Демидовы и Санкт-Петербург
Первые Демидовы и Санкт-Петербург
У Демидовых в истории молодого Петербурга особое место. Год его основания почти совпадает с датой, ключевой в биографии их рода. 1703-й, последний год пребывания семьи Никиты Демидова на ее малой родине, в Туле. Уже в следующем, 1704 г. ее глава предпринимает шаги для перевоза всех домашних на Урал. Медленное сворачивание дел в Туле, решительное, быстрое врастание в новые ландшафты и заботы — так развивалась история главной ветви демидовского рода в ближайшем десятилетии, одновременно первом десятилетии Петербурга. По мере постепенного возвышения последнего происходило сближение промышленников и с молодым городом. Развивалось оно несколькими путями.
Первое — поставки в город демидовской продукции. Демидовы продавали казне железо и различные изделия из чугуна. Последние отливались по заказам, причем, как правило, адресно, для вполне конкретной цели. Примером могут служить трубы для фонтанов в создававшихся в Петербурге и в его окрестностях царских садах. Вес этой продукции исчислялся десятками тысяч пудов. Так, только за период с 1721 по 1725 гг., т.е. всего за пятилетие, Никита Демидов поставил казне фонтанные трубы общим весом более 112 тыс. пудов.
Частично эта работа выполнялась на его Тульском заводе. Об этом свидетельствует, в частности, протокол Военной коллегии от 31 декабря 1720 г., в котором со ссылкой на слова Демидова упоминается о двух работающих на нем мастерах, которые «па тех заводах льют… бомбы, и ядра, и всякие его, великого государя, военные припасы, и фантанные трубы». Из этой фразы следует, что трубы были чугунными, хотя в некоторых источниках, не отличающихся строгостью употребления терминологии, их называют железными.
В общем объеме казенных поставок демидовских заводов фонтанные грубы занимали сравнительно скромное место. По данным за 1715-1733 гг., литье составляло лишь 10% продукции, сдававшейся Демидовыми государству. О значении, которое придавалось заказам фонтанных труб, свидетельствует частая ссылка на государя в качестве источника соответствующих распоряжений и ранг чиновников, курировавших их исполнение. Сохранилось письмо к Демидову кабинет-секретаря А.В. Макарова от 8 июля 1722 г., специально этим трубам посвященное. Па какую из петербургских новостроек были направлены уже отлитые трубы из заказа 1721 г., в источнике не указано. Но в отношении новой их партии отмечено, что предназначена она, как сказано в источнике, «в Стрелинской и Петергофской его величества огороды». Часть труб (отличного от предыдущих типоразмера) предполагалось отправить в «Ревельской его величества огород». Рассчитывалась казна за эти поставки, похоже, более или менее аккуратно (что в отношении других видов продукции правилом отнюдь не являлось). Всего через шесть месяцев по истечении 1721 г. Макаров послал Демидову «асигнацию за подписанием его императорского величества собственные руки, надлежащую полковнику Пестрякову о выдаче… денег за поставленный… фантанныя железные трубы прошлого году». Распоряжение о новой заказанной их партии также было оформлено указом «за подписанием его ж величества руки».
Родоначальник знаменитого рода Демидовых — Никита Демидович был деловой человек, время свое делил между Невьянском и Тулой, поэтому в Петербург приезжал, но, вероятно, редко, так что собственный дом ему нужен не был.
Упоминание о пребывании Никиты Демидова в Петербурге в 1715 г. есть у его биографа И.И. Голикова: «В один приезд г. Демидова в Петербург родился монарху сын, царевич Петр Петрович, и когда знатные особы при поздравлении монархини по древнему обычаю подносили приличные дары, то он, пользуясь сим случаем, поднес Ея же Величеству богатые золотые бугровые сибирские вещи и сто тысяч рублей денег». Императора подарок заинтересовал, и он распорядился, чтобы все найденные где бы то ни было в земле древние золотые изделия присылались в Петербург. Так, благодаря демидовскому подарку, по мнению директора Эрмитажа М.Б. Пиотровского, родилась не только эрмитажная золотая коллекция, но и российская археология.
У Никиты Демидова было три сына: Акинфий, получивший основное наследство, Григорий и Никита, отделенные отцом еще при жизни. Акинфий, основавший вдобавок к отцовским еще 17 железоделательных и медеплавильных заводов, руководил ими лично и основное время проводил на Урале. Однако он был человеком уже другой формации и более светским, что видно даже при сравнении портретов отца и сына.
Никита на портрете одет очень скромно, в отличие от Акинфия, на котором парик, богатый камзол с пуговицами из драгоценных камней, па рубашке кружевные жабо и манжеты: на них он имел право как действительный статский советник.
Акинфию дом в Петербурге, конечно, был нужен. В 1726 г. такой дом он купил на стрелке Васильевского острова. Позже на месте этого дома, правее возведенного здания Биржи, был построен северный пакгауз. Местоположение дома удобно было тем, что на стрелке находился порт, куда приходили иностранные корабли, а Акинфий вывозил железо за границу. Куплен дом был у действительного тайного советника графа Петра Матвеевича Апраксина. Этот дом можно видеть на рисунке 1740-х гг. из стокгольмской коллекции Берхгольца. Дом был большим, в три этажа на подвалах, в отличие от большинства петербургских домов того времени, которые строились в один или два этажа. Принадлежал он потомкам Акинфия до 1800-х гг., когда в связи со строительством Биржи вокруг сломали все старые строения. Кроме этого дома, у Акинфия был еще двор на Фонтанке, на углу современной ул. Белинского, где находились один каменный дом и два деревянных.
Демидовский металл использовался в Петербурге как для удовлетворения потребности в нем при строительстве объектов в городе и в его окрестностях, так и для отправки в «заморский отпуск» через Петербургский порт. Данные, имеющиеся в литературе (Б.Б. Кафенгауз, Н.П. Павленко) для периода, начиная со второй половины 1730-х гг., свидетельствуют о том, что за границу отправлялось более половины производимого Демидовыми железа. Так, за три года (1736-1738) было отпущено через петербургскую таможню 360 тыс. пудов железа, что, по оценке Н.И. Павленко, составляет приблизительно 60% всей продукции заводов Демидова, произведенной за эти годы.
О важности для Акинфия Демидова поставок продукции в Петербург (как казенных, так, очевидно, и транзитных в «заморский отпуск») косвенно свидетельствует определение им к ведению связанных с ними операций одного из самых доверенных его приказчиков, зятя (был женат на дочери Акинфия Марии), в одном из проектов (создании фабрики по производству кос) его компаньона — тульского оружейника Федора Петровича Володимерова, почти ровесника Петербурга (родился около 1702 г.). Этот Володимеров и его немногочисленные потомки (ветвь рода скоро пресеклась) закрепились в Петербурге, органично влившись в ряды энергичных и предприимчивых его обитателей.
Пример Демидовых добавляет новые штрихи к историческому повествованию о том, как совокупный опыт и энергия молодых и зрелых российских политиков, администраторов, военных, предпринимателей, мастеров и простых работников, не всегда, быть может, осознававших историческое значение своего труда, творили на невских берегах чудо, имя которому Петербург.
Рака (гробница) святого благоверного князя Александра Невского
Акинфию Демидову Россия обязана открытием на Алтае серебряных руд. Не довольствуясь уральскими рудниками, Демидов искал руды в Сибири и при этом застолбил Алтай. Уже в 1726 г. он получил позволительный указ на строительство предприятия, и в сентябре 1729 г. Колывано-Воскресенский медеплавильный завод выдал первую продукцию.
Первое найденное на Алтае серебро по приказу императрицы Елизаветы употребили на раку святого Александра Невского. Всего серебра на гробницу было израсходовано 90 пудов, почти полторы тонны. Это была годовая добыча драгоценного металла из Колыванских рудников на Алтае. Рака создавалась в 1746-1753 гг. и обошлась казне в 80 тысяч рублей. Огромная стоимость раки почти достигала цены полностью оснащенного линейного корабля при его вооружении чугунными пушками.
Кроме того, из алтайского серебра чеканились медали и изготавливались украшения. Из этого драгоценного металла выполнены короны российских императоров. Алтайское серебро на протяжении полутора веков было основным источником доходов русских монархов. В 1746 г. алтайские рудники Демидовых поступили в казну.
Гробница Александра Невского выполнена из серебра по рисунку живописца Г.К. Гроота на Петербургском монетном дворе. Высокие художественные достоинства и мастерство исполнения превратили серебряную гробницу в замечательное произведение искусства. Непосредственными авторами этого шедевра ювелирного искусства были иностранные серебряных дел мастера: Эрик Апельрот, Самуэль Зильгерштейн, Лоренцо Зильгерштейн, Георг Берг, Иоганн Окман, Герман Янн, Марк Бренер, Петер Лесс, Карл Дальберг, Фридрих Гемикинс, Карл Фридрих Весгрен, Георг Койн и Фридрих Ремерс. Русская бригада — Иван Евлампиев, Демид Михайлов, Петр Андреев, Гавриил Плотников, Андрей Афанасьев, Ерофей Еремеев, Василий Пономарев, Андрей Попов, Иван Соболев — занималась только чеканкой.
Сначала рака была помещена в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. В 1774 г. архитектор Иван Старов начал строительство храма Святой Троицы там же, которое было завершено в 1790 г., раку перенесли в новый храм, где она и оставалась до революции.
9 мая 1922 г., «согласно предписанию райкома» в Александро-Невскую Лавру явились «товарищи Урбанович и Наумов с инструментами для участия во вскрытии мощей». По приказу партийного главы Петрограда Зиновьева они должны были вынуть мощи великого полководца, чтобы можно было изъять и увезти из Лавры драгоценную серебряную раку, в которой они хранились. Рака, как и другие церковные ценности, была предназначена на переплавку и продажу за границу. Однако в Петрограде нашлись бесстрашные защитники уникальной гробницы. 10 мая 1922 г. в Москву председателю ВЦИК Калинину была послана отчаянная телеграмма: «Государственный Эрмитаж и Русский музей просят срочного распоряжения приостановить разрушение иконостаса Казанского собора и раки Невской Лавры – памятников мирового художественного значения». Подписали телеграмму Тройницкий – директор Эрмитажа, Сычов – директор Русского музея и Александр Бенуа. Иконостас Казанского собора отстоять не удалось, а рака как уникальное произведение декоративно-прикладного мастерства была передана в Эрмитаж, где и находится сейчас.
