На странице представлены материалы Ирины Владимировны Словцовой. Официальная страница в ВК: Речной малахит из Меднорудянского: https://vk.com/public220919817.
И.В. Словцова – профессиональный журналист, автор книг: «История районов Петербурга. Энциклопедия», «Крестник солнца. Документальная повесть о Ф.И. Швецове», «Мальчики с железных караванов» и других.
Фотий Швецов – выдающийся уральский геолог, ученый и металлург.
Крепостной Демидовых, который учился в Европе. С ним были знакомы А. Гумбольдт, братья Тургеневы, В.А. Жуковский и другие видные личности XIX века. Он нашел малахит, которым облицованы колонны Исаакиевского собора, открыл крупнейшие платиновые и золотые месторождения и первым составил геологическую карту их залегания.
Достижения и открытия Фотия Швецова касаются более двадцати отраслей науки и техники.
ДЕМИДОВЫ
КАК КРЕПОСТНОЙ СТАЛ ГОРНЫМ ИНЖЕНЕРОМ
В 2019 году во всем мире отмечали 250-летие со дня рождения «Аристотеля XIX века» виднейшего ученого Александра Гумбольдта, а в России вспомнили и о 190-летии его научной экспедиции по Уралу и Сибири. На одной из международных конференций прозвучал доклад, похожий на сценарий приключенческого фильма. Но даже если в титрах написать «основано на реальных событиях», мало кто поверит: XIX век, Россия приглашает Гумбольдта, немецкого исследователя-суперзвезду, возглавить экспедицию «в интересах науки и страны», а ученый просит дать ему в помощники никому не известного молодого уральца Фотия Швецова. Крепостного!
Мы побеседовали с исследователем биографии этого исключительного человека Ириной Словцовой.
– Ирина, забегая вперед: потрясающая биография у этого крепостного – знакомство с декабристами, цесаревичем…
– То, что о крепостном Швецове знали Гумбольдт, братья Тургеневы, Жуковский, Пущин и другие видные персоны, на самом деле не главное. Главное – что он оказался почти неизвестным для современных историков науки и техники. Притом, что это он нашел малахит, из которого сделаны колонны Исаакиевского собора и которым отделан Малахитовый зал Эрмитажа. Он открыл несколько крупнейших платиновых и золотых месторождений и первым составил геологическую карту их залегания.
Причем не просто «открыл»: Гумбольдт не случайно называл Швецова «прекрасным геогностом» – месторождения малахита, платины, золота он рассчитал, диагностировал. А это очень глубокие знания. Сделав математические расчеты, он опустил выработку в шахте с малахитом на сумасшедшую по тем временам глубину.
И вы упомянули цесаревича, будущего императора Александра II: в 1837 году он прибыл со свитой на Урал и спускался в шахту «Нажежная» «под присмотром» Швецова! Представляете, как геогност должен был быть уверен в крепях этой шахты, чтобы «позволить» наследнику трона предпринять этот спуск. Швецов знал, что делал: в юности учился в школе для военных инженеров во французском городе Мец, был обучен фортификации, науке построения защитных сооружений.
– Тогда по порядку: как крепостной оказался на учебе за границей?
– По воле своего хозяина – Николая Никитича Демидова. Владения Демидовых на Урале были «государством в государстве»: девять заводов, шахты, рудники. В глухие заводские поселки не заманишь столичного специалиста, да ему и платить надо основательно. Поэтому выращивали кадры из крепостных. Талантливых подростков обучали в Нижнетагильской школе, основанной еще во времена Петра I, – она (точнее, ее правопреемник – горный колледж) существует и сейчас!
Представьте себе: по воскресным и праздничным дням школяры с отцами и старшими братьями дерутся «стенка на стенку» (у Михалкова в «Сибирском цирюльнике» показано такое побоище), а в будни изучают Закон Божий, иностранные языки, математику, черчение, маркшейдерское дело и другие премудрости.
Одного из лучших выпускников, 14-летнего Фотия Швецова, отправили сначала в инженерную школу французского Меца, а после ее окончания он стал студентом Горной школы Парижа. Каждые полгода, с 1821-го по 1828-й, Швецов проходил практику на европейских горнодобывающих, железоделательных, медеплавильных предприятиях и о своих впечатлениях писал Демидову – как было велено, на французском. Его путевой дневник, письма «работодателю» хранятся в фонде Демидовых в Российском госархиве древних актов.
– С Гумбольдтом Швецов познакомился за границей?
– Как и со своими видными соотечественниками. Друг Пушкина историк Александр Иванович Тургенев пишет о Швецове брату декабристу Николаю. Декабрист Пущин пишет о нем Жуковскому. О Швецове осведомлен князь Вяземский – не только поэт и публицист, он работал под началом министра финансов Егора Канкрина. И, безусловно: все они не могли познакомиться с Швецовым в России, где он раб. Только за границей, где он блестяще окончил Горную школу Парижа, посещал салон известного французского палеонтолога Кювье и считался учеником французского академика Пьера Бертье.
– Для уточнения: в России хуже учили инженерному делу? Зачем непременно за границу посылать?
– Дело не в том, что «хуже», а в том, что невозможно. В Российский горный корпус принимали только дворян. А в европейских университетах этого статуса не требовалось. Там понятия не имели, что учат крепостных: их называли «пансионерами господина Демидова». Они учились, а потом со своим блестящим образованием возвращались обратно к хозяевам. В письмах Тургеневых, Жуковского как раз высказывается тревога по поводу грядущего возвращения молодого инженера домой. Александр Тургенев писал брату: «…один каприз приказчика судьбу крепостного навсегда испортить может!».
У Мамина-Сибиряка в «Горном гнезде» описана история: лучший выпускник видного французского университета, удостоенный обеда с королем Франции, вернулся в Тагил – и его в тот же день выпороли. Это унижение, шок. Многие после такой встряски кончали жизнь самоубийством или спивались.
Причем некоторые «пансионеры Демидова» возвращались уже семейными (видимо, пожив десять лет в Европе, забывалось, что ты вещь): француженки, немки выходили замуж за «образованных людей», ехали в Россию – и обнаруживалось, что муж – чья-то собственность. Вот куда возвращался Швецов.
– Понятно, что, когда его в помощники запросил сам Гумбольдт, Демидовы не могли отказать. Но ученый ведь после экспедиции еще и вольную для Швецова стал просить. Чуть ли не у императора.
– Не решусь утверждать, что Гумбольдт ходатайствовал прямо перед царем: для разговора с самодержцем тема слишком щекотливая. Но то, что обращался по этому вопросу к российскому министру Канкрину, – однозначно.
Министр был человек практичный: Швецов занимался разведкой месторождений платины, золота, медной руды, производством железа, а Канкрин начал денежную реформу на базе платины. Кроме того, производство металлов в вотчине Демидовых – это половина стратегического запаса России. Министру «интереснее» было иметь такого специалиста в качестве свободного человека, а не демидовской собственности.
Конечно, и Демидовым уже неловко было выглядеть в глазах Европы рабовладельцами. О своей свободе 25-летний Швецов узнал из письма Гумбольдта в начале 1830 года.
– И, уже вольный, продолжил работать на Демидовых.
– Он как с юности попал в геополитический «замес», так в нем и пребывал до самой смерти.
Дело в том, что в 1820-е годы Россия конкурировала с Англией и Францией не только по объемам добычи драгметаллов. Когда на Урале нашли платину, европейские соперники не волновались: считали, что выплавлять-то ее русские еще долго не научатся. А петербуржец Василий Соболевский взял да открыл в 1821 году технологию выплавки. «Открыл» во всех смыслах: в отличие от англичан и французов, державших технологию в секрете, он продемонстрировал свои опыты в Берлине, на заседании Европейского общества естествоиспытателей, которое, кстати, возглавлял Гумбольдт.
Так вот демидовский Урал становится центром сосредоточения мировых запасов платины. Геогност Швецов диагностировал «симптомы», признаки ее коренных месторождений и сделал первую их геологическую карту.
То же и с малахитом. Его находка, сделанная на основе расчетов, до сих пор превосходит все скопления малахита на планете: глыба в 40 тонн в составе 480-тонного малахитового гнезда.
Но ведь найти мало – надо еще обеспечить безопасную добычу на глубине десятиэтажного дома! И Швецов это устроил так гениально, что посмотреть на его рудник приезжали специалисты и ученые со всего мира.
Он был одержим работой. Если перечислять достижения и открытия Швецова, то они коснутся более 20 отраслей науки и техники: химия, геология, минералогия, металлургия черных и цветных металлов, создание паровых машин, преподавательская деятельность…
Это он впервые в России использует в медеплавильных печах тепло отходящих газов. Он организует выплавку рельсов для железной дороги Петербург – Москва, хотя государственные мужи считали, что лучше поручить это дело англичанам.
Кстати, в 1839 году Швецова избрали действительным членом Петербургского императорского минералогического общества.
– Тогда почему, как вы говорите, о нем мало известно в истории науки, а «в народе» и подавно?
– Еще старый Демидов, Николай Никитич, наложил запрет на публикации своего крепостного в России. Научные работы Швецова были больше известны зарубежным ученым и специалистам, так как печатались в европейских журналах – с подачи того же Гумбольдта.
– Бывший крепостной более десяти лет занимал должность технического управляющего всеми демидовскими заводами, и вдруг – отставка…
– В начале 1840-х у молодого владельца горной империи Анатолия Демидова изменились задачи. Ему нужны были деньги (впрочем, как и всегда), но уральское железо, производимое крепостным трудом, уже уступало по своим качествам европейскому. А вот продажа малахита, тогда очень модного и дорогого камня, могла принести солидные барыши. Этим и должен был заняться новый управляющий Антон Кожуховский, в прошлом ловкий поверенный по запутанным бракоразводным делам.
С Швецовым они не сработались. Впрямую с Фотием было не справиться, а подставить – несложно: он все время был в разъездах. Кожуховский написал донос в Петербург в охранное отделение «о неблагонадежности» Швецова, и того отстранили от должности. Это был 1849 год.
Он уезжает к родным в Томск, занимается золоторазведкой сначала в Мариинской (Кийской) тайге, затем в Восточной Сибири. На реке Каменке под Енисейском задумывает проект железоделательного завода. Но – тяжело заболевает. Чем – неизвестно, но многие из династии Швецовых в силу вредности профессий (кузнеца, литейщика) жили не дольше 40 – 46 лет. Фотий умер в 50.
– В Википедии есть его портрет.
– Это просто один из вариантов его предполагаемой внешности. Ни одного портрета, рисунка, эскиза, запечатлевшего этого человека, не сохранилось.
Но уже в советское время разыгралась почти детективная история. В музее-заповеднике «Павловск» на реставрации оказалась картина Павла Худоярова, крепостного художника Демидовых. И обнаружилось: у одного из нарисованных персонажей, мужчины, стоящего рядом с мартеном, борода «пририсована». По версии советского историка Виргинского (Виктору Семеновичу принадлежит первенство открытия имени Швецова), картина была написана Худояровым по заказу его друга Швецова, и на ней запечатлен среди прочих сам заказчик. Но, после того как тот впал в немилость, внешность его на картине сделали неузнаваемой. Года два назад екатеринбургская художница Инна Васфилова смоделировала, взяв за основу это бородатое лицо, вероятный портрет Швецова.
В нижнетагильском музее сейчас пытаются идентифицировать внешность выдающегося земляка по нескольким найденным дагеротипам. Надеюсь, что и юбилей города – 300-летие, которое Нижний Тагил будет отмечать в 2022 году, поможет восстановить историческую справедливость по отношению к этому ученому.
– Почему вы этой историей заинтересовались?
– В свое время профессор Виргинский, собирая материал о Швецове, приезжал к нашей бабушке. А она потомственная Швецова. Мы ведем линию от одного из братьев Фотия, Ивана Ильича.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 043 (6441) от 11.03.2020 под заголовком «Геогност Фотий Швецов».
РЕЧНОЙ МАЛАХИТ
Вы правы, уважаемый читатель, речным бывает жемчуг, но никак не малахит. Даже знания в объеме школьной программы позволяют вспомнить, что малахит – это производное медной руды, которая образуется исключительно в горной породе.
Я и не спорю. Но хочу вам рассказать об уникальной находке малахита, которая в XIX веке прославила Россию на весь мир. И найдена была эта 40-тонная глыба под руслом реки Рудянки на Среднем Урале, недалеко от города Нижний Тагил, который в то время был столицей горнозаводского округа, принадлежавшего Демидовым. Еще хочу рассказать, каким образом этот малахит доставлялся в Санкт-Петербург – для украшения стен малахитовой гостиной Эрмитажа и колонн иконостаса Исаакиевского собора. Знаете, как? Думаю, нет. – Сплавом! По более, чем 9 рекам и озерам России, Вышне-Волоцкой системе, Мстинским, Волховским, Ивановским порогам, Ладожским каналам. Начальным пунктом отправления речных караванов была пристань Усть-Утка на берегу реки Утки, затем барки с малахитом и железом неслись по Чусовой, потом бег их смирялся на Каме и Оке, потом они плыли по Волге, бурлацкой тягой…
А еще хочу рассказать о судьбах людей, которые сплавляли этот малахит, иногда погибая на Чусовских порогах. И о судьбе автора находки – гениальном геологе, ученом, металлурге Фотии Швецове…
Вы никогда не слышали о нем? Вполне допускаю, так как молодой Швецов был крепостным Демидовых, и они сделали все, чтобы его имя никогда не фигурировало рядом с теми открытиями, которые он делал. Во всех немногочисленных газетах и журнала тех лет существовало табу на упоминание его фамилии. Тем не менее, когда глыба малахита была обнаружена стараниями 30-летнего Швецова, о нем узнала вся Европа, и только потом – просвещенная Россия. Об открытии молодого уральского геолога на заседании Французской академии наук докладывал великий Александр Гумбольдт.
Почему он? Как связаны судьбы Швецова и Гумбольдта?
Впервые о малахите из Меднорудянского месторождения на Среднем Урале заговорили в 1835 году – сначала в Европе. Об открытии Ф.И. Швецова докладывал на заседании парижской Академии наук Александр Гумбольдт. Заметка об этом событии опубликована в парижской газете «La Temp» 2 сентября 1835 года на первой полосе в разделе Correspondance. Geologie: «Mosse gig de malachite – on lit und njte M. de Humboldt sur une grande masse M.Schweizoff qui dirige avec, be aucoup d`habilete. Les mines de Nigne-Tagilsk, on ce morcean a ete trouve a fait d`excellentes chudes a l`ecole des mines de Paris. D`après des hautevrs meridiennes prieses par M. de Humboldt dans son voyage d`Asie septentionale, La Latitude de Nigne-Tagilsk liten at si riche en platine, en or et en malachite li vient d`etre de couvert par M.Schweizoff dans les mines de cuivre der frères Demidoff sur leversant des mouts Ourals….»
Эта информаций была первой ласточкой, затем последовали публикации в российских и зарубежных газетах и журналах, не прекращавшиеся до середины сороковых. Фамилия Швецова прозвучала и на страницах «Горного журнала» – несмотря на то, что автор открытия не был дворянином.
В «Горном журнале» за 1836 год (Кн. IV, часть 2) под заголовком «Колоссальная глыба малахита Тагильского Медно-Рудянского рудника» читаем подробное описание находки, ее расположение, объем, вес технические подробности доступа: «Приток воды в штольне (на глубине 42 сажен – 90 метров – прим. И.С.) таков, что ее выкачивают одна паровая и одна штанговые машины, каждая в силу 24 лошадей, из коих первая в минуту откачивает 30 кубических футов, а штанговая от 20 и даже до 30 кубических футов. Следовательно, паровая машина откачивает в сутки 43,200 куб. фут. воды, а штанговая – 36 000, что составит общей выливки воды (или притока в работы воды) 79, 200 кубических фут. Тагильский малахит, обнаженный от пород, заключающий в себе весу до 3000 пуд, имеющий плотное сложение и нежный бирюзовый цвет, есть произведение, котораго до сих пор еще не встречали в коре Земнаго Шара. Сими рудниками управляет воспитанник Парижской Горной школы г.Швецов, который в 1831 году с 24 сажен глубины опустил работы на 42 саженную глубины, открыл нарочитое богатство…».
История этого открытия началась в 1830 году, когда 25-летний Фотий был назначен руководить самым проблемным рудником в хозяйстве Демидовых. Постепенно он приводит его в порядок, используя самые передовые, по тем временам, технологии и паровые машины Черепановых.
В 1831 году он, исследовав шахту «Надежная», опустил работы с 24 сажен (50 метров) на 42 сажени (88 метров) в глубину. Работы стали вестись под руслом реки Рудянки, давшей имя руднику – Меднорудянскому.
Через два года расчеты молодого геогноста начали оправдываться: было отмечено появление нескольких небольших гнезд малахита. А еще через два года появились очертания колоссальной глыбы малахита. Она была настолько огромна и уникальна, что сразу оценить ее размеры не удавалось. Впервые об уникальной находке А.Н. Демидову в Париж из Петербурга сообщает управляющий Петербургской конторы П.Д. Данилов 6 июня 1835 года, с выпиской Швецова «касательно огромного куска малахита с Медного рудника показавшегося».
Далее в шахте фиксируются куски по несколько пудов (1 пуд = 16 килограммов).
Данилов – Демидову 29 июня 1835: «…Швецов наверно не знает, представляет ли эта глыба по предварительным расчетам в 100 пудов, начало жилы или составляет один кусок, или гнездо; посему распорядились обрывать его до возможности, не зная еще, найдется ли скоро возможность вытащить оный на поверхность рудника».
25 июля 1835 года Демидов из Парижа: «Благодарю контору за доставление мне выписок из письма Ф.Швецова о вновь открываемом малахите и рекомендую меня о сем почасту извещать»
Между братьями-наследниками по поводу владения данным малахитом спора не возникло: Павел распорядился отдать найденную глыбу в распоряжение Анатолия.
До недавнего времени самой большой – в мире – считалась глыба малахита, найденная на Гумешевском руднике гг. Турчаниновых. Именно она фигурирует в сказах П.П. Бажова, и ее сегодня можно увидеть в Минералогическом музее Горного института Петербурга. Находка в Надежной превосходит до сих пор всяческие скопления малахита, когда-либо обнаруженные на земном шаре. Итоговые цифры таковы: 40-тонная глыба в составе 480-тонного малахитового гнезда.
Комментарии к иллюстрациям: это копия газеты La temp которую я нашла в газетном отделе Российской национальной библиотеки.
В 1835 году Александр Гумбольдт, величайший ученый XIX века докладывал на заседании Академии наук в Париже об открытии Фотия Швецова. Закономерный вопрос: они были лично знакомы или для Гумбольдта интересен сам факт открытия уникального месторождения? И то, и другое. Александр Гумбольдт – по образованию геолог, минеролог. Он совершил несколько величайших путешествий и географических открытий. Его славе завидовал даже Наполеон Бонапарт.
Так вот личное знакомство Гумбольдта и Швецова началось в 1828 году и оборвалось только после смерти Фотия в 1855. Они познакомились в Германии, когда Швецов пришел на публичные лекции Гумбольдта, пропагандировавшего достижения науки. Фотий к тому времени говорил уже на нескольких иностранных языках: французском, немецком, английском.
А уже в 1829 году ученый пригласил молодого горного инженера Швецова (крепостного!) принять участие в своей экспедиции по Уралу. Фотию на тот момент было 24 года (!). Гумбольдт написал российскому министру финансов Егору Канкрину, что хотел бы видеть молодого уральца в своей команде, и Канкрин его пожелание выполнил.
В 1830 году Фотий Швецов стал свободным, получив вольную от господ Демидовых. Этому освобождению способствовал именно немецкий ученый. Далее общение продолжалось в переписке.
Анатолий Демидов, наследовавший отцовскую горнозаводскую империю, практически безвылазно жил в Европе, и тоже был знаком с Гумбольдтом. Ему льстило, что ученый с мировым именем вовлечен в геологические изыскания молодого Фотия. И когда Швецов совершил открытие уникального месторождения, Гумбольдту предоставили все подробности о местонахождении фантастической глыбы и этапах ее поиска. Глубина, на которую уральский горный инженер опустил выработку, была по тем временам уникальна. Чтобы вы смогли это оценить, представьте, что под землей, да еще под руслом реки, находится 10-тиэтажный дом, в основании которого лежит огромный пласт малахита. Учтите еще и то, что требовалась постоянная откачка грунтовых вод.
Так что в этом событии удивляло все: и размер месторождения, и глубина шахты, и умение работать на такой глубине, соблюдая законы фортификации и крепи шахт. Гумбольдт, как никто другой, умел это оценить.
1843 год – дата начала транспортировки меднорудянского малахита в Петербург для интерьера Исаакиевского собора. До этого был конкурс, в котором соперничали два месторождения – Гумешевское господ Турчаниновых и Меднорудянское, принадлежавшее Демидовым.
Для тех, кто помнит сказы Бажова, замечу, что глыбу, из-за которой хозяйка Медной горы наказала приказчика, достали именно на Гумешевском. Она до сих пор хранится в музее Горного университета в Санкт-Петербурге.
Главный архитектор Исаакия Монферран предпочел Меднорудянский малахит из шахты Надежная. Куски малахита в Нижнем Тагиле тщательно отбирались, укладывались в ящики – по 96 килограммов, перевязывались веревками таким образом, чтобы над каждым была петля – на случай, если малахит окажется на дне реки из-за крушения коломенки. За петлю груз можно поднять со дна.
Как мы помним, строительство собора длилось 40 лет: с 1818 по 1858 год. Восемь из них: с 1843 по 1851 затрачены на работу с малахитом. Им украшены иконостасы 3-х алтарей – главного Исаакия Долматского, правого – Великомученицы Екатерины и левого – Александра Невского. Главная ценность каменного убранства собора – малахитовые трехметровые колонны.
ФОТИЙ ШВЕЦОВ И ЕВРОПЕЙСКИЕ УЧЕНЫЕ
Я не перестаю удивляться удивительным фактам и событиям в биографии этого человека.
Казалось бы: где крепостной подросток из уральской нищенствующей семьи и где великий ученый с мировым именем Александр Гумбольдт, или воспитатель наследника трона, учитель Александра Пушкина поэт Василий Жуковский?! Линии жизни идут параллельно – где им пересечься? Немыслимо. А вот судьба наша так устроена, что немыслимое оказывается возможным.
Опускаю подробности биографии Швецова (о них можно узнать в книге «Крестник солнца») и пишу «пунктиром». Талантливый подросток своими знаниями, памятью, смекалкой обратил на себя внимание сначала нижнетагильских приказчиков, а с их «подачи» и самого Николая Никитича Демидова. Четырнадцатилетнего Фотея (Фотием он стал позднее, сам выбрав иное звучание своего имени), как это часто практиковали, сажают на однолетний караван с железом и таким образом доставляют сначала в Петербург, а затем – уже морем – в Европу.
Сначала он учится в Меце – в инженерной школе, которая, кстати, ему дала великолепные знания фортификации (методику строительства крепостей и бастионов, рытья подкопов). Именно их он применил уже вернувшись на Урал, устраивая на глубине 10-тиэтажного дома шахту Надежную. Крепь из лиственниц была настолько сильна, что до сих пор кое-где видна на заброшенном карьере.
Забегая вперед, скажу, что посмотреть на то, как Швецов оснащает и укрепляет рудники в нижнетагильском округе, приезжали не только отечественные, но и зарубежные специалисты (позже напишу отдельно).
Окончив учебу в Меце, Швецов поступает в Горную школу Парижа – передовое европейское учебное заведение, где преподавали ведущие ученый Франции. И здесь Швецов –лучший ученик. Он был настолько хорош, что его преподаватели подарили ему книгу со своими лекциями – по геологии, геогнозии, минералогии, химии… Я не знаю, где сейчас этот артефакт. Может быть, находится в РГАДА (архив в Москве), а может быть, в чьей-то частной коллекции, а может, вообще потерян. Но и по нашим временам это вещь уникальная – для изучения истории техники и науки.
Швецова стали везде именовать учеником Бертье, известного французского ученого-химика.
Никто из окружающих не знал, что настоящий социальный статус успешного студента – крепостной. В Париже таких студентов называли «пАнсионерами господ Демидовых».
Фотий благодаря своему уму, постоянной учебе и работе стал классным минерологом, отличным химиком и уже тогда помогал уральцам, исследуя в лаборатории Горной школы образцы пород, которые доставлялись в Европу Демидовым. Он посещал салон еще одного известного французского ученого – Кювье, где собирались не только представители разных отраслей науки, но и писатели, художники, композиторы…
Еще в 1827 году Швецов, изучавший работу ведущих предприятий Европы, в одном из предместий Италии познакомился с Александром Тургеневым и Василием Жуковским.
И вот парадокс (это мое личное мнение). С одной стороны, Василий Андреевич, по словам Тургенева, «плачет о несчастной судьбе Швецова», да и сам Александр Фотею сочувствует. Но при этом Тургенев-младший просит Швецова, отправлявшегося в Англию – для ознакомления с горной промышленностью, навестить Николая Тургенева и передать тому письмо!!!
Вы спросите, в чем парадокс – тогда многие так делали, поскольку почтовая услуга была долгой. А я вам напомню, что Николай Тургенев в России числился государственным преступником и был приговорен к повешению за участие в подготовке декабристского восстания. Россия требовала у Великобритании его выдачи. – Безуспешно. За Николаем Тургеневым, естественно, установили слежку, а его брату Александру князь Петр Вяземский и Василий Жуковский постоянно напоминали об осторожности. Александр был на государевой службе, и ему могли помешать лишние факты о встречах и переписке со старшим братом.
А тут «прекрасная оказия»! Крепостной Демидовых едет в Англию. Встретившись с государственным преступником, Швецов мог пострадать, так как и за крепостными, учившимися за границей, тоже был присмотр и «догляд» – как со стороны их владельца, так и со стороны российской дипломатической службы.
То ли Швецов не понимал, чем ему грозит такая встреча, то ли был чересчур смел – не могу сказать. Но он, действительно, встретился с Николаем в Англии в 1827 году. Известно также, что и потом, уже в 30-40 годы XIX века, когда Николай Тургенев перебрался в Париж, они с Фотием встречались во Франции, и Швецов привозил весточки (письма, подарки) Тургенева Пущину, жившему в Ялуторовске, в Сибирской ссылке.
Наверное, судьба хранила молодого Швецова, и его встреча с Николаем Тургеневым прошла без последствий для крепостного.
