидетельствуют успехи, которыми пользовались среди петербургской публики выставки Дома и быстрая распродажа выставленных на них вещей. Деньги, получаемые за проданные изделия поступали на счет воспитанниц и выдавались им при выпуске.
В 1854 г. школа была переведена в ведомство учреждений императрицы Марии. Было разрешено принимать в нее девиц, за которых платили родители, так как популярность школы среди горожан была велика.
Умершего в 1843 г. А.X. Бенкендорфа на месте попечителя школы сменил до 1861 г. его заместитель Л.В. Дубельт. Как писали современники, «будучи в душе барином, он … как будто стеснялся, что на его долю выпало попечительство над будущими горничными и кухарками. Не имея возможности превратить детей лакеев и кухарок в детей дворянских, а Демидовский приют — в институт, попечитель ограничился применением тогдашних внешних институтских порядков. Дети Демидовского дома были одеты по образцу питомиц самых богатых институтов и вместо прачечной лоханки или кухонной кадушки было теперь заведено фортепиано. Прежняя простая и здоровая пища была заменена более изысканною. В дортуарах, столовой появилось большое количество прислуги, а дети были освобождены от необходимости ухаживать за собой. В стенах заведения теперь устраивались балы и маскарады, летом гуляния в саду с музыкой. Такой образ жизни потребовал значительных расходов. В такой обстановке трудно было готовиться к обязанностям домашней при-слуги. Никто к ним и не готовился».
В 1861—1882 гг. попечителем школы был назначен граф Г.А. Строганов, который с помощью организации благотворительных лотерей значительно исправил ухудшившееся во времена Л.В. Дубельта финансовое положение Демидовского дома. Г.А. Строганов пригласил на должность главной надзирательницы Надежду Дмитриевну Яковлеву, бывшую «смолянку», десять лет проработавшую гувернанткой и, затем, воспитательницей в женских институтах Петербурга. Это был первый педагогический руководитель Демидовской женской школы с серьезным педагогическим опытом и незаурядными личностными педагогическими качествами. Н.Д. Яковлева проработала в Демидовском доме шесть лет, исправив многое в постановке учебно-воспитательной работы.
При этом, несмотря на необходимость определения педагогической стратегии развития Демидовской школы, ее популярность в городском сообществе росла, а число учениц непрерывно увеличивалось. Отдать дочь в Демидовское женское училище считалось среди небогатых горожан своеобразным признаком хорошего тона и демонстрацией на своем уровне возможностей и социальных амбиций семьи. Прекрасно оборудованное помещение, обширный сад, летняя дача, домовая церковь, хорошее питание, учебная программа, напоминавшая программу женских институтов, создавали заметное отличие перед приютами для бедных и способствовали популярности Демидовской женской школы. Как отмечает Н.П. Колпакова, «из 150-ти воспитанниц 93 учились на благотворительные стипендии и только 57 за собственную оплату. В школу стали проникать дети дворян и чиновников».
А.Н. Демидов умер в 1870 г. Надеяться на благотворителей больше не приходилось, поэтому в 1880-х гг. на участке Демидовского дома построили доходный дом на Офицерской улице, получив от него и постройки в саду сдаваемого в аренду летнего театра стабильный доход.
Демидовские учебные заведения оставались по-прежнему формально подведомственными почетному попечителю из семьи Демидовых. Для непосредственного управления, представительства и связи с почетным попечителем назначались попечитель от правительства и его помощник. В обязанности попечителя входили прием и увольнение директора, инспектора, надзирательницы, педагогов, составление ежегодных отчетов по заведениям для Министерства двора. Помогал попечителю Попечительный Совет.
К началу ХХ века школа Дома Анатолия Демидова перестала удовлетворять требованиям времени, поэтому в марте 1905 г. директор В.С. Судылковский предложил вместо профессиональной школы при приюте открыть семиклассную женскую гимназию и с правами для выпускниц, а для окончивших гимназию – «высшие женские курсы прикладных знаний», которые включили бы в себя уже существующее коммерческое отделение с трехлетним курсом и новое отделение иностранных языков, которое имело целью подготовить гувернанток и преподавательниц языков для средних школ.
В 1910 г. были открыты при гимназии дополнительный класс с тремя отделениями (словесным, математическим и педагогическим), и приготовительный класс, который служил хорошей школой для учениц дополнительного класса и курсов иностранных языков. Успешно окончившим курс педагогического класса, предоставлялось право на получение звания домашней учительницы.
С 1912 г. звание учительницы средних учебных заведений присваивалось тем воспитанницам, которые выдерживали окончательные испытания в комиссиях, специально образуемых для этой цели Министерства народного просвещения при курсах.
Таким образом, начав свою деятельность в 1836 г. Демидовское учебно-воспитательное заведение все время своего существования оставалось неизменным по своей сути – приют для девочек бедных родителей без различия сословий и вероисповеданий. Существенно изменилась к началу ХХ века его учебная часть, которая от элементарного начального училища 1843 г. к 1912 г. эволюционировала в восьмиклассную женскую гимназию с педагогическими курсами иностранных (новых) языков.