Никита Акинфиевич Демидов и Императорская Академия художеств
Основание Императорской Российской Академии художеств в Санкт-Петербурге 1737 г. явилось реальным воплощением мысли Петра I о создании учебного заведения, «где обучались бы наукам и прочим художествам». Основатели Академии художеств стремились дать одаренным молодым людям профессиональную подготовку па европейском уровне мастерства и воспитать художников, призванных направить свой талант на службу Отечеству.
Музей Академии художеств, возникший в 1757-1758 гг. одновременно с основанием Санкт-Петербургской Академии художеств, уникален и неповторим. Необычность музея обусловлена тем, что обширные собрания произведений изобразительного искусства, принадлежа Академии художеств, определяли систему преподавания и обучения русских мастеров.
Идеями Екатерины II о просвещении русской нации прониклись многие деятели искусства, художники, просвещенные люди второй половины XVIII века. Так, бывший куратор Академии художеств И. Шувалов специально заказал в Академию художеств наиболее известные произведения античной пластики, находившиеся в Ватикане, в Капитолийском и Неаполитанском музеях, на вилле Медичи во Флоренции. Бецкой приобрел для воспитанников учебного заведения большое количество бюстов и скульптурных памятников ваятелей Древнего Рима, а также рисунков французских художников. Князь Юсупов преподнес Академии художеств собрание слепков с древнегреческих статуй. Дени Дидро прислал в Санкт-Петербург для создания памятника Петру I известного французского скульптора Э.М. Фальконе. В свою очередь, прославленный ваятель привез и безвозмездно подарил Императорской Академии художеств произведения живописи и скульптуры, исполненные им самим и некоторыми его современниками.
Значительное место в истории Академии художеств принадлежит статскому советнику Никите Акинфиевичу Демидову (1724-1799) — уральскому горнопромышленнику, представителю известного рода.
Во время поездки за границу в 1771–1773 гг. он проявил особый интерес к современному ему европейскому искусству. Так, французскому живописцу Жану Батисту Грезу Никита Акинфиевич заказал целую серию полотен. Художник Александр Рослин тогда же выполнил живописные портреты супругов Демидовых. Никита Акинфиевич был знаком с известным французским скульптором Клодом Мишелем, прозванным Клодионом, посещал его мастерскую и даже заказал ему надгробие.
В 1771 г. Н.А. Демидов, но роду своей деятельности далекий от художнической среды, на собственные средства учредил в Академии художеств наградную золотую медаль, выдаваемую ее ученикам «За успехи в механике». Медаль, выдававшаяся в виде премии за успехи в механике, следующая: на лицевой стороне в две строки расположена надпись: «НИКИТА АКИНФЬЕВИЧЬ ДЕМИДОВЪ». На оборотной стороне: «ЗА УСПѢХИ В МЕХАНИКѢ». На поле маховое колесо и два разных винта. В обрезе: С. П. Б. 1779. На обрезе: I. B. G. (Joh. Balthasar Gass). Величина ее 3 фута 8 дюймов. За это пожертвование в сентябре 1774 г. он был избран почетным членом Императорской Академии художеств. Однажды он написал: «Предок наш был кузнецом, и мы не только не скрываем сего, но гордимся, имея родоначальника, который личным своим достоинством и умом приобрел себе бессмертие и стяжал роду своему честь, открыл ему поприще к заслугам государственным».
Большие суммы Никита Акинфиевич тратил на обучение молодых дарований. Немало крепостных художников по его указанию было направлено на учебу в Императорскую Академию художеств и за границу.
В 1776 г. Н.А. Демидов подарил Академии художеств уникальный алебастровый слепок, воссоздающий знаменитые бронзовые рельефы восточных дверей баптистерия во Флоренции с изображением сюжетов Ветхого Завета работы одного из крупнейших мастеров раннего итальянского Возрождения, Лоренцо ди Чионе Гиберти. Итальянские мастера-форматоры во Флоренции по его заказу сняли многочисленные формы и отлили прекрасные слепки, передающие все пластические особенности виртуозной лепки и чеканки итальянского мастера. Формы и алебастровые рельефы-слепки были тщательно упакованы в Италии и отправлены в Санкт- Петербург.
Демидовы и Набережная реки Мойки, д. 104
Первым известным владельцем участка был видный деятель правительства Анны Иоановны обер-прокурор Сената действительный статский советник Анисим Семенович Маслов. С 1735 г. участком владел Франц Володимерович Гарднер — купец и содержатель канатной фабрики на Выборгской стороне.
В сентябре 1755 г. дом с участком был приобретен Никитой Акинфиевичем Демидовым у вдовы Гарднера, которому двор принадлежал почти 30 лет до 1782 г. Демидов построил здесь деревянный дом на каменных подвалах, предназначенный для сдачи в наем. При Демидове все постройки усадьбы, в том числе и главный дом, были деревянными и только один флигель, стоявший фасадом к набережной реки Мойки был каменным.
В 1782 г. Демидов продал дом Г.А. Потемкину, который его тут же заложил Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину. В 1784 г. «по просроченной закладной от Его Светлости ген.-фельдмаршала кн. Григория Александровича Потемкина» двор в собственность получил А.И. Мусин-Пушкин, который являлся владельцем усадьбы до 1798 г.
В конце 1880-х гг. в связи с урегулированием улиц (их названий и нумераций домов) участок получил по Мойке новый № 104.
Впервые вид усадьбы с домом отразил план Сент-Илера: «…в глубине участка изображен деревянный на каменном фундаменте дом с двумя ризалитами со стороны сада. В правой части участка с основным домом соединен переходом одноэтажный каменный флигель, выходящий на набережную р. Мойки. За домом расположен сад с беседкой, павильонами и прудом…». В центре главного фасада виден сильно выступающий ризалит с разорванным фронтоном. В центре заднего фасада находится симметричная четырехмаршевая лестница с балюстрадой. Перед домом располагается парадный двор, отделенный от набережной Мойки пышной красивой оградой. Ученый и мемуарист Якоб Штелин описывает в своих Записках об изящных искусствах в России необычный портик из чугуна, который Никита Акинфиевич, владевший железоделательными заводами, «устроил при своем доме на Мойке» между обоими въездами во двор со стороны улицы.
В 1773 г. Демидов сдал дом чрезвычайному посланнику Его Величества короля Великобритании, заключив контракт, в котором содержится описание дома: «… состоящий на Адмиралтейской части по Мойке реке против лесных каменных магазейнов, в котором среди Двора хоромы деревянные со всеми мебелями, да на дворе кухня и для людей моих флигеля по левой стороне от дому к Мойке, два погреба — один ледник, а другой зимний, конюшня о десяти стойлах и каретный сарай,… при этом доме есть сад с разными плодовитыми фруктами…».
План 1798 г. показывает, что Мусин-Пушкин почти не занимался перестройками. Немного изменилась форма одного из углов главного дома, а переход во флигель, выходящий на Мойку, и сам флигель остались неизменными.
Дом во времена владения им А.И. Мусиным-Пушкиным изображен на акварели его коллегой по Академии Художеств Карлом Фридрихом Кнаппе. Сразу за Литовским замком видна массивная ограда, а за ней в глубине участка фрагмент лицевого фасада старинного дома, который был приобретен Мусиным-Пушкиным у Демидова.
Сегодня от петербургской усадьбы Мусина-Пушкина ничего не осталось. Ее территория в течение XIX века была застроена каменными зданиями.
ДЕМИДОВСКИЕ МОСТЫ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
В чугун, гранит мосты одеты,
В ажур решеток и оград.
Не раз поэтами воспеты
Мосты, что в городе стоят.
(Елена Рябцева)
В 1809 г. санкт-петербургский военный губернатор генерал-лейтенант Александр Дмитриевич Балашов* вместе с известным петербургским архитектором Василием (Вильямом) Ивановичем Гесте составил «план-прожект», согласно которому в Санкт-Петербурге должно было быть введено административное деление на 12 частей, а территория города должна была расшириться за счет образования Нарвской части. Этот же план предусматривал широкий ряд мероприятий по благоустройству города, в том числе по ремонту мостов и замене деревянных мостов через реки и каналы на металлические.
Проект выглядел грандиозно и был одобрен императором Александром I, но даже примерная смета его реализации вызывала ужас у министра финансов Российской империи, который говорил, что казна может выделить на эти цели не более одной трети запрашиваемых денег. Тогда Балашов решил обратиться к городской знати и купцам, которые активно застраивали Петербург своими домами, с просьбой «принять посильное участие сообразно положению своему» в реализации планов по благоустройству города. Многие знатные горожане активно жертвовали деньги на самые разные нужды Петербурга, получая за это либо фискальные послабления, либо иные льготы.
В начале XIX столетия многие купцы и заводчики, сколотив капитал в провинции и на окраинах России, стремились обосноваться в Петербурге. Решил «отстроиться» в Петербурге и Николай Никитич Демидов. Он присмотрел хорошее место для своего будущего дома и искал аудиенции у губернатора города. Узнав об этом, Балашов пригласил уральского заводчика к себе в резиденцию, где прямо спросил, готов ли Николай Никитич принять участие в благоустройстве города. Демидов попросил время на раздумья и уже на третий день передал короткую записку в канцелярию губернатора: «Готов принять на себя обязательства по изготовлению, доставке и установке шести мостов чугунных, для замены оными вышедших в негодность по ветхости».