После Меца Фотий Швецов учится в Горной школе Парижа. Напомню, что Горная школа Парижа (École des mines de Paris) была открыта в 1783 году указом короля Франции Людовиком XVI и до сих пор находится в здании отеля Вандом, недалеко от Люксембургского сада. На курс принималось не более 20 человек, и среди счастливчиков – Фотий Швецов.
Его преподавателями были: Рене Жюст Гаюи (Аюи), заложивший основы кристаллографии; Пьер Кордье — профессор минералогии и геологии, основатель микроскопической минералогии. Действительный член Французской Академии наук, один из основателей и президент геологического общества Франции; Эли де Бомон – профессор геологии и горного дела, с 1825 года работавший вместе с У.Дюфренуа, директором Горной школы, над созданием минералогической карты Франции; Клод Луи Бертолле – крупнейший химик XIX века; Жозеф Луи Гей-Люссак – химик и физик, член Французской Академии наук; Пьер Бертье, читал курс лекций по доцимазии (науки о содержании в горных породах металлов, пригодных для извлечения). В местечке Де Бо открыл алюминий, он же открыл минерал, названный бертьеритом. За свои научные открытия избран членом академии наук Франции. Табличка с его именем в числе других фамилий величайших ученых Франции находится на стене Эйфелевой башни. (Напомню, что в Европе Швецова представляли как лучшего ученика Бертье).
Каникулярное время в Горной школе посвящалось поездкам по рудникам и металлургическим заводам Франции (Крезо и Шатильон-на-Сене), Германии (Саарбрюкен, Фрейбург), Италии, Венгрии, Англии. Маршрут посещения Швецовым европейских заводов и мануфактур, отчет о котором он представляет своему «работодателю», поражает!
За шесть месяцев – лета и осени 1825 года Швецов (а ему всего 20 лет!) посетил горно-металлургические предприятия Франции. В 1826 году – промышленные районы Италии, Австрии и Германии. Прежде чем отправиться в промышленное путешествие, Фотий встретился с Н.Н. Демидовым, который поправлял здоровье на Луккских водах в Италии. А затем уже отправился по маршруту Флоренция – Болонья – Венеция – Инсбрук. Затем через Клагенфурт – в австрийский город Брук, известный своим сталелитейным производством. Затем были рудники Венгрии, снова Австрия и, наконец, Фрейберг – центр металлургии Германии и город, где находилась Фрейберская Горная академия. Когда-то ее окончил Александр Гумбольдт и наш Василий Соймонов.
Поскольку у Швецова были рекомендательные письма профессоров Горной школы Парижа, ему разрешили вести записи и делать чертежи по горному делу.
Возвращаясь в Париж, молодой уралец познакомился с работой золотых приисков в районе Карлсруэ, а также металлургических заводов в Сааррбрюкене и Меце. Затем – снова посещение металлургических заводов Франции. На заводах и рудниках Крезо он увидел то, о чем уже не раз слышал от преподавателей: производство и успешное применение паровых машин для откачивания воды из рудников.
Важный факт: все, что молодой Швецов видел: новые технологии в металлургии, материалы, способы обработки металла он описывал в письмах и отправлял Николаю Никитичу Демидову. При этом он делал комментарии: это можно применить на Урале, а это можно улучшить. Все записи делались на французском языке, которым в совершенстве владел Фотий. Помимо этого, он знал немецкий и английский.
Так вот эти письма с комментариями могли бы стать первоклассным источником для изучения истории науки и техники. Но насколько они сохранились? В РГАДА они точно есть, поскольку еще в 1973-1975 годы с ними работал профессор В.С. Виргинский, первый биограф Швецова. По сути – это путевой дневник, написанный прекрасным литературным языком. Швецов помимо всего прочего писал стихи, которые достаточно высоко оценивали оба Тургенева и пересылали их друг другу. Я подозреваю, что некоторые стихи можно найти в архиве братьев Тургеневых, но у меня пока до этого руки (вернее, ноги) не дошли.
На фото: виды Меца, где учился не только Фотий, но и его друг – Синицын, послуживший прообразом для Ваньки Сохнина в моей книге “Мальчики с железных караванов”.
Синицын окончил в Меце хирургическую школу и вернулся на Урал раньше Фотия. Он много сделал для развития медицины в горнозаводском округе. Уже в советское время одна из улиц Нижнего Тагила носила его фамилию.
Н.Н. Демидов приказал просматривать переписку друзей, чтобы из писем Синицына Швецов не мог узнать, как трагически складываются судьбы молодых крепостных, вернувшихся на Урал после обучения в Европе.
Еще студентом Швецов планировал поддерживать научные контакты и переписку со своими преподавателями после окончания Горной школы. Он писал об этом Н.Н. Демидову: Вот что он писал Н.Н. Демидову 19 декабря 1825 года: «Надеюсь, с божьей помощью, я смогу в свое время ввести на Нижне-Тагильских заводах некоторые усовершенствования и применить еще неизвестные методы. Мое настоящее положение и то, что мне предназначено, находиться в глубине России, уже обеспечило мне знакомство с моими преподавателями, которые желают, чтобы я держал с ними связь, когда буду в Сибири (Урал тогда назывался Сибирью (прим. И.С.) для представления им описаний в географическом и минералогическом отношении и в отношении металлургии этой страны, известной им по слухам». Далее он пишет, что «уже заняв должность на заводах, сможет переписываться с просвещенными людьми, советы которых будут иметь полезные для развития искусства разработки рудников, обработки полезных ископаемых. …Я всегда смогу быть в курсе всего, что касается технического мастерства».
При чтении писем Швецова (правда, в переводе с французского на русский) у меня сложилось впечатление, что Фотий писал этому Демидову не просто как своему работодателю и владельцу, а как человеку, который искренне разделяет с ним интерес к науке и технике. После смерти Н.Н. Демидова характер переписки Швецова с наследниками – сначала с Павлом, а затем с Анатолием – изменился. Тех больше интересовала финансовая выгода от эксплуатации рудников и заводов, а не их модернизация.
Современный историк И.Н. Юркин в книге ««Демидовы. Столетие побед»» пишет, что Николай Никитич был последним созидателем из рода тагильской ветви Демидовых. Он создавал и развивал свои предприятия на Урале, знал их, заботился о них, хоть и жил в Европе. После Н.Н. были только потребители. И не просто потребители, а люди, не признававшие талантов и возможностей собственных крепостных специалистов (получивших образование за рубежом); занимались только эксплуатацией уже созданного их предшественниками и выкачиванием денег и ресурсов из Нижнетагильского горного округа. Сюда же можно отнести и разбазаривание уникального малахитового гнезда, от которого уже к концу XIX века в России остались крохи. Конкретные примеры, свидетельствующие о пренебрежении молодых Демидовых и к уральским недрам, и к местным инженерно-техническим кадрам я привела в книге «Крестник солнца».
Это я к чему? А к тому, что примерно то же самое (это мое личное суждение) «сквозило» в отношении к уже взрослому Швецову, ставшему и крупнейшим минерологом, и геологом, и горным инженером, и металлургом, и пионером в области применения тепла отходящих газов (вообще, он был специалистом в более 20 областях науки и техники) со стороны отечественных специалистов. Его фамилия словно «нехотя» называлась в самом крупном российском специализированном издании – Горном журнале лишь потому, что уж никак нельзя было умолчать о его открытиях и достижениях. Почему? Потому что действовала поговорка «Из грязи, да в князи». Ему никак не могли простить, что до своих 30 лет он был «вещью» господ Демидовых.
Швецов все время вынужден был доказывать правомерность своих решений и приоритетов в технической политике. И практически всегда оказывался прав. Но эта правота в итоге привела к краху не только его карьеры, но и жизни. Многие историки считают, что в «эпоху правления Анатолия Демидова» было загублено много талантливых уральских специалистов.
А вот в европейских научных журналах его фамилия звучала! Еще бы: ведь о Швецове, как о выдающемся геогносте говорил Александр Гумбольдт.
«Герр Швецов» неоднократно упоминается в книге Густава Розе «Mineralogisch-Geognostiche Reise nach dem Ural, dem Altai und dem Kaspischen Meere». Гумьбольдт, переписываясь с такими учеными, как Араго, Эли де Бомон, Леопольд Бух, Пьер Бертье упоминает о минералогических исследованиях Швецова, которые видел и оценил при посещении Урала, да и затем упоминал его в своих более поздних работах, например, в монографии «Центральная Азия».
По сноскам в книге «Mineralogisch-Geognostiche Reise nach dem Ural, dem Altai und dem Kaspischen Meere» можно проследить, что и Густав Розе приезжал к Швецову – посмотреть на малахитовую глыбу, и Щвецов навещал в Берлине Розе, привозил тому образцы минералов.
…Единственным способом «обнародования» своих исследований и научных гипотез для молодого ученого оставались публикации его зарубежных коллег – прежде всего, Александра Гумбольдта и Густава Розе. Именно им Фотий сообщал результаты своих наблюдений во время многочисленных геологических экспедиций по Уралу и Сибири. Старшие коллеги честно их «озвучивали», обязательно давая ссылку на то, кто и откуда прислал минерал или сделал вывод, или высказал гипотезу. Известно также, что их книгам предшествовала целая серия статей в европейских научных (прежде всего, французских журналах).
В предисловии к своему «Путешествию..» Густав Розе указывает 10 статей по различным минералам, рудам, золоту Урала и Алтая, которые были им помещены в «Poggendorff Annalen fur Chemie und Physik» за 1830-1836 гг. Что же касается писем Фотия Ильича европейским ученым, то вопрос остается открытым.
На мой запрос по поводу Пьера Бертье (в архив АН Франции) и Густава Розе (в минералогический музей Берлина) мне ответили, что личные архивы этих ученых родственниками не сохранены. Что же касается Александра Гумбольдта, то часть его переписки – с Луи Араго, Егором Канкрином (Российский министр финансов) – содержит упоминания о Швецове. Есть свидетельство Густава Розе, что Фотий писал Гумбольдту в 1834, 1835 и в 1839 (Розе дает ссылки на эти письма в книге «Mineralogisch-Geognostiche Reise nach dem Ural, dem Altai und dem Kaspischen Meere»). С письмами же самого Швецова еще предстоит разбираться, так как архив Гумбольдта огромен и раздроблен, находится в Польше и Германии. Конечно, бОльшая часть – в Прусском культурном фонде.
По иностранным первоисточникам видно, что молодой ученый, будучи человеком слова, держал своих бывших преподавателей в курсе геологических находок на Урале и посылал образцы минералов в Париж. Точно известно, что в 1839 году Швецов по дороге в Англию заезжал к Розе в Берлин и передал ему несколько интересных минералов для университетской коллекции, хранителем которой тот уже был. Поскольку Демидовы пресекали любое упоминание о своем бывшем крепостном, то, скорее всего, эти минералы имеют маркировку примерно такого содержания: «Найдены в Меднорудянском месторождении господ Демидовых».
Судя по примечаниям в книгах Гумбольдта и Розе, Швецов поддерживал с ними контакты, снабжая геологической информацией – до 1853 года, когда это стало невозможным: началась Крымская война.
На фото: копия портрета Густава Розе; копии страниц из его книги “Путешествие…”. Двухтомник хранится в Российской Национальной библиотеке. Пометки на полях я делала на своей личной на копии, которую можно теперь заказывать в индивидуальном порядке.
Знаете, кто такой Р. Мурчисон (Murchison)? Выдающийся геолог-минеролог, основоположник геологии как науки, член Королевской академии Великобритании.
В 1841 году он приезжал на Урал. Организацию его экспедиций обеспечивал министр финансов Егор Канкрин. Известно, что Мурчисон прежде заехал в Берлин к Гумбольдту, чтобы получить от барона советы и рекомендации, а также карты, которые тот готовил к публикации. Соответственно, у Мурчисона было и письмо Гумбольдта к Швецову. Англичанин спускался в шахту Надежная, делал зарисовки и уникальной глыбы малахита, и грота, сделанного для ее осмотра. Впоследствии вместе с комментариями они вошли в книгу The geologi of Russia in Europe and the Ural Mountains. By R.U.Murchison, E.de Verneuil, vol.1. London, 1845. (Есть русский перевод: Мурчисон Р.И., Вернейль Э. Кейзерлинг А. «Геологическое описание Европейской России и хребта Уральского», СПб, 1849).
Первый том издан в 1845 году, в Лондоне, содержит 700 страниц текста и более 80 рисунков и гравюр. Во второй части тома – описание строения Уральских гор. Этот труд принес Мурчисону всемирную известность.
Так вот он там пишет: «Мы были приняты и пользовались необыкновенным радушием управляющих гг. Данилова и Швецова» и далее сообщает о Медном руднике: «…искусство в расположении и действии машин, а также в работах горнозаводских, принесли бы величайшую честь всякому Европейскому заведению».
Мурчисон также сообщает в письме Эли де Бомону, профессору Горной школы (1844 г.), о находке Швецова, подробно дает ее описание, излагает версию ее происхождения, кстати, одну из самых подробных и детальных. Потом этот текст цитировался другими исследователями.
В 1847 году английский архитектор и путешественник Томас Вильям Аткинсон, уроженец Йоркшира, вместе с женой посетил Нижний Тагил и осматривал Медный рудник, о чем в Лондоне опубликовал статью, в которой писал: “Особенное внимание заслуживает находящееся здесь месторождение медной руды, где добывается чудесный малахит. Между прочим, из этих каменоломен добыты знаменитые малахитовые колонны, украшающие теперь собор св. Исаакия в Петербурге”.
…Несмотря на умалчивание заслуг бывшего крепостного перед отечественной геологией и техникой, он был принят в 1839 году (а ему всего лишь 34 года!) действительным членом Императорского минералогического общества. Этот факт говорит и о его недюжинной способности сопротивляться социальному давлению, и о не менее мощном творческом научном потенциале. Какую должность его ни назови, или работу в той или иной сфере – все шло не благодаря, а вопреки. Ну, к примеру, получил он в 1830 году свое первое официальное назначение – начальником Меднорудянского рудника – что тут началось! Бог ты мой!
ПЕРЕПЛЕТЕНИЯ СУДЕБ: ВСЕВОЛОЖСКИЙ, СОБОЛЕВСКИЙ, ШВЕЦОВ
В.А. Всеволожский, назовем его по-современному – предприниматель, одним из первых понял, какие барыши можно заработать, используя пароходы для транспортировки грузов по речным магистралям Волжско-Камского бассейна.
Он решил не покупать их в Англии и не заказывать на заводе Берда в Петербурге, а использовать таланты своих мастеровых. А вот проекты паровых машин он пригласил разрабатывать П.Г. Соболевского. Что, собственно тот и сделал в 1815-1817 годы на Пожвинском заводе Пермской губернии: спроектировал и построил паровые машины для двух пароходов. Итог сотрудничества дворянина и крепостных – первые пароходы на Каме и Волге.
А потом между Всеволожским и Соболевским произошел конфликт, в итоге которого инженер оказался не у дел. Соболевский возвращается в Петербург и получает место управляющего соединенной лабораторией Горного кадетского корпуса и департамента горных и соляных дел.
А в это время в Европе идет активное использование платины. Причем только там знают секрет технологии ее плавления. К примеру, в 1820 году за платиновые эталоны метра Россия уплатила Франции 20 000 рублей – сумму по тем временам громадную. Кроме того, были потрачены деньги на изготовление дубликатов таких же эталонов длины и веса для пробирных палаток в провинциальных городах.
В это же время платина обнаруживается на Среднем Урале, и не где-нибудь, а на территории Нижне-Тагильской дачи (горного округа Нижне-Тагильских заводов и рудников гг. Демидовых). Фотий Швецов делает карту платиновых приисков – он первый автор такой работы. Мало того, ее, судя по изысканиям Швецова, – очень много! Выясняется также, что нижнетагильские месторождения платины составляют и основные общемировые запасы.
Французы и англичане по поводу открытия россыпей в России особо не волновались, так как найти платину еще не значило уметь извлечь металл из руды и сделать его ковким. Русских они конкурентами не считали…
Но уже в 1826 году петербургские исследователи – тот самый П.Г.Соболевский и помогавший ему В.В. Любарский нашли способ получения ковкой платины. В отличие от французов и англичан они не стали держать секрет в тайне. Демонстрация опытов прошла в зале Горного кадетского корпуса при большом скоплении публики. Там же присутствовал император Александр Первый.
В России начинается выпуск платиновых монет, платиновых изделий… А удар под-дых европейцам нанес тоже европеец – барон Александр Гумбольдт. Он пригласил Соболевского в Берлин, где тот на заседании Общества естествоиспытателей, главой которого был Гумбольдт, продемонстрировал свои опыты.
ИСТОРИЯ НАХОДКИ МАЛАХИТА
В 1829 году Фотий Швецов вернулся на Урал. Ему исполнилось 24 года. Должности у него не было, а обязанностей – на троих. Впрочем, он не жаловался. Судя по его биографии, Господь отпустил ему не только талантов без меры, но еще и великолепную память, и физическую выносливость.
В 1830 году Швецов получает первую должность – управляющего Меднорудянским рудником. Я уже писала, что назначение 25-летнего выпускника Горной школы Парижа у его местных «коллег»-приказчиков восторга не вызвало. Они начали саботировать его указания в надежде, что «мальчишка захлебнется» в тех проблемах, которыми страдал вверенный ему рудник.
Меднорудянский уже дважды закрывали, так как в любой момент могла обрушиться кровля шахт из-за неправильной эксплуатации (вынутые породы не заменялись пустыми, отработанными) – во-первых, а во-вторых, из-за постоянной угрозы затопления грунтовыми водами. – Рядом протекала река Рудянка, которая, собственно, и дала название руднику. Рудник был самым большим по запасам руды (порядка 50 шахт) и перспективным. На момент назначения Фотия добыча медных руд там снизилась вдвое.
Местные приказчики хищническими разработками довели рудник до аварийного состояния и справиться с грунтовыми водами не могли, да и не старались. Жизнь работавших там людей подвергалась опасности.
Еще в 1828 году об «опасном состоянии» рудника Фотию писал автор инструкции, с которой Швецов приехал в Нижний Тагил. И уже тогда на него возлагались надежды по решению этой проблемы. Местные управленцы до рудника его в тот момент не допустили. Единственно, чего он тогда добился – разрешения вести собственные изыскания. В следующем году он нашел руду – и эту шахту назвали Павдинской.
Приказчики Нижне-Тагильской конторы, не питавшие приязни к 25-летнему «выскочке», затаив дыхание, ждали первой аварии на руднике, чтобы отправить Швецова куда подальше – в углежоги, переписчики или старостой в дальнюю экономию. Но этого не случилось. Он не стал продолжать старые «ходы», а решил прокладывать новые шахты так, как полагалось, как учили в Горной школе.
Ожидаемого злопыхателями обвала не произошло. Тогда приказчики стали писать на Швецова кляузы в Петербург и саботировать работу в руднике. К примеру, по распоряжению приказчика Федора Соловьева с рудника начали перебрасывать работных людей на другие участки. Швецов прореагировал так, как полагается, написав, в свою очередь, о том, что ему мешают: «Для экономии ли это, как они говорят? Или они стремятся унизить меня перед лицом в.пр-ва, чтобы в год моего дебюта на Медном руднике было бы добыто меди меньше, чем в прошлые годы, во время управления Шептаева?»
Страсти разгорелись до такой степени, что из Петербурга приехал управляющий главной Петербургской конторой П.Д. Данилов. Ревизия показала, что в споре прав Швецов. Данилов констатировал, что «рудник отдан Фотею Ильичу» заводскими приказчиками «без способов к благоустройству оного и вся контора нисколько за оным не наблюдала. Швецов же почти лишен был способов что-либо улучшить, напротив, распространяемы были нащет него весьма нелепые слухи…».
Причина саботажа и откровенного сопротивления нижнетагильских приказчиков действиям молодого управляющего была не только в личной к нему неприязни, а в том, что Швецова назначили на должность чрезвычайно престижную, говоря современным языком, он получил «рыбное место». Если мы вспомним о стратегическом значении меди в то время, то понять неприязнь приказчиков к новичку нам будет проще.
В зависимости от добавок – латуни, олова или алюминия, медь шла на изготовление орудий (пушек), церковных колоколов, модных изделий из бронзы, а также отправлялась на Екатеринбургский монетный двор. В те времена медные монеты были в активном обращении.
Вспомним также, что Медный всадник отлит из бронзы, что старинные иконы больше ценились, если были в медном окладе. Посуда, самовары – всего не перечесть, что можно было изготовить из меди, получив хороший барыш.
На Урале приказчики работали «кланами», передавая свои места сыновьям, племянникам, своякам… «А тут – бац – 25-летний «выскочка» – без бороды, без усов, гладко выбритый, в европейском костюме… Ладно б француз какой, а то свой же, черноисточинский, из староверов. И никого у него за спиной нет! Думали, сковырнут в одночасье – не вышло!»
К счастью, Швецов встретил не только сопротивление приказчиков, но и искреннюю поддержку механиков Ефима и Мирона Черепановых, которые не первый год убеждали господ управляющих в необходимости введения штанговых и паровых машин в рудничное хозяйство вместо конных (на конной тяге), которые уже не справлялись с подземными водами.
К моменту появления Швецова приказчики заводской конторы с остервенением травили старшего Черепанова – Ефима. Они никак не могли простить ему, что он в свое время вел личную переписку с Н.Н. Демидовым, что побывал, по настоянию хозяина, в Англии, а затем на заводе Берда в Петербурге. Теперь старый Демидов умер, и Ефима Черепанова, главного механика Нижне-Тагильских заводов изводили всяческими придирками и заданиями, вроде заготовки лосей для мясного бульона.
Но главным врагом для горного инженера Швецова, врагом опасным и коварным была… вода, которая заливала шахты, не позволяя вести постоянную добычу медной руды. Фотий, посещая европейские и английские добывающие предприятия, видел, каким оружием в борьбе с грунтовыми водами могут стать паровые машины, выкачивающие воду с глубины.
Еще в 1829 году, во время посещения Александром Гумбольдтом Нижнего Тагила, Швецов познакомил барона с черепановской паровой машиной, уже действовавшей на Медном руднике. Барон технику одобрил, что давало некоторую фору развитию местной машиностроительной базы. Став управляющим Меднорудянского рудника, Швецов использовал административный ресурс, чтобы поддерживать идеи Черепановых: одна за другой механиками строятся паровые машины и вводятся в эксплуатацию на шахтах Владимирская, Анатольская и Павловская.
Показатели добычи медной руды в Меднорудянском пошли вверх. Швецов наладил на руднике обогащение бедных руд и подрудков, а для ускорения выплавки меди под его руководством были сооружены плавильные и медеочистительные печи. Часть руд подвергалась плавке на месте, в медеплавильных цехах, расположенных у самого рудника.
Грамотные разработки обращают на себя внимание ведущих российских специалистов. В «Горном журнале», недосягаемом для тех, кто не является дворянином, уже в 1830 году появляется статья инженера В.Колтовского. Он авторитетно заявляет, что 1830 год стал поворотным в истории Меднорудянского рудника: «… с этого времени здесь стали применять новые, более передовые методы его эксплуатации». В 1831 году было выплавлено около 1 тысячи тонн меди – против 652 тонн в предыдущие годы.
Теперь в Нижний Тагил ехали специалисты со всей России, чтобы познакомиться с прогрессивными методами горных работ. Туда же привозили иностранных гостей, чтобы показать, на каком уровне в России умеют вести добычу медных руд.
После осмотра Медного рудника штабс-капитан А.Г Бояршинов, постоянный автор «Горного журнала» заключает: “Медный рудник – есть самый большой и обширный на Урале… Из него извлекается огромное количество руд, из которых вся медь (около 80 тысяч пудов) доставляется Нижнетагильским заводам… Вообще должен сказать… во всех отношениях он есть один из лучших, какие мне известны в Германии и России…”.
«Медь под парусом» – так приказчики и коммивояжеры торговых домов Демидовых называли груз меди, который переправлялся на парусных судах из Кронштадта в европейские порты – прежде всего, в Гавр, Руан и Лондон. Груз мыл не маленький, так как аппетиты французских и английских предприятий, нуждавшихся в меди, были велики. Например, 2 завода-производителя латуни ежемесячно с Урала получали по 10-15 тонн меди. С 1840 по 1849 годы только заводам Франции Демидовы продавали от 66 тысяч до 503 тысяч килограммов меди в год. А были еще потребители и в Англии, и в Италии, и в Бельгии, и в Пруссии. (Напомню по ходу, что юный Швецов, еще будучи студентом Горной школы Парижа, объездил практически все мало-мальски известные железоделательные предприятия этих стран).
Уральская (тогда она называлась сибирской) медь выдержала в середине XIX века конкуренцию с медью из Южной Австралии, из рудников Бурра-Бурра. Тогда в европейских газетах писали, что «австралийская медь имеет превосходное качество, и что транспортные издержки по ее перевозке от порта Аделаиды до Бирмингема составят только 3 фунта за тонну». Тем не менее, цена на сибирскую медь не упала, как и число заявок на ее поставку.
Так что остается только удивляться, что столь значимый пост – управляющего Меднорудянским рудником в 1830 году был доверен 25-летнему молодому человеку, который только недавно перестал быть крепостным.
Еще через четыре года – в 1834- ом Ф.И. Швецов получает дополнительные рычаги административной власти: решением Петербургской конторы он назначен членом Нижне-Тагильской конторы (по-современному – правления).
Швецов понимает, что руднику для успешной и безопасной работы нужна специальная техника – с паровой тягой. Он начинает собирать команду единомышленников. Аммоса Черепанова назначает механиком Меднорудянского рудника. Понимая важность работы Ефима и Мирона Черепановых по конструированию паровоза, прикомандировывает к ним Аммоса. Позднее к Черепановым подключается Павел Мокеев, ученик Швецова, по инициативе Фотия Ильича, обучавшийся за границей.
В 1829 году на родину вернулся Федор Звездин, освоивший «бронзерное» дело в Париже. Он отливал для механизмов Черепановых медные и бронзовые детали, а позднее – и колеса для паровоза, и чугунные рельсы для железной дороги.Собралась замечательная «команда» умельцев, которая решила строить у себя, в Нижнем Тагиле, паровоз и рельсовую дорогу.