Помимо трудовой помощи Демидовский дом предоставлял бедным жителям города и другие пособия. С 1839 г. для бедняков работала бесплатная столовая, билеты для пользования которой покупались благотворителями и раздавались беднякам вместо милостыни. Цена билета соответствовала себестоимости обеда – 1 руб. серебром за месяц или 12 коп. медью за разовое посещение. Столовые действовали и в отделениях Демидовского дома: одно из них было открыто близ Александро-Невской лавры (в доме чиновника Иванова), другое – у Кокушкина моста (в доме старшины благотворительного заведения купца Кузьмина) и третье – на Обуховском проспекте. В год выдавалось до 100000 обедов.
Аврора Карловна была почетным членом Дома согласно Адрес-календарю начальствующих и прочих должностных лиц за 1865-1866 гг.
В 1890-х гг. Дом призрения трудящихся переименовали в «Дом Анатолия Демидова».
Во время Первой мировой войны в гимназии в конце 1914 г. открылся лазарет. Воспитанницы трудились в нем в качестве помощниц сестер милосердия. Лазарет проработал чуть больше года.
Средняя школа в здании работала до 1980-х гг., после чего его передали Институту физкультуры им. Лесгафта. В настоящее время это корпус Национального государственного университета физической культуры, спорта и здоровья им. П.Ф. Лесгафта.
Таким образом, начав свою историю как приют для девочек бедных родителей, как элементарное начальное училище, Демидовские учебные заведения эволюционировали в образовательный комплекс, включавший детское убежище, восьмиклассную женскую гимназию с педагогическими курсами иностранных языков и две женские профессиональные школы. Его история, несомненно, показывает оптимальность сочетания частной (аристократической) и государственной благотворительности в образовательной сфере. Это пример педагогической филантропии, связанный с историей семьи Демидовых и, прежде всего, с именем Анатолия Николаевича Демидова.
Николаевская детская больница
В 1834 г. в Санкт-Петербурге открылась первая больница для «маленьких детей, подвергшихся различным прилипчивым и другим болезням, их возрасту свойственным». Устроили ее на частные благотворительные пожертвования. Инициаторами создания больницы были сенатор граф А.И. Апраксин, лейб-медик Н.Ф. Арендт и первый ее директор доктор К.И. Фридебург.
Самый большой вклад на приобретение домов для больницы сделали братья Демидовы — Анатолий Николаевич и Павел Николаевич — 200 тысяч рублей ассигнациями, что составляло 57142 руб. серебром. Анатолию Николаевичу Демидову государем было присвоено звание потомственного почетного попечителя больницы.
Решение о совместном участим братьев Демидовых в развитии детской больницы было принято по случаю рождения в 1839 г. сына Павла Николаевича и Авроры Карловны — Павла Павловича.
За свою жизнь Николаевская (это имя она получила к 25-летию существования в память Николая I) больница трижды меняла адрес. Вначале она располагалась у Аларчина моста на Екатерингофском проспекте, дом 73, в доме полковника Оливье. Помещение было небольшим, но все же за четыре года здесь получило лечение более 10 тысяч пациентов.
В 1842 г. больница переехала на Большую Подъяческую улицу, дом 30. В этом здании размещался Контрольный департамент военных отчетов. Здание было перестроено и приспособлено к нуждам больницы. Для специализированных скарлатинного, коревого и оспенного отделений перестроили и надстроили флигеля. Позднее в конце XIX века были устроены отдельные комнаты для матерей или нянь с детьми. Несмотря на многочисленные внутренние перестройки, большинство палат являлись проходными, что создавало большие неудобства и не способствовало изоляции. И больница вновь переехала, на этот раз на Аптекарский остров. Ныне в здании на Подъяческой улице находится Городской ревматологический центр.
На углу Уфимской и Вологодской (ныне Чапыгина) улиц у купца первой гильдии Ф.А. Алферова в 1912 г. был куплен земельный участок под строительство новой больницы. Попечительский комитет одобрил и утвердил проект постройки гражданского инженера А.Г. Голубкова, но ввиду начала Первой мировой войны смету на строительство пришлось урезать до 750 тыс. рублей. Павильонная система была избрана для большей изоляции больных. Всего строилось пять павильонов: скарлатинный, дифтерийный, коревой, смешанный (для разных инфекций) и служебный. Строительство закончилось летом 1916 г. В декабре больница переехала в новое здание. После революции ей присвоили имя Н.Ф. Филатова, известного врача-педиатра. В 1920-е гг. построили еще один корпус, число мест увеличилось до 400 мест. Детская инфекционная больница функционирует и сегодня.
Peterburgskii listok, 1884.12.06
ЕВАНГЕЛИЧЕСКИЙ ГОСПИТАЛЬ
В 60-х гг. XIX века Аврору Карловну захватила идея создания Домов милосердия, приютов для старых и больных людей, где для них было бы организовано медицинское обслуживание и хороший уход. Еще раньше, начиная с 40-х гг., в России, в Париже, в Германии она знакомилась с опытом людей, занимающихся уходом за бедными, старыми и больными людьми, изучала санитарное дело. Аврора была знакома с доктором Майером, знатоком и практиком санитарного дела в России. В Германии она встречалась с пастором Флиднером, который организовал там дома презрения для бедных. В Петербурге в 1858 г. (?) она познакомилась в евангелическом госпитале с вдовой Амандой Каяндер, которая оказывала поступавшим на лечение бедным не только медицинскую помощь, но и материальную поддержку. В лице Аманды Аврора нашла свою единомышленницу, вместе они стали планировать учреждение общин диаконисс (общины милосердия) в Финляндии и Петербурге.