Пять петербургских мостов — Красный, Ново-Московский, Поцелуев, Александровский (Малосеменовский) и Зеленый — были изготовлены на Выйском заводе и отправлены в Петербург, а с шестым мостом вышла заминка. В Санкт-Петербурге появился новый губернатор, с которым у Демидовых были сложные взаимоотношения. Николай Никитич решил мост не отправлять и велел «употребить его на месте» на усмотрение заводоуправления в Нижнем Тагиле.
Первый мост нуждающийся в ремонте был на улице Гороховой, известный, как Красный мост, важный для сообщения с выходом на набережную. История Красного моста, берет свое начало с 1717 г., со времен Петра Великого, в XVIII веке он назывался Белым. При Анне Иоановне его перестроили, а в 1778 г. мост окрасили в непривычно красный цвет, и в последующем цвет не меняли, так он стал называться Красным. При Александре I, в 1808 г. на стол губернатору лег проект арочного, однопролетного моста В.И Гесте, и уже в 1814 г. мост, благодаря вливаниям демидовского капитала, был закончен. Перила Красного моста, ранее литые чугунные, сегодня стальные. В них сохранен рисунок старого литья. Мост обновлен, но выглядит совершенно таким же, каким его видели в XIX веке. Он имеет статус памятника истории и архитектуры.
Следующий проект – это мост, который соединил берега Обводного канала. Следует отметить, это был первый мост через канал. Так появился Ново-Московский мост. Правда современники мало что найдут от демидовского проекта, уж очень он часто дополнялся новыми идеями следующих инженеров.
В 1816 г. снова привезли металл с Демидовских заводов. На этот раз Демидов вкладывает капитал в мост через Мойку, вместо деревянного Цветного, появляется Поцелуев мост. Петербургская газета «Северная почта» писала 12 августа 1816 г.: «Чугунный мост на Мойке, один из назначенных в 1808 г. к сооружению в здешней столице, именуемый Поцелуевым, совершенно работою окончен… и открыт для проезда 5 числа сего месяца. <…> Строение моста начато в мае сего года и окончено 2 сего августа. Величиною, отделкою и красотою, равно как и скоростью построения превосходит он другие здесь доселе воздвигнутые чугунные мосты».
Существует множество легенд, связанных с появлением названия Поцелуев мост. Говорили, что в XVIII веке, когда граница города доходила только до реки Мойки, мост служил местом прощаний и встреч. Здесь прощались со своими возлюбленными все, кому приходилось уезжать из города. Кроме того, считалось, что здесь арестанты прощались с родными (недалеко находилась тюрьма), отсюда и множество поцелуев. Согласно одной из легенд название объясняется тем, что в старину у влюбленных был обычай: при переходе через мост целоваться, чтобы, как они говорили при этом друг другу, никогда не расставаться. Сохранились предания, что в старину Поцелуев мост служил местом для свиданий молодых влюбленных, по каким-то причинам вынужденных скрывать свои чувства. Эти мифы получили дополнительное развитие в XX веке: если при расставании поцеловать человека на этом месте, то он обязательно вернется. Но, на самом деле все проще — мост выходил на питейное заведение «Поцелуев», которое принадлежало купцу одноименной фамилии.
Когда Н.Н. Демидов поссорился с новым генерал-губернатором Петербурга, он прекратил участвовать в реконструкции города. Новый губернатор Вязмитинов посчитал, что уральский заводчик и «миллионщик» мог бы дать городу гораздо больше. И, когда дело вновь коснулось благоустройства Петербурга, и губернатор в очередной раз напомнил Николаю Никитичу о данном некогда обещании, тот, со свойственной ему прямотой, отписал Вязмитинову: «…не будучи обязанным Вам лично ничем, смею заметить, что наши благодеяния Санкт-Петербургу производились исключительно по возможностям нашим, ныне ж мы таковых не имеем, а будем ли иметь впредь неведомо…».
Существует несколько версий, относительно количества мостов, построенных на средства Демидовых. Последние версии опираются на документы из личного архива инженера и архитектора Василия Ивановича Гесте, который был автором типового проекта одноарочного моста, разработанного для Петербурга. По этому проекту были построены Зеленый, Красный, Синий, Поцелуев мосты через Мойку, и Александровский мост через Введенский канал. В документах и письмах Гесте неоднократно упоминается, что все чугунные мосты этого проекта, кроме Синего, были изготовлены на нижнетагильском заводе Н.Н. Демидова, и установлены на его же средства.
Получалось, что Зеленый и Александровский мосты – это четвертый и пятый мосты, которые Николай Никитич Демидов обещал поставить в Петербург.
Найти Зеленый (в прошлом – Полицейский) мост не составляет труда: он соединяет собой Казанский и 2-й Адмиралтейский острова через реку Мойку в Центральном районе Санкт-Петербурга. По нему проходят многие туристические маршруты.
А вот тех, кто захочет отыскать Александровский мост, ждет разочарование. Александровский мост, именовавшийся сначала Малым чугунным (1829-1867), затем Семеновским или Малосеменовским, был ликвидирован в ходе реконструкции Ленинграда в 1970-х гг., его гранитные обелиски с фонарями были перенесены на Подьяческий мост через канал Грибоедова.
*Балашов Александр Дмитриевич (1770-1837), военный губернатор Санкт-Петербурга с 1809 по 1812 гг. Именно ему Александр I поручил вести переговоры с Наполеоном весной 1812 г. накануне вторжения в Россию. На вопрос Наполеона: «Какая ближайшая дорога на Москву?», — Балашов ответил: «Карл XII шел через Полтаву».
Колокольня Никольского Богоявленского морского собора
Колокольня Никольского Богоявленского морского собора в Санкт-Петербурге была построена по проекту Саввы Чевакинского в стиле елизаветинского барокко.
В 1756 г. начались работы по наружной отделке храма. Сложности вызвало изготовление металлических конструкций для глав собора. Для их заказа архитектор лично ездил в Тулу к Прокофию Акинфиевичу Демидову. Привезенные из Тулы железные конструкции куполов были поставлены на барабаны, вызолочены, и к осени 1760 г. на храм были водружены кресты.
Одновременно со строительством собора возводилась колокольня. Место для нее было выбрано строго на запад по центральной оси храма. Строительство колокольни велось с 1756 по 1758 гг. Железные конструкции купола колокольни, так же, как и собора, были изготовлены в Туле на заводах П.А. Демидова. В 1758 г. на звонницу подняты 13 колоколов, установлены часы с курантами. Колокола отливали в Москве, на заводе купца С.Г. Мозжухина. В то время колокольня Никольского собора обладала одним из лучших наборов колоколов в Петербурге. Крест середины XVIII века сохранился сегодня в оригинальном виде. При последней реставрации были заменены медные накладки и обновлена позолота.
ДЕМИДОВЫ И НАВОДНЕНИЕ 1824 ГОДА
Любуясь брызгами, горами
И пеной разъяренных вод.
Но силой ветров от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова,
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась…
(А. С. Пушкин. «Медный всадник»)
Николай Никитич Демидов известен в истории Санкт-Петербурга и тем, что внес крупные пожертвования на пострадавших от петербургского наводнения 1824 г.
Петербургское наводнение 1824 г. — самое значительное и разрушительное наводнение за всю историю Санкт-Петербурга. Произошло оно 7 (19) ноября 1824 г. Вода в реке Неве и ее многочисленных каналах (рукавах) поднялась на 4,14—4,21 метра выше ординара. По оценкам, во время наводнения были разрушены 462 дома, повреждены 3681, погибли 3600 голов скота, утонули от 200 до 600 человек, многие пропали без вести, так как трупы были унесены водой в Финский залив.
7 (19) ноября 1824 г. в городе лил дождь, температура воздуха днем составляла + 8 °C, с утра начал дуть сильный юго-западный ветер. Начался резкий подъем воды в каналах, который поначалу привлекал зевак и ярко запомнился всем очевидцам наводнения, так как вскоре под водой, местами выше чем два человеческих роста (свыше 4 метров), оказался практически весь город того времени. Незатопленными остались лишь Литейная, Рождественская и Каретная части Петербурга. К полудню вода хлынула через парапеты набережных и залила город. Напор ее был так велик, что из уличных люков над подземными трубами забили фонтаны. Жители бросились на верхние этажи домов. Застигнутые потоками воды на улицах, люди влезали на фонари, деревья, на крыши карет, плывущих по улицам. На площади возле Зимнего дворца под небом, почти черным, кружились в воздухе листы железа с крыши Главного штаба.
Наводнение в городе началось около полудня, а к двум часам дня были организованы спасательные работы. Руководил ими генерал-губернатор Милорадович. Как всегда во время серьезных испытаний, нашлось немало самоотверженных людей: они на лодках, шлюпках, катерах спасали терпящих бедствие. Среди них мы находим знакомые имена: «Генерал Бенкендорф сам перешел через набережную, где вода доходила ему до плеч, сел не без труда в катер, которым командовал мичман гвардейского экипажа Беляев, и при опаснейшем плавании, продолжавшемся до трех часов ночи, успел спасти множество людей», — сообщает М.И. Пыляев.
Ущерб от наводнения был огромным, составив 15—20 миллионов рублей. На следующий день после наводнения наступил довольно сильный мороз и затопленные нижние этажи оставались необитаемы всю зиму 1824-1825 гг. Воспоминание о бедствии 7 ноября 1824 г. надолго сохранилось в памяти горожан, а благодаря пушкинскому
«Медному всаднику» вошло в национальную память. Наводнение в Петербурге — явление нередкое, но нашествие стихии такой же разрушительной мощи, как в 1824 г., город пережил лишь столетие спустя, в 1924 г.
Комитет о пособии разоренным наводнением был создан указом императора Александра I для наведения порядка и оказания помощи пострадавшим от наводнения 24 октября 1824 г. Александр I выделил на оказание помощи пострадавшим один миллион рублей, «от сбереженных хозяйственным устройством военных поселений». В Комитет входили: главный директор Государственного ассигнационного банка А.Б. Куракин (председатель), председатель департамента военных дел Государственного совета гр. А.А. Аракчеев, генерал-губернатор М.А. Милорадович, начальник морского штаба А.В. фон Моллер, обер-полицмейстер, «одна духовная особа по назначению митрополита Серафима» и двое «от российского купечества» и другие лица.