Естественно, приказчики заводской конторы выступили против этого нововведения, так как им выгоднее было заказывать паровую технику на заводе Берда в Петербурге, получая «откаты», а не выискивать средства, чтобы поддерживать местных механиков. Единственным специалистом, кто имел теперь возможность, по своему статусу, высказываться против подавления инициативы тагильских умельцев, был Швецов. И он это делал.
В 1831 году Швецов, исследовав шахту «Надежная», опустил работы с 24 сажен (50 метров) на 42 сажени (88 метров) глубины. Работы стали вестись под руслом реки Рудянки. В 1833 году расчеты молодого ученого начали оправдываться: было отмечено появление нескольких небольших гнезд малахита. А уже в 1835 году года появились очертания колоссальной глыбы малахита. Она была настолько огромна и уникальна, что сразу оценить ее размеры не удавалось. Впервые об уникальной находке А.Н. Демидову в Париж из Петербурга сообщает управляющий Петербургской конторы П.Д. Данилов 6 июня 1835 года, с выпиской Швецова «касательно огромного куска малахита с Медного рудника показавшегося».
Управляющий П.Д. Данилов – А.Н. Демидову 29 июня 1835: «…Швецов наверно не знает, представляет ли эта глыба по предварительным расчетам в 100 пудов, начало жилы или составляет один кусок, или гнездо; посему распорядились обрывать его до возможности, не зная еще, найдется ли скоро возможность вытащить оный на поверхность рудника».
До 1835 года самой большой – в мире – считалась глыба малахита, найденная на Гумешевском руднике гг. Турчаниновых. Именно она фигурирует в сказах П.П. Бажова, и ее сегодня можно увидеть в Минералогическом музее Горного университета Петербурга.
Находка в Надежной превосходит до сих пор всяческие скопления малахита, когда-либо обнаруженные на земном шаре. Итоговые цифры таковы: 40-тонная глыба в составе 480-тонного малахитового гнезда.
Об открытии Ф.И. Швецова докладывал на заседании парижской Академии наук Александр Гумбольдт, как я уже писала. Заметка об этом событии опубликована в парижской газете «La Temp» 2 сентября 1835 года на первой полосе. Эта информация была первой ласточкой, затем последовали публикации в российских и зарубежных газетах и журналах, не прекращавшиеся до середины сороковых. Фамилия Швецова прозвучала и на страницах «Горного журнала» – несмотря на то, что автор открытия не был дворянином.
В «Горном журнале» за 1836 год (Кн. IV, часть 2) под заголовком «Колоссальная глыба малахита Тагильского Медно-Рудянского рудника» читаем подробное описание находки, ее расположение, объем, вес технические подробности доступа: «Приток воды в штольне (на глубине 42 сажен – 90 метров – прим. И.С.) таков, что ее выкачивают одна паровая и одна штанговые машины, каждая в силу 24 лошадей, из коих первая в минуту откачивает 30 кубических футов, а штанговая от 20 и даже до 30 кубических футов. Следовательно, паровая машина откачивает в сутки 43,200 куб. фут. воды, а штанговая – 36 000, что составит общей выливки воды (или притока в работы воды) 79, 200 кубических фут. Тагильский малахит, обнаженный от пород, заключающий в себе весу до 3000 пуд, имеющий плотное сложение и нежный бирюзовый цвет, есть произведение, котораго до сих пор еще не встречали в коре Земнаго Шара. Сими рудниками управляет воспитанник Парижской Горной школы г.Швецов, который в 1831 году с 24 сажен глубины опустил работы на 42 саженную глубины, открыл нарочитое богатство…».
Нижнии Тагилом и Меднорудянским рудником заинтересовались исследователи и путешественники. Малахит тогда считался символом богатства и был необычайно популярен в Европе. В двухтомной монографии историка-геммолога, искусствоведа В.Б. Семенова «Малахит» на основе архивных документов прослеживается не только история этой уникальной находки, но и произведений, выполненных из меднорудянского малахита от 1834 года до начала двадцатого века.
Анатолий Демидов согласился с предложением своих управляющих сделать грот и смотровую площадку, чтобы желающие могли спускаться и видеть чудо-малахит. Нигде при этом не уточняется, что Швецов должен был организовать спуск на сумасшедшую глубину таким образом, чтобы любопытствующая публика, испытав потрясение от увиденного чуда да и самого спуска, осталась жива и цела. Вот где пригодились блестящие знания фортификации Фотия, полученные в инженерной школе Меца.
Паломничество на Меднорудянский рудник ученых и геологов было связано не только с величиной открытого камня, но еще и с уникальностью конструкций, которые позволяли безопасно спускаться и подниматься на столь умопомрачительную глубину.
Весной 1837 года в Нижний Тагил приехал 19-летний цесаревич – будущий Александр Второй. Василий Андреевич Жуковский к тому времени уже 10 лет состоял его наставником, преподавая русский и словесность. Накануне посещения великим князем Нижнего Тагила Фотий Ильич приехал в Пермь, чтобы уточнить детали «экскурсии». Там, в Перми, Швецов и Жуковский встретились снова, через десять лет после первого знакомства.
В личном дневнике Василия Андреевича, который он вел во время поездки, несколько раз встречается упоминание Фотия Ильича: «… Пермь. 24 мая. Поутру осмотр выставки. В гимназии. Баранов. Швецов. Князь Максутов. Антропов, директор гимназии. Вице-губернатор Андрей Федорович. После осмотра выставки у архиерея. Разговор о раскольниках. После обеда у меня Швецов. Катанье по Каме…
29 мая. Возвращение из Тагиля в Екатеринбург. В шесть часов после обеда поездка на Березовые промыслы. Россыпи и жилы. Бочка песку. Промывальная машина. Осмотр шахты и жил старого разрушенного гребня, в коем кварц золотоносный. Взрыв… Жаль очень, что я не записал многих выражений Швецова.
28 мая. Обозрение Тагиля. Завод. Чугунные изделия. Медное производство. Лудильное производство. Литье чугунной доски. Выставка изделий: чугун, железо, медь, платина. – Училище на 130 мальчиков. Больница в прекрасном состоянии; аптека (три лекаря)… Железный рудник. – Пароходка. Промывание золота. – Спуск в малахитово-медный рудник, 36 сажен. Спуск по стремянке, всход по лестнице. Малахитовая масса в 2 сажени длины, в 1 ½ сажени толщины и в 1 ½ сажени вышины. – Отбытие великого князя на Кушвинский завод. Я остался отдыхать в Тагиле. – Фотий Ильич Швецов».
Более двадцати лет, начиная с 1828 года, карьера и творческий потенциал Фотия Швецова шли по нарастающей, напоминая траекторию взлета современного истребителя. Он успешен практически во всех своих ипостасях: как металлург, геолог, минеролог, преподаватель, конструктор паровых машин и речных судов, он вхож в высшие сферы общества, ежегодно отправляется в деловые командировки в Европу – прежде всего Францию и Англию; к его мнению прислушиваются и заводовладельцы, и российские специалисты. В своих научных публикациях Александр Гумбольдт называет его одним из лучших европейских геогностов. Швецов ежегодно представляет продукцию нижнетагильских заводов на Всероссийских выставках
В 1839 году Фотия Ильича Швецова назначают директором по технической части горнозаводского хозяйства Демидовых, он принят действительным членом Императорского минералогического общества. И все это время растет слава малахита, найденного Фотием. Изделия (в первую очередь вазы) выполненные лучшими российскими мастерами отправляются в монаршие дома Европы в качестве эксклюзивных подарков, даются в качестве приданого дочерям императора. Можно сбиться со счета, называя произведения искусства, выполненные из него. Чтобы не утяжелять этот текст, я отдельно размещу сканы с книги Семенова, где он подробно расписывает, куда и сколько было отправлено малахитовых шедевров.
И все это время Фотий, подобно Хозяйке Медной горы, следит за этой глыбой, как за живым существом, обеспечивает безопасность шахт, в которых разрабатывается это уникальное месторождение. А сама уникальная 40-тонная глыба лежит целехонька, и каждый год в Нижний Тагил приезжают посмотреть на это чудо Природы…
Если проследить по документам всю историю этого уникального малахитового гнезда, то мы увидим, что от начала и до конца она связана с именем Ф.И. Швецова. Он настоял на разработках в «Надежной», сделал расчеты и опустил выработки на невиданную до того времени глубину; им сделаны первые описания глыбы, зарисовки, чертежи; он же руководил дальнейшей разработкой всего малахитового гнезда, подготовкой грота – для осмотра, а также сохранением малахитовой скалы.
И вдруг – обрыв – всего, всей жизни на Урале. В 1849 году Фотий увольняется и уезжает в Томск. Профессор Виргинский, первый биограф Швецова, в своей монографии высказывал мнение, что всему виной социальные разногласия между бывшим крепостным Швецовым и новым управляющим Кожуховским. Эта гипотеза долгое время не вызывала у меня сомнения (а я судьбой Швецова занимаюсь более 10 лет), и ситуация, изложенная Виргинским, казалась логичной – в духе советской исторической трактовки – человеку недворянского происхождения напомнили про его крепостное происхождение, он возмутился и уволился. Но все равно версия казалась мне странноватой.
А вот недавно – слава цифровизации архивов – на сайте ГАСО я увидела очень интересный документ, и все встало на свои места…
В 1849 году Швецов уезжает с Урала. На специальном совещании заводовладельцев разрабатывается стратегия разборки малахитового гнезда и распила глыбы. В 1851 году Меднорудянский малахит демонстрировался на Всемирной выставке в Лондоне. Анатолий Демидов получил высшую медаль Совета и был назван королем малахита. В дальнейшем экспонаты выставки были раздарены или проданы в европейские коллекции и частные руки, как, впрочем, и другие произведения, изготовленные на малахитовой фабрике Демидовых.
Чем отплатили владельцы ученому, инженеру и геогносту, чьи изыскания и открытия вывели их на первое место по добыче малахита в Европе и даже в мире?
Фотий Швецов умер голодной смертью в Томске в 1855 году.
СТАТИСТИКА ПО МЕДНОРУДЯНСКОМУ МАЛАХИТУ
Важные обстоятельства выяснил своими исследованиями В.Б. Семенов. Да, глыбу не трогали в течение 9 лет, но малахитом, который находился на ее периферии – пользовались, начиная с 1834 года. Тогда была совершена первая экспортная продажа – в Германию.
С 1834 по 1842 года из «Надежной» было вынуто 172, 3 тонны малахита. На что они пошли? В Эрмитаж:
– на две крупные вазы и столы в зале Итальянской живописи, —на самую крупную малахитовую вазу на Советской лестнице;
– на ротонду, которая сегодня стоит в Малахитовом зале Эрмитажа;
– на сам Малахитовый зал.
В декабре 1837 года пожар Зимнего дворца уничтожил богатое убранство многих залов, в том числе и Золотой гостиной императрицы. Интерьер нужно было восстанавливать заново. Демидовы снова предлагают «свой» малахит. Переговоры велись с министром Императорского двора князем Волконским. На этот раз сделка состоялась: из Меднорудянского рудника, шахты «Надежная» для осуществления проекта А.П. Брюллова привозили партии высокосортного малахита. Камень использовали для отделки гостиной императрицы. Зал имел 8 колонн и 8 пилястров. Для мозаики использовали 225 пудов (3, 6 тонны) Меднорудянского малахита. Кроме того, из него были изготовлены два камина. Сегодня все это можно увидеть в Малахитовом зале Эрмитажа.
Из Меднорудянского малахита был выполнен также четырехколонный парадный зал в особняке П.Н. Демидова на Большой Морской по проекту О.Р. Монферрана в 1836 году. Собственно, именно этот проект послужил идеей для преобразования сгоревшей в Эрмитаже Золотой Гостиной в Малахитовую.
Малахитом была украшена заново переоборудованная вилла Сан-Донато во Флоренции. Анатолий Демидов таким образом отметил свою женитьбу в 1840 году на принцессе Матильде де Монфор.
Заказы императорской семьи обслуживали фирмы «Английский магазин Николье и Плинке», «Тигельштейн». Четыре фирмы: Гамиотти, Морин, Роджерс, Трискорни – выполняли заказы по малахиту для самих Демидовых, Закревских, Зубовых, Шереметевых, Юсуповых. Петергофская гранильная императорская с открытием Меднорудянского малахита стала получить его из Нижнего Тагила в неограниченном количестве (естественно, по оплачиваемым казной контрактам).
В 1837-1839 году выполнена малахитовая ваза Медичи – 2 метра 80 см, первоначально стоявшая в Эрмитаже, а затем подаренная королеве Англии Виктории.
В 1838 году ваза из малахита размером в 3 м 64 см подарена королю Баварии Людвигу I и отправлена из Петербурга в Мюнхен.
В 1839 году на Петербургской гранильной фабрике выполнены малахитовые столешницы и 4 канделябра для престола в Сикстинской капелле Ватикана – дар императора Николая I папе Григорию.
Если говорить о дарах Ватикану, то нелишне вспомнить, что за малахит, полученный в 1851 году папой Пием IX и кардиналом Антонелли, Ватикан уступил России несколько акров земли на Палатинском холме и кое-какие художественные ценности. «Монарший двор, – констатирует историк В.Б. Семенов, – посылал лучшие вещи из камня (малахита – прим. И.С.), ища расположения правящих домов Европы и Малой Азии».
В 1839 году отправлена большая малахитовая ваза Медичи, работы Екатеринбургской гранильной фабрики, – в Вену, княгине Меттерних.
В 1846 году малахитовая ваза подарена камергеру неаполитанского короля герцогу Серра де Фальки и увезена в Сицилию.
В 1847-1848 в дар королю Сицилии изготовлен из малахита престол для католической церкви.
В 1849 году малахитовая ваза отправлена с отъезжающей (в связи с замужеством) княгиней Ольгой Николаевной в Штутгарт.
В 1840-50 годы начинается работа над малахитовыми камином и пилястрами Большого кремлевского дворца в Москве. Искусствоведы считают, что камин будуара на собственной половине императрицы не имеет себе равных по красоте и изяществу.
В 1843 году начались работы по внутреннему убранству Исаакиевского собора. Вспомним, что его строительство длилось 40 лет (с 1818 по 1858) и восемь лет из них (с 1843 по 1851) затрачены на работу с малахитом.
БЕЗЫМЯННОСТЬ
После находки уникального малахитового гнезда практически все ведущие ученые-минерологи стремились попасть в Нижний Тагил. Швецов как ученый-практик понимал, насколько важны коллегам их личные наблюдения и выводы. Поэтому охотно их у себя принимал и помогал в сборе материалов. Но ни один из отечественных авторов ни разу (!) не упомянул имя автора уникальной находки.
Я изучила документы Императорского минералогического общества за период с 1835 по 1855 годы, что хранятся в архиве Академии наук. Перебирая рукописные оригиналы статей и докладов – Бояршинова, Шуровского и других ученых мужей, пыталась найти хоть маленькую сноску, хоть какой-либо намек на упоминание работы их нижнетагильского коллеги. – Увы, все было тщетно. Дифирамбы начинались только со слов «господа Демидовы»!
Профессор В.С. Виргинский, первый биограф Швецова, считал, что причина «безымянности» в том, что все титулованные авторы (Любарский, Бояршинов, Щуровский и др.) были членами Горного научного общества, члены которого утверждались министром финансов и все они – обязательно – дворяне, обязательно – горные инженеры.
А Швецов, как и было задумано еще Н.Н. Демидовым (запретившим в 1825 году Фотию публиковаться), – чужой, он не имел ни диплома Горного корпуса, ни звания российского горного инженера, он не был дворянином, а посему не имел права упоминаться в печатном органе, принадлежавшем Горному департаменту.
Поэтому статей, что называется, «из первых рук», об истории находки, о трудностях освобождения глыбы, автором которых мог быть Фотий Ильич, не существует, зато титулованных «очевидцев» – сколько угодно.
Есть прекрасные строки о труде горняков и горных инженеров в очерке В.П. Безобразова «Уральское горное хозяйство…»: «Восторгаясь искусством малахитчиков, не всегда помнишь, что лучшие сорта камня, которыми сложены великолепные мозаики, добыты в подземных выработках на 70-80-метровой глубине от поверхности, в сильно обводненной, пластичной как глина, залежи.
Доступны же эти глубины стали благодаря усилиям славного племени нижнетагильских горных инженеров, техников, механиков, гидротехников, создавших «черпальные», «штанговые» и прочие водоотливные машины, паровые двигатели к ним.
Развивая индустрию нижнетагильского металла, они год от года совершенствовали и ее основу – горнорудное хозяйство, уделяя особое внимание самому трудному звену – добыче медных руд на Рудянке. Благодаря им, даже в пору кризисов уральской горнозаводской промышленности, в Нижнем Тагиле был «самый видный центр всей частной горной промышленности на Урале и издавна пользующийся славой своей горнозаводской техники, всегда шедшей здесь впереди всех отечественных успехов в этом деле».
Фотий Швецов был первым (фактическим) горным инженером (в Нижне-Тагильском горном округе) и долгое время единственным, который в 23 года принял на себя все бремя ответственности не только за продолжение славы Седого Урала, но и за жизни людей, которые, доверяя ему, спускались в шахты. Давайте же отдадим должное памяти этого человека, восхищаясь великолепием малахитовых колонн в Исаакиевском соборе, Малахитовым залом и его убранством в Эрмитаже.
В.С. Виргинский сокрушался, что после Фотия Ильича Швецова, специалиста в более чем 25 отраслях науки и техники, не осталось никаких научно-технических публикаций. В этом причина того, что фамилия человека, энциклопедически образованного, много сделавшего для развития отечественной науки и техники, хорошо известна лишь его землякам-тагильчанам и крайне узкому кругу специалистов.
Удивительно широк спектр интересов Ф.И. Швецова. Помимо педагогической деятельности, геологоразведки, минерологи Фотий в 1830-1840 годы решает сложнейшие научно-технические проблемы.
Первым в России он стал заниматься практическим применением тепла отходящих газов. Ученые во многих странах давно уже изучали вероятность обогрева этими газами котлов паровых машин для других установок. Одним из первых выдвинул такое предложение французский металлург Пьер Бертье в 1814 году. Мы знаем, что за Швецовым закрепилось определение – «ученик Бертье» еще с момента его пребывания в Париже. И вот по возвращении в Россию Швецов стал заниматься практической разработкой способов улавливания тепла отходящих газов доменных печей, кричных, медеплавильных горнов.
В 1840 году он первым в России применил тепло отходящих газов для отопления котла парового двигателя. Об этом читаем в заметке, опубликованной в “Мануфактурных и горнозаводских известиях” под заголовком “Паровая машина в России, действующая теряющеюся теплотою”. Ее автор – поручик Рожков пишет: “В Нижнетагильском заводе вновь устроена паровая машина, которой котел нагревается пламенем, отделяющимся из шахтных печей. Для этого от трех печей газы вместе с пламенем отведены в особый пролет, откуда они оборачиваются в паровой очаг и, действуя сначала на кипятильник, а потом на самый котел, улетают в дымовую трубу. Машина потребляет в сутки часть кубической сажени, она приводит в движение цилиндрические меха, доставляющие воздух для 10 шахтных печей”. Эта установка была создана Ф.И. Швецовым.
По проекту ученика Швецова – Павла Мокеева на Нижнетагильском заводе создана машина, которая с использованием теряющегося жара печей с успехом применялась при прокатке и проковке железа, стали и меди. Опыты тагильских мастеров проходили одновременно с подобными же исследованиями во Франции, Англии и германских государствах.
Таким образом к 1843 году было создано 8 плавильных печей и паровая машина для приведения воздуходувок при печах – целая медеплавильная фабрика. В 1846 Павел Мокеев строит в Верхне-Лайском заводе кричный молот, затем вместе с А.А. Черепановым устанавливает паровую машину, котел которой нагревается отходящими газами кричного горна.
Процесс создания высококачественной стали параллельно шел во многих европейских странах и пришел к завершению в 1881 году, когда придумали бессемеровский и мартеновский способы получения стали. До этого – как в Европе, так и в России – было несколько промежуточных этапов, один из которых – пудлингование (насыщение кислородом) железа.
Пудлингованием Швецов стал заниматься сразу по возвращении на Урал – в 1829 году. Последовательность участия Швецова в общемировом процессе просматривается по отчетам в Главную – Петербургскую – контору и письмам Фотия Н.Н. Демидову, а затем Павлу и Анатолию Демидовым.
В 1842 году Швецов изготовил литую сталь, «переплавляя обрезки листового железа в контакте с углем, в печи Вильконсона, а не как раньше – путем тигельной плавки».
Результаты его нововведений стали заметны не только на Урале, но и в России. В «Горном журнале» штабс-капитан Карпинский в статье об обжиге железных руд в печах Нижне-Тагильских заводов пишет: «Надобно сказать откровенно, что ни один, может быть, из заводов, говоря о заводах частных, не стремится с такою силою, постоянным упорством к введению новых производств, как заводы Нижнетагильские… ». Эти силы и упорство были характерны для молодого Швецова. Они часто выручали его в спорах с приказчиками – по поводу участия или неучастия в решении очередной технической проблемы.
Важной вехой в его творческой биографии была разработка технологии изготовления рельсов для железной дороги Петербург-Москва-Рыбинск. Напомню, что проект строительства железной дороги вызвал в России мощную полемику. Противников было много, например, начальник главного управления путей сообщения Карл Толь и его советник, генерал-лейтенант Ж.-А. Морис Дестрем. В 1831 году Дестрем в официальном «Журнале путей сообщения» опубликовал статью о неприменимости железных дорог в России. Он писал, что России надлежит быть «простой поставщицей сырья Западу, а для этого развитого транспорта не требуется». Слава Богу, нашлись другие люди, убежденные в необходимости технического развития России. В марте 1841 года Николай Первый приказал учредить комиссию для подготовки проекта рельсовой магистрали Санкт-Петербург – Москва. Ее председателем стал граф Александр Бенкендорф, член Государственного совета. В комиссию вошли также профессора Корпуса инженеров путей сообщения П.П. Мельников и Н.О. Крафт. Именно они стали авторами проекта, который уже в сентябре представили на рассмотрение правительства.
Магистраль, в отличие от американских аналогов, сразу проектировали двухпутной. Впервые стали укладываться широкоподошвенные рельсы. Строительство дороги продолжалось восемь с половиной лет. Официальное открытие состоялось 13 ноября 1851 года.
В книге «Фотий Швецов» профессор В.С. Виргинский пишет о том, что тот «с неослабным вниманием следил за развитием проекта строительства железной дороги. Он был убежден, что на нижне-тагильских заводах имелась возможность выпускать рельсы. Но у него было немало противников. К примеру, директор заводов П.Д. Данилов призывал «отказаться от конкуренции с англичанами в деле поставки рельсов для русских железных дорог и сосредоточить все внимание на приготовлении орудий для строительства железной дороги, тачек и, наконец, вагонов». (!!!!! – прим. И.С.). Феликс Вейер, управитель Петербургской конторы, тоже был против этой идеи. Анатолий Демидов и его Парижский Совет считали, что на Урале специалистов для осуществления проектов такого уровня нет. (!!!! – прим. И.С.)
Тем не менее, Швецов продолжал свои опыты по «выделке» рельсов и вскоре Анатолий Демидов «вынужден» был поздравить своего управляющего по технической части с победой. В сентябре 1842 года он писал: «С удовольствием усматриваю результаты, полученные Советом (имеется в виду Парижский Совет – при А.Н. Демидове из иностранных специалистов – прим. И.С.) при первом опыте относительно фабрикации рельсов. Поздравляю по сему случаю технического управляющего и надеюсь, что при просвещенном его содействии, коль скоро наступит время действовать, удастся водворить эту новую промышленность».
Весной 1843 года заводовладельцы вынесли решение «принять на себя изготовление ежегодно до 100 тысяч пудов рельсов». В очерке за 1866 год «Поездка на Урал» Н.А. Белоголового известного врача и публициста (воспитанника декабристов Пущина, Басаргина, Поджио и др.) я нашла следующие строки: «Кент, управляющий Нижегородской железной дорого сказал: «Рельсы для дороги выписываются английские, но Управление делало просьбу заводить и русские, и осталось этою пробою очень довольно. Русские рельсы служат 4 года, английские – 3. Затем, когда русские рельсы придут в негодность, их можно продать по 90 копеек за пуд, а английские – по 30 копеек, потому что железо первых лучшего качества. Русские же рельсы при покупке дороже английских, но при высоком заграничном курсе и эта разница уравновешивается. Словом, в настоящее время прямой бы расчет покупать рельсы в России, но та беда, что их делают только в тагильских заводах и производимые последними 400 000 пудов далеко не удовлетворяют всего запроса…».
… Фотия и его команды уже десять лет как не было, но технология ими отработанная по-прежнему оставалась премиум-класса!
Как мы понимаем, чтобы ставить опыты по «фабрикации» рельсов, а затем и наладить их выпуск согласно принятым обязательствам, Ф.И. Швецов обязан был встретиться с П.П. Мельниковым: уточнить технические, прочностные характеристики и технологические требования к рельсам. Вполне может быть, что где-то в архивах лежат документы или письма, свидетельствующие о знакомстве этих двух талантливых людей. Но этим специально никто не занимался.
К сожалению, личный архив Фотия Ильича не сохранился. До 1849 года Управляющий по технической части жил в доме, построенном им на берегу Нижнетагильского пруда. После его отъезда в Сибирь здание долгое время оставалось без присмотра, а когда заводское начальство решило его продать и раздать оставшиеся вещи родственникам Швецова, то, как пишет внучатая племянница Фотия Ильича – Т.Е. Ларионова (в девичестве Швецова), «…под полом веранды уже плескалась вода, доски прогнили… Вначале пытались достать что-то крючьями, потом увидели, что все сгнило и оставили эту затею…». Что же касается писем Фотия Ильича европейским ученым, то вопрос остается открытым. На запрос по поводу Пьера Бертье (в архив АН Франции) и Густава Розе (в минералогический музей Берлина) мне ответили, что личные архивы этих ученых родственниками не сохранены.
Что же касается Александра Гумбольдта, то часть его переписки – с Луи Араго, Егором Канкриным (министром финансов России) – содержит упоминания о Швецове. Есть свидетельство Густава Розе, что Фотий писал Гумбольдту в 1834, 1835 и в 1839 (Розе дает ссылки на эти письма в книге «Mineralogisch-Geognostiche Reise nach dem Ural, dem Altai und dem Kaspischen Meere»). С письмами же самого Швецова еще предстоит разбираться, так как архив Гумбольдта огромен и раздроблен, находится в Польше и Германии. Конечно, бОльшая часть – в Прусском культурном фонде.