Аврора Карловна, при изучении опыта домов милосердия, ориентировалась на лютеранские общины диаконисс, которые получили развитие в Германии. Совместно со своей супругой пастор Флиднер основал общину женщин-диаконисс, которые, не давая никаких обетов, ухаживали за больными, бедными, детьми-сиротами и падшими женщинами.
В России торжественное открытие первой общины сестер милосердия состоялось 9 марта 1844 г. Изначально она носила название «Община сестер милосердия на Песках» (от района Санкт-Петербурга «Пески», располагалась на 2-ой Рождественской улице), и только в 1873 г. община получила свое официальное название «Свято-Троицкая» по наименованию домового храма во имя святой Живоначальной Троицы. Созданная Терезией Ольденбургской община сестер милосердия была новым для России учреждением, поэтому спектр ее деятельности зависел исключительно от желания и возможностей ее учредителей. Официально в России традиция организации лютеранских общин диаконисс была представлена только в 1858 г. открытием «Дома диаконисс» при евангелической больнице в Санкт-Петербурге, через 22 года после создания первой общины пастором Теодором Флиднером. Несмотря на то, что оба института ориентировались на западноевропейскую традицию, на практике это получились совершенно различные организации, не имеющие аналогов в Европе. Они не являлись религиозными организациями в отличие от католических конгрегаций сестер милосердия и лютеранских общин диаконисс. Система управления внутри институтов, как и специфика их деятельности, в силу разных обстоятельств, были различными.
Первый евангелический госпиталь в Санкт-Петербурге располагался в небольшом деревянном домике № 3 на улице Кирочной. Рассчитан он был изначально всего на 8 коек. В течение нескольких месяцев были собраны средства, которые дали возможность начать развитие этого дела.
Больницу возглавлял Карл Карлович Майер (1830-1883). Был момент, когда врач Карл Майер хотел оставить медицину, желание нести слово Божие было ему ближе. Но пастор кирхи святой Анны сумел объяснить, что больше пользы Господу принесет он именно на поприще помощи женщинам. Слова пастора были убедительными, и доктор Майер отправился в Германию за самым передовым опытом. Так появилась в 1859 г. на Кирочной улице больница. Существовала она только «на одни доброхотные жертвы». Здесь не делали различий среди пациенток ни по их вероисповеданию, ни по их состоятельности. Почти все лечились бесплатно, за девять лет из почти двух тысяч пациентов таких было 1700.
Больница была «совершенно домашняя» и «не пугающая больного тяжестию обстановки казенного заведения». Все держалось на шестидесяти диакониссах из общества, основанного при госпитале. Мудрый доктор Майер приставил их «к занятиям акушерским, и к занятиям фармацевтическим. Пока ученые люди будут разрешать, могут ли женщины заменить мужчин в фармацевтических занятиях, в евангелическом госпитале вопрос этот уже решен в пользу признания женских способностей, и там две женщины ведут всю госпитальную аптеку». При заведении также был детский приют, и 24 диакониссы приглядывали за малышами.
Госпиталь получил в Петербурге известность и признание и мог бы приносить больше пользы страждущим, но для этого необходимо было иметь свое собственное большое и построенное с учетом новых требований здание. Карл Карлович сам составил план каменного строения, продумал каждую деталь, учел все современные требования к вентиляции и гигиене. В будущем здании соединились его мечта и его практичность. Аврора Карловна могла часами слушать этого удивительного человека. Многие из его идей она позже реализовала в организованном ею в 1867 г. Институте Диаконисс в Хельсинки.
В конце 1860-х гг. землю по Лиговской улице напротив Озерного переулка Петербургская городская управа передала Евангелическому обществу для постройки здания больницы и приюта. В 1869-1871 гг. по проекту архитекторов Р.Б. Бернгарда (1818-1887) и О.Г. фон Гиппиуса (1826-1883) было построено главное здание больницы с домовой лютеранской церковью. В 1886 г. выстроена каменная покойницкая, архитектор В.В. Николя, в 1893 г. — деревянный на каменных подвалах хирургический барак, архитектор И.С. Китнер, в 1895 г. — кирпичный двухэтажный корпус прачечной, архитектор Б.Е. Фурман, в 1901-1902 гг. — здание хирургического отделения, архитектор А.И. Стюнкель, в 1902-1904 гг. — жилой дом для служащих, архитектор А.И. Стюнкель.
Вера, надежда и ежедневный труд Карла Карловича сделали его мечту реальностью. Помогали опыт, поддержка и связи отца Карла Антоновича, доктора Майера-старшего, который являлся почетным попечителем и председателем Совета госпиталя с момента его основания. Участок был значительно увеличен благодаря дополнительной, переданной в дар императором Александром II, территории. Члены семейства Майер на протяжении многих десятилетий, не будучи богатыми и не занимая больших государственных постов, были вхожи в круг самых важных чиновников, богатых семей и поддержаны в своей деятельности представителями царской семьи.