Перед Комитетом ставилась задача, чтобы «доставление прибежища, пищи и пособия, оказуемы были тем единственно, коим по совершенной бедности они необходимы». Император требовал, чтобы пособия доходили до нуждающихся верно, точно, и, по возможности, скоро и беспрепятственно. Для составления списков пострадавших, их проверки и распределения помощи по кварталам Комитет решил учредить во всех пострадавших частях города «частные комитеты», главой которых ставилось лицо в чине генерала или тайного советника, а в состав входили местный «попечитель о бедных», староста приходского собора, уважаемые чиновники и купцы. Сведения о пропавших и потерпевших бедствия собирали квартальные надзиратели.
Комитет устраивал одиноких, потерявших кров в богадельни и сиротские дома, распределял бесплатную пищу, одежду, выделял материалы и строителей для ремонта домов. В адрес Комитета из разных областей России, прежде всего, из Москвы, а также из-за границы поступала денежная помощь, съестные припасы, одежда, строительные материалы от обществ, собраний, купеческих гильдий и частных лиц. Комитет указал врачам лечить пострадавших бесплатно (некоторые врачи, в частности, Роде, Бонштедт и Тилль были за это награждены).
Деятельность комитета завершилась в 1828 г., после распределения всех пожертвований и рассмотрения всех прошений.
Очевидцем наводнения оказался драматург А. С. Грибоедов:
Я проснулся за час перед полднем; говорят, что вода чрезвычайно велика, давно уже три раза выпалили с крепости, затопила всю нашу Коломну. Подхожу к окошку и вижу быстрый проток; волны пришибают к возвышенным тротуарам; скоро их захлестнуло; еще несколько минут – и черные пристенные столбики исчезли в грозной новорожденной реке. Она посекундно прибывала. Я закричал, чтобы выносили что понужнее в верхние жилья (это было на Торговой, в доме В.В. Погодина). Люди, несмотря на очевидную опасность, полагали, что до нас нескоро дойдет; бегаю, распоряжаюсь – и вот уже из-под полу выступают ручьи, в одно мгновение все мои комнаты потоплены: вынесли, что могли, в приспешную, которая на полтора аршина выше остальных покоев; еще полчаса – и тут воды со всех сторон нахлынули, люди с частию вещей перебрались на чердак, сам я нашел убежище во 2-м ярусе, у Н. Погодина. – Его спокойствие меня не обмануло: отцу семейства не хотелось показать домашним, чего надлежало страшиться от свирепой, беспощадной стихии. В окна вид ужасный: где за час пролегала оживленная проезжая улица, катились ярые волны с ревом и с пеной, вихри не умолкали. К Театральной площади, от конца Торговой и со взморья, горизонт приметно понижается; оттуда бугры и холмы один на другом ложились в виде неудержимого водоската.
Свирепые ветры дули прямо по протяжению улицы, порывом коих скоро воздымается бурная река. Она мгновенно мелким дождем прыщет в воздухе, и выше растет, и быстрее мчится. Между тем в людях мертвое молчание; конопать и двойные рамы не допускают слышать дальних отголосков, а вблизи ни одного звука ежедневного человеческого; ни одна лодка не появилась, чтобы воскресить упадшую надежду. Первая – гобвахта какая-то, сорванная с места, пронеслась к Кашину мосту, который тоже был сломлен и опрокинут; лошадь с дрожками долго боролась со смертью, наконец уступила напору и увлечена была из виду вон; потом поплыли беспрерывно связи, отломки от строений, дрова, бревна и доски – от судов ли разбитых, от домов ли разрушенных, различить было невозможно. Вид стеснен был противустоящими домами, я через смежную квартиру Погодина побежал и взобрался под самую кровлю, раскрыл все слуховые окна. Ветер сильнейший, и в панораме – пространное зрелище бедствий. С правой стороны (стоя задом к Торговой) поперечный рукав наместо улицы – между Офицерской и Торговой; далее – часть площади в виде широкого залива, прямо и слева – Офицерская и Английский проспект и множество перекрестков, где водоворот сносил громады мостовых развалин; они плотно спирались, их с тротуаров вскоре отбивало; в самой отдаленности – хаос, океан, смутное смешение хлябей, которые отовсюду обтекали видимую часть города, а в соседних дворах примечал я, как вода приступала к дровяным запасам, разбирала по частям, по кускам и их, и бочки, ушаты, повозки и уносила в общую пучину, где ветры не давали им запружать каналы; все, изломанное в щепки, неслось, влеклось неудержимым, неотразимым стремлением. Гибнущих людей я не видал, но, сошедши несколько ступеней, узнал, что пятнадцать детей, цепляясь, перелезли по кровлям и еще не опрокинутым загородам, спаслись в людскую, к хозяину дома, в форточку, также одна [калека], которая на этот раз одарена была необыкновенной упругостью членов. Все это осиротело. Где отцы их, матери!! Возвратясь в залу к Столыпиным, я уже нашел, по сравнению с прежним наблюдением, что вода нижние этажи иные совершенно залила, а в других поднялась до вторых косяков 3 стекольных больших окончин, вообще до 4 аршин уличной поверхности. Был третий час пополудни; погода не утихала, но иногда солнце освещало влажное пространство, потом снова повлекалось тучами. Между тем вода с четверть часа остановилась на той же высоте, вдали появились два катера, наконец волны улеглись и потоп не далее простер смерть и опустошение; вода начала сбывать.
Между тем (и это узнали мы после) сама Нева против дворца и Адмиралтейства горами скопившихся вод сдвинула и расчленила огромные мосты Исаакиевский, Троицкий и иные. Вихри буйно ими играли по широкому разливу, суда гибли и с ними люди, иные истощавшие последние силы поверх зыбей, другие – на деревах бульвара висели над клокочущей бездною. В эту роковую минуту государь явился на балконе. Из окружавших его один сбросил с себя мундир, сбежал вниз, по горло вошел в воду, потом на катере поплыл спасать несчастных. Это был генерал-адъютант Бенкендорф. Он многих избавил от потопления, но вскоре исчез из виду, и во весь этот день о нем не было вести. Граф Милорадович в начале наводнения пронесся к Екатерингофу, но его поутру не было, и колеса его кареты, как пароходные крылья, рыли бездну, и он едва мог добраться до дворца, откуда, взявши катер, спас нескольких.
Все, по сю сторону Фонтанки до Литейной и Владимирской, было наводнено. Невский проспект превращен был в бурный пролив; все запасы в подвалах погибли, из нижних магазинов выписные изделия быстро поплыли к Аничкову мосту; набережные различных каналов исчезали, и все каналы соединились в одно. Столетние деревья в Летнем саду лежали грядами, исторгнутые, вверх корнями. Ограда ломбарда на Мещанской и другие, кирпичные и деревянные, подмытые в основании, обрушивались с треском и грохотом…
Дом Демидовых на Стрелке Васильевского острова
1 января 1716 г. Петр I утвердил проект планировки Васильевского острова, составленный архитектором Доменико Трезини. С апреля основному населению Санкт-Петербурга стали выдавать участки только на Васильевском острове. Вскоре в Петербург приехал знаменитый французский зодчий Леблон. Он составил свой проект планировки острова за четыре дня — к 7 января 1717 г. Все эти планы предусматривали устройство на стрелке Васильевского острова административного, торгового и культурного центра столицы, который тогда уже успел сложиться на Троицкой площади. К этому времени в южной части стрелки был построен дворец царицы Прасковьи Федоровны. В северной — дома московского губернатора К. Нарышкина, князя Черкасского, вице-губернатора Петербурга С. Клокачева, генеральши Полонской, трехэтажный на подвалах дом баронов Строгановых (в 1716 г.).
Но все эти строения возводились на берегу Невы каждое само по себе, без соблюдения хоть какого либо архитектурного единства. Их облик сохранился на чертежах коллекции Берхгольца. Наиболее представительными на стрелке Васильевского острова были особняки Строганова и Демидова. Они были трехэтажными, на подвалах, большой протяженности по фасаду (13-15 осей), с высоким двухмаршевым крыльцом.
В 1758 г. по условиям раздела наследства дом Демидовых перешел в собственность Никиты Акинфеевича Демидова.
После пожара 5 декабря 1747 г., значительно повредившего здание Кунсткамеры и уничтожившего значительную часть музейных коллекций, Академия долго не могла оправиться. На протяжении многих лет она остро нуждалась в помещениях и была вынуждена арендовать частные дома для размещения своих учреждений. На время ремонтно-строительных работ книги и музейные экспонаты были перевезены в приспособленный для этого каменный дом дворян Демидовых, находившийся неподалеку на Стрелке Васильевского острова. Библиотека занимала 1 и 3 этажи и пользовалась гостеприимством Демидовых в течение почти 20 лет: лишь в конце 1766 г. погорельцы смогли вернуться в отреставрированное здание Кунсткамеры. Находившийся рядом с ним дом баронов Строгановых Академия арендовала под университет и гимназию. После вступления в наследство Никита Акинфеевич предъявил требования о выселении библиотеки и оплаты аренды. Он также просил разрешения о строительстве напротив дома собственной пристани, но так его и не получил.
Известно, что в этом доме после возвращения из-за границы жил скульптор Федор Шубин, которому Демидов покровительствовал. В доме была организована мастерская скульптора.
Новый проект планировки стрелки Васильевского острова был составлен в 1764 г. Комиссией каменного строения Санкт-Петербурга и Москвы. Спустя три года он был утвержден. Проект предусмотрел создание перед зданием Двенадцати коллегий полукруглой площади с Глобусным павильоном в центре. Он же наметил строительство рядом с Кунсткамерой нового здания Академии наук. Это было реализовано в 1780-х гг. архитектором Д. Кваренги. Тот же зодчий в 1783 г. начал строительство на стрелке новой Биржи, слева от дома Демидовых. Тогда же Демидовы получили приказ, «чтобы берег противу их дворов (занятый разным товаром), нужный для поклажи разных материалов к постройке биржи, очистить».