По иностранным первоисточникам видно, что молодой ученый держал своих бывших преподавателей Горной школы в курсе геологических находок на Урале и посылал образцы минералов в Париж. Точно известно, что в 1839 году Швецов по дороге в Англию заезжал к Густаву Розе в Берлин и передал ему несколько интересных минералов для университетской коллекции (Университет в Берлине), хранителем которой тот уже был. Поскольку Демидовы пресекали любое упоминание о своем бывшем крепостном, то, скорее всего, эти минералы имеют маркировку примерно такого содержания: «Найдены в Меднорудянском месторождении господ Демидовых».
Чем больше я находила фактов о Швецове, тем масштабнее он вырисовывался и как личность, и как ученый практик. Я восхищалась им – его уникальными способностями и энциклопедическими знаниями, его мужеством и смелостью, умением отстаивать собственное мнение, невзирая на социальный статус оппонента. И при этом ловила себя на том, что параллельно этим чувствам испытываю величайшее чувство сострадания и жалости.
Он всю жизнь боролся с обстоятельствами – любыми – один! Если, конечно, не считать его «единоверцев» Черепановых, его ученика Павла Мокеева, трагически погибшего.
Многочисленные братья-сестры Фотия были слишком от него далеки. Ведь они родились в его отсутствие и он, фактически, был им «чужой дядька». Хотя он делал все, чтобы вызволить родителей и братьев-сестер из крепостной зависимости.
Близким ему – по возрасту, по духу был разве что брат Иван. Разница между ними – всего лишь в два года, и Иван, естественно провел с Фотием более десяти лет до отъезда старшего брата за границу, а по возвращении того на Урал стал его помощником. К примеру, именно Ивану Фотий поручил расширение и углубление Тагильского пруда, когда занимался процессом пудлингования железа (получения стали). Иван был среди тех мастеровых, которых первыми Демидовы отправили на поиски золота в Восточной Сибири. Думаю, что именно от Ивана Фотий получил информацию, позволившую ему планировать реконструкцию завода на реке Каменке (притоке Енисея) в железоделательный. К сожалению, Иван погиб в 1843 году при неизвестных обстоятельствах на золотых приисках. Ему было 36 лет.
Те родственники, о которых Фотий заботился, его помощниками не стали. Напротив, судя по событиям последних лет его жизни, старший брат испытал дикое предательство со стороны семьи его сестры Акулины. Для нее и ее мужа он купил дом в Томске, на берегу реки, устроил зятя на работу к известному магнату Козелл-Поклевскому. Когда же наступили тяжелые времена для Фотия (он из-за рецидива старой болезни не мог ходить), семейство Акулины помощи ему не оказало. Швецов умер на съемной квартире, в одиночестве, от болезни и голода.
Вот почему я решила сделать все, что в моих силах, для восстановления исторической справедливости по отношению к ученому-практику, результатами труда которого мы имеем возможность любоваться до сих пор. Вот почему я в соавторстве с С.В. Словцовым написала книгу «Крестник солнца», выступила на Международных конференциях в Горном университете Санкт-Петербурга (расскажу попозже) и в Российской Национальной библиотеке, делюсь «добытой» информацией с музейщиками Нижнего Тагила (а они, в свою очередь, со мной).
УРАЛЬСКАЯ ПЛАТИНА
Фотий Ильич Швецов принял личное участие в решении платиновой проблемы, которую поставил перед Александром Гумбольдтом министр финансов российского правительства Егор Канкрин. Обращу ваше внимание на одну маленькую деталь: еще в 1790 году корифей французских химиков Антуан Лавуазье выступил в Париже и рассказал об уникальных свойствах платины – стойкости и неизменности. Так что о платине Швецов, учившийся во Франции, узнал достаточно рано – возможно, намного раньше, чем его коллеги в России.
Главные месторождения платины открыты были (и постоянно открывались) именно на территории Нижне-Тагильской дачи (горного округа Нижне-Тагильских заводов и рудников гг. Демидовых). Кроме того, они составляли и основные общемировые запасы.
В августе 1824 года в логу, по которому протекала речка Уралиха (Орулиха) на Среднем Урале государственные старатели обнаружили не только золото, но и зерна платины. Подсчеты показывали, что здесь хранится платины не меньше, чем ее добыли в главном районе источника платины в Колумбии за столетие! И уже в 1825 году Н.Н. Демидов распорядился начать в Нижне-Тагильском округе такую же разведку. За лето 1825 года в его владениях было добыто 200 килограммов платины.
Министр финансов Егор Канкрин предложил чеканить монеты из платины. Император его поддержал, и 24 апреля 1828 года вышел “именной указ” о чеканке умеренного количества платиновой монеты из казенного металла и приемки ее в платежах на добровольных началах.
Белые червонцы населением были приняты сразу, их прозвали “платенниками”, “уральскими червонцами” и брали охотно. В праздничные дни царь стал делать подарки приближенным белыми червонцами. Из платины стали изготавливать ордена, медали, памятные жетоны. В конце 1829 года начали выпускать и более дорогие платиновые монеты – шестирублевики и двенадцатирублевики. Их называли белыми полуимпериалами и империалами.
Получила платина применение в мощной тогда “колокольной индустрии”. Оказалось, что она придает несравненную “малиновую” нежность. Спрос на колокола с малиновым звоном был велик. Платина получила надежный неограниченный сбыт, и уральскому начальству приказано было всемерно форсировать поиски и добычу белого золота.
Нужно было выяснить, насколько надежен и долговечен поток уральской платины. Тут и совпали интересы российского министра финансов Егора Канкрина и немецкого ученого Александра Гумбольдта. Барон еще со времен общения с другом юности Владимиром Соймоновым мечтал увидеть Сибирь своими глазами, а Канкрин, по поручению государя-императора, искал авторитетного консультанта, который подтвердил бы надежность платиновых запасов Урала. Лучше Гумбольдта, крупнейшего знатока месторождений драгоценных металлов и алмазов, этого никто сделать не мог. Такова предыстория экспедиции Александра Гумбольдта по Уралу и Сибири.
Как только стало известно о его предполагаемой научной экспедиции в Россию, к нему в сопровождающие стали проситься многие. Об этом он сообщал в письмах Канкрину, замечая, что из этих персон не знает никого. Выбрал он молодых российских ученых: Г.П. Гельмерсена и Э.К. Гофмана, известных ему выпускников Дерптского университета и… Фотия Швецова, с которым познакомился в 1828 году, когда тот через Берлин возвращался в Россию.
Министр финансов обещал поддержать неизвестного ему горного инженера, да еще крепостного! Сегодня понятно, почему Канкрин принял без возражений кандидатуру Фотия Швецова: он работал там, откуда шел поток платины.
Гумбольдт в сопровождении своих коллег, немецких ученых минеролога Густава Розе и ботаника Х.Эренберга прибыл на Урал в июне 1829 года. Они спускались в Медный рудник, которым уже тогда занимался Швецов, познакомились с теми разработками, которые он наметил. В частности, осмотрели серебро-свинцовый рудник на горе Бортевой (в современных публикациях ее называют еще и Свинечной). Бортевая упоминается и в переписке Александра Гумбольдта с Луи Араго , и в книге Розе и в книге Гумбольдта «Azia Centrale», а вместе с названием горы фигурирует и Herr Schwetsoff, так как там он нашел и золото, и платину в сопровождении характерного для нее компаньона – хромистого железа. Розе и Гумбольдт одобрили выбор Швецова и по местам для разработок, и по методике поиска.
К примеру, Гумбольдт пишет Луи Араго: «Весной 1828 года Швецов занимался подготовкой к эксплуатации серебро-свинцового рудника на горе Бортевой. Во время этих работ он обнаружил небольшую золотую жилу и залежи хромистого железа, содержащего зерна платины». Далее он отмечает, что «знания и энергия Швецова были очень полезны в путешествии по Уралу…».
Швецов общался с немецкими учеными, в общей сложности недели три. Затем он вернулся к своим обязанностям. Когда же Гумбольдт с коллегами возвращался в августе через Урал в Центральную Россию, Швецов, по предварительной договоренности, ждал их в Миасске (Южный Урал). Он вручил заказанную ему Гумбольдтом (можно считать, Канкрином) карту платиновых приисков Нижне-Тагильского округа. Такую карту, для «внутреннего пользования», Фотий уже составлял в 1828 году. «…Уже составил и послал в Петербургскую контору описания платиновых приисков и нового медного рудника», – сообщал он в письме П.Н. Демидову от 18 января 1829 г.
Аналогичную карту, по всей вероятности, расширенную и уточненную (ведь россыпи платины в округе тогда открывались одна за другой) он и передал барону Гумбольдту. Подробности узнаем у Розе: «…Эта карта была спроектирована по желанию Гумбольдта господином Швецовым, который ее изготовил в то время, когда мы были на Алтае, и вручил ее при нашей второй встрече в Миасске… Господин Швецов сопроводил ее описанием платиновых приисков». Далее Розе добавляет, что из этого описания он заимствовал необходимые ему данные .
Итогом участия Фотия в научной экспедиции мирового уровня стало освобождение от крепостной зависимости.
Почти все обнаруженные на Урале россыпи были золото-платиновые. Долгое время оставалось непонятным, какая порода сопровождает платину в ее коренном месторождении.
Открытие было совершено Фотием Швецовым в 1833 году. Это вполне закономерно, так как он проводил изыскания именно в том районе, где залегали коренные месторождения платины. Сообщение о его находке, согласно существовавшей иерархии, отправили в Петербургскую контору гг. Демидовых в июле 1833 года: «В заводах Вашего превосходительства решился важный вопрос по горной части, а именно, какая порода сопровождает платину в месторождении ея; до сих пор платина добывалась в зернах и самородках, из последних некоторые были в хромистом железняке, следовательно, известно было, что платина находится в сем железняке, как золото в кварце, но неизвестно было то, какая горная порода его сопровождает. На сих днях найденный на дачах Вашего превосходительства маленький штуф решил сие: в оном с одной стороны змеевик тесно соединенный с хромистым железняком, а в сем последнем платина. Столь важный штуф мы решились отправить в Санкт-Петербургскую контору для показания ученым, и, вероятно, о сем событии скоро узнает вся Европа».
Геолог А.А. Локерман, о книге которого я уже упоминала, пишет, что «металлоносная порода была определена верно; змеевиком сегодня называют дунит, измененный воздействием горячих растворов, иными словами, имеет магматическое происхождение.
Рапорт был оставлен без внимания и обнаружен в архивах лишь в наше время, а “столь важный штуф”, как и многие другие, содержащие платину, исчез бесследно». Европа об открытии не узнала, и в “Горном словаре”, изданном в 1841 году, сообщалось: “Платина не встречалась еще никогда в твердых породах”.
Но вернемся в 1833 год. Швецов, напрасно прождавший реакции гг. Демидовых, написал о своем открытии Александру Гумбольдту, а тот, естественно, показал его письмо Густаву Розе. Розе в это время работал над книгой о путешествии Гумбольдта по Уралу. С немецкой педантичностью, точностью и, надо отдать должное, честностью, Розе пишет об открытии Швецова, дважды давая ссылку на письмо, которым его снабдил А.Гумбольдт. Оба ученых, как минерологи, смогли оценить находку молодого коллеги.
Все подробности о поисках платины на Урале, в том числе, и о находках Швецова, можно прочитать в этой книге. Ко второму тому «Mineralogisch-Geognostiche Reise nach dem Ural …» приложена карта, выполненная Швецовым. Казалось бы, хоть в научных кругах будет оценена находка молодого горного инженера. Но и тут незадача!
Дело в том, что даже в научной среде того времени в ходу был французский язык, а книга Густава Розе (первый том издан в Берлине в 1837, а второй – в 1843 году) написана на немецком языке. Ее содержание знали единицы. Те, кто мог прочитать ее в подлиннике, вовсе не были заинтересованы в том, чтобы знакомить российскую аудиторию с «каким-то Швецовым» и уж тем более отдавать ему пальму первенства в научном открытии. При переводе на русский язык опускались «излишние подробности», да и публиковался-то не перевод, как таковой, а пересказ.
Официально горная порода, несшая в себе платину, была определена лишь в 1891 году – на западном склоне Нижнетагильского массива, возле горы Соловьевой. Там старатель Сибиряков вскрыл в дуните крупное хромитовое гнездо с вкрапленностью платины – первое в мире коренное месторождение! Вслед за Уралом не без влияния накопленного там опыта связь платиновых россыпей с дунитами была выявлена и в других регионах: Чили, Перу, США, Канаде, Алжирской Сахаре.
Швецов к тому времени уже давно умер и, вообще, нигде не упоминался.
Тем не менее, уже в начале XX века научная справедливость восторжествовала. В 1919 году в Москве была издана книга «Месторождения платины Исовского и Нижне-Тагильского районов на Урале».
В ней известный специалист по изысканию платины профессор Н.К. Высоцкий представлял особенности платиносодержащих пород, условия их образования, основные признаки и места залегания в главных месторождениях платины, известных к началу XX века. Описанные районы Урала уникальны тем, что здесь на поверхность земли вышли глубинные извержения породы, сложные по структуре и химическому составу, содержащие, в частности, платиновые самородки.
Н.К. Высоцкий в своей книге постоянно дает ссылки на Фотия Швецова – либо напрямую, либо, отсылая к тем страницам книги Густава Розе, где речь идет о месторождениях платины в Нижне-Тагильском округе (очевидно, у него было все в порядке со знанием немецкого языка): «Вследствие содержания иридия, иридистой платины, палладия, платинистого железа и железистой платины выходы дунитов имеют важное промышленное значение, так как они представляют собой ту породу, от разрушения которой образовалась бОльшая часть местных россыпей платины. Приуроченность последних к выходам дунита бросается в глаза даже при первом взгляде на приложенные геологические карты как Нижне-Тагильского, главного центра, так и верховьях реки Ис».
Так что, составляя карту платиновых приисков, отличный геогност, каковым считал Швецова Гумбольдт, не мог не заметить очевидного. Эта же карта упоминается и Розе и, соответственно, автором книги о месторождениях платины в Исовском и Нижне-Тагильском районах. В книге Н.К. Высоцкий перечисляет места обнаружения платины, в том числе лога – Белогорский, Сухой, Сырков, …Швецовский. Значит, прав был Н.Н. Демидов, ценивший Фотия: оправдал он возлагавшиеся на него надежды – нашел и платину, и золото.
Если «наложить» на текст книги Розе, как первоисточник, более поздние «кальки» переводов на русский язык, например, Н.Чупина (1873 года) и еще более поздних текстов по истории поисков платины в России, как, например, книга А.А. Локермана (1982 г.), то обнаружится удивительная вещь. Чупин в своих комментариях сообщает, кем стали Гельмерсен и Гофман, сопровождавшие Гумбольдта (профессорами Горного института и Петербургского университета) и ни слова не говорит о Швецове. Совпадают также упоминания о горных офицерах Н.Р. Мамышеве, А.Н. Архипове и П.П. Аносове, профессорах Д.И .Соколове, Энгельгардте. Один в один следуют перечисления логов и рек с золото-платиновыми россыпями и особенностями геологического строения Нижне-Тагильского массива, где они были найдены: Соловьева гора, Чауж, Висим, Черноисточинск, Мартьян.
Вот только имени человека, который первым сделал геологическое описание и анализ этого массива, вообще, нигде не упоминается. Об одной причине безымянности я уже писала. Вторая – первоисточник для российских исследователей. Им был и остается «Горный журнал», в котором с 1825 года публиковались все подробности о добыче и обработке платины, а также и научные статьи. Если Швецов и публиковал свои статьи, то без имени. Очевидно, таково было условие редакции журнала для автора недворянского происхождения и не имевшего чина горного офицера.
Забегая вперед, скажем, что издание «Asia Centrale» Александра Гумбольдта было переведено с немецкого языка и опубликовано в журнале «Отечественные записки». Автор перевода до сих пор остается неизвестным. Может быть, это сделал Швецов, блестяще знавший не только французский, но и немецкий языки?
Любопытно посмотреть таблицу добычу платины по годам в Нижне-Тагильском округе, когда там работал Ф.И. Швецов, с 1833 года входивший в Правление заводами, а с 1839 года занимавший пост Директора по технической части:
Годы Добыча (в пудах)
1830 101
1841-1842 104,5-117,5
1843 210,5
1844 98,5
1845 47
1848-1851 94-95
Мы видим, что максимальная цифра добычи была достигнута в 1843 году – 210, 5 пудов платины, а затем – резкий спад. И дело тут не в обеднении ресурсов, а в экономической подоплеке.
В журнале «Деньги и кредит» (№ 11 за 2015 год) кандидат исторических наук А.В. Бугров в статье «Обращение платиновой монеты в России» рассказал о сделанных им находках в РГИА, где хранятся архивы Министерства финансов Российской империи. Например, он приводит строки из доклада Егора Канкрина государю, написанного не позднее 2 апреля 1843 года, о необходимости прекращения чеканки платиновых монет и изъятия их из денежного обращения: «…в последнее время возникли против сей монеты разные возражения, особенно то, что приготовление оной служит только в пользу одних Нижнетагильских заводов Демидовых – обстоятельство которое сначала не было причин предполагать, так как платина могла сыскаться и в других местностях».
Известно, что Николай I негативно относился к Анатолию Демидову (в то время тот был главным владельцем Нижне-Тагильских заводов), обоснованно считая, что благодаря торговой политике Демидова из России уходят колоссальные средства. (В этом мы убедились с вами, уважаемый читатель, на конкретном примере с гигантской глыбой малахита, найденной Швецовым).
Снова вернемся на Урал и посмотрим, что дало основания Канкрину говорить о монополии Демидовых.
Английская фирма «Джонсон, Маттей и К» до появления российской платины главенствовала на мировом рынке, а с потерей этого главенства смириться не могла. Поэтому предлагала Демидовым более чем выгодные условия продажи сырья. Собственно, с этого все и началось – именно в 1843 году.
Знаток Урала и его уроженец писатель Д.Н. Мамин-Сибиряк в очерке «Платина» приводит статистику за 1870 год: на биржах Парижа и Лондона сырая платина стоила 1 р. 20 копеек за золотник. Джонсон платил за нее на Урале мелким предпринимателям около 40 копеек, а они, в свою очередь, не более 10 копеек тем, кто платину добывал. В Екатеринбурге действовали агенты фирм-конкурентов Джонсона немецких «Кенигсберг и Рийер», «Блок», «Гереус», «Зийер» и французских «Лемер» и др. Понятно, что нужно делать коррекцию на разницу в годах, но суть ясна: платина из России уплывала за бесценок по официальным каналам, и еще больше – расхищалась.
Демидовы, Шуваловы и Переяславцевы, главные владельцы платиновых приисков заключили с фирмой «Джонсон..» длительные контракты на 5 лет по фиксированной ставке.
Вполне может быть, что в сороковые годы Ф.И. Швецов, уже как директор по технической части, зная о положении дел на платиновых приисках, пытался препятствовать контрабанде, и это было одной из причин, по которой в 1848 году новый управляющий заводами, доверенное лицо Анатолия Демидова – Антон Кожуховский отстранил Швецова от дел.
Недавно я познакомилась с архивным документом (еще раз слава архивной цифровизации!), из которого видно, что Кожуховский лично вел переговоры по платине и ездил для этого в Европу.
…В 1844 году Егор Канкрин ушел в отставку, а в 1845 году умер. Проблемой платиновой монеты занимались уже без него – новый министр финансов Вронченко и государь-император.
20 июня 1845 года вышел императорский Указ, согласно которому «… для приведения нашей монетной системы в совершенную стройность, признав за благо … прекратить чекан платиновой монеты, повелеваем: 1) обмен платиновой монеты производить… во всех казначействах в течение шести месяцев со дня получения сего указа; 2) по истечении сего срока прием платиновой монеты как в казенные платежи, так и для обмена воспрещается. Впрочем, предоставляется частным людям, буде затем некоторая часть сей монеты останется в обращении, принимать оную по добровольному согласию».
История с платиновыми изысканиями и платиновой промышленностью в России имела печальный конец в XIX веке. Возрождение началось в 1917 году, с приходом к власти большевиков, которые остановили поток российской платины, уходивший в Великобританию. Подробно об этом можно прочитать в книге А.А. Локермана и в статье А.В. Бугрова.
Страсти по платине, начавшиеся еще в первой четверти XIX века, продолжались и через столетие. Место действия – все то же: Нижнетагильский заводской округ. Предлагаю краткое изложение статьи «Борьба органов безопасности с «черным рынком» платины на Урале в 1920-е годы». Она написана известным уральским краеведом В.В. Кашиным и опубликована в сборнике «Исторические чтения на Лубянке. Отечественные спецслужбы: история и современность. Материалы XX Всероссийской научной конференции (Москва, 1 – 2 декабря 2016 года). Владимир Викторович консультировал меня в моих поисках, мы обменялись нашими книгами. Надеюсь, что о некоторых произведениях В.В. Кашина, а их не мало, я смогу рассказать здесь же.
Статья достаточно фундаментальна, поэтому я буду цитировать ее избирательно, сопровождая моими комментариями. Итак… «В Российской империи редкий металл добывали исключительно в уральских горах в восточной части Пермской губернии (напомню, что Нижнетагильские владения тогда числились в этой административной “единице”) севернее Екатеринбурга. При этом «русская» платина в течение столетия, вплоть до 1917 г., составляла 90–95% мировой добычи. Вся добытая в россыпных месторождениях так называемая шлиховая платина (70–85% металлов платиновой группы) прямиком шла за границу.
Вспомним наши знания о платине. Ее спутники – редкоземельные металлы: иридий, палладий и осмий – отнесены к стратегическим материалам еще в Первую мировую войну, так как незаменимы при изготовлении новейшего вооружения. Они тугоплавкие, поэтому из сопутствующих полиметаллических руд выделять чистую платину умели только на аффинажных заводах Англии. Для промышленности, в том числе ювелирной, требовался химически чистый металл. Между ценами на сырую и очищенную платину был значительный разрыв, и вся выгода в ХIХ веке от чистового передела доставалась англо-французским фирмам.
В ходе упорной конкурентной борьбы в начале ХХ века монополистических позиций на мировом рынке добычи платиноидов добилась франко-бельгийская «Платино-Промышленная анонимная компания» («Соmраgnіе Industгіtlle du platinе, sosiete anonimе»), учрежденная в Париже в 1898 г. с уставным капиталом 21,2 млн. франков. Акционерное общество успешно подчинило себе добычу на двух сотнях платиновых приисках Пермской губернии, а взамен обещало возвести платино-очистительный завод в Екатеринбурге, однако к большей своей выгоде построило завод в пригороде Парижа Сен-Дени».
В противоборстве с монополистами первая российская аффинажная лаборатория была построена в Екатеринбурге в 1916 г. на средства «Николае-Павдинского АО» (ныне АО «Екатеринбургский завод по обработке цветных металлов»). Вопреки сильнейшему давлению там стали перерабатывать до 25 пудов руды ежемесячно, стремясь покончить с иностранной монополией в сфере переработки платиносодержащих руд.
Гражданская война на Урале приостановила этот процесс, и только в 1921 г. уральская «аффинажка» вновь заработала, выделяя дополнительно к платиноидам золото и другие редкоземельные металлы». Вам это ни о чем не напоминает? Мне – да.
Еще в начале сороковых годов XIX века Анатолий Демидов создал при себе так называемый Парижский совет, в который входили иностранные специалисты. Именно они решали, что и как добывать на Урале. Приведу здесь Доклад торгового агента Демидовых Е.Любица о ходе продажи меди и платины из России на рынках в Лондоне, датированный 6 декабря 1850 г. /Архивный шифр: РГАДА. Ф. 1267. Оп. 8. Д. 1453. Л. 4-7 об. / Торговое агентство господ Демидовых в Париже.
Отчет за ноябрь месяц 1850 года: «… имею честь передать Вам результаты моих трудов в течение прошедших октября и ноября и довести до Вашего сведения информацию о ходе дел, заботы по которому были доверены дому Ж.Ж. Лавессьер и сын. Имею честь приложить к данному докладу письмо господ Лавессьер, содержащее запрос на поставку 500 пудов платины в порошковой форме по цене 500 франков за кило.
Вопрос поставки платины имеет высокую значимость… Ежегодное потребление платины во Франции варьируется от 4 до 500 кило. Как только минерал платины поступает во Францию, за него платят 1 франк за кило (и пропорционально его весу), если его привезли на французском судне, и 1.10 франков, если речь идет об иностранном судне.
В соответствии с тем, что знаю я лично, господин Ле Пле (“член Парижского совета Демидова, выпускник Горной школы Парижа, учившийся там после Швецова – прим. И.С.) полагает вопрос платины одним из самых значимых, и он не может быть никоим образом разрешен без глубокого изучения им этой проблемы”.
Замечу по ходу, что Ф.И. Швецов, стоявший у истоков развития исследований коренных платиновых месторождений на Урале, уже год как уволен “господами управляющими”.
Как пишет в своей статье о борьбе органов безопасности с черным рынком платины на Урале в 1920-е годы В.В. Кашин, «… все прииски, шахты, заводы золото-платиновой промышленности России были национализированы в первой половине 1918 года». Конкретно на Нижнетагильской даче находилось 38 приисков. «Иностранные акционеры еще долго лелеяли надежду на возврат своей собственности и поэтому приветствовали антибольшевистские правительства, в том числе приход к власти «Верховного правителя России» адмирала А.В. Колчака, вернувшего заводы и прииски прежним владельцам. Известно, что страны Антанты поддерживали и субсидировали Колчака».
И далее по тексту: «После Гражданской войны национализированные платиновые активы перешли в хозяйственное ведение республиканского треста «Уралплатина». Постепенно, несмотря на общую разруху, вновь заработали старатели и первые драги. Добыче платины уделялось приоритетное внимание, так как цены на «белое золото» за время войны на рынках европейских государств значительно выросли. При себестоимости добычи золотника платины 72 руб. англичане, не торгуясь, скупали ее на Урале за 300 руб.
Даже в условиях самой жесткой экономической блокады Советской Росси золото и платина имели широкий неофициальный сбыт. В этой области внешнеэкономических сношений Запад легко поступился декларируемыми принципами объявленного эмбарго.
Для увеличения добычи и производства высокодоходной и валютоемкой платины Высший совет народного хозяйства РСФСР инициировал привлечение частного, акционерного и иностранного капиталов, а также новых технологий, используя рыночные механизмы НЭП.