Имя доктора Майера не отнять от основанных им приюта для прислуги и приюта для гувернанток, а также школы для малышей при госпитале. Неразрывно связано оно и с обществом Красного Креста. В период крымской войны Карл Карлович организовал отряды диаконисс, отправившихся к месту боевых действий для помощи раненым.
Здание Евангелического госпиталя сохранилось (современный адрес – Лиговский проспект, д. 2-4), оно по-прежнему служит своему первоначальному предназначению – лечению больных. В нем располагается НИИ фтизиопульмонологии. Борьбе с туберкулезом и его предупреждению много сил отдавал и Карл Карлович Майер. «Легочная чахотка, ее причины и возможность исцеления» называлась его лекция 1874 г., а в госпитале было отделение для таких больных.
После революции Евангелическую женскую больницу переименовали в Больницу для легочных больных им. Воскова, а 1 мая 1922 г. переоборудовали в Специализированную больницу для больных легочным туберкулезом. Туберкулезный научно-практический институт, затем преобразован в Научно-исследовательский институт фтизиопульмонологии.
ФИРМА «ШТОЛЬ И ШМИТ»
В 1849 г. Карл Иванович Шмит и Владимир Федорович Штоль (1819-1887) основали в Санкт-Петербурге торговлю красками и аптекарскими товарами под вывеской «Штоль и Шмит». Первоначально торговля находилась на Гороховой улице в доме Меншикова близ Красного моста. Вследствие развития торговли появилась потребность в более просторном помещении, и в 1860 г. торговля была переведена в дом Кононова на Кирпичном переулке. В этом помещении фирма находилась в течение 21 года. За это время значительно расширились торговые операции, круг постоянных покупателей увеличился и распространился не только на Санкт-Петербург. К этому же периоду относится учреждение при складе лаборатории для исследования качества поступающих в продажу товаров.
«Штоль и Шмитъ» снабжал аптеки лекарствами, посудой, также предлагал широкий ассортимент аптекарских, москательных (краски, клеи, технические масла и прочее) и парфюмерных товаров. Изделия из резины, хирургические инструменты, перевязочные материалы, патентованные дезинфекционные средства и, конечно, минеральные воды — у «Штоля и Шмита» можно было приобрести практически все, что так необходимо для нужд врачебных и лечебных.
Известен факт, что фирма «Штоль и Шмит» поставляла медицинские товары открытому в 1867 г. Институту Диаконисс Авроры Карловны Карамзиной в Хельсинки, а также Евангелическому госпиталю доктора Майера в Санкт-Петербурге.
В.Ф. Штоль вышел из фирмы в 1876 г., и единственным хозяином торгового дома остался К.И. Шмит, который решил выстроить собственный дом, специально приспособленный для торговли аптекарскими товарами. В 1881 г. Карл Шмит перевел фирму на Малую Морскую улицу, дом 11, в здание, выстроенное по проекту известного архитектора Виктора Шретера. В величественном особняке уместились и магазин, и товарные склады, и благоустроенные квартиры для рабочих и служащих.
В 1886 г. К.И. Шмит скончался и торговый дом перешел к его сотрудникам и родственникам: Александру Викторовичу Диперрону и Р.В. Штолю, которые продолжили ведение дел, а в 1896 г. учредили отделение торгового дома в Томске. Магазин петербургской фирмы с хорошей репутацией и солидным оборотом открылся в Томске 31 августа 1896 г. – это был третий по счету аптекарский магазин в городе.
После смерти А.В. Дюперрона в 1897 г. единственным владельцем фирмы остался Роберт Карл (Роман Владимирович) Штоль (1854-1900). При нем фирма была удостоена высочайшего звания поставщиков двора Его Императорского Величества. Роберт Карл Штоль проживал с семьей по Малой Морской, дом 11 и «торговалъ аптекарскими товарами подъ фирмой: «Штоль и Шмидтъ»» По данным на 1897 г.: «Штоль Романъ Владимировичъ потомственный почетный гражданинъ, 1 гильдии купецъ».
В 1900 г. Р.В. Штоль умер и торговый дом перешел по наследству его вдове Ульрике (Элле) Николаевне Штоль. Дела фирмы она поручила испытанным сотрудникам своего мужа. Интересен тот факт, что после смерти супруга, вдова Элла Николаевна Штоль стала 26 апреля 1907 г. соучредителем Акционерного общества «Фармакон» (Pharmakon) – фабрики по выпуску химико-фармацевтической продукции. В 1918 г. вдова Штоль переехала в Данию. «Завод «Фармакон» принадлежит к старейшим фармацевтическим производствам России. Его история начинается с образования в 1907 г. акционерного фармацевтического общества «Фармакон» (при участии германских пайщиков – 33%), целью которого было строительство заводов по выпуску химико-фармацевтической продукции. И в настоящее время предприятие является крупнейшим в России производителем лекарственных субстанций, готовых медпрепаратов и витаминов.
Воскресенский Новодевичий Монастырь.