В 1807 г. Николай Никитич Демидов видя, что от битья свай для ростральных колон «будет дому немалое повреждение, а живущим опасность», предложил казне купить дом за 140 тысяч рублей. В том же году дом был продан за 130 тысяч рублей.
В этом доме к началу XIX века, вероятнее всего располагалась контора Демидовых и проживали его служащие, часть помещений сдавалась в наем. Там же находились и складские сооружения. После продажи дома контра Демидовых и склады переехали на 4-ую линию Васильевского острова.
Демидовы на Мойке, д. 12
Еще один демидовский адрес в Санкт-Петербурге: Мойка, дом № 12. Всемирно известный как музей-квартира А.С. Пушкина, этот дом тоже связан с родом уральских промышленников.
В старинном здании, построенном еще в XVIII веке осенью 1836 г., поселился с семьей А.С. Пушкин. Это была последняя квартира поэта, здесь 29 января 1837 г. он скончался. Потом пушкинскую квартиру занимали лица высшего аристократического круга. Во второй половине XIX века (1880-ые гг.) здесь поселился Павел Павлович Демидов. В гостях у Демидовых часто бывала дочь Пушкина, Наталья Александровна, графиня Меренберг, которая была подругой жены Демидова — Елены Петровны Трубецкой.
Найденный в архивных фондах план пушкинской квартиры 1899 г. и сохранившийся чертеж, составленный В.А. Жуковским после гибели поэта, позволили с полной достоверностью установить планировку комнат, расположение каминов, печей, лестниц. При реставрации существенную помощь оказали и документы, связанные с ремонтом и переделкой дома, которые проводились в то время, когда здесь жил П.П. Демидов.
Малахитовая гостинная Эрмитажа
В 30-х гг. XIX века на Уральских рудниках Демидовых были обнаружены внушительные залежи малахита. Этим фактом объясняется мода на использование этого полудрагоценного камня в отделке интерьеров Санкт-Петербурга в то время. Малахитовая гостиная Зимнего дворца была создана в 1838 г. – в качестве личных покоев императрицы Александры Федоровны, супруги Николая I.
Европейских мастеров уральским малахитом Демидов «подкармливал» малыми партиями, за большие деньги, а те, в свою очередь, создавали произведения искусства, которыми обменивались королевские дворы. Однако дары от российской императорской фамилии всегда были более масштабным и замысловатыми в силу тотального сырьевого преимущества. Отечественных умельцев обеспечивали материалом богатейшие месторождения, Гумешевское и Медноруднянское, так что они могли не ограничивать свою фантазию.
Проект внутреннего убранства этого зала был разработан архитектором Александром Брюлловым. По свидетельствам современников, гостиная поражала не столько изысканностью благородного камня, сколько художественной идеей ее создателя. Создавая отделку императорского будуара, Брюллов положил начало уникальной декоративной технике, которая впоследствии получила название «русская мозаика». Эта сложная техника предполагала изготовление тончайших малахитовых элементов, наклеенных на основание, после чего стыки пересыпали малахитовой крошкой, а затем всю поверхность зашлифовывали. Художественное решение было дополнено многочисленными позолоченными элементами, а также тканевыми драпировками малинового цвета, что придало залу роскошный и торжественный вид.
Камины в гостиной императрицы Брюллов первоначально собирался сделать из белого мрамора, украсив их лишь вставками малахита и накладками из золоченой бронзы, но император Николай I распорядился камины изготовить из малахита, что и было сделано.
Поскольку Малахитовая гостиная создавалась уже после пожара в Зимнем дворце, то обставлена она была мебелью из прошлых дворцовых интерьеров, спасенной от огня. Известно, что эта мебель была изготовлена по рисункам Огюста Монферрана.
Зал украшают вазы, чаши, столы и другие изделия из малахита. В нем стоят два парных торшера, изготовленные в 1836 г. На их создание у 11 мастеров Петергофской фабрики ушло 2 года. Торшеры, имеющие каждый по 70 рожков для свечей, отличаются строгими, четкими формами. Автор рисунков торшеров — А.И. Штакеншнейдер. Высокая ваза яйцевидной формы занимает особое место в экспозиции. Она присутствовала в интерьере Яшмовой гостиной еще до пожара. В 1830 г. ее специально создал Огюст Монферран.
В гостиной несколько раз бывал Александр Пушкин. Впервые поэт посетил Зимний дворец в феврале 1834 г. Незадолго до этого Николай I пожаловал ему звание камер-юнкера, и теперь Пушкин должен был посетить торжественный прием во дворце. А в апреле этого же года на специальной церемонии нужно было выразить признательность императрице. В последний раз поэт и его жена побывали в этом зале на новогодних празднествах первого января 1836 г.
Накануне Великой Октябрьской революции гостиная была переоборудована для регулярных заседаний Временного правительства. А в настоящее время здесь экспонируются предметы декоративно-прикладного искусства разных лет из малахита, выполненные русскими мастерами.
Малахитовая гостиная — единственный сохранившийся образец оформления малахитом целого жилого интерьера. Особенно нарядный вид придает интерьеру сочетание ярко-зеленого цвета камня с обильной позолотой и насыщенным малиновым тоном драпировок. Этот зал Зимнего дворца фигурирует в повести Павла Бажова «Малахитовая шкатулка». Именно здесь, по уральскому преданию, исчезла обиженная барская невеста, оставив на стене гостиной свой силуэт, выложенный из драгоценных камней.
Медной горы хозяйка
Павел Петрович Бажов родился в 1879 г. на Урале, в Сысерти, городке Екатеринбургского уезда Пермской губернии, в семье горного мастера. Детство Павла было наполнено рассказами и наблюдениями за работой шахтеров, горнодобытчиков, и в родном городе, и в Полевском, куда семья перебралась в 1892 г. Мальчик с отличием окончил заводскую школу, после поступил в Екатеринбургское духовное училище, затем окончил семинарию. До революции 1917 г. Бажов преподавал русский язык, состоял в партии эсеров, позже стал большевиком.
В 1930-х гг. партией и правительством была поставлена задача изучать и издавать рабочий фольклор. Свердловское книжное издательство поручило историку и филологу Владимиру Павловичу Бирюкову подготовить издание сборника уральского рабочего фольклора. Требования были жесткие – никаких отсылок к религиозным темам, грубого просторечья, рассказов о крестьянской жизни. Акцент требовалось сделать на коллективный труд и жизнь рабочего класса. Владимир Бирюков заявлял, что найти такое невозможно. Издательство спас Павел Петрович Бажов, давший в сборник ряд текстов и заявив, что слышал эти рассказы от некого «дедушки Слышко». Одним из текстов Бажова оказалась «Медной горы хозяйка». Сказы снискали изрядный успех и стали пополняться все новыми и новыми повествованиями о духах малахита. К концу 1930-х гг. число бажовских сказов перевалило за полсотни.
Первые сомнения в «народности» сказов Бажова появились сразу после их первого издания, когда в разгромной статье автора обвинили в «фальсификации фольклора». К счастью для Бажова, Демьян Бедный заявил, что сказы являются истинно пролетарскими. Весь анализ биографии Бажова и образов, действительно бытовавших в уральском фольклоре (например, мифов хантов и манси), показывает, что тексты Бажова совершенно авторские, хотя и прекрасно стилизованы в языковом отношении.
Больше всего малахита в Петербурге — в Исаакиевском соборе. Согласно Бажову, выполняли работы так: «Вырубили из этой малахитаны столбы, какие им надо, выволокли наверх, и барин их на приклад в самую главную церкву в Сам-Петербурхе отправил. А глыба-та, которую Степан сперва нашел, и посейчас в нашем городу, говорят. Как редкость ее берегут».На самом деле, полуколонны выполнены из бронзы, полые внутри, а сверху на них наложена малахитовая мозаика.
Что же касается Хозяйки медной горы, малахитницы, то она олицетворяет собой языческий дух хранителя богатств Урала, помогает рудокопам и вершит суд над всеми, кто оказался в ее владениях. Хозяйку нельзя назвать положительным персонажем, «худому с ней встретиться – горе, и доброму – радости мало».
Сказы получили настоящее признание, в уральских городах нет-нет, да и встретишь скульптурное изображение Хозяйки медной горы, а по мотивам книг созданы и мультфильмы, и полнометражные фильмы. Фольклор – или фейклор – Бажова пережил и самого создателя, и советскую власть, для службы которой он создавался. Вполне возможно, спустя столетия уральские сказы станут по-настоящему народными, заслужив-таки статус народного эпоса.
Малахитовая ротонда в Эрмитаже
Неподалеку от Малахитовой гостиной красуется еще один малахитовый шедевр — ротонда (круглая в плане постройка, увенчанная куполом).
Николай Никитич Демидов в 1820-х гг. окончательно обосновался в Италии. Именно он потратил огромные средства, заказав лучшим европейским мастерам, включая парижскую фирму П.Ф. Томира «Малахитовую сень» из уральских самоцветов: в ней он собирался поставить бюст Николая I. По замыслу Николая Демидова римские камнерезы выточили 8 колонн высотой более 2 метров из малахита, доставленного с Урала. Базы и капители выполнил знаменитый французский бронзовщик Томир. Основание «сени» тоже сделано из российских самоцветов – мрамора, гранита, амазонита, ямской яшмы, родонита, порфира, серпентина. Украшают ротонду золоченая бронза, купол, выложенный изнутри лазуритом. Купол венчал орел, держащий в когтях семь знамен.