Однако иностранным инвесторам путь на Урал перекрывался по политическим соображениям. Западные столицы бойкотировали Москву в пользу антисоветских сил и мало чем могли помочь своим фирмам.
В свою очередь, органы ГПУ через местные исполкомы Советов проводили ограничительную политику и даже «атаку на частный капитал», «отбивая» бывших платино- и золотопромышленников от национального достояния».
Далее В.В. Кашин рассказывает о так называемом «платиновом деле». В 1922 г. бывшие собственники «Платино-Промышленной анонимной компании» от имени вновь созданной (перерегистрированной) компании «Эндустриель дю платин» обратились к правительству России с предложением возобновления добычи драгметаллов в Нижнетагильском районе на условиях аренды или концессии.
Представленное письменное обоснование французского геолога профессора Дюпарка повергло в шок советских руководителей и переговорщиков. Иностранная компания располагала полными исчерпывающими данными о запасах, темпах и даже недостатках ведущихся разработок месторождений платины на Урале.
Расследование ОГПУ факта утечки и разглашения закрытых и секретных данных привело к вскрытию экономического шпионажа со стороны Франции и завершилось арестом заведующего геологоразведочной частью треста «Уралплатина» М.О. Клера в Екатеринбурге 16 мая 1923 г. (Клер Модест Онисимович (1879–1966), родился в Екатеринбурге в семье швейцарских поданных, окончил академию в Швейцарии в 1901 г., геолог, президент Уральского общества любителей естествознания, профессор Уральского университета, Свердловского горного института с 1918 по 1951 год. Судим в 1924 и 1930 годах. Реабилитирован в 1991 году).
Злоупотребив оказанным ему, как специалисту, доверием, М.О. Клер согласился предоставлять оплачиваемые услуги компании «Эндустриель дю платин», которая наладила с ним конспиративную связь через полковника Жильбера Сютель-Дюлонга, возглавлявшего французскую миссию Красного Креста по оказанию помощи голодающим на Урале. В письме на имя директора компании «Эндустриель дю платин» Брэна военный разведчик из Екатеринбурга сообщал: «Клер был мне весьма полезен и снабдил меня массой документов. Некоторые из них весьма секретны, что могло ему стоить жизни…». Вскрытая переписка на подставное лицо дала в руки следствия неопровержимые доказательства. Компании «Эндустриель дю платин» после скандальной огласки потеряла перспективу выгодных контрактов в России в отличие от других инофирм.
В 1925 г. Советское правительство впервые в практике добычи драгметаллов заключило договор о сдаче ряда горнопромышленных предприятий Урала и Сибири в концессию английской фирме «Лена Голдфилдс» (Lenagolfields), которая в течение пяти лет обеспечила до трети золотодобычи страны».
“…После разрушительной войны Советское правительство с целью развития частной инициативы либерализовало сферу производства и обращение золота и платины за исключением «сырого металла». Государство в лице Госбанка оставило за собой преимущественное право приобретение драгметаллов во всех видах, в том числе добытого.
Как ни в какой другой отрасли была установлена строгая государственная монополия на очистку и продажу платины и редкоземельных металлов: «Вся добываемая и получаемая на территории Союза ССР шлиховая и губчатая платина объявляется предметом монополии государства, которое в лице его уполномоченных на то органов единственно правомочно быть держателем этих видов платины. Скупка шлиховой и губчатой платины, аффинаж и сплав их составляют исключительное право государства. Хранение шлиховой и губчатой платины по прошествии установленного для сдачи ее государственным органам срока, а равно перевозка, пересылка, покупка, продажа и вывоз за границу воспрещается всем, за исключением уполномоченных на то органов».
В начале 1920-х гг. на екатеринбургском заводе был поставлен качественный аффинаж «валютных» драгметаллов, продававшихся за рубеж на выгодных условиях. Россия спешно преодолевала технологическое отставание в этой области, осваивая ассортимент изделий высокой точности из золота, платины и редкоземельных элементов для развития авиации, подводного флота и радиотехнической промышленности в целом.
В начале 1930-х гг. старательский промысел драгметаллов был ограничен, так как организованная промышленная добыча стала вполне удовлетворять государство. Все договоры об иностранных концессиях в горнорудных отраслях были разорваны Советским правительством. СССР стал полностью контролировать свои недра, а госфонд драгметаллов стал важным источником индустриализации страны, а впоследствии – расчетов по ленд-лизу в период Второй мировой войны.
Уже в XXI веке наше государство продолжает сохранять монополию на оборот драгметаллов. Согласно российскому законодательству, работа иностранных компаний по их добыче ограничена, а данные по запасам драгоценных, редкоземельным металлов и алмазов относятся к сведениям, составляющим государственную тайну Российской Федерации, и системно охраняются правоохранительными органами».
Комментарий. Совсем по-другому развивались события относительно запасов платины, алмазов и золота в царской России. Они стали предметов публичного обсуждения на страницах английских, немецких и российских газет и журналов. Пусковым «крючком» стало выступление Александра Гумбольдта на заседании российской Академии наук в Петербурге после его возвращения из экспедиции по Уралу и Алтаю.
… В 1922 году правительство России было неприятно удивлено тем, что иностранная компания «Эндустриель дю платин» (бывшая «Платино-Промышленная анонимная компания») располагала полными исчерпывающими данными о запасах, темпах и даже недостатках ведущихся разработок месторождений платины на Урале. Их изложил французский геолог профессор Дюпарк.
А чему тут удивляться? Сведения обо всех месторождениях с 1828 года – почти с первых лет их открытия на Урале – регулярно поступали – открыто – сначала Александру Гумбольдту, а затем – через научные публикации, и в первую очередь в Горном журнале – становились известны тем, кого геология и горнодобыча интересовали в последнюю очередь. Им даже не нужно было лично заниматься экономическим шпионажем. Просто открывай журнал – читай и делай выводы.
Я уже цитировала архивный документ за 1850 год, в котором торговый агент Демидовых Е. Любиц ссылался на мнение профессора Фредерика Ле Пле (есть вариант написания фамилии – Лепле). Теперь приведу о профессоре более подробные данные. Он член Counsel prime, Высшего парижского совета Уральских заводов, назначенный Анатолием Демидовым. Ле Пле не только французский экономист, профессор Политехнической школы, а с 1840 – главный инженер и профессор горного дела в парижской Горной школе, сенатор Французской империи. Он – любимец Наполеона III. Тот, ценивший Ле Пле, поручил ему организацию Всемирной выставки 1855 года и назначил государственным советником. Фредерик Ле Пле – участник экспедиции 1837 года по югу России (по Крыму), финансируемой А.Демидовым. Кроме того, он дважды – в 1848 и в 1853 годах приезжал на Нижне-Тагильские заводы.
Вот что читаем в статье к.и.н. Сергея Устьянцева «Любопытствующие иностранцы и опасные бороды» из журнала «Веси»: «Недавно стали известны факты, опубликованные российским историком Д.Ю. Гузевичем, работавшим во французских архивах.
Материалы Ле Пле перед началом Крымской войны (1853-1856 гг.) самым внимательным образом изучались в военном ведомстве Франции».
Какая связь между Крымской войной и французским сенатором? Ответы есть в книгах Николая Старикова «Геополитика. Как это делается» и А.В. Мартиросяна «Заговор маршалов». У Старикова находим биографию Наполеона III: «Он был сыном младшего брата Наполеона Бонапарта – Луи. С 1831 года жил в Англии.
В 1848 году во Франции происходит революция, свергшая короля Луи Филиппа, а вернувшийся на родину Луи Наполеон становится президентом республики. 2 декабря 1851 года он осуществляет государственный переворот и становится …императором.
Великобритания немедленно признает новую французскую власть… Таким образом во главе Франции встала британская креатура. И тут же начала отрабатывать свое назначение на должность. В 1853 году начинается Крымская война, и Франция немедленно выступает вместе с Великобританией против России…».
Читаем еще одну характеристику французского монарха. В.А. Мартиросян пишет: «Наполеон III являлся агентом влияния первого министра Великобритании Пальмерстона и мечтал о реванше над Россией. Он же, «инспирировав» революцию 1848 года, призывал соотечественников идти освобождать российских подданных – поляков. Меньше известны другие факты геополитического бандитизма Великобритании против России, – пишет Мартиросян. – Это и инспирирование через французскую агентуру т. н. польского восстания начала 30-х годов XIX века, «на редкость» точно подоспевшего к очередной, Англией же спровоцированной русско-турецкой войне. Это и зверское убийство в 1833 г. флигель-адъютанта Николая I, выдающегося русского морского офицера – Александра Ивановича Казарского, чья феерически грандиозная морская победа в крайне неравном сражении с турецким флотом буквально до основания потрясла всю Европу».
Вернемся к научным первоисточникам XIX века. Во втором томе Розе «Mineralogisch-geognostische Reise nach dem Ural, dem Altai und dem Kaspischen Meere» видим сравнительную таблицу добычи платины и золота в 1829 и 1839 годы по казенным и частным приискам в Сибири и на Урале. По платине Нижний Тагил (Демидовские заводы) по-прежнему лидирует (95,5 пудов), оставаясь практически единственным источником ее нахождения.
Помимо Урала большой научный интерес представляли Киргизские степи, Западная и Восточная Сибирь. Там постоянно работали геологические о географические экспедиции, несмотря на тяжелые климатические и политические условия. После Гумбольдта Сибирью, включая Киргизские степи, занимались:
в 1831 – Г.И. Спасский;
в 1834 – Г.П. Гельмерсен, знакомый Швецова по совместному сопровождению Гумбольдта по Уралу;
В 1839 – А.И. Узатис опубликовал «Геогностические очерки Змеиногорского края».
В 1839 году Д.И. Соколов, профессор Санкт-Петербургского университета издал «Курс геогнозии» в 3-х томах, где речь шла и о золотых россыпях Сибири.
В 1842 году состоялась экспедиция П.А. Чихачева (географическая и геологическая) по Алтайским горам, включая Кийскую (Мариинскую) тайгу. По ее итогам Чихачев опубликовал книгу на французском языке в Париже – с атласом чертежей и геологической картой.
В 1844 году Г.Е. Щуровский выезжал на Алтай (ранее посещал Средний Урал и Нижний Тагил).
В 1848 году – в Удерейскую тайгу приезжал профессор Петербургского университета Гофман.
Все сведения, естественно, публиковались в «Горном журнале». К примеру, после публикации Гофмана в Сибири активизировались англичане.
Розе и Гумбольдт, еще работая над книгой о своей экспедиции по Уралу и Алтаю, параллельно публиковали статьи в европейских научных (прежде всего, французских «Poggendorff Annalen fur Chemie und Physik») по различным минералам, рудам, золоту этих регионов , обязательно давая ссылку на то, кто и откуда прислал минерал или сделал вывод, или высказал гипотезу.
В «Горном журнале» есть статья, написанная А.Г. Влангали, о путешествии по Восточной части Киргизской степи в 1853 году. Тогда она входила в состав Томской губернии, и там активно проводились не только исследовательские мероприятия, но и работали золотые прииски … Специалисты экономической разведки отдыхают!
Снова вернемся к статье С.Устьянкина. «В 1849 году Горный и Военный департамент пригласили для работы на Урале английского мастера Тальбота и его помощника-переводчика Броуна. По контракту, Тальбот в течение 5 лет должен был ввести на горном Камско-Воткинском и оружейном Ижевском заводах новый вариант пудлинговой технологии получения железа. Дело дальше проектирования фабрик не продвинулось. Зато Тальбот успел «раскритиковать» все имеющиеся цеха и оборудование и добился их сноса. В итоге к началу Крымской войны оба завода были недееспособны: старое разобрано, а строительство нового еще и не начиналось. С Тальботом расстались».
Эти события касались казенных заводов. Меня удивляет другое: Ф.И. Швецов занимался пудлингованием с конца двадцатых годов – сразу, как вернулся из Европы, и добился в этом успехов.
П.П. Аносов, еще работая в Златоусте, то есть еще до 1849 года, открыл секрет дамасской стали. Зачем России Тальбот? Вопрос риторический.
ОДИН ПРОТИВ СИСТЕМЫ
В 1849 году Фотия Швецова объявляют «вовсе отстраненным от должности», и он вынужден покинуть Урал.
Мы все знаем, почему происходят увольнения из высшего звена менеджмента. Ну, есть причина житейская – запил человек горькую так, что остановиться не может. Или проворовался так, что единственный выход – уволить его; или, напротив, мешает воровать другим, или требует соблюдения техники безопасности и обеспечения нормальных условий работающим – особенно в том случае, когда на предприятии не действует профсоюз.
Это я к тому, что для смены высшего звена управления (что сейчас, что двести лет назад) нужны серьезные причины. А что послужило причиной увольнения Фотия Ильича Швецова, который в течение почти 20 лет действовал во благо развития нижнетагильских заводов? Перестал пользу приносить или кому-то очень мешал?
Чтобы ответить – предположительно – на этот вопрос, придется вспомнить некоторые обстоятельства личной жизни А.Н. Демидова. В октябре 1840 года был составлен брачный контракт – аж на 32 страницах – между Анатолием Демидовым и Матильдой де Монфор. Один из его пунктов касался бриллиантов и драгоценностей, оцененных в 1000000 франков. Список включал знаменитое жемчужное ожерелье Катерины Вюртембергской, подаренное ей императором Наполеоном по случаю ее свадьбы с Жеромом (младшим братом Наполеона) и оцененное в 225305 франков. Были еще опалы, стоимостью 140000 франков и бриллиантовое ожерелье, ценой 150000 франков. Анатоль объявлялся их законным владельцем. Это странное соглашение, по которому муж объявлялся владельцем драгоценностей жены, в дальнейшем послужило основой махинаций короля Жерома, отца Матильды. Такие подробности нам сообщает один из потомков Демидовых – Александр Тиссо-Демидов. Полностью текст его статьи, переведенной на русский язык, можно прочитать на сайте Ураловед.
Абсурдность ситуации в том, что у бывшего короля Вестфалии Жерома денег вообще не было, не то что приданого для дочери. Торг между будущими родственниками – зятем и тестем, по свидетельству очевидцев, длился несколько месяцев. И у одного, и у другого были серьезные планы, связанные с замужеством 18-летней красавицы Матильды.
Жером Бонапарт, младший брат Наполеона Бонапарта и бывший король Вестфалии, жил с семейством в Италии, не имел права возвращения во Францию и был нищ. Удачно выдав дочь замуж, он получал возможность освободиться от долгов. Демидов в случае женитьбы становился родственником горячо обожаемого им уже почившего императора Наполеона. Причем так сильно обожаемого, что российский агент влияния в Париже Яков Толстой, по настоянию Третьего отделения, вынужден был просить почитателя наполеоновской славы умерить пыл.
Мы все знаем, что Анатолий хорошо образован, достаточно грамотен в финансовом отношении, но когда читаешь всю эту историю про брачный контракт и условия, при которых могла состояться свадьба, только диву даешься, как француз Жером обвел вокруг пальца промышленника Демидова. Анатолий согласился уплатить долги Жерома, чтобы тот сдержал свою часть соглашения. А потом бывший король Жером продал Анатолию драгоценности Катерины Вюртембергской, которые должны были войти в приданое Матильды! Жемчужное ожерелье Анатолий купил за 500000 франков! Потом еще приобрел за 20000 франков украшения из бирюзы и бриллиантов, которые Матильда унаследовала от Шарлотты Вюртембергской. А в итоге он из приданого ни гроша не получил.
Зато бывшая королевская семья получила от Демидова ежегодное содержание в размере 117669 франков, из которых:
24 000 отошли самому Жерому,
6 000 – его сыну,
1200 – мадам де Реддинг, подруге и наперснице Матильды,
85 000 – Матильде.
Бракосочетание состоялось в ноябре 1840 года, а уже в сентябре 1846 г. Матильда решила разойтись с Демидовым и сбежала из дома, прихватив его же бриллианты. По условиям развода Анатолий выплачивал Матильде ежегодное содержание в размере 200000 фунтов до ее смерти, из которых 40000 шли ее отцу Жерому.
А.Н. Демидов был вынужден сдать паспорт в русское посольство во Флоренции, где препятствовали его возвращению в Париж. Восстановить свои права на драгоценности он тоже не смог и не дождался ни возвращения бриллиантов (которые были проданы много позже на аукционе в 1904 году), ни возмещения обещанного приданого.
Это только часть тех расходов, которые производил Демидов. А еще было содержание виллы Сан-Донато, финансовое обеспечение многочисленной экспедиции в Крым, а затем издание ее материалов в роскошных фолиантах, а еще приобретение художественных ценностей…
Да, вы правы, чужие деньги считать нехорошо. Ладно. Тогда я по-другому вопрос поставлю: откуда деньги на все это? С Урала, вестимо…
Вспомним, что Анатолий Демидов не один жил на деньги, которые приносил ему Урал. Его совладельцами были: Аврора Карловна Демидова, вдова Павла Демидова, (в девичестве Шернваль, финская аристократка шведского происхождения, дочь губернатора Выборга, вторично вышедшая замуж за Карамзина, сына известного историка) и ее малолетний сын – Павел Павлович Демидов, и его опекуны – аж целых два опекунских совет – парижский и российский, а в них, в частности: Э.К. Шернваль-Валлен, барон, брат Авроры Демидовой. С 1836 г. чиновник особых поручений при Ребиндере, статс-секретаре Финляндии; с 1854 г. – чиновник особых поручений при финляндском генерал-губернаторе; А.А. Закревский – с февраля 1812 года начальник Особой канцелярии военного министра, а с 1823 года – генерал-губернатор Финляндии; с 1828 года – министр внутренних дел России, генерал-губернатор Москвы (1848—1859). Так что деньги нужны всем, а место, дающее эти деньги, – одно – Нижнетагильские заводы и рудники.
Чем испокон веков торговали Демидовы на внутреннем рынке и с Европой? Правильно – железом! Это нам с вами известно из школьной программы по истории. На самом же деле все обстояло несколько иначе.
Cамое качественное железо – с логотипом CCND (статский советник Никита Демидов), а в просторечье – «старый соболь» поставлялось на европейский рынок в XVII-XVIII веках, при основателях демидовской уральской империи. Затем качество его стало «варьироваться». Например, если почитать донесения демидовских приказчиков своим владельцам – в конце XVII века, которые цитирует Борис Кафенгауз в своем фундаментальном труде «История хозяйства Демидовых в XVIII-XIX вв.», то уже тогда к качеству железа у покупателей были претензии.
Н.Н. Демидов, отец Анатолия, зная о таких колебаниях, ставку делал на доходы от меди. Запасов медной руды в его хозяйстве было на столетия, а ее обработка и литье менее проблематичны, и поэтому он поставил себе цель – стать королем медного производства и в России (затмив своего конкурента Яковлева) и в Европе. И надеялся он, что «малой Швецов» ему поможет. О том, что нужно кардинально менять производство железа: и оборудование, и технологию – старому Демидову писал 20-летний Фотий, еще обучаясь в Горной школе!!!
Н.Н. Демидов умер в 1828 году, бразды правления перешли к его старшему сыну Павлу, а поскольку Анатолию было только 15 лет, то набежала куча опекунов: Д.П. Бутурлин – генерал-майор, сенатор; Г.П. Волконский, князь, дипломат. С начала 1840-х годов член русской миссии при папском дворе. С 1847 года чиновник Министерства иностранных дел; А.Г. Строганов, управляющий Министерством внутренних дел, генерал от артиллерии, член Государственного совета; Ф.К. Друцкий-Любецкий, князь – в 1813 г. член временного Верховного совета Княжества Варшавского, в 1821 – министр финансов Королевства Польского и член Государственного совета. В декабре 1830 года (после Польского восстания) князь в качестве посредника между диктатором Хлопицким и русским правительством прибыл в Петербург для переговоров с Николаем I. Не веря в успех восстания, остался на службе в Санкт-Петербурге…
Потом Павел умер, Анатолий стал главным акционером, но опекунов не уменьшилось.
Это я к чему? – А к тому, что ситуация при такой управленческой чехарде улучшиться никак не могла. И один человек, на которого возлагал надежды старый Н.Н. Демидов, проблемы решить не мог. Хотя делал очень многое – вспомним и о пудлинговании, и об опытах со сталью. В 1839 году – уже Анатолий посылал Фотия в Англию разбираться с претензиями, которые предъявляли английские мануфактурщики уральскому железу. Швецов ездил, разбирался и снова в отчете написал о своем мнении.
Я не хочу утяжелять ваше чтение всякими техническими разборками, поэтому перехожу к главному выводу. Продажа железа – что внутри России, что на экспорт – Демидовым не сулит баснословных барышей, какие были раньше. А что тогда позволит прокормиться и самим Демидовым, и их родне, и опекунам??? По-прежнему – медь. Плюс с начала 1835 года – малахит, стоивший баснословно в Европе (об этом я уже рассказывала), а еще платина и золото.
Теперь смотрим, кто обеспечивает поступление этих ископаемых и их производных в хозяйство Демидовых – Фотий Ильич Швецов. Он наладил обогащение медных руд и подрудков, он сконструировал целую медную фабрику, на которой работают специальные печи на тепле отходящих газов, он следит за всеми ее месторождениями. А где медная руда – там и малахит. Кто обеспечил своих работодателей малахитом на столетие вперед? – Швецов. Кто специалист по платине? – Швецов. Кто специалист по золоту? – Швецов.
…Насчет золота есть один факт, который мало знаком не специалистам. Дело в том, что Демидовы золото искали и находили не только в своих владениях. – С 1837 года они активно (вернее, поисковые партии, сформированные их приказчиками) работают сначала в Кийской тайге (это Западная Сибирь), а затем и в Удерее (Восточная Сибирь). Кто главный консультант – по богатству залежей, их «надежности и перспективности»? – Да все тот же Фотий Ильич Швецов.
Забегая вперед, скажу, что он консультировал декабристов (И.Пущина и Н.Басаргина), которые интересовались сибирским золотом, чтобы пополнять свою «казну» для помощи ссыльным. Об этом я напишу отдельно.
Ловлю вас на мысли, уважаемый читатель, что «энциклопедически образованный, а главное, гениальный практик был баснословно богат». Спешу вас разуверить. Нет и нет. На этом, наверное, и погорел.
Я уже писала о его социальном одиночестве. Но были у него и черты характера, которые бесили многих. Занимая пост директора по технической части, он из-за своей щепетильности, предельной честности, бескорыстности и наличия собственного мнения не приобрел ничего, кроме завистников, интриганов, откровенных врагов и кроме болезни, которая его и добила в итоге.
Друзья? Да, друзья были – но такие, которым нужна была его защита и помощь. Пока были у него силы и административные ресурсы, он это делал.
Вернемся к запросам Демидовых и Компании. Нужны доходы, колоссальные, постоянные, льющиеся рекой. Значит что? Нужен кризисный менеджер, новый управляющий, который бы обеспечил всех, ну и, само собой, о себе не забыл. Такой менеджер нашелся – Антон Кожуховский, или «наш очаровательный пан Антоний», как ласково обращалась к поляку Аврора Шернваль…
В 1837 году Ф.И. Щвецов на Меднорудянском руднике принимал наследника престола Александра в сопровождении свиты и Василия Жуковского. В 1839 году его навещал Густав Розе. В 1841 году – Родерик Мурчисон, всемирно известный геолог, написавший о нижнетагильском хозяйстве: «…превыше всего искусство в расположении и действии машин, а также в работах горнозаводских, которые принесли бы величайшую честь всякому европейскому заведению». Тут же он высоко оценивал «постановку образования юношества в заводских школах».
Напомню, что и сам Щвецов был выпускником Выйской заводской школы, а преподавать начал сразу по возвращении на Урал в 1828 году. Изначально у него было 5 учеников, с которыми он занимался по индивидуальной программе. А в 1834 году он организовал высшую заводскую школу, лучшие выпускники которой так же, как в свое врем и он, отправлялись на учебу за границу, уже по его рекомендации. Можно прикинуть – приблизительно – число его учеников, работавших в разных структурах заводов и рудников.
Помимо всего прочего были и другие знакомства. К примеру, есть документ, который впервые огласил нижне-тагильский краевед С.Ганьжа. Это записка Екатеринбургского епископа Евлампия управляющему по экономической части Д.В. Белову, в которой он просит передать свое почтение господину Швецову. «Прошу покорнейше засвидетельствовать мое почтение Фотию Ильичу Швецову. Не имев удовольствия видеть его лично, свидетельствую ему почтение свое посредством Вас. 13 июля 1840 года».
Это я к тому, что управляющий по технической части нижнетагильских заводов Фотий Швецов не был, если использовать шахматную терминологию, фигурой, которую можно съесть и не поперхнуться. Чтобы свалить такую личность, нужно быть тоже не хилого десятка или иметь союзников. Поэтому рассмотрим подробнее Кожуховского и Ко: Антон Кожуховский + Дмитрий Белов + «тяжелая артиллерия» – бывший министр внутренних дел, действующий генерал-губернатор Москвы, ставленник императора А.А. Закревский. Да, еще не забыть: на последнем этапе комбинации «уничтожения» горного инженера был подключен глава Третьего охранного отделения Российского государства граф А.Ф. Орлов.
Накануне всей «операции» Демидов инструктировал Кожуховского и советовал «держать Швецова в ежовых рукавицах». Белова инструктировать не нужно было – он Фотия просто ненавидел. Закревский вообще бывшего крепостного за человека не считал. Так что компания подобралась вполне себе.
Начнем с Кожуховскго – можно сказать, с дирижера. В июле 1847 года он – директор Петербургской конторы Демидовых и принимает активнейшее участие в организации работы малахитовой фабрики, что находилась в течение нескольких лет (до 1853 года) на Васильевском острове. В книге Ференца Листа «Шопен» есть сведения о том, что Антон Кожуховский был другом князя Антония Генриха Радзивилла и посредником в его меценатской деятельности. Так, например, он лично передавал Фредерику Шопену деньги на его обучение.
Что же касается Радзивиллов – то это известный в России и Европе род польско-литовских князей, владевших колоссальной территорией в Польше, Литве, Белоруссии. Его многочисленные представители в разное время состояли на службе у российских, французских императоров – в зависимости от своих политических пристрастий.