Церковь иконы Божией Матери "Всех скорбящих Радость"
Оплакивая гибель своего мужа, полковника Андрея Николаевича Карамзина, павшего 15 мая 1854 г. в бою с турками под Калафатом, Аврора Карловна посвятила его памяти небольшой храм, заложенный в июне 1855 г. в центре кладбища Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге.
Андрею Карамзину не везло с войной. Он дважды и оба раза добровольно отправлялся на войну и каждый раз неудачно. И, тем не менее, не воевать Андрей Николаевич не мог, иначе он не был бы сыном своего отца, патриота и монархиста. Карамзин был убежден, что его место на передовой.
Аврора Карловна писала своей сестре Алине о дурных предчувствиях по поводу воинственного настроя мужа: «В Андрее снова проснулся военный с патриотическим пылом, что омрачает мои мысли о будущем. Если начнется настоящая война, он покинет свою службу в качестве адъютанта, чтобы снова поступить в конную артиллерию и не оставаться в гвардии, а командовать батареей. Ты поймешь, как путают меня эти планы…».
Летом 1853 г. началась русско-турецкая война. В марте следующего года Андрей Николаевич получил назначение в Александрийский гусарский полк, дислоцировавшийся в Малой Валахии. В армии его не любили, полагая, что чин полковника он получил благодаря высоким связям, а на войне искал лишь собственной славы. Карамзин, будучи человеком чести, сразу понял, что уважение придется добывать кровью, и рвался в бой.
15 мая в бою у Каракуля погибло 19 офицеров и 132 солдата. Среди них был и Карамзин. Его тело, изувеченное восемнадцатью колотыми и резаными ранами, было похоронено в Малой Валахии.
О гибели Андрея Николаевича говорил весь светский Петербург. Федор Тютчев писал: «Это одно из таких подавляющих несчастий, что по отношению к тем, на кого они обрушиваются, испытываешь, кроме душераздирающей жалости, еще какую-то неловкость и смущение, словно сам чем-то виноват в случившейся катастрофе… Был понедельник, когда несчастная женщина узнала о смерти своего мужа, а на другой день, во вторник, она получает от него письмо — письмо на нескольких страницах, полное жизни одушевления, веселости. Это письмо помечено 15 мая, а 16-го он был убит…».
Аврора Карловна не смирилась с тем, что ее любимый похоронен на чужой земле. Она подключила все свои связи, подняла самых высоких чиновников и добилась того, чтобы разрешили «беспрепятственный провоз из Малой Валахии в Санкт-Петербург для предания земле тело скончавшегося полковника Карамзина». Об этом были уведомлены «обер-прокурор святейшего Синода, министр финансов и управляющий министерства иностранных дел».
За телом мужа Аврора послала своего секретаря Иосафата Огрызко.
Тело Карамзина было привезено в Санкт-Петербург 20 июня 1854 г. и поставлено в церковь Казанской иконы Божией Матери, где отслужены били заупокойная обедня и панихида. Друг семьи Карамзиных Федор Тютчев тяжело пережил церемонию перезахоронения: «А я вижу, словно это было вчера, как он — в военной шинели расстается с нами на вокзале и я говорю ему на прощание — воротитесь. И вот как он вернулся!»
Небольшой, отдельно стоящий храм для погребения А.Н. Карамзина строился по проекту Э.И. Жибера и был освящен 24 октября 1856 г. митрополитом Григорием. Днем раньше в склеп под храмом был перенесен прах Карамзина. После погребения в церкви Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» появилась запись: «Карамзин, Андрей Николаевич, полковник, р. 24 октября 1814, убиен во брани за веру и отечество против турок 16 мая 1854. Блажени милостиви яко тии помиловани будут».
Аврора не только выделила на постройку 30 тысяч рублей серебром, но и заказала на свои средства утварь из золоченого серебра и облачения. Она подарила храмовый образ Спасителя в богатой ризе с драгоценными камнями и две большие иконы святых Владимира и Александра Невского. В 1860 г. в церковь поступила икона Воскресения Христова, вырезанная из слоновой кости. 16 числа каждого месяца по Карамзину и его павшим товарищам в церкви служили панихиду.
Существует версия, что Аврора Карловна хотела, чтобы ее похоронили в этой церкви рядом с мужем.
Церковь была закрыта в июне 1929 г. и снесена летом 1930 г.
Дача Гаусвальд
Здание было построено в 1898 г. в стиле модерн для жены (по одной из версий, вдовы) булочного мастера Евгении Карловны Гаусвальд. Авторы проекта — архитекторы Владимир Чагин и Василий Шене. Около 1901 г. дачу приобрел Анатолий Павлович Демидов.
В справочнике «Весь Петербург» на 1901 г. участок Гаусвальд на Каменном острове числится под №49 внутри парка (ВПб на 1901 г. Отд. IV. Стб.134). В следующем году владельцем показан Демидов князь Сан-Донато Анатолий Павлович (ВПб на 1902 г. Отд. IV. Стб.135). Он же, по данным справочника, числится владельцем участка на 1911 г. (ВПб на 1911 г. Отд. IV. Стб. 135). Данные запаздывают, так как уже в июле 1910 г. новый арендатор участка — «кандидат прав» Эммануил Семенович Мандель получает разрешение владельцев острова на перестройку бывшей дачи Гаусвальд (ЦГИА СПб ф.513 оп.102 д.8905. Л.1).