Сын Николая Демидова Анатолий решил приобрести расположение Николая I и подарил императору «сень» как «царское место» для Исаакиевского собора. Уральский магнат предполагал, что Николай I установит ротонду в качестве беседки в одном из своих дворцовых парков. Однако русский царь, узнав об этом намерении, заметил в узком кругу: «С чего он выдумал, что я войду в эту клетку?» (Николай I недолюбливал Демидова и не одобрял его женитьбу на племяннице Наполеона I). Тем не менее, император от подарка не отказался. (Стоимость ее по тем временам превышала два миллиона рублей и сегодня этот экспонат — один из самых дорогих в Эрмитаже).
Показанная на выставке в Париже ротонда вызвала всеобщее восхищение, но Николай I не использовал ее по назначению, а отправил на склад дворцового инвентаря. Вплоть до 1862 г. ротонда хранилась на складе, а позже Александр I подарил «малахитовую сень» Свято-Троицкому собору Александро-Невской лавры. Здесь она сначала использовалась в качестве царского места. Во время богослужений император находился в ротонде под малиновым бархатным балдахином, украшенным двуглавым орлом.
Позднее «Малахитовая сень» стояла в Троицком соборе в левом приделе рядом с Голгофой. Внутри помещалась серебряная гробница, в которой хранилась плащаница Христа – список со знаменитой Туринской. Когда в 1933 г. собор закрыли и его помещения сдали в аренду различным организациям, иконы передали в музей, а «малахитовый храм» оставили на месте. Через 90 лет в 1952 г. ротонду передали в Эрмитаж.
Демидовы и Исаакиевский собор
Среди многих выдающихся памятников архитектуры Санкт-Петербурга Исаакиевский собор выделяется тем, что при его возведении и отделке необычайно широко применялись различные породы цветного камня. Здесь были использованы гранит, различные виды мраморов, шокшинский порфир, брекчия, шунгитовый сланец, а также малахит и лазурит.
По замыслу Огюста Монферрана, считавшего создание Исаакиевского собора главным делом своей жизни, внутреннее убранство храма должно быть «великолепно, благородно и богато». И выполнить свой замысел архитектор решил с помощью цветного природного камня.
Больше всего в соборе поражает уральский малахит. Даже в сухих казенных перечневых описях собора прошлого века, когда дело доходит до малахитовых колонн, звучат восторженные ноты. Раскроем, например, опись 1858 г.: «Иконостас Главного алтаря поднят почти до высоты сводов и выстроен из белоснежного статуйного мрамора. Он украшен осьмью большими желобчатыми колоннами и двумя пилястрами из малахита, с золочеными базами и капителями. Высота их 42 фута. Колонны эти красотою и богатством материала превосходят все колонны мира».
Малахит – непрозрачный, хрупкий и исключительно красивый по цвету камень, с окраской от светло-бирюзовой до темно-зеленой с атласным отливом, причем светлый малахит ценится выше темного. Минерал легко обрабатывается и полируется. Он был известен еще в Древнем Египте. В России крупные месторождения малахита были открыты в XVIII веке на Урале и связаны с активной разработкой медных рудников. По химическому составу малахит – водная углекислая соль меди. В природе он встречается чаще всего в виде округлой формы образований, так называемых «почек» сравнительно небольшого размера. Крупные глыбы этого камня – редкость, недаром в музее петербургского Горного института хранится добытая на Гумешевском руднике близ Екатеринбурга глыба малахита массой 1,5 т. Известны также Медноруднянские залежи этого камня, принадлежавшие Демидовым и дававшие в то время ежегодно от 30 до 80 т камня. Именно этот малахит был использован для облицовки колонн главного иконостаса Исаакиевского собора.
Соглашение на поставку малахита для собора было заключено с конторой Павла Николаевича Демидова на следующих условиях: 1500 пудов камня должны были быть доставлены в течение 1843 и 1844 гг. Минерал поставлялся согласно отобранным Комиссией образцам одинакового цвета и качества, в больших кусках, от 8 до 80 фунтов в каждом. Цену назначили в 175 рублей серебром за пуд. В современных деньгах, материал для малахитовых колонн обошелся царской казне без малого в полтора миллиарда рублей.
Облицовка колонн велась методом «русской мозаики», применявшимся из-за хрупкости этого камня. Камень распиливали на тонкие, толщиной несколько миллиметров, пластинки. Затем согласно рисунку камня их вырезали и подгоняли так, чтобы составить красивый рисунок, и чтобы швы между отдельными пластинками были незаметны. Набор наклеивали на форму из металла или камня с помощью горячей мастики из воска и канифоли, неровности зашлифовывали и полировали.
Таким же способом выполнена облицовка колонн главного иконостаса. Способ отделки каннелированных столпов высотой около 10 м и диаметром 1 м заключался в следующем: конструктивную основу колонн составляли чугунные цилиндры, которые покрывались отлитыми из бронзы тонкостенными профилированными тамбурами. На каждой колонне укрепляли по три таких тамбура. Малахит на них наклеивался упомянутым способом. Соприкасающиеся друг с другом края тамбуров должны были оставаться неоклеенными на 9-14 см в высоту по всей окружности. Когда тамбуры надевались на основу, места соединений тщательно облицовывались так, что места стыка становились незаметными для глаз. Помимо колонн, из малахита были изготовлены различной формы вставки в цоколях главного и малых иконостасов и в арках.
Русская мозаика — ремесло на грани искусства. Мировую популярность она приобрела именно благодаря русским мастерам. Они могли с бесконечным терпением подбирать малахитовые пластинки так, чтобы складывался единый, будто бы природный, узор. Пластинки и стыки шлифовали до тех пор, пока не исчезала даже малейшая шероховатость (покрывать лаком нельзя, камень сразу потеряет цвет и блеск), поэтому неискушенному зрителю казалось, что шкатулки, часы и более крупные изделия вытачивались из цельной глыбы малахита. Иллюзию поддерживало также то, что облицевать малахитом удавалось и округлый бок вазы, и плавный изгиб столешницы — то есть все криволинейные поверхности, включая, разумеется, колонны. Кстати, пока еще строился Исаакиевский собор, в 1851 г. в Лондоне состоялась первая Всемирная выставка. На нее из России привезли демидовский малахитовый кабинет и посетители вначале отказывались верить, что это не подделка — кто может быть настолько богат, чтобы позволить себе двери из драгоценностей? А уж когда они заглядывали внутрь, то и вовсе теряли дар речи.
Считается, что на колонны Исаакиевского собора Демидов истратил все свои запасы малахита и этим обвалил рынок, упала стоимость камня и его престиж. Добыча малахита стала экономически невыгодной и почти прекратилась. Уральская легенда объясняет случившееся несколько иначе: хозяйка Медной горы — языческое божество — была оскорблена тем, что ее камень пошел на строительство православного собора, и сокрыла все запасы малахита в недосягаемые недра.
И сегодня, спустя почти полтора века, малахитовые колонны Исаакия поражают взор величием и красотой. В них все — самого высокого класса, все — само совершенство: и редчайшая природная прелесть камня, пожалуй, самого лучшего и по цвету и по рисунку малахита, который употребляли для крупных изделий в Петербурге в XIX веке; и тончайший художественный вкус, с которым подобраны друг к другу мозаичные пластинки, образующие чарующую, опять-таки неповторимую, композицию самых причудливых узоров; и, наконец, самое высочайшее качество зеркальной полировки.
Особняк Ю.С. Нечаева-Мальцова (ул. Чайковского, д. 30)
В начале XIX века земельное владение на месте будущего особняка графа Кочубея принадлежало адмиралу Григорию Кушелеву. Участок занимали деревянные строения и обширный правильный сад. В начале 1840-х гг. сын адмирала возвел каменный дом, который был впоследствии сдан в аренду графу С.О. Бержинскому. Позднее здание принадлежало Г.С. Строганову — правнуку президента Императорской академии художеств графа А.С. Строганова.
В 1840-х гг. земельным участком на улице Сергиевской (современной Чайковского) владел Лев Кочубей, старший сын канцлера Виктора Павловича.
В 1843-1844 гг. новый хозяин заказал у архитектора Романа Кузьмина проект перестройки особняка, руководил строительством другой зодчий — Гаральд Боссе. Работы начались в 1845 г. и были завершены в 1846 г. Фасады здания, сложенные из пудостского известняка, были оформлены в стиле флорентийского неоренессанса с характерными окнами, арками, машикулями, выделяющимися цоколем и карнизом. Внутренние помещения были стилизованы под барокко и рококо и обильно декорированы лепниной и живописью.
В начале 1880-х гг. новым владельцем участка стал Юрий Нечаев-Мальцов. По его приглашению в 1883-1884 гг. архитектор Леонтий Бенуа выполнил перестройку особняка. Нечаев-Мальцев, унаследовавший колоссальное состояние, к тому моменту получил чин действительного статского советника и стремился создать настоящий дворец, чтобы иметь возможность приглашать самых высокопоставленных лиц государства и даже императорскую семью. Нечаев-Мальцов стремился заполнить дом «сокровищами», по его инициативе Бенуа обратился к художнику Генриху Семирадскому с просьбой создать живописное панно для главного зала. Для бального зала заказали «огромный рояль» с росписью Эрнста Липгарта и Константина Маковского. К дому примыкали зимний сад с фонтаном и оранжерея, в которой держали канареек и тропических птиц. По рассказам Нечаева-Мальцова, пальма в оранжерее так сильно росла, что дважды пришлось поднимать стеклянный потолок, потратив 20 тыс. рублей.
Последний директор императорских театров В. А. Теляковский так писал о Нечаеве-Мальцове и его особняке в своих мемуарах: «Купив дом на Сергиевской, он поселился там со своими двумя старыми некрасивыми сестрами, заново его отделал и стал задавать пиры». О балах и обедах Нечаева ходили легенды. Трюфелей гостям предлагали брать сколько угодно, чуть не на вынос. Вина всякого сорта и звания было разливное море. На балах за котильоном, не считая громадных корзин цветов прямо из Ниццы, доставляемых вагонами, давали ценные подарки. В зимнем саду в прудах плавали рыбы, словом, было все. Но кто-то из недовольных критиковал эти балы, потому что не было… качелей.