Князь Антоний Генрих Радзивилл, которому служил А.И. Кожуховский, – польский магнат, политик, первый и единственный князь-наместник Познаньского великого княжества (1815-1831), генерал-поручик прусской армии и родоначальник прусской ветви Радзивилллов. В 1796 году он женился на Фредерике Луизе Прусской, племяннице короля Пруссии Фридриха II Великого. От этого брака родилась дочь Стефания – единственная наследница этой ветви, рано оставшаяся сиротой. Ее опекуном был уже известный нам князь Любецкой-Друбецкой («по совместительству» еще и опекун малолетнего Демидова – Павла Павловича). Вдовствующая императрица Александра Федоровна приходилась двоюродной бабкой и поэтому принимала активное участие в устройстве ее судьбы. Фрейлину императрицы Стефанию Радзивилл выдали замуж за флигель-адьютанта Льва Витгенштейна (сына знаменитого генерала, героя войны 1812 года).
Читаем еще один документ (я нашла его задолго до пандемии в Государственном историческом архиве Литвы, ф.1280, князья Радзивиллы, д.1672, 1828 год): «Доверенность Льва и Стефании (урожденной Радзивилл) Витгенштейн, выданная Кожуховскому Антону на ведение их дел с кредиторами».
А вот это документы из Белорусского архива: «Письмо Антона Кожуховского к князю Радзивиллу по вопросу расчета с князем Витгенштейном за время управления последним Несвижской ординарией» (Ф. 694 д.358, 23 июня 1847 года.).
Дело в том, что Стефания, родив мужу дочь, умерла. Родственники с ее стороны (Радзивилл и Тышкевичи), начали с Львом Витгенштейном тяжбу за наследство Стефании. Поверенным в этих делах у Витгенштейна был Кожуховский. Суд он выиграл. Так что вполне может быть, что именно Лев Витгенштейн посоветовал Анатолию Демидову взять на службу Кожуховского. Не исключено, что рекомендации мог выдать и приятель Демидова – флигель-адъютант Николая Первого Лев Радзивилл.
Столь утомительные «родственно-ознакомительные» подробности нам нужны по двум причинам. Во-первых, чтобы понимать социальный статус Антона Ивановича Кожуховского. Говоря современным языком, он был очень крупным менеджером – не только по масштабам объектов в его управлении, но и по тому уровню связей и людей, которым он служил и с которыми общался.
Во-вторых, чтобы понимать, какой информацией он располагал о Швецове, чтобы написать на него в Охранное отделение убедительный донос. Читаем: «Выйдя в отставку, граф Лев Витгенштейн много времени посвятил управлению обширными владениями в Белоруссии и на Украине, включая Мирский замок, которые достались ему после ранней смерти первой жены Стефании, наследницы несвижских Радзивиллов. Наследство Стефании приходилось отстаивать в судах с Тышкевичами и другими потомками литовских магнатов. Князь Витгенштейн поручил ведение дел в судах некому Антону Кожуховскому, который получил за то несколько тысяч душ крестьян. Хотя Кожуховский везде следовал за своим покровителем, по свидетельству современника, «Витгенштейн не имел к нему никакого уважения, потому что часто при других хлопал его по лысине ладонью, на что тот подло и униженно улыбался» (В.А. Инсарский Записки. «Русский архив» 1868, 1869, 1873, 1874 г.г.).
Так что если уж сравнивать Кожуховского с «доморощенными» уральскими специалистами, то становится понятным, что в вопросах горнодобывающей промышленности и техники, пан Антоний экспертом не был. Зато был профессиональным менеджером и …интриганом. Тут уж спору нет: местным кадрам он мог преподать пару мастер-классов. Что, собственно и сделал.
Перед тем, как Кожуховский отправился на Нижне-Тагильские заводы, Демидов проговаривал с ним возможные действия. Во всяком случае, по поводу Швецова он составил даже что-то вроде инструкции, которую нашел в РГАДА профессор В.С. Виргинский и цитировал в своей книге: «Швецов с похвальной живостью и замечательной легкостью приводит в действие вещи и людей … в мельчайших подробностях знаком с технической частью и вообще в этом отношении может быть самый способный человек на Урале». По мнению заводовладельца, Швецова следовало «держать в узде», чтобы он не портил молодое поколение специалистов, вернувшихся после обучения в Европе, но при этом сохранявших свое крепостное состояние.
У Кожуховского были свои планы и виды на хозяйство, ему вверенное господами Демидовым и Авророй Карамзиной (Шернваль). Уже упоминавшийся мною краевед С.В. Ганьжа нашел договор, который заключили господа владельцы с Кожуховским. Согласно этому документу, пан Антоний получал 12% от суммы дохода, который он обязывался повысить господам владельцам. В августе 1847 года Кожуховский приехал в Нижний Тагил.
В 2021 году, когда мы сидели по домам из-за пандемии, вернее, старались сидеть, Нижнетагильский музей-заповедник организовал выставку «Господа управляющие». Она посвящена двум людям – Дмитрию Белову и Фотию Швецову. Одного тагильчане называют консерватором, другого – новатором. На родине Швецова бытует мнение, что Белов участвовал в изгнании инженера.
Мне кажется, что Дмитрий Васильевич Белов был одним из стержней существовавшей Системы, и когда Демидовым понадобилась реструктуризация хозяйства для увеличения экономической прибыли, Белову требовалось только присесть пониже и «вписаться» в новую ситуацию. Раньше я уже писала, что Швецов был одинок – у него, по сравнению с Беловым, не было таких глубоко укорененных, кровных династийных связей.
Василий Иванович Белов, отец Дмитрия, сначала занимал пост смотрителя Московской конторы Демидовых и дорос до ее управляющего. Михаил Иванович Белов, дядька Дмитрия, был личным секретарем Н.Н. Демидова во Флоренции. А в более поздних документах, например, за 1840 и 1841 годы, он фигурирует как ревизор, командированный для обследования предприятий и имений Демидовых.
Дмитрия выгодно женили. Некоторое время он занимал пост личного секретаря Павла Николаевича Демидова, а в 1839 году стал управляющим по экономической части при директоре нижнетагильских заводов П.Д. Данилове, своем тесте. Как мы помним, технической честью занимался другой управляющий – Ф.И. Швецов. Вот такой расклад получается.
Несколько лет я переписываюсь с Ольгой Николаевной Силоновой, замечательным исследователем той исторической эпохи. Она автор книги «Крепостные художники Демидовых», очень много времени и усилий потратила на изучение документов, связанных с Фотием Швецовым.
Как-то я ей написала, что у меня складывается впечатление, будто какая-то могущественная рука взяла и стерла все, что могло хоть как-то напоминать о существовании Швецова – изобретателя, инженера и ученого. Ольга Николаевна «подбросила» мне факты. Оказывается, после отъезда Швецова в Сибирь, все оставшиеся его вещи, книги и документы передали Д.В. Белову. – Факт № 1.
Сын Дмитрия Белова – Василий – стал довольно известным человеком и настолько уважаемым и почитаемы, что, наезжая в Нижний Тагил, беспрепятственно работал в заводских архивах. Мог он избавиться от тех документов, которые не очень хорошо характеризовали действия его отца? – Мог. – Факт № 2.
Но если первый факт доказуем, и это можно увидеть на выставке, о которой я написала в самом начале, то второй факт, скажу честно, – лишь предположение.
Но, может быть, стиранием памяти занимались и более могущественные люди? Ведь речь шла о вольнодумце! …Который общался – и неоднократно – со ссыльными декабристами, с петрашевцами. Об этой версии мне говорила внучатая племянница Фотия – Таисия Евгеньевна Ларионова, урожденная Швецова. Хотя признавалась, что сама не знает, «кто такие петрашевцы».
О вероятном знакомстве Швецова с петрашевцами я попозже напишу. Тогда в этом деле под следствием оказалось более 200 человек из научно-технической интеллигенции. Так что Швецов, посещавший и сибирские города, и Москву, и Петербург, мог с кем-нибудь из оказавшихся под следствием пересечься.
Донос Кожуховского не найден. Его, правда, никто и не искал – достаточно того, что на него ссылался А.Закревский, генерал-губернатор Москвы, в документах, которые сохранились в архиве.
… В августе 1847 года Кожуховский приехал в Нижний Тагил.
На Висимо-Уткинском заводе произошел несчастный случай – при невыясненных обстоятельствах погиб Павел Мокеев, лучший ученик Фотия Ильича. По этой причине (возможно) Швецов подал рапорт об отставке, Кожуховский ее принял, и 1 ноября 1847 Швецов был «снят с поста управляющего по технической части под предлогом ликвидации самой должности и назначен состоять при Центральном Управлении». Под Центральным управлением, скорее всего, имеется в виду Петербургская контора. Таким же образом в свое время «трансформировались» бывшие управляющие Нижне-Тагильских заводов Павел Шиленков и Дмитрий Белов, переехавшие жить в столицу.
Вот только Швецов с Урала уезжать не хотел. Здесь были его родные, в частности, семья погибшего в 1843 году в Сибири на золотых демидовских приисках брата Ивана, которой Фотий помогал постоянно, были братья и сестры, тоже нуждавшиеся в его материальной поддержке и жившие в его доме. Здесь, наконец, был сын, которому едва исполнилось 4 года.
Но об истинных причинах отказа от такого «повышения» можно только догадываться. Одна из них лежит «на поверхности» – несогласие с той политикой, которую начал проводить главуполномоченный господина Демидова. К примеру, Кожуховский решил ликвидировать Выйское механическое заведение (детище Черепановых и Швецова), обеспечивавшее механизмами, в том числе паровыми машинами, все предприятии нижнетагильского округа.
Ликвидации подверглись установки по использованию тепла отходящих газов. Те самые, о которых писал «Горный журнал», как о новом и передовом достижении заводской техники.
Зато на Александровском заводе в Петербурге Кожуховский заказал 6 паровых машин. Так он давал понять, что достижения местных специалистов ничего не значат.
К этому же периоду относится и активное «потрошение» малахитового гнезда. Как мы помним, в Петербурге Малахитовая фабрика Демидовых, открывшаяся в 1847 году, активно принимала и выполняла заказы российской элиты. Исследователи истории Меднорудянского месторождения сравнили количество малахита, оставшегося в России, с тем, что было вывезено за границу. Оказалось, что «от огромного богатства» Демидовы отскребли своему отечеству лишь крохи.
Огромное количество малахита было вывезено за рубеж, продано, раздарено, обменено. …Малахит извлекался попутно, при добыче медных и медно-железных руд, – сам был такой же рудой. На него не распространялись ни монополия государства, ни права императорских камнерезных фабрик (в России эти фабрики были главными распорядителями месторождений ценных камней). Даже тарифная пошлина при вывозе малахита за границу не могла превышать пошлины, установленной на вывоз сырой руды. Попытки взять добычу малахита под государственный контроль, подчинить ее казне, имели место, но не имели успеха» (Семенов В.Б. «Малахит»).
Понятно, что организовать вывоз малахита за границу мог человек с такими связями, «талантами» и беспринципностью, как Кожуховский. Одним из тех, кто понимал значение для России уникального малахитового месторождения, был его автор, Фотий Швецов. Вполне возможно, что он выступал против этого разорения. Он же, скорее всего, выступал против порядков, устанавливаемых паном Кожуховским, которые приводили к резкому ухудшению положения рабочих и мастеровых.
Как ни странно, но об этом мы можем прочитать в письме члена опекунского совета А.А. Закревского Авроре Карловне Карамзиной (вдова П.П. Демидова вторично вышла замуж):
«В отношении всех действий Кожуховского, как всегда, было мое мнение: должно иметь осторожность и поверять его действия хозяйственно, чтобы убедиться в пользе каждого предмета; его правило: чтоб удержать влияние по делам владельцев обыкновенно представляет блестящие обещания, но чтоб поверить всем его предположениям, необходима осторожность, и помнить всегда, что слова и бумага не есть настоящее дело». Написано это Закревским в связи с тем, что «из заводов поступили жалобы и пошли к Вам с таковыми заводские крестьяне».
Это, действительно факт: действия Кожуховского вызвали настолько сильное ухудшение жизни и без того бесправного населения, что оно стало направлять ходоков с жалобами к владелице (Аврора жила в России).
Еще один факт: я уже цитировала екатеринбургского епископа Евлампия, который просил передать свое почтение господину Швецову. С чего бы это свое почтение передавать бывшему крепостному? Ответ подскажет религиозная политика, которую проводил Евлампий Екатеринбургский. Дело в том, что староверов на Урале всегда было много, и Демидовы традиционно их и укрывали, и пользовались их профессиональными знаниями как в рудоискательстве, кузнечном деле, так и в металлургии. К началу сороковых XIX века ситуация на Урале сложилась взрывоопасная. Обращение кержаков в единую веру требовало осторожности и тактичности. Екатеринбургский Евлампий как раз этим и был известен. Швецов, по косвенным данным, – выходец из староверческой семьи. Значит, сохранились его контакты, которые хотел использовать Евлампий.
Католик Кожуховский, особо не вникая в тонкости ситуации на Урале, организовал преследование староверов. Реакция на его действия не заставила себя ждать. Посыпались жалобы А.К. Демидовой и увеличилось к ней же число «ходоков» от заводского сообщества.
А к кому – на месте – за поддержкой и заступничеством обращаться обиженным? К человеку, который более 20 лет состоял в Главном управлении заводами, который в течение своей 20-летней преподавательской деятельности воспитал, вырастил несколько поколений специалистов.
Кроме того, Фотий Ильич, как мог, старался облегчить труд крепостных. Он стремился ввести такие расценки и нормы выработки, которые не вызывали бы «жалоб от рабочих людей». В течение двух лет пытался обеспечить рабочих золотых и платиновых приисков регулярным питанием, настаивал, чтобы рабочим «для сохранения их здоровья были построены чистые жилища».
Забегая вперед, скажу, что от корки до корки изучила архивное дело о передаче в 1852-53 гг. Каменского завода (это в Восточной Сибири) Ф.И. Швецову и читала там полный проект того, как будущий заводовладелец собирался организовать быт рабочих и их семей. – Социализм! Не зря же Фотий прожил более десяти лет во Франции, где борьба за демократические права была, можно сказать, в крови у каждого француза.
А теперь вопрос: как должен на такую заботу о крепостных и вольномыслие реагировать управленец, в чью задачу входили как раз совсем другие действия: уменьшить любые социальные траты, ужесточить эксплуатацию подневольного труда, чтобы увеличить доходы владельцев? Можно только догадываться о градусе раздражения Кожуховского требованиями Швецова.
А Швецов не мог спокойно наблюдать за тем, как губятся на корню труды его самого и его единомышленников – Черепановых, Мокеева, Ерофеевых. Он стал оспаривать эти действия. И пока Фотий был в Нижнем Тагиле, он аккумулировал сопротивление всех недовольных политикой Кожуховского.
Пан Антоний понимал, что от сильного противника нужно избавиться таким образом, чтобы даже Закревский, который вначале высказывал сомнения в правильности действий Кожуховского, стал бы его поддерживать. Информация о политической неблагонадежности Швецова должна была стать для московского генерал-губернатора убедительным поводом для увольнения одного из лучших уральских специалистов. Кожуховский отправляет донос на Швецова в Третье отделение на имя графа А.Ф. Орлова. Историки по косвенным данным знают, что донос был, так как он упоминается в переписке Закревского с Карамзиной и Демидовым. Но содержание доноса неизвестно. Гипотезы две: одна – связь с декабристами, вторая – с петрашевцами.
Про связь с декабристами я напишу подробнее, когда Швецов “уедет в Сибирь”.
О петрашевцах – сейчас. По делу петрашевцев арестовано было 40 человек, а проходили по следствию 250, причем, в основном, литераторы и ученые. Напомню, что писатель Ф.И. Достоевский приговорен был к казни, а затем к ссылке именно как петрашевец. Он в воспоминаниях своих предполагал, что некий Черносвитов очень походил в разговорах своих на засланного провокатора.
Если искать, с кем мог пересечься Швецов, то выплывает как раз Рафаил Черносвитов (1810-1868). Он был единственном «сибиряке» в этом деле. В 1845 году Черносвитов жил в Красноярске, затем поехал на прииски Голубкова и Ко; пытался открыть судоходство на Байкале; занимался устройством машин для промывки золота, вел его добычу – под Енисейском есть Черносвитовский рудник. Арестован в 1849 году, по дороге из Иркутска в Петербург. «После расправы над петрашевцами общественная жизнь России замерла, – современники вспоминают 1848-1855 годы как период «мрачного семилетия». Именно на этот период приходятся и последние годы жизни Фотия Ильича Швецова.
29 декабря 1848 года по всем заводским конторам разослали приказ, подписанный Кожуховским, с формулировкой: «Ныне, согласно с мнением, изъявленным господином попечителем, генерал-адъютантом его императорского величества, графом А.А. Закревским, Фотий Швецов за беспорядки по прежней должности и вообще за вредные для завода действия отречен вовсе от службы у господ Демидовых». Был отстранен от должности и управитель Нижне-Тагильских заводов П.Д. Данилов.
Представить, что такое могло произойти в бытность Н.Н. Демидова невозможно. Но его сын-наследник был занят другими делами: помогал восстановлению австрийской монархии. Поэтому на разрушительные события в своей вотчине отреагировал пассивно: пригласил к себе в Париж Данилова для выяснения причин и обстоятельств резкой смены руководства заводами. Но Данилов к нему не приехал. А если быть точной – Данилова, как и Швецова, за границу не выпустили…
Я уже писала, что несколько лет занимаюсь биографией Швецова, и поняла, что это был Боец. Он никогда не сдавался, всегда сопротивлялся обстоятельствам и на все имел свое мнение, которое умел грамотно защищать. И в спорах – научных, технических – одерживал победу. Один из примеров – его стремление привлечь нижнетагильские заводы к выпуску рельсов для Николаевской железной дороги и конкурировать с английскими производителями.
В этом споре: с директором заводов, Петербургской конторой, собственником Демидовым и его Парижским советом – он одержал безусловную победу. А.Н. Демидов это признал и заключил с российским правительством договор на производство рельсов. Даже через десять лет, как Фотия уже не было на этом свете, уральские рельсы продолжали конкурировать с английскими, и в России их, кроме Салдинского завода, никто не делал.
В ситуации с Кожуховским и увольнением нужны были другие свойства характера – изворотливость, отсутствие принципов… Швецов таковыми не обладал. Он собирался ехать к Демидову в Париж вместе с вызванным туда П.Д. Даниловым. Доказывать, объяснять, убеждать – это он умел.
П.Д. Данилов, как того требовали правила, обратился в ведомство графа А.Ф. Орлова за разрешением на выезд. Тот запросил мнение Закревского. Московский генерал-губернатор Закревский, принявший сторону Кожуховского, написал 12 января 1849 года следующее:
«Данилов вместе с товарищем его Швецовым уволены от управления делами гг. Демидовых и состоят должными конторе их: первый – до 65 тысяч рублей, а последний до 17 тысяч рублей ассигнациями, почему я полагал бы справедливым воспрепятствовать их отъезду за границу до окончательной уплаты сказанных долгов».
О последней точке в этом противостоянии мы узнаем из письма Закревского Карамзиной (Демидовой): «Кожуховский напрасно потревожился и горячо испугался негодяя; его дело, когда Швецов стал выходить из приличия, приказать его выгнать вон, как мужика, не заслуживающего внимания; во всяком случае, хорошо сделали, что подали графу Орлову записку, чтобы до расплаты должных Швецовым и Даниловым денег их не выпускать заграницу». Ни Данилова, ни Швецова за границу не выпустили.
В итоге к оперативному управлению горнорудной и металлургической «империей» Демидовых на Урале пришел человек, весьма далекий от каких-либо нравственных понятий и уж тем более, не отяжеленный заботами о работягах, о недрах и прочая… Но, видно, пан Антоний переоценил свои возможности: в 1853 году он скончался, и гроб с его телом отправили в Петербург, к родственникам, там проживавшим. Кожуховского сменил Жорес О`Спонвиль.
Что же касается финансовых претензий к Швецову, то нижнетагильские краеведы не нашли документов, подтверждающих его долг.
В 1849 году Фотий Швецов вынужден уехать в Томск. До этого момента он в своей жизни мог рассчитывать только на себя. А теперь условия существования стали еще жестче. Должности нет, постоянного заработка нет, зато тянется за ним шлейф неблагонадежности, и на работу он устроиться никуда не может. – Сработал запал под пороховой бочкой, который подложил под своего крепостного еще старый Демидов.
Вернемся назад на 20 лет, когда Николай Никитич Демидов обнаружил, что владеет почти-что гениальным молодым человеком, который «… отыщет рудное золото, свинец и серебро».
«Я уверен, что коль скоро Фотей Швецов явится в завод, то вы с помощью его познаний, как по механической, так и по горной части гораздо скорее успеете в усовершенствовании средств выделывания железа на английский манер в воздушных печах», – так Демидов пишет одному из главных приказчиков Нижнетагильской конторы.
О том, что Фотия Швецова хвалят его профессора, пишет Александр Иванович Тургенев из Парижа своему брату Николаю в Англию 23 июня 1827 года: «Русский по имени Швецов, занимающийся за счет Демидова металлургиею, будет к тебе ходить. Он поедет путешествовать по Англии. Демидов воспитывал его здесь в школе des mines; он учился прекрасно и получил хороший аттестат от здешних. … Его хвалят». (Книга «Письма А.И. Тургенева Н.И. Тургеневу» издана в Лейпциге в 1871 году)
А это строки из донесений комиссионера А.Вейера Н.Н. Демидову: «Среди книг, принадлежащих Швецову, есть одна, в высшей степени ценная рукопись курса Горной школы; ее получением Швецов обязан лишь только дружбе к нему его профессора». (Имеется в виду Пьер Бертье, член Академии наук Франции, с которым Швецова связывала многолетняя дружба. К сожалению, писем, найти не удалось. Я делала запрос в архив Академии наук Франции о переписке русского выпускника с парижским академиком. Мне ответили, что личный архив Пьера Бертье не сохранился).
…И «вдруг» этот самородок, прожив во Франции почти 10 лет, захотел стать свободным человеком! Примерно в 1827 году, Швецов обратился к Демидову с просьбой дать ему отпускную. Об этом мы тоже узнаем из переписки братьев Тургеневых: 23 июня 1827 года Париж (А.И. Тургенев – Н.И. Тургеневу): «…Он едет послезавтра (в Англию – прим. И.С.) и я дал ему книжку («Северные цветы» – прим. И.С.) и несколько слов к тебе. Он растрогал меня объяснением своего положения. Не знаю, удастся ли помочь ему со временем: эгоизм и предрассудки могут помешать. …Он просил лично Демидова дать ему отпускную, но Демидов отказал, сказав, что он должен возвратиться в завод и там ожидать участи своей, дал ему только акт с обещанием, что если через 10 лет он хорошо будет себя вести в Сибири и возвратит ему то, что ему стоило его воспитание и учение, то тогда он даст ему свободу. Иначе все отказывает; обещание, коего исполнение отлагается на 10 лет ежеминутно умирающим и безобязательное для его наследников и с условием, которое один каприз приказчика судьбу крепостного навсегда испортить может! И несмотря на это, несмотря на возможность получить и в чужих краях место, Швецов со слезами на глазах и с страхом в сердце хочет ехать в Сибирь; но собирается просить из Англии или из Берлина государя о позволении держать в Петербурге в горном корпусе экзамен и потом об освобождении. …Мы подумаем, как это устроить в Петербурге через Жуковского и Перовского (имеется в виду генерал Перовский, общий знакомый Тургеневых и Жуковского). Швецов может иметь нужду в твоих советах по редакции письма и пр. Помоги ему».
А вот что примерно в это же время Н.Н. Демидов пишет П.С. Макарову, приказчику Главной Нижне-Тагильской конторы про Фотия: «Он воображает, что его в Москве экзаменуют и через оное он получит отпускную. Пусть себя льстит тщетною надеждою. Баженов и покойный его товарищ, кажется, Арефьев, могли быть приняты академиками, но как я на оное не был согласен, то остались в моем владении». (Баженов и Арефьев сначала обучались живописи в Италии, в Риме, затем в Петербургской Академии художеств).
Н.Н. Демидов обеспокоился желанием Швецова получить свободу, так как понимал, что Швецов с его уникальными знаниями, высокой работоспособностью и организаторскими талантами может быть приглашен на любое предприятие. Тем более что его знали многие европейские специалисты и ученые: благодаря отзывам его преподавателей и ознакомительным поездкам по европейским заводам и рудникам с рекомендательными письмами профессоров Горной школы. Демидов пишет Макарову: «Крайне боюсь, чтобы из Англии он не отклонился. Убьет у меня тысяч 20. Конечно, и денег жаль, но главное дело – время, да и редкой малой… с большими дарованиями и с такими, что всякий мануфактурщик его возьмет, ибо он стоит кучи денег…». Демидов, что называется, решил подстраховаться. Он велел контролировать переписку Швецова с его друзьями по учебе в Меце – Шамариным и Синицыным. Они уже вернулись в Нижний Тагил и работали один фармацевтом, другой – врачом (лекарем, как тогда говорили). Демидов опасался, что от них Швецов может узнать о жестоких подробностях жизни крепостных специалистов. «Несчастная молодежь в большинстве случаев кончала жизнь печально – сходила с ума, спивалась и даже решалась на самоубийство», – свидетельствовал В.Д. Белов, представитель династии демидовских приказчиков. Кроме того, Илью Григорьевича – отца Фотия Швецова, вынудили написать письмо сыну с просьбой о скорейшем возвращении.
За время обучения в Горной школе Швецов собрал целый ящик книг, а также получил от Горной школы два ящика образцов минералов. Об их судьбе заранее «позаботился» все тот же господин Вейер, распорядившись отправить коллекцию на Урал задолго до возвращения ее хозяина на родину. То же самое сделали и с лабораторией, купленной по заказу Швецова. Продиктовано это было вовсе не заботой о сохранности библиотеки, коллекции и оборудования – это была своего рода страховка, часть целого плана, который обеспечивал возвращение Швецова на Урал.
Но Фотий, как мы уже с вами знаем, был патриотом Урала, предан семье, с которой не виделся более семи лет, и его не нужно было принуждать к возвращению на родину.
Резюмирую: свободу он получил – благодаря Александру Гумбольдту. Но сдать экзамены в российском учреждении ему не позволили. Звания российского горного инженера у него тоже не было. Кроме того, Демидов запретил Швецову публиковаться в научных журналах.