В 1910-1916 гг. были выполнены надстройки и пристройки к основному объему в приемах и формах модерна.
В 1918 г. в особняке разместили 3-ю детскую колонию имени А.В. Луначарского, которая просуществовала здесь до 1923 г. Затем здание много лет занимал санаторий-профилакторий Ленинградского металлического завода.
Здание двухэтажное, на подвалах, с высоким каменным цоколем, деревянное, частью — кирпичное, сложной объемно-пространственной композиции из разновеликих объемов. Основной объем здания деревянный, отделка фасадов, имитирующая фахверк, выполнена обшивкой стен доской или «вагонкой», штукатуркой и окраской. В северо-восточной части здания — объем внешнего тамбура, парапетное ограждение террасы, угловая стилизованная башня — сложены из кирпича. В отделке фасадов применены разнообразные материалы: бутовый камень, облицовочная керамическая плитка «кабанчик», известняк, дерево, керамическая черепица, поливные полихромные изразцы.
Дача Гаусвальд считается первым в России зданием в стиле модерн. Архитектура дома воплотила многие характерные черты стиля — подчеркнутую асимметрию, изломанные линии портала и крыши. Прототипом послужила архитектура английских коттеджей. Неоднократно здесь снималось кино – «Дон Сезар де Базан», «Без семьи», «Летучая мышь».
Каким видела Санкт-Петербург Аврора (виды города 1833 г.)
ЧАСТНЫЕ ДАЧИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА И ПРИГОРОДОВ
Русская дача это особое социальное и культурное явление, не повторяющееся ни в одной другой стране. Дачная жизнь в России сформировалась под воздействием особых социально-экономических и культурных условий. Вокруг Санкт-Петербурга в разные времена создавались дачные поселки и целые городки. Окрестности северной столицы в силу своего этнического многообразия сформировали богатейшее архитектурное наследие старинных дач, в отличие от всех других городов России, имеющее образцы самых разных стилей.
ПЕТЕРГОФ И НИКОЛАЙ I
Николай I решил создать частную летнюю резиденцию, где он мог бы предаваться тихим семейным радостям вдали от посторонних любопытствующих взоров. Для этого он избрал место у восточной границы Нижнего парка в Петергофе. Глухая и заброшенная местность была превращена в великолепный парк Александрию с маленьким дворцом.
БОЛЬШАЯ МОРСКАЯ УЛИЦА
Большая Морская улица — старейшая улица Санкт-Петербурга. Она начинается от Дворцовой площади и достигает реки Мойки там, где река пересекается с Крюковым каналом. Большая Морская улица необычайно богата архитектурными достопримечательностями. Практически каждый дом представляет собой историческую ценность. Отдельно можно выделить усадьбу Ломоносова, музей Набокова, дома Демидовых, Чичерина и Фаберже. В настоящее время она является “культурным центром” Санкт-Петербурга. Здесь располагаются петербургские отделения Союзов Писателей, Художников, Архитекторов и Композиторов.
ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ:
- Финские места Петербурга. https://e-finland.ru/info/culture/finskie-mesta-peterburga.html
- Информация о венчании — ЦГИА СПб. ф.19. оп.124. д.686 л 1168.
- Особняк И. А. Мусина-Пушкина (Паниных). https://www.citywalls.ru/house4053.html?s=avhnid1tqugs7uhjupnpsbgss1
- Дом Ушаковых (Невский пр. 54). https://walkspb.ru/istoriya-peterburga/zd/nevskiy54
- Дом И. И. Шувалова — Дом Демидовых — Дом А. М. Ушакова. https://www.citywalls.ru/house2006.html
- ФОНД ИСТОРИЧЕСКОЙ ФОТОГРАФИИ ИМЕНИ КАРЛА БУЛЛЫ. http://www.bullafond.ru/history/
- Образцовый жилой дом для рабочего и нуждающегося населения. https://www.citywalls.ru/house644.html?s=6il21ca5075o5rq66ic42bb0e6
- ОБЩЕСТВО ДЛЯ УЛУЧШЕНИЯ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ ПОМЕЩЕНИЙ РАБОЧЕГО И НУЖДАЮЩЕГОСЯ НАСЕЛЕНИЯ. http://encblago.lfond.spb.ru/showObject.do?object=2853786139
- Историко-статистические сведения о Санкт-Петербургской епархии. Выпуск 3 (1873). https://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/istoriko-statisticheskie-svedenija-o-sankt-peterburgskoj-eparhii-vypusk-3-1873/54_3
- Особняк Демидовых: дом для красивой невесты, баптистов и итальянских послов. https://www.expotrade.ru/articles
- Дом Муравьевых на Фонтанке. http://www.ipetersburg.ru/dom-muravevyh-na-fontanke/
- АВРОРА КАРАМЗИНА (1808–1902) ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ, ФРЕЙЛИНА ПРИ ИМПЕРАТОРСКОМ ДВОРЕ. https://scandinews.fi/society/story/1653-avrora-karamzina-18081902-obshhestvennyii-deyatel-freilina-pri-imperatorskom-dvore
- КАРАВАННАЯ УЛИЦА. ЧЕТНАЯ СТОРОНА. ОТ ДОМА №14 ДО ПЛОЩАДИ БЕЛИНСКОГО. https://alfa-delta.livejournal.com/204390.html
- Дом для Авроры Демидовой на Большой Морской. https://amsmolich.livejournal.com/231846.html
- Демидовская гостиница. http://www.mini-oteli.ru/blog/demidovskaya-gostinitsa/
- Демутов трактир. http://www.encspb.ru/object/2804025933?lc=ru
- Зуев Г.И. Течет река Мойка… От Фонтанки до Невского проспекта. https://history.wikireading.ru/76237
- Демутов трактир. https://www.visitpetersburg.ru/ru/showplace/196889/
- Из истории петербургских гостиниц. Часть II. https://allcafe.ru/readingroom/history/134/
- Гостиница «Демут» (по наб. Мойки). https://www.citywalls.ru/house3185.html
- Шведская церковь Святой Екатерины. https://www.visit-petersburg.ru/ru/showplace/197500/
- Шведскаz церковь святой Екатерины. https://walkspb.ru/istoriya-peterburga/zd/shvedskaya-ts
- Кириков Б.М.: «Улица Большая Конюшенная». Издательство «Центрполиграф», 2003 — 191 стр.