В 1913 г. Юрий Нечаев-Мальцов скончался, особняк на улице Сергиевской унаследовал Елим Павлович Демидов, князь Сан-Донато. Он стал последним владельцем здания. Елим Павлович служил за границей, поэтому в своем доме проживал только в периоды приезда в столицу. После революции особняк национализировали.
Дворец князя С.С. Абамелек-Лазарева
Этот дворец стал последним дворцом, построенным в Санкт-Петербурге перед Октябрьской революцией. Строгий, простой неоклассический стиль отличает здание. Этот дворец расположен в одном из самых красивых мест города, внутри сохранились нетронутые интерьеры. Дому без малого два столетия, он насчитывает порядка двадцати владельцев, а носит имя своего последнего хозяина – крупнейшего российского промышленника, князя Семена Семеновича Абамелек-Лазарева.
Из неприметных, ничем не примечательных домов князь Абамелек-Лазарев создал уникальный дворцовый комплекс.
Внучка Авроры Карловны Мария Павловна Демидова в 1897 г. вышла замуж за князя Семена Семеновича Абамелек-Лазарева. Жениху было сорок лет, невесте – двадцать один. Князь Семен Семенович к тому моменту уже получил придворный чин шталмейстера, совершил ряд важных научных и природоведческих открытий, опубликовал книги, много путешествовал, являя собой зрелого и успешного мужчину, к тому же сказочно богатого. Свадьба прошла в Гельсингфорсе, где жила тогда бабушка невесты Аврора Карловна. Медовый месяц они провели в Пратолино, откуда молодая жена писала своей свекрови (по-французски): «Я собираюсь Вам сказать, дорогая мама, что я чувствую себя очень счастливой и прошу Бога, чтобы это спокойное счастье длилось всегда».
Зимние месяцы чета предпочитала проводить в блестящем Петербурге, в первые годы живя на Невском проспекте, близ Армянской церкви. Когда, согласно семейному завещанию, этот дом перешел в ведение армянского прихода, князь Семен купил и обустроил особняк на Миллионной улице №22, стремясь при этом репродуцировать свое прежнее петербургское жилье. Не забывал он и Пратолино, где прошел его медовый месяц: один из залов его нового особняка получил в декор картину с изображением «Апеннино» Джамболоньи; еще один такой же сюжет был помещен на римской вилле князя.
Мария в Петербурге увлекалась музыкой и танцем. В особняке на Миллионнй для нее специально оборудовали так называемую «театральную комнату» с зеркалами, люстрами и особыми прожекторами. Серьезно музицировать она принялась еще до свадьбы, беря уроки у замечательного композитора М.А. Балакирева. Танцевальному искусству ее обучала жившая у них в доме профессиональная балерина Ольга Галка, сестра управляющего князя Федора Галки – впоследствии верного «мажордома» Марии Павловны.
Первое деревянное строение на участке дома №22 по Миллионной улице было построено в начале XVIII века для вице-адмирала Мартына Петровича Госслера. С января 1727 г. он был директором петербургской Адмиралтейской конторы. Дом Госслера сгорел в 1736 г. при пожаре в Морской слободе, который уничтожил все строения в округе. В 1736-1737 гг. архитектором Г. Крафтом здесь был построен новый каменный особняк для графа Федора Андреевича Апраксина, племянника адмирала Ф.М. Апраксина. Дом был построен в формах позднего петровского барокко. Изначально слева от особняка располагались ворота. Супругой Ф. А. Апраксина была графиня Александра Михайловна Шереметева, внучка фельдмаршала Б.П. Шереметева.
Краевед В. Измозик в книге «Миллионная улица» пишет о том, что следующим владельцем особняка стал Густав Бирон, брат фаворита императрицы Анны Иоанновны. В середине XVIII века участком владел архитектор Г. Крафт. Историк Г. Зуев в книге «Течет река Мойка» при перечислении хозяев участка не упоминает Бирона и Крафта. Он утверждает, что после смерти Ф.А. Апраксина территория отошла его сыну Александру Федоровичу Апраксину, который в 1773 г. продал его камер-юнкеру Василию Семеновичу Васильчикову. При В.С. Васильчикове главное усадебное здание перестраивалось по проекту Антонио Ринальди (предположительно). Именно тогда вместо крытого крыльца здесь появился мраморный четырехколонный портик. Стены гладко оштукатурили, после чего дом приобрел существующий сейчас облик.
Васильчиковым в 1776 г. участок был продан бывшей жене герцога Петра Бирона Евдокии Борисовне. Та через два года скончалась, территория перешла во владение ее брату князю Н.Б. Юсупову. Еще через три года князь продал особняк со всей обстановкой за 45000 рублей княгине Екатерине Петровне Барятинской. От неё в 1789 г. дом достался сенатору А.И. Дивову.
В 1795 г. дом Дивова был куплен казной. Екатерина II подарила его младшему из братьев Зубовых — Валерию. Через три года участок был в руках княгини Марии Григорьевны Голицыной. В 1802 г. дом №22 перешел во владение графа Виктора Павловича Кочубея, который с этого времени возглавлял ведомство внутренних дел. После отставки в 1807 г. Кочубей продал особняк князю Василию Васильевичу Долгорукому. Тот спустя 10 лет продал его князю Алексею Борисовичу Куракину. В 1820-х гг. в доме Куракина жил посол Великобритании.
В 1822-1872 гг. домом №22 владел князь Александр Михайлович Потемкин. Благодаря супруге Потемкина Татьяне Борисовне дом на Миллионной улице стал одним из центров благотворительности. После Потемкина участок принадлежал графу Николаю Павловичу Игнатьеву, который в 1881-1882 гг. был министром внутренних дел.
Следующим владельцем особняка в 1904 г. стал супруг Марии Павловны Демидовой — князь Семен Семенович Абамелек-Лазарев. Одновременно с этим участком он выкупил и соседний участок дома №23 на набережной Мойки. Со зданием на Миллионной улице они связаны переходами через дворовые флигели. Часть здания, выходящая на реку Мойку (дом №21), по проекту Е.С. Воротилова в 1907-1909 гг. была основательно перестроена.
С.С. Абамелек-Лазарев с супругой переехали в дом на Миллионной улице в 1910 г. По случаю переезда 19 января был устроен пышный раут для 250 гостей, о чем сообщили петербургские газеты. Журнал «Столица и усадьба» в 1915 г. так описывал интерьеры особняка: «Главную достопримечательность старого дома графа Апраксина представляет собой великолепный вестибюль и лестница. Смело и легко вьются к верху ступени, от передней площадки, украшенной громадным зеркалом, расходящиеся в разные стороны. Прекрасный легкий потолок полукружием сообщает всей этой лестнице большую нарядность и стильность. На площадках стоят огромной величины белые с золотом торшеры, нарисованные Росси для Михайловского дворца. Прямо с лестницы вы попадаете в большую залу с красивой лепной работой нежных тонов. Здесь, как во всем доме, превосходный паркет. Направо и налево от этой залы, окнами на Миллионную, лежит ряд гостиных, кончающихся с одной стороны угловой спальней и с другой — большой гостиной с великолепными фламандскими шпалерами по стенам. Во всех комнатах вы найдете превосходную старинную бронзу, мрамор, фарфор, семейные портреты кисти известных художников. В зале возвышаются с полу четыре более чем в рост человека бронзовые канделябры Томира. На стенах два громадных гобелена, представляющие историю Тамерлана и Баязета, исполненные в XVIII веке в Брюсселе. Старый дом заканчивается длинной, светлой столовой».
В 1911 г. Абамелек-Лазарев выкупил соседний дом №24 по Миллионной улице, в 1913-1915 гг. был перестроен и он. Фасад дома №22 стал шире на два окна. Дом №24 был дополнен въездными воротами, в нем провели перепланировку. В те же годы архитектор И.А. Фомин перестроил дом №23 на набережной Мойки. После смерти в 1916 г. С.С. Абамелек-Лазарева и до революции 1917 г. домом владела Мария Павловна.
В 1920-1925 гг. эти здания арендовал Пушкинский дом для размещения части фондов и организации выставок. В 1927 г. дом №22 был передан Центральному дому работников физической культуры, а в 2023 г. здесь стал работать Государственый музей спорта.
Завод минеральных вод «Полюстрово» в Санкт-Петербурге
История завода минеральных вод «Полюстрово» в Петербурге — это история одного из старейших производителей минеральных вод в России.
Основан завод был в 1718 г. Лаврентием Блументростом — первым президентом Академии наук и художеств и лейб-медиком Петра I. При первом российском императоре здесь находился «казачий огород» рядом с одноименной слободой. В 70-х гг. XVIII века его приобрел известный екатерининский вельможа, писатель и композитор Григорий Теплов. Он возвел усадьбу, рядом с которой возникла деревня Полюстрово (восточная граница – нынешний Пискаревский проспект).
По причине открытия лечебных свойств полюстровских ключей, в 1745 г. началось их активное изучение. Они были исследованы придворным аптекарем Моделем, в свою очередь он нашел их полезными для лечения нервных расстройств. Вода полюстровских ключей чрезвычайно богата железисто-карбонатовыми солями и по своему составу превосходит железноводские и липецкие воды, а также заграничные источники Мариенбад и Спа.
В 1838 г. аптекарь Фишер арендовал Полюстровский источник и устроил Полюстровский курорт. Целебные воды применялись как внутрь, для питья, так и наружно — пациенты принимали теплые и холодные ванны. С открытием курорта Полюстрово стало излюбленным местом летнего отдыха жителей Петербурга. После смерти Фишера в 1842 г. это заведение переходит к доктору Каану, привезенному в Россию графом Кушелевым-Безбородко. Каан сделал значительные перестройки и увеличил число ванн. В 1850-х гг. заведением управлял доктор Бейер.