За границу, где действовал его диплом Горной школы и работу найти можно без проблем, Фотий уехать не может – паспорт не дают, не выпускают. Все эти запреты, как тлеющий бикфордов шнур, разорвали существование уже не молодого ученого и практика. Требовалось начинать с нуля – без ученого звания, без инженерного диплома, в статусе … Вильмандстранского купца первой гильдии…
Все подробности о том, как я искала и нашла документы, свидетельствующие о знакомстве Фотия Швецова с Иваном Пущиным, Петром Вяземским, Василием Жуковским, а также с братьями Тургеневыми, есть в книге “Крестник солнца”. В ней же – доказательная база по архивам и первоисточникам. Книгу можно скачать на сайте Литрес.
МИНИСТР ФИНАНСОВ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ЕГОР КАНКРИН И КРЕПОСТНОЙ ИНЖЕНЕР ФОТИЙ ШВЕЦОВ
В 1830 году Фотий Швецов получил у Демидовых отпускную. Из уроков истории мы знаем, что в те времена в России существовали сословия: дворянство, духовенство, купечество, мещанство и т.д. В соответствии с «припиской» соблюдались условия поведения, обязанности по уплате податей. Швецов приписали к купечеству, да еще к Вильманстрандскому, да еще к первостатейному. Для сравнения: те же Беловы, о династии которых я уже рассказывала, были причислены к Кунгурскому купечеству. Почему же тогда 25-летний крепостной безденежный Швецов стал в одночасье первостатейным купцом Вильманстранда?
Вернемся в 1829 год. Канкрин и Гумбольдт еще во время переписки договорились, что ученый, путешествуя по России. не будет обращать внимания на ее социальное устройство и внутреннюю политику. Тем не менее, в одном из писем Егор Францевич пишет Гумбольдту: «Нужно действовать в тиши, насколько это достижимо, для улучшения состояния людей. Я должен просить Ваше Превосходительство, чтобы вы при случае сообщили мне и все то, что касается этого важного предмета. Я вполне согласен с вами, когда вы заявляете о желании заниматься возможно менее политическими условиями уральского населения…».
Егор Канкрин, как известно, не был сторонником крепостничества. Еще в 1815 году он изложил государю свою версию освобождения крестьянства, за что был отправлен в отставку. Правда, через несколько лет его вернули – в 1823 году, сразу назначив Министром финансов. Вот несколько фактов из его биографии.
Канкрин сын горного инженера, выходца из Германии (Гессен), работавшего в Старой Руссе на солеварне. Получил хорошее образование и прошел практическую школу бухгалтера, управляющего шахтой, опубликовал несколько книг по истории техники и философии. Отечественную войну начал интендантом в первой армии у Барклая де Толли. К концу войны он уже генерал-интендант, руководящий снабжением всех действующих армий. Известен исторический факт, о котором упоминает профессор Н.Н. Божерянов в своей монографии о Канкрине: «Все помнили конфликт интенданта армии Канкрина с великим князем Константином Павловичем из-за расточительства армейских средств на пиры во время так называемой «ревизии». Константин Павлович разъезжал по армии с огромной свитой, закатывал пиры и реквизировал все и вся. Канкрин воспротивился, великий князь разъярился, обозвал генерал-интенданта скрягой. «Да, – отвечал Канкрин, – я, батюшка, скряга на все, что не нужно». Конфликт разрастался, дело шло к отставке. Спас ситуацию Кутузов, сказавший великому князю: «Если вы будете устранять людей, которых нельзя приобрести за миллионы, то я сам не смогу оставаться в должности». (Н.Н. Божерянов «Егор Канкрин», М., 1897 г. Подлинник хранится в Москве, в Исторической библиотеке России).
После победы над Наполеоном Канкрину поручили произвести расчеты со всеми странами, союзниками в войне. Он справился с этим так выгодно для России, что сомнений о его финансовых талантах не осталось. До сих пор в справочниках по истории рядом с фамилией Канкрин стоит убийственное определение – “реакционный деятель”. Фактически этот «реакционный деятель» сделал чрезвычайно много для того, чтобы возродить экономику России, раздавленную войной с Наполеоном.
Известный уральский краевед Н.Чупин писал, что Гумбольдт был опытным царедворцем и красноречивым оратором; «знал где, что и как надо говорить; этим отчасти объясняется то влияние, которым он обладал в высших сферах и которое охотно использовал в интересах науки. Избегая всякого выражения своего мнения о государственных и социальных порядках в России, Гумбольдт пользовался подходящим случаем, чтобы рекомендовать тех из деятелей, с которыми ему приходилось встречаться и которые, по его мнению, проявляли знания, талант, приносили пользу вверенному им делу».
Одним из таких деятелей был Швецов. Его прошение об отпускной, по всей видимости, уже находилось в канцелярии государя-императора. Мы помним, что в его составлении ему помогал опытный юрист и экономист Николай Тургенев. (Одна маленькая подробность: Егор Канкрин приглашал Николая Тургенева на службу в свой департамент.) И пролежало бы, неизвестно еще сколько лет, если бы не участие Александра Гумбольдта и Министра финансов Егора Канкрина в судьбе талантливого крепостного-ученого.
Канкрин, поддерживая ходатайство об освобождении Швецова, руководствовался, скорее всего, не гуманистическими мотивами, а деловыми. Он лично был заинтересован в таком специалисте, как Швецов, по нескольким причинам.
Во-первых, решался вопрос о наличии платины на Урале. Во-вторых, с 1830 года шло создание в недрах Министерства финансов «Особенной канцелярии министра финансов по секретной части» (образована 26 октября 1831 г.) для ведения дел, составлявших «особенную тайну». Канцелярия, например, вела иностранную и секретную переписку министра с русскими дипломатическими представителями и агентами Министерства финансов за границей по выписке из-за границы моделей оружия и присылке различных сведений технического характера для Военного и Морского министерств.
В качестве «иллюстраций» деятельности Канцелярии можно привести пару дел из фондов РГИА. Например, «Переписка с секретарем посольства в Париже старшим советником В.Шниссом о новых изобретениях во Франции и о закупках вооружений и машин»; «О выписке через барона А.К. Мейендорфа моделей ударных ядер и ракет 1836-1837 г.». Пишу об этом уверенно, так как почти год просидела в залах архива, изучая документы Горного ведомства и канцелярии.
Теперь прослеживаем цепочку знакомств: барон Мейендорф был знакомцем как братьев Тургеневых, так и князя Петра Вяземского (служившего под началом Канкрина, и друга Пущина. Именно строчка из письма Пущина Вяземскому стала зацепкой, которая помогла мне «раскрутить» цепочку заграничных знакомств Фотия Швецова). Замечу по ходу, что Нижнетагильские заводы были постоянными участниками Всероссийских мануфактурных выставок, проходивших в Москве, Петербурге и Варшаве. Швецов на них ездил в качестве представителя, а Вяземский о выставках писал для своего журнала.
Кроме того, во Франции постоянно жил Я.Н. Толстой, являвшийся агентом влияния Внешней разведки Российской империи (книга П.Черкасова «Шпионские и иные истории из архивов России и Франции», изд-во Ломоносов, Москва, 2015 г.). Я.Н. Толстой тоже был знакомцем и Тургеневых, и Вяземского. По просьбе князя, А.И. Тургенев предложил Толстому писать для журнала «Телеграф», который П.А. Вяземский начал издавать, будучи вице-директором Департамента внешней торговли.
Известно также, что и в России, под прикрытием различных торговых фирм «трудились» агенты из европейских стран, Великобритании и США. Одной из главных тем для сбора информации были стратегические запасы России на Урале и в Сибири – железных руд, платины, золота, алмазов и т.д.
А в политической и экономической игре, как в шахматах, важна каждая деталь. Так что, учитывая большое количество заграничных командировок, многочисленные поездки по Уралу, Сибири и центральной России, которые совершал Ф.И. Швецов по долгу службы у Демидовых, можно предположить, что Министр финансов Е.Ф. Канкрин мог обращаться к Швецову, как к эксперту в области горного дела, металлургии и золотопромышленности. Если учесть, что император Николай Первый лично интересовался производством платины, то аргумент в пользу освобождения Швецова от крепостной зависимости и тут сыграл свою роль. Одно дело – крепостной, полностью зависимый от решения хозяев добывать или нет руды и минералы, сбывать их за границу или продавать государству, и у хозяина которого нужно испрашивать разрешения на встречи с крепостным специалистом; другое дело – вольный специалист, которого можно использовать с бОльшей широтой и в государственных интересах.
Швецов получил статус купца первой гильдии Вильманстранда (сегодня это город Лаппеэнранта в Финляндии). В этом факте просматривается компетенция Егора Канкрина.
Дело в том, что в те времена, когда Великое княжество Финляндия входило в российскую империю, можно было оформить купеческое свидетельство там, а действовать непосредственно в России. Таким образом, официально человек числился в купцах одного из финских городов и платил городу буржуазный и городской налоги. Финские власти не возражали, поскольку такие купцы, занимаясь бизнесом в России, не создавали конкуренции местным. В Финляндии получение той или иной купеческой гильдии не было связано с финансовым состоянием, и все желающие могли получить права оптовой торговли. Кроме того, право было пожизненным, а налоги более умеренные.
Министр финансов Егор Канкрин, приписав Фотия к купечеству Вильманстранда, учел отсутствие капиталов у Швецова и обезопасил его на случай отсутствия их и в дальнейшем.
Кроме того, у первогильдийских купцов было право неограниченного передвижения. На купечество распространялась паспортная льгота, избавлявшая от необходимости приписки и получения увольнительной от своего общества, что было обязательно для крестьян и мещан.
Мне кажется, что Егор Канкрин – это такой объединяющий центр событий, происходивших в судьбе Швецова. Канкрин общается с Соболевским, Гумбольдтом, Гофманом, Гельмерсеном, Кауфманом, Соколовым, Аносовым, как представителями науки и менеджерами высшего звена. Он же – глава Горного департамента, контролирует работу Монетного двора, вновь организованного им «Горного журнала», контролирует работу своей специальной канцелярии с ее заграничными агентами и привлекает новых, общается с ведущими учеными-химиками, минерологами, экономистами. И от него же тянутся ниточки к Фотию Швецову.
Начиная с 1830 года Ф.И. Швецов числится Вильмандстрандским купцом первой гильдии.
По общероссийским законам, купцы Первой гильдии (это была самая высокая) имели право на ношение мундира и шпаги, имели право являться ко двору его императорского величества. Кроме того, если купец в течение двадцати лет пребывал в этой высокой гильдии и, следовательно, неизменно платил налоги (а они были высокие, в соответствии с заявленным капиталом), то он имел право на получение звания Почетного гражданина того города, где числился. И это почетное звание становилось наследственным для его потомков. Швецов оставался купцом Первой гильдии до самой своей смерти в 1855 году.
В СИБИРИ С ЧИСТОГО ЛИСТА
Говорить, что Фотий начал жизнь в Сибири уж совсем с чистого листа, наверное, будет чересчур. У него были командировки и в Западную ее часть, и в Восточную неоднократно. Мы же помним с вами, письмо Ивана Пущина Петру Вяземскому в 1843 году о том, что заезжал Швецов и привез весточку от Николая Тургенева…
Кроме того, когда на Урале месторождения золота стали истощаться, Демидовы начали активно двигаться за ним в Сибирь с 1837 года: сначала в Западную, а затем в Восточную, и Швецов был участником этого процесса. Кроме того, в 1843 году Фотий Швецов выступил как один из зачинателей речного судоходства в Западной Сибири…
Дело в том, что хоть и считали Демидовы своих специалистов «не способными» на создание новой техники, хоть и отказывали им в развитии проектов, связанных с паровыми машинами, Черепановы, Швецов, Мокеев вопреки сопротивлению приказчиков и хозяев, создавали новое современное оборудование.
Надо сказать еще и о том, что продукция нижнетагильских заводов была непременным участником всероссийских промышленных (мануфактурных) выставок. Они проводились с 1829 года в Москве, Петербурге и Варшаве, через каждые два года: 1829, 1833, 1841, 1849 – в Санкт-Петербурге; в 1831, 1835. 1843 – в Москве и так далее. Организацией выставок занимался, по поручению Министра финансов Е.Ф. Канкрина, чиновник по особым поручениям Министерства финансов князь Петр Вяземский. Он же писал обозрения выставок для СМИ.
Неудивительно, что техническими новинками, изготовленными на уральских заводах, интересовались деловые люди из Центральной России и Сибири. Публикации в газетах и журналах, особенно, в «Мануфактурных известиях», привлекли к тагильским конструкторам и механикам интерес деловых людей, прежде всего, сибирского купечества. В Сибири не хватало грамотных специалистов. Профессионалы были заняты на землях Кабинета (государства) – на Колывано-Воскресенских заводах и рудниках.
В Тагил приехал тюменский купец Наум Тюфин. Ему нужна была паровая машина для речного судна, так как он намеревался открыть паровое судоходство по рекам Обского бассейна. Идея Тюфина для тагильчан была не нова: они сами разрабатывали проект организации парового судоходства, предлагая своему хозяину, Анатолию Демидову, организовать выпуск пароходов для освоения рек Волжского бассейна. Демидов ответил отказом: дорого, да и «специалистов такого уровня нет».
Паровую машину в 30 лошадиных сил, изготовленную в 1838 году на Выйском механическом заведении, доставили водным путем по рекам Тагилу и Туре и смонтировали уже в Тюмени. Так на свет появилась «Основа» – паровое судно с деревянным корпусом длиной 42, 6 м и шириной 7, 4 метра, с осадкой чуть более метра.
В Омске, в музее судоремонтно-судостроительного завода хранится модель «Основы», созданная Н.Д. Летуновым по воспоминаниям очевидцев. История «Основы» в подробностях описана в монографии «Окрик памяти» профессора В.Е. Копылова (2001-2005, Тюмень, изд. «Слово»). Он ссылается в своей работе на письмо, полученное им из краеведческого музея Нижнего Тагила за подписью директора по науке музея-заповедника А.Х. Фахретденовой: «По сведениям музея, в первой половине XIX века на нижнетагильских заводах действовали два механических заведения Выйское (Черепановых) и Нижнетагильское (Мокеева, с 1842 года). На них по заказам уральских заводчиков и тюменских судовладельцев строились паровые машины». Замечу по ходу, что именно эти заведения уничтожил А.И. Кожуховский.
«Основу» у Тюфина перекупил Н.Ф. Мясников, имевший от правительства привилегию на пароходство по рекам Обского бассейна. Затем у «Основы» появился новый владелец – А.Ф. Козелл-Поклевский, чиновник для особых поручений Управления Западной Сибири. Он же перекупил у купца Н.Ф. Мясникова и привилегию. Поклевский обратился к нижнетагильским механикам за помощью в доведении «Основы» до ума. Скорее всего, именно тогда состоялось знакомство Швецова с Поклевским, а затем и деловое партнерство. (О Козелл-Поклевском придется тоже отдельно говорить, так как, на мой взгляд, он вел себя очень неблаговидно по отношению к Швецову в Сибири).
В «Путеводителе по всей Сибири и среднеазиатским владениям России» составленном князем В.А. Долгоруковым (Томск, 1897 год) читаем в главе «Водяные сообщения в Сибири»: «Пароходство по рекам Обского бассейна возникло впервые в 1844 году. Н.Ф. Мясников, который в 1844 году приобрел (у Тюфина – прим. И.С.) пароход в 50 сил и назвал его «Основа», причем получил от правительства 10-летнюю привилегию на плавание по рекам Западной Сибири. Вскоре же, впрочем, Мясников продал «Основу» Поклевскому-Козелло, который вступил в компанию с купцом Швецовым, приобревшим тоже пароход в 30 сил – «Взор». Первые рейсы от Томска до Тюмени и обратно были сделаны «Основой, а затем «Взором» в 1846 году».
Обратите внимание: князь Долгоруков имени Швецова не называет, как впрочем, и других владельцев. Но разница в том, что Козелло-Поклевский – фамилия редкая. А Мясниковы – Никита и Николай – золотопромышленники и винные откупщики в Сибири очень известны.
А вот с купцами Швецовыми другая история. «Официальным» сибирским купцом был А.В. Швецов: первоначально он состоял во второй гильдии в Сергиевом Посаде (дата рождения – 184?), а уже позднее, начав торговлю в Сибири, стал в Кяхте одним из самых состоятельных чаеторговцов, записался в купцы первой гильдии. Именно он имел свое представительство в Томске в двухэтажном каменном доме, который сохранился до сих пор.
К сожалению, только тагильчане знают, что этот А.В. Швецов на Урале никогда не был и никакого отношения не имеет ни к геологии, ни к минералогии, ни к паровым машинам тем более. А другие «исследователи» не утруждают себя ни уточнениями, ни аналитикой.
Поэтому в современных источниках, размещенных на различных сайтах в Интернете, к фамилии Швецова, компаньона Поклевского, каких только инициалов и регалий не приписывают: он и тюменский купец, и Н.Ф., и застрелился с горя, когда пароход сел на мель! Похоже, фантазия разыгрывается там, где не хватает фактов. Лучше просто признаться в нежелании работать с первоисточниками, чем вносить такую неразбериху и затруднять поиск.
Вступление в пароходную компанию Козелл-Поклевского для Фотия, скорее всего, было продиктовано заботой о благополучии сестры Акулины. Швецов предложил ее мужу, Павлу Стеблову, своему ученику и сотруднику механического заведения, стать служащим пароходства. Таким образом Павел Афанасьевич Стеблов получил должность приказчика, и семья Акулины оказалось в Томске. Швецов помог приобрести им дом недалеко от Томской пристани – на улице Водяной, 1. Улица до сих пор существует, находится в районе, который называют сегодня Черемошниками (когда-то там росло много черемухи). Этот адрес мне дали сотрудники краеведческой библиотеки Томска. просмотрев книги домовладений.
История сибирского судоходства дает нам новые данные и о Ялуторовске, где жили ссыльные декабристы И.Пущин, Н.Басаргин, А.Якушкин. В этом городке располагались стекольные заводы Козелл-Поклевского и Н.Ф. Мясникова. Известно, что Н.Ф. Мясников помогал финансами декабристам Якушкину и Басаргину в создании школы, работавшей по ланкастерской методике. И школа эта уже к 1845 году пользовалась известностью.
В Ялуторовске много лет жила чета Медведевых – Иван Петрович и Ольга Дмитриевна (в девичестве Менделеева, старшая сестра ученого-химика). Я вернусь к этому факту, когда буду рассказывать о судьбе сына Фотия Швецова – Евгения. Медведевы жили рядом с Пущиным. Сам Медведев, тоже владевший стекольным заводом, хорошо знал Якушкина и тоже, как и Мясников, помогал ему в устройстве приходского училища для мальчиков (больше известного, как Ланкастерская школа).
Так что выстраивается вот такая цепочка сибирских знакомств Швецова: ялуторовские декабристы Басаргин, Пущин, Якушкин – купцы Мясников, Медведев, Козелл-Поклевский.
Никто из нас ни сегодня, ни сто или двести лет назад не застрахован от долгов и от болезни – такой, что рушит все планы и заставляет идти на поводу у своей немощи. Такая болезнь случилась у Фотия в Сибири. Хотя… Слово «случилась» не отражает всей картины трагедии, так как приступы болезни были у него еще на Урале. Есть архивные документы, свидетельствующие о том, что Фотий Ильич не мог ходить в течение нескольких месяцев.
Вот цитаты из рапортов и отчетов нижнетагильской конторы господам Опекунам (ГАСО ф.643, оп.1 Дело 890): Январь 1845 года. «… Сверх того болезнь, и болезнь очень тяжелая, постигшая Управляющего по технической части с ноября месяца (1844 г.) и продолжающаяся по сие время, хотя не с такой уже силой, как в первые недели, но не менее сопряженная с сильным ослаблением во всем теле, что совершенно препятствует ему заниматься делами». Напомню, что Фотию на этот момент всего 40 лет.
Март 1845 года: «…Здоровье технического управляющего после трех месяцев болезни поправилось так, что он съездил в Салдинские заводы для обозрения (единственный завод, где производились рельсы для железной дороги – прим. И.С.).
Апрель 1845 года: «Технический управляющий почти все месяцы был в разъездах за осматриванием всех заводов и всех золотых и платиновых промыслов для назначения работ к наступающей весне, для сделания запасов материалов, для назначения некоторых построек и поправок»…
Декабрь 1845 год: «Отправившийся в Санкт-Петербург технический Управляющий был несколько дней одержим болезнью. После того большей частью занимался поверкою требований и соображений на распределение по заводам заводских материалов…». Зацепившись за последнюю фразу, перейдем к долгу, который «обнаружился» на Швецове в 1849 году, после увольнения.
Ниже – текст из Счетного отделения № 20 от 19 января 1849 года, (это уже архив Нижнетагильского музея-заповедника): «Бывший управляющий Нижнетагильскими заводами Вильманстранский купец Ф.И. Швецов господами владельцами вовсе отрешенный от службы по имениям их, состоит должным гг. Демидовым 4 848 руб. 82 коп серебром (ассигнациями 16 970 руб. 88 копеек). Но как Швецов имеет в НТЗ принадлежащую ему дачу, потому заводоуправление покорнейше просит Ваше Высокоблагородие дачу Швецова в обеспечение состоящего на нем долга впредь до уплаты взять в ваш присмотр, дабы Швецов не мог ту дачу ни заложить, ни продать, или другим каким образом передать кому-либо, а чтобы его дача состояла в залоге в заводоуправлении впредь до уплаты состоящего на нем долга».
Для справки: 17 тысяч ассигнациями – годовое содержание Швецова, назначенное ему при перемене статуса – с Управляющего по технической части заводами на консультанта при Центральной конторе. Теперь с помощью О.Н. Силоновой (именно Ольга Николаевна прислала мне копии архивных документов, которые я сегодня цитирую) разбираемся с составляющими долга Швецова: «Мне встречался документ, – пишет О.Н. Силонова, – где Директор заводов объяснял, что такие долги были неизбежны, и они были у всех, и у Управляющих, и у директора. Дело в том, что были незапланированные траты на прием гостей, высоких особ, и, чтобы их принять, как надо, служащие брали в долг, а потом как-то все компенсировалось».
Вот этот документ (ГАСО ф.102, л.349 1846 г. Журнал исходящих бумаг Главного управления от 15 июня 1848 года – Павлу Даниловичу Данилову (директору НТЗ-в – прим О.С.): «…В числе дел бывшей Опекунской канцелярии имеется особое производство о долгах заводских служащих, которые по 1 апреля 1843 года составляли 152 521 руб. 53 копейки ассигнациями, в том числе на:
- Главном начальнике заводов – на Вас – 58 902 руб. 99 копеек
- Белове – 32 779 руб. 47 копеек
- Швецове – 13 127 руб. 82 копеек
…долговые статьи состоявшие на Управляющих, обеспечены всегда и очистятся или прикроются расчетами в суммах, затраченных на счет заводов и взносами сумм от них, если оного расчет потребует и что они, Управляющие, очистят свои долговые статьи и дадут подробное объяснение о других долгах и доставят сведения, почему без них обойтись нельзя…”
Еще один документ ГАСО ф. 102 д. 359 1848 год – А.Кожуховский – Нижнетагильскому Управлению: «…С тем вместе заводское Управление должно будет на всякий случай невозможности получить все деньги от Швецова принять меры к обеспечению прав Управления по переводу, сделанному на Швецова от г.Поклевского 8000 рублей ассигнациями. Если бы встретилось какое-либо затруднение к получении этих денег с Поклевского, прямого должника, то взыскание должно оставаться на ответственности приказчика НТ метальной продажи Киселева, который принял этот перевод, не имея на то разрешения заводского управления…». Иными словами, теперь мы понимаем, что половина долга Швецова – это долг Поклевского-Козел, которому Фотий Ильич, используя служебное положение, отпустил железо в долг.
… И болезнь, и долги настигли Швецова уже в Сибири, примерно в 1854 году. Он обратился к нижнетагильским заводовладельцам с просьбой взять его тагильскую недвижимость в залог, а ему прислать 3000 денег серебром. Аврора Карловна Шернваль распорядилась выполнить просьбу Фотия Ильича.
Читаем одно из последних писем Ф.И. Швецова в Нижний Тагил, полученное 17 января 1855 года (Архив НТ заповедника): «Чувствительно и от всей души благодарю Вас за письмо от 17 декабря и еще больше присылку денег, которые как нельзя лучше к празднику…. Даже я с онемелыми ногами чуть с постели не вскочил…».
Швецов умер в апреле 1855 года, успев рассчитаться со всеми долгами.
СИБИРСКОЕ ЗОЛОТО
Пишу здесь только о поисках золота в Кийской (Мариинской) тайге – в Западной Сибири и в Удерее (в Восточной Сибири). Причем не глобально, а только применительно к тем людям, о которых уже упоминала раньше. Речь пойдет, как всегда, о Швецове, Гумбольдте, Канкрине, Демидовых, Козелл-Поклевском и декабристах.
… Чем больше вникаешь в тексты монографий Густава Розе и Александра Гумбольдта, тем больше понимаешь, что путешествие по Уралу, Алтаю и к Каспийскому морю – это ларчик с двойным, а то и с тройным дном. С одной стороны, это научные интересы самого Гумбольдта, с другой, – это программа исследований, которую сформировал немецким ученым российский министр финансов Егор Францевич Канкрин. О платине мы уже говорили. Но министру финансов для его обнищавшей новой Родины нужно было золото.
И это золото должен был найти, или хотя бы дать прогнозы на его поиски в Сибири, такой мировой научный авторитет как Гумбольдт. …И он их дал – еще в 1829 году. Выступая в Российской Академии наук, сказал о том, что Урал и Сибирь имеют богатейшие залежи, как полезных ископаемых, так и золота.
На него тут же обрушились с критикой, прежде всего, великобританские специалисты. Лондонская газета «Курьер» от 15 января 1830 года называла прогнозы ученого «…в высшей степени печатью льстивой вежливости и преувеличений». И далее: «петербургскую Академию предупредили не полагаться на высокопарные уверения путешественника о богатстве россыпей Иртыша и Оби, а также Кавказских гор». Указывая на статьи «Монитора» и «Morgenblatt», англичане просили не думать даже, что добыча золота на Урале может быть доходной, ибо в сочинениях Гумбольдта находили его «природное стремление к сокрытию всех препятствий, угрожающих какому-либо предприятию».