- Аксельрод В.И., Манькова А.А.: «Конюшенная площадь и Малая Конюшенная улица». Издательство «Центрполиграф», 2011 — 349 стр.
- Жигало М.В., Тукиянен И.А.: «Самые известные храмы Санкт-Петербурга». Издательство «Олимп: Астрель: АСТ», 2007 — 285 стр.
- Шведская лютеранско-евангелическая церковь cв. Екатерины (начало). https://www.citywalls.ru/house1062.html
- Лютеранская церковь св. ЕКАТЕРИНЫ шведская. http://www.encspb.ru/object/2804678035?lc=ru
- Об истории шведской диаспоры в Санкт-Петербурге. https://svenska.spb.ru/
- Русскоязычный швед из Финляндии. https://history.wikireading.ru/372868
- Карамзиной салон.http://www.encspb.ru/object/2804028522?lc=ru
- За самоваром в салоне Карамзиных. https://rg.ru/2016/09/02/rodina-salon-karamzinyh.html
- Салон Карамзиных. http://www.peterburg.biz/salon-karamzinyih.html
- Дом Л. С. Назарова — Санкт-Петербургская управа благочиния – ДОМ ВИЕЛЬГОРСКИХ. http://opeterburge.ru/sight/dom-vielgorskikh.html
- Салоны, кружки и собрания литературные. http://biblioclub.ru/index.php?page=dict&termin=940760
- Соллогуб В. А., Воспоминания, М.—Л., 1931.
- Прекрасные дамы Николая Карамзина. https://uchportfolio.ru/blogs/read/?id=3237
- Литературный Петербург пушкинской эпохи / Сост. В. Ф. Шубин // Дома у Пушкина: [Сб. ст.]. СПб., 1994.
- Игорь Шакинко. Загадка уральского изумруда. 1980 г. http://urbibl.ru/Knigi/shakinko/izumrud_4.htm
- Церковь иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость». https://www.citywalls.ru/house28756.html
- Церковь БОЖИЕЙ МАТЕРИ „ВСЕХ СКОРБЯЩИХ РАДОСТИ“ (кладбищенская) в Воскресенском Новодевичьем монастыре. http://www.encspb.ru/object/2804676866?lc=ru
- Андрей Карамзин. Достойно, грустно, нелепо… http://kstolica.ru/publ/zhzl/dostojno_grustno_nelepo/20-1-0-475
- Церковь на «железной луне». https://m.rusmir.media/2020/06/05/bolgaria
- Демидова дома. http://www.encspb.ru/object/2804003317?lc=ru
- Гагариной дом. http://www.encspb.ru/object/2805575128?lc=ru
- Особняк П.Н. Демидова, Большая Морская ул., 43. https://piter-my-city.livejournal.com/401994.html
- Итальянский особняк уральского магната. https://www.kommersant.ru/doc/2436647
- Бройтман Л. И., Краснова Е. И.: «Большая Морская улица». Издательство «Центрполиграф», 2005 — 464 стр.
- Особняк княгини В. Ф. Гагариной — Дом композиторов (начало). https://www.citywalls.ru/house1083.html
- Особняк П. Н. Демидова — Посольство Италии. https://www.citywalls.ru/house1081.html
- Особняк Петра Демидова. http://www.visit-petersburg.ru/ru/showplace/196878/
- Политова К.Д. Историко-художественная отделка интерьеров особняков Демидовых в Санкт-Петербурге. http://scientificjournal.ru/images/PDF/2020/89/istoriko-khudozhestvennaya-otd.pdf
- Что и зачем нам врут про Монферрана. https://cont.ws/@efiere/247990
- Когда отреставрируют фасад особняка Демидова в Петербурге? https://spbvedomosti.ru/news/questions/kogda-otrestavriruyut-fasad-osobnyaka-demidova-v-peterburge/
- Дом Демидовых. https://www.citywalls.ru/house733.html
- Прогулка по Четвертой линии Васильевского острова. Часть вторая. https://show-me-piter.livejournal.com/903099.html
- Историко-статистические сведения о Санкт-Петербургской епархии. Выпуск 3 (1873). https://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/istoriko-statisticheskie-svedenija-o-sankt-peterburgskoj-eparhii-vypusk-3-1873/54_3
- Церковь Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы (Симеоновская).https://walkspb.ru/istoriya-peterburga/zd/sim-anna-ts
- Официальный сайт Церкви Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. https://sia-hram.ru/
- Жигало М. В., Тукиянен И. А.: «Самые известные храмы Санкт-Петербурга». Издательство «Олимп: Астрель: АСТ», 2007 — 285 стр.