Впоследствии курорт получил мировую известность. В 1855-1860 гг. произошел расцвет Полюстровского курорта. Большие усилия для этого прилагал граф Г.А. Кушелев-Безбородко. Для управления курортом он учредил собственную экономическую контору. «В Полюстрово — на воды и развлечения!» — говорили тогда. Здесь проводились праздники, балы, торжественные вечера с концертами и фейерверками. На курорте отдыхали и лечились выдающиеся деятели культуры и искусства: художники Репин и Кустодиев, композиторы Чайковский и Мусоргский, артисты Александринского театра, представители российской аристократии и гости из-за границы. Деревня Полюстрово превратилась в курортно-дачное место, где жили композитор Михаил Глинка и художник Карл Брюллов, поэт и драматург Нестор Кукольник и другие представители петербургской интеллигенции.
В 1855 г. после смерти Александра Кушелева усадьба переходит его сыну Григорию, литератору, издателю журнала «Русское слово», почетному члену многих европейских шахматных клубов. В 1858 г. по его приглашению в усадьбе гостил автор «Трех мушкетеров» Александр Дюма-старший. О виде со своего балкона Дюма написал так: «Передо мной открылся чудесный вид — к реке от набережной спускаются большие гранитные лестницы, над которыми воздвигнут шест футов пятьдесят высотой. На вершине шеста развевается знамя с графским гербом. Это пристань графа, куда ступила Великая Екатерина, когда оказала милость Безбородко и приняла участие в празднике, устроенном в ее честь».
Также на базе курорта был налажен розлив минеральной воды в бутылки, вывоз и продажа воды по всей территории России. В первой трети XIX века усадьба благодаря новым владельцам Безбородко превратилась в модный курорт на водах, а окружение – в популярное место отдыха. Все испортил случайный пожар 1870 г. Вскоре умер и граф Кушелев, имение перешло его сестре Любови Мусиной-Пушкиной. Графиня Мусина-Пушкина впоследствии все же построила маленький лечебный павильон, но вскоре уехала за границу. Надзор был поручен управляющим, и они привели Полюстрово в окончательное запустение. Курорт исчез, но была налажена продажа лечебной воды в бутылках.
Новая серия минеральных злоключений началась после того, как у Мусиной-Пушкиной полюстровские минеральные источники выкупил известный и богатый владелец кожевенных заводов Брусницын. Бизнесмен заявил журналистам, что собирается весьма быстро — ко второй половине мая 1888 г. — завершить создание водолечебницы. Для улучшения обслуживания пациентов лечебницы Брусницын даже планировал продлить до 12 часов ночи железнодорожное сообщение между Петербургом и Полюстрово. Предполагал он и арендовать Кушелевский сад, чтобы проводить там разнообразные развлекательные вечера для отдыхающей публики. Однако вскоре бизнес-план в корне изменился. Купив весь район, где находились минеральные источники, Брусницын перестал считать водолечебное дело серьезным и выгодным бизнес-предприятием. И решил рассмотреть возможность сдачи местности в аренду колонистам из Прибалтики, закрыв при этом все ключевые источники минеральной воды. А в конце концов Брусницын стал искать выгодных покупателей для перепродажи всего района Полюстрово.
В 1886 г. участок земли, на котором расположен источник, был куплен князем Семеном Семеновичем Абамелек-Лазаревым, супругом внучки Авроры Карловны — Марии Павловны Абамелек-Лазаревой (Демидовой). Газеты сообщали, что богатый князь решил с большим размахом приступить к устройству лечебного курорта. Он заявил, что готов потратить большие средства на поиск и создание новых ключевых минеральных источников. Для светской публики Абамелек-Лазарев собирался «возвести курзал, не уступающий по роскоши столичным подобным заведениям».
К сожалению, из всего задуманного удалось осуществить лишь газирование и промышленный разлив знаменитой полюстровской воды. Это стало возможным благодаря модернизации Полюстровского завода минеральных вод. Для повышения количества и качества производимой продукции он закупил польские машины для газирования, что должно было улучшить вкусовые качества воды за счет удаления железистого привкуса, а также повысить количество производства из-за замены ручного труда машинным. Также были произведены различные анализы воды, подтвердившие ее полезные свойства. О большой пользе воды говорил в своем докладе, созданном во времена полного запустения участка, еще доктор М.Н. Галацер. Он отмечал, что полюстровская вода помогает при большом количестве болезней, в частности, опорно-двигательного аппарата и половой системы. Эти факторы, несомненно, повлияли на рост интереса к этой воде со стороны покупателей. Поэтому для более эффективной работы завода была создана новая скважина с большим напором и количеством воды. Проектом создания новой скважины руководил горный инженер М.Н. Миклухо-Маклай (младший брат известного путешественника). Он должен был создать скважину в 11 саженей (-23,5 м) глубиной, но вода была найдена значительно выше — на глубине 3 саженей (-6,5 м). Анализы показали большую концентрацию железа в воде, чем в старых источниках, что делало ее полезные свойства выше, а вредных веществ и загрязнения в ней найдено не было. Но князь не был уверен в чистоте воды, так как недалеко от Полюстрово располагались два кладбища, причем одно из них – холерное. Считалось, что это соседство оказывает отрицательное влияние на воды, расположенные близко к поверхности. Но М.Н. Миклухо-Маклай утверждал, что «вода совершенно чиста, не загрязнена, хотя залегает относительно неглубоко». Позже, когда потребовался больший объем производства, она все же начала использоваться, но к ней относились с достаточным недоверием.
Семен Семенович впервые в России начал разливать минеральную воду «Полюстрово» в бутылки и продавать в аптеках и на экспорт. Ее высокое качество было отмечено многочисленными наградами на специализированных выставках и дегустациях. При новом владельце минеральная вода выпускалась под маркой «Натуральная минеральная вода Полюстровских источников».
При князе С.С. Абамелек-Лазареве Полюстровский завод минеральных вод достиг апогея своего развития. Особенно развита была торговля по всей Центральной, Южной России и Прибалтике. В Прибалтике торговля в основном велась с Ригой, о чем сохранилось довольно много документов. В Центральной России были лишь нерегулярные закупки. Большой интерес представляет процесс торговли рубежа XIX-XX веков. Несмотря на то, что в то время еще не существовало самолетов, а основным средством связи была почта, продукция приходила свежая и всегда в срок. Кроме того, в ящики складывали рекламные брошюры, систему которых также создал С.С. Абамелек-Лазарев. В некоторые города они посылались в ящиках, а в других создавались самостоятельно, по образцам. Второй способ был особенно распространен в Прибалтике, где рекламу переводили на немецкий язык.
Особой статьей сбыта воды была благотворительность, распространенная как в Петербурге, так и в других городах. Где-то она была вызвана долгим сроком хранения воды и попыткой ее скорейшей реализации, где-то — бескорыстным желанием. Сам князь за небольшую плату поставлял воду для лечебных целей в Институт Императрицы Марии и больницу имени Петра Великого (ныне Клиника имени Петра Великого СЗГМУ им. И.И. Мечникова), что также дает представление о широте его души.
В 1892 г. князь передал управление водами в Бюро исследования земель, которым управлял талантливый горный инженер профессор Сигизмунд Войслав. По его проекту оборудовали колодец, поставлявший до 20 тысяч ведер воды в сутки. Он же внедрил в практику консервацию воды в бутылках углекислотой, благодаря чему она могла сохраняться долгое время.
Князем был заключен договор с Акционерным обществом Русских Электрических заводов «Сименс и Гальске» на строительство железной дороги, подготовлены планы и сметы, но проект завяз в бюрократическом аппарате и не был осуществлен. Это помешало реализации планов князя по созданию дачного поселка и курорта в Полюстрово.
Сам князь мечтал жить на этой благодатной земле и иметь здесь собственную усадьбу, но из-за невозможности реализовать ни один из своих проектов, он охладел к собственному имению. Несмотря на это, Полюстровское имение продолжало жить вполне полной жизнью, хотя и не такой, о какой мечтал князь С.С. Абамелек-Лазарев. По первоначальным планам князя его земля должна была быть достаточно плотно застроена различными сооружениями, но, как известно из описи, на территории располагались лишь два деревянных одноэтажных дома для служащих имения, конюшни, два сарая для сена и зерна. Сено и дрова продавали, основным доходом являлась сдача в аренду земли частным лицам или организациям. Например, Петровскому кружку любителей спорта был сдан участок в 2100 квадратных саженей (9450 кв. м) «исключительно для спортивных целей» на 4 года с 1910 по 1914 гг. с арендной платой в размере 175 рублей в год. Кружок прекратил свое существование в 1911 г., но стал одним из самых известных арендаторов полюстровской земли князя С.С. Абамелек-Лазарева. Кроме того, князь принимал живейшее участие в жизни самого Полюстрово. Эта местность в начале XX века бурно развивалась, здесь прокладывались новые улицы и расширялись прежние.
Постепенно, из-за невозможности осуществления большинства своих проектов, князь С.С. Абамелек-Лазарев начинает терять интерес к своему Полюстровскому имению. С 1914 г. он сдает в аренду не только свою землю, но и источник с заводом.
В ту же пору полюстровскими ключами заинтересовались немецкие врачи, высказавшие намерение привлечь германский капитал для возрождения курорта. Реакция в Петербурге оказалась весьма неоднозначной. «Не стыдно ли будет нам, когда и на этот раз иностранцы нас предупредят и захватят в свои руки полюстровский курорт? – восклицал репортер „Петербургского листка“. – Где же русские капиталисты и предприниматели, которые бы взялись за устройство этого во всех отношениях выгодного дела, вместо того чтобы отдавать его в руки иностранцев?»
После скоропостижной смерти князя в 1916 г. и двух революций, которые потрясли страну в 1917-м, разливать полюстровскую перестали, а источники были заброшены. Мария Павловна Абамелек-Лазарева (Демидова) осталась жить в Италии, ее собственность в России была национализирована.
После революции источник приходит в запустение, его возрождение начинается лишь в 1923 г., когда советской властью стали проводиться работы по бурению и благоустройству новых скважин. В 1930-е гг. возводится конструктивистское здание – Завод минеральных вод «Полюстрово», в его цехах начинается промышленное производство.