Причиной негативных публикаций в английских СМИ была чистой воды геополитика. Сегодня, в век нанотехнологий, мы забываем, насколько важны были стратегические запасы железных руд, каменного угля, золота для установления баланса на мировом – политическом и дипломатическом фронтах. И если Гумбольдт на весь мир говорил, что Россия обладает богатейшими ресурсами, то таким образом он предостерегал: с Россией должно строить уважительные отношения.
Защитила ученого петербургская газета «Handelszeitung», подтвердившая богатство Урала металлами, а сам Гумбольдт в берлинской газете опубликовал статью о количествах золота, добываемого в России. В фондах РГИА (Горный департамент) находятся документы, свидетельствующие об отсылке Гумбольдту сведений о добыче золота по Уралу и Сибири. – По всей вероятности, это «эхо» тех событий. Ведь Канкрин был заинтересован в правоте Гумбольдта. К статистическим данным прилагались карты. Читаем у Розе: «Ein Schrreiben des Herrn Cancrin an Herr Humboldt vom 21 M 1841 war mit einer Karte begleitet welhche die relative Wichtigkeit der goldwaschen Sibiriens ineiner Zone nordish vom Altai darstellte».
А далее идет перечисление зон, где обнаружены золотоносные россыпи. Прогнозы немецкого ученого оправдались. Золото открывается сначала в Киргизских степях и Мариинской тайге, Кузнецком Алатау, (Томская губерния), а позднее экспедиции продвигаются в Восточную Сибирь, Удерейскую тайгу…
Барон, развивая в своих работах гипотезу о природе происхождения золотых россыпей, как на Урале, так и в Сибири, среди имен ведущих геогностов называл имя Фотия Швецова: «Изложенная нами гипотеза разрушения пород на местах представлялась в различных формах уму всех путешествеников-геогностов, посещавших последовательно в течение 25 лет золотосодержащие наносы этих гор, как то: Фуксу, Соймонову, Энгельгардту, Гельмерсену, Купферу, Эрману, Швецову и Соколову…» ( Alexander von Humboldt «Azia Centrale», стр.402).
К тому времени, когда в столицах среди теоретиков разгорелась дискуссия о происхождении золотых россыпей, Швецов исследовал золотые россыпи на Урале. Ведь по своим служебным обязанностям он должен был курировать не только разработки платины (а она часто соседствует с золотом), но и золотые прииски и рудники. В моем предыдущем тексте, где речь идет о болезни Швецова, я цитирую текст из отчетов нижнетагильской конторы, где как раз написано, что Швецов несколько месяцев был в разъездах, контролируя работу золотых и платиновых рудников.
Во втором томе «Путешествия по Уралу…» Розе сообщает, что Швецов отправил ему в Берлин минерал ставролит, который, по мнению Швецова, сопутствовал золотым россыпям. Сегодня в геологическом словаре можно прочитать, что ставролит «является обычным минералом золотых россыпей в третично-обломочной фракции осадочных пород». Тогда же эти наблюдения только накапливались.
К середине 40-х годов XIX века не только по платине, но и по золоту Россия стала рекордсменом, ее добыча – до 25 тонн в год – составляла почти половину мировой. Известный великобританский ученый Родерик Мурчисон (Основатель геологии как науки. Посещал Нижне-Тагильские заводы в 1841 и 1842 гг.) после посещения Урала призывал использовать русский опыт и рекомендовал начать поиск золота в наносах северо-восточной Австралии, похожей на Урал, и просил парламент выделить средства. Тогда, несмотря на его авторитет в геологии, слушать его никто не стал. Тем не менее, прогнозы Мурчисона тоже оправдались – в 1851 году.
Во втором томе Розе опубликована сравнительная таблица добычи платины и золота в 1829 и 1839 годы по казенным и частным приискам в Сибири и на Урале. По ней видно, что по платине Нижний Тагил (Демидовские заводы) по-прежнему лидирует, оставаясь практически единственным источником, а вот золото на демидовской территории истощается и его активные поиски переносятся в Сибирь. Центр «тяжести» по добыче золота переносится сначала в Западную Сибирь, а затем в Восточную. Вот как это было.
В 1828 году купец А.Я. Попов подал заявку на участок в Кийской (Мариинской) тайге, находившийся на реке Берикуль (Томская губерния). Это была первая заявка на промышленную добычу россыпного золота в Сибири, причем, богатейшей россыпи, находившейся в северных отрогах Кузнецкого Алатау. В 1829 году – еще одна заявка из того же края. Она была сделана екатеринбургским купцом Рязановым – на Кундусуюльский ключ. А потом заявки посыпались, как из рога изобилия, и все – на участки вдоль рек Сухой и Мокрый Берикуль, Сакарат, Белокаменка, Чебула, Тисуль и другие. Они составляют 75% известных сегодня россыпей.
А теперь некоторые уточнения. Термин Кийская тайга существовал до 1856 года – по названию реки Кия и села Кийская слобода, которые находились в Томской губернии, в Томском горном округе. Кийская тайга стала наиболее крупным золотоносным регионом Западной Сибири. В 1856 году Кийская слобода преобразована в окружной город, а в 1857 получила название Мариинск. В разное время эту местность причисляли то к Алтаю, то к Горной Шории. Золотодобычу здесь контролировал Алтайский горный округ (казенный), позднее переименованный в Томский горный округ. В 1829 году в Кийской тайге находились экспедиции, принадлежавшие 15 (!) золотопромышленникам. В 1834 году уже 34 промышленника осваивали Кийскую (Мариинскую) тайгу. В районе работало 46 золотопромывальных фабрик, а в золотодобыче занято было 4840 рабочих. В период с 1830 по 1917 год Мариинский золотопромышленный район дал более 50 тонн золота.
Приисков в Кийской тайге официально заявлено более тысячи. Всего в Томском Горном округе с 1830 по 1 января 1910 получено золота россыпного 2738 пуд; рудного – 199 пуд. Одной из причин столь стремительного развития золотодобычи в Сибири историки называют применение опыта поисков золота, накопленные на Урале, начиная с 1746 года.
Демидовы никак не могли остаться в стороне от поисков золота в Сибири. Тем более, они помнили о том, что их предкам принадлежали Колывано-Воскресенские заводы и соответственно прииски в этом районе до того, как они отошли казне.
Павел Демидов предлагает переселить крепостных крестьян из Центральной России в Сибирь. Таким образом, по его мнению, можно решить проблему трудовых ресурсов. Против этого проекта выступили все «сибиряки» – как губернаторы, так и золотопромышленники. Одни опасались «бациллы» крепостничества, которой Сибирь и Дальний Восток не были заражены, а другие – конкуренции с капиталами и обученными мастеровыми Демидовых. Единственным, кто поддержал этот проект, как ни странно, был …Егор Канкрин. Ему как министру финансов золото нужно было заполучить любой ценой. Канкрин распорядился выдать под проект несколько участков, принадлежащих Кабинету (Правительству).
Анатолий и Павел Демидовы двигались за сибирским золотом и без прикрытия «социального проекта». От их имени, по их доверенности действовали их же приказчики – Беловы, Оленевы, Макаров, Соловьев. После того, как умер Павел Демидов, уже его младший брат Анатолий продолжал заниматься золотопромышленностью в Сибири. И Федор Соловьев по-прежнему там оставался. Он «закрепился» на приисках рек Севагликон и Калали в Удерее, самой богатой золотом территории тайги. «Следы» Соловьева прослеживаются в фондах Горного департамента (РГИА), где разбирались спорные вопросы по территориям и границам участков.
Но Соловьев – организатор. А кто проведет экспертизу найденной золотой жилы и определит перспективность ее разработки? Ответ однозначен – Фотий Швецов. В качестве доказательства можно вспомнить случай, когда Павел Демидов был возмущен тем, что экспертиза по технологии получения золота из золотосодержащих песков была проведена без консультации Швецова. Так что Фотий Ильич был командирован в Сибирь, и неоднократно. Теперь становится более мотивированным и понятным факт его встречи в 1845 году с Иваном Пушиным в Ялуторовске.
Ведь чтобы взять «посылку» от Николая Тургенева в Париже для сибирского ссыльнопоселенца нужно быть уверенным, что оказия будет. – По всей вероятности, Швецов знал о предстоящей командировке в Мариинскую или Удерейскую тайгу. А дорожный тракт – один, Сибирский, и проходил он через Ялуторовск.
Академик В.А. Ламин в книге, о которой я уже упоминала, пишет, что в Сибири наблюдался «полный вакуум профессиональных горнозаводских работников, обладавших практическими опытом и знаниями приисковой техники». Основной контингент приисков – каторжане и «дикие» старатели, которые были подвержены главной сибирской болезни – пьянству. Поэтому сначала на казенные прииски, а затем и на частные стали командироваться уральские мастеровые, которые, во-первых, знали, как золото искать и промывать, а во-вторых, умели не пить, были дисциплинированы и организованы. Среди таких командированных на Сибирских золотых промыслах оказался брат Фотия Швецова – Иван. К сожалению, Иван умер в 1843 году. Причины неизвестны, хотя предположить можно несколько вариантов: и сибирская язва, и цинга, и тяжелейшие, включая климатические, условия труда, и криминальная обстановка на приисках.
Так что не удивительна осведомленность Фотия не только о золотых богатствах Сибири, но и месторождениях железных, медных руд и угля. Это были не только его собственные наблюдения, но и сведения, полученные от брата.
В книге о Фотии профессор Виргинский делал осторожное предположение, что Швецов мог приглашаться в качестве эксперта по золоту декабристами (И.Пущиным, Н.Басаргиным и др.), поскольку вопрос о том, как и на что жить, для многих из них на поселении был первостепенным.
В РГИА я нашла немало документов о том, что декабристы, жившие в Сибири, интересовались поисками золота – опосредованно. К примеру, генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев дружил со многими из них: с Пущиным, Волконским, Трубецким, Поджио, Давыдовым. Кроме того, шеф внешней разведки и директор Третьего отделения Орлов был женат на сестре жены декабриста Волконского. Поэтому неудивительно, что губернатор Н.Н. Муравьев испрашивал в Горном ведомстве, «можно ли давать прииски бывшим под следствием». После этого запроса встречаются заявления Орлова и княгини Трубецкой на участки для занятий золотопромышленностью. Золотой прииск был у декабриста И.В. Поджио. Декабрист Якубович до 1845 года служил управляющим в золотопромышленной компании Базилевского и Мальвинского (в Енисейской тайге).
Активно занимался золотопромышленностью и декабрист В.Л. Давыдов. Он, кстати, снимал половину дома у купца Н.Ф. Мясникова в Красноярске, а затем выкупил полностью у его вдовы. Так что ниточки от Швецова, выполнявшего заказы для Н.Ф. Мясникова, тянутся и к В.Л. Давыдову. Но главное не в этих «пересечениях дружеских знакомств», а в том, что Фотий Ильич, действительно, мог привлекаться как эксперт, многими золотопромышленниками, поскольку специалистов в Сибири не хватало. А такого уровня, как Швецов – тем более.
Декабристы в Сибири и Фотий Швецов
Контакты Фотия Швецова с декабристами, жившими в Сибири, предполагал профессор Виргинский, «первооткрыватель» биографии Фотия Швецова. А вот о том, что Швецова чуть не арестовали за связь с петрашевцами, писала внучатая племянница Фотия – Таисия Евгеньевна Ларионова (Швецова в девичестве).
Я проверила обе версии. Вторая – о связях с петрашевцами – практически ничем не подтверждается. А вот многолетние контакты Фотия Швецова как с Николаем Тургеневым, заочно приговоренным к повешению, так и с декабристами, жившими в 40-50 гг. XIX века на поселении в Сибири, подтверждаются.
Подробности моих архивных поисков есть в книге «Крестник солнца», поэтому здесь их сообщать не буду.
Цепочка выстраивается такая: сначала знакомство Швецова с Александром Тургеневым и Василием Жуковским в Европе, затем поездка к Николаю Тургеневу в Англию, затем знакомство с Иваном Пущиным, Николаем Басаргиным, жившими на поселении в Ялуторовске; затем знакомство с Мозгалевским в Минусинске, и уже в более поздние годы, в Томске – с Батеньковым.
Цепочка Батеньков – Пущин – Басаргин прямой «дорогой» приводит к семейству Менделеевых, и, в частности, Дмитрию Менделееву.
Попробую рассказать подробно о каждом из декабристов, с которыми Фотий Швецов общался.
Братья Тургеневы – Швецов
Начнем, естественно, с братьев Тургеневых – Александра и Николая. Понятно, что Александр ни в подготовке восстания, ни в самом восстании не участвовал, но практически всю жизнь помогал брату Николаю, приговоренному, как я уже сказала, за причастность к декабристам, к повешению.
Впервые имя Фотия Швецова появляется в переписке братьев летом 1827 г. Александр Иванович Тургенев из Парижа своему брату Николаю в Англию пишет 23 июня 1827 г.: «Русский по имени Швецов, занимающийся за счет Демидова металлургиею, будет к тебе ходить. Он поедет путешествовать по Англии. Демидов воспитывал его здесь в школе des mines; он учился прекрасно и получил хороший аттестат от здешних. … Его хвалят».
«…Он едет послезавтра, и я дал ему книжку («Северные цветы») и несколько слов к тебе. Он растрогал меня объяснением своего положения. Не знаю, удастся ли помочь ему со временем: эгоизм и предрассудки могут помешать. …Он просил лично Демидова дать ему отпускную, но Демидов отказал, сказав, что он должен возвратиться в завод и там ожидать участи своей, дал ему только акт с обещанием, что если через 10 лет он хорошо будет себя вести в Сибири и возвратит ему то, что ему стоило его воспитание и учение, то тогда он даст ему свободу. Иначе всё отказывает; обещание, коего исполнение отлагается на 10 лет ежеминутно умирающим и безобязательное для его наследников и с условием, которое один каприз приказчика судьбу крепостного навсегда испортить может!
И несмотря на это, несмотря на возможность получить и в чужих краях место , Швецов со слезами на глазах и с страхом в сердце хочет ехать в Сибирь; но собирается просить из Англии или из Берлина государя о позволении держать в Петербурге в горном корпусе экзамен и потом об освобождении.
…Мы подумаем, как это устроить в Петербурге через Жуковского и Пер…го . (Имеется в виду граф Перовский).
Швецов может иметь нужду в твоих советах по редакции письма и пр. Помоги ему».
19 авг.1827 г. А.И. Тургенев – Н.И. Тургеневу: “То, что ты говоришь о Швецове, меня радует. Я всё думаю о том, как бы спасти его, и полагаю надежду на Жуковского и гр. Стр-ва (граф Строганов, родственник Демидова), хотя с последним не удалось еще говорить о нём. В особом свидании говорить о деле, а при других я иначе его не вижу, как за картами; да при иностранцах не хотелось бы говорить об участи Швецова. Больно и стыдно! Найду однакоже время перед отъездом гр. Стр-ва или поручу графине”.
25-26 августа 1827 г. А.И. Тургенев – Н.И. Тургеневу из Дрездена: «Пришли, пожалоста, все стихи Швецова. Они меня тронули. Я как-будто предчувствовал, прощаясь с ним в Париже, что он будет тебе хоть на минуту приятен. Наружность его и потом слова его мне очень понравились. Не судьба-ли, или лучше не способность-ли судьбы твоей, что единственный русский (кроме Вик-на), который был с тобою в приятельском сношении в Англии — раб, и раб ищущий свободы, но ищущий ее так, как ты желал: законными средствами, выгодными для обеих сторон…»
Ещё одна подробность: Анатолий Демидов, ставший хозяином Нижне-Тагильских заводов, в основном, как мы знаем, жил в Париже. К нему периодически приезжал Швецов – с отчетами. Николай Тургенев переехал из Англии во Францию в 1833 г. и жил там до самой смерти. Швецов мог посещать его неоднократно.
Если же возвратиться к начальному периоду знакомства Фотия Швецова с декабристами, то снова обращаемся к историческим первоисточникам. В своем дневнике Александр Тургенев пишет: «Проклятое время. Русских в Париже считают политической заразой. Брату и нечего думать появляться на континенте. Приходится писать обиняками. Недаром Николай в ответ на мои восторги по адресу английского парламентаризма и свободы отвечает сдержанным предупреждением о том, что в Англии тайный кабинет вскрывает письма…». Теперь становится понятнее, почему Александр избрал курьером Швецова, отправлявшегося в Англию. Молодой, никому не известный «пассионер» гг. Демидовых вряд ли мог вызвать интерес «наблюдателей»…
Но дело не закончилось одним эпизодом. После того, как Николай Тургенев поселился в Париже и таким образом, казалось бы, стал ближе для посещений, князь П.А. Вяземский (о нём и его знакомстве с Фотием Швецовым я расскажу отдельно) в одном из писем 1842 г. предостерегает Александра от встреч с братом в Париже. Вяземский считает, что вред будет для обоих: мало того, что Александр ухудшит отношение к себе, так еще и снова привлечет внимание к изгнаннику. Видимо, по этой причине братья использовали в качестве курьеров известных им, надёжных людей из своего ближнего и дальнего окружения. К таковым, как мы теперь видим, относился и Фотий Ильич Швецов.
О том, что Швецов был «связующим звеном» между Николаем Тургеневым и декабристами, жившими на поселении в Сибири, мы узнаём из письма Ивана Пущина князю Петру Вяземскому в 1843 году! Если подсчитать, то получается почти 20 лет!
Малахитовая мозаика для Исаакия
«Путешествия» меднорудянского малахита не заканчивались на Обводном канале. Барки “железных караванов” на Рожковской пристани разгружались, и ящики с малахитом на подводах двигались от Александро-Невской лавры сначала по Заневскому (ориентиры – современные), затем доставлялись на фабрику, находившуюся в доме 38 по Лиговскому проспекту.
Именно там изготавливалась малахитовая мозаика: камень разрезали на плитки, «не толще пятикопеечной медной монеты» и только после этого везли в Исаакий, где наклеивали на металлические остовы колонн, используя специальную мастику. Напомню, что сами колонны выполнены были из чугуна полыми внутри.
За всем этим наблюдала Комиссия по строительству Исаакиевского собора.
За качество мозаики отвечали купцы Константин Никольс, Вильям Плинке и Роберт Кохун, торгующие под брендом фирмы «Никольс и Плинке». Именно «Магазин Плинке» выиграл в конкурсе, проводившемся среди претендентов на оформление колонн для Исаакия.
«Принятый малахит подрядившийся обязан распиливать своими инструментами и людьми на дощечки толщиной в полторы линии дюйма… », – одно из условий контракта…
Иллюстрации: копии архивных документов из ГАСО (гос. архив Свердловской области, ф. 643, оп 1, д 828) ;
малахитовые колонны Исаакия
МАЛЬЧИКИ С ЖЕЛЕЗНЫХ КАРАВАНОВ
Так называется моя новая историческая повесть.
У книги заголовок похож на фразеологическую головоломку. Обычно караван – это по пустыне, и в песках, а на обложке – бурлящая вода, волны и берег – явно очень далекий. В чем тут дело?
– В Демидовых… Именно они, став владельцами целого конгломерата заводов и рудников на Урале, воспользовались уникальным маршрутом доставки меди, железа, пушек, ядер в Петербург, Москву и другие города России. Сказать, что этот маршрут – сначала по горным рекам, а затем по равнинным – Волге, Каме, затем снова среди скал – по горной Мсте, через Боровичские пороги – страшный и опасный – это ничего не сказать. Когда в конце апреля, после вскрытия льда, Чусовая была бурной и полноводной, провести по ней барки весом в несколько тонн было делом весьма опасным. Особенно если учесть, что практически на каждом километре смельчаков подстерегали скалы (по-местному – «бойцы»), о которые разбивались (и не по одному) речные суда.
На Урале маршрут, по которому шли караваны барок с железом, называли маршрутом смерти. Железные караваны отправлялись от пристаней на Чусовой дважды в год, весной и летом. По численности судов, составлявших речную флотилию, в караване могло находиться до 70-90 барок. Они ежегодно шли по водным путям России в течение двух столетий – до того периода, когда конкуренцию речным маршрутам не составила железная дорога.
– Если это опасно, то почему на этих караванах оказывались мальчики? В поисках приключений?
– Это нашим современным детям сейчас приключений не хватает, а у подростков того времени экстрим был каждый день. Помочь отцу поставить в реке бредень, пойти в тайгу на охоту, отнести обед отцам – в шахту или на рудник… Я уж не говорю о том, что мальчики начинали работать с 11- 12 лет.
На Урале – в Нижнетагильском горном округе – организовали при заводах школу, где преподавались математика, иностранные языки, геометрия, черчение и т.д. Лучшие выпускники этой школы отправлялись на учебу в Европейские институты, школы, университеты – во Францию, Англию, Германию, Швецию… Так Демидовы решали кадровый вопрос.
– А зачем так мудрено? У нас уже в начале XIX века в Петербурге был свой горный корпус, готовивший специалистов в области геологии и металлургии.
– Да, был… Только мы с вами забыли об одной «мА-аленькой» детали: Демидовы использовали труд крепостных. А в горный корпус принимали только дворян – это раз. Во-вторых, заманить дворянина, выпускника с дипломом горного инженера в уральскую тайгу можно только очень высоким окладом. Да и не выдержит, все равно сбежит. «А тут свой, крепостной, – цитирую Николая Никитича Демидова, – если и сгадит, то его наказать можно, и его родню тоже – запороть…» Так что у Демидовых кадровый вопрос решался рационально: крепостных обучали за границей (там не спрашивали о социальном положении мальчиков, их называли «пансионерами господ Демидовых», от слова пансион – обеспечение), а затем возвращали на Урал. Инженеры, геологи, врачи, архитекторы, иконописцы, переводчики оставались крепостными и работали на своих хозяев за мизерную плату.
Так вот мальчиков, предназначенных для учебы в Европе, привозили сначала в Петербург, а затем отправляли в Европейские столицы – в зависимости от того, какую специальность подростку надлежало освоить. А доставляли мальчиков в Петербург… все на тех же караванах с железом.
– В аннотации написано, что все события развиваются в течение нескольких месяцев 1843 года, пока идет караван. Почему именно эта дата выбрана?
– Дело в том, что в 1843 году Анатолий Демидов подписал соглашение с комиссией по строительству Исаакиевского собора о поставке малахита для его внутреннего убранства.
Многие из нас бывали в соборе и поражались красоте 10-метровых малахитовых колонн иконостаса. Так вот этот малахит – из уникального Меднорудянского месторождения Нижнего Тагила, принадлежавшего Демидовым. Уникален малахит не только своими узором и цветом с бирюзовым отливом, но и тем, что добывался из единственного в мире по своим масштабам (до сих пор) гнезда объемом в 490 тонн.
В 1843 году малахит, предназначенный для Исаакия, сплавляли по российским рекам на железных караванах. Барки ушли с Чусовой в конце апреля, а пришвартовались на Рожковской пристани Обводного канала, недалеко от Александро-Невской лавры, в октябре.
– По этой книге можно и географию изучать!
– И историю, и географию и уникально организованную транспортную систему на реках страны. Маршрут каравана пролегал и по многим современным областям нашей российской территории – Пермской, Ярославской, Нижегородской, Псковской, Новгородской… После Волги, через Тверцу барки проходили по Вышне-Волоцкой водной системе, спускались по горной Мсте, двигались по Волхову, шли по Старо-Ладожскому (Петровскому) каналу, который в те времена считался одним из самых современных и мощных в Европе. Это был сложнейший комплекс гидротехнических сооружений – бейшлотов, плотин, шлюзов, гидроузлов для сбора воды с соседних рек, речушек, озер и болот. По тем временам – триумф инженерной и строительной мысли.
Достигнув Шлиссельбурга, караваны иногда по несколько дней не могли войти в Неву из-за тумана или штормов, которые шли с бушующей Ладоги. Но и фарватер Невы был сложен: в районе Отрадного (это современный Кировский район Ленинградской области) речников ждали коварные Ивановские пороги. Вызывает восхищение работа лоцманов на всех реках: без приборов, основываясь только на своей интуиции, знании фарватера, скорости воды в реке, они проводили суда, минуя мели и скалы, стоящие прямо на их пути. Их навыками до сих пор восхищаются исследователи, занимающиеся историей караванов.
Мне хотелось рассказать об этих исторических фактах в занимательной для читателей форме. Поэтому я выбрала формат исторической повести. Мальчики плывут не все вместе, а на разных барках: на тот случай, «если какая барка убьется, то погибнут не все». Это еще Демидов так рассуждал в своих письмах приказчикам, когда распоряжался «отправить на караване нескольких отроков», причем отмечал, чтобы посылали самых лучших, самых умных – «дураков и здесь хватает».
Мальчики должны были «просто плыть», ни во что не вмешиваясь, а задача взрослых – доставить их целыми и невредимыми. Но это ведь только в инструкциях гладко бывает. Подросток, по природе своей, импульсивен, любопытен, смел, решителен и часто совершает довольно рискованные поступки. Вот и мои герои попадают в различные передряги. Один чуть было не утонул во время крушения барки, разбившейся о скалу; другой мог погибнуть на Волховских порогах, когда подростки решили заработать денег на ловле сигов; третий, вообще, сбежал с каравана, чтобы уйти со староверами в скиты волжских лесов, но вовремя одумался и вернулся. Но при этом все трое, действительно, помогают взрослым –сплавщикам, бурлакам: один, обладая высоким ростом и недюжинной силой, становится членом команды, управляющей девятиметровым веслом барки; второй, нарушив запрет присутствия собаки на судне, вместе со своим псом спасает барку от разграбления; а третий, унаследовавший знания от бабки-травницы, лечит бурлаков, травмированных то на пожаре, то во время шторма, то после нападения речных разбойников. В течение полугода 14-летние мальчики практически живут на воде, проплывают по рекам и озерам через всю Россию, резко взрослеют и побеждают свои страхи.
– У героев книги есть прототипы?
– Есть, конечно. Ванька – это Иван Шамарин, который после окончания хирургической школы в Меце (Франция), стал главным лекарем городского госпиталя в Нижнем Тагиле; Федька – это Федор Звездин, известный скульптор-бронзолитейщик, его работы сегодня находятся в Русском музее; Илья – это Фотий Швецов, геолог, ученый, член Петербургского императорского минералогического общества. Все трое: Шамарин, Звездин и Швецов дружили после возвращения домой, в Россию, и были известными на Урале специалистами.
(полностью текст этой и других книг автора можно скачать на сайте www. litres.ru)
Жаль очень, что я не записал многих выражений Швецова...