- Эскулапов жезл. Часть 2-я. https://gazeta-licey.ru/blogs/juliasvintsova/5329-eskulapov-zhezl-chast-2-ya
- Евангелическая женская больница . Главное здание — Научно-исследовательский институт фтизиопульмонологии. https://www.citywalls.ru/house768.html
- Е. В. Ефимушкина. Взаимовлияние института сердобольных вдов и Свято-Троицкой общины сестер Милосердия. http://www.vestospu.ru/archive/2020/articles/11_34_2020.pdf
- Александринский театр. https://walkspb.ru/istoriya-peterburga/zd/ostrovskogo-pl2
- Буренина М. С.: «Прогулки по Невскому проспекту». Издательство «Литера», 2003 — 272 стр.
- Овсянников Ю. М.: «Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси». Издательство «Искусство-СПб», 2001 — 632 стр.
- Открыт новый Александринский театр. http://panevin.ru/calendar/otkrit_noviy_aleksandrinskiy_teatr.html
- Что смотрели в театрах царского Петербурга, как доставали билеты и почему вырез на платьях зрительниц зависел от места в зале. https://paperpaper.ru/theatres/
- Выскочков Л.В. В театральных ложах. Будни и праздники императорского двора.
- Александринский театр. Из прошлого в будущее. https://www.kommersant.ru/doc/3076881
- Александринский Театр. https://www.kino-teatr.ru/teatr/27/
- История одного объекта: Михайловский театр. https://www.ibgroup.ru/news/2020/11/25/471/
- Алексеев-Борецкий А.А. «Орфей» в Михайловском дворце. https://gatchinapalace.ru/special/scientific_conferences/past_conferences/G_blok.pdf
- Колышницына Н.В. Основные этапы развития Демидовского учебно-воспитательного заведения по документам ЦГИА СПб (1836-1917 гг.). https://spbarchives.ru/conferences_2/-/asset_publisher/pM3V/content/id/15822
- Здание Демидовского дома призрения трудящихся. https://www.citywalls.ru/house10697.html
- ДЕМИДОВСКИЙ ДОМ ТРУДОЛЮБИЯ (ДЕМИДОВСКИЙ ДОМ ПРИЗРЕНИЯ ТРУДЯЩИХСЯ). http://encspb.ru/object/2855742587?lc=ru
- Николаевская детская больница — Городская больница N 25. https://www.citywalls.ru/house8409.html
- ХЛОПОТОВА Н. И. ТАГИЛЬСКИЙ МАЛАХИТ И МАЛАХИТОВАЯ ФАБРИКА А.Н. ДЕМИДОВА В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ. ТАГИЛЬСКИЙ КРАЕВЕД № 20 июнь 2010 г.
- ОБУЧЕНИЕ ЗА ГРАНИЦЕЙ ПЕРСОНАЛА ДЛЯ НИЖНЕТАГИЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА ДЕМИДОВА. Проблемы истории России. — Екатеринбург: Волот, 2011. — Вып. 9: Россия и Запад в переходную эпоху от средневековья к новому времени. — С. 397-412. О. А. Мельчакова Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина
- Электронные выставки Государственного архива Свердловской области. https://xn--80aaebf3an9auge0i.xn--p1ai/demidovs_in_the_history_of_the_urals-anatol
- Пивоварова Ю.И. Роль женщины в литературном салоне (на материале русской культуры начала XIX в.). Ярославский педагогический вестник — 2015 — № 2 — Том I (Культурология).
- Литературный салон Хитрово-Фикельмон. — Текст : электронный // Искусствоед.ру – сетевой ресурс об искусстве и культуре : [сайт]. – 2017. – URL: https://iskusstvoed.ru/2017/02/24/literaturnyj-salon-hitrovo-fikelm/ (дата обращения: 11.01.2022).
- Большая Морская 16. http://sergekot.com.
- XIX ВЕК:«И В ЛЕТНИЙ САД ГУЛЯТЬ ВОДИЛ…». https://rusmuseumvrm.ru/online_resources/e-course/sady/str/str10.html.
- Палий Е.Н. Русский дворянский салон XIX в.
- Кириков Б. М., Кирикова Л. А., Петрова О. В.: «Невский проспект : Архитектурный путеводитель». Издательство «Центрполиграф», 2004.
- Буренина М. С.: «Прогулки по Невскому проспекту». Издательство «Литера», 2003.
Петербург не жил, а прямо клокотал полною жизнью